– Ну что, договорились? – поинтересовалась я, возвращаясь к Николаю.

– Да, на вторник, – спокойно ответил он и отхлебнул виски из прозрачного бокала с толстым дном. Поморщился и добавил туда пару кубиков льда.

– Тебе правда не трудно? – больше из вежливости, нежели из интереса, спросила я.

– Услуга за услугу, – напомнил Николай. – Может, обсудим твои обязанности?

– Давай, – охотно согласилась я, откидываясь на стуле.

– В общем, слушай. Я тут собрался снимать фильм по книге одной очень талантливой писательницы. Знаешь, обычно мне в руки попадают сценарии. А тут вдруг в самолёте, направляясь в Лос-Анджелес, увлёкся этой книгой. В ней много чего намешано, скажу я тебе, но вообще это мистическая мелодрама. Прочитал её взахлёб, не отрываясь, и сразу захотел экранизировать. Меня поразила история любви. Конечно, тут же встал вопрос о финансировании. Разумеется, всё дело в жанре. Снять этот фильм будет недёшево, он потребует больших вложений, потому что спецэффекты дорогие, компьютер, графика… Ну, ты понимаешь.

Я кивнула в знак согласия, и Лавровский продолжил свою речь:

– В общем, учитывая предыдущий неудачный опыт, я больше не стал выпрашивать деньги у наших и сразу обратился к американским продюсерам. Там моя идея понравилась, и после непродолжительных дебатов бюджет утвердили.

– Но это же прекрасно! – не удержалась я.

– Прекрасно, не спорю. Только мне поставили несколько условий. Одно из них – я снимаю только американских актёров, а не наших, российских. Сколько я не доказывал им, что русская академическая школа – самая сильная в мире и что любой наш актёр даст сто очков вперёд остальным, продюсеры были непреклонны.

– Ну и что? – флегматично отозвалась я. – А мне кажется, что в Голливуде очень много талантливых людей. И красивых. Почему нет?

– Вопрос не только в этом. В главных ролях продюсеры пожелали видеть двоих: молодую девчонку, Ребекку, и англичанина, который очень популярен в Америке, Роберта Стронга. Ты наверняка знаешь его. Так вот. С актрисой проблем не возникло. Ребекка мало где играла и не так знаменита, как Стронг. В силу возраста, наверное… Ей едва стукнуло семнадцать, но она имеет очень большой потенциал и рвение. Девчонка с радостью согласилась на моё предложение. А вот с этим англичанином мы пока никак не можем договориться. Видишь ли, он уже сыграл много ролей и очень придирчиво отбирает сценарии. Стронг стал популярен благодаря образу эдакого мистического воина. На экраны вышло множество фантастических боевиков с его участием, где он наповал разит противника, машет мечом, стреляет из всех видов оружия, и так далее. Теперь ему хочется других ролей. Более сложных, что ли… Более… Реальных. Где можно показать многогранность человеческого характера. А я снова предлагаю ему фантастику со светящимися мечами и прочими атрибутами придуманной жизни. Конечно, его отказ сниматься у меня вполне обоснован.

Лавровский нервно отхлебнул из бокала виски и, не дожидаясь официанта, подлил себе ещё.

– Подожди, как-то странно получается, – вмешалась я, – ну, не хочет этот Стронг участвовать в проекте. Ну и что? Скажи об этом продюсерам, и они предложат другую кандидатуру на главную роль. Почему ты должен бегать за этим парнем и уговаривать его сняться у тебя?

– Потому что такой огромный бюджет выделяют только под Роберта Стронга, и ни под кого больше, – с горечью сказал Лавровский. – На студии считают, что лишь его участие обеспечит фильму достойные кассовые сборы. Этот англичанин сейчас в Голливуде – номер один. Нет никого, кто бы был круче, чем этот Стронг.

– Ну, вот раз они так считают, эти продюсеры, так пусть сами и уговаривают красавца.

– Они уже пытались, но он им ответил, что больше в таких фильмах не участвует. На нём, видите ли, уже и так ярлык супергероя! Он лучше снимется в малобюджетном авторском кино, нежели в блокбастере с миллионным гонораром. Вот так!

– Но ты пытался договориться с этим Стронгом? – Я уже почти начала ненавидеть актёра за такой неуместный снобизм.

– Два раза я посылал агентов. Один раз летал к нему сам. Он тогда снимался в Пуэрто-Рико. Объяснял ему, втолковывал, что этот проект совсем не похож на те, в которых он принимал участие раньше.

– И что?

– Да ничего. Ничего дельного. Стронг сказал, что если и будет снова сниматься в фантастическом боевике, то это должна быть идеальная история. Он прочитал сценарий, обсудил со мной и высказал одно-единственное замечание: его не убедила любовная линия. По его мнению, ничто не заставит зрителя сопереживать главным героям.

– Так, может, переписать сценарий? – воодушевлённо предложила я.

– Думаешь, не пытались? – устало ответил Николай. – Только всё без толку. Наверное, чтобы почувствовать, поверить в любовь на экране, нужно знать, что это такое. А английский чурбан, при всём моём к нему уважении, вряд ли испытывал когда-нибудь подобные эмоции. Несмотря на то что вся пресса буквально кишит сплетнями о его бурных романах с самыми красивыми девушками Голливуда.

– Ну, а я-то тебе зачем?

– Знаешь, Мила, – Лавровский многозначительно помолчал, задумчиво глядя в свой полупустой бокал, – получается, что ты – моя последняя надежда снять этот фильм. Нет, конечно, можно обратиться за деньгами к другим продюсерам, но вряд ли они дадут такую сумму. А мне для воплощения всех замыслов нужно либо много, либо ничего.

– Повторяю вопрос, – я отставила в сторону тарелку с дымящейся утиной ножкой, которую принёс официант, и строго посмотрела на Николая, – зачем тебе понадобилась моя скромная персона? На голливудскую красотку я не тяну, так что соблазнить Стронга – вряд ли получится. Что же тогда остаётся?

– Твой дар, – твёрдо сказал Лавровский.

Я чуть было не подскочила на стуле, но вовремя взяла себя в руки и с удивлением переспросила:

– Дар?

– Ты умеешь воздействовать на людей, – упрямо ответил Николай, – я это понял сразу, как только ты произнесла первое слово в моём присутствии. И не отрицай этого, ладно?

Я неопределённо пожала плечами. И в самом деле, какой смысл говорить, что дара нет? Ведь только сегодня мне представился случай убедиться в обратном. Я вспомнила маму и нахмурилась.

– Так вот, – Лавровский внимательно рассматривал многочисленные пиалы с соусами, которые ему подали к утке, – мне нужно от тебя не так много.

Он снова обратил на меня взор и продолжил:

– Я привёз тебе сценарий фильма. Ты должна досконально его изучить и понять, на что давить в разговоре со Стронгом. Чем его можно зацепить. Поверь, Мила, сценарий – превосходный. Над ним трудились настоящие профессионалы и умницы. Нужно лишь показать Стронгу, что эта история – уникальна, и что ни в чём подобном ему раньше участвовать не приходилось.

– Но правда ли это? – усомнилась я. – Ведь человечество не в силах придумать что-то новое уже давно. Всё, по сути, уже сказано, написано.

– И всё же, Мила, – тихо, но очень уверенно сказал Николай, – наша история уникальна в своём роде, поверь. Сценарий в машине, так что сегодня сможешь ознакомиться с ним.

– Хорошо, – мне не оставалось ничего другого, как просто согласиться, – но прошу запомнить мои слова. Дар, о котором ты говоришь, не очень-то силён. Я вообще не понимаю, как именно им пользоваться. И делая на меня большую ставку, ты рискуешь проиграть. Не могу не предупредить об этом, Коля.

– Знаешь, а я в тебя верю, – непреклонно повторил режиссёр. Он был уже изрядно навеселе и, судя по всему, зверски проголодался.

Мы принялись за еду. Утиная ножка, как я и предполагала, не представляла собой ровным счётом ничего. Без фирменного сладкого соуса это было вполне тривиальное блюдо. Я быстро расправилась с угощением и заказала стакан тёплого козьего молока.

Николай, к моему огромному удивлению, осилил всю утку целиком, обмакивая её поочерёдно то в один, то в другой соус.

Мы мирно закончили трапезу и стали обсуждать детали предстоящей поездки.

– Надеюсь, разрешение на выезд от обоих родителей ты добудешь? – неожиданно забеспокоился Лавровский.

– Да. С этим никаких проблем, – лихо пообещала я, вспомнив наш разговор с матерью. С ней всё будет относительно легко, а вот с папочкой, которого я вижу крайне редко, могут возникнуть проблемы. Впрочем, моему будущему боссу об этом знать вовсе не обязательно.

Вся следующая неделя обещала быть очень напряжённой, ведь, помимо посещения занятий в университете, мне нужно к тому же официально оформиться на работу к Лавровскому, подготовить документы на британскую визу, сдать их в Посольство, и так далее. Хлопот не оберёшься!

Я даже начала тосковать по своей некогда спокойной и безмятежной жизни. Однако сидеть дома и ничего не делать – тоже не по мне.

Расплатившись в ресторане, мы с облегчением вышли из прокуренного помещения на улицу. Лавровский слегка покачивался. Вероятно, он несколько превысил допустимую дозу алкоголя. Я снисходительно улыбнулась, заметив его очевидную неловкость, но говорить что-либо постеснялась. В конце концов, я ему не жена, чтобы делать замечания и учить жизни!

Мы снова устроились на заднем сиденье «Мерседеса», и Лавровский приказал водителю двигаться по направлению к моему дому.

– Может, поедем ко мне… в гости? – со слабой надеждой осведомился он, зная ответ мой ответ наперёд.

– Нет, спасибо, – как можно более вежливо ответила я, – мне ещё сценарий читать.

– Ах, да! – голос режиссёра сразу стал серьёзным. – Дело – превыше всего.

Я про себя усмехнулась: пусть считает, что именно моя верность делу и желание прочитать сценарий не позволили мне принять его приглашение. Если Николаю будет проще, то пусть думает именно так! Однако ни одно дело на земле я бы не предпочла истинной любви!

Если бы только я была уверена, что Лавровский – это ОН! Но, увы, пока ничего нельзя утверждать наверняка. Одна надежда – на предстоящую поездку. Мы много времени сможем провести вдвоём – в самолёте, в гостинице, где-нибудь ещё, в конце концов… Только что же делать со Стронгом? Ведь Лавровский всерьёз рассчитывает на мою помощь. А вдруг упрямый красавец, фильмы с участием которого я просто обожала, не захочет соглашаться на предложение Николая? Ну почему режиссёр так свято верит в мой призрачный дар? С чего он только взял, что я могу помочь?!

Мы без приключений добрались до моего дома, и Лавровский торжественно вложил мне в руки сценарий.

– Прошу тебя, не подведи! – Он умоляюще взглянул на меня. – Найди в этой истории именно то, что сможет убедить Стронга взяться за работу в этом проекте.

– Постараюсь, но обещать ничего не могу, – сухо ответила я, выходя из машины.

Николай выскочил следом и галантно сопроводил меня прямо до калитки, помогая дотащить огромный букет. Напоследок он назвал адрес офиса, куда надлежало явиться завтра, в любое удобное для меня время. Я молча кивала, стараясь запомнить список документов, которые нужно было прихватить с собой.

Всю ночь я читала сценарий, не в силах оторваться от него хотя бы ненадолго. История увлекала с самого начала, и непременно хотелось узнать, чем она закончится. Впрочем, в первую очередь мне следовало обратить внимание на любовную линию. Справедливости ради надо сказать, что она и впрямь ничем существенным не отличалась от множества других историй: главный герой – не человек. Он – страшное, безжалостное орудие убийства, а душа у него отсутствует в принципе. И вдруг, повстречав главную героиню, этот бессердечный и бесстрастный демон расцветает, словно пень в весенний день.

Я уже видела несколько фильмов с похожим сюжетом и не считала, что в данном сценарии появилось нечто новое, ранее не известное человечеству. Экран буквально заполонили фильмы про живых мертвецов, у которых, по моим расчётам, вообще нет никаких возможностей любить. По крайней мере, физических. Ведь, насколько я знала, для акта любви необходима живая кровь, приливающая к нужным местам в нужное время. И всё же эти существа продолжали влюбляться и страдать, очаровывая весь мир своими приключениями.

Однако в только что прочитанной мною истории что-то было. Что-то неуловимое, неразгаданное, пробудившее мою душу. Но что именно? И как убедить Роберта Стронга поверить в уникальность нашего проекта, если я сама не до конца понимаю, в чём тут дело? К тому же, говоря откровенно, мой английский был всё ещё далёк от идеала. И это несмотря на то что его в меня настойчиво вдалбливали в течение всех десяти лет, проведённых в языковой спецшколе. Лавровский ждёт, что я смогу блеснуть перед Робертом Стронгом своими знаниями, а не прибегну к помощи переводчика!

Ладно, допустим, я смогу выразить любую свою мысль на английском, но что делать, если актёр «задвинет» какую-нибудь сложную фразу, смысл которой мне не понять? Возникнет неловкость, и англичанин может разозлиться, что к нему недостаточно почтительно отнеслись, прислав на переговоры непрофессионала.

С утра, не выспавшаяся и в дурном расположении духа, я приняла ледяной душ, чтобы хоть как-то взбодриться, и выпила две кружки крепкого кофе. Затем кое-как привела в порядок своё бледное лицо, замазав круги под глазами тональным кремом, и отправилась на учёбу.

Рейер ждал меня около университетской парковки, подпрыгивая от нетерпения. Ему очень хотелось услышать подробности моих недавних похождений.

Я вкратце обрисовала наше с Лавровским знакомство, пока мы шли к зданию университета.

– Постоишь со мной, пока я покурю? – умоляюще попросил Антон.

Он явно жаждал услышать всё новые и новые подробности моей встречи с режиссёром и поэтому тянул время, не желая заходить в шумное фойе, где толком не поговоришь.

Я стала рассказывать про то, что Николай хочет взять меня к себе на работу. У Рейера буквально челюсть отвисла, ведь он надеялся пристроить меня в журнал к Зиновию.

Впрочем, услыхав, сколько Лавровский собирается мне платить, он успокоился:

– Нет, в глянцевых изданиях таких зарплат просто не бывает. Только киношники могут себе позволить подобные траты. А знаешь, подруга, я рад за тебя. Чем раньше начнёшь думать о карьере, тем лучше. Это – закон.

– Да, я понимаю, только времени свободного совсем не останется. С учёбы – на работу, с работы – на учёбу. Интересно, надолго меня хватит?

– Надолго, даже не сомневаюсь, – фыркнул Антон, – если тебе интересно то, что ты делаешь, без сомнения, силы будут.

– Надеюсь.

Объяснять Антону, какова была причина, побудившая меня принять предложение Лавровского, не хотелось. Да и разве можно это описать словами?

– Через пару недель летим в Англию, – нехотя призналась я.

– Ух ты! – обрадовался приятель и швырнул недокуренную сигарету в урну – Слушай, Мила, ты понимаешь, что попала в полосу сплошного везения?

– Пока не очень, – хмуро призналась я. – Ну что, пойдём на лекцию?

– У нас совместное занятие с нашими иностранными друзьями.

– О, нет! – взвыла я. – Наверняка Семипалатова задала огромное домашнее задание.

– Не без этого, – весело отозвался Антон. Было заметно, что его забавляла моя угрюмость, ведь сам он был в прекрасном расположении духа и, кроме того, имел счастливую особенность – принимать людей такими, какие они есть.

Мы поднялись в аудиторию и стали ожидать начала занятия, то и дело отвечая на приветствия входящих студентов из нашей группы и из группы иностранцев.

– Ты чего такая грустная? Никак тебя не растормошу, – добродушно спросил Антон, заглядывая мне в глаза.

– Я сегодня целую ночь не спала.

– Интересно, – глаза Рейера заблестели от любопытства, – и где же именно ты не спала? И главное, с кем?

– Уж не на Лавровского ли ты намекаешь, друг мой? – Я в точности повторила игривый тон, которым был задан вопрос.

– Может быть. Так что же послужило причиной твоей бессонницы?

– Сценарий фильма, – честно призналась я. Мне надоело играть в загадки.

Антошка приготовился метнуть в меня ещё десяток вопросов, но тут в аудиторию величественно вплыла Семипалатова, и все тотчас замолчали. Эта строгая дама не позволяла никому нарушать железную дисциплину на своих семинарах, и её авторитет был непререкаем.

– Богданова Мила, встань, – начала она прямо с порога.

Мне это ужасно не понравилось. Я неуверенно поднялась со своего места и стала гадать, что же побудило Нину обратить на меня внимание общественности. Только сейчас, стоя над всеми, я увидела Филиппа Моруа. Мы с Антоном не заметили, как он вошёл и занял своё место в другом конце аудитории. Наверное, увлеклись обсуждением важных вопросов. Он кивнул мне и Антону в знак приветствия.

– Ребята, у нас новости. Мила, надеюсь, ты уже рассказала всем про свою новую работу?

Я отрицательно покачала головой. Кому какое дело, кроме, конечно, Антона, что происходит в моей жизни? И главное, откуда Семипалатова знает о моих планах?

– К нам в деканат сегодня поступила информация, что студентка-первокурсница Мила Богданова принята в качестве помощника режиссёра на крупнейшую киностудию страны, и теперь будет принимать самое непосредственное участие в возрождении российского кинематографа.

Я молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. Ох уж этот Лавровский! Чего он добивается? Хочет выставить меня полной идиоткой перед всеми? Чтобы я теперь отчитывалась на каждом шагу, где была и с кем общалась? Он что, не понимает, что пристальное внимание общественности – это тюрьма?

– Нам позвонили из министерства образования, – невозмутимо продолжала Семипалатова, – и предупредили, что Мила скоро отправится в свою первую деловую поездку. Разумеется, мы не станем ей в этом препятствовать… Ведь это поручение государственного масштаба, так сказать.

Дама торжественно обвела взглядом присутствующих, демонстрируя белоснежную, как в рекламе зубной пасты, улыбку. До меня постепенно начало доходить, зачем Лавровский использовал свои высокие связи и раструбил всем о моём новом назначении. Вероятно, у него на меня серьёзные виды, и грядущая командировка – первая в череде многочисленных поездок в его обществе. Таким образом, он заранее «отпросил» меня с занятий, подавляющую часть которых я должна буду пропустить, путешествуя с ним по миру. Только режиссёр очень самоуверен и забыл спросить, что я думаю обо всём этом.

Я невольно нахмурилась и, сама не понимая, зачем, вновь посмотрела на Филиппа Моруа. Он сидел на своём месте, неподвижный и бледный, вперив в меня негодующий взгляд. Чёрт возьми! Почему он так смотрит на меня, как будто я в чём-то перед ним виновата?

Да, я приобрела нового поклонника в лице Николая Лавровского. Да, мужик, похоже, влюблён в меня и делает теперь всё возможное и невозможное, чтобы добиться моего расположения. Да, в моём списке возможных претендентов на роль Единственного режиссёр пока занимает первое место, в то время как он, Филипп, из этого списка выбыл. На его чувства я никогда не отвечу. И что теперь? Разве я что-то обещала ему? Нет. И всё-таки почему на душе стало так тяжело?

Я больно прикусила губу и, пропуская мимо ушей все восторженные тирады Семипалатовой, стала лихорадочно соображать, где и когда можно будет остаться наедине с Филиппом и вылечить его от любви ко мне. Он избавится от мании, а я выполню обещание, данное его матери, и вздохну спокойно.

– Мила! Богданова! – Громкий голос Нины Валентиновны вернул меня к реальности. – Мила!

– Да, да, – торопливо откликнулась я.

– До меня дошли слухи, – с придыханием промурлыкала преподавательница, – что Николай Лавровский на Западе собирается снимать очень высокобюджетное кино и, возможно, надолго задержится в Штатах. Вы, наверное, будете обязаны остаться там же. Так вот, Мила, деканат примет во внимание вашу ситуацию…

Дослушать даму мне не удалось, так как Филипп стремительно вскочил со своего места и пулей вылетел из аудитории. Я не задумываясь помчалась за ним, ловя краем глаза удивлённые взгляды ребят и Семипалатовой. Но в тот момент мне было плевать на вежливость и хорошие манеры – я должна была помочь парню, пока не стало слишком поздно.

Очутившись в пустынном коридоре, я стала оглядываться, силясь понять – куда же мог подеваться Филипп. Решив, что он, должно быть, захотел подышать свежим воздухом, я торопливо побежала к лестнице и остановилась: мой воздыхатель стоял в пролёте между этажами, низко опустив голову.

– Филипп! – тихонько позвала я.

Он вскинулся и посмотрел на меня.

– Иди ко мне! – позвала я, раскрыв объятия. – Иди…

– Что у тебя с этим режиссёром? – хрипло спросил Моруа и сделал шаг по направлению ко мне.

– Ничего, – спокойно ответила я, – буду работать на него, вот и всё.

– Не верю, – тихо возразил Филипп и тут же добавил:

– Тебе верю, а ему – нет. Я видел во сне, что он мечтает сделать тебя своей.

– А ты? – быстро поинтересовалась я. – Чего хочешь ты?

– Твоей любви, – признался парень, – и это очень мучительно, ведь ты никогда не ответишь на мои чувства.

– Откуда ты знаешь? – спросила я и начала спускаться по ступенькам вниз, чтобы быть ближе к Моруа.

– Я не знаю, я чувствую, – измученным голосом ответил мой воздыхатель.

– Я могу помочь, – неуверенно созналась я, – только ты должен кое-что сделать.

– Ты хоть в курсе, что это не лечится? – с горечью спросил мой собеседник. – Что я всю жизнь теперь….

– Лечится, – нетерпеливо перебила я. – Просто подойди ко мне и поцелуй…

– Поцеловать? Тебя? – не поверил парень.

– Да, – выдохнула я, судорожно перебирая в памяти слова заклинания: «адверсо флумин, адверсо флумин»… Не забыть бы…

Филипп одним рывком оказался рядом и неуверенно потянулся ко мне губами.

– Эй, голубки! Не помешала? – раздался прямо над нами насмешливый голос.

Моруа отпрянул от меня, я вздрогнула и оглянулась. В пролёте лестницы стояла, чёрт бы её побрал, староста Таня и буравила нас пристальным взглядом.

– Мила, Семипалатова послала за тобой. Она ещё не всё сказала. Пойдем.

Эта фраза прозвучала, словно приказ, и я, виновато глядя на Филиппа, пробормотала:

– Иду.

У меня внутри всё горело от возмущения: подумать только – я была в шаге от того, чтобы избавить своего воздыхателя от его мании, и вот появляется эта Таня, и всё – момент упущен. Всё как-то глупо и неправильно!

– Филипп, ты идёшь? – понуро спросила я, заранее зная ответ.

– Нет, я хочу прогуляться, – сказал парень и, заметив Танино удивление, добавил:

– Голова болит.

– А-а, ну тогда надо подышать, – протянула староста, недоверчиво глядя на моего поклонника.

Не говоря больше ни слова, Моруа развернулся и стал быстро спускаться вниз по ступенькам. Я хотела было окликнуть его, но, поймав строгий взгляд Тани, отказалась от этой идеи. Ещё не хватало, чтобы староста узнала о том, что на самом деле происходит между мной и молодым «французом»!

Следуя за девушкой обратно в аудиторию, я судорожно соображала, каким образом можно остаться наедине с Филиппом, но так ничего и не придумала, предоставив этот вопрос воле случая.