Вернувшись домой, первым делом занялся уборкой грязи в своей комнате, которая натекла с меня при побеге из-под расстрела. За этим занятием меня и застал Ахмед, затрезвонив в квартиру. Я успел только выглянуть в коридор. Дверь ему открыла соседка. Впустил Ахмеда к себе.

— Салам отпускнику!

— Здравствуй, Ахмед. С новостями?

— Не без них. Синдбад в прошедшее воскресенье вернулся опять из Китая. Вот разгрузится, и можно будет устроить что-нибудь такое-этакое.

— А как…

— Ждет, конечно.

— Скучаю я по ней.

— Немудрено. Такое бесценное диво подобрать на базаре всего за пятьдесят динаров! Даже я тебе завидую.

Мы переглянулись и дружно расхохотались.

— Я в подвал еще не заглядывал. Как там?

— Склад переехал, контора расширилась, а будущую квартиру Стеллы заканчивают расселять.

— Нам бы вот как-нибудь весь Дом расселить. Тогда у меня на сердце спокойнее было бы. Что ты думаешь по этому поводу?

— А тут и думать нечего. Это был бы предел мечтаний. Забаррикадировались бы, как Генрих Швейцер. Только, как понимаю, доходов с нашей торговли на это не хватит.

— Хватить-то может, но в долгом времени и это плохо. Темп расселений и переселений в городе возрастает. Если он захлестнет и наш Дом, то квартиры в нём начнут уходить в чужие руки. Выцарапать их оттуда будет трудно. Мы же не можем весь прибыток от торговли пустить на жилье. Иначе сам «Электрон» мигом вылетит в трубу.

— И какие тогда у тебя, Сергей, мысли на этот счет?

— Мысля одна. Натаскать сюда золота и за счет него быстро выкупить Дом.

— Думаешь, пропустит?

— Но пропускал же понемногу. Только вот раскошеливаться придется старым и богатым фантазерам. У меня еще больших запасов нет.

— Это как раз не вопрос.

— Ахмед, а Капитана не видел?

— Утром был здесь.

— Вот его-то я и озадачу добычей золота.

— У него что, золотые копи, что ли?

— Вроде того.

— Значит, мне не тащить?

— Пока нет. Счет ведь пойдет на сотни килограммов.

— Ого! И он…

— Я видел сокровищницу халифа Багдадского. Пожалуй, халиф будет победнее нашего Капитана.

— Даже так?

— Так. Пойдем к нему?

— Звони.

Капитан и в самом деле оказался дома и сказал, что гости его не отяготят.

— Капитан, тогда ставьте чайник — мы идем.

— А это самое… — напомнил Ахмед.

— Обязательно! — и направились в гастроном за фруктовым тортиком.

Для приличия поболтали о пустяках, а после второй чашки Ахмед завел разговор о цели прихода.

— У Сергея появилась интересная идея…

— Ага, само по себе появление у Сергея идеи не криминал, но у меня такое предчувствие, что по сценарию этой идеи мне придется попотеть и попыхтеть.

— Откуда такое предчувствие, Капитан? — возмутился я.

— Оттуда — из опыта общения с тобой. Иначе ты пришел бы уже с готовым результатом, а не идеей.

— Всегда восхищался вашей прозорливостью, Капитан.

— Давай, выкладывай.

— Нужно расселить весь наш Дом.

— Согласен, — подумав, ответил Капитан, — резон есть, и внушительный.

— Это четыре тысячи квадратных метров основного здания и три тысячи шестьсот квадратных метров флигелей. Если это делать за счет доходов «Электрона», то всё может затянуться не на один год. Нам это не подходит. Может помимо нас начаться стихийное расселение — и тогда столкнемся с проблемой новых собственников в Доме, от которых будет трудно избавиться.

— Да, такая опасность есть.

— Я прикинул, что по нынешним ценам на жилье для расселения потребуется где-то четыре миллиона долларов.

— Что-то уж много очень. Вряд ли наш Дом столько стоит.

— Это не стоимость Дома, а стоимость площади, которую нужно предложить нынешним жильцам взамен той, которая у них сейчас в Доме. Эта площадь должна быть привлекательней, чтобы за наше предложение хватались, не раздумывая.

— Понятно. Нет возражений.

— С учетом расходов на будущий ремонт нам на всё потребуется не меньше пяти миллионов долларов. Вот я и подумал: а почему бы не пустить на это благородное дело ваш балласт цветных металлов? А то как бы ваш корабль с пальмами не пошел на дно от перегрузки!

— Очень трогательная забота о моем корабле. Я так и думал, что мне попотеть придется. И сколько же нам нужно этого… м-м… балласта?

— По моим прикидкам четверть тонны.

— Да уж, и всё перетащить на руках.

— Если что, то я помогу.

— А Дом, думаешь, пропустит?

— В этом и загвоздка. Когда мы понемногу таскали, то пропускал ведь. Если большим весом не пройдет, то будем таскать понемногу из разных мест. У Александра сейчас под рукой килограмм пятьдесят есть. У тебя, Ахмед, сколько?

— Тоже полсотни наберу, пожалуй.

— Я могу на время в Верне тоже взять в долг. Анне Петровне скажем, чтобы тащила в меру возможностей. Вариант с вами, Капитан, — самый простой для всех.

— В принципе у меня возражений нет. Надо попробовать. У меня под рукой там есть немного. Ты видел шкатулку. Сколько там может быть?

— Килограммов пятнадцать-двадцать, наверное.

— Сейчас я за ними схожу. Если в Дом пройдет, тогда завтра можно будет протащить и то, что требуется. Сидите здесь.

Капитан вышел в соседнюю комнату. Мы с Ахмедом понимающе, как заговорщики, переглянулись и замерли в ожидании. Когда за дверью стихло, набросились на торт, уничтожив при этом и вторую законную порцию Капитана. Успели как раз вовремя. Капитан вошел в комнату и грохнул на стол знакомую мне шкатулку.

— Вот, пропустил-таки Дом! — с облегчением сказал он и тут узрел пустую коробку от торта. — Батюшки, как же я об этом не подумал! Мой торт сожрали без зазрения совести! В этой компании и на минуту отвернуться нельзя. Мигом разденут.

— А что делать, Капитан, мне же надо подкрепиться! Завтра ведь с вами сокровища таскать.

— Да ну тебя! Как-нибудь сам справлюсь. У тебя самого и здесь хлопот хватит. Но вот мне всё же интересно: почему сейчас Дом пропускает большие ценности, а раньше не пропускал?

— Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем, — сказал Ахмед.

— Может, и узнаем. Должен вас обрадовать. Мир Генриха Швейцера нашелся. И мы с Александром в него уже краешком глаза заглянули. Не исключен шанс, что мы позже и бумаги Швейцера увидим. Если он их сам не уничтожил, разумеется. Капитан, мешочка какого-нибудь не найдется? Заберу я от вас этот презренный металл.

Вернувшись домой, нашел визитку директора комиссионки и снял трубку.

— Аркадий Семенович? Я по поводу сувенирных монет из цветных металлов. Да. Не совсем. Другая партия. Нужно обсудить. Понял. В кафе через полчаса.

С директором магазина мне прежде встречаться не приходилось. Договаривались об обмене по телефону, а деньги за золото приносил посредник — продавец этой комиссионки. Директор оказался дородным человеком лет пятидесяти с уже обширной лысиной и как бы аристократическими манерами. Видимо, видел меня со стороны, когда я заглядывал в комиссионку. Когда я вошел в кафе, он поднял руку и помахал.

— Аркадий Семенович?

— Он самый. Присаживайтесь. А к вам как обращаться, молодой человек? Впрочем, мне говорили, что вы своего имени не называете. Пусть так и будет. Я не против, учитывая сомнительную легальность наших с вами отношений.

Я очаровательно улыбнулся и спросил:

— А результат наших отношений у вас сомнений не вызывает?

— Нисколько. Я готов продолжать и дальше, но вы что-то давно не давали о себе знать.

— Так уж обстоятельства сложились. Но зато за это время и изделий на обмен поднакопилось. Возьмете увеличенную партию?

— Конечно и моментально. Всё те же изделия?

— Такие же, но не те же, — и я положил на стол бумажку с дублоном, луидором и совереном.

Мой собеседник осторожно развернул бумажку, пощупал монеты пальцами, полюбовался блеском и опять завернул.

— Можете взять их для проверки или просто на память, — предложил я.

— Спасибо. И сколько штук будет?

— Не знаю, в этот раз счет на килограммы.

— И сколько килограммов?

— Четверть тонны на пять миллионов долларов.

Мой собеседник на минуту застыл, а потом совсем не аристократически начал скрести пальцами лысину.

— Я понимаю ваши затруднения, — продолжил я, — и готов рассрочить сделку. Ну, скажем, на три месяца. Хотя лучше было бы всё провести за один раз. Хоть через неделю, хоть через месяц. Вы можете сделать свои накопления, а потом произведем обмен.

— Да-а, партия хорошая и перспектива замечательная, но сумма неожиданная. Мне нужно время, чтобы оценить возможности.

— Разумеется. Но это не значит, что мы не можем сделать что-то и сейчас. Пятнадцать килограммов поднимете?

Он прикинул что-то в уме и ответил:

— Пятнадцать подниму.

— Отлично. Тогда ваш знакомый мне помощник и триста тысяч завтра здесь и в это время.

— Договорились.

— Что же касается остального, то я вам позвоню в течение недели-двух. Надеюсь, что к тому времени у вас что-то прояснится.

Я встал, пожал собеседнику руку и ушел.

Так, теперь нужно пообедать и поговорить со Стеллой. А можно и совместить. Подхожу к дому — и вот так сюрприз! Натыкаюсь на Александра.

— Я же только утром тебя там оставил.

— Дурацкая штука получилась. Я Стелле обещал сегодня прийти и совсем забыл за римскими событиями. Думал отдохнуть там немножко, а пришлось мотаться в Рим. Все дни сбились. Когда тебя проводил, то посмотрел на календарь и вот, немного погодя, двинул вслед за тобой.

— Стелла обойдется и без тебя. Тут новая работка для нас образовалась. Взвалим ее на твои плечи, пока каникулы. А Стелла мне и самому нужна. Пойдем.

Стелла оказалась на месте, одна и тоже не обедавши.

— Здравствуйте, ребята, с чем пожаловали?

— С приглашением на обед, Стелла. Или, если хочешь, то нас можешь пригласить. Главное, чтобы все сыты оказались или хотя бы червячка заморили.

— Тогда тут два варианта. Или идти в кафешку в соседнем доме, или курьера послать в эту кафешку, чтобы принес чего-нибудь сюда. Я склоняюсь к первому. Кто платит?

— Александр. Пусть рассчитается хотя бы частично за выпитый за счет фирмы кофе.

— Тогда идем.

Стелла выбралась из-за стола, надела на плечо сумку и зазвенела ключами от кабинета.

В заведении народу не очень густо. Стандартное обеденное время уже прошло, и мы удобно устроились в углу у окна. Заказанное принесли довольно быстро.

— Гм, а тут неплохо готовят, — удивился я, — даже как-то неожиданно. А зашли мы к тебе, Стелла, поговорить об одной небольшой идейке.

— Да? И что за идейка? У меня тоже есть кое-какая. Насчет развития фирмы. Пора бы уже кончать с подвальной жизнью и выбираться на свет с нашей конторой. Я уже и зданьице подходящее присмотрела. Не очень дорого, и мы потянули бы в рассрочку. Владелец на двухгодичную согласен.

— Это просто замечательно, что наши идеи совпадают. В нашей идее тоже есть место и для новой конторы «Электрона». Мы намерены расселить весь наш дом. Один из флигелей при этом пойдет под контору, а второй — под квартиры для сотрудников, испытывающих жилищные трудности.

— Грандиозно! С такими проектами мне со своими хилыми идейками тягаться трудно. Беда в том, что «Электрон» не потянет такую крупную затею. Нужно несколько миллионов долларов в короткий срок. У нас таких денег нет. Так что…

— Деньги будут не из бюджета фирмы, и они уже есть.

— Так-так, а я-то как дура гадала: почему это не услышала ваших восторгов по поводу выхода фирмы на чистую прибыль? Оказывается, что полунищие инженер и учитель где-то в неведомых далях ворочают такими невероятными суммами, которые мне и не снились!

— Ну, как бы да, иногда и при случае, связанном с необходимостью. В общем, деньги есть, задача есть и надо задачу решить. Не забивай себе голову всякими догадками.

— Так что от меня-то тогда нужно?

— Надо организовать у тебя в конторе отдельчик, который займется расселением и последующим ремонтом здания. Понятно, что расселение будет идти по пути расчетов наличкой и твоей бухгалтерии касаться не будет. На ремонт для расчетов с подрядчиками мы средства легализуем. Вот Александра и поставим во главе этого проекта, как держателя средств. У него еще два месяца каникул, а там что-нибудь придумаем с заменой.

— Меня бы хоть кто спросил, интересно ли мне это, — как всегда начал упираться Александр.

— Могу спросить — и что от этого изменится? Можешь назвать человека, у которого сейчас свободное время как у тебя и которому мы можем доверить несколько миллионов наличных долларов? Вот, то-то и оно! Можем, конечно, отменить затею, но тогда укажи причину.

— Да брось ты — нет у меня причин. Уж и поворчать немножко нельзя в свое удовольствие!

— В конторе сейчас места достаточно. Я выделю кабинет для Александра и комнату для сотрудников, если таковые понадобятся. Затея мне по душе, а всё прочее на вашей совести. — Стелла поднялась. — Плати, Александр, за обед и приходи — поговорим.

— Энергичная дама, — посмотрев Стелле вслед, констатировал Александр. — Я ее даже как-то побаиваюсь.

— Честно говоря, я тоже.

— И давно тебе пришла в голову идея о выкупе Дома?

— Сегодня утром. Когда Ахмед заговорил о выкупе квартиры для Стеллы.

— А деньги откуда?

— У Капитана оказались лишние деньжата на карманные расходы. Вот и решил вложиться в общее дело. Завтра я принесу тебе первые триста тысяч. Сообрази, где будешь держать. Сейфовую ячейку в банке или даже несколько? Юрист для сопровождения сделок у нас есть. А вся наличка подойдет попозже. Покупателям карманных резервов Капитана на такие суммы не так просто мобилизоваться. Все покупки оформляй на кого-нибудь из нас пятерых. Доверенности собери. А я, наверное, исчезну на несколько дней.

* * *

Пятница. Утром сходил в кафе напротив комиссионки и обменял сувениры цветного металла на зеленые бумажки. Отнес Александру.

— Вот. На авансы по сделкам пока хватит.

Взял Капитана и Ахмеда, и вместе сходили к нотариусу за доверенностями для Александра. Отнесли ему. Анну Петровну пусть сам ловит. Договорились, что Капитан золото пока сложит у себя дома. Отпустили Капитана восвояси и заперлись в каморке у Ахмеда.

— Ну что — пойдем?

— Пойдем!

Переодеваемся. Опять мечеть, улица, базар. Около лавки Ахмеда всё так же идет игра на Зубейду. Азарт не угас за несколько месяцев. Зато игроков прибавилось.

— Ахмед, а как ты смотришь на этих игроков напротив твоего магазина?

— А чего на них смотреть? Пусть себе. Это даже торговле помогает. Потому мои приказчики им знаки и подают.

Один из игроков, видимо, узнал меня. От досады махнул рукой и плюнул себе под ноги. Понятно. Вся игра сейчас будет сорвана. Оборачивается и что-то говорит другим игрокам.

Зубейда опять летит ко мне и повисает на шее. Какое же она всё-таки чудо! Мне просто от нее не оторваться даже здесь, среди чужих глаз. Как в устоявшемся ритуале, целую ее в лобик, носик, губки… Слегка подумав, добавляю еще в ушко и шейку. Ахмед, Апи-баба и приказчики, скорчив умильные рожи, смотрят на нас и улыбаются. Когда мы с Зубейдой выходим из лавки, то игроков и след простыл.

Подходим к дому Ахмеда. Сейчас на стук в дверь выскочит чертенок и начнет нас третировать своими безобидными, но очень важными заботами. Зубейда прикладывает палец к губам и откуда-то из недр своих одежд выуживает ключ. Тихонько входим и поднимаемся на второй этаж, подходим к двери моей комнаты.

— Ага, — раздается позади звонкий голосок, — попались! Крадетесь, как воришки, без всякого «здрасте». Взрослые люди! Стыдно должно быть.

— Нам очень стыдно, Джамиля, — с угрызениями совести в голосе признаётся Зубейда. — Ты нас простишь?

— В последний раз, — и чертенка уже нет перед нами. Растворилась, словно и не было.

Заходим в мои апартаменты. Всё словно я только что вышел отсюда на минуту и вот-вот вернусь. Зубейда толкает меня на оттоманку и со смехом падает на меня сверху.

— Наконец-то! Как я тебя заждалась, Сержи-сахеб. Теперь так просто ты от меня не отделаешься. Уж что я с тобой сделаю, что сделаю, пока никто не видит!

И можете мне поверить — сделала-таки. И не раз. И не два. Или это я с ней сделал? Или сделала сначала она, а потом сделал я? Не пойму что-то. Но, в общем, всё было сделано бесподобно и с восторгом. Потом мы просто лежали и ничего не делали. Нет, вру, делали.

Прижимались друг к другу и молчали. Чем не дело?

* * *

Ахмед зашел за нами уже под вечер.

— Я днем предупредил Синдбада, что мы в Багдаде. Так что он, наверное, уже всех собрал. Пора идти.

— Я не иду, — ошарашила нас Зубейда.

— Это как это? Почему? — удивился я.

— Вы же приключения начнете искать.

— И что? Вон Шехерезада приключений не боится.

— И я с тобой, Сержи-сахеб, тоже ничего не боюсь. Но здесь всё кругом во власти халифа. Вдруг опять с ним столкнетесь, а мне не нравится, как он на меня смотрит. Мы лучше пойдем вместе на вашу встречу перед отъездом. Там-то уж халифа не будет.

— Мне тоже не нравится, как Гарун на тебя смотрит.

— Может, Зубейда и права, — сказал Ахмед. — Не то, чтобы была для нее какая-то опасность от присутствия Гаруна, но мне, например, не нравятся его повадки в отношении женщин. Может выкинуть любой фокус.

— Хорошо, оставайся дома и скучай за нас двоих.

— Слушаю, мой повелитель! Всем от меня привет передайте.

Я поцеловал Зубейду в носик, и мы с Ахмедом отправились в порт. Корабль Синдбада стоит у того же причала, что и в прошлый раз. У борта скучают он сам и Абу.

— А Зубейда где? — в один голос, даже еще не поздоровавшись, вопрошает эта пара.

— Здравствуйте, ребята. Ее сегодня не будет, — отвечает Ахмед. — В следующий раз увидите.

— Салам, Ахмед. Салам, Серж. Огорчили вы нас. Не случилось ли что? — поинтересовался Багдадский вор.

— Нет, всё хорошо.

— Хвала Аллаху! А то уж мы собрались испугаться. Проходите, все уже собрались, — подталкивает нас Синдбад к двери в свою каюту.

— А Зубейда где? — хором воскликнули Аладдин, Али-Баба и Шехерезада.

— Да успокойтесь вы все! Будет вам Зубейда в следующий раз. Жива, здорова и всем привет передает. Не смогла сегодня составить нам компанию.

Поцеловали Шехерезаду в щечку, и все расселись за столом.

— Мальчики, кто объяснит, почему стоит только мне прийти сюда — и меня сразу начинает мучить голод? Синдбад, где еда?

— Несут, несут. Не дадим тебе пропасть.

И в самом деле — матросы начали заносить синдбадовы яства. Опять же, чего тут только не было! И фазанчик специально для Шехерезады, и пловчик для всех, и рыбка для любителей, и снова грибки соленые из северных стран. Где только Синдбад их достает, плавая-то исключительно по южным морям? Грибки наводят на воспоминание.

— Синдбад, а как ты пристроил старика джинна?

— Еще никак. Так в шкафу и сидит. Я в последнее время хожу такими путями, где подходящего безлюдного места не встречается. Как попадется, так и выгружу. Ничего. Пить-есть не просит — и ладно. Пусть пока здесь и будет. Под присмотром же.

— Всё-таки жалко, что лампа прохудилась, — пожалел Аладдин. — Джинна можно было бы о чём-нибудь попросить.

— Еще этого не хватало! — воскликнула Шехерезада. — Знаю я, о чём ты стал бы просить. Без джинна влез в брак с Будур, без джинна из последствий и вылезай. В следующий раз будешь слушать старших. Я тебя предупреждала, чтобы ты не лез в халифскую семью. Сам теперь и расхлебывай.

— А что там у них? — поинтересовался Ахмед.

— Денег на все причуды Будур не хватает.

— И много надо?

— Даже не думай, Ахмед. В эту прорву со свистом улетит любое сокровище, и следа не останется!

— Но выручить-то Аладдина как-то надо!

— Как его тут выручишь? Дело-то семейное. Вот ты самый умудренный и семьей обремененный — подскажи.

— А что я-то тут могу значить со своим скромным опытом, — отнекивается Ахмед, — когда среди нас есть один человек, который блестяще решает семейные дела даже халифов.

— А ведь верно, — согласилась Шехерезада, и все уставились на меня.

— Не надо буравить меня взглядами. Проблема давно известная в мире, — начал я, — и решение ее известно. Только вы о нём забыли. Нужно просто заставить Будур работать — и все капризы как рукой снимет.

— Точно! Как всё просто на первый взгляд. Остался пустяк. Сообразить, как заставить Будур работать. А, Серж?

— Этого я прямо так не могу сказать. Всё от обстоятельств зависит. Надо подождать. Может быть, нужные обстоятельства и подвернутся.

— Ты хотя бы скажи, какие это могут быть обстоятельства.

— Разные. Ну, например, если Аладдин вдруг куда-то надолго уедет, а Будур останется без денег. Всякое же может быть. Но голод кого угодно заставит взяться за работу.

— Ладно, — решила Шехерезада, — будем ждать обстоятельств. Только ты, Аладдин, не вздумай им сопротивляться! А то мы тебе больше никогда помогать не будем.

В дверь каюты постучали. Заглянул вахтенный матрос.

— Капитан, опять пришел скороход из дворца.

— Пусть подождет! — и уже обращаясь к нам: — Вот же напасть какая! Как только я приплыл, Гарун каждый вечер шлет слуг узнать, когда мы соберемся вместе. И просит нас всех либо посетить его во дворце, либо разрешить ему самому прийти сюда.

— Смотрите-ка, какой вежливый и обходительный стал! — удивился Ахмед.

— Значит, ему от нас что-то нужно, — решила Шехерезада. — Что будем делать? Пойдем или его подождем? Пренебрегать не следует. Халиф всё-таки. Серж, что ты думаешь?

— С одной стороны, на своей территории разговаривать легче. А с другой стороны, сама же сказала — халиф всё-таки. Да и у нас к нему свои вопросы могут возникнуть. Злить его не стоит. Он и так вон какую уступку делает! Вроде как и следить перестал, и просит, а не приказывает.

— Серж прав, — поддержал меня Ахмед, — надо идти во дворец.

— Вахтенный, — взревел Синдбад, — зови скорохода! — И когда тот вошел: — Передай халифу, что мы скоро придем.

— Зубейда как в воду глядела. А, Серж? — заметил Ахмед.

— Что Зубейда? В какую воду? — поинтересовался Абу.

— Зубейда не пришла потому, что опасалась столкнуться с Гаруном, — пояснил я. — Не нравится он ей. И вот — права оказалась, что не пошла с нами.

— Умница твоя Зубейда, — вздохнула Шехерезада. — Сразу раскусила Гаруна Багдадского.

Халиф принял нас, как и в прошлый раз, в своих покоях. Мы обменялись приветствиями и расселись на оттоманках напротив его кресла. Чувствуется, что Гарун в некотором замешательстве и не знает, с чего начать. Тогда нужно его подтолкнуть.

— Ваше величество, — начал я…

— В этой обстановке просто Гарун, — прервал он меня. — Я же в прошлый раз говорил об этом.

— Хорошо, Гарун, как ваши семейные дела? — и халиф просто расплылся в широчайшей улыбке удовлетворения.

— Великолепно, Сержи-сахеб, великолепно. Сверх всякого ожидания.

— А вот у нас не очень. Вернее, не у нас, а у Аладдина сложности в семье по вашей вине.

— По моей?

— По вашей, по вашей. У вашей дочери скверное воспитание, а это ваша вина.

— Да? И чем же это она досадила мужу?

— Мотовка.

— Да, — помрачнел Гарун, — это за ними водится. И за моими женами, и за моими дочерьми. Пусть Аладдин разведется.

— Он не хочет. Любит Будур.

— Тогда я выхода не вижу.

— Выход есть — перевоспитать.

— Да ты что, Сержи-сахеб, об этом и думать нечего! Я не могу перевоспитывать чужую жену.

— Этого не требуется. Вам, Гарун, нужно только не вмешиваться и немного помочь, а уж с Будур мы сами справимся.

— Так что ты от меня хочешь?

— Пошлите в дом Аладдина человека с приказом Аладдину выехать из Багдада по вашим делам на какое-то время.

— И куда я его пошлю?

— На самом деле никуда. Просто Аладдину нужна серьезная причина оставить дом. Он скроется у кого-нибудь из друзей, оставив жене достаточно денег на хозяйство во время его отсутствия. Будур, естественно, сразу пустит их на ветер и явится к отцу за помощью. Вы, Гарун, должны ей отказать.

— Понимаю. Попав в трудное положение по своей вине, Будур в дальнейшем станет бережнее относиться к деньгам. Я правильно понял?

— В общем, да. Там будет несколько посложнее, но это уже вас не должно заботить. С вашей стороны нужен только решительный отказ в помощи дочери. Почему — придумайте сами. Сделаете это для нас?

— Отказать я всегда готов кому бы то ни было. Даже дочери ради ее же блага. Только тебе, Сержи-сахеб, я отказать не смею.

— Почему, если не секрет?

— Зачем же я буду сук под собой пилить?

— Понятно. Значит, у вас опять проблемы?

— Опять.

— Мы слушаем.

— Мне страшно по ночам. Уже недели две приходят какие-то ужасные сны. Снится, словно я ночью плыву по Тигру вверх по течению. На чём плыву, непонятно. Проплываю Шахтиярский лес, а навстречу мне вниз по течению плывут бочки. Много бочек. Впереди, у подножия гор мелькают во тьме какие-то огоньки и движутся тени. Я в ужасе просыпаюсь.

— Гарун, — заметил Ахмед, — но мы ведь не толкователи снов. Если бы речь шла о том, что можно потрогать или хотя бы увидеть не во сне, то это к нам. А так уж уволь. Со снами мы сражаться не можем.

— В самом деле, Гарун, — поддержал Ахмеда Синдбад, — что-то тебя не туда повело. Оторвать нас от дружеской трапезы, чтобы рассказывать свои сны…

— Если бы только сны, Синдбад, — возразил халиф. — Как раз перед тем, как эти сны начались, утром в Тигре выловили бочку, а в ней человек в беспамятстве. На следующий день еще одну. И тоже, когда человек очнулся, то не помнил ни кто он, ни откуда, ни как в бочке оказался. А три дня назад выловили бочку с женщиной.

— И тоже ничего не помнит?

— Ничего. Я вот и подумал: а сколько таких бочек могло проплыть мимо Багдада незамеченными? Один Аллах ведает.

— Не пытались узнать, не пропадал ли кто-нибудь с их приметами в Багдаде? — поинтересовался я.

— Пытались. Никто несчастных не признал.

— Понятно. Вернее, ничего не понятно. Нам нужно подумать. Мы пойдем, пожалуй.

— Что делать — идите. Только вот еще что. Очнувшись, несчастные испытывали довольно сильный голод. Значит, бросили их в реку не так уж близко отсюда. И еще одна интересная вещь. Память они потеряли, а речь и навыки ремесла, похоже, нет. По разговорам, один из них, наверное, ткач, а другой — чеканщик серебра и золота.

— А женщина?

— Женщина? Просто женщина, но по одежде из стран восточнее халифата. А самое интересное, что при каждом оказался кошелек с почти одной и той же, немалой суммой денег. Да, факельщиков вам в провожатые дать? А то еще заблудитесь среди ночи, добираясь до порта.

— Не надо, — отказался Синдбад. — До безлуния еще три дня. Как-нибудь разглядим дорогу.

На обратном пути Шехерезада спросила:

— Серж, а когда это тебе пришла в голову мысль использовать Гаруна, чтобы выручить Аладдина из беды с Будур?

— Когда он замялся с началом разговора. Надо же было как-то его сдвинуть, а в голове больше ничего не было, кроме того, о чём мы с вами перед этим говорили.

— Ловко! Мы говорили, что нужно ждать благоприятных для Аладдина обстоятельств. А ты взял и эти обстоятельства создал.

— Хорошо, что ты об этом напомнила, Шехи. Аладдин! — Да.

— Когда будешь уходить из дома по приказу халифа, то забери с собой все драгоценности. Якобы для сохранности от воров, пока хозяин в отъезде. А то твоей жене может прийти в голову что-нибудь продать в трудную минуту.

— Понял.

— И еще. Кого Будур знает из твоих друзей, к кому могла бы пойти за помощью в твое отсутствие?

— Только Али-Бабу.

— Прекрасно. Али-Баба!

— Я тут, Серж.

— Если Будур обратится к тебе за деньгами, то откажи и предложи работу. Любую. Хоть подметальщицей или помощницей Зубейды. Это на случай, если Ахмеда здесь не окажется, а то он сам ею займется.

— Непременно, — давясь от смеха, ответил Али-Баба.

— Как тебе повезло с друзьями, Аладдин, — заметила Шехерезада. — Будет у тебя жена шелковая. — И, подумав, добавила: — Если ты сам всё не испортишь.

— Не испорчу, — с решимостью ответил тот.

Так за разговорами незаметно и добрались до порта. Выпили вина за успех семейного воспитания и задумались.

— Что же это за сны начали посещать нашего не очень уважаемого Гаруна? — словно про себя пробормотал Абу.

— Совершенно непонятная история, — подтвердил Ахмед. — Кому это понадобилось пихать беспамятных людей в бочки и сплавлять по реке?

— Притом пихать в бочки довольно далеко отсюда, — что-то прикидывая в уме, говорит Синдбад. — Если верить сну Гаруна, то он видел горы. А ближайшие горы в ста пятидесяти фарсахах от Багдада. И притом не по течению Тигра, а по его притоку Диале. А Диала впадает в Тигр справа чуть выше Шахтиярского леса. Если смотреть против течения Тигра. Понятно, почему люди из бочек ощущают сильный голод. От гор по Диале и до Тигра плыть течением, наверное, целый день. Правда, если людей в бочках не морили голодом перед тем, как бросить в реку. Тогда бочки могли свалить в Тигр хоть перед самым Багдадом. Но тогда где горы? Может, сон Гаруна врет?

— Может и врет. Но ничего другого для опоры у нас нет, как только верить словам Гаруна, — вступил в разговор я. — А Гаруну вроде врать-то незачем. Я склонен принять сон в расчет. Но история крайне странная и при этом вдвойне.

— А почему вдвойне? — поинтересовалась Шехерезада.

— Наличие кошельков с деньгами не вяжется с насилием.

— Точно!

— Да вроде ничего другого и не остается, как отправиться вверх по Диале и посмотреть, что там, в предгорье, есть. Бочки могут нам и не встретиться. Нет подтверждения, что их сплавляют регулярно, — подвел итоги Ахмед. — Синдбад, как на Диале с судоходностью? Твое судно пройдет?

— Трудно сказать. Место безлюдное. Большим судам туда незачем ходить. Но хотя бы за половину пути до гор на моем судне ручаться можно. А дальше нужно смотреть. Днем, конечно. Если что — то пересядем в лодки.

Да и время года такое, что ветер будет благоприятный идти к горам на лодках под парусом. За сутки или даже меньше мы вполне можем добраться до гор. Ну, что? Снимаемся прямо сейчас или утром?

Снялись утром, немного вздремнув по углам. Корабль Синдбада отлепился от причала и сначала медленно, а затем быстрее и быстрее пошел вверх по Тигру. Ветер не очень благоприятный, но когда повернем в Диалу, будет самое то. Синдбад стоит наверху, у рулевого бревна, а мы с Шехерезадой с правого борта смотрим, как мимо нас проплывает берег. Вот и Шахтиярский лес показался и приближается.

— Ты этого рогатого без хвоста больше не встречал? — спрашивает сказочница.

— Нет, почему же. Вижу иногда, а бывает и часто.

— Как он?

— Тебя как-то вспоминали. Я напомнил, что у него перед тобой должок остался по части танцев.

— Да? — и замолкла.

Шахтиярский лес кончился и ушел за корму.

— Когда вообще ничего нет, то и рогатый и мохнатый подарком покажется, — вздохнула Шехерезада. — Никогда бы не подумала, что паду до такой степени.

— Ну, насчет падения ты не совсем права. Да, вид у фавнов странен и необычен для человека. Но они не меньше люди, чем мы с тобой. В своем мире они почитаются добрыми и веселыми божествами природы. Да они такие и есть, несмотря на страшноватый вид. Не самыми главными божествами почитаются, но всё же божествами для людей. Там их уважают, и даже есть праздники в их честь.

— Правда?

— Правда. Умеют угадывать желания. Наверное, тогда на поляне он угадал твое.

— К повороту! — послышалась команда Синдбада.

Сбросили часть парусов и, плавно поворачивая направо, вошли в устье Диалы. Довольно широкий и полноводный приток. Дальше пошло унылое однообразие слегка холмистой, сухой степи. Видно, здесь земля неплодородная, несмотря на близость воды. Вот люди и не селятся. Или просто еще не распространились с земледелием сюда. Время-то здесь какое! Багдад еще молодой город, а людей в мире, вообще, считай, что раз-два и обчелся, по сравнению с двадцатым веком. Хотя скорее всё же первое — бесплодная земля. Междуречье всегда было густо заселено, а тут вдруг пустота.

Синдбад, оказывается, невольно только попугал нас и суточным плаванием до гор и половиной пути на лодках. Хорошая, удобная для судоходства река, и корабль неплох. Но река скучная. Унылые берега на всех навевают дрему. Вот все и выспались днем. К вечеру показались вершины не таких уж высоких, но скалистых гор. Когда они выросли над горизонтом так, что можно было увидеть верхушки деревьев у подножия, Синдбад приказал остановить судно.

— Дальше или пешком, или на лодках. Корабль могут заметить, а нам нужно скрытно понаблюдать за местностью перед горами. До них осталось недалеко. Фарсахов тридцать — не больше. Так что на лодках к ночи мы будем на месте. Кто идет? Нет, Шехи, ты останешься здесь. Не с добра людей сбрасывают в реку. А вдруг драка? Хотя если ты лишние тряпки скинешь и пойдешь с нами в шальварах, то тогда можно будет надеяться, что удирать ты будешь не медленнее нас.

— Сброшу.

— Тогда поплыли.

Мы и десять вооруженных до зубов матросов погрузились в две лодки. Не забыли на всякий случай и мешки с провизией. Под небольшими парусами довольно резво двинулись вперед вдоль берега.

Уже совсем стемнело, когда мы выгрузились на берег шагах в семистах от подножия гор. Обычно подножие — это более или менее полого поднимающийся вверх склон. Здесь же отвесные каменные стены по обе стороны ущелья, из которого вытекает река. Ущелье не стесненное, а довольно свободное для потока, и течение медленное, не бурливое, как у горных рек. Пространство вдоль каменных стен шагов на двести-триста поросло высоким кустарником и редкими деревьями, среди которых тут и там торчат валуны самых причудливых форм. Спрятаться для наблюдения есть где.

Почти в полной темноте, рассеиваемой немного слабым светом месяца, приблизились к скалам и расположились за одним из валунов ступенчатой формы. Удачное место нам попалось! Если влезть на валун, то вся окрестность видна как на ладони. И влезли: Синдбад, Абу и я. Четвертым был бинокль Синдбада.

«Тиха украинская ночь…» Так, кажется, у Гоголя? Арабская ночь здесь еще тише — собаки не тявкают со скуки. Камень подо мной, накалившись за день, источает тепло, как грелка. Разговаривать нельзя — чтобы не вспугнуть неизвестно кого. Спать нельзя — чтобы не упустить неизвестно кого. А может, и нет никого, и бочки плывут совсем не отсюда? А может, сегодня отправка не планируется и тогда никакие ночные огоньки мы не увидим. Надо же припереться сюда лишь потому, что Гаруну что-то приснилось! Мы, наверное, совсем сумасшедшие. Чего это Абу пихается?

— Проснись, Серж, — гудит голос Абу прямо в ухо. — Твой храп на всю округу слышен.

— Тихо вы, там, — шикает на нас Синдбад, — на той стороне реки вроде что-то происходит.

Ничего там не происходит, кроме появления слабого источника света в одном месте. Просто шагах в ста пятидесяти от реки вроде бы светится кусочек скалы за кустами. Свет слабоватый и размытый ветвями высоких кустов, сквозь которые и пробивается. Причем свет неровный, слегка колеблющийся, как от костра, и время от времени почти прерывающийся, словно мимо него кто-то проходит. Так, и свет, и тени есть, как в сне Гаруна. Значит, будут и бочки. Нужно смотреть на берег. Толкаю Синдбада и знаками прошу бинокль. В бинокль ту сторону реки видно отчетливо и резко даже в слабом свете луны.

А вот и действие. В одном месте кусты зашевелились и на берег выкатилась небольшая тележка, запряженная ослом. Вместе с ней вышли из кустов и две неясные фигуры. Всё это двинулось к реке и остановилось у кромки воды. С тележки скатили бочку. Две фигуры стащили с тележки какой-то крупный предмет, запихнули его в бочку и осторожно, чтобы не зачерпнуть воды, сволокли бочку в реку и пустили по течению. Затем тележка и фигуры скрылись в кустах, а через некоторое время медленно угас и свет в скале. Словно задернули занавеску.

Когда рассвело, вернулись к лодкам и развязали мешки с провизией.

— Как-то совсем не похоже всё это на избавление от свидетелей после разбоя, — высказался Ахмед, держа в руках кусок копченого мяса и бурдючок с вином.

— Верно, не похоже, — подтвердила Шехерезада. — Это вообще ни на что известное не похоже. — И подсунула под Ахмедов бурдючок свой серебряный стаканчик для вина.

— Вы правы, — согласился Синдбад, откусывая лепешку, — и эта непонятность и неизвестность возбуждает во мне сильное любопытство. Я не в состоянии противиться этому любопытству. Поэтому корабль никуда не пойдет, пока…

— И пусть себе твой корабль никуда не идет, — поддакнул Али-Баба, запихивая в рот горсть изюма. — Ибо никто никуда плыть и не собирается. Разве что на тот берег.

Погрузились в лодки, подплыли к другому берегу и выгрузились у начала зарослей.

— Синдбад, ты хорошо заметил место?

— Вроде бы чуть ближе вон того дерева. Смотрите, следы повозки-то должны быть.

— Земля слишком твердая для того, чтобы на ней оставались какие-нибудь следы, — заметил Ахмед. — Полезем в кусты наугад.

И полезли. Хотя что там полезли — пошли. Это только издали заросли кажутся густыми. На самом деле между кустами вполне может проехать и не очень маленькая повозка. Только петлять сильно придется. Попетляли и уперлись в каменную стену. Посмотрели в одну сторону, в другую.

— Что-то уж очень просто всё у нас получается, — засомневалась Шехерезада. — Никакого «сим-сим», никаких потайных камней для нажимания или рычагов. Не нравится мне такая простота. Этак и приключения никакого не получится. Или, наоборот, что-нибудь вдруг так внезапно нас прихлопнет, что не успеем и понять, что за приключение с нами приключилось.

И в самом деле. Если смотреть вдоль каменной стены, то вход в нее мгновенно обнаруживается, как какой-то выступ из стены. Подбираемся к нему. Оказалось, что это огромный, метра три в диаметре каменный жернов, стоящий на ребре и плотно прилегающий к стене. Так и просится, чтобы его откатили в сторону. Основание под жерновом и его ребро гладенько обтесаны. Понятно и в какую сторону его нужно толкать — влево. На основании выступы, ограничивающие качение жернова в ту или иную сторону. Никогда мне не приходилось видать более странных дверей. Или ворот? Просто так, ради интереса уперся руками в ребро этой круглой, весом в пару-тройку тонн махины и надавил. Она неожиданно легко тронулась с места и снова застыла, как только я убрал от нее руки.

— Стой, Серж, стой, — засуетился Синдбад, — так нельзя. Прежде, чем соваться в неизвестность, нужно подготовить отступление. Ребята, — обратился он к матросам, — расстановка привычная для вас. Четверо остаются у лодок и при малейшем шуме держат их наготове. Шестеро скрываются здесь, снаружи у ворот и прикрывают отход, если мы будем удирать от преследования. Мы же пойдем внутрь. Если мы не вернемся за два дня, то возвращайтесь в Багдад и расскажите халифу, что видели. Пусть приходит сюда с войском.

— А если ночью опять выйдут те, с бочками? — спросил один из матросов.

— Не трогать. Пропустить беспрепятственно, словно вас тут и нет. И еще одно. Если нас там схватят, то могут догадаться, что мы не одни. Как только почувствуете, что из горы выходят по вашу душу, то в драку не вступать, а нестись как можно быстрее в Багдад, к халифу.

— Слушай, Синдбад, может, не полезем никуда? — спросил я. — Уж больно устрашающе звучат твои напутствия команде.

— Обычная предусмотрительность.

— Если обычная, то ты должен бы предусмотреть и возможность преследования нас по воде.

Синдбад с недоумением глянул на меня, на секунду задумался и воскликнул:

— Точно! Как это я сразу не сообразил! Жить у воды и не плавать? Обшарить берег! — скомандовал он матросам.

Обшарили прибрежные кусты и обнаружили две большие лодки, стоящие на катках. Весла на месте. Паруса свернутые лежат. Чтобы спихнуть лодки в воду, не потребуется и минуты. Старательно понаделали дырок в днищах там, где их сразу не увидишь, и вернулись к входу в скалу.

— Ну, что? Двигаем? — вопросил Синдбад.

— Двигаем, двигаем, — оживилась Шехерезада, — а то я уже совсем извелась от нетерпения. Очень уж тянет попасть в какую-нибудь заварушку.

Дверь-жернов легко откатилась в сторону, открыв зев длинной и довольно широкой пещеры. Гулкая пустота и запах сгоревшего масла. По обеим стенам куда-то идущего прохода, коридора — ряды погасших или потушенных факелов. Хотя, похоже, что это не факелы, а масляные светильники в виде факелов. Свет, падающий снаружи, позволяет разглядеть ровный пол впереди и что стены от пола и выше человеческого роста гладко обтесаны и покрыты красивой росписью — фресками совсем не в арабских религиозных традициях. Очень красивые, реалистично и колоритно написанные сцены с участием людей и животных. И этот коридор тянется куда-то далеко вглубь, теряясь в темноте.

Аладдин зажег несколько ближайших светильников, снял их со стен и раздал нам. Синдбад крикнул матросам, чтобы те задвинули, вернее закатили дверь, и осмотрел ее изнутри. Есть углубления в камне, чтобы ухватиться руками и сдвинуть дверь. Но есть и два горизонтальных углубления и задвижки в стенах, чтобы запереть дверь изнутри. Почему они оказались незапертыми? Потеря осторожности? Иллюзия безопасности?

— Пошли!

Ахмед поднял повыше свой факел-светильник и двинулся вперед. Мы — следом, разглядывая по пути диковинные картины на стенах. Тихонько спрашиваю Синдбада:

— Почему ты вооруженных матросов оставил снаружи, а не взял с собой?

— Неизвестно, с чем столкнемся. Если с чем-то очень враждебным и мощным, то сабли нас не спасут. Надо сдаваться без боя, а потом выкручиваться. Если с чем-то настороженным, то мы без оружия, не считая моей сабли, не вызовем нападения на нас от страха. Если с чем-то доброжелательным, то к добру с саблями и ножами не идут. Для нас защита от явной враждебности — это быстрые ноги. Всё остальное не опасно. Риск, конечно, есть, но на то оно и приключение.

— М-м-да-а, психолог ты, Синдбад, однако.

— Психолог — это как?

— Не как, а кто? Знаток человеческих душ.

Слышавшая наш разговор Шехерезада рассмеялась и сказала:

— Знаток, знаток! Знал бы ты, Серж, во сколько совсем лишних драк влип Синдбад прежде, чем он стал таким знатоком душ. Печальный опыт кого угодно сделает мудрецом.

Коридор слегка повернул направо, а потом обратно. Справа и слева попалось несколько проемов в сторону. Заглянули — каменные дебри. Остановились перед одной из стенных фресок и долго глазели на нее. Похоже, сюжет принесения какой-то клятвы то ли кого-то перед народом, то ли самого народа кому-то или чему-то. Живописная толпа, жрец или какой-то предводитель на возвышении. И всё это — на фоне огромного каменного лика с ассирийской бородой, вырубленного в скале. Краски довольно свежие.

Впереди показался дневной свет. Незапертые кованые ворота, а за ними долина между расширяющихся вдаль почти отвесных скальных стен. Складываем светильники у стены, с легким скрипом отворяем ворота и выходим на ровно мощеную дорогу, идущую мимо группы каких-то строений явно не жилого вида и назначения. Шагах в пятиста от нас в скале вырублен огромный лик с ассирийской бородой, который мы уже видели на фреске в коридоре. Под ликом открытые двери входа куда-то внутрь каменных стен.

Между стенами ущелья напротив лика — обширная, ровная, мощёная причудливым рисунком площадь с пятью строениями, похожими на храмы, но явных признаков культового назначения зданий не видно. Строгая, больше римская, чем арабская архитектура, чуть желтоватый камень кладки стен и колонн. Все здания одинаковые и расположены как бы в вершинах пентаграммы. В центре площади между зданиями — какая-то большая, групповая скульптура светло-коричневого камня на темном, красноватом постаменте, блистающая в лучах солнца полировкой. По краям площади разбросаны скамейки. Довольно оживленно. Люди поодиночке и группами бродят по площади и сидят на скамейках. Издали не очень хорошо видно, но похоже, что там больше молодежь обоего пола. Одеты, как и мы. Всё вместе создает впечатление какого-то культового, культурного или образовательного комплекса.

Дальше, за этим ансамблем видны обычные городские дома, а за ними и до пределов видимого пространства расстилаются поля и сады. В общем, какая-то крошечная, тайная страна.

Спрашиваю:

— Что думаешь по этому поводу, Ахмед?

Он оборачивается к Синдбаду:

— Ты нам вроде бы рассказывал про что-то такое, — и тот не стал отпираться.

— Про похожее рассказывал, но это было очень далеко отсюда, а тут совсем рядом с Багдадом. В то, что я видел раньше, мне не хотелось бы попасть опять. Вроде бы всё красиво, но там такие злющие колдуны! Если и здесь тоже, то нам лучше сразу убраться подобру-поздорову.

— Ага, знать бы вот только, есть тут колдуны или нет. Шехи, сходи узнай про колдунов, а мы тут подождем.

— А что это вдруг я, Ахмед? У нас тут есть любитель знаться с колдунами. Аладдин, ну-ка пробегись до людей и разузнай.

— А почему чуть что — так сразу Аладдин? Вон Абу больше моего с колдунами знался. Ему и кости в руки!

— Ну да, конечно, прямо так взял и побежал! Вон у Синдбада с колдунами разговор короткий. Сабелькой взмахнул — и нет колдуна.

— Ну, всё, нет больше отважных людей на земле, — подытожил Ахмед. — Я старый и немощный. Али-Баба в прошлый раз, еще до тебя, Серж, жертвовал собой. Так что тебе, Серж, и идти.

— Вот-вот, — поддержала Шехерезада, — и это его первое страшное и опасное приключение. Пусть идет. Начинать-то когда-то каждому надо. Серж, как встретишь злого колдуна — крикни нам.

— А как я узнаю, злой это колдун или не злой? — поддержал я игру.

— Очень просто. То, что он вредный и злобный, у него на роже должно быть написано. Они уж такие. Своей сущности не стесняются. Ладно, ребята — постояли, поболтали, никто на нас не накинулся. Пошли накинемся сами, что ли, — и Шехерезада двинулась вперед.

И пока шли до площади около каменного лика, на нас тоже никто не накинулся. На площади и внимания особого не обратили. Так, проводят взглядом — и всё. Издали верно нам увиделось. И в самом деле на площади в основном молодежь. Несколько стариков тоже есть, а вокруг них — стайки юношей и девушек, как обычно бывает в общении учеников с наставниками.

Обошли площадь кругом, читая надписи на зданиях. Надписи довольно примечательные: «Храм знаний», «Храм ремесел», «Храм красоты и совершенства», «Храм отваги», «Храм ловкости и хитрости».

— Интересная религия, однако, в этих местах, — признал Ахмед. — Понятно, что не ислам. А памятник в центре площади, наверное, поставлен святым или пророкам этой религии.

Памятник, к которому мы подошли, и в самом деле очень любопытный. Фигуры в шесть-семь локтей высотой на постаменте еще в два локтя. Внушительно. Смешанная группа. Сидящая женщина в окружении четырех стоящих мужчин. Все как живые, а не монументальные. Это так притягивает взгляд, что не сразу обращаешь внимание на надпись на пьедестале.

— Вот этот воинственный хорошо получился, — похвалил Ахмед. — Совсем как живой. И этот, который с книгой, мне тоже нравится.

Взгляд Ахмеда скользнул по фигуре того, который с книгой, и наткнулся на предмет, стоявший у его ног. Ахмед изумленно замер.

— А мне вот женщина очень нравится, — поделился своим впечатлением Аладдин. — Вылитая Шехи.

— Ничего удивительного, — отреагировала та. — Тебе нравятся все женщины поголовно. А что касается сходства между этой фигурой и мной, то я никогда не сижу в такой вот неприличной, непристойной позе.

— Вы бы прочли надпись на основании, — внезапно охрипшим голосом произнес Ахмед.

— «Медресе Шехерезады», — послушно прочла вслух Шехи и осеклась.

С минуту она недоуменно оглядывалась по сторонам. Впрочем, и мы все тоже.

— Ребята, мне срочно нужно присесть. У меня что-то с ногами приключилось. Я не верю. Это какое-то совпадение.

— А лампа у ног того, что с книгой, тоже совпадение? — спросил Ахмед. А топор у ног другого? А сабля на боку у третьего и мешок в руках четвертого? Совпадений что-то слишком много.

— Это получается, что Храм красоты и совершенства посвящен мне. Храм знаний — Аладдину. Храм ремесел — Али-Бабе. Храм отваги — Синдбаду, а Храм ловкости и хитрости посвящен Абу. Ну и дела-а! — очарованно протянула наша сказочница.

Пока стояли у памятника, я краем глаза заметил, что по дороге в сторону пещеры прошли пятеро вооруженных людей. Скрылись в ней, через некоторое время вернулись, заперли ворота — и вот теперь они стоят у края площади и наблюдают за нами.

— За последние пять минут здесь произошло три великих события, — констатировал я. — Мы поняли, что вы пятеро в этом мирке — что-то вроде святых или пророков. Правда, пока только как имена. Тела ваши еще не удостоверены здесь, как принадлежащие обожествленным именам. Натурное сходство с фигурами памятника есть только у Шехи, но все красивые женщины, так или иначе, похожи друг на друга.

Второе событие — это то, что мы попали в мышеловку. Ворота в пещеру заперли.

А третье событие — это то, что те, кто запирал ворота, стоят на дороге и смотрят на нас.

— Хоть бы не всё вдруг! — с досадой воскликнула Шехерезада, глянув на дорогу. — Что-то уж чересчур много и сразу падает на наши головы. Не дадут мне спокойно насладиться свалившимся из ниоткуда положением божества! Что будем делать?

— Надо, пока нас не сцапали, хотя бы узнать, куда мы попали и какие тут порядки, — ответил Ахмед. — Подойдем вон к тому старцу. Может, он нам что-нибудь объяснит.

Подошли к ближайшей скамье с сидевшим на ней пожилым человеком. Увидев нас, окружавшая скамью молодежь вежливо попрощалась и разошлась. Шехи присела рядом со стариком.

— Салам алейкум, почтеннейший э-э…

— Сулейман-ага, — представился тот. — А как ваше имя, ханум?

— Шехерезада.

— Чудесное имя. Покровительницу нашего медресе и Храма красоты тоже зовут Шехерезада. Но в отличие от вас, нашей Шехерезады, к сожалению, на самом деле нет. Да, что я говорю! Вы это сами должны знать.

— Откуда мне знать, и как это нет вашей Шехерезады?

— А и никогда не было. Это красивое предание.

— Как же она может быть покровительницей, если ее никогда не было?

— Ах, ханум, для воспитания и передачи знаний чьему-либо покровительству достаточно быть в сердцах. Тут и хорошая легенда как божественный промысел. Потому и девиз нашей религии: «Пытливость и знание». Что может быть интереснее, полезнее и примернее красивой и образной легенды Шехерезады? Посмотрите вокруг. Люди сами тянутся сюда. А вон тот старый храм слепой веры и страха наказания стоит пустым. Если не секрет, кто ваши спутники?

— Это мои друзья.

— Я вас всех должен бы знать, а не помню. Старость, наверное.

— Вы нас не можете знать, Сулейман-ага. Мы только что пришли через пещеру.

— Через пещеру? — удивился он. — Значит, вы из внешнего мира?

— Да.

— Вам не следовало приходить.

— Почему?

— Теперь вам обратно не вернуться.

— Вы имеете в виду, что нам могут помешать люди, стоящие на дороге?

Сулейман-ага повернулся и глянул на дорогу.

— Не только помешать. Они просто не дадут вам уйти обратно.

— Но почему не дадут?

— Таков закон. Наш мир закрыт и не хочет быть открытым. Слишком много зла во внешнем мире.

— Понятно. А как называется ваш мир и кто им правит?

— Наша долина называется Хал, а правит вазир. Сейчас пятилетний срок правления вазира Ахмата. Но самые важные дела решает Совет старейшин. В Совет входят вазир и пять Главных смотрителей Храмов. Я один из них — Главный смотритель Храма ловкости и хитрости.

— И что же, Сулейман-ага, каким образом поступают у вас с теми, кто попал сюда из внешнего мира? Убивают, чтобы сохранить тайну?

— Что вы, как можно! У нас никогда никого не убивают. Вы просто останетесь здесь навсегда или… — и Сулейман-ага замолк.

— Что «или»?

— Потом узнаете. А тех, которые на дороге, можете не опасаться. На площади и в храмах все неприкосновенны. Но как только сойдете с площади — так неприкосновенность и кончится.

— Благодарим вас за беседу, Сулейман-ага, — и мы отошли.

— Вот попали-то! — прокомментировал ситуацию Абу.

— Ничего, — успокоил его Синдбад, — бывало и хуже. Выкручивались же.

— А меня Зубейда дома ждет, — проговорил я.

— Вот — видал, Абу? Его Зубейда ждет. Больше ничего нам и не требуется при таком раскладе. Чтобы вернуться к Зубейде, Серж нас всех отсюда мигом вытащит. Так что бояться нечего. Хуже было бы, если Зубейда оказалась бы с нами.

— Раньше мы не сталкивались с тем, что дырка на свободу только одна и такая маленькая.

— Мы каждый раз сталкиваемся с тем, чего раньше не было, — припомнил Ахмед. — Заглянете в свои храмы или пойдем искать обед? Хотя и так ясно. Любопытство не порок. Мы с Сержем вас тут подождем.

Ждали с Ахмедом почти час, пока наши стали выходить из своих храмов. Аладдин сказал коротко:

— Мне бы тут поучиться.

Синдбад воскликнул восторженно:

— Хорошие бойцы будут! С этими, что на дороге стоят, в драку лучше не ввязываться при нашем составе.

Шехерезада высказалась скрытно:

— Не буду ничего рассказывать. Всё равно не поймете, но у меня есть чему здешних девушек поучить.

Али-Баба произнес деловито:

— Тут много полезного делается.

Абу выпалил возмущенно:

— Здесь воровать совсем не учат!

— Ладно, — предложил перспективу на будущее Ахмед, — пойдем узнаем, что там нас ждет на дороге.

Подошли к дороге, остановились в шаге от нее, и Ахмед завел светский разговор:

— Нас ждете, уважаемые?

— Вас.

— Это ничего, что мы немного подзадержались? Вы могли бы и позвать.

— Ничего, мы не в обиде.

— Очень хорошо. Мы на вас пока тоже.

— А на нас-то вам за что обижаться?

— Вы выходную дверь-то заперли. Ну и ладно. Мы пока обратно уходить не собираемся. Так что?

— Вазир Ахмат хочет вас видеть и приглашает на беседу.

— Мы бы с радостью, но вот еще не обедали. А какая может быть беседа, когда в животе бурчит? Может, по пути заглянем в какую-нибудь чайхану? И вас приглашаем, а раз приглашаем — то и платим.

Местные стражники отошли в сторону, о чём-то пошушукались и сообщили:

— Мы согласны.

В общем, неплохие, покладистые и компанейские ребята. Вполне дружелюбно отобедали, и даже чайханщик без возражений принял от Ахмеда плату. Хотя и повертел в руках наши серебряные монеты. Похоже, монеты знакомы ему.

Вазир же Ахмат оказался крепким сорокалетним мужчиной с умными, проницательными глазами. Предложил нам кофе, сласти и кальяны. Видно, что он чем-то озадачен и затрудняется начать разговор. Стражники, наверное, доложили ему о наблюдении за нами. Сначала Ахмат обратился к Ахмеду, как к самому старшему. Но тот мигом спровадил его ко мне, сославшись на свой возраст и несуществующее косноязычие.

— Уважаемый Ахмат-ага! — начал я наступление. — Попав в вашу благословенную долину, мои друзья были очень удивлены. Их почему-то здесь считают несуществующими и никогда не существовавшими. Это очень странно и обидно. Им бы очень хотелось, чтобы это недоразумение как-то разрешилось.

— Подождите, подождите, какое недоразумение? Как ваших друзей могут заранее считать несуществующими, если их здесь никто никогда не видел и о них никто не слышал?

— Вот здесь вы ошибаетесь, Ахмат-ага. Первое верно, а второе — нет. Видеть — не видели, а вот слышали такое, что в их честь поставили памятник и построили храмы совершенства. Я вам сейчас представлю своих друзей, и вы всё поймете. Вот эту женщину зовут Шехерезада, а мужчин — Синдбад, Али-Баба, Аладдин и Абу по прозвищу Багдадский вор. Меня зовут Сержи-сахеб, а нашего самого старшего товарища — Ахмед-ага.

Пауза была довольно долгой.

— Невероятно! Этого не может быть! Какая-то ошибка или вы вводите меня в заблуждение. Когда мы народным собранием выбирали символы национальной религии, то приняли как раз те, которые имеют отклик в народе и уже являются символами в сердцах. Легенды — как раз то, что близко каждому из нас.

— Согласен. Но у вас возникла путаница. Скорее всего, между самой легендой и носителем легенды. Поучительные истории, которые рассказывает Шехерезада, — это легенды. А она сама — живой человек, ставшая одновременно и живой легендой в историях о ней самой. На самом же деле Шехерезаду вы видите сейчас перед собой. Она сказочница при дворе халифа Багдадского. Этого у вас, наверное, не знали из-за изолированности вашей долины. Посчитали, что раз легенда, предание — то это давно и выдумка. А легенды ведь рождаются каждый день из действительных событий и при участии живых людей. Таких как Синдбад, Абу, Али-Баба и Аладдин. Вы понимаете? Я уверен, что прямо сейчас Шехерезада уже сочиняет легенду о путешествии к вам. Случай-то тоже невероятный. Если она начнет эту легенду рассказывать, то это не значит, что вас и меня не существует.

— На словах у вас, Сержи-сахеб, вроде складно, но просто так отбросить сомнения я тоже не могу.

— Понимаю. Наше неожиданное появление в долине может вызвать возбуждение в народе. Вам нужны доказательства, что мы — это именно мы?

— Неплохо бы.

— Пожалуйста. Вы же наверняка знаете, что джинны никогда не лгут?

— Конечно.

— На корабле, на котором мы прибыли и который нас ждет на Диале, есть волшебная лампа Аладдина. Можно доставить ее сюда, и вы сами спросите джинна о том, кто мы.

— На корабле? — упавшим голосом переспросил вазир Ахмат.

— На корабле, — подтвердил я. — Что это так вас обеспокоило? А, понимаю. Вы думали: как бы половчее преподнести нам новость, что не выпустите нас из долины. Но оказывается, это бессмысленно. О том, что мы ушли к вам, знают те, кто не здесь и вам не доступен.

— Не знаю, что и сказать. Весь наш многолетний покой рушится с вашим появлением.

— Вряд ли источник такой беды — именно наше появление.

— А что же еще?

— Бочки с беспамятными людьми, плавающие по рекам. Именно они привели нас сюда, и этого уже никто не в силах изменить. Вы сами раскрыли тайну своего существования.

— Я был против, но старейшины настояли.

— Вы знаете, Ахмат-ага, нам очень нравится ваша маленькая страна Хал. Красиво, народ трудолюбивый и благожелательный. Было бы очень досадно видеть это разрушенным. Вы совершенно правы. Если сделать ваш маленький мир доступным большому внешнему, то всё благополучие рухнет. Зло извне потечет сюда.

— Вот видите! И вы это понимаете.

— Но мы также понимаем и то, что раскрытую тайну обратно не загнать. Можно попытаться сохранить вашу недоступность в условиях известности. Трудности тут есть. Однако полной и бесповоротной невозможности нет. Если вы не будете принимать нашу компанию за враждебную силу, то мы вам попытаемся помочь. Для начала расскажите всё о бочках.

— О бочках… — задумчиво начал вазир Ахмат. — Это произошло недавно. Когда Совет Старейшин решил упразднить ограничение свободы покинуть Хал по воле любого желающего. Существовавший запрет покидать Хал кому бы то ни было, по мнению Совета, нарушает права людей. Значит, любого желающего покинуть Хал нужно отпустить. С другой стороны, те, кто остается здесь, имеют право на сохранение в тайне своего местонахождения как защиты от вторжения извне.

Спорили долго и пришли к тому, что оба условия не будут в противоречии, если уходящий во внешний мир будет оставлять память о Хале здесь. В долине растет трава, выпитый отвар которой усыпляет на день-два и лишает человека памяти, но не лишает речи и умений. Всё делается добровольно. Уходящий заявляет Совету, что он покидает Хал и готов принять питье для потери памяти. Также он должен предъявить деньги, которые он берет с собой. Ему ведь нужно на что-то жить, пока он не закрепится в новом окружении. Совет установил и минимальную сумму, с которой можно уходить.

Бочка и река показались самым подходящим средством отпустить человека и при этом не указывать на место, откуда он. Потому бочки и отправляют ночью. До Тигра они доплывают за сутки и тоже ночью начинают плыть уже по нему. Ничто не указывает, откуда они. Вот, в общем-то, и всё о бочках.

— А ведь очень даже неглупое решение вашей проблемы, Ахмат-ага. Зря вы были против. Может, как раз это и помешало принять полностью уравновешенное решение.

— Что вы имеете в виду, Сержи-сахеб?

— Вас подвело слишком частое появление бочек в Тигре. Если бы вы ограничили исход одним в месяц, то этого никто и не заметил бы. А длительность ожидания своей очереди уйти, возможно, привела бы некоторых и к отказу от ухода.

— Вполне возможно, что вы правы.

— Нам нужно подумать над возникшим положением и устроиться с ночлегом. Поздновато уже. Если вы не возражаете, то продолжим завтра. Конечно, при условии, что нет препятствий нашему нахождению здесь и свободному уходу туда, откуда пришли. Мои друзья не будут пользоваться здесь своими именами, чтобы не возбуждать беспокойства. Пусть всё остается как есть.

Чувствуется, что вазир Ахмат всё еще колеблется, однако, взвесив всё сказанное, решился:

— Договорились. Рядом живет вдова, у которой пустует почти весь дом. Думаю, она не откажет вам в ночлеге и приготовлении пищи. Я пошлю с вами слугу.

— Раз мы договорились, то мы хотели бы обратиться к вам с одной просьбой или предложением. Это уж как угодно.

— Я вас слушаю.

— Дело касается лампы Аладдина, которую я тут упомянул. Это очень опасная штука в недостойных руках. Сами понимаете, какой она может быть разрушительной.

— Конечно.

— Мы уже давно решили, что ее нужно спрятать куда-нибудь подальше от людей. Не попадается подходящего места. Вот я и подумал: а не будет ли таким подходящим местом очень достойный для преклонения религиозный культ Шехерезады? Они ведь связаны, как ни крути. Если вы сможете обеспечить неприкосновенность лампы кем бы то ни было, то мы передадим ее вам на вечное хранение. Это очень серьезная реликвия.

— Видеть, но не трогать? Такую бесценную вещь? Непростая задача. Но, пожалуй, ее можно решить, если поместить реликвию в Храм знаний. Религиозную реликвию там никто не посмеет тронуть. Да и не позволят. А как ее доставить сюда?

— Капитан Синдбад сейчас напишет записку своим людям, чтобы передали лампу вашему посланцу. Выберите надежного человека, у которого не возникнет мысли по пути побаловаться с лампой. Когда он выйдет из горы, то пусть крикнет: «Я от капитана Синдбада!» и отдаст записку.

— У меня есть такой человек.

— Отлично. Синдбад, пиши!

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пробурчал Синдбад, пересаживаясь за стол, и пробуя калам на запястье.

— Знаю, знаю — пиши!

— Я не о лампе, а о моем занятии писанием.

— Думаешь, твой боцман не разберет твои каракули?

— Не знаю. Вот, получите!

— Ты себя принижаешь. Вполне разборчиво получилось. Некоторые буквы даже на себя похожи. Будем надеяться, что твоему боцману знаком почерк капитана.

— Подожди, я печатку поставлю. Печатку он точно узнает.

Вдова, к которой нас отвели, оказалась женщиной добродушной и расторопной. Уже через полчаса мы сидели за вполне приемлемым ужином на скорую руку. Шехерезада выразила восторг моими речами на приеме у вазира.

— Это просто верх неподражаемого красноречия и убедительности. Особенно когда ты вещал об очень достойном для преклонения религиозном культе Шехерезады. Я чуть слезами не залилась от избытка нахлынувших вдруг восторженных, религиозных чувств к самой себе.

— Я же говорил: просто прекрасно, что сегодня Зубейды с нами нет! И вот результат! — воскликнул Синдбад.

— Серж, и как ты намерен решить теперешнюю задачу с недоступностью Хала извне? — поинтересовался Ахмед.

— Ай, придумается чего-нибудь! Одно ясно прямо сейчас. Без вмешательства Гаруна тут нам не обойтись.

Всё ведь происходит в его государстве.

* * *

Утром после завтрака пошли прогуляться по городу. Чистенькие мощеные улочки, двух- и трехэтажные каменные дома. Уютные маленькие площади, украшенные цветниками и фонтанчиками. Оживленная суета дня, приветливые лица и уличные посиделки жителей, как в маленьких городках Франции или Италии. Чувствуется благополучие не изнуренного поборами народа. Такую красоту нужно сохранить!

В резиденции вазира сегодня оказалось многолюдно. Ахмат собрал и Главных смотрителей храмов. Познакомил нас с этими жрецами Шехерезады. Посматривают на нас недоверчиво, включая Сулеймана-ага. Хотя Ахмат наверняка передал им суть нашей вчерашней беседы. На столе кожаный мешок. Ахмат показал на него:

— Вот, мы не трогали.

Развязываю. Она, родная! Ставлю на стол и тихонько стучу костяшками пальцев в бок.

— Выйди на минутку, — и джинн высовывается из горловины.

— Вы же обещали оставить меня в покое. Что за безобразие! Тащат лампу куда-то, стукают. Где необитаемый остров-то? — джинн огляделся вокруг. — Что-то многолюдно сегодня. Это вместо необитаемого острова? Салам, Синдбад, Шехи, Аладдин и все остальные. Привет, ворюга! Чего тебе, Серж?

— Два дела у меня к тебе. Ты про праздник октября не забыл? Будешь?

— Про праздники я никогда не забываю. А второе?

— Мы нашли тебе место для спокойного пристанища.

— Да ну? — джинн выкарабкался из горловины и уселся на ее край. — И где же это?

— В местном Храме знаний. Твоя лампа будет там священной реликвией.

— В храме? Реликвией? Значит, мне будут поклоняться и молиться? И никаких приказов? Это интересно и приятно. Мне еще никогда не молились! Я согласен. При условии, что будут оберегать лампу от дураков, желающих ее потереть.

— А защиту мы с тобой сейчас сами организуем. Только пообещай хоть время от времени нестрашно показываться публике, чтобы не забывали о твоем существовании.

— Это можно. Так что там ты придумал про защиту, хитроумный Сержи-сахеб?

— Сооруди вокруг лампы стеклянный купол, который невозможно разбить, и подставку с ручками для него. Не забудь только себе для выхода где-нибудь дырочку оставить.

— Запросто! Это же мечта всей моей жизни! Да вот сам для себя я не могу того пожелать и выполнить. Потри лампу! — и нырнул в горловину.

Я потер с той стороны, которая еще не протерта до дыр. Столб дыма — и джинн с воем упирается головой в потолок.

— Приказывай, хозяин!

— Ты же всё слышал — делай!

С тем же воем джинн втянулся в лампу, и она сразу же оказалась под сферическим прозрачным колпаком на подставке с ручками. Теперь ее не потрешь! Золота и драгоценных каменьев джинн для себя не пожалел. Я взялся за ручки и покачал сооружение. Лампа внутри стоит неподвижно. Отлично.

— Синдбад!

Синдбад вытащил саблю и с размаха рубанул по колпаку. Хоть бы что. Только жалобный звон стали, встретившей неодолимое препятствие. Я обернулся к старейшинам.

— Можете забирать.

Потребовалось некоторое время, чтобы они пришли в себя от изумления увиденным. Но старики крепкие! Никто в обморок не упал по ходу дела. Расселись для беседы.

— Мне думается, Ахмат-ага, — начал я, — вам придется отбыть вместе с нами в Багдад. Тайна Хала раскрылась. Это означает, что теперь придется жить по законам халифата, на территории которого находится Хал.

— Но это для нас гибель! — воскликнул вазир.

— Не обязательно. Постараемся, чтобы халиф Багдадский Гарун-аль-Рашид подписал фирман с привилегиями для Хала. Туда нужно бы включить полное самоуправление Хала с возможностью запрета доступа извне кому бы то ни было, включая имамов и муфтиев. Но налоги тогда платить придется. Сейчас нам нужно определиться, в каких пределах можно будет поторговаться о налогах. Ахмат-ага, какое население в долине?

— Почти десять тысяч человек.

— А плодородных земель?

— Где-то половина из восьмидесяти квадратных фарсахов.

— Теперь самый главный вопрос. Сколько вы готовы выплачивать в год за сохранение свободы и недоступности?

Последовало оживленное совещание шепотом среди местного руководства.

— Три тысячи золотых динаров в год. Это мы сможем выплачивать, не очень обеднив население.

— Вы что — смеетесь, Ахмат-ага?

— Ну, четыре тысячи — наш предел возможного. За ним уже просто не будет свободы, как ни отгораживайся от внешнего мира.

— Вы меня совсем не понимаете, Ахмет-ага. Если такие суммы мы огласим за пределами Хала, то вашей долине просто крышка. Подумают, что тут у вас золотые россыпи. Ахмед, Шехи, какой подушный и земельный налог в халифате?

— Подушный — два таньга со взрослого и один таньга за ребенка от двенадцати лет и меньше. Земельный не знаю, — ответил Ахмед. — Шехи, ты про землю чего-нибудь знаешь?

— А как же! Во дворце разговоры о налогах — самые частые из всех. За квадратный фарсах возделываемой земли берут четыре таньга в год.

— Ну, что ж — посчитаем. Подушный за четверть детского населения будет две тысячи пятьсот таньга. За три четверти взрослого — пятнадцать тысяч таньга. Всего семнадцать с половиной тысяч таньга. В золотом динаре сто таньга. Получается, в год подушный налог — сто семьдесят пять динаров.

Теперь сорок фарсахов обрабатываемой земли по четыре таньга дают сто шестьдесят таньга. Но сборщики налогов любят считать обрабатываемую землю, а пускать их сюда вам нежелательно. Лучше заплатить налог за всю землю, и считать будет нечего. Получается, за землю платить всего три динара, а полностью за всё вместе — меньше двухсот динаров. А вы говорите: четыре тысячи! С ума сойти!

Так что в торговле за все налоги постараемся удержаться в пределах трехсот-четырехсот динаров.

— И это всё?

— Вряд ли, Ахмат-ага. Штрафы за неуплату налогов могут потребовать или еще за что-нибудь. В Багдаде обобрать кого угодно могут. Но штрафы — дело разовое. Нам же нужно добиться невысоких постоянных налогов. Но это уже наша забота. Вы вряд ли будете участвовать в разговоре с халифом. Удостоитесь только целования его руки при передаче фирмана. Вот вроде и всё, что я хотел сказать. Да, карта долины нужна обязательно, и с указанием размеров.

— Когда отправимся?

— Хоть сейчас, но вам нужно будет какое-нибудь судно на обратный путь.

— У нас есть хорошие парусные лодки.

— Были. Мы над ними поработали, не зная еще, с чем придется иметь дело, войдя в пещеру. Ремонт займет время.

* * *

Утром следующего дня мы уже причалили в порту Багдада. Двигаясь по течению, добрались довольно быстро, несмотря на не очень благоприятный ветер. Пока плыли, мы расспрашивали вазира Ахмата о традициях, укладе, хозяйстве, образовании в Хале. Всё оказалось устроено просто и рационально.

— Ахмат-ага, а что это за лик, вырубленный в скалах? — поинтересовалась Шехерезада.

— Не знаю. Он достался нам от прежних обитателей долины, которых мы не застали. Мы-то в долине всего лет триста. Куда делись предшественники — загадка. Может быть, мор какой-нибудь? Хотя вряд ли. Внутри под каменной головой в скале вырублен храм. Но туда почти никто не заходит, несмотря на незапертые двери. Мрачно, пусто и неуютно. Удобное бы место для хранения зерна и масла, но храм же! Нельзя осквернять. Статуй божеств нет, но, судя по местам для них, когда-то были.

— А мне вот любопытно: как вы выходите во внешний мир, не раскрывая себя? Деньги у вас те же, что и в Багдаде. И вы, Ахмат-ага, угощали нас кофе, который в долине не растет.

— У долины два выхода в противоположных концах, Сержи-сахеб. Второй выходит неподалеку от горного караванного пути. Покупаем что-нибудь у караванщиков. Оттуда и деньги у нас. Караванщики с удовольствием берут у нас кожи, ткани, некоторые пряности, растущие в долине. При этом не интересуются, откуда всё это среди камней. Наверное, думают, что поблизости от тропы есть обычные селения.

Во дворец идти рано. Там еще не проснулись. Сходить домой, что ли? Договорились о встрече во дворце и разбежались кто куда. Я домой, а Ахмед и Али-Баба — прямо в лавку. И Зубейда как раз тоже собиралась в лавку, но поцеловать меня всё-таки успела. Ого, а у меня в комнате обновка — вполне европейский круглый обеденный стол и стулья. Почти такой же, как у Ахмеда, но чуть поменьше.

— Гюльнара-ханум распорядилась и здесь тоже поставить. Говорит, что ты к такому больше привык.

— Надо будет поблагодарить ее.

Пошли на базар вместе.

— Что-то вы в этот раз загулялись, Сержи-сахеб. День нет, второй — и я уже забеспокоилась. Бегу в порт, а корабля Синдбада не видать.

— Пришлось вот отлучиться из Багдада. А ты права оказалась. С халифом пришлось-таки столкнуться.

— Но хоть интересно было?

— Очень. Потом расскажу.

Игроков напротив лавки еще нет. Ахмед распивает чаи. Я присоединяюсь, и мы оба с удовольствием наблюдаем за работой Зубейды.

— Нет, чудо есть чудо, и ничего тут не попишешь, — со вздохом говорит Ахмед. — Часами можно сидеть и любоваться, как она, словно рыбка, плавает по лавке.

Грохот распахнувшейся двери. В лавку влетает запыхавшийся помощник Мустафы и прямо от двери орет:

— Хозяин, беда! Одна из кукол ожила!

Бред какой-то, но мы быстро бежим к фарфоровой лавке. Мустафа топчется перед лавкой, боясь в нее зайти.

— Что случилось, Мустафа?

— Страшно сказать, хозяин. Мы разбирали последний привоз от Синдбада. Открываю крышку одного из ящиков, а она поворачивает голову и как глянет на нас!

— Точно, точно, — поддерживает его помощник, — совсем живая! Не иначе как колдовство какое-то. Мы боимся.

Захожу в лавку и присаживаюсь перед стоящим торчком небольшим ящиком с какими-то надписями, иероглифами на боку. Ахмед стоит у меня за плечом. И в самом деле — из ящика на нас смотрит миленькое фарфоровое личико с широко раскрытыми голубыми глазами. Не китайское личико. И это самая настоящая кукла, а не статуэтка. Трогаю личико пальцем. Внутри что-то тихо и коротко прожужжало, и голова куклы чуть дернулась.

— Остатки завода, — раздался за плечом голос Ахмеда. — Такое бывает у заводных игрушек. Вроде пружина раскрутилась, а оказывается не совсем. Тряхнешь — и дернется. Посмотрим остальные.

Остальных нераспакованных немного, и везде обычные китайские статуэтки. Закрываю крышку ящика и беру его за специальную веревочную ручку. Тяжеленький. Ахмед успокаивает Мустафу и его помощника:

— Она не живая. Просто у нее внутри разные колесики и рычаги, которые позволяют вертеть головой и двигать руками. А как устроены открывающиеся глаза, вы сами на некоторых китайских статуэтках уже видели.

В торговую резиденцию уже не заходим, а топаем прямо домой. Ставлю ящик на стол, и начинаем осторожно извлекать из него механическое чудо. Кукла вместе с бронзовой подставкой — сантиметров пятьдесят высотой. Изумительная работа, но явно не новая. Бронза слегка потемнела, но цвета пышного шелкового платья европейской девушки где-нибудь восемнадцатого века, яркие и сочные. Сбоку в подставке — отверстие для ключа и рычажок — наверное, для пуска и остановки. Спереди ящичек и в нём ключ.

С некоторым трепетом начинаю заводить. Кукла сразу дергается. Перевожу рычажок пуска в положение стопа, завожу до упора и отстраняюсь. Ахмед двинул рычажок — и кукла ожила. Плавные, без рывков движения рук, туловища, головы просто завораживают своей пластикой, грацией. Глаза не просто открываются и закрываются, а и зрачки под приспущенными ресницами тоже перемещаются влево, вправо, вверх и вниз, словно кукла осматривается вокруг. Всё это сопровождается тихой и мелодичной музыкой колокольчиков. Сказка, а мне почему-то вспомнился железный «жук» из города Гешвига.

— Что скажешь?

— А что тут скажешь, Ахмед? Синдбад приволок нам откуда-то очередную загадку. Я не антиквар, но кукла точно не китайская. Да и такие игрушки характерны для семнадцатого-восемнадцатого века. Совсем не то время, что здесь. Кукла сделана минимум на семьсот лет позже. А качество движений вообще, нетипично ни для каких механических кукол. Видел, какая свобода и плавность движения? Двигаются не только руки целиком, но и сгибаются в локтях и запястьях. Такие непростые механически и притом работающие системы я видел только в одном месте.

— Где?

— В мире Генриха Швейцера.

— Да-а, интересная связь: Швейцер и наш Китай. Нужно Синдбада допросить с пристрастием. А не пора ли нам во дворец?

Пришлось немного подождать в верхнем саду дворца, пока соберутся все. Синдбад пришел последним вместе с вазиром Ахматом. Почти сразу подошел слуга и пригласил в покои халифа. Ахмата мы оставили в саду.

— Как здоровье, Гарун? — сразу после приветствий поинтересовался Синдбад. — Дурные сны всё еще посещают?

— Посещают, будь они прокляты Аллахом!

— Вот это уже странно, Гарун, — сказал я. — Бочек в последние дни не было и больше не будет. Попробуйте, никого не предупреждая, переночевать не в своей спальне. Если кошмаров не будет, то значит, на вашу личную спальню кто-то навел порчу.

— Ладно, попробую. А вам, выходит, удалось найти источник бочек?

— Удалось. Ничего особо интересного и увлекательного. Мы разочарованы и подумываем, что за такую скуку надо потребовать с вас награду. Тем более что для выдачи награды не придется истощать казну.

— Вот это уже интересно. Я очень люблю рассчитываться тем, что мне ничего не стоит. Рассказывайте.

— Всё очень просто. Мы нашли вам новый источник доходов. Правда, небольшой, но зато постоянный, если его аккуратно использовать. Нас попросили с вами об этом поговорить.

— Так-так, продолжай, Сержи-сахеб. Рассказы о доходах я очень люблю.

— Да? А нам они кажутся скучными. Так вот: лет триста назад какие-то люди наткнулись на небольшую горную долину в глубоком и недоступном ущелье. Вход в долину возможен только через длинную пещеру. Люди обжились и размножились в долине, никогда не выходя за ее пределы. О них никто не знает и не беспокоит их.

— Дальше можно о чём-то и догадаться, Сержи-сахеб. Налогов они не платили триста лет и не платят сейчас. Вот их-то вы и накрыли. Замечательно!

— Совершенно верно. Но слушайте о бочках. Это интереснее. Плодородная земля в долине есть, но не очень много. В конце концов рост населения привел к тому, что земля уже не может прокормить всех. Тогда они решили, что при каждом рождении ребенка из долины должен уходить кто-то взрослый.

— Понятное решение.

— Понятное-то понятное, да вот как тогда сохранить секрет существования долины и свой уклад и религию, которые они не хотят менять? Они стали поить уходящих людей зельем для потери памяти. А в бочках сплавлять подальше от долины. Через сто-двести фарсахов уже не поймешь, откуда плывет бочка.

— Да, в сообразительности им не откажешь. Теперь понятно, откуда и зачем в выловленных нами бочках оказывались и деньги. На какое-то время новой жизни беспамятному.

— Правильно. Мы попали в эту долину и узнали, что правит этой крошечной страной избираемый на пять лет вазир. А религия у них своя — не ислам. Поговорили и с вазиром. Он пришел в сильное беспокойство, что их тайна теперь раскрыта. Но он умный человек и не стал противиться неизбежности. Они готовы платить налоги, если их никто не будет трогать, сохранятся их уклад и религия.

— То, что они готовы платить налоги, — хорошо, но то, что позволяют себе ставить условия, — плохо. Мне ничего не стоит послать войско — и все их условия развеются как дым.

— Можно и войско послать. Но тогда надежды на получение денег в казну и нашей награды тоже развеются как дым. Пещеру, ведущую в долину, просто засыплют. С чем будете воевать? Со скалами? Они жили триста лет без Багдада — проживут и еще столько же. Ограничат рождение детей — и плевать им на Багдад. Затеять большую войну с преодолением гор? Сколько она будет стоить? А они снимутся и уйдут в соседнюю страну через другой конец долины. Завоюете только груду камней, которые и так принадлежат вам. И ни одного таньга добычи. Весь арабский мир будет потешаться над такой победой!

— И что вы предлагаете?

— Шайтан с ними! Пусть живут, как хотят. Вот, Гарун, смотрите карту.

— Так долина-то совсем крошечная! Что с них возьмешь?

— В любом случае больше, чем ничего.

— Разве что. Думаю, ваша компания уже и прикинула, что можно взять.

— Прикинула. Можно взять за всю землю, а не только за ту, которую обрабатывают. Вместе с подушным налогом это даст сто восемьдесят золотых динаров в год неизменно. Ведь ни население, ни земля там прирастать не могут. Что еще с них можно потребовать, Гарун?

— Солдат в войско.

— Сколько?

— По три с тысячи. Сколько их там всех?

— Десять тысяч.

— Значит, тридцать солдат на пять лет. Или нет — пусть платят военный налог и не надо никаких солдат.

— Сколько?

— Для ровного счета пятьдесят… нет, семьдесят динаров — и ладно. И еще пятьдесят за неприкосновенность религии. И еще пятьдесят за… За что бы еще пятьдесят взять?

— Может быть, хватит? И так вы, Гарун, уже триста насчитали. Не переходите границы разумного! Это постоянный налог, который нужно будет указать в фирмане о вазирстве долины Хал. Пусть его платят и живут, как хотят. Можно пощипать их разовым штрафом за неуплату налогов.

— Пощипать — это мне нравится! Особенно пощипать бы за триста лет.

— Эка хватили! Триста лет их не десять тысяч было. Да и халифата не было. Возьмите штраф в размере годовых налогов.

— Двух годовых налогов!

— Не много ли? Я знаю, что вазир, который прибыл с нами, захватил с собой какие-то деньги. Но будет ли это девятьсот динаров…

— Ничего не знаю! Фирман в обмен на девятьсот динаров сейчас и триста каждый год — и точка!

— Хорошо. С вами трудно спорить, Гарун. Да я и не буду. Чем больше вы получите с них, тем больше будет и наша награда с вас. Пополам, я думаю, будет справедливо.

— Пополам?! — взвился халиф. — Это же четыреста пятьдесят динаров! За полчаса нашей беседы?

— Не за полчаса разговоров, а за решение проблемы и добычу денег для вашей казны из ничего. Если вас такое не устраивает, то мы не настаиваем. Решайте свои проблемы сами и к нам больше не обращайтесь. А то мы перечислим еще и все ваши прошлые долги нам, — и я стал приподниматься, как бы собираясь уходить. Остальные тоже зашевелились.

— Ладно, ладно, я погорячился. Признаю. Я эти девятьсот динаров уже почувствовал своими. С тобой, Сержи-сахеб, тоже трудно спорить. Чуть что — за горло хватаешь. Пополам так пополам.

— Зовите писца и казначея. Синдбад, бери вазира Ахмата и быстро за деньгами!

— Мы мигом.

Составление фирмана не заняло много времени. Я просто диктовал заготовленный текст, а Гарун поддакивал и вставлял пустяшные замечания. Подписал без звука. Только недоверчиво покачал головой, словно его обманули, но он так и не понял, как. Поставили большую государственную печать. Пришел казначей и получил высочайшие распоряжения о получении денег от вазира, выдаче нам и занесении в налоговые книги вазирства Хал.

— Ладно, ждите меня все в тронном зале, — распорядился халиф и ушел, забрав с собой фирман.

Запыхавшись, пришли Синдбад с вазиром Ахматом. Мешок при них. Шехерезада повела обоих во владения казначея. Вернулись сначала Шехерезада с Ахматом, а чуть позже — и казначей с Синдбадом. Синдбад опять с мешком, но поменьше. Все двинулись в тронный зал.

Это, наверное, традиция — ждать высочайшего халифа по полчаса, чтобы было время проникнуться уважением к его персоне. Наконец вошел и взошел. Взглянул на казначея. Тот кивнул. Тут же появился и визирь Джафар. На нас не смотрит. Быстро отбарабанил что-то о воле Света солнца к народу вазирства Хал. Вазир Ахмат подошел к руке, покорно облобызал ее и получил для своего маленького народа свободу делать что угодно в пределах долины Хал. Вышли из тронного зала и подождали, пока вазир Ахмат пару раз прочтет полученный документ.

— То, что надо? — спросил Ахмед.

— Еще бы! Честно говоря, не думал, что такое будет возможно. Как вам это удалось?

— Странный вопрос, Ахмат, — ответила Шехерезада, — ведь мы — боги-хранители долины Хал. Вы забыли что ли, что сами нас ими выбрали?

— А ведь и в самом деле боги-хранители! Значит, вход в Хал будет для вас всегда открыт.

Уже когда лодка вазира Ахмата собралась отчаливать от борта корабля, Шехерезада вдруг вспомнила:

— Синдбад, Синдбад, про мешок-то забыли! Бросай скорее!

Ахмат едва поймал зазвеневший мешок.

— Что это?

— Это ваши же деньги на поддержание религии Хала в мою честь, — засмеявшись, ответила Шехерезада.

Постояли, посмотрели, как лодка скрывается вдали.

— Вы не находите, что уже пора ужинать, а мы сегодня за этой всей суетой даже не обедали? — словно очнулся Синдбад.

— Да-да, — подтвердил Ахмед, — и ужинать будем у меня. Мы с Сержем вам одну любопытную штуку покажем.

Только вошли ко мне, как Синдбад, увидев куклу, воскликнул:

— А я совсем и забыл про нее! Это же моя месть Ахмеду.

— Месть мне? За что?

— За бинокль.

— Во-первых, из-за твоей забывчивости эту вещь чуть не продали неизвестно кому. А во-вторых, месть, Синдбад, не бывает половинчатой. Или она есть, или ее совсем нет, — начал дразнить Синдбада Ахмед.

— Ты что — хочешь сказать, что эта кукла — только половина куклы? Друзья, наш уважаемый предводитель с ума сдвинулся.

— Перестань, Синдбад, я говорю не о половине куклы, а о том, что у бинокля две штучки для глядения — пара. А эта кукла не парная. Только девочка. А где мальчик? Так что твоя месть не считается. Она неполновесная.

— Неполновесная? Так я… так я ее и заберу обратно! — задыхаясь от возмущения, заявил Синдбад.

— Не выйдет. Месть ты заявил сейчас при людях, а это обязательство! Предмет забирается в залог выполнения этого обязательства полностью. Так что где хочешь бери, а мальчика мне вынь да положь без всяких разговоров!

— Вот видели, — обратился к обществу обескураженный капитан, — что он со мной делает? Вымогательство чистой воды! Но не на того напал, Ахмед! Я с тобой мигом рассчитаюсь. Развинчу бинокль и половину верну тебе. Вот и будем в расчете. Что, съел?

Общий хохот долго не стихал, а когда поутих, то кое-кто вытирал глаза от выступивших слёз.

— Здравствуйте, — донесся мелодичный голосок от двери.

— Зубейда, Зубейда, иди скорее сюда, — позвала Шехерезада, — смотри, какая прелесть на столе! Нравится?

— Да, очень!

— Ахмед, а Гюльнара видела?

— Нет еще. Надо ее позвать.

— Я сейчас схожу, — откликнулась Зубейда и вышла, вернувшись через минуту с хозяйкой дома.

— Смотри, Гюльнара, какая вещь!

— Какая прелесть, Ахмед! Похоже, очень непростая кукла.

— Вот-вот, именно непростая, и ты это заметила, а другие — нет.

Ахмед передвинул куклу в середину стола, завел и щелкнул рычажком. Все замерли как зачарованные, наблюдая за грациозным кукольным танцем. Ахмед завел и запустил игрушку еще раз.

— Мне, конечно, такую куклу никогда не подарят, — раздался мечтательный голосок неслышно подкравшейся Джамили.

— Ты всегда сможешь посмотреть ее со взрослыми, — успокоила чертенка бабушка. — Но сама не смей трогать. Ахмед, эта прелесть останется в доме?

— Я подумываю подарить ее тебе, Гюльнара.

— Не надо. Зачем старухе кукла? Даже такая чудесная. Пусть просто стоит здесь — у Сержа с Зубейдой. Вазу с цветами переставить на стол, а тумба от вазы для куклы как раз подойдет. Давайте-ка переходите все к Ахмеду. Там уже накрыли.

— Сейчас идем. Синдбад, где ты ее добыл?

— В Шанхае у старьевщика.

— Не спросил, откуда она у него?

— Нет. Я как увидел ее в действии — так всё на свете забыл.

— Жаль. Ладно, пошли ко мне за стол.

* * *

Все порядочные молодые пары спят в обнимку. Утреннее солнце, заглянувшее в окно, удостоверилось, что мы с Зубейдой вполне порядочные и поэтому нас пора будить. Непорядочная одиночка уже давно встала и с нетерпеливым ожиданием созерцает заводную куклу.

— Я, конечно, понимаю, что нарушаю ваш покой и уединение и это очень нехорошо, — укорил сам себя чудо-ребенок, заметив, что мы открыли глаза, — но и меня тоже поймите. Я же всю ночь честно терпела и сейчас вас будить не стала.

— Мы понимаем твои трудности, Джамиля, и очень сочувствуем твоим мучениям, — ответила Зубейда, вставая, зевая и заводя куклу.

— Спасибо. Только вы с Сержи-сахебом и входите в мое сложное положение в этом доме. Какая же ты красивая, Зубейда, когда голая. Вдвое красивее, чем в платье! Я вот вырасту и тоже такой буду, — и девочка замолчала с раскрытым ртом, любуясь танцем куклы. А когда тот закончился, молча вышла из комнаты.

— Мне в лавку пора, — глянув на солнце, сказала Зубейда. — Только-только успею позавтракать. А ты, Сержи-сахеб, опять за приключениями отправишься?

— А что мне остается делать? Надо же как-то время скоротать до твоего возвращения. Я, пожалуй, провожу тебя на базар. Похожу, посмотрю, что и где продают.

У фарфоровой лавки Ахмеда столпотворение. Мустафа, делая страшные глаза и вздымая руки, рассказывает окружающим страшную историю об ожившей вчера кукле. Оказывается, что она чуть не набросилась и не загрызла их с приказчиком. Окружающие сочувственно покачивают головами и поеживаются, представляя себе картину чуть не состоявшегося среди бела дня людоедства на базаре. Приказчик же под шумок энергично принимает деньги и отпускает товар пораженным и от того потерявшим бдительность покупателям. Если у Мустафы хватит фантазии и сил до вечера, то лавка сегодня полностью опустеет.

Спрашиваю у прохожего, где тут старьевщики. Ага, вот они. Конечно же, я тут не ради поиска чудес вроде заводной куклы. Кукла редкая — очень редкая удача. Просто самое интересное и необычное на любом рынке всегда именно в таком месте. Меня больше всего заинтересовали бы старинные механические устройства или навигационные приборы для коллекции Капитана, но их не видно. Обломки бытовых вещей, металлические статуэтки самых разных размеров. Странно, что статуэтки в большинстве изображают животных и людей. Либо они сделаны еще до того, как это стало под религиозным запретом, либо местный ислам — не совсем строгий ислам. Впрочем, Ахмед при сотворении своего мира многое обременительное из него убрал.

Вот какой-то то ли бронзовый, то ли латунный жук размером побольше чем в две ладони, потемневший от времени. Вроде похож на жука-скарабея. Надкрылья почти как у жука — очень выпуклые, но вот тело, если посмотреть снизу, уж какое-то несусветное. Искривленное и лапок нет. Вместо лапок — два поперечных выступа, на которых жук ровно и стоит. На надкрыльях какой-то непонятный узор. Или нет — не узор, а несимметричный рисунок с точками и обрывающимися линиями. Не очень тяжелый — значит, пустотелый. В брюшке дырка. Странный предмет.

Старьевщик, увидев мой интерес, запросил, судя по его плутовским глазам, совершенно несусветную цену в шесть таньга.

— За пару — десять.

— А что, есть пара?

— Вот, — и из кучи хлама выуживается еще один экземпляр.

Такой же уродливый, но рисунок на надкрыльях другой. Странная пара.

— Может быть, есть еще?

— Нет, больше нет.

Старьевщик поражен, когда я без торга выкладываю десять таньга. Кладу жуков в сумку и только когда уже вышел из ряда старьевщиков, соображаю, что спросил не всё. Возвращаюсь.

— Скажи, уважаемый, а откуда эти жуки? Где ты их взял?

— Да я разве помню! Давно, наверное, не меньше года валяются. То ли кто-то принес. То ли сам где-то откопал….

— А раньше такие жуки были, попадались?

— Попадались, но очень давно. Года два назад мне попался один, и его купил по виду очень ученый человек. И еще раньше до этого, тоже года за два, был один жук.

— А его кто взял?

— По виду и речи какой-то разбойник.

— А имена?

— Так кто же на базаре имена-то спрашивает!

— Ладно, и на том спасибо.

Пожалуй, мне понадобится помощь Багдадского вора. Может, у него найдется подходящий инструмент? Дырки-то в брюхе у жуков неспроста. Значит, нужно идти к Синдбаду. Он подскажет, где Абу.

Синдбад сидит у себя в каюте и рассматривает какие-то карты, напевая что-то себе под нос.

— A-а, привет! За делами или за приключениями?

— Еще не знаю, Синдбад. Был на базаре и наткнулся на какие-то странные штуки. Купил. Хочу, чтобы Абу помог мне с ними разобраться. Как мне до него добраться?

— Растолковать путь к Абу сложнее, чем послать за ним. Сейчас я кого-нибудь сгоняю. Это рядом. Если дома, то прибежит быстро.

Синдбад на минуту вышел, а вернувшись, сказал:

— Штуки-то показал бы. Ужас как всё странное люблю!

Выкладываю на стол странных жуков. Вижу, что не только жуки странные, но и с Синдбадом что-то странное творится. Не стал жуков рассматривать, а что-то хмыкнул под нос и принялся рыться в своих сундуках. Рылся долго, но всё-таки до чего-то дорылся.

— Ага! — победно возвестил он и хлопнул на стол третьего жука.

— Так, это, значит, о тебе старьевщик сказал, что одну такую штуку года четыре назад утащил к себе какой-то разбойник?

— Разбойник? Вот спасибо!

— Это не я. Это старьевщик так сказал. Я же считаю, что даже райские гурии — и те гораздо агрессивнее и опаснее тебя.

— То-то же!

Мы уселись за стол и разложили жуков в ряд. Все одинаковые, кроме рисунков на надкрыльях.

— Да, четыре года назад, — задумчиво протянул Синдбад. — Ты, наверное, уже догадался, почему я купил тогда этот вроде бы хлам?

— Надкрылья — это части карты.

— Вот-вот, и мне это показалось интересным, но из моих кусочков понять ничего не удалось. Может, сейчас что-то станет яснее.

— Салам. Зачем звали? — послышалось от двери.

— Салам, Абу, заходи. Вот Серж с тебя что-то хочет получить.

— Что можно получить с нищего мелкого воришки?

— С нищего? Ага, видел я как-то твою нищету! Мне за скромность и аскетизм халифа стыдно стало.

— Так видимая роскошь и прикрывает досадную нищету.

— Дом менялы Алима на прошлой неделе — твоя работа? Всего каких-то пустяшных полторы тысячи динаров.

— Не доказано!

— И долго вы так можете трепаться? — спрашиваю я.

— А что этот мелкий воришка прибедняется! Стукнуть его, что ли, по-дружески? Ладно, садись, дело есть. Давай, Серж.

— Вот три штучки, Абу, и мне кажется, что они как-то должны разбираться на части. Посмотри, что скажешь?

Абу начал разглядывать жуков со всех сторон. Подергал надкрылья, попытался разглядеть что-нибудь через дырку в брюхе.

— Что-нибудь тонкое вроде шила есть?

— Ломаная вилка.

— Давай.

Абу сунул единственный сохранившийся зуб вилки в дырку на брюхе жука, на что-то нажал — что-то тихо щелкнуло, и надкрылья упали на стол. Другие два жука распались на детали так же просто. На внутренней части каждого надкрылья какие-то непонятные знаки, письмена.

— Как я понимаю, — сказал Синдбад, вертя в руках две очень выпуклые детали, — из надкрыльев можно собрать шар, на поверхности которого окажется карта.

— Похоже на то, — согласился Абу. — Иначе для чего бы вот эти сцепления? Попробуй так, чтобы линии совпадали. Вот-вот — эти сходятся и эти тоже. А из этих сюда ничего не подходит. Не хватает еще одного жука. А то был бы шар! А если брюшки жуков соединить вот так, то получается подставка под шар. Но тоже одной части не хватает. Нужно искать четвертого жука.

— Старьевщик говорит, что года два назад такого жука унес какой-то ученый человек.

— Эва, и как его искать этого ученого? В Багдаде их куча. Подходить к каждому и спрашивать? Да и неизвестно, выйдет из этого для нас какое-нибудь приключение или нет. Хотя, с другой стороны, вещь очень необычная. Надо бы Шехерезаду спросить. Может, она вспомнит о странной вещи, странно пропавшей?

— Узнать у Шехи — это хорошая мысль, — ухватился Синдбад за идею Абу. — А ведь мы забыли про отца Зубейды. Он ведь ученый человек и тоже может что-то знать или предполагать, кто знает.

— Точно! Бахтияр-хаджи нам нужен так же, как и Шехи. Правда, переться к нему в медресе со всем этим металлом не очень удобно. Попрошу Зубейду или Ахмеда пригласить его в гости. Там и поговорим.

— Тогда собирай и забирай жуков. Пусть все у тебя будут. Думаю, ты понял, что с ними нужно делать.

Собираю жуков в свою торбу и топаю опять на базар. Тотализатор у резиденции Ахмеда работает вовсю. Мое появление вызывает небольшую панику, вызванную опасением, что я уведу Зубейду. Подхожу и к игрокам и говорю:

— Здравствуйте, уважаемые!

— Салам, Сержи-сахеб, — отвечают двое из дюжины.

Смотри-ка — некоторые уже и по имени меня знают!

— За Зубейдой пришел?

— Да нет, по делам. Зубейда до вечера работает, — на лицах игроков облегчение. — Хотел вот у вас спросить кое о чём.

— О чём?

— Очень интересно всё это?

— Весело!

— Значит, приятно?

— Приятно.

— А сделать что-нибудь приятное и девушке вам в голову не приходило? — и я удалился в лавку, оставив игроков стоять с разинутыми ртами.

Приказчики заняты с покупателями. Зубейда тоже сидит с какой-то покупательницей на оттоманке в углу магазина и что-то сосредоточенно втолковывает той. Ахмед дремлет на подушках. Встрепенулся при моем появлении и спросил:

— Ну как, удачно погулял?

— Да как сказать. Еще не известно.

Я выложил на стол одного из жуков и вкратце обрисовал Ахмеду ситуацию.

— Думаете, Бахтияр может что-то знать об этих жуках?

— Не обязательно. Но он общается с коллегами, у него бездна знакомств, доступ к архивам и библиотекам. Он может многое знать или догадываться. Поспрашивать его не мешает.

Через дверь видно, что клиентка Зубейды уходит. А сама Зубейда заглядывает к нам.

— Ахмед-ага, а нам обедать не пора? Я сейчас всё приготовлю.

— Да, наверное, пора.

Зубейда подходит к столу и видит жука.

— Ой, а у нас дома такая вещь тоже есть.

Мы с Ахмедом переглянулись.

— Нет, ты только подумай, Ахмед, какая подлая штука — судьба. Как в самом дешевом и глупом романе — всё происходит само собой. Совершенно ничего делать не надо. Ни стараться, ни искать, ни добиваться. Да что там — я думаю, если что и сложится, то, по ходу дела, даже самой захудалой потасовки — и той не будет. У нас только два варианта. Или мы выбрасываем эти железяки и забываем о них напрочь, или подсылаем Абу в дом Бахтияра. Пусть он украдет жука и закинет его куда-нибудь подальше. Я уже настроился на трудную работу, а тут как назло всё в руки так и прет. Добром это не кончится.

— Я могу сказать, что ошиблась, — заметила Зубейда.

— Тогда можете еще немножко помучиться, если это вам удовольствие доставит.

— Не выйдет, Зубейда, — ответил Ахмед на эту попытку хоть как-то спасти ситуацию. — Тебя отец выдаст. Я как раз хотел его вечером в гости пригласить, чтобы поговорить именно об этих вещах. Попроси отца сегодня вечерком заглянуть к нам.

— Хорошо, попрошу.

* * *

Бахтияр пришел очень возбужденный, со своим жуком и какой-то огромной книгой под мышкой.

— Зубейда сказала, что у вас еще один жук Давида появился, — начал он прямо с порога моих апартаментов.

— Нет, — ошарашил его Ахмед, — она ввела тебя в заблуждение. У нас не один жук, а целых три. Не знаем, Давида или нет, но довольно странные. Давай сюда твоего. Будем сравнивать.

Бахтияр даже малость опешил от такой новости, но беспрекословно отдал мне свое сокровище. Немного придя в себя, обрел дар речи:

— Да вы знаете, что это такое? — спросил он, с беспокойством глядя, как я разделываю жуков на части при помощи кончика лезвия тонких ножниц.

— Не знаем, но узнаем от тебя. Давай начинай — или подождем, когда Серж закончит?

— Подождем, — ответил Бахтияр, внимательно глядя, как я складываю головоломку сферы и подставки.

— Вот, пожалуйста, вроде бы всё по линиям сошлось, — сказал я, кладя шар сантиметров двадцати в диаметре в углубление подставки, где он легко и свободно вращается. — Интересная карта. Явно не мира, а какого-то места. Из-за шарообразности по ней трудно ориентироваться. Перенести бы на бумагу.

Зубейда подкралась ко мне сзади, обхватила руками за шею и прижалась щекой к моему виску.

— Я перенесу, — пообещал Бахтияр и раскрыл книгу, принесенную с собой. — Перед нами карта Давида, утерянная еще четыреста лет назад. Ее история, происхождение туманны и неясны. Есть только старый рисунок со слов видевших ее. Вот он. Видите? И шар, и жук. Говорится, что карта состоит из четырех жуков, хранящихся у четырех жрецов, и указывает на место, где скрыт вроде бы какой-то арамейский храм. Что за храм, зачем, кому посвящен — неизвестно. Кто обладает этой картой, может беспрепятственно войти в храм, и хранители его не тронут. Что за хранители — тоже неизвестно. Два года назад я сразу узнал жука и купил его у старьевщика. Откуда эти жуки в Багдаде — тоже непонятно. Когда они пропали, Багдада еще не было. Последнее, о чём упоминается в этой книге, — так это то, что на карте должны быть письмена, а я их не вижу. Может быть, я рано обрадовался и это не та карта?

— Та, Бахтияр-хаджи, письмена внутри, — успокоил я его. — После того, как вы перерисуете карту на лист, можете разобрать шар и прочесть письмена, — и я показал ему, как шар и подставка разбираются.

— Ахмед, я тогда беру карту и бегу домой изучать ее.

— А ужин?

— Какой тут может быть ужин? Приходите завтра ко мне.

Мы уложили всё в мешок, и Бахтияр умчался, словно за ним по пятам гнались неведомые, но злющие арамейские жрецы.

— Теперь всю ночь не приляжет, — посочувствовала отцу Зубейда. — Ахмед-ага, вы с нами ужинать будете?

— Давайте с вами. Вот досада-то! Куклой-то мы перед Бахтияром так и не похвастались, — заводя механизм, с сожалением пробормотал Ахмед. — Хотя ему сейчас совсем не до кукол, пожалуй.

* * *

Бахтияр поработал на славу. И карту аккуратно и точно перерисовал, и письмена перевел. Письмена и в самом деле оказались арамейскими. Правда, толку от перевода вроде никакого. Как пересказал Бахтияр, в письменах всё какое-то путанное. Похоже на не раз переписанное разными людьми предание. Когда каждый пересказчик переосмысливает предыдущего и добавляет что-то свое. Получилась бессмысленная для нас словесная каша с упоминаниями каких-то подземных дворцов и то ли веселых, то ли веселящихся богов. У арамейцев не было веселых богов. Да и подземных дворцов они не строили.

— Бахтияр-хаджи, а нет ли каких-нибудь рисунков арамейских храмов? — поинтересовался я и получил посмотреть два свитка с картинками.

Внушительные строения без декоративных излишеств. Вот, оказывается, где истоки конструктивизма в архитектуре! Если не считать барельефов лиц и фигур, которых в конструктивизме нет.

Карта на бумагу скопирована отлично. Есть реки, горы, группы деревьев и даже поселения. На краю гор какой-то знак, обведенный квадратиком. И относительно карты больше ничего. Нарисованный фрагмент местности слишком мал, обрезан со всех сторон, и нет никаких ориентиров, чтобы понять, где эта местность находится. С равным успехом она может находиться в Египте или Китае. Единственное, что привязывает карту Давида к Передней Азии, — так это арамейские письмена. Так и Азия, хоть и Передняя, но всё равно необъятна.

— Да, вот и всё, — с сожалением произнес Бахтияр, — что удается извлечь из карты Давида. Совсем мало. Вот внизу ее есть еще какой-то план. Похоже, не строения — стены не показаны. Это характерно для планов подземелий. План-то подробный, но это нам ничего не дает. Жаль. Что делать, Сержи-сахеб, не всегда везет в поисках интересного. Вы и моего жука тоже забирайте. Пусть всё вместе будет. И карту тоже берите. Вдруг что-нибудь похожее вам всё же встретится. А мне не нужно. У меня память хорошая.

— Ну, что, Ахмед, — выйдя из дома Бахтияра, обратился я к спутнику, — приключение-то, наметившееся на базаре у старьевщиков, на грани срыва. Надо собрать всех и подумать. Вдруг кого-нибудь осенит счастливая мысль?

— Ты давай иди тогда к Синдбаду и скажи, чтобы позвал Абу, а я пошлю Али-Бабу к Аладдину и Шехи. Встретимся у Синдбада.

* * *

Стою у рулевого бревна и со скукой глазею по сторонам. Ахмед давно здесь и в капитанской каюте проводит среди Багдадского вора разъяснительную работу. Абу решил вложить ворованные деньги в легальный бизнес. И теперь Ахмед втолковывает ему, почему он в свою торговлю краденых денег никогда не пустит.

Вон Аладдин показался. Машет рукой. Отвечаю тем же. Из-за угла показались носилки мощностью в две негритянские силы. Шехерезада решила прибыть сегодня с шиком. Али-Баба идет рядом и о чём-то переговаривается с нашей новоявленной богиней долины Хал.

— Что это за штука? — интересуется Шехерезада поставленной в середину стола картой Давида, с любопытством вращая шар пальчиком.

— Это карта Давида, как утверждает Бахтияр-хаджи. Она указывает на местонахождение какого-то древнего храма или чего-то такого вроде храма. Не так-то всё было гладко, когда я собирал ее по частям в разных местах. Предначертания судьбы всё время мешали мне осуществить ожидания и намерения.

Синдбад громко, скептически хмыкнул.

— Ты что, Синдбад, сомневаешься, что существуют предначертания судьбы?

— Нет, нисколько не сомневаюсь. Продолжай про непосильные трудности.

Описание всего, что произошло вслед за моим посещением старьевщиков, не заняло и часа.

— Вот мы на сегодня и имеем карту, которую неизвестно к каким землям приложить. Имеем и вот эту бронзовую штуку, которую хранители храма могут потребовать предъявить на входе. Имеем также малопонятный перевод с арамейского о каких-то подземных дворцах и смеющихся богах.

Карта пошла по рукам.

— Шехи, мы тут подумали: а может, среди твоих преданий и легенд найдется какое-нибудь упоминание о карте Давида, подземных дворцах и смеющихся богах?

— Сейчас поищу. Вот. Есть история про двух дервишей.

Встречаются два дервиша — старый и молодой — на берегу Тигра как раз посреди пути между Басрой и Багдадом. Старый идет сверху реки, а молодой — с низовья. И вот между ними произошел следующий разговор:

«— Откуда идешь? — спрашивает молодой.

— От храма Давида, — отвечает старый.

— Что-то я не слышал о таком храме, — признаётся молодой дервиш.

— Это еще что, — получает он в ответ, — я не только о нём не слышал, но и не видел никогда. Мне вдвойне обиднее.

— Как же так? Не слышал и не видел, а говоришь, что от него идешь.

— Эх, молодежь, куда бы ты ни пошел, ты всегда будешь оставлять за спиной то, что никогда не видел и о чём никогда не слышал».

— Вот такая история к чему-нибудь подходит?

Все по старой привычке обернулись было к Ахмеду, но мигом опомнились и по новой привычке уставились на меня.

— Побойтесь Аллаха, друзья! Что вы на меня смотрите? Самим трудно догадаться, что ли? Старый дервиш, видно, из тех мудрецов, которые знают о том, что Земля круглая. Откуда ты ни иди — у тебя за спиной всегда будет что-то, чего ты никогда не встречал и о чём не слышал. Впрочем, перед тобой будет то же самое. А храм Давида наверняка в мире какой-нибудь найдется, и даже не один. Слышал ты о нём или нет — в любом случае ты будешь идти от какого-нибудь из них.

— Когда ты объяснишь, Серж, действительно, всё оказывается очень просто. Но не у всех же твоя голова. Ты уж постарайся не возгордиться, — укорила меня Шехерезада.

— Не беспокойся. Не возгоржусь. Это я вас просто подразниваю. Так что в этой истории храм Давида либо совершенно ни при чём, либо храм Давида выше по течению того места, где встретились дервиши. Это если старый дервиш слукавил, что о храме Давида ничего не знает.

— Выше, выше по течению, — пробормотал про себя Синдбад, всё еще разглядывая лист с картой. — Нет, нету ничего похожего. — И тут же напрягся, словно узрел перед собой что-то небывалое. — Шайтан меня побери! Ну и жулики же эти арамейцы!

— Что, что? — засуетились все.

— Они карту вывернули наизнанку.

— Как наизнанку?

— Эту карту нужно в зеркале смотреть. Вот, глядите, — и Синдбад, подойдя к окну каюты, повернул лист лицевой стороной к солнцу и ткнул пальцем в просвечивающийся рисунок. — Вот здесь будет Багдад.

— Надо же! — воскликнул Ахмед. — Шайтан и меня тоже побери! Мы ведь только что оттуда! Вот Шахтиярский лес. Вот Диала, а квадратик со значком как раз на долине Хал.

— Значит, храм с каменным ликом. Там вроде бы больше ничего нет.

— Может, и да, — согласился Ахмед, — но вазир Ахмат говорил, что он пустой и даже статуй богов нет.

— Ладно, есть статуи или нет статуй — всё равно нужно узнать, арамейский это храм или нет, — подытожил я, устраиваясь с блокнотом и карандашом за столом.

Рисунок скалы с ликом и распахнутыми дверьми получился по памяти вроде бы похожим на то, что мы там видели. Шехерезада стоит за спиной и дышит мне в затылок.

— Ну, как? Похоже?

— Очень. А зачем это?

— Покажу Бахтияру-хаджи. Вы никуда не расходитесь, а я схожу и дам посмотреть ему.

Бахтияра дома не оказалось. Пришлось искать медресе Акбара. Путем расспросов нашел. Бахтияр оказался занятым с учениками, но увидев меня, сразу понял, что что-то случилось, и подошел.

— Мы, кажется, нашли храм, Бахтияр-хаджи. Карта оказалась хитрая. Она — зеркальное отражение того, что есть на самом деле. И даже больше того — мы знаем, где храм, и даже сами видели его снаружи. Вот, посмотрите. Это то, что мы видели. Оно может быть арамейским?

— Вырублен в скале? Это необычно для арамейцев, но скальные храмы не противоречат никакой религии. А вот такое каменное лицо у них очень часто встречается. Интересно было бы посмотреть, что там внутри.

— Ничего. Храм заброшен сотни лет назад. Мы в него не заглядывали, но местные жители говорили, что там пусто, мрачно и даже статуй нет. Хотя по всем признакам, когда-то были.

— Тогда там и смотреть нечего. Место точно совпадает с картой?

— Точно.

— Тогда под подземным дворцом, наверное, и имеется в виду вырубленный в камне. Он тоже не построенный на поверхности. И далеко он от Багдада?

— День пути по воде.

— Далековато, а то я с удовольствием посмотрел бы, хотя бы и на пустой.

На корабле Синдбада всё готово к обеду, и у всех хватило терпения дождаться меня. Поскольку обед не был запланирован для гостей, то нам пришлось довольствоваться обычной матросской пищей. Ничего, вполне даже сносная еда.

— Похоже, что приключение в этот раз обошло нас стороной, — со вздохом сожаления произнес Аладдин. — А я с удовольствием бы развеялся.

— Да? А у меня вот ощущение, что во всей этой истории не сходятся концы с концами, — ответила на это Шехерезада. — Веселящихся богов что-то нет, о которых говорится в письменах на жуках.

— Верно, — подтвердил Ахмед. — Бахтияр говорит, что у арамейцев таких богов не было и стало быть, в храме под каменным ликом их не существовало. Где они тогда?

— И у меня есть некоторые сомнения, — добавил я. — Вряд ли у арамейцев храм и дворец были одним и тем же понятием. Слишком разные это вещи. В письменах на жуках речь о подземном дворце или дворцах, а не о храме.

— И еще есть одно странное обстоятельство, — добавила в кучу сомнений Шехерезада. — Жуки, жрецы и хранители. С одной стороны, жрецы — это служители храмов, а не дворцов. С другой стороны — ты, Серж, говорил, что в книге Бахтияра упоминается, что карта Давида открывает вход в храм. В том храме, который мы видели, открывать нечего. Он и так открыт. Это наводит на мысль, что должна быть и еще другая дверь — закрытая, и около нее должны быть какие-то хранители. Каша какая-то. В книге Бахтияра — храмы, а в письменах на карте Давида — дворцы. В непонятной мешанине всегда есть шанс ухватиться за ниточку приключения. Правда, Синдбад?

— Когда отплываем? — спросил он.

— Можно прямо сейчас, — ответил Ахмед, — но мне нужно сходить распорядиться о делах и сказать, что нас с Сержем какое-то время не будет. Аладдину и Али-Бабе тоже нужно домашних предупредить.

— Учтите, что луны уже нет.

— Так сегодня успеем дойти до Диалы. Там станем на ночь, а завтра еще засветло будем в Хале.

— Давайте, но только по-быстрому. А я пока команду расшевелю. Да, Зубейду не забудьте. Сейчас халифа не встретим.

* * *

К скалам Хала приблизились до вечера следующего дня. Синдбад умудрился довести свой корабль аж до самых гор. Глубина Диалы и здесь подходящая, но вот с шириной реки как раз не очень здорово — едва будет две длины корабля. Не развернуться с помощью руля и парусов. Привязали канаты к носу и корме. Матросы, таща канаты по берегам в разные стороны, развернули судно почти на месте и зачалили за ближайшие деревья. Только после этого мы двинулись к пещере.

Жернов ворот пещеры задвинут, но не заперт изнутри. Откатили, вошли и закатили обратно. Зажгли пару светильников и пошли вглубь. Зубейда с интересом рассматривает картины на стенах. Ворота на выходе заперты, но перед ними снаружи поставлен караул из двух стражников. Погремели воротами — и стражники подошли. Один из них нам уже знаком и нас он тоже сразу признал. Отпер ворота — и мы вошли в долину.

— Вазир Ахмат предупредил всю стражу, чтобы вас и тех, кто с вами, впускать и выпускать беспрепятственно, — сообщил наш знакомец.

— А почему караул внутри, а не снаружи перед скалами?

— Вот построят будку для стражи — и переберемся туда. Но на ночь мы всё равно ходим и запираем наружные ворота.

Вечер. В долине тишина и покой. Площадь перед храмами совершенства пуста и таинственно прикрыта тенью гор. Сидим на скамейках и умиротворенно молчим, глядя, как в городских домах зажигаются разноцветные окна. Зубейда бродит по площади и читает надписи на храмах. Хотя они уже едва видны. Потом долго стоит перед скульптурой.

— Шехи, как это здорово, — тихо говорит Зубейда, присаживаясь рядом с божеством долины Хал.

— Мне тоже так кажется, — без ложной скромности соглашается наша сказочница. — А ты обратила внимание, как моя поза в камне изящна и утонченна?

И опять молчание путников, очарованных долиной.

Первым делом добрались до дома знакомой нам расторопной вдовы и устроились с ночлегом и пищей. Ужин нам подали опять буквально через полчаса.

* * *

Утро началось с того, что в дом пожаловал вазир Ахмат и составил нам компанию за столом.

— Как старейшины восприняли события последних дней? — поинтересовался у него Ахмед.

— Стоически и с удовлетворением, — улыбнулся Ахмат. — Можете на них положиться.

— Вопрос еще и в том, как люди отнесутся к вдруг ожившим символам религии. Одно дело, когда это абстрактный символ, а другое — когда живое существо.

— Вот это нас тоже беспокоит, — признал Ахмат. — Не будем ничего торопить. Ведите себя не как символы, а как обычные люди. Постепенно всё само утрясется.

— Мы так и собирались делать. Но вас, вазир, вроде бы еще что-то беспокоит?

— Да. Ведь мы расстались всего два дня назад — и вот вы опять здесь. Не случились ли чего?

— Нет-нет, всё хорошо. Просто нас заинтересовал древний храм в скале. Мы показали рисунок каменного лица нашим учёным, и они сказали, что это арамейский храм. Но арамейские храмы, вырубленные в скалах, никому еще не встречались. Мы хотели бы этот внимательно осмотреть, зарисовать, описать.

— Нет никаких препятствий. Я распоряжусь, чтобы в храм доставили факелы, светильники и несколько кувшинов масла для них.

Двери в храм противно заскрипели, когда мы их распахивали настежь. Массивные кованые петли створок почти сгнили, но еще держатся. Древесина тоже носит следы давнего времени. Стала рыхлой и ноздреватой, но еще не рассыпалась в пыль — может быть, лишь потому, что это, вероятно, ливанский кедр. Да и растет он не так уж далеко отсюда.

Внутри буквально в нескольких шагах от дверей уже темно. Видны только несколько ближайших колонн. У входа грудой свалены факелы. Стоят несколько медных светильников и больших кувшинов с маслом. Зачем столько масла приказал принести сюда Ахмат? Хотя позже нам его оказалось и маловато.

Запалили два факела, несколько взяли с собой и двинулись вперед, осторожно ставя ноги, чтобы сильно не поднимать пыль. Колонны, колонны, колонны… Здоровущие и украшенные узорной вязью. Кое-где между колонн — возвышения, где, наверное, раньше стояли статуи. Шагов через пятьдесят уперлись в стену, вдоль которой целый ряд возвышений. Вдоль стены также и несколько напольных каменных светильников высотой метра по полтора. Масло в них давно сгнило, а фитили истлели. Статуй-то нет, а вот барельефы остались, ибо вырублены прямо в стене. Сцены на барельефах изображают какие-то бурные, но, похоже, не военные события. Нам их суть непонятна. В правом и левом концах стены проходы куда-то дальше.

— Нам надо зажечь светильники здесь, а потом уж пойдем в проходы, — высказал ценную идею Ахмед. — Али-Баба, возьми с собой Аладдина и сходите к вазиру, попросите толстых фитилей побольше и щеток или больших кистей с короткими и длинными ручками. Надо с изображений пыль смахнуть.

Пока посланные бегали с поручением, мы с Синдбадом подтащили кувшины и залили в светильники масло. Абу с Ахмедом таскали за нами свет, а Шехи ахала по поводу запущенности помещения. Зубейда бездельничала. Посланцы оказались быстроногими, вазир — скорым на снабжение, а фитили — как раз такими, какие нужны. Стена осветилась по всей длине, но ненадолго. Только тронули вековую пыль, как ее облако прямо-таки поглотило ближайшие светильники. Али-Баба с какой-то метлой пронесся вдоль стены, сбивая шапки пыли с барельефов. После чего нам осталось лишь поскорее выскочить наружу и ждать, когда пыль осядет на пол. Вряд ли от этого на полу пыли станет заметно больше.

От дверей света у стены вообще не видно. Зато рядом с нами появилась любопытствующая стайка мальчиков и девочек из медресе. Через полчаса пыль осела и стена осветилась желто-красным светом. Еще раз прошлись щетками по барельефам. Теперь наружу не выбегали. Перетерпели очередное — не такое уж и ужасное — возникновение серого облака.

Появился вазир Ахмат в сопровождении двух старейшин. Постояли, полюбовались на стену, посмотрели через мое плечо на наброски, которые я делаю в блокнот, и, посовещавшись между собой, удалились. Не прошло и получаса — подъехали две повозки с большими бочками воды. Вслед за ними целая армия мальчиков и девочек, вооруженных метлами, тряпками и ведрами, ринулась на штурм храма. Внутри сразу стало людно, шумно и совсем не мрачно. Загорелись еще светильники в разных местах громадного зала. Видимо, мобилизовали подчистую всё медресе. Кроме стариков. Хотя нет. Вот один из них идет к нам — Сулейман-ага. Обращается к Шехерезаде:

— Шехерезада-ханум, мы все пристыжены вами и вашими друзьями, а мне стыдно вдвойне как наставнику молодежи. Чему мы можем учить, если не понимаем, что за своей историей нельзя забывать чужую и пренебрегать ею. Вы нам об этом напомнили. В медресе не будет занятий, пока мы не приведем этот древний храм в порядок. Располагайте нами, как вам будет угодно.

— Мы очень тронуты вашими словами, уважаемый Сулейман-ага, и с благодарностью примем вашу помощь, — ответила наша премудрая Шехи, и мы двинулись дальше вглубь.

Боковые проходы ведут в залы поменьше. Это как бы цепь из трех залов, параллельных барельефной стене главного зала. За ними еще одна такая же цепь. Барельефы или горельефы есть везде, но только на одной стене. Похоже, что восточной. Всего шесть малых залов и один большой. Статуй тоже нет и в малых залах, но светильники есть. Масло уже кончается. Нужно просить еще. Да и уборка вряд ли закончится сегодня. Хотя молодежь с метлами и тряпками уже начала перетекать из главного зала в малые.

— Знаешь что удивительно здесь, — говорит мне Ахмед, — воздух. Замкнутые помещения, а воздух свежий. Масло горит, а копоть куда-то уходит, и дышать труднее не становится. Как это может быть?

Поразительно предусмотрительный и энергичный человек вазир Ахмат. Мы выбрались наружу передохнуть, а тут уже расставлены столы и суетятся кухарки, чтобы накормить армию молодых и прожорливых трудящихся. День уже перевалил за половину, но при такой организации уборку могут закончить и сегодня.

— Мы, похоже, сейчас тут лишние, — предположил Синдбад. — Может, не будем путаться под ногами, а завтра придем и спокойно обшарим весь храм?

* * *

Так и сделали. Пришли завтра и принялись обстоятельно шарить. Зажгли везде светильники. Но как ни шарили, так ничего нового и не нашарили. Никаких признаков ни дворцов, ни хранителей, ни смешливых богов. Погасили светильники, вышли на площадь и уселись перед памятником некоторым из нас.

— Да-а, — протянул Ахмед, — было интересно и приперлись мы сюда не зря, но всё же, как ни крути, а ждали мы большего.

— Ждали, — подтвердила Шехерезада, — но всякое бывает. Хранители могут уйти, смешливых богов можно куда-нибудь утащить. Только вот дворцы вряд ли куда утащишь. Не понимаю. Арамейцы нас надули, что ли? Или это мы сами себя надули предположениями и догадками?

— Что делать — пошли домой собираться, — со вздохом сказал Синдбад.

Поблагодарили вдову серебряными монетами за кров и стол. Я складываю в сумку жуков, а Шехерезада свертывает карту. И тут она этак спокойненько нам говорит:

— Арамейцы-то, похоже, — всё же честный народ. Были. Это мы сами себя чуть не надули, собираясь сейчас домой. Считать совсем разучились.

И в самом деле — на плане подземелья на карте ясно видна наша полная несостоятельность в арифметике.

— На карте-то десять залов, а мы видели только семь. Как это мы с вами обмишурились, мальчики? А? Вот большой зал, а за ним не два, а три ряда по три зала. Причем если два ряда залов, которые мы видели, можно бы назвать малыми по сравнению с главным, то залы третьего ряда должны быть подлиннее малых. Нам никому и в голову не пришло пересчитать залы на плане. Сколько есть — столько и есть. Только сейчас мне бросилось в глаза, что рядов на плане вроде бы больше, чем мы видели в натуре. Вот видите? По плану проход в третий ряд залов находится в последнем, среднем зале, в котором мы были. Надо опять идти шарить.

Мы не стали доказывать Шехи, что видимое ею на карте — оптический обман зрения, и послушно пошли обратно в храм. Захватили с собой запас осветительных приборов и питания к ним и двинулись вглубь, зажигая по пути светильники. Вот и средний зал из последних. Барельеф какой-то церемонии наверху, а под ним три арочные ниши высотой метра два и глубиной сантиметров по тридцать. На фронтальных стенках ниш — замысловатые, вдавленные изображения в форме солнца. Между нишами из стены выступают на полметра два постамента примерно метровой высоты и примерно также метр в ширину. Прикрыты невысокими плитами такой же длины и ширины.

— Если хранители стояли здесь, то, наверное, как раз на этих постаментах. Мальчики, надо двигать стену.

В самом деле — стену в центральной нише, по обе стороны которой постаменты, наверное, можно сдвинуть. Фронтальная стенка ниши не монолит с горой. Есть щель по всему периметру, в которую можно просунуть лезвие тонкого ножа. Пихаем туда-сюда — не шелохнется. Однако Шехи сегодня просто в ударе.

— Мальчики, а мы с вами что-то уж совсем поглупели. Нам сказано, что хранители пропустят обладателя или обладателей карты — жрецов, а мы жуков в доме у вдовы оставили. Правда, я не вижу, куда можно было бы их приткнуть, но надо поискать. Мне что-то подозрительны вот эти плиты, которые зачем-то лежат на постаментах. Попробуйте-ка вот эту подвинуть.

Двигаем. Тяжелая, зараза, но сдвигается! За ней в вертикальной стене два углубления, а в постаменте перед ними по две продолговатые ямки. Причем пары ямок не на одной линии относительно друг друга. Под второй плитой обнаруживается то же самое.

— Вы знаете, — говорит Ахмед, — я думаю, Храм ловкости и хитрости нужно забрать из покровительства Абу и передать под покровительство Шехи. Толку больше будет. А то он совсем потерял навыки в разгадывании секретов. Всё равно его не устраивает, что в Храме ловкости не учат воровству.

— Ты что, Ахмед, упал что ли? Лишить меня признанного духовного наследия? — возмутился Багдадский вор.

— Тогда беги за жуками. Чтобы хоть какая-то польза от тебя была.

— Так бы и говорил. А то, видишь, запугивать принялся!

Абу унесся за жуками, а Синдбад сунул руку в углубление в стене.

— Там что-то ходит туда-сюда, — сообщил он.

— Наверное, жуки играют роль выступов и впадин бородки ключа, — предположил я. — От того насколько глубоко жук надавит на это «туда-сюда», зависит, откроется замок или нет. А углубления на постаменте фиксируют положение жука.

Конечно же, я не проговорился, что такие глубокие познания в замочных делах древних храмов я почерпнул из голливудских приключенческих фильмов. Не мешает лишний разок показать себя шибко умным!

Гремя жуками в мешке, принесся Абу. Бронзовые мошки точно стали на свои каменные места. Ничего не произошло. Ни скрипа, ни грохота, ни шелеста, и стена тоже не поехала в сторону, как в кино. Голливудские сценаристы и режиссеры совершенно не знают правды жизни древних тайников. Синдбад пихнул стоящую в нише плиту — и она спокойно покатилась влево. Совсем как жернов у входа в пещеру. Только вот этот жернов катается в глубокой щели в полу. Поэтому, когда дверь закрыта, и не видна ее дисковая форма. За дверью открылся темный зев входа в таинственную неизвестность. Зубейда вцепилась мне в руку и прижалась к плечу.

Зажгли факелы и, затаив дыхание, мы влились в темноту. Сказать, что мы замерли от увиденного, было бы сильным приуменьшением действительного. Нет — мы просто на какое-то время окаменели. А когда очнулись, то бросились оживлять напольные светильники, стоящие тут и там. Тогда зал метров двадцати в ширину, метров сорока в длину и метров семи высотой предстал перед нами во всём своем красочном великолепии и блеске золота. Нет, не золота в виде сокровищ. Золота в виде декора стен, колонн и украшения статуй. Пыли почти нет. Да и откуда ей взяться в запертом помещении?

Да, это не храм. Это и в самом деле дворец или, вернее, кусочек дворца. Вы видели когда-нибудь в храме хохочущего от души Будду? А Шиву? А вообще, кого-нибудь из улыбающихся, смеющихся и хохочущих двуруких и многоруких буддийских, индуистских божеств? Не видели! А они вот — перед нами! Хотя насчет отсутствия известных улыбающихся богов я, наверное, малость погорячился. Многие статуи религий юго-восточной Азии загадочно улыбаются, но не более того. Нигде вы не встретите изображения Будды, осклабившегося настолько, что все зубы можно пересчитать. А здесь он есть, и при этом в золотых одеждах. Лицо, открытые части тела мастерски выполнены в телесном цвете. И так все скульптуры. Мужские и женские. Не все в золоте, но это их не портит. Краски сочные, словно только что нанесены. Красота стен, потолка и колонн — это отдельный разговор о роскоши и изяществе одновременно.

Мы бродим среди этого сказочного великолепия, совершенно позабыв о времени и внешнем мире. Может быть, мне и в самом деле посчитать зубы у Будды? Вдруг в их количестве и кроется его божественность? Не достать, пожалуй! Подбородок Будды расположен выше моей головы где-то метра на три. Но в зале не только статуи. Тут множество и других предметов. Столы и столики с инкрустацией, стулья и кресла, шкафы и шкафчики, ширмы и ширмочки, посуда и статуэтки. Взять или не взять что-нибудь с собой? Взять или не взять? Вот в чём вопрос! Я возьму — и другие начнут брать. Вопросительно взглядываю на Ахмеда. Тот качает головой. Не будем брать, но потрогать и рассмотреть можно. Не музей, чай, и мы не экскурсанты, а естествоиспытатели. Говорю громко:

— Трогать можно, но только осторожно и в карманы не совать.

Абу обиженно бурчит в ответ что-то неразборчивое. В конце концов всё-таки собираемся в середине зала.

— Какая чарующая красота, — шепчет мне на ухо Зубейда.

— Куда пойдем? — спрашивает Синдбад, — направо или налево?

— Давайте налево.

И двинулись в левый проход, таща с собой кувшины с маслом и фитили.

Вы видели когда-нибудь хохочущего до колик в животе каменного фараона? А веселящегося, как и Будда, от души Осириса — бога возрождения? А его сестру и жену Исиду, стыдливо прикрывающую ладонью смеющийся рот? А бога умерших — Анубиса с шакальей ухмылкой во всю оскаленную пасть? Противное, кстати, зрелище с Анубисом-то! А сидящую и нагло улыбающуюся черную кошку величиной с тигра? Не видели и никогда не увидите! Такая картина доступна только пытливым и отважным. Да и то не всем. Но всё удивительное, конечно, перебивает лукаво подмигивающий сфинкс. Вот уж, действительно, судьбы отгадчик! Дает понять, что судьба такая штука, что ее предначертаниям не очень-то можно верить.

Стены зала до самого потолка покрыты красочными изображениями сцен жизней и казней египетских, а также бесконечной вязью иероглифов. И здесь тоже полным-полно предметов быта, культа и искусства. Ходим и рассматриваем эти богатства. Вот красивая и внешне прочная табуретка. Присесть, что ли? Потрогал — и она жалобно заскрипела. Нельзя, мол. Ну, нельзя, так нельзя. Потерпим.

— Ну, как впечатление? — спрашивает всех Ахмед.

— Сам понимаешь, что тут больше, чем впечатление, — отвечает Шехерезада. — Слов для выражения этого еще не придумали. Идем дальше?

Вы видели когда-нибудь не кого-нибудь, а самого грозного Зевса высотой с двухэтажный дом в состоянии «зашелся от смеха»? Что его рассмешило, непонятно, но и его жена Гера вторит мужу без стеснения. Что уж тут говорить об остальной олимпийской компании, ржущей впокатуху! Нет, конечно, античные боги были где-то и иногда веселыми, но не до такой же степени, чтобы чуть не валиться с ног! Зал здесь тоже великолепен и насыщен предметами. Греческий орнамент пола с картиной моря и весельных кораблей с глазами, выложенной из мозаики. Расписной потолок и многоцветные фрески стен, розовый и белый мрамор, тонкость обработки деталей скульптур создают колорит покруче, чем на вилле Александра или Фульвия! Правда, моим спутникам не с чем сравнивать.

Усаживаемся на мраморные кушетки и наконец даем отдых ногам, любуясь окружающей прелестью.

— И что будем со всем этим делать? — интересуется Али-Баба.

И в самом деле. Вся эта фантасмагория и гротеск не может быть предметом культа. Не зря же увиденное нами не повторяется нигде. Кто, когда, и как создал всё это? Какие же колоссальные возможности потребовались! Даже просто для того, чтобы доставить нужные материалы со всех концов света. Зачем?

— Ничего не будем делать. Это всё не наше. Пусть себе живет как есть.

— Я имею в виду, что опять запрем и уйдем?

— Вряд ли это разумно. Такой красотой люди должны любоваться. Хотя бы и не очень многие.

— Согласен с Сержем, — поддержал меня Ахмед. — Пусть смотрят. Народ в долине хороший и обычаи добрые. Надо позвать сюда вазира и старейшин. Пусть примут это добро и присматривают за ним. Свет гасить не будем.

После прохлады подземелья на скамеечках храмовой площади даже и жарковато. Аладдин побежал за вазиром Ахматом. Тот не заставил себя ждать.

— Мы тут, вазир, — сказала ему Шехерезада, — случайно обнаружили еще три подземных зала, и они не совсем пустые. Нам бы хотелось, чтобы вы со старейшинами взглянули на них.

— Не совсем пустые?

— Да, там есть кое-какие интересные мелочи.

— И совершенно случайно вы их обнаружили?

— Ну, как бы да.

— Понятно. Сейчас я всех соберу, — и Ахмат резво побежал по храмам.

Минут через двадцать мы ввели местную власть, науку и одновременно служителей культа в зал Будды, а сами удалились в греческий зал. Всё-таки сидеть лучше, чем стоять. Ждали мы их больше часа. Успели даже обсудить, рассказывать ли об этом чуде света Бахтияру или нет.

— С него будет достаточно и моих рисунков в храме. А то, что находится здесь, культового, религиозного значения не имеет. Мне даже почему-то кажется, что, несмотря на старину, и исторического тоже. Если мы расскажем Бахтияру об этом, то он будет в полном замешательстве. А если увидит — то и в помешательстве.

— Вот этого не надо, — попросила Зубейда.

— Чего не надо?

— Замешательства и помешательства. Достаточно и того, что я в замешательстве и чуть не в помешательстве от увиденного.

— Значит, не говорим?

— Не говорим.

Оглядываясь по сторонам, в греческий зал вошла местная элита с выражениями одновременных восторга и растерянности на лицах.

— Нет слов! Мы поражены! И что вы со всем этим богатством намерены делать? — спросил нас Ахмат.

— Ничего, — ответила Шехерезада. — Оставим вам для сохранения и любования. То, что вы видите, не предметы религии, хотя в чём-то на них и похожи. Но вот красота необыкновенная! Она может быть предметом преклонения. Так что берегите ее. Неплохо было бы сделать и здесь, во дворце красоты, уборку, как вчера там — в храме религии. Только очень осторожно. Предметы очень старые, и от небрежного обращения некоторые могут рассыпаться. Пойдемте, мы покажем вам, как открываются и закрываются двери.

Показали, получили уверения, договорились, что можем приходить сюда полюбоваться с друзьями, и отправились к вдове опять — собираться домой. Хотя что собираться-то? Уже всё было собрано, и жуков не нужно с собой тащить. Проходя через храмовую площадь, я остановился и сказал:

— Вы, пожалуй, идите к вдове за нашими вещами, а я загляну в Храм науки, попрощаюсь с джинном. Встретимся здесь на площади.

Джинна не пришлось даже искать. Его защитная колба стоит на самом видном месте в пустой комнате, на которую мне указали ученики медресе. Прикрыл за собой дверь и постучал костяшками пальцев в стекло. Никакого ответа — не слышит. Достал монету и постучал позвучнее. Выглянул из горловины. Что-то спрашивает. Я показываю знаками, что ничего не слышу. Пришлось ему вылезать наружу в виде благообразного старичка.

— Что тебе опять нужно, хитроумный, но докучливый Сержи-сахеб? Чего тебя так тянет ко мне? До осени терпения не хватает?

— Да вот, понимаешь, какая штука. Мы тут рядом в подземном храме обнаружили три комнатушки, до верха набитые самыми разными смеющимися богами. Твоя работа?

— Комнатушки, говоришь? И притом доверху? Было такое дело, но очень давно. Лет с тысячу тому будет. Владел лампой один чудак. Путешествовать любил и много где побывал и чего повидал. Повелел мне вот такое сделать для него на память о виденном, но чтобы весело было. Я сделал. Доволен он был ужасно. Жил, кстати, этот чудак здесь, в долине.

— А карта Давида?

— Какая карта? Какого Давида?

— Понятно. Значит, карту Давида этот чудак сам состряпал. Карта Давида — это такая штука, по которой веселые комнатушки найти можно.

— A-а, я тут ни при чём. Может, ты хочешь, чтобы я всё убрал, раз хозяина нет?

— Нет-нет! Ни в коем случае! Разве можно такую красоту уничтожать? Так здорово у тебя получилось! Пусть люди любуются!

— Плохо не делаю, — самодовольно заявил джинн.

— Но вот тысяча лет — это всё-таки очень много для сохранности красоты. Там некоторые предметы совсем обветшали. Подновил бы.

— Ну, это несложно. Загляну как-нибудь — освежу. Всё, что ли?

— Всё.

— Суетливый же ты однако, хитроумный Сержи-сахеб. И всё не для себя. Прощай. До осени, — и растворился в воздухе.

На площади меня уже ждут. Вазир Ахмат проводил нас до самого выхода во внешний мир. Погрузились на корабль и в середине следующего дня прибыли в Багдад. Когда Багдад уже показался в виду, Ахмед сказал:

— Не знаю, как ты, а мне уже пора бы вернуться в Питер. Уже два дня прогулял на работе. Ничего не скажут, но всё же как-то неудобно. Сегодня уж ладно, но завтра утром я уйду.

— Тогда и я с тобой. Ты вот что скажи. Почему ты так держишься за жилконтору?

— Сам не знаю. Всё-таки, наверное, где-то я человек прошлого и привычки. Трудно объяснить. Мир наш питерский, советский и российский — это наш родной мир. Несмотря на все его издержки. Не знаю. Пойдем-ка скажем всем, что вечером встречаемся у меня.

Ахмед, Али-Баба и Зубейда отправились с корабля прямо в лавку, а я решил занести свои рисунки Бахтияру-хаджи.

— Очень, очень интересно, — произнес он, разглядывая рисунки. В самом деле — арамейский храм. Вы рисунки мне оставите?

— Конечно, но вот жука вашего я не могу вернуть. Так уж получилось. Хранители у храма теперь есть, и они упросили оставить жуков им в качестве реликвии. Мы не смогли им отказать.

— Ну и хорошо. Так, наверное, и надо.

На том и расстались. Придя домой, я сразу же подвергся решительному нападению.

— Это безобразие! Сколько времени вас обоих дома нет! Бабушка всего два раза мне куклу заводила. Вчера вечером и сегодня утром. Я не могу так долго терпеть!

— Ладно, ладно, Джамиля! Чтобы ты не расстраивалась, я заведу тебе куклу два раза подряд.

— Вот это очень правильно, Сержи-сахеб. Как же это называется? Дед как-то говорил. Ага, вспомнила! Искупление вины. Вот Зубейда домой вернется — пусть тоже два раза искупляет. Или искупывает? — и когда уходила, насмотревшись на танцующую куклу, сказала сама себе:

— Удачный сегодня будет денек.

Зубейда вернулась не просто так. Распахивала двери, а Ахмед и Али-Баба тащили за ней большой горшок с роскошным розовым кустом. Поставили его на террасе около двери в комнату Зубейды.

— Вот, пожалуйста, приходим в лавку — а там это стоит. Приказчики говорят, что куст приволокли игроки на Зубейду. Втащили в лавку и попросили передать Зубейде. Заявили, что ты разрешил. Было такое?

— Было, Ахмед, — спрашивали, можно ли сделать девушке что-нибудь приятное? Я разрешил.

— Тогда всё в порядке. А то в Багдаде с подарками чужим женщинам очень строго. Можно большие неприятности на свою голову накачать.

Вечернее пиршество ознаменовалось небольшой дискуссией по поводу того, можно ли наш поход считать приключением.

— Какое же это приключение, если ни трудностей, ни опасностей не было? — горячится Синдбад.

— Синдбад, трудности и опасности не есть единственная суть приключения, — пытается разъяснить ему Шехерезада. — Суть приключения — интересность, необычность.

— Тогда скажи: вот если на меня ночью на улице нападут грабители, то это приключение? Интересности-то тут нет никакой.

Шехерезада задумалась.

— Пожалуй, тоже приключение. Обычным делом грабеж не назовешь. Знаешь что, Синдбад, не дури мне и другим голову! Считай приключением хоть любую драку. А для меня приключение — всё, что заставляет сердце замирать, хоть от опасности, хоть от восторга. Второе предпочтительнее. Давайте я лучше вам какую-нибудь историю расскажу. Хотите про сметливого башмачника?

— Нет, про башмачника не надо, — отказался Аладдин. — Ведь нам теперь поклоняются, как богам. Расскажи что-нибудь божественное.

— Божественное? Божественное всегда скучно. Там шутки неуместны. За них можно и плетей отведать. Нет, не буду рассказывать про божественное, — и вдруг громко рассмеялась, словно вспомнила что-то свое, связанное с богами.

Когда расходились, Шехерезеда отозвала меня в сторонку.

— Мне нужна твоя помощь, Серж. Только вот не знаю, как начать.

— Напомнить мохнатому божеству о танцевальном долге?

— Вот-вот, именно. О танцевальном долге. С тобой, Серж, очень легко разговаривать. Ты без слов всё понимаешь.

— Какое время тебя устроит? Может быть, завтра после полудня на поляне?

— Давай завтра от полудня и часа два-три.

— Лодку достанешь?

— Конечно.

— Если что-то не сложится, то и послезавтра после полудня. Вдруг я его на месте завтра не застану.

— Хорошо. Спасибо.

Шехерезада чмокнула меня в щеку и ушла.

* * *

Утром мы с Ахмедом проводили Зубейду до лавки. Присели на дорожку, выпили чайку. Я поцеловал свое сокровище в лобик, носик, губки, ушко, шейку, и мы с Ахмедом нырнули в базарную толпу.

— Слушай, Ахмед, давай заглянем на минутку к старьевщикам. Вдруг опять что-нибудь интересное обнаружится.

— Давай зайдем.

Интересное обнаружилось. Везет мне что-то последнее время на старое барахло. Великолепная арабская астролябия. Чего на ней только нет! Капитан будет в восторге.

Прибыв в Дом, мы разделились. Ахмед натянул рабочий комбинезон и отправился в свою жилконтору, а я поднялся к себе домой. Правда, ненадолго. Оставил астролябию и перенесся в Римскую империю.

Как бы на девочек не натолкнуться! А то сразу будет не уйти. Не выходя из леса, двинулся к саду и, само собой, по закону подлости вместо Габора наткнулся на Антогору! Лежит на скамейке с закрытыми глазами и шевелит губами.

— Можешь не подкрадываться. Я тебя уже больше минуты слышу, — говорит она, раскрывая глаза.

— Я и не подкрадываюсь, — отвечаю я, целуя ее в щеку. — Ты что тут делаешь?

— Пытаюсь сосредоточиться. Пробую считать в уме.

— Получается?

— Получается. Надолго, Сергей?

— Думал, что минут на пять по делам.

— Да ты что! Разве так можно?

— А что делать? Обстоятельства заставляют. Но я без вас очень скучаю.

Помрачневшая было Антогора заулыбалась.

— Умеешь, Сергей, сказать приятное. Нам без вас тоже не очень весело.

— Знаешь, Антогора, мне бы как-то поскорее Габора найти. Очень нужен.

— Я его только что шуганула отсюда. Сосредоточиться мешал. Он к озеру пошел.

— Тогда и я к озеру.

— Значит, тебя не ждать?

— Не ждать, — и пошел к озерцу.

Габор в компании приятелей валяется на берегу.

— Привет, ребята!

— Аве, Сергей! Надолго?

— На минутку. Габор, есть дело. Отойдем.

Мы пошли по направлению к вилле.

— Я тут недавно видел Шехерезаду.

— Да? И как она там?

— Ничего, хорошо. Требует от тебя выполнения обязательства по части танцев.

— А что я-то? Я всегда готов! Это же вы тогда ушли раньше времени.

— Это неважно. Завтра после полудня в течение двух часов на той поляне. Дождись, а то мало ли что. От Багдада-то еще добраться надо.

— Понял. Но ведь знака приглашения там внизу нет.

— Знак приглашения в подземном зале ставится для всех. А для тебя одного знак приглашения — мои слова.

— Понял. Спасибо, Сергей.

— Тогда всё. Пока, неисправимый бабник! Не вздумай обидеть женщину.

И я углубился в лес, сопровождаемый веселым смехом фавна.

Вернувшись домой, снимаю телефонную трубку.

— Капитан, приветствую. Примете гостя? Иду.

Пряча астролябию за спиной, захожу вслед за Капитаном в его апартаменты.

— Кофе будешь?

— С удовольствием, — и пока он стоит отвернувшись, ставлю инструмент на стол.

Капитан оборачивается и сразу забывает о кофе.

— Что это? Ну-ка, ну-ка, вот так штука! Это мне, что ли?

— От нас с Ахмедом.

— Подожди-ка — я поближе рассмотрю. Арабские знаки. Так-так, уникальная вещь! Мне еще не встречались сферические астролябии с Востока. Вот это понятно — для широты и долготы, а вот это для чего? Да нет, это я не тебя, а себя спрашиваю. А вот это характерно для китайских инструментов тысячелетней давности. Главное, что она плавает в подставке и ее не нужно подвешивать для горизонтальности. Сложная конструкция. Сколько же ей лет?

— Да, наверное, с тысячу и будет.

— Просто чудо. И где это вы нашли?

— Сегодня утром на багдадской барахолке.

— Поразительно! Самые ценные вещи очень часто обнаруживаешь только в мусоре. Вот уж потешили страсть коллекционера! Вот уж потешили! Мне в отместку вам трудно будет что-нибудь равноценное придумать.

— Да ладно, там еще и не такое можно увидеть. Восток, сами понимаете. Я-то ведь еще и с деловым вопросом.

— Это там, в той комнате.

В той комнате груда мешочков. Пинаю слегка носком башмака — звенит.

— Отлично. Я телефончиком воспользуюсь? Аркадий Семенович? Да, я. Как у вас? У меня всё нормально. Хорошо. Понял. Через полчаса.

— Вроде там порядок. Есть пять миллионов. Надо незаметно мешочки к Стелле спустить. Не отсюда же отгрузкой заниматься! Я сейчас схожу на встречу, договорюсь о времени и месте обмена, а потом потихоньку потаскаем.

— Хорошо, договаривайся, а я схожу в подвал — место подготовлю.

Когда захожу в кафе, Аркадий Семенович уже там. Не один. С ним сухощавый мужчина лет шестидесяти. Представляется как Пётр Петрович. У меня имени не спрашивает. Видимо, предупрежден.

— В прошлый раз вы меня очень озадачили суммой, — начал Аркадий Семенович. — Так что пришлось привлечь партнеров. Иначе нужную сумму за короткий срок было бы не собрать.

— Странное дело, господа, — замечаю я, — по слухам, казначейство Соединенных Штатов печатает тысячи тонн своих банкнот специально для России. А у нас их всё равно острый дефицит. Русский феномен? Как думаете?

Посмеялись для приличия, и мой собеседник продолжил:

— Вы не против увеличения числа партнеров, участвующих в сделке?

— Мне это совершенно безразлично. У нас же прямой обмен — партия на партию, а как вы будете потом разбираться между собой — не мое дело.

— Тогда нет никаких препятствий, кроме самой процедуры обмена.

— А здесь-то что? Чем вас не устраивает простая процедура, которой до сих пор пользовались? Разница только в весе товара.

Аркадий Петрович скосил глаза на своего партнера.

— Всё же сумма очень приличная. Требуются взаимные гарантии.

— Аркадий Семенович, я вас не понимаю. Какие гарантии? Кому и зачем? Мне, например, от вас никакие гарантии не требуются. А вам от меня зачем гарантии? Разве речь о кредитах и отсрочках? Вы получаете товар прямо в руки. Смотрите качество и принимаете. Где тут место для истребования каких-то гарантий? О чём? Или, может быть, вы думаете сделать не выборочный, а полный анализ каждого из поставленных экземпляров? А их там будет десять-пятнадцать тысяч. Или думаете, что я буду рассматривать каждую полученную от вас бумажку на свет? Да мне всё равно. Я могу не глядя принять от вас хоть старые газеты. Только вы даже не представляете, с какой стремительной скоростью они вернутся опять к вам, а мои железки — ко мне. О последствиях вы, конечно же, догадываетесь. Поэтому я и не требую никогда никаких гарантий и не завожу никогда никаких разговоров о доверии. Там, где начинается об этом болтовня, почти всегда назревает какая-нибудь афера. Или вы хотите вернуться к мелким, карманным сделкам?

Пётр Петрович наделанно кашлянул.

— Нет-нет! Как мы это обставим?

— Как можно проще, обыденнее и прилюднее. Ваш магазинный микроавтобус пусть и стоит у вашего магазина на улице. Подъедет мой транспорт — и перебросим коробки из него в ваш автобус. Хотите проверяйте содержимое, а хотите — нет. Мы забираем привезенное вами — и всё. Кому придет в голову интересоваться тем, что за товар перекидывается туда-сюда у магазина? Где всё время что-нибудь да перекидывается.

Оба дельца переглянулись.

— Мы согласны.

— Значит, завтра в десять, — закончил я и поднялся.

Когда я попытался вернуться к Капитану, то оказалось, что его нет дома. Спустился в подвал и застал там и Капитана, и Ахмеда, и Александра. Стелла выделила-таки Александру комнатушку под кабинет.

— Мы тебя ждали-дали и не дождались, — сообщил Капитан. — Так и пришлось без тебя всё перетащить. Ты, наверное, специально где-то болтался, чтобы не бегать с тяжестями по этажам.

Врет Капитан. Не ждали они меня совсем. Что-то последнее время они все меня как-то неназойливо опекают. Избавляют как бы случайно от тяжелой работы и всё такое. Может, я заболел чем-то в тяжелой форме? Сам не знаю, а они знают?

— Я вас всех насквозь вижу, — заявляю я. — Решили довести меня до мышечного истощения отсутствием физических нагрузок. А сами себе бицепсы накачаете. Ладно, завтра в десять обмен. Нужно всё распихать по коробкам килограммов по десять. Ахмед, я видел, у вас в жилконторе есть большая платформенная тележка. Можешь взять ее утром?

— Конечно.

— Ну и ладно — будем считать, что мы готовы.

* * *

Утром мы с Ахмедом набросали на ржавую и скрипучую телегу беспорядочную кучу разномастных коробок и коробочек. Я проинструктировал его, куда и к какому моменту с шиком подкатить. Коричневый полугрузовой автобус стоит у магазина. Тут же топчутся два типа гангстерского вида. Влезаю в салон автобуса. Оба партнера здесь.

— Здравствуйте, господа. А что, обязательно нужно привлекать к себе внимание? Скажите им, чтобы в магазин зашли, что ли.

Петр Петрович высунулся наружу и что-то скомандовал гангстерам. Те зашли в магазин и смотрят на улицу через окно. Из-за угла показался Ахмед с телегой.

— Где же ваш транспорт? — поинтересовался Аркадий Семенович.

— На подходе. Я его уже вижу.

Как только Ахмед со скрипом и дребезжанием подкатил к машине, я распахнул дверь и вылез на улицу. В один момент мы с буханьем перекидали коробки внутрь. Гангстеры было дернулись выскочить на улицу, но поняв, что происходит, остались за окном.

Я вытряхиваю мешочки из коробок. Аркадий Семенович мигом их взвешивает на компактных весах, а Петр Петрович развязывает некоторые из них и внимательно рассматривает монеты. Пять минут — и всё готово.

— Здесь на десять килограммов больше, — заявляет весовщик.

— Это ужасно, — заявляю я, — но я обратно эту тяжесть не потащу. Где мои бумажки?

Петр Петрович пододвигает мне две порядочные коробки. Заглядываю в верхнюю. Они! Открываю дверь, выпихиваю их на телегу и опять закрываю дверь. Смотрю, как Ахмед скрывается за углом. За ним никто не последовал.

— Ну вот, и мне пора. Всего доброго, господа!

— А десять килограммов?

— Да бросьте вы! Нашли о чём говорить при такой сделке!

Дохожу до угла. Ахмеда в виду уже нет. Разворачиваюсь и иду обратно. Они еще не уехали. Прохожу мимо и на перекрестке сворачиваю налево. Проходные дворы. За мной никого. Иду в нашу контору. Коробки уже здесь. Не только здесь, но уже и раскрыты, осмотрены Александром и Ахмедом. Всё вроде, как и должно быть.

— Ну, что — надо поделить всё это между вами. Александр, ты себе возьми три с половиной миллиона, а Ахмеду в резерв полтора. Сколько и каких сейфовых ячеек вам понадобится под такой объем бумаги, сообразите сами.

— Тут есть кое-какие сложности, — посетовал Александр.

— А именно?

— Банковская система хранения еще только зарождается. Частные банки можно по пальцам пересчитать, и неизвестна их устойчивость. В Питере всего два банка, где оказывают услуги хранения. Боюсь, что клиентов для ячеек там больше, чем самих сейфовых ячеек.

— Скверно! В конторе же их не будешь хранить.

— Придется тогда на время их за шкаф спрятать или в подпол, — подсказал Ахмед.

— Верно! Только как-то не по душе мне хранение денег около машины. Словно святотатством пахнет. А из бункера доставать трудновато. В сейфе Стеллы хранить посторонние деньги нельзя. Дома в наших коммуналках только сумасшедший станет прятать деньги. Договориться с Анной Петровной и поставить сейф у нее в квартире? Ерунда! Это значило бы превратить ее мирок в проходной двор! Надо подумать.

— Ага, вот я вас и накрыла! — говорит, входя, Стелла. — Ой, батюшки, сколько деньжищ-то! Вы меня под монастырь-то не подведете?

— Не подведем. Деньги украдены давно и далеко отсюда. Следы их потерялись. А если серьезно, то расклад такой. У Ахмеда будет резервный фонд налички в полтора миллиона долларов. Они понадобятся не очень скоро, и поэтому, если Ахмед будет в хорошем настроении, то он даст тебе попользоваться этими деньгами. Скажем, под видом беспроцентной ссуды от частного лица. Возвращать будешь уже на банковский счет.

— То есть я буду отмывать ваши неизвестно откуда взявшиеся деньги?

— Вот именно. Только это не отмывание, а легализация, и ты это сама понимаешь. Отмывание подразумевает доказанно криминальный источник. Ахмед же, слава богу, не обязан ни перед кем отчитываться, откуда у него деньги. Единственный криминал здесь — то, что деньги не местные и ввезены в страну не через таможню.

— Ладно, так уж и быть — ввяжусь в вашу авантюру исключительно ради того, чтобы не платить проценты банковским живоглотам, — и она заглянула в коробку. — Поразительно. Можно взять пачечку? Так, на разживу!

— Возьми две-три.

— Да я шучу!

— Возьми, возьми. В конторе наверняка бывает, что наличка нужна позарез. Когда через бухгалтерию оформлять долго и сложно.

Стелла нерешительно выудила из коробки две пачки стодолларовых купюр и теперь вертит в руках, не зная, что с ними делать.

— Так я пошла?

— Иди, если ничего больше не надо.

— Да вроде ничего. Или я от увиденной картины забыла, зачем пришла, — и Стелла выскользнула за дверь.

— Да, задачка, однако, — пробормотал я, продолжая размышлять о сейфах. Никто Анну Петровну не видел?

— Она вчера приносила мне доверенность на совершение сделок с недвижимостью, — складывая вынутые пачки обратно в коробку, откликнулся Александр.

— Я ее утром видел, — сообщил Ахмед, — но она шла на работу. Так что дома ее нет.

И тут меня осенило.

— Мужики, гениальная идея! Мы тут маемся, где бы деньги хранить! Банки, сейфы, ячейки, доступ… Ерунда всё это, когда мы можем запросто создать свое собственное хранилище ТАМ, — и мужики сразу схватили мысль.

— Точно!

— Только нужно всё культурно, душевно оформить. Чтобы было приятно зайти. Александр, у тебя это хорошо получается. Представьте себе, например, каменную башню на берегу синего-синего, теплого моря. Лучше всего круглую башню. Нет ни входа, ни выхода. Наверху башни — большая комната с широкими окнами во все стороны и вокруг — никого. Только желтый песок уходящего вдаль берега и зелень нетронутых человеком лесов и лугов. Можно тропических. В комнате стол, мягкие стулья и шкафчики для денег, набитые так, что из них всё вываливается. Старинная чернильница с гусиными перьями. По полу тут и там разбросаны золотые и серебряные монеты. Это обязательно нужно для пущего романтизма. Сидишь этак развалившись на стуле у раскрытого окна. Легкий морской бриз ласкает кожу. Крики чаек и шелест волн… И ты послюнявленными пальцами тихо и размеренно пересчитываешь банкноты в толстой пачке денег. А на душе — райская благость…

Дикий хохот Ахмеда и Александра не дал довести до конца описание идеального хранилища.

— Ну, ты и даешь, Сергей! — восхитился владелец сказочной латифундии в Древнем Риме. — Классная идея! Сегодня же сделаю! И доступ любому из нас простой. И попасть туда можно будет в любое время и из любого места. И деньги не нужно делить между собой по назначению.

— Делай. Только туалет не забудь и куда мусор бросать.

— И еще вот одно по твоей части, Саша. Я собираюсь поговорить с Анной Петровной о мире Швейцера. Если она согласится поработать там, то мы с тобой вряд ли сможем сопровождать ее всё время. Первый раз-то я с ней схожу, а потом нужно будет дать в помощники и охранники кого-нибудь из твоих девочек.

— Так Антогора пусть и ходит с ней!

— Отлично. Я тоже о ней подумал. Оставшиеся деньги оттуда у тебя где?

— В столе.

— Тогда пока всё. Я пошел. Башню для денег мне давайте!

Вылетел из подвала и забыл позвонить Капитану. Придется зайти домой. Снимаю трубку и набираю номер.

— Это я. Когда? Иду.

Судя по голосу Капитана, произошли или происходят какие-то касающиеся меня события.

— Я сегодня ходил позавтракать в твой Верн. Подошел Жозеф и попросил нас обоих, как только сможем, заглянуть во дворец.

— А мы, наверное, сейчас можем. А что случилось-то?

— Ничего не сказал. Но судя по всему, беды никакой нет. Иначе он не улыбался бы.

— Ну, так что — пойдем? Заодно и пообедаем.

— Пойдем.

* * *

В Верне, как всегда, тепло и тихо. Всё в цвету. Я имею в виду не деревья, которые отцвели уже давно, а окна, балконы, дворики и скверики. Там, где посажены цветы. Разные ароматы идут со всех сторон. Не говоря уж о бесконечном многоцветье. Мой дворик тоже одна сплошная радуга — благодаря Жанне.

Половина женщин и девиц на улицах щеголяют в брюках. Месяц назад была совсем другая картина. Теперь словно прорвало. Но самое удивительное, что нет и двух одинаковых нарядов! Различия в цвете, покрое, украшениях… Совсем ничего общего с нашим однообразием.

Королевская площадь не отстает в многоцветье от моего дворика. Непривязанная лошадь стоит у дома королевского волшебника. Значит, Жозеф дома. Стучим к нему. Открывает сам. В халате. Обычные приветствия.

— Вы нас звали, Жозеф?

— Да-да, я сейчас, — и появляется полностью одетым буквально через две минуты.

— Идемте во дворец. Вас там заждались.

— Что случилось-то?

— Сейчас всё узнаете.

На стук нас впускает служанка.

— Вы, Серж, с капитаном Виком поднимайтесь в гостиную, а я зайду за Герцем.

Капитан опять прилип глазами к картине со всадницей. Хотя это и не удивительно. Есть чем полюбоваться!

— Здравствуйте, синьоры, — опять как-то неожиданно раздается голос Виолетты.

— Здравствуйте, Ваше величество.

— Здравствуйте, Виолетта.

За ее плечом высится Казимир с улыбающейся физиономией. А за ними в гостиную входят и Герц с Жозефом. Герц притащил большой поднос с какими-то коробочками и поставил на стол. Здороваемся с мужчинами за руку.

— Прошу всех за стол, синьоры, — приглашает Виолетта. И когда все сели, приступила к делу: — Казимир и синьор Герц уговаривали меня придать нашей встрече форму официального приема. Я не согласилась, и Жозеф меня поддержал. Мы друзья, и хочу, чтобы вы расценивали то, что я вам вручу, именно как дружеский подарок на память, а не награду. У нас нет наград, которыми можно было бы соизмерить то, что вы для нас сделали.

Виолетта на мгновение смешалась и замолкла.

— Всё равно я ерунду какую-то говорю. Хотя и пытаюсь показать, что всё это от души и сердца. Видно, слова здесь вовсе не нужны. Давайте я вам подарки раздам, а потом просто, как всегда, поболтаем за обедом. Герц!

Герц пододвинул Виолетте три коробочки. Она посмотрела на них какие-то пометки и раздала коробочки нам.

— Так, это Сержу, это — капитану Вику, а эту передадите капитану Грегори.

В коробочках оказались самые настоящие и очень шикарные золотые ордена на нашейных красных лентах. Многолучевая звезда в восьмиконечнике. Темно-красная и белая эмаль. В центре — фарфоровая миниатюра тонкой работы, изображающая кораблик, палящий из пушек. Вокруг миниатюры надпись: «Охотникам на пиратов от благодарного Верна». На обороте ордена выгравированы мои здешние имя и фамилия.

— Виолетта, Казимир, мы с капитаном Виком очень тронуты вашим добросердечием, и всё такое. Может, и в самом деле плюнем на эту нелепую болтовню. Мы же и без слов понимаем и любим друг друга. Вы лучше покажите, что там в коробочках поменьше.

Виолетта рассмеялась:

— Серж, с вами почему-то всегда себя как-то легко и просто чувствуешь!

В коробочках оказались восемьдесят четыре медали для матросов. Уменьшенные копии орденов на нагрудных ленточках. На обороте выгравированы номера.

— Капитан Вик сказал ведь, что хорошо бы иметь что-нибудь на память о походе. Вот мы и сделали на память. Идемте обедать.

Обед, конечно же, был выше всяких похвал. А Жозеф рассказал о работах по засыпке прохода.

— Любопытство — неодолимая сила. Да и вы не предупреждали, чтобы мы не заглядывали на ту сторону. Заглянули. Кое-кто испугался соскочившего со своего места солнца. Но обошли вокруг острова. Заглянули в бухту. Ни души. Только горелый остов какого-то большого судна и два корабля с пушками, покинутые командами. Так и должно было бы быть?

Капитан искоса глянул на меня. Я кивнул, и Капитан немножко соврал:

— Это запасные корабли пиратов, которых мы отправили на дно. Вот они и остались без хозяев.

— Мы немного испугались, — продолжил Жозеф, — когда, обойдя вокруг острова и пройдя проливчик, мы не вернулись в свое море. Правда, быстро сообразили, что где мы вышли — туда нужно и входить обратно. Проход мы загородили каменной засыпкой толщиной сорок локтей и высотой чуть ниже уровня прилива. Никакое судно над ней пройти не может. Разве что лодка. Всё оказалось не так уж сложно. Но какие ужасные потери предшествовали этому!

— Капитан Вик, — спросила Виолетта, решив сменить тему на менее печальную и более животрепещущую, — дела делами, а вы обратили внимание, как изменились женщины в Верне?

— Обратил, Ваше величество, — похорошели.

— А ведь всему виной мой портрет в гостиной, который вам так нравится!

— Этот портрет всем нравится, дорогая, а не только капитану Вику, — поправил жену Казимир.

— Пусть так, но мало кто знает, что с этого портрета началось…

«А ведь она и в самом деле увлечена этой новой модой», — подумал я. Как прекрасно, когда самой печальной темой разговоров является ниточный шов, разошедшийся в самый неподходящий момент на каком-нибудь пикантном месте женского тела.

— Серж, Серж, — услышал я голос Виолетты, — вы где?

— Где-то здесь. А что?

— Вас что-то беспокоит?

— Беспокоит.

— Что именно?

— Фонтан на королевской площади. Такие высокие струи. Никак не пойму, за счет чего он работает.

— Ну, это даже я знаю, — рассмеялась Виолетта, — за счет воды. Не ломайте себе голову, Серж. На самом деле всё очень просто. Вода не из реки, а с гор. Еще когда мой отец был молодым, от горных источников и до королевской площади провели трубы.

— Но ведь горы так далеко.

— Далеко. Синьор Герц каждый год приходит в ужас от расходов на содержание хозяйства подачи воды.

— И всё только ради фонтана?

— Нет, почему же. Вода идет еще и во дворец, ратушу и дом королевского волшебника.

— И в самом деле просто. Теперь я буду спать спокойно. Однако нам с капитаном Виком пора по своим делам. Мы так рады были повстречаться со всеми вами, что словами не передать! Но позвольте нам откланяться.

— Я понимаю, — с сожалением в голосе сказала Виолетта, — надо было бы дождаться, когда у вас было бы больше времени. Но уж так получилось. У меня терпения не хватило. Хотелось хоть чем-то вас поскорее порадовать!

Когда мы уже вышли из дворца, Капитан спросил:

— Что это ты так вдруг с места сорвался?

— Жозеф заскучал. Самый верный признак, что нужно расходиться, чтобы не разрушить прелесть встречи. Дворец всё-таки. Если бы сидели в «Морском драконе», то могли бы позволить себе любое сумасбродство и веселиться как угодно долго. Во дворце такое невозможно, и это тяготит Виолетту.

— Понятно. Ну, что ж — двинем домой, а я тогда схожу к себе, порадую ребят подарками, — и Капитан потряс мешком с медалями.

Мы еще с полчасика молча посидели во дворике, любуясь многоцветьем на клумбах и вдыхая тонкие ароматы. Прибежала Жанна и подставила мне щеку для поцелуя.

— Я вас увидела, когда вы мимо «Морского дракона» проходили. Подумала, что может быть, что-то будет нужно. Можно, я тут с вами посижу?

— Конечно, этого и спрашивать не надо! Ты же тут за хозяйку. Знаешь, Жанна, я всё как-то не решаюсь или забываю тебя спросить. С кем ты живешь? Колин говорил мне, что отец у тебя умер. Дядю твоего я видел, а кто еще есть?

— Есть еще старшая сестра. Она присматривает за нашим домом, стирает для кого-нибудь, а я вот в «Морском драконе» и здесь у тебя. Но сестра скоро выходит замуж.

— И переедет к мужу?

— Нет, ее муж переедет к нам. У него семья большая.

Родители, братья и сёстры. Тесно в их доме, а у нас свободно. У меня своих две комнаты и у сестры тоже.

— Ну, а как дети у них пойдут?

— Это, наверное, еще не сразу. Придумаем что-нибудь.

— Не забывай, что мы все вместе можем что-то попридумывать. Помни про друзей-то! Скинемся все вместе и купим тебе свой домик. Вон, даже капитан Вик поучаствует, наверное. Как, капитан, — поучаствуете?

— Без раздумий!

— Вот видишь!

— Спасибо. Я подумаю.

Повисло странное молчание. Жанна что-то уж очень нервно ерзает на противоположной скамейке.

— Жанна, перестань мяться! Что ты в самом деле! Случилось что-нибудь?

— На днях эльфы и гномы в городе лавку открыли.

— И что?

— Продают эти, как их…

— Граммофоны, что ли?

— Да, но очень дорого, — и Жанна тяжело вздохнула.

— Не расстраивайся. Везер и Арзон обещали сделать один специально для меня. Если тебе не очень трудно, спроси в их лавке, не готова ли музыка для Сержа. Если готова, то пусть привезут — и ты заберешь. Пластинки купи, какие понравятся.

— Я тогда прямо сейчас и сбегаю, — и Жанну словно ветром сдуло.

— Чудо-то какое, — тяжело вздохнул Капитан, посмотрев ей вслед.

— Чудо, — согласился я. — Только вы, Капитан, как-нибудь поаккуратнее восторгайтесь чудесами-то. Чудо — девушка благонравная. А у вас какой-то подозрительный интерес к вернским портовым притонам. Не хотелось бы, чтобы такое чудо попало в грязные лапы старого развратника. Даже если он и скрывается под личиной респектабельного моряка. Не забывайте, на сколько вы старше чуда.

— Такое разве забудешь! — и Капитан вздохнул еще тяжелее. — Пойдем, что ли?

И мы ушли в Питер.

Капитан отправился в пиратские моря радовать своих ребят орденами и медалями, а я попытался поймать здешних ребят. Интересно, куда они все подевались? Ну, понятно, что Анна Петровна, может, еще с работы не пришла. А вот Ахмеда и Александра нет ни дома, ни в подвале — кабинет заперт. Куда они провалились?