Обе вышли из палатки, и девушка облегчённо выдохнула. Хотелось вскочить на ноги и бежать отсюда куда подальше, но ноги её не слушались. Удалось только встать на четвереньки и таким способом доползти до выхода.

"В следующий раз обязательно оставляй силы для бегства", — назидательным тоном сказало Сомнение. — А то выйдет, что спастись — спаслась, да удрать не получилось".

"Молчи, лучше. Ты со мной уже и попрощалась, и похоронить успела".

Милена выбралась из душной палатки и взбодрилась глотком прохладного ночного воздуха. Только после этого девушка смогла успокоиться и прийти в себя. Она сильно удивилась, когда обнаружила, что кроме своей накидки захватила из палатки одеяло. Это было весьма кстати, потому что ночевать ей предстояло на открытом воздухе. Только теперь Милена поняла, почему две другие палатки были переполнены. Должно быть, Берта с Илсой ещё во время совместного купания оповестили остальных о своих намерениях.

Около палатки священника горел большой костёр, и девушка направилась туда. Возле огня восседал сам Арчелаус и трое его гостей. Они были заняты беседой и не заметили, как Милена расстелила одеяло по другую сторону костра. От дувшего с реки ветра её защищала палатка, жаркое пламя давало тепло. Лучшего места для ночлега нельзя было и придумать. Она считала, что заснёт сразу же, как только примет горизонтальное положение, но сон не шёл. Поворочавшись немного с боку на бок, девушка волей-неволей стала прислушиваться к разговору.

— Мы, хоть и живём в горах, но к разбойникам не имеем никакого отношения, — сказал один из седобородых старцев. — Скалистая Обитель была основана ещё до создания общепринятой системы исчисления времени, поэтому нет никакой возможности сказать, когда это произошло.

— Если ваша обитель настолько древняя, почтенный Лемюэль, то в ней, наверняка велись хронологические записи. И если это так, то их объём к настоящему дню должен неоднократно превысить объём данных монастырской библиотеки Остгренца. — с изрядной долей скепсиса произнёс Арчелаус. — Почему бы вам не открыть свои архивы? Путём сравнительного анализа текстов можно будет датировать самые старые из них. Тем самым вы докажете древность Скалистой Обители и заодно сможете избежать обвинений в пособничестве горцам.

— Мы не собираемся что-либо доказывать, достопочтенный Арчелаус, — парировал другой старец. — Никто из нас не кичится древностью обители. Теперь по поводу обвинений. К слухам мы безразличны, а официальных претензий не возникало никогда, и ни у одного правителя. А их со времён основания нашего братства сменилось великое множество.

— Я не люблю голословных утверждений, почтенный Норвуд, — снисходительно улыбнулся священник. — Если вы взялись говорить о возрасте Скалистой Обители, то будьте добры ознакомьте меня с подтверждающими этот факт сведениями.

— Позволю себе вмешаться, Арчи, — вступил в разговор монах, — всё вышесказанное отвлекло нас от основной темы дискуссии. Стоит ли образованным людям тратить своё драгоценное время на обсуждение столь незначительных вопросов?

— Я принимаю твоё замечание, Гектор. — кивнул Арчелаус. — И прошу прощения у почтенного Норвуда за то, что невольно увёл разговор от обсуждаемой темы.

— Вы слишком строги к себе, достопочтенный Арчелаус, — сказал Лемюэль. — Ни я, ни брат Норвуд, не видим необходимости в том, чтобы нам приносили извинения. Что касается архивов, то лично я не могу гарантировать доступ к ним человеку, не принадлежащему к братству. Но это возможно, если на то будет воля нашего старейшины.

— Итак, на чём мы остановились, друзья?, — Снова вмешался монах. — Насколько я помню, разговор шёл о Великой Матери.

— Да, — подтвердил священник. — Почтенный Норвуд говорил о том, что в их братстве существует иной взгляд на её божественную природу.

— Вы не совсем верно истолковали мои слова, достопочтенный Арчелаус. Оговорюсь сразу, что мы никоим образом не пытаемся исказить Священное Писание, в котором каждый истинно верующий найдёт ответы на все вопросы. На божественную природу Великой Матери не может существовать другого взгляда, отличного от канонического. Речь шла о том, что роль Женского начала в составе Двуединого Божества определена нечётко и нуждается в уточнении.

— То есть, вы всё же берёте на себя смелость править Священное Писание?, — в голосе Арчелауса промелькнуло удивление и восхищение одновременно. — Вы очень смелый человек, почтенный Норвуд.

— Уж не хочешь ли ты сказать, Арчи, что от тебя последует жалоба в епископат на наших гостей?, — забеспокоился монах.

— Нет, Гектор. Любой мой противник в теософских спорах может подтвердить, что за свою жизнь я не написал ни одного доноса. Здесь моя совесть чиста. Я имел в виду смелость иного рода. Это ж насколько должен быть уверен в себе человек, чтобы переставить, хотя бы запятую в тексте Священного писания. Не правда ли, почтенный Норвуд?

— Истинная, правда, достопочтенный Арчелаус. Я и не рискну переставлять знаки препинания в священных текстах. Позволю также заметить, что дополнить текст — не значит его исказить.

— Дополнить можно по-разному, — уклончиво произнёс священник.

— Арчи, ты, ведь ещё не слышал, что именно хочет сообщить брат Норвуд. Не будь слишком предвзятым.

— Я никогда не был упёртым догматиком, Гектор, и ты об этом знаешь. — ответил священник и, обращаясь к старцам, добавил: — Слушаю вас, почтенные.

— Не мне вам напоминать прописные истины, достопочтенный Арчелаус, — сказал Лемюэль, — поэтому сразу перейду к сути. В отличие от традиционных воззрений, наше братство придерживается мнения, что Женское начало Двуединого было первичным по отношению к Мужскому.

— И это вы преподносите в качестве сокровенного знания?, — не без издёвки спросил священник. — Я участвовал в десятках, если не сотнях диспутов, где поднималась такая тема. Когда спор ограничивается рамками Священного Писания, то все попытки поднять Женское начало над Мужским обречены.

— Вот именно!, — встрял монах. — Поэтому брат Норвуд и говорит, что Писание нуждается в дополнении.

— С вашего позволения, я продолжу, — сказал Лемюэль. — Мы считаем, что Великая Мать по отношению к Несотворённому Отцу является не только супругой.

— А кем ещё?, — искренне удивился Арчелаус.

— Мы считаем, что она его мать и супруга одновременно.

После этих слов наступила тишина. Стало слышно, как потрескивают в костре дрова, шелестит под ветром ткань палатки, и тихонько покашливает кто-то из старцев.

— Да-а, — прервал затянувшееся молчание священник. — какой только ереси мне не приходилось слышать, но такое… Вы как себе всё это представляете, милейший?

— Не знаю, насколько я вас удивлю следующим своим высказыванием. Мы уверены, что Несотворённый Отец не является создателем нашего мира. Творцом было другое, изначальное Божество, находившееся тогда на совершенно недоступном нам плане бытия. Это Божество и стало Несотворённым Отцом после того, как было рождено Великой Матерью. В этом, на первый взгляд, нелогичном предположении скрыт глубокий смысл. Что происходит с творцом, когда мир создан, и акт творения завершён?, — спросил Лемюэль и сам же себе ответил: — Вечно стремящийся к совершенству Творец не может быть беспристрастным созерцателем своего творения, и не делать попыток изменить его. Это привело бы к хаосу, сопровождавшемуся постоянным разрушением уже созданного. Чтобы перестать вмешиваться в дела сотворённого им мира, творец сам должен слиться с творением, став его частью. И в этом ему помогла Великая Мать. Пройдя через её священную утробу, изначальное Божество проникло на наш с вами план бытия, утратило свой творческий потенциал и стало тем Несотворённым Отцом, которому мы с вами поклоняемся. Тогда и возникло Двуединое Божество, объединяющее Женское и Мужское начала. Но Женское, в данном случае, является первичным, потому что оно преобразило изначальное Божество, родив Мужское начало.

— Какая великолепная идея, Арчи. Когда я в первый раз об этом узнал, то был просто потрясён!, — восхитился Гектор. — Но самое удивительное, что в Скалистой Обители знают подлинное имя Великой Матери. Оказывается, её звали Ангелина. Это потрясающе, Арчи!

Арчелаус был более осторожен в высказываниях:

— Признаться, я не ожидал столь смелых предположений. И они больше касаются Несотворённого Отца, нежели Великой Матери. Всё это требует серьёзного осмысления. В любом случае, благодарю вас, почтенные, за интересную беседу.

То, что сказал священник, донеслись до Милены уже сквозь дремоту, и ответных слов старцев она уже не слышала.

* * *

Проснувшись утром, девушка обнаружила, что поверх накидки она укрыта ещё одним одеялом.

— Доброе утро, дочь моя. — сказал сидевший возле потухшего костра священник. — Вижу, тебе тяжело уживаться с другими паломницами. Если хочешь, можешь использовать для ночлега мою палатку. Она обычно пустует, потому что меня терзает стариковская бессонница.

— Это не совсем удобно, — смутилась не ожидавшая такого предложения Милена. — Я не хотела бы стеснять вас, святой отец.

— Пустяки. Когда я немного подремлю, сидя возле огня, то чувствую себя бодрым, как если бы почивал на роскошной кровати всю ночь. Вчера я уступил свою палатку брату Гектору. Сегодня наши пути разойдутся, и на следующую ночь мой походный дом в твоём полном распоряжении.

— Остальные ваши гости уже ушли?, — спросила Милена, не увидев никого из старцев. — Я немного слышала вчерашний разговор.

— Что именно ты слышала, дочь моя?, — В голосе Арчелауса промелькнула озабоченность.

— Совсем немного, — решила не открывать всей правды девушка. — Про Скалистую Обитель, и про то, что они помогают живущим в горах бандитам. Потом я заснула.

Священник облегчённо вздохнул и сказал:

— Про помощь бандитам, это только слухи. Ни на чём серьёзном они не основаны. Если хочешь, я немного расскажу тебе про Скалистую Обитель.

— Хочу.

— Ты сама из Догберга, поэтому тема разбойников-горцев тебе должна быть близка. — увидев, что Милена кивнула, Арчелаус продолжил: — Тогда ты знаешь, что горцы — безбожники и не верят ни в Богов, ни в сатану. Этого факта уже достаточно, чтобы отмести все подозрения в отношении религиозной общины из Скалистой Обители. Они глубоко верующие люди и не станут сотрудничать со всяким сбродом. Должен сказать, что не все убеждения братства я разделяю, и только моя терпимость позволила мне их выслушать. Будь на моём месте кто-либо из Ордена Зрячих, Норвуд и Лемюэль сразу попали бы в поле зрения Отдела, занимающегося вопросами чистоты веры…

— Какого ордена?

Священник был занят своими мыслями и не сразу отреагировал на вопрос:

— Что? Извини, дочь моя, я отвлёкся. На чём мы остановились? Ах да, Скалистая Обитель. Это небольшой монастырь в горах. Настолько небольшой, что в нём могут жить не более полутора десятков человек. Своего хозяйства не ведут, потому что на голых скалах невозможно что-либо выращивать, да и места для этого у них нет. Обитель существует на пожертвования. Многие люди считают Скалистых Братьев святыми, которые молятся за судьбы мира и удерживают его от погибели. Весьма спорная точка зрения, но она широко распространена в народе. У подножия

гор, там, где берёт начало тропа к самой обители, есть постоялый двор, куда приходят люди, жаждущие общения со Скалистыми Братьями. Говорят, что после беседы с ними, многие обрели просветление и навсегда изменили свою жизнь. Я лично считаю, что для незрелых умов такие беседы попросту вредны и сбивают верующих с пути истинного.

— Если я правильно поняла, то выручка постоялого двора идёт прямиком в обитель?

— Ты всё верно поняла, дочь моя. Именно так и происходит. Поэтому им нет необходимости сотрудничать с горцами. Малейшее пятно на репутации Скалистой Обители отпугнёт людей, приносящих немалую прибыль братству. — священник взглянул на поднявшееся над горизонтом солнце и сказал: — Пришло время утренней молитвы. Пора, дочь моя, исполнять свои обязанности.

В этот раз Арчелаус проводил богослужение совместно с монахом Гектором. Роль которого состояла в пересказе нравоучительных притч, по большей части известных всем присутствующим. Слушая его, грешницы откровенно скучали, Милене показалось, что зевота началась даже у священника. Сегодня девушка решила идти позади Арчелауса. Её позабавил вчерашний разговор по поводу несуществующих богов и сейчас она ждала продолжения беседы между монахом и преподобным отцом. Едва караван грешниц тронулся в путь, Гектор задал священнику вопрос:

— Так что ты думаешь о высказываниях Скалистых Братьев?

— Обыкновенная, грамотно аргументированная ересь, вплотную граничащая с богохульством.

— Арчи! Ты же утверждал, что не являешься упёртым догматиком! Как эти слова сочетаются с тем, что я сейчас услышал?

— Прекрасно сочетаются, друг мой. Если бы я был догматиком, то заткнул бы рот Лемюэлю и не дал бы ему произнести ни слова. Ты рано отправился спать, и не знаешь, какую чушь мне пришлось выслушивать почти до самого утра.

— Я много пропустил?

— Очень много. — усмехнулся Арчелаус. — Эти Скалистые Братья просто помешаны на теме Великой Матери. Они готовы приписать ей всё, что только можно. Про то, что она родила Несотворённого Отца, ты уже знаешь, но Лемюэль пошёл ещё дальше. Он отождествляет Великую Мать с Шестым Ангелом.

— Неужели? Мне они об этом не говорили.

— Наверное, ты с ними мало спорил, поэтому им было не особенно интересно тебя просвещать.

— Может быть. Продолжай, Арчи.

— Вот, собственно и всё. Остальное, по их словам очень чётко укладывается в сюжет Священного Писания. Вплоть до последней запятой.

— То есть, дьявол прельстил Великую Мать, и она предала остальных Ангелов и род человеческий?, — с трудом выговорил Гектор. — Так получается?

— Тише!, — шикнул священник и оглянулся.

Не глядевшая на дорогу Милена споткнулась и взвизгнула от боли в ушибленной ноге.

— Осторожнее, дочь моя, — сказал ей Арчелаус, — ты не поранилась?

— Нет, святой отец, — морщась, ответила девушка, — немного ушибла мизинец на правой ноге. Ничего страшного.

— Если не сможешь идти, то садись на телегу. Неважно, каким образом паломник движется по направлению к святыням. Главное — осознавать необходимость в покаянии и очищении от греха.

— Спасибо вам за заботу, святой отец. Со мной всё в порядке.

Арчелаус осенил Милену знаком Двуединого и больше уже не оглядывался. Прошло время, прежде чем его разговор с монахом возобновился.

— И как, по их мнению, сатане удалось сбить с пути Великую Мать?, — задал вопрос Гектор.

— Здесь у них всё, до неприличия просто. — ответил священник. — Она в этот момент родила Несотворённого Отца и была слишком слаба, чтобы противостоять Врагу рода человеческого. Как будто речь идёт не о Богине, а о крестьянской бабе.

— Потрясающе! Если рассуждать и дальше в том же ключе, то Несотворённый Отец и есть тот самый Враг, ослабивший Великую Мать и подбивший её на предательство.

— Ты, случайно, не подслушивал мой дальнейший разговор со Скалистыми Братьями?

— Нет. А почему ты спросил, Арчи?

— Я почти слово в слово сказал то же самое Лемюэлю. И знаешь, как он отреагировал?

— Гневно отмёл такое гнусное богохульное предположение?

— Нет, мой друг. Он загадочно улыбнулся с таким видом, будто хотел сказать: "ты же сам всё понимаешь…".

— Кажется, и я понял… Они не еретики, Арчи. Они все сумасшедшие. Был у нас в монастыре один такой. Каликсом звали. Никто не мог его переспорить. Так складно всегда говорил, такие аргументы выдвигал, а после выяснилось, что это ему какие-то голоса в голове нашёптывали. И как-то раз нашептали, что дьявол вселился в отца-эконома. Тогда Каликс его задушил, и потом без тени смущения утверждал, что спас наш монастырь от исчадия ада.

— Хотелось бы мне, чтобы они оказались простыми сумасшедшими. Во мне борются противоречивые чувства, Гектор. Я не должен оставлять без внимания Ордена Зрячих потенциально опасную ересь. И в то же время, мои принципы не позволяют написать донос на Скалистых Братьев.

— Не думаю, что Орден находится в неведении. И если они пока не трогают Скалистую Обитель, значит, на то есть свои причины. Видимо, у братьев хватает ума не распространять ересь среди простых людей.

— Пожалуй, ты прав. — кивнул Арчелаус. — Меня вот что беспокоит. Откуда взялись все эти бредовые идеи? Слишком просто объяснить их происхождение голосами в голове. Хотелось бы мне побывать в архивах Скалистой Обители. Как думаешь, пустят?

— Не знаю. Лемюэль говорил, что у них всё решает старейшина. — напомнил монах. — Мне известны имена всех ныне живущих Скалистых Братьев, но я не слышал, чтобы кого-нибудь из них называли старейшиной.

— Ясно. Скорее всего, это просто отговорка. Либо архивов вообще нет, либо доступ к ним не получить.

Больше Гектор и Арчелаус к этой теме не возвращались. Милена раньше не подозревала, что в церковной среде существуют столь значительные разногласия по богословским вопросам.

"Не это ли основное доказательство того, что никаких высших сил не существует, и люди предоставлены сами себе. — подумала она. — Пожилые люди. Им ли верить в сказки… Лучше бы отдыхали по ночам, а не спорили до рассвета о разных пустяках".

"Умным людям всегда найдется, о чём поговорить. Ты бы, малообразованная девочка, слушала и вникала. Глядишь, и пригодилось бы когда-нибудь".

"Ты вообще молчи, "голос в голове". Никакой от тебя пользы. Лезешь с дурацкими советами, когда не просят".

"У-у-у! В повариху вселился сатана-а-а!, — завыло Сомнение. — Только человек, одержимый дьяволом может варить такую овсянку! Во время обеда вылей содержимое миски ей на голову!".

"Ах, какой изумительный метод изгнания нечистой силы, — притворно восхитилась девушка, — всем экзорцистам на заметку".

* * *

Около полудня Гектор распрощался с Арчелаусом и свернул с торгового тракта на одну из пересекавших его дорог. Священник уговаривал монаха остаться на обед, но тот сослался на неотложные дела и не согласился. Милена подозревала, что виной тому была серая липкая масса, которую по недоразумению здесь называли кашей. Получив миску со своей порцией, девушка некоторое время раздумывала, не последовать ли совету Сомнения, но, усилием воли подавила в себе это желание.

Многие женщины заметили нервозность, которую в течение всего дня проявляла Берта, поругавшаяся, практически со всеми по самым пустячным поводам. Её подруга Илса была молчалива и погружена в нерадостные, судя по её виду, размышления. Кроме них, только один человек из всего каравана грешниц знал истинную причину такого поведения — запланированное свидание так и не состоялось.

Всю вторую половину дня Милену одолевала скука. Моросил дождь. Пыльная дорога стала потихоньку превращаться в грязное месиво. Одежда напиталась влагой и прилипла к телу, усилив и без того выраженное ощущение дискомфорта. Грешницы стали роптать, намекая на то, что пора остановиться и поставить палатки. Заметив общее недовольство, Арчелаус приказал свернуть с торгового тракта ещё до наступления темноты.

Выбрали первое попавшееся место для лагеря, но палатки установить не успели. Из ближайшего леса выехал отряд всадников, при виде которых женщины стали восторженно кричать и приветственно размахивать руками. Кавалеристы были в одинаковых мундирах, и вскоре выяснилось, что караван грешниц повстречал армейское подразделение, состоящее на службе у графа Эдуарда. Один из военных подъехал к священнику, и между ними состоялся короткий разговор. До Милены доносились только отдельные слова, но голос всадника показался ей знакомым. Его она уже слышала прошлой ночью, когда оказалась в палатке, предназначавшейся для "гнёздышка любви".

"Кажется, его зовут Хайнер, — вспомнила девушка, рассматривая хмурого усатого брюнета с офицерскими знаками различия. — А где же Ульрих?".

Вычислить второго героя-любовника оказалось очень просто. Достаточно было проследить за поведением Берты. Она просто пожирала глазами молодого красавца, привлекавшего внимание и остальных грешниц. Было заметно, что Ульриху льстили взгляды женщин, он выпячивал грудь и расправлял плечи, чтобы казаться ещё внушительнее.

— Внимание, всем!, — громко произнёс Хайнер. — По нашим сведениям, некие злоумышленники планируют нападение с целью захвата заложников. До сегодняшнего дня наш отряд осуществлял скрытое патрулирование маршрута следования паломниц. С этого момента мы будем охранять вас в открытую. В двух милях отсюда есть деревня, где предполагается остановиться на отдых. Наши кавалеристы помогут вам туда добраться.

Внезапный поворот судьбы обрадовал всех без исключения. Всадники стали подсаживать довольных женщин на своих коней, зазевавшуюся Милену подхватил прямо с земли какой-то дюжий молодец и усадил впереди себя. Возле телеги осталась только повариха, возница и священник. В другом средстве передвижения они не нуждались.

В деревне оказался большой сарай, где местные фермеры селили сезонных работников. Сейчас помещение пустовало, и в нём хватило места для всего каравана грешниц. Там было тепло, сухо и стояли настоящие кровати, по которым все уже успели истосковаться.

Утро преподнесло ещё один сюрприз. Возле сарая стояли три запряжённые лошадьми телеги, для мягкости в них было набросано сено. Дальнейший путь до Остгренца грешницам предстояло проделать на транспорте. Недовольным выглядел только священник. Глядя на радостные лица женщин, Арчелаус стал говорить о смирении, об искуплении, о пользе преодоления трудностей. Его обращение, как и котёл с надоевшей всем кашей, мало кого заинтересовало.

Почти у каждой из рассевшихся на телегах грешниц в руках были бутерброды с ветчиной, сыром, варёные яйца, и другая снедь, которой их снабдили местные фермеры. Пользуясь моментом, они запросили за продукты немалую цену, но женщины без сожаления расставались с припрятанными деньгами. Один только вид овсяной каши был способен сделать сговорчивым кого угодно.

Милена не стала отставать от остальных, и без сожаления рассталась с ещё одной золотой монетой. Обалдевший от такой щедрости крестьянин вручил ей полную корзину продуктов, которую девушка едва смогла дотащить до телеги. Женщины мигом помогли погрузить поклажу и, на всякий случай, прикрыли корзину сеном.

Все они оказались очень довольны таким поворотом событий. Утомительный пеший переход больше не грозил, дорога до Остгренца становилась совсем лёгкой и сокращалась в несколько раз. Прибыть туда предполагалось вечером следующего дня, в крайнем случае, ночью. О том, каким будет обратный путь, никто думать не спешил, время для этого ещё не пришло.

Сопровождавшие телеги кавалеристы перестроились в две колонны по обеим сторонам торгового тракта и двигались параллельным курсом по обочине. Женщины считали, что охрана на совесть выполняет свою задачу, и на первый взгляд так оно и было. Знакомая с тонкостями работы телохранителей Милена эту точку зрения не разделяла. Она сразу заметила, что командовавший всадниками Хайнер не позаботился отправить на разведку передовой отряд. Его люди не вели наблюдение за местностью, предпочитая флиртовать с женщинами.

Двигавшиеся по узкой обочине всадники никак не успели бы перегруппироваться, вздумай злоумышленники атаковать караван со стороны леса. Всё это наводило на мысль, что угроза нападения была, мягко говоря, преувеличена, если не сказать больше — придумана. Девушка решила приглядеться к командиру кавалеристов, и на ум ей пришла последняя фраза знающей: "не все усатые лгут". Похоже, он был не из тех обладателей растительности на лице, которые отличаются правдивостью.

Хайнер преследовал какую-то свою цель, и, учитывая то, что про него знала Милена, цель эта была понятна. Он старался быть на виду у своих подчинённых и, в то же время держался поближе к Илсе, намереваясь загладить вину за вчерашнюю оплошность. Рядом с ним, скользя рассеянным взглядом по каравану грешниц, ехал Ульрих. Казалось, он не обращает никакого внимания на женщин, но, наблюдательный человек легко мог заметить, как время от времени Ульрих переглядывается с Бертой.

"Мне нужно держаться подальше от этой компании, — напомнила себе девушка, — как можно дальше, пока я не влипла в очередную историю".

Находясь в одной телеге с тремя другими грешницами, Милена была вынуждена поддерживать общий разговор. Ей пришлось с ходу придумывать себе биографию, потому что её спутницы живо интересовались жизнью на Пёсьей горе. Девушка рассказала им все слухи и сплетни, которые ходили в Кифернвальде про обитателей Дальних Мельниц. Когда слухи кончились, она стала потчевать грешниц тем, что приходило ей в голову. Женщины охали и сочувственно кивали головами, искренне жалея "бедняжку, вынужденную жить в таком ужасном месте".

— Значит, куры, и утки у вас ходят прямо по дому?

— Да, — на полном серьёзе говорила Милена. — После того, как хорёк повадился таскать у нас кур, папенька приказал всю птицу разместить в комнатах. Если птица называется домашней, то она должна жить в доме.

— А собак у вас в Догберге много?

— Конечно. Каждому жителю положено содержать не менее четырёх собак. Есть даже специальный налог для тех, у кого собак мало, или вообще нет.

— Собаки там, наверное, всех перекусали?

— Если собака кусает хозяина, — со знанием дела отвечала девушка, — то по закону он имеет право укусить её в ответ. Кусать собак первым запрещено.

— Удивительно, в каком почёте у вас собаки!

— Однажды, у нас в Догберге, старого умного кобеля выбрали в судебные заседатели.

— Неужели? И он справлялся со своими обязанностями?

— В целом — да, если бы не одна проблема. Трудно было за ним вести протокол судебного заседания. Секретарь не всегда мог понять, какое решение вынес кобель.

— Неужели ваш секретарь по-собачьи понимает?

— Мы там все должны знать собачий язык. Тем, кто не понимает собак, в Догберге жить очень тяжело. Но выучить собачий язык не сложно. Вокруг постоянно кто-нибудь лает, рычит, или скулит. Невольно начнёшь понимать.

— Так вы там с собаками разговариваете на их языке?

— Нет, — сказала Милена, поняв, что слишком далеко зашла в своих выдумках. — Люди только подражают собачьему лаю, а по-настоящему делать это не умеют. Но многие собаки неплохо понимают слова.

— А у тебя, Магдалена, сколько своих собак?

— У меня восемь взрослых и девятнадцать щенков.

— И где ты их всех содержишь?

— Как это где? У них своя комната с большой кроватью. Там они все и спят.

Этот безумный диалог продолжался до самого вечера, пока караван не свернул с торгового тракта. Хайнер предпочёл остановиться на ночлег в деревне, мотивируя тем, что здесь его людям будет легче нести караульную службу. Грешниц расселили по домам фермеров, не больше двух-трёх в каждый дом. Милена сразу поняла, с чем это связано, и была только рада находиться вдалеке от очередного любовного гнёздышка.

Расстроенный Арчелаус ходил из дома в дом, приглашая нерадивых грешниц на вечернюю молитву. Заслышав его голос, женщины прятались, и на богослужение пришли только местные жители, заинтересовавшиеся тем, что им скажет приезжий священник. Похоже, они не были разочарованы, потому что хозяйка дома, где остановилась на ночлег Милена, вернулась назад в состоянии глубокой задумчивости и невпопад отвечала на любые вопросы. За день девушка настолько устала от разговоров, что решила не выходить в тонкий мир для встречи с Аделиндой. По сути дела, у неё и новостей никаких не было, а беспокоить знающую по пустякам не хотелось.

Утром Арчелаус никого не стал созывать на молитву, усыпив тем самым бдительность женщин. Когда они уже направились к телегам, хитрый священник вышел навстречу и объявил о начале утреннего богослужения. Ничего не оставалось делать, как подчиниться, в итоге караван грешниц отправился в путь позднее, чем планировалось.

Милена с тоской ждала новых вопросов про её "родной" Догберг и, с облегчением вздохнула, когда попутчицы с самого начала перевели разговор в другое русло. Пресытившись собачьей темой, они стали активно делиться впечатлениями о своей жизни. Девушка участия в общей беседе не принимала, предпочитая молчать и наблюдать за проезжавшими по торговому тракту людьми. По мере продвижения к столице, путников на дороге становилось всё больше и больше.

Милена развлекала себя тем, что пыталась угадать, за какой надобностью тот, или иной человек направлялся в Остгренц.

Проще всего обстояло дело с ремесленниками. Те выставляли свой товар напоказ, стремясь привлечь покупателей ещё в дороге. Караван грешниц обгоняли подводы, нагруженные мебелью, музыкальными инструментами, посудой. Кто-то даже вёз в столицу приличных размеров лодку и целую телегу с вёслами, парусиной и мотками канатов. С купеческими обозами сложностей тоже не возникало. Достаточно было приглядеться, прислушаться, или даже принюхаться к грузу, и всё сразу становилось ясно.

Нарядные, по деревенским меркам люди целыми семьями ехали в город за покупками. Иногда проезжали почтовые кареты и конные курьеры, занимавшиеся доставкой корреспонденции. Лишь изредка попадались всадники, по внешнему виду которых было сложно сказать о цели их путешествия. Внимание Милены привлёк толстяк, ехавший верхом на неуловимо похожем на него муле. Оба были солидной комплекции, видимо, поэтому неторопливы в движениях, и оба имели понурый вид. Отчего грустил мул, девушка выяснять не стала, а вот наездник её заинтересовал.

Некоторое время он двигался с той же скоростью, что и караван грешниц, но потом стал отставать. Толстяк был одет небрежно, словно собирался в путь наспех, однако приличный дорожный костюм свидетельствовал о неплохих доходах его владельца. По лицу этого человека можно было предположить, что ближайшие несколько дней он не расставался с бутылкой крепкого алкоголя. Понаблюдав за ним, Милена пришла к следующему выводу: толстяк едет в сторону Остгренца против своей воли.

Даже по его положению в седле, было заметно, что человеку не хочется оказаться там, куда он сейчас направлялся. Заинтригованная девушка осторожно прикоснулась к сознанию толстяка, и перед её мысленным взором пронеслась череда зрительных образов. Россыпь долговых расписок и монет разного достоинства … полураздетые, явно нетрезвые женщины… груда пустых бутылок в углу комнаты… беспорядочно разбросанные по полу предметы одежды. Толстяк очень стыдился того, что увидела Милена, и в то же время сожалел о весело проведённом времени.

Мешанина испытываемых им чувств не позволяла выделить главное, и девушке пришлось потрудиться, чтобы докопаться до сути. Человек оказался сборщиком налогов, возвращавшимся из очередной служебной поездки. Толстяк много длинных сезонов исправно исполнял свои обязанности, и вдруг, неожиданно для самого себя, ухитрился растратить практически все собранные в этот раз деньги. Теперь, мучимый угрызениями совести и тяжёлым похмельем, он возвращался в Остгренц.

Почти на пределе своего восприятия, Милена ощутила отголоски мрачных мыслей, зарождавшихся в голове сборщика налогов. Он раздумывал над тем, как бы, не показываясь на глаза своему начальству, свести счёты с жизнью. Единственным, что пока удерживало толстяка от принятия окончательного решения, была нежная привязанность к своей племяннице. Он собирался привезти девочке подарок и не выполнил данного ей обещания, отчего мучился, едва ли не сильнее, чем по поводу растраты собранных денег. Уйти из жизни, не повидавшись с племянницей, сборщик налогов не мог, а возвращаться к ней без подарка он стыдился. Что-то во всей этой истории насторожило Милену, и она снова принялась изучать зрительные образы из памяти толстяка.

"Ух, ты, — изумилась девушка, — да это же Гвен! Как я сразу её не узнала? Вот, значит, куда утекли собранные налоги. Прямиком в жадные вороватые ручонки Эмиля. Не удивлюсь, если в вино было что-нибудь подмешано".

После такого открытия, Милена стала по-иному смотреть на толстяка, раздумывая над тем, как ему можно помочь. Как ни крути, проблема упиралась в потраченные деньги, возвращение которых восстановило бы доброе имя сборщика налогов и уберегло бы его от самоубийства. При этом девушка сильно сомневалась, что удастся каким-либо способом вытрясти монеты из хозяина "Ослиного хвоста", даже при помощи её способностей.

Обдумывая проблему, Милена настолько прониклась темой денег, что стала ощущать их присутствие у окружавших её людей. С закрытыми глазами она смогла различить светящиеся точки, показывавшие, в каком месте, и сколько монет находится у человека. Деньги были повсюду, в кошельках, карманах, поясах, старые измятые монетки, втоптанные копытами коней в пыль, валялись вдоль обочины. Монеты разного размера и даже формы, окружали девушку со всех сторон.

От сияющих пятен, на внутренней поверхности закрытых век вспыхнула разноцветная рябь. Восторгаясь внезапно открывшимися способностями, Милена поняла, что может заглянуть даже под землю. Обведя мысленным взором окрестности, она в течение нескольких мгновений обнаружила закопанный клад. Свет, от лежавших там монет был сопоставим с пылавшим в ночи костром. Это было невероятное, редкостное везение, из разряда тех случаев, что выпадают один раз на тысячу. Удивительно, но эти деньги никому не принадлежали! Монеты находились там с незапамятных времён и ожидали того, кто сможет их отыскать.

Милена не знала, какого достоинства были спрятанные монеты, но, судя по их размеру, общая сумма должна быть солидной. Девушка открыла глаза и запомнила визуальный ориентир — разрушенную постройку возле дороги. Голова толстяка была заполнена теми же зрительными образами, что и раньше, только теперь к ним добавилась улыбающаяся рыжеволосая девчушка в белом платьице с голубым бантом.

Милена покопалась немного в сознании сборщика налогов и попробовала аккуратно вложить туда визуальный ориентир местоположения клада. Это оказалось не так-то просто осуществить, поскольку хаотично скачущие мысли толстяка не давали ей такой возможности. Отчаявшись сделать всё деликатно, девушка попросту выбросила из его сознания всё лишнее, и образовавшуюся пустоту заполнила чётким образом спрятанного клада.

Сборщик налогов уже значительно отстал от каравана грешниц, и Милене пришлось привстать, чтобы проследить за его дальнейшими действиями. Некоторое время толстяк стоял на месте, а потом направил своего мула в сторону развалин.

* * *

Из-за того, что караван грешниц поздно отправился в путь утром, добраться засветло до столицы не удалось. Арчелаус предлагал остановиться на подступах к Остгренцу и переночевать в палаточном лагере, но Хайнер отказался его слушать.

— Я отвечаю за безопасность паломниц, — напомнил священнику командир кавалерийского отряда, — и не вижу смысла останавливаться, когда до нашей цели осталось несколько миль. И оставьте в покое палатки, святой отец. Я дам разрешение ночевать в полевых условиях, когда исчезнет угроза нападения. На данный момент у меня такой уверенности нет.

— По вечерам у городских ворот всегда сутолока, — попытался образумить офицера Арчелаус, — будет уже за полночь, когда нам удастся попасть в город.

— Ничего страшного. Главное, что в людном месте риск нападения минимален.

Милена намеревалась покинуть караван грешниц сразу после въезда в город, поэтому не возражала, чтобы это произошло ночью. Во все времена лучшим помощником беглецов была темнота, и девушка тоже решила ею воспользоваться.

Священник оказался прав — на въезде в Остгренц скопилось немало людей, ожидавших, когда их пропустят в город. Хайнер дал указания своим кавалеристам, и выстроившиеся клином всадники стали медленно оттеснять прочих путников от ворот. Люди возмущались, но были вынуждены отступать, потому что мало кто способен долго противостоять двигавшейся на него лошади. Со стражниками Хайнер быстро нашёл общий язык, причём Милена не заметила, чтобы он им платил.

Всех беспрепятственно пропустили в город, и вскоре под колёсами телеги загрохотали мощёные камнем улицы Остгренца. Девушка не ожидала, что ночью в столице будут так хорошо освещены улицы, поэтому отказалась от идеи просто спрыгнуть с телеги и раствориться в темноте. Пришлось доехать вместе со всеми до гостиницы "Посох странника", которую заранее арендовал Хайнер. Невзрачное двухэтажное здание располагалось на пересечении улицы Старьёвщиков с улицей Гусиная Шея.

"Неплохо, — подумала Милена, разглядывая магазинчики, торговавшие разнообразным подержанным барахлом, — там и приоденусь. Не ходить же мне по столице в этом рубище".

Она очень надеялась, что к тому моменту, когда удастся сбежать из гостиницы, не все магазины старьёвщиков будут закрыты. В противном случае, пришлось бы где-то пережидать ночь, ведь обратного пути в караван грешниц уже не было.

Не смотря на то, что заведение "Посох странника" именовалось гостиницей, по уровню сервиса оно могло конкурировать, разве что с сараем для проживания сезонных рабочих. В сравнении с "Ослиным хвостом", это была дешёвая ночлежка с многоместными номерами. Девушка долго не могла понять, чем же руководствовался Хайнер, когда решил остановиться именно здесь. Она оставалась в неведении до тех пор, пока не выяснилось, что для женщин предназначались три больших пятиместных номера. Простейший арифметический подсчёт позволял вникнуть в задумку командира кавалерийского отряда. Если два номера будут заполнены целиком, то в третий заселятся только две грешницы. Кем окажутся эти двое, гадать не приходилось.

Осматривая номер, в котором она оказалась вместе с четырьмя другими женщинами, Милена только и ждала удобного момента, чтобы покинуть гостиницу. Делать это на глазах у своих соседок по комнате было рискованно, поэтому пришлось пойти на хитрость.

— Корзину с едой мы опустошили, поэтому на утро ничего уже не осталось, — вздохнула девушка. — У меня ещё сохранились деньги. Может сбегать, прикупить чего-нибудь к завтраку?

— Уже поздно, — покачала головой одна из грешниц. — Лавки все закрылись.

— Мне кажется, я видела несколько открытых на Гусиной Шее, — солгала девушка, — оттуда доносились запахи жареных птичьих потрохов.

— Хорошо бы…, — мечтательно произнесла другая грешница, — я люблю гусиную печёнку.

— И я! Я тоже! Обожаю!, — раздались сразу несколько голосов.

— Тогда, решено. — сказала Милена. — Отправляюсь на поиски еды. Хорошо бы к жареным потрохам прикупить немного хлеба. Поэтому могу задержаться. Ложитесь спать и за меня не беспокойтесь.

— Храбрая ты, Магдалена. Никто из нас не пошёл бы ночью за покупками.

— А я не испугаюсь, — улыбнулась девушка, — если вы пожелаете мне удачи.

— Удачи!, — хором воскликнули женщины.

Милене пришлось воспользоваться дверью, выходившей на Гусиную Шею, поэтому она потеряла время, перебираясь с улицы на улицу, мимо открытых окон первого этажа. Когда девушка оказалась в квартале Старьёвщиков, то увидела всего три открытых магазинчика, два из которых были расположены довольно далеко от перекрёстка. Метнувшись к ближайшей витрине, Милена потянула на себя дверь, и нос к носу столкнулась с пожилой женщиной в домашнем халате и чепце.

— Брысь отсюда!, — завопила старуха. — Житья от вас нет! Пошла прочь, воровка!

— Я не воровка, — возмутилась девушка, я — покупатель! У меня деньги есть.

— Видали мы таких покупателей! Запустишь внутрь, а потом сплошные убытки! Проваливай, пока я мужа не позвала!

— Вот, дерьмо!, — не сдержалась Милена, и стукнула кулаком по закрывшейся двери.

— Ты ещё здесь?, — спросила через дверь старьёвщица. — Хельмут! Хельмут! Ступай, прогони воровку! Хельмут, немедленно иди сюда! Хельмут!!!

Девушка развернулась и побежала вверх по улице, туда, где оставалось освещение в витринах двух магазинчиков. По пути она обогнала нагруженную тряпьём тележку, которую толкал перед собой пыхтящий от напряжения мужчина.

"Не может быть!" — поразилась Милена, когда заметила в груде тряпья знакомый сюртук и рядом с ним сапог, на голенище которого был нашит чехол для ножа.

Остановившись, она дождалась, когда с нею поравняется старьёвщик, и сказала:

— Добрый вечер. Я могу купить у вас одежду?

Сначала ей показалось, будто он ответил нечленораздельным мычанием, но потом в этих звуках стал угадываться ритм. Немолодой обрюзгший мужчина был не совсем трезв и, толкая нагруженную тележку, развлекал себя песнями. Исполнительским талантом певец не блистал, но девушка была склонна простить ему фальшивые ноты. Решив, что старьёвщик её не услышал, она громко повторила свою просьбу.

— Может ли Гантрам продать одежду?, — вопросом на вопрос ответил мужчина. — Конечно, может. Гантрам занимается этим с тех пор, как себя помнит. За свою жизнь он видел столько старых вещей, сколько звёзд на небе, или даже больше. В мире нет столько людей, сколько штанов прошло через руки Гантрама.

Милена нервно оглянулась в сторону последних открытых магазинов и заметила, что в витрине одного из них только что погас свет. Шансов одеться поприличнее, оставалось всё меньше.

— Спасибо, — поблагодарила она, считая, что разговаривает с приказчиком. — Я очень тороплюсь. Не подскажете, где мне найти Гантрама?

Старьёвщик нахмурился, сосредоточил свой мутный взгляд на девушке:

— Не зли Гантрама, глупая нищенка. Сегодня был хороший день, и вечер не должен оказаться испорченным. Хороший день. Всегда бы так везло.

— Ох, простите меня, — досадливо поморщилась Милена, видя, как закрывается и второй магазин. — Я действительно очень глупая, но мне нужна одежда. Пожалуйста…

— Что ты можешь предложить?, — старьёвщик презрительно скривился, окинул взглядом фигуру девушки, после чего добавил: — Если бы Гантрам был немного моложе и не так разборчив, он бы нашёл, чем с тобой заняться за пару старых кальсон.

— У меня есть деньги, — сказала Милена, показав на ладони две золотые монеты. — Этого должно хватить для покупки вон того сюртука, бриджей и сапог.

Разговор происходил прямо под уличным фонарём, и девушка заметила, как на глазах трезвеет старьёвщик. Он прищурился, рассматривая издалека монеты, после чего бросил быстрый взгляд по сторонам.

— Хороший день. — совсем другим голосом произнёс Гантрам. — Не следует обсуждать сделку на улице. Зайдём в мой магазин.

Он подхватил ручки тележки и покатил её дальше, остановившись через два дома возле широких ворот.

— Ты только не уходи никуда, — пару раз сказал он девушке, пока возился с ржавым замком. — Сейчас Гантрам откроет. Вот уже и всё. Заходи, выбирай всё, что тебе нужно.

Старьёвщик закатил тележку во двор, закрепил на стене дома зажжённый факел и стал смотреть, как Милена роется в груде ношеной одежды. Девушка сразу отложила в сторону сюртук и оба сапога. Чтобы найти бриджи, ей пришлось перерыть всё до самого дна. Она очень удивилась, обнаружив в тележке старьёвщика пояс и свёрток с металлическими клиньями. Эти вещи оставались в сумках, притороченных к седлу Полли.

— Здесь ещё жилет должен быть, — сказала девушка. — И шляпа. Вы не видели?

В ответ послышался скрип запираемых ворот и скрежет тяжёлого засова. Пока Милена перебирала вещи, старьёвщик перекрыл выход на улицу. Что-то недоброе появилось в его плохо выбритом лице, с которого до этого момента не сходило сонное выражение. Прежде неторопливые движения стали резкими, и у девушки появилось плохое предчувствие.

— Разве этих денег мало?, — спросила она, бросив ему под ноги обе монеты.

— Достаточно, — ухмыльнулся старьёвщик, даже не глянувший, куда упало золото.

— Тогда, в чём дело?

— Зачем отдавать вещь за деньги, когда можно оставить себе и то и другое. Хороший день.

— Если вы попытаетесь причинить мне вред, то ответите пред законом, Гантрам.

— В Остгренце не любят нищих. Тебя даже искать никто не будет.

Он неожиданно прыгнул вперёд, намереваясь схватить Милену за руку. Девушка увернулась и отскочила в сторону, встав так, чтобы между ней и старьёвщиком оказалась тележка с тряпьём. Гантрам снова попытался настичь беглянку, но с его грузной фигурой, сделать это оказалось не просто. Побегав за Миленой вокруг тележки, старьёвщик решил изменить тактику. Видя, что девушка стремится встать напротив него, Гантрам схватился за рукояти и со всей силы катнул тележку вперёд, стремясь припечатать беглянку к стене.

Удар был настолько мощным, что кузов сломался, и всё тряпьё вывалилось на землю. Девушка была бы неминуемо раздавлена, если бы не споткнулась и не упала навзничь. Она каким-то чудом сумела избежать колёсной оси, пронёсшейся в дюйме над её головой. Двор был слабо освещён, и Гантрам не заметил, что предполагаемая жертва всё ещё жива и находится под сломанной тележкой. Пошарив по земле, он поднял золотые монеты и направился к двери, ведущей в дом.

— Завтра придётся Гантраму чинить тележку и прибирать во дворе, — бормотал старьёвщик, поворачивая ключ в замке. — Значит, завтра не удастся поторговать. Завтрашний день будет плохим. Но день сегодня был хороший. Да, хороший день.

Милена дождалась, когда за ним захлопнется дверь, и только тогда выдохнула.

"Ох, и везучая же ты, — прокомментировало ситуацию Сомнение. — Всего лишь, ушибом головы отделалась".

Девушка дотронулась до шишки на затылке и с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Стараясь не пораниться обломками тележки, она начала выбираться из-под вороха вещей. Особенно осторожно приходилось обращаться с деревянными частями кузова, чтобы они не издали ни малейшего звука. Обретя свободу, Милена принялась искать купленные вещи. Уходя в дом, Гантрам потушил факел, и во дворе стало по-настоящему темно.

Девушка едва не рассмеялась, сразу же наткнувшись на свою шляпу, которую она безуспешно искала при свете факела. Прикинув, относительно тележки, куда должны были упасть сюртук, сапоги и пояс, она очень быстро их нашла и стала переодеваться. Милена скинула с себя накидку, рваное платье, оставшись в одной сорочке, подпоясалась поясом с лебёдкой, а клинья распихала в предназначенные для них маленькие карманчики.

Сапоги пришлось надеть на босу ногу, это было не слишком удобно, но пришлось терпеть. Оставшаяся пара золотых монет снова перекочевала в потайной карман сюртука. Одевшись, девушка осторожно прошлась по двору, наощупь изучая окружавшие её предметы. Левая нога наступила на что-то, отозвавшееся протяжным металлическим хрустом. Милена замерла, опасаясь услышать звук открываемой двери. Прошло время, прежде чем она пошевелилась, вытащив из-под подошвы сапога мешочек с деньгами. Похожий она видела раньше на поясе у старьёвщика.

"Гонялся за мной, а свои деньги потерял", — усмехнулась про себя девушка.

"Так ему и надо, — откликнулось Сомнение, — больше не будет вспоминать про "хороший день".

"Я всё равно не могу взять деньги".

"Ты в своём уме? Считай это компенсацией за причинённый ущерб".

"Так нельзя. Кошелёк находился во дворе дома. Я имею право претендовать на часть найденных денег, но не на все".

"А ничего, что хозяин денег пытался тебя убить? Ступай тогда, предъяви ему находку и жди своей честно заработанной доли!".

Милена задумалась, наощупь пересчитала монеты. Большинство из них были медными, но попалось и несколько серебряных.

"Поступим так. Я заберу кошелёк, а на его место положу одну золотую монету. Будем считать это разменом".

"Помнишь своего учителя арифметики, господина Фалберта?".

"Разумеется, помню. Он-то здесь причём?".

"Господин Фалберт всегда был невысокого мнения о твоих математических способностях, просто не подавал вида. Но сейчас он в обморок бы упал, узнав, какую сумму мелочи ты приравняла к двойной золотой марке".

"Прекрати! Я поступаю так, как сочту нужным. Остаток от размена старьёвщик может считать премией".

"За то, что тебя не убил?".

"А так же за то, что во дворе нет собаки".

Милена приблизилась к воротам и стала ощупывать засов в виде ржавого железного бруса. О том, чтобы сдвинуть его бесшумно, не могло быть и речи. Вскоре девушка сообразила, что засов можно использовать в виде опоры для ног. Помогая себе руками, она без особого труда взобралась на самый верх ворот. На улице никого не было видно, и только в окнах редких домов горел свет. Спрыгнув на мостовую, Милена одёрнула одежду и, непринуждённой походкой отправилась прочь от дома Гантрама.

Она практически не ориентировалась в городе, поэтому решила найти ближайшую гостиницу, где можно было провести остаток ночи. Остгренц всегда славился большим числом подобных заведений, и много времени на поиски тратить не пришлось. Гостиница "У тётушки Марты" предоставляла ночлег за вполне сносные деньги. Девушку интересовала одноместная комната, но таковых в гостинице не оказалось. Пришлось брать отдельный номер с большой кроватью. Выдавая ключ, портье недвусмысленно намекнул, что кровать очень удобная, а главное — крепкая.

"Надеюсь, утром сюда не заявится местная Гвен", — подумала Милена перед тем, как её голова коснулась подушки.