Следующие несколько дней, как и ожидалось, прошли в бреду. Едва переступив порог дома, я бросилась на шею матери и, под предлогом усталости, сразу же поднялась к себе. Наскоро приняла душ и плюхнулась в кровать. Оставалась маленькая надежда, что ещё до того, как наступит жар, я смогу сопоставить кое-какие факты, хорошенько вспомнить всё то, что произошло со мной за последнее время. Сделать хоть какие-нибудь, пусть даже промежуточные выводы о себе и своём прошлом. Однако меня почти сразу начало знобить и сознание померкло. Оно то возвращалось ко мне, то покидало на время, чтобы снова вернуться.

Я слышала краем уха, как мать тихо, на цыпочках, заходит ко мне в комнату. Почувствовала её прохладную руку на своей голове. По-моему, она не на шутку испугалась, дотронувшись до раскалённого лба непутёвой дочурки. Начала сильно меня трясти. Я начала врать про холодное мороженое. Она взволнованно говорила с кем-то по телефону. Наверное, с доктором. Только бы им на пару не пришло в голову поместить меня в больницу! После больницы уж точно придётся лечиться от какой-нибудь инфекции. Там-то лежат действительно больные люди!

Слава Богу, никто меня туда не упёк! Я всё ещё находилась дома, в своей кровати, окружённая маминой заботой.

Забавно, но у меня неплохо получалось строить планы на будущее, вспоминать моменты из записи, обнаруженной в дне дома, задавать самой себе вопросы и отвечать на них. И всё это – в полнейшем беспамятстве, в беспросветном, казалось бы, бреду!

Когда я наконец пришла в себя, в моём мозгу уже твёрдо засели основные выводы. Один из них был наиболее очевидным: я уже встретила свою любовь и теперь просто обязана отыскать этого парня. Что было известно о нём? Немногое. Его отец – Ясный. Как и он сам. Любимый позволил разлучить нас, потому что понимал, что я долго не протяну, буквально физически не выдержу этой страсти. Его отец говорил обо мне, как о человеке. Значит, я – не одна из них, хотя вопрос о моём воссоединении с Ясными был поднят. Непонятно, что им помешало. Хотя… Мой любимый сказал, что не позволит сделать это, не разрешит использовать меня. Скорее всего, в этом и причина.

Его отец упоминал о моём даре. Он говорил, что такое никому ещё не удавалось со времён рождения мира. О чём это он? Да, я чувствую себя другой, отличной ото всех, многое могу. Вспомнить хотя бы мои недавние вылазки в бабушкин сад, в поле, кишащее врагами, в дно дома. Очень маловероятно, что другая девчонка смогла бы так быстро собраться с силами и сделать это. Однако вряд ли моя быстрая обучаемость является тем самым даром. Он – в другом. В чём именно, пока неизвестно.

В голове постепенно выстраивалась логическая цепочка, которая позволяла мне воссоздать по кусочкам картину моего забытого прошлого. Я лежала в кровати и, преодолевая забытьё, складывала элементы мозаики воедино.

Итак, в недавнем прошлом я, Мила Богданова, молодая девушка с вполне заурядными внешними данными (ну, хорошо, симпатичная девушка), непонятным образом притягиваю к себе мужчин. Они делают для меня очень многое, и я не отказываюсь от их помощи, не предлагая при этом ничего взамен. В этом можно быть абсолютно уверенной. Принимаю от них деньги, подарки и прочие знаки внимания. От этой мысли меня передёрнуло, и гудящая голова ещё больше отяжелела. Дальше. О чём это я? А, подарки… В семнадцать лет у меня уже есть водительские права и собственный автомобиль. Надо признать, что машину я себе выбрала скромную. Думаю, могла купить что-нибудь более дорогое, но, вероятно, определённые принципы у меня были даже тогда. Зная свой характер, могу предположить, что не захотела сильно привлекать чужое внимание машиной, наподобие красного «Мерседеса»-купе. Да и маме было бы неприятно. Кстати, а как ко всему этому относилась моя мамочка? Наверняка, если спросить её об этом, она не сможет ничего вспомнить. Её, как и меня, заставили позабыть все факты моей предыдущей биографии. Ничего не знает о моей прошлой жизни и Антон, не говоря уже обо всех остальных, с кем я дружу в университете. Точнее, никто из них не помнит меня прежнюю.

Идём дальше. А дальше – вопрос: откуда у меня взялась эта прелестная особенность – влюблять в себя ни в чём не повинных мужчин? От внезапной догадки я широко распахнула глаза и резко села на кровати. Отец! Ну же, Мила, соображай! Он бросил тебя и мать, когда тебе было совсем мало лет. У него множество женщин, и все влюблены в него, словно кошки. Включая и мою бедную мамочку. Дамы тянутся к нему, словно цветы к солнцу, хотя следует признать, что родитель вовсе не обладает притягательной внешностью или великолепным голосом, не играет на гитаре и не является чемпионом мира по каратэ. Последнее, я слышала, очень способствует успеху у женщин.

Мой папа выглядит вполне заурядно, талантами не блещет, но всякий раз, когда он смотрит в глаза представительнице прекрасного пола, та теряет волю и готова идти за ним хоть на край света. Мы с отцом видимся редко, но пару раз мне приходилось наблюдать за подобными сценами. Женщины готовы бросить свои жизни к его ногам, рожают ему детей, но он всегда уходит. Словно не может оставаться долго где-то в одном месте. Значит, и я такая же? Отцовская особенность передалась мне? Именно! Но затем, пытаясь освободить отца из огненной ловушки (перед глазами встало заснеженное поле и горящий джип), я полностью теряю руку. Это воспоминание, после того как Навигатор перекинул меня на место, то и дело живо вспыхивало в моей памяти. Наверное, его не очень хорошо заблокировали. Рука каким-то непостижимым образом восстановилась (или её кто-то «починил»), а дар ушёл. Наверное, стёрлись какие-то линии, отвечающие за необычные способности. Вот почему теперь, после тех событий, я не замечаю никакого ажиотажа вокруг себя. Нет толпы поклонников, предлагающих мне свои богатства, нет болезненного внимания и слепого обожания. В памяти, словно вспышки, стали возникать картины из прошлой жизни – лица влюблённых мужчин. Одно из них, породистое, немолодое, с несчастными, словно у побитой собаки, глазами, показалось мне знакомым. Через мгновение стало ясно, что именно он покончил с собой, не в силах вынести моего отказа, как и говорил Лёха. Лёха! Это имя вклинилось в память так резко, что я в изнеможении снова рухнула на кровать. Опять стало знобить, видимо, поднимается температура. Мозг принялся лихорадочно соображать, потому что понимал, что скоро отключится. Итак. Лёха – не человек. И он полюбил меня. Но почему? Уж конечно, не за прекрасные карие глаза! Значит, дар продолжает действовать и осложнять мне жизнь?! Нет, не похоже. Другие-то парни воспринимают меня вполне спокойно… А вот злобный по своей природе, неспособный никого полюбить Тэрф вдруг становится моим преданным воздыхателем. Вместо того чтобы третировать и угрожать, он защищает меня даже от своих, задумавших причинить мне вред. Нонсенс! Но это так!

А ещё есть Филипп. Как я могла забыть о нём? Он явно ко мне неровно дышит… Выходит, и он…

Жар пробрался ко мне в голову так незаметно, что я даже не успела сообразить, что теряю сознание. На меня то накатывало ледяное цунами, то обдувал лёгкий южный ветерок, то опаляла зноем засушливая пустыня. Чёрт! Когда же это закончится?

По мере того, как мне становилось лучше, я всё чётче осознавала, что следует призвать всю свою интуицию и начать поиски любимого. Идея была такой очевидной и такой простой, что и её реализация казалось вполне выполнимой. Однако, по сути, я категорически не понимала, что именно мне следует предпринять. Как в таком огромном мире найти парня, если не знаешь ни его имени, ни профессии, ни возраста. Не помнишь, как он выглядит, как звучит его голос. А может, он даже не живёт здесь, в России? Лёха, Лёха! Ну почему ты так рано исчез? Почему больше не помогаешь? Конечно, в вопросах было больше риторики, чем здравого смысла, ведь я точно знала ответ. Найти своего любимого нужно самой, без чьих-либо советов. Это только моё дело и ничьё больше.

Мне и так уже открылись многие тайны, теперь и самой нужно постараться! Эх, только бы поскорее вырваться из плена этой мучительной болезни!

Как оказалось позже, жар длился около пяти дней. На шестой день я открыла глаза и посмотрела на мир совсем другими глазами. Со мной произошли какие-то изменения, но пока было непонятно, какие.

В мягком кресле, рядом с моей кроватью, примостилась мать. Она спала, скрючившись в неудобной позе. Вероятно, провела здесь всю ночь, ухаживая за мной. На полу стоял небольшой тазик с водой, на тумбочке – упаковка с детским жаропонижающим средством в виде сиропа. Думаю, взрослые таблетки ей не удалось в меня запихнуть, учитывая, что я была без сознания, а вот открыть мне рот и влить туда немного сладкой жидкости получилось. Температуру-то сбивать необходимо! Точнее, это маме так казалось. Я же знала наверняка, что в этих действиях не было никакой надобности. Лёха предупреждал, что такова реакция человеческого организма на чрезмерную нагрузку. Мне просто требовалось восстановление, вот и всё. Только матери этого не расскажешь.

Я посмотрела на её уставшее лицо, и в душе проснулась жалость. Я принялась успокаивать сама себя: ничего… Теперь, когда моё здоровье улучшилось, мама отдохнёт и перестанет волноваться. Или не отдохнёт? Я прикусила губу. Зачем себе врать? Впереди – трудные и смутные времена. Я уже не могу свернуть с пути. А значит, мне предстоит многое пережить. С чем придётся столкнуться, пока я ищу ЕГО? Какие опасности подстерегают в дороге? Может, мне вообще придётся покинуть этот дом, бросить институт и рвануть на поиски своей любви? Оставить маму, неумело соврать ей что-нибудь, после чего она подумает, что я просто бросаю её.

Сердце болезненно сжалось в груди, и я рванула к матери. Её глаза открылись за секунду до того, как я обняла её. Она вздрогнула от неожиданности, но испуг сразу сменился облегчением:

– Мила, солнышко! Ты здорова?

– Да, да, мам! Не волнуйся! Я в полном порядке. Ну, что ты плачешь?

По маминым щекам и правда катились крупные слёзы.

– Господи! Я уже и не знала, что делать! Врач настаивал на госпитализации, но мне показалось, будет лучше, если я сама стану за тобой ухаживать. Жаропонижающие не помогали, уколы не действовали. Никто не мог понять, что с тобой происходит.

– Слушай, мам! – Я с ужасом приготовилась врать. – Ты же знаешь, как на меня влияет мороженое. И вообще всё холодное. А в поезде как раз продавали эскимо, вот я его и нализалась сдуру.

– Да, ты говорила мне это, прежде чем окончательно слечь, – кивнула мать, – но врач утверждал, что твоё горло – в полном порядке. Лёгкие чистые, бронхи – тоже. Не похоже на ангину.

Я прищурилась:

– А на что похоже?

Мать пожала плечами. Я нежно улыбнулась ей и тоном абсолютно взрослого человека сказала:

– На самом деле всё очень просто. Отец Антона наверняка тебе рассказал, какой спонтанной получилась поездка в Питер. Нас сорвали прямо с занятий. Мы все были очень воодушевлены. Буквально за гроши нам предоставлялась возможность посетить город на Неве, пусть даже в холодное время года. К тому же это был прекрасный повод отдохнуть от надоевших лекций.

Мать с сомнением смотрела на меня. Она что-то чувствовала. Какую-то фальшь, неправду, ведь она обладала самым великим даром – материнским чутьём. Нужно было подобрать такие слова, чтобы от её сомнений не осталось и следа.

– Так вот, – уверенно продолжала я, дивясь своей новой способности легко, без запинки, излагать придуманные только что детали, – мы поехали прямо в том, что было на нас.

– А паспорта? – неуверенно вклинилась родительница. – Неужели у каждого из вас был с собой паспорт?

– Конечно! Ты забыла, что в нашем университете – строгая пропускная система? Чтобы попасть внутрь, на КПП нужно показать удостоверение личности. Вот мы и привыкли таскать документы с собой.

Мы помолчали. Необходимо было, чтобы мама взвесила мои слова, поняла, что в них есть смысл. Подождав пару минут, я продолжила:

– На мне было лёгкое платье из шёлка. Ну, помнишь, то, летнее, в цветочек? До сих пор не пойму, почему в день отъезда оделась не по сезону. Наверное, свитера и джинсы просто надоели. На ногах были лишь тонкие прозрачные колготки, 20 ден. Конечно, я не забыла нацепить на себя тёплую кофту, а сверху была дублёнка. Но, сама понимаешь, по Питеру ходить в таком виде – занятие не из приятных. Конечно, папа Антона пытался одолжить мне денег на новую одежду, но я долго строила из себя маленькую гордую птичку. Наконец, уже в конце нашего путешествия, я всё-таки согласилась с его доводами и приняла деньги, чтобы купить себе джинсы, удобные тёплые ботинки и вязаный свитер. Правда, было уже поздно. Я успела простудиться. Плюс усталость сказывалась – мы вставали очень рано и мчались осматривать очередную достопримечательность. Ложились за полночь, так что у меня не было сил, чтобы тебе звонить каждый день.

– Ничего, – сказала мама каким-то странным голосом, – зато отец Антона со мной связывался исправно и с увлечением рассказывал о тех местах, где вы побывали. Как же его зовут, этого мужчину?

Вся кровь отхлынула от лица, мне стало не по себе – мать всё ещё сомневается в моей правдивости и потому проверяет. Она хочет, чтобы я произнесла имя Антошкиного отца в доказательство того, что я его знаю. Лёха называл мне это имя, но конечно же ненужная в тот момент информация моментально выветрилась из моей бедной головы. Мамин расчёт был верен – семь дней находиться рядом с человеком и не знать его по имени-отчеству, по меньшей мере, странно. Я в отчаянии прокручивала в мозгу возможные ответы, но тут нужна была предельная точность. Просто два слова – имя и отчество. Например, Борис Иванович. Или Кузьма Ильич. Уж мама-то их знает, в отличие от меня!

Спасительный телефонный звонок раздался как раз тогда, когда мать, видя моё затруднение, начала подозревать ложь. Она пристально вглядывалась в моё лицо, не отвлекаясь на посторонние звуки в виде громкой трели нашего домашнего аппарата. Я резво встрепенулась и схватила трубку, как утопающий хватается за спасательный круг.

– Алло, – произнесла я, запыхавшаяся, но довольная тем, что наш с мамой разговор несколько отсрочен.

– Мила, привет! Это папа, – раздался в трубке знакомый голос.

– Папа звонит, – прошептала я, повернувшись к матери.

Та, как и следовало ожидать, тут же забыла обо всём на свете и вся обратилась в слух. Она была так сильно влюблена в отца, что любое упоминание о нём приводило её в неописуемый трепет. Ай да папочка, ай да помог! Спасибо!

– Не за что, – хмуро ответили мне, отчего телефонная трубка чуть не выпала у меня из рук. Позвольте, но я ведь поблагодарила его мысленно, а не вслух! Кто он, мой папа? Может, и он – Ясный? Да кто же они такие, чёрт их побери?

На том конце провода раздался короткий смешок:

– Не волнуйся, твои мысли я читать не могу. Зато прекрасно понимаю, что позвонил вовремя и спас тебя от очень непростого разговора. Не так ли?

– Да, – сдавленно ответила я, украдкой косясь на мать. Очень сложно при ней задавать какие-либо вопросы отцу, хотя очень хочется. Кто знает, когда мы с ним сможем увидеться? А ведь ему известно многое, если не всё.

– А я болела, – хмуро сообщила я.

– Знаю. Тебе нелегко пришлось в последние дни. Ты молодец, дочка, – похвалил отец самым невозмутимым тоном.

– Тебе мама сообщила о моей болезни? – с сомнением спросила я.

– Вряд ли она может хоть что-то мне сообщить такого, о чём я не знаю, – самодовольно ответил он.

Ужас! Как надоело играть в эту игру! Как хочется встретиться с тем, кто сейчас знает обо мне больше, чем я сама!

– Мы сможем увидеться? – тихо спросила я. И, повернувшись в мамину сторону, добавила:

– Я соскучилась.

– Меня нет в Москве, – отрезал папочка. Как мне показалось, чересчур поспешно.

Захотелось крикнуть: «Что же мне делать? У меня скоро голова взорвётся от всех этих вопросов!», но я вовремя сдержалась. Мать следила за каждым моим движением.

– Запоминай адрес: Мичуринский проспект, дом 17/36, строение 4.

– Что там? – удивилась я.

– Автомобильная стоянка. Твоя «Мазда» в боксе 35. В бардачке – документы на машину и права. Ключ от гаража – у охранников. Раз уж ты многое вспомнила, какой смысл притворяться, что не умеешь водить, трястись в автобусах и маршрутках и держать свой собственный автомобиль взаперти?

– А что делать с… – я покосилась на мать, не решаясь произнести нужное слово.

– Матери дашь трубку после того, как мы с тобой поговорим. Я всё ей объясню, – холодно ответил папочка.

Не сомневаюсь! Объяснит в лучшем виде. Он на неё до сих пор действует, как удав на кролика. В конце их недолгой беседы мать забудет обо всех своих сомнениях и страхах.

– Теперь ещё одно запомни, дочка. Напротив стоянки – банк. Большая вывеска над дверью, не ошибёшься. Придёшь с паспортом и можешь снимать со своего счёта любые суммы. Поверь, там хватит на всё.

Да уж! Надо думать! Скорее всего, мой дар приносил немалые доходы! Правда, по телефону, в присутствии свидетелей, я не решилась уточнять, сколько именно денег лежит на моём счету.

К тому же финансовый вопрос интересовал меня сейчас куда меньше, чем поиски любимого человека.

– Слушай, – я замялась, думая, как лучше сформулировать свою мысль, чтобы не взволновать маму, – что мне дальше…

На самом деле я хотела спросить, как действовать дальше, чтобы найти ЕГО.

– Ждать, – перебил меня отец, – столько, сколько потребуется. И внимательно следить за тем, что происходит вокруг тебя.

– И всё? – разочарованно протянула я. Подсказал, называется!

– Пока да, – коротко ответили мне, – а теперь позови мать.

Я нехотя повиновалась и молча протянула трубку своей родительнице. Пока папуля убеждал её, что в нынешнее время водительские права выдают в 17 лет и что он специально для меня купил подержанную японскую иномарку, чтобы было на чём практиковаться, я отправилась наверх. Принять душ было просто необходимо!

Заперев на всякий случай дверь, ведущую в ванную, я открыла кран с горячей водой и уставилась на своё отражение в зеркале. На меня смотрела незнакомая девушка, очень сильно похожая на меня прежнюю. У неё были карие выразительные глаза, аккуратный нос, смуглая бархатистая кожа. Всё, как у меня. Только теперь лицо, которое я видела, излучало такую силу, такую уверенность в собственной неотразимости, что я невольно затрепетала. Неужели это моё лицо?!

Надеюсь, что только мне одной заметны эти перемены, а остальные ничего не разберут. По крайней мере, мать ничего об этом не сказала.