Я проснулась около десяти утра и долго не могла вылезти из нагретой за ночь кровати. Странные, противоречивые чувства будоражили мою душу. С одной стороны, я осознавала, что нахожусь на пороге важных событий. С другой стороны, изменения, которые должны были произойти, пугали меня. Какую плату должна я внести за разгадку всех тайн? Что навсегда уйдёт из моей жизни? Может, что-то дорогое и близкое моему сердцу?

Нехотя почистив зубы и натянув на себя растянутую майку с весёленьким рисунком, я спустилась вниз.

– Привет, мам! – заискивающим тоном сказала я.

– Ну, и что это было? – Её голос был непроницаемым, но в нём слышались гневные нотки.

– У нас была вечеринка, которая началась очень рано, а закончилась поздно. Клянусь, я не выпила ни капли спиртного!

– А что, позвонить было нельзя? – Вот теперь узнаю свою родительницу – она обиделась не на шутку.

– Мам, прости… Я не заметила, как пролетело время.

Про телефон, у которого села батарейка, врать не хотелось. И так постоянно приходится что-то сочинять. Хватит, надоело!

– Ты бы могла и сама позвонить, поинтересоваться, где находится твоя дочь, – я перешла в наступление.

– Я устала, Мила, устала, – горько произнесла мать, и моё сердце болезненно сжалось.

– От чего? – Кажется, мой голос дрогнул, ведь ответ был и без того очевиден.

– Я устала постоянно волноваться за тебя, бояться, что с тобой произошло нечто ужасное, подозревать, что ты в беде и отчаянно нуждаешься в моей помощи. А потом мне звонят какие-то люди, а не ты, Мила, и говорят, что с тобой всё в порядке.

– А ты хочешь, чтобы всё было иначе? – пожалуй, чересчур жёстко поинтересовалась я. – Чтобы никто не звонил, и тебе бы пришлось обращаться в милицию, обзванивать больницы и морги?

Мать с минуту смотрела на меня немигающим взглядом, не говоря ни слова. В её глазах, полных обиды и боли, застыли прозрачные слёзы, которые почему-то никак не хотели скатываться вниз.

– А ты становишься жестокой, девочка, – наконец сказала она, – жестокой, как твой отец. Я снова в аду, как тогда, с ним. Я снова жду, рыдаю и снова жду. Глушу валерьянку стаканами и снова жду, жду, жду!!! И знаешь, что мне стало понятно сегодня ночью? Нет, ты не знаешь. Я осознала, что скоро, очень скоро потеряю тебя, как когда-то потеряла его.

– Но почему? – почти закричала я. – Почему ты так драматично воспринимаешь моё взросление, мама? Да, я стала старше, у меня появилась своя жизнь, но это вовсе не означает, что в ней нет места для тебя! Просто это нужно понять, а не отворачиваться от своей дочери, столкнувшись с её непослушанием!

– Разве я теперь нужна тебе? – с обидой воскликнула мать, и закрыла глаза. Слёзы потоком хлынули по её бледным щекам. – Разве во мне есть хоть какой-то интерес? Кто я? Глупая, ничем не примечательная стареющая училка, каких тысячи? Которая даже мужа не смогла удержать рядом с собой!

– Ты – моя мать! И если слегка подзабыла, то я тебе напомню: ты вырастила меня, воспитала, дала образование и кров над головой. Как можно судить – хорошая ты или плохая, интересная или заурядная, если ты всегда была со мной, с самого моего рождения? Как можно тебя судить, если ты – моя мать? Обвинять тебя в том, что ты не удержала отца, которого никто и никогда не сможет удержать, потому что он – ветер. Ты такая, какой должна быть. И я просто люблю тебя, вот и всё.

– И я тебя, доченька, очень люблю, – мать зарыдала в голос и бросилась мне на шею. Мы долго стояли, обнявшись, и плакали.

– Я так устала жить в страхе за тебя, – всхлипывая, прошептала она, – что иногда перестаю вообще что-либо понимать.

– А зачем волноваться? – Я вытерла мокрое от слёз лицо, и посмотрела на мать. – Может, ты раз и навсегда для себя решишь, что я – сильная девушка и могу запросто постоять за себя. Может, тогда тебе станет легче?

– Для меня ты – всегда дитя, – она улыбнулась сквозь слёзы, – беззащитное и доверчивое. И ничего с этим не поделаешь… А ты уже машину начала водить…

– И не только…

Я высвободилась из материнских объятий и мягко сказала:

– Мне очень скоро снова придётся уехать.

– Опять с ребятами из университета? – Мать пытливо заглянула мне в глаза.

– Нет, на этот раз по работе. В Великобританию.

– Мила, что за работа? Мы же с тобой, помнится, договаривались, что ты спокойно доучишься, а потом пойдёшь устраиваться по специальности!

– По какой специальности, мам? – Я устало опустилась на стул и забарабанила пальцами по льняной скатерти.

– Ну, ты могла бы преподавать, как я, – живо отреагировала родительница, – или считаешь это занятие скучным и недостойным?

– Ты опять? – укоризненно спросила я и налила себе в чашку зелёный чай. Он был уже слегка остывшим и потемнел, но, за неимением чего-то другого, пришлось пить его.

– Хорошо. Что за работа?

– Меня пригласили стать помощником главного режиссёра. Ты, наверное, слышала фамилию Лавровский?

– Слышала, – кивнула мама, – а ты здесь при чём?

– Ему нужен личный ассистент с хорошим знанием английского языка.

– Господи! – мать всплеснула руками – Они там что, с ума все сошли? Никого постарше не смогли найти? Мила, этому извращенцу что-то от тебя надо!

Я засмеялась:

– Его восхищает моё безупречное владение английским. Старания Миры Даниловны, моей учительницы, не прошли даром. К тому же французский я тоже знаю, и это большой плюс.

– Ты уверена? – недоверчиво переспросила мать. – Сейчас полно людей, которые в совершенстве говорят на иностранных языках, закончили престижные вузы, имеют огромный опыт работы и недюжинный интеллект. Однако, несмотря на все усилия, остаются без работы. А ты, по сути, маленькая девочка, пока даже без высшего образования, без каких-либо навыков, так легко получаешь место в престижной отрасли. Как-то странно, не находишь?

– Не нахожу, – отрезала я. – Понимаешь, мама, в нашем мире всегда есть место счастливому случаю, удаче.

– Ну вот, приехали! Несовершеннолетняя дочь уже начала учить меня жизни! – Родительница казалась удручённой и потерянной.

– Мам, ну ты снова за своё?

Я с упрёком посмотрела на неё, потом немного помедлила и деловито произнесла:

– В общем, ситуация такая: я должна сделать визу и через пару недель укатить в Лондон вместе с Лавровским. Говорю тебе это заранее, чтобы у тебя было время свыкнуться с этой мыслью.

Мать обиженно поджала губы.

– Пойми, – я взяла её за руку, – для меня очень важно, чтобы ты не волновалась за меня. Чтобы понимала, что со мной всё в порядке. Я выросла и нуждаюсь в твоей поддержке и дружеском участии больше, чем в постоянном контроле и опеке. Ты можешь быть не только матерью, но и подругой?

Родительница слегка опешила от такого неожиданного поворота. Вероятно, ей никак не удавалось осознать, что её малышка, которая ещё совсем недавно ходила в детский садик и училась читать, теперь может так нетривиально мыслить. Наконец она произнесла:

– Что в твоём понимании дружба?

– А чего ты сама хотела бы от друга? – Я задала встречный вопрос.

– Моральной поддержки.

– А ещё? Вот, например, тебе бы понравилось, если бы твоя подруга постоянно требовала у тебя отчёта – с кем ты и что делаешь?

– Вряд ли. Я бы сама всё рассказывала, потом.

– Потом? А сначала закончила бы все свои дела?

– Да.

– Ну вот, видишь, мам. Всё просто. Давай будем дружить?

Мать встрепенулась, словно всё это время была в глубокой прострации.

– Мила, подожди! Что это было? Почему мы с тобой так странно разговариваем? Ты словно гипнотизируешь, и я начинаю мыслить в нужном тебе направлении…

– Это не гипноз, мам, а здравый смысл, который в тебе проснулся, – немедленно отреагировала я, осознавая, что она недалека от истины. Внутри всё похолодело. Что происходит?

Мать послушно кивнула и стала торопливо убирать со стола грязную посуду. В её глазах отсутствовало почти всякое выражение.

Я же сидела на своём месте и пыталась свести вместе лихорадочно разметавшиеся по всей голове мысли.

Мать спросила меня, что это было. Я и сама толком не поняла. Просто мне нужно было убедить её в том, что в моей жизни наступил важный момент и в эту самую жизнь не стоит вмешиваться. Мне было ясно, что в скором времени возможности звонить маме каждый час, да что там, даже каждый день, уже не будет. Темп моего существования становится необычайно быстрым и стремительным. А значит, нужно убедить мою мамулю не паниковать, если я вдруг пропаду на время, растворюсь в тишине.

И вот я начала говорить какие-то слова, смысл которых сама понимала лишь тогда, когда они уже были произнесены. Некая теория про дружбу, про то, что никто ни за кого не волнуется и не переживает. И мать поддалась этому воздействию, согласилась со всеми моими доводами и лишь в самом конце искренне удивилась, как у меня получилось так легко склонить её на свою сторону. Теперь настала моя очередь удивляться, откуда у меня взялся подобный навык? Тем не менее, я решила не показывать своих чувств и лишь переспросила:

– Ну так, что? Мы договорились доверять друг другу? Не волноваться друг за друга? Не переживать по пустякам?

– Договорились, – без лишних возражений согласилась мать.

– Мне нужно от тебя нотариально оформленное согласие на мой выезд. И как можно скорее. Если ты, конечно, не против…

– Нет, не против. Не беспокойся. Я подпишу любые документы, если тебе надо.

Её поведение окончательно доказало мне, что я, сама того не желая, применила к ней лёгкий гипноз. Иначе как объяснить то, что она повелась на такую странную идею про нашу дружбу? Зная мать, могу со стопроцентной точностью предположить, что без определённых способностей этого никак не добиться.

Зато теперь становится понятно, как отцу с такой невероятной лёгкостью всегда удавалось влиять на неё. Например, в случае с автомобилем. Он внушил ей, что это вовсе не опасно, что вожу я, как заправский профессионал и что подушки безопасности у моей «Мазды» всегда готовы раскрыться в случае опасности. Бедная мама! Получается, ей не повезло не только с мужем, но и с дочерью! Мы попросту обманываем её, внушаем свою волю. Не даём ей участвовать в нашей жизни, понимать мотивы наших поступков. Скорее всего, она никогда не узнает, кем на самом деле является отец. Да и про меня она вряд ли услышит хоть слово правды. И всё это лишь по одной причине – чтобы сохранить её спокойствие. Хороший предлог, нечего сказать!

Бедная, бедная мама! Я с тоской и жалостью наблюдала за тем, как она суетится вокруг меня, как торопливо моёт посуду, как сметает крошки с обеденного стола. Наверняка в её сознании сейчас поднялась целая буря. Она не понимает, как жить теперь, когда одни идеалы заменили другими. Когда то, что привычно считалось правильным, вдруг стало нелепым пережитком, а на смену собственным убеждениям пришли другие, непонятно откуда взявшиеся.

И самое ужасное во всей этой ситуации то, что ничего нельзя поделать. Всё должно оставаться так, и только так. Ведь не расскажешь же матери, что она несколько лет была замужем за Ясным, а я унаследовала от него добрую часть талантов? К тому же, наверное, умею ещё что-то, чего пока просто не довелось в себе открыть…

Мне не хотелось оставлять маму в таком подавленном состоянии, и я потащила её на улицу:

– Пойдём, прогуляемся по посёлку? Погода хорошая, воздухом подышим.

Родительница недоверчиво посмотрела на меня, но с предложением согласилась. Мы быстро оделись и вышли во двор.

– Машину-то покажешь? – неуверенно спросила мать, будто сомневалась, что я снизойду до таких мелочей.

– Конечно! Пойдём.

Мы обошли дом и зашли под навес, где стояла «Мазда». Мать во все глаза рассматривала мою тачку. Мне же стало немного смешно. Учитывая, что до забвения я ездила на этой машине, моя родительница уже второй раз знакомится с ней. Да и привыкает к мысли, что её дочь теперь водит транспортное средство, тоже не впервые. Интересно, она ничего не припоминает?

– Хорошая машина, – похвалила она наконец.

– Хочешь, прокатимся?

– Ой, нет! Пойдём лучше пешком, прогуляемся. А то, когда теперь ты со мной выберешься?

Я пожала плечами – хороший вопрос. И правда, когда?

– Надеюсь, ты хотя бы свой день рождения планируешь провести в Москве? Или в Лондоне отпразднуешь? – робко уточнила мать, опуская глаза. Её губы едва заметно дрожали, словно она была готова вот-вот заплакать.

– Я не знаю, мам, – честно призналась я, – но обещай, что если я не успею вернуться домой к дню рождения, ты не станешь переживать. Хорошо?

Мать молча кивнула.

Мы заперли калитку и направились по заснеженной дороге к лесу. Я взяла маму под руку и положила голову ей на плечо. Так мы и шли, не решаясь заговорить друг с другом.

Вернувшись через пару часов, мы обе были счастливы. Чувство взаимного непонимания, возникшее между нами довольно давно, исчезло. Я верила, что это надолго. Там, в лесу, мы крепко-накрепко, уже без всякого гипноза, договорились, что будем доверять друг другу. Наверное, этого было вполне достаточно на данном этапе.

Ровно в 15.00, когда мы с мамой пили чай в гостиной, зазвонил мой мобильный телефон. Я взяла трубку и услышала голос Николая:

– Мила, скажи, пожалуйста, этому болвану, что я приехал за тобой!

Я сразу догадалась, о ком идёт речь. Охранник на въезде в наш посёлок отказался пускать Лавровского внутрь без пропуска, несмотря на его «засвеченную» медийную физиономию.

– Ну что поделаешь? У нас строгие порядки, – засмеялась я и попросила:

– Дай трубку охраннику, я поговорю с ним.

После недолгих уговоров с моей стороны и напоминаний охранника, что гостям следует заранее заказывать пропуск, Лавровского всё-таки пустили на территорию.

– Ну что, мам, мне нужно идти, – мягко сказала я.

Она кивнула, и в первый раз за последнее время её лицо не выглядело обиженным. Кажется, мы действительно поняли друг друга.

Я поспешила наверх, чтобы переодеться. Долго перебирала свои вещи и наконец решила остановить свой выбор на кожаной чёрной юбке, зауженной, с разрезом сзади, плотно облегающей фигуру, и красной блузке из шёлка. Всё вместе выглядело несколько провокационно, однако я не боялась привлечь к своей персоне излишнее внимание. Я нарочно хотела поднять градус наших с Лавровским отношений, чтобы понять, кто мы друг другу на самом деле.

Торопливо расчесав спутавшиеся локоны. и нанеся на губы ярко-коралловый блеск, я выскочила из спальни.

– Буду поздно, – крикнула я матери, проносясь мимо неё в прихожую.

– Береги себя! – отозвалась она.

Я накинула на плечи чёрное кашемировое пальто и спустилась с крыльца. За воротами стоял белоснежный «Мерседес» S-класса, чистый и отполированный до блеска, несмотря на межсезонье.

На моё появление немедленно отреагировали. Из пассажирской двери сначала показался громадный букет белых роз, а затем и Лавровский собственной персоной. Он лучезарно улыбался, его тёмные глаза сияли. Я прислушалась к своему сердцу: стучит или не стучит? Участился ли пульс? Закипела ли кровь? Нет, пока ничего.

– Прекрасно выглядишь, – похвалил меня Николай, – это тебе.

Я приняла от него благоухающие розы и поблагодарила за столь щедрый знак внимания. Мы устроились на заднем сиденье «Мерседеса», и молчаливый водитель умчал нас прочь из посёлка.

– Куда поедем? – поинтересовалась я, разглядывая мелькающие за окном заснеженные деревья. Странное дело – март, а зима всё никак не отступит. Более того, она постоянно доказывает, что всё ещё сильна, насылая на нас то снег, то мороз, то метель.

– На Рублёвку, конечно, – ответил Лавровский, – я там живу…

Увидев испуг в моих глазах, он торопливо добавил:

– Я просто считаю, что там самые хорошие рестораны, по крайней мере, они мне нравятся.

– Из Подмосковья в Подмосковье, – я скорчила капризную гримаску, – чудесно!

– Ну, хочешь, поедем в Москву? – удивлённо пробормотал Лавровский. По его обескураженной физиономии было видно, что он не привык к барышням, которые отказываются от вожделенной всеми Рублёвки. Для меня же родное Калужское шоссе всегда было идеальным местом, лучше которого нет.

– Давай в Москву! – обрадовалась я. – Найдём симпатичное кафе с видом на храм Христа Спасителя и выпьем зелёного чаю.

– Володя, в центр, – немедленно приказал Николай. – Эх, хотел поразить девушку размахом, а она предпочитает простоту.

– Да, – со смехом подтвердила я, – высоченными ценами и пафосным антуражем меня вряд ли завоюешь.

– А чем тебя можно завоевать? – немедленно отреагировал Лавровский, наклоняясь очень близко ко мне. В его глазах появился пугающий блеск.

Я, невольно, отпрянула. Его поведение меня насторожило и заставило снова стать серьёзной.

– Коля, уверяю тебя, – сказала я наконец, – никакого секрета здесь нет. Просто на всё нужно время.

– Да, девочка, ты удивляешь меня всё больше и больше, – задумчиво произнёс Лавровский, – из тебя выйдет толк. Ты действуешь, словно заправский дипломат, а ведь тебе ещё и восемнадцати нет.

Я вспыхнула, осознав, что моё вчерашнее враньё раскрыто.

– Не переживай, – режиссёр будто прочитал мои мысли, – ты просто слегка преувеличила. К тому же твой день рождения скоро, и я надеюсь, мы отметим его вместе.

Я неопределённо пожала плечами, не зная, что сказать. Напор Лавровского пугал меня, но отказаться от встреч с ним значило отказаться от поисков своего единственного. Проблема была в том, что я категорически не понимала, каким образом приходит осознание любви.

Воскресная Москва встретила нас радушно. Пробок не было, и мы довольно быстро добрались до центра. Конечно же Лавровский не захотел проводить время в обычном кафе, и мы пошли в дорогой ресторан. Фирменным стилем этого пафосного заведения с феерическим видом на Москву являлось то, что посетителям предлагали мясо, приправленное сладким соусами. По мне, так это вообще несъедобно, но вряд ли кто-то ещё разделял моё мнение. Ресторан был до отказа набит людьми.

Мы сели в самый дальний уголок зала и стали внимательно изучать меню. Я долго искала хоть какое-нибудь блюдо, не испорченное сахаром и ванилью, но тщетно. Наконец, когда к нашему столику приблизился манерный официант, я заказала:

– Мне, пожалуйста, вот эту утиную ножку. – Я ткнула пальцем в меню.

– С яблочным соусом, – кивнул официант.

– Но только попросите повара не поливать ножку этим соусом, – взмолилась я, – просто мясо утки, и ничего больше.

Парень возмущённо глядел на меня, потеряв дар речи. Наконец он обиженно пробормотал:

– Но, ведь это блюдо высокой кухни и без соуса весь смысл его заказывать будет потерян.

– Ты слышал, что тебе сказала барышня? – прикрикнул Лавровский на официанта – Ну, не хочет она твой яблочный соус. Зато я съем. Мне вот эту утку целиком с ванилью и брусничным вареньем. А ещё шоколадный мусс принеси.

Парень, принимавший заказ, заметно оживился и едва не запрыгал вокруг нас, убирая со стола лишние приборы и бокалы.

– Готовиться будет минут двадцать–двадцать пять, – радостно предупредил он, – подождёте?

– А мы никуда не торопимся, – философски произнёс Николай, – и, слушай, принеси мне виски. Приличное что-нибудь, на свой выбор.

– Сто, двести или бутылку? – деловито осведомился официант.

– Да бутылку, пожалуй, – Лавровский весело махнул рукой, – у нас тут разговор интересный намечается.

Он красноречиво посмотрел на меня и, проводив удаляющегося официанта взглядом, подмигнул мне с видом заговорщика. Я мысленно отметила про себя, что совсем не в восторге от мужчин, злоупотребляющих спиртным. И снова в сознании возник вопрос: а смогла бы я полюбить такого человека? Обращаешь ли внимание на такие вещи, когда отдаёшь своё сердце любимому?

В моей сумочке запел мобильник. Я вытащила его на свет и, взглянув на определившийся номер, весело сказала:

– Привет, Рейер! Половина выигрыша – моя. Не забыл?

– Мила, ты молодец! – На том конце провода искренне обрадовались моей маленькой победе.

– И, знаешь, что? – Я многозначительно помолчала.

– Не томи, Богданова! – Антошка почти кричал.

– Николай не дал мне интервью. Зато он сидит сейчас рядом со мной и, пока не принесли его утку в ванильном соусе, готов обсудить по телефону место и время разговора с корреспондентом вашего журнала.

– Ой, – испуганно пробормотал Антон, – Лавровский рядом с тобой?

– Да, – скромно подтвердила я, – передай трубку Зиновию. Я уверена, они договорятся без нас. Главное, что Николай согласился сотрудничать с вашим изданием.

– Мила, ты – умница! Я тебя люблю! – закричал Антон. – Даю Зиновия.

Я улыбнулась: кто бы сомневался, что сладкая парочка сейчас вместе.

В трубке повисло молчание, затем там возник томный низкий голос:

– Алло, Мила! Здравствуйте! Это – Зиновий.

– Приятно слышать, Зиновий, – манерно отозвалась я, лукаво подмигнув Николаю, который с любопытством следил за нашим разговором.

– Нельзя переоценить ваш вклад в наше дело, – церемонно изрёк Антошкин друг, – спасибо вам за всё. Вы…

Закончить витиеватую благодарственную речь он не смог, потому что мне надоело его слушать и я торопливо затараторила в трубку:

– Даю вам Николая Лавровского. Договоритесь с ним, где и когда состоится интервью для вашего чудесного журнала. До свидания, Зиновий!

Не дожидаясь ответа, я сунула трубку в ухо режиссёру, а сама засобиралась в туалет. Очень хотелось вымыть руки, прежде чем начать есть.