Ровно через два часа такси доставило меня в Хитроу. Я расплатилась с водителем и вошла в здание аэропорта. Подойдя к кассе, я поинтересовалась у любезной девушки в окошке относительно билетов, мысленно готовясь к тому, что следующий рейс на Москву будет не скоро. Однако мне ответили, что регистрация пассажиров началась совсем недавно, и если я потороплюсь, то смогу успеть улететь на этом самолёте.

Купив билет (слава Богу, у меня были деньги, которые мне заплатил Лавровский в счёт будущей зарплаты!) и зарегистрировавшись, я стала бесцельно слоняться по зоне беспошлинной торговли. До вылета было ещё минут сорок, и я позвонила маме, чтобы предупредить её о нашей скорой встрече.

– Дочка, тебя встретить? – встревоженная моим тоном, спросила она.

– Да нет, мам, не надо! – поспешно сказала я. – Ночь на дворе. Сама доберусь, не беспокойся!

Купив ей в подарок новые духи от Гуччи, я набрала ещё один номер. К счастью, он не был отключен и мне вскоре ответили:

– Я уж думал, ты никогда не появишься, – раздался на том конце провода голос Филиппа Моруа.

– Если хочешь, чтобы тебе дозвонились, не отключай мобильник, – преподавательским тоном изрекла я.

– Прости, Мила, – тихо сказал Моруа, – всё это время я не мог говорить.

– Сегодня ночью всё закончится, – уверенно пообещала я, – через четыре с половиной часа буду в Шереметьево – 2. Ты сможешь туда приехать?

– Да, я буду, – пообещал парень. – Мила, мне очень плохо без тебя.

– Знаю, – отрывисто произнесла я и отсоединилась.

Мы довольно легко взлетели, да и само пребывание в воздухе было сегодня вполне комфортным – в зону турбулентности самолёт не попадал, а спокойно и плавно приближался к Москве. Весь полёт прошёл в размышлениях о Роберте Стронге. За эти дни я настолько прикипела к нему сердцем, что теперь плохо представляла, как буду жить отдельно от него. А точнее, существовать.

Однако у меня есть обязательства перед другими людьми, и их никто пока не отменял. Прочь лирику, прочь хандру. Жить нужно не только для себя. Самый верный способ сделать свою судьбу правильной – помочь кому-то.

Самолёт плавно приземлился в Шереметьево. Выйдя из зоны прилёта, я сразу увидела Филиппа. Он очень похудел за то время, пока я его не видела. Под глазами пролегли тёмные тени, лицо осунулось и подурнело, а взгляд был как у побитой собаки.

Я бросилась к нему:

– Как хорошо, что ты приехал, Филипп!

Моруа слабо улыбнулся:

– Теперь, когда я вижу тебя, мне стало ещё больнее. Но я счастлив.

Я с жалостью посмотрела на парня и стала прикидывать, где лучше всего провести «обряд» отлучения. Должно быть, следует отыскать тихое местечко, заманить Филиппа в лес или в пустынное жилище. А что, если не мудрить? Что, если сделать это прямо здесь, в огромном зале аэропорта, олицетворяющем собой надежду на новую, более счастливую жизнь? Я оглянулась по сторонам. Вокруг, словно муравьи в муравейнике, сновали люди, занятые своими собственными заботами и мыслями, и никому дела не было до нас.

– Подойди ко мне, – хрипло приказала я парню, вытянув вперёд руки.

Он сразу же повиновался, с надеждой глядя на меня.

Я притянула его к себе и прикоснулась губами к его дрожащим от волнения губам. Он весь затрепетал и схватил меня за плечи. Его рот полуоткрылся, и я, как и просила его мать, Карин, выдохнула:

– Адверсо флумин!

Стало страшно оттого, что я могла исказить звучание этих слов или сказать их не в той последовательности, тем самым всё испортив. Однако эффект от первой фразы был налицо: Филипп отшатнулся от меня и стал с удивлением оглядываться по сторонам.

Я не стала дожидаться, пока он окончательно опомнится, и заорала прямо ему в лицо:

– Жустус Дивизус!

Моруа молча смотрел на меня, что-то усиленно пытаясь понять. Наконец он пробормотал:

– Знаешь, ещё совсем недавно я зачем-то хотел расстаться со своей жизнью…

Я улыбнулась:

– По глупости, наверное. Но ты ведь больше этого не желаешь?

– Неет, – парень испуганно мотнул головой. – Не пойму, что со мной происходит… Всё стало совсем по-другому. Пойдём, я провожу тебя до машины, Мила!

Я с облегчением вздохнула, придя к заключению, что всё самое страшное для Филиппа уже осталось в прошлом. Заклятье и правда возымело своё действие. В глазах Моруа читалось что угодно: удивление, озабоченность, но только не любовь!

– Иди, Филипп! Я немного побуду в аэропорту и тоже поеду. У меня здесь кое-какие дела, – соврала я и тепло улыбнулась парню – когда совершаешь добрый поступок, на душе становится очень хорошо и спокойно.

– В машине нас ждёт мама, – проявил неожиданную настойчивость Филипп, – она просила тебя доставить во что бы то ни стало.

– Ну, если Карин… – насмешливо протянула я, – то, что ж, деваться некуда…

Филипп, с беззаботной улыбкой на лице, забрал из моих рук дорожную сумку и решительно направился к выходу из здания аэропорта, с явным интересом разглядывая всех девчонок, попадающихся нам на пути. У меня не осталось ни малейшего сомнения – он излечился от своего любовного недуга и теперь будет жить нормально.

Мы вышли на улицу и двинулись к стоянке. От одной из машин отделилась тёмная фигура и бросилась к нам. Несомненно, это была Карин – бледная, взлохмаченная, взволнованная. Она подбежала к Филиппу и схватила его за лицо двумя руками, с тревогой вглядываясь в глаза сына. Он улыбнулся ей – спокойно и уверенно, окончательно доказав, что с ним всё в порядке. Женщина зарыдала – громко, не стесняясь своих чувств, не стыдясь своей слабости, и обратила ко мне взгляд, полный безграничной благодарности.

Мы втроём долго молчали – Карин, в обнимку с Филиппом, и я – чуть поодаль, в стороне. Наконец женщина тихо произнесла:

– Спасибо, Мила. Я уже и не надеялась.

– Знаю, – кивнула я, – и мне было нелегко, поверьте. А теперь – словно камень с плеч.

– Только не расслабляйся, прошу тебя. В твоём случае это даже опасно, – предупредила Карин и, оторвавшись от своего сына, радушно пригласила:

– Садись в машину. Довезу тебя домой.

– Спасибо, – поблагодарила я и устроилась на заднем сиденье.

Опасно, опасно… Плевать мне на опасности! Я сжала зубы и уставилась в окно, наблюдая за сменяющимися пейзажами.

– Карин, – окликнула наконец я даму, – почему Филипп не появлялся на занятиях? Мы несколько недель не могли до него дозвониться?

– Его чувства к тебе были настолько велики, что он решил покончить с собой, – невозмутимо ответила Карин, не отрывая взгляда от дороги.

– Что? Я думала, это всего лишь шутка, – прохрипела я, не веря своим ушам, и сразу же обратилась к Филиппу:

– Твоя мать говорит правду?

– Да, – спокойно подтвердил парень, развернувшись ко мне всем корпусом с переднего сиденья, – после того как в университете во всеуслышание заявили о твоём скором отъезде с этим режиссёром, мне стало очень больно. Будто внутри сломалось что-то, надорвалось.

– Но это не повод, – растерянно возразила я, всматриваясь в лицо Филиппа, – тем более я не люблю…

– Знаю, ты не любишь Николая, – кивнул парень, – но именно там, в Лондоне, ты должна была встретить того, кого полюбишь по-настоящему. И я это увидел. А потому жить больше не захотел.

– И воткнул себе в живот огромный тесак, – неожиданно закончила Карин. Её лица не было видно, потому что она сидела ко мне спиной, но я понимала, чего ей стоило вспоминать недавние события и так спокойно говорить об этом со мной.

– Но почему вы не позвонили мне? – воскликнула я.

– А что бы это изменило? – возразила дама. – Ты же не врач!

– Но я бы могла произнести заклинание, что вы мне подсказали…

– Заклинания нужны живым, а мой мальчик… – Карин всё-таки не выдержала и разрыдалась в голос. Её плечи затряслись, и она на мгновение выпустила руль.

– Эй, мам, – встревоженно произнёс Филипп, – не надо так. Прижмись к обочине, я поведу.

Как ни странно, женщина не стала спорить и послушно выполнила просьбу сына. Парень выскочил из машины и помог матери подняться со своего места. Он бережно подхватил её за плечи и усадил рядом со мной, на заднем сиденье.

Мадам Моруа слабо улыбнулась мне сквозь слёзы и тихо сказала:

– В общем, мне огромных трудов стоило вернуть своего сына к жизни, Мила. Он действовал в духе своих предков самураев, понимаешь? Этот нож, воткнутый в живот, наверное, всю жизнь будет стоять у меня перед глазами. Не представляешь, сколько средств я перепробовала, сколько слёз пролила над моим мальчиком, но всё-таки смогла вылечить эту рану.

– А мы-то с Антоном гадали, что могло случиться, – невпопад пробормотала я, – каждый день интересовались у ребят из иностранной группы – где Филипп… А он…

– Я излечила его тело, но ты сегодня сделала нечто большее – спасла его душу, – мягкая прохладная ладонь Карин легла на мою руку, – спасибо тебе, Мила. И знаешь, я вспомнила одну вещь, которую упустила тогда, на поляне, в разговоре с тобой.

Я встрепенулась и уставилась на собеседницу.

– Помнишь, я рассказывала тебе о моём спасителе, Ясном? – вполголоса спросила она. – О том, кто вернул меня к жизни?

– Да.

– Так вот, мой спаситель и твой таинственный Ясный, которого ты ищешь – одно и то же лицо, и вскоре ты услышишь всё сама, прямо из его уст. Так что не буду предвосхищать события.

– Мы скоро встретимся с ним? – громко воскликнула я, нисколько не заботясь о приличии.

– Всё в своё время, Мила, – устало ответила дама и, откинувшись назад, прикрыла глаза.

Я поняла, что больше откровенничать она не будет. Видимо, не имеет права сказать что-то большее, чем уже сказала. Я вздохнула и с надеждой посмотрела на её сына.

Однако от Филиппа тоже было сложно добиться хотя бы слова, как я не старалась. Он спокойно вёл машину, погружённый в свои мысли, и потому дальнейший путь мы проделали в полном молчании. Тем не менее, я почувствовала, как с души упал огромный камень, а совесть моя теперь чиста. И лишь одна мысль не давала мне покоя – Роберт. Я больно прикусила губу и прижалась пылающим лбом к прохладному автомобильному стеклу, вглядываясь в проплывающие за окном огни.

Через час я была дома. Мать, конечно, не спала, поджидая меня в гостиной. Вид у неё был встревоженный.

– Мам, обещаю, что расскажу тебе всё, но только позже, – с мольбой в голосе пообещала я прямо с порога, не дав ей даже рта раскрыть.

– Хорошо, но помни: ты обещала. Хочешь есть?

– Нет. Лучше, я пойду к себе.

– С тобой точно всё в порядке?

– Да, просто очень хочется спать.

Я не врала. Правда, хотелось не столько заснуть, сколько забыться, вырвать из души, хотя бы на время, все воспоминания о Стронге.

Поднявшись к себе, я долго лежала в ванной и с горечью рассматривала синяки, оставленные на моём теле пальцами Роба. О том, что ключица была вывихнута, уже ничего не напоминало. Никаких болевых ощущений. Стронг удивительно легко и быстро вправил мне её. Он наделён потрясающими способностями, но вряд ли об этой стороне его личности многим известно.

Я долго засыпала, с тревогой вслушиваясь в тишину. Как он там, мой Стронг? Вернулся ли в отель? Какие решения принял, бесцельно катаясь по окрестностям Сауз Хэмптона? Что будет, когда сегодня с утра он, как обычно, постучит ко мне в номер и никого там не найдёт? Не почувствует ли он себя преданным, брошенным на произвол судьбы? Кажется, на этот вопрос у меня имелся ответ. Я буквально физически ощутила, как может стать больно моему англичанину, и твёрдо решила поскорее разобраться в своих проблемах, чтобы с чистой совестью вернуться к нему. Для этого мне нужно срочно начать поиски того, другого парня, Ясного, с которым меня свела судьба ещё до Стронга, и извиниться перед ним. Хоть Карин и пообещала мне скорую встречу с Единственным, я не сочла правильным – просто сидеть и ждать, когда он появится. Я должна была приблизить этот момент. Единственным существом, способным мне в этом помочь, был сейчас, как ни странно, мой отец. Надо вызвать его на откровенный разговор. Он многое знает.

Как только я решила, как мне быть дальше, на сердце стало легко, и я заснула.

Открыв утром глаза, я первым делом позаботилась о том, чтобы мать, да и все остальные не смогли заметить, какими бурными были мои последние дни. Синяки на шее, оставленные Вигиланами, почти прошли, но всё равно пришлось изрядно повозиться, чтобы замаскировать их тональным кремом. Со ссадиной на лбу было проще. Она успела затянуться и почти не выделялась на лице, которое я занавесила отросшей чёлкой. Ещё совсем недавно там, в английской глубинке, я не заботилась о конспирации и не скрывала от окружающих ни ссадин, ни синяков. Вначале все сотрудники и постояльцы отеля смотрели на меня с удивлением и жалостью, принимая, должно быть, за жертву недавней аварии. Однако вскоре привыкли и перестали замечать мои «милые» особенности.

Теперь же всё было совсем по-другому. Скоро мне придётся оказаться под прицелом внимательных глаз, которые будут сопровождать меня везде – дома, в университете, на работе, если я её ещё не потеряла. Хотя вряд ли. Думаю, Лавровский будет благодарен мне по гроб жизни, ведь я очень помогла ему. Большой бюджет его фильму гарантирован, ведь англичанин согласился в нём участвовать. Всё просто отлично!

За то время, пока я была с Робертом, режиссёр звонил почти каждый день и осведомлялся о моих делах. И я каждый раз отвечала: «Прекрасно», глядя в серые влюблённые глаза Стронга. И ведь не врала! Конечно, я не выполнила просьбу Лавровского и не поехала с ним и Кристиной обратно в Москву, а улетела домой сама, даже не известив его об этом. Но, думаю, такой небольшой проступок вряд ли разозлит Николая. Он прибывает в среду и наверняка придумает мне новое задание.

А в ближайшие несколько дней надо сосредоточиться на учёбе и разговорить отца.

Я оделась и спустилась вниз. Зайдя на кухню, я обнаружила мать, готовящую завтрак. Она стояла, повернувшись к плите, и не заметила моего появления из-за звуков работающей вытяжки.

– Доброе утро! – воскликнула я и обхватила её руками за спину.

– Ой! – мать испугалась не на шутку – Мила, ты меня до сердечного приступа чуть не довела!

– Прости, мам! – засмеялась я, и схватила с тарелки яблоко. – Только, кажется мне, что сердце у тебя крепкое. Оно многое может выдержать, судя по всему.

– И почему ты так считаешь? – с удивлением поинтересовалась мать, выкладывая мне на тарелку геркулесовую кашу с молоком.

– Потому что твоя дочь постоянно подкидывает тебе всё новые и новые поводы для волнения. И всётаки ты жива и здорова. И даже неплохо выглядишь.

– Спасибо, дорогая, я польщена. Только не заговаривай мне зубы, а расскажи по порядку обо всём, что с тобой произошло. Кое-что, конечно, мне известно из наших с тобой телефонных разговоров, но всё же…

– Хорошо, только, потом пеняй на себя, если что-то из моего повествования шокирует тебя до крайности, – пригрозила я.

– Господи, что случилось? – Мать испуганно всплеснула руками, привалившись к краю кухонной столешницы.

– Ничего, я пошутила. Мам, всё было прекрасно.

– Ну, мне только одно непонятно. Ты была в Лондоне, в командировке. И вдруг прилетела как-то внезапно, совсем одна, словно бежала от чего-то или от кого-то.

– А ты, оказывается, мне не рада? – с шутливым негодованием воскликнула я, и, вновь став серьёзной, сказала:

– Ты пойми, мам… Долго задерживаться в Лондоне мне не хотелось. Учёба, и всё такое… разве это не веская причина вернуться поскорее? И так много всего пропустила…

Мать пожала плечами:

– Ладно, дело твоё. Не хочешь – не говори. Ты уже большая девочка.

Я с благодарностью посмотрела на неё и стала усиленно давиться кашей. День обещал быть долгим, поэтому энергии набраться стоило.

Наспех собрав сумку, я чмокнула маму и выскочила на улицу. Там уже вовсю хозяйничала весна. Обогнув дом, я открыла настежь въездные ворота и пошла к навесу, где меня нетерпеливо дожидалась вновь обретённая «Мазда». Я щёлкнула пультом и села в машину. Мотор завёлся моментально. Я ласково погладила рукой торпеду, вздохнула и нажала на педаль газа.

Припарковавшись на небольшой стоянке перед факультетом, я выскочила на воздух и сразу же попала под проливной дождь. Он начался так внезапно, что я даже заметить не успела, как промокла насквозь. Торопливыми шагами я приближалась к зданию университета, на ходу вглядываясь в толпу на крыльце. Дожидаясь начала занятий, студенты не торопились заходить внутрь помещения. Даже несмотря на непогоду. Они предпочитали прятаться от стихии под широким подъездным козырьком. Впрочем, это маленькое неудобство никому не испортило настроения, судя по смеху, раздающемуся то тут, то там, и по улыбкам на лицах. Хотелось различить среди этих лиц всего одно – Антоново. Парень был моим единственным другом, и я, признаться честно, успела по нему соскучиться. Да и ему наверняка не терпелось выведать у меня все подробности недавней поездки в Англию. Конечно, пару раз за это время мы созванивались, но от души пооткровенничать решили сразу после моего прибытия в Москву.

Тем временем дождь усиливался, и я почувствовала, что промокла вся насквозь. Странно – вроде идти от стоянки до корпуса по вымощенной камнем дорожке – всего каких-то пару минут.

Волосы от воды потяжелели и облепили лицо, джинсы неприятно липли к ногам. Бррр… Больше всего я, должно быть, напоминала попавшую под ледяной душ кошку. Аналогия показалась мне забавной, и мои губы тронула лёгкая усмешка. Надо же хоть как-то поднимать себе настроение в такой ливень!

Однако в следующую секунду, я отчаянно вскрикнула от неожиданности и как вкопанная остановилась на полпути к зданию. Причиной этому послужило внезапное появление… Роберта Стронга. Он шагнул мне навстречу откуда-то сбоку, из-за деревьев, преградив дорогу.

– Роберт! – с изумлением воскликнула я. – Что ты здесь делаешь?

– Мне надо кое-что сказать тебе, Мила, – негромко проговорил Стронг. Что-то в его словах показалось мне странным, необычным, однако в следующую секунду я поняла: он сказал фразу на чистейшем русском языке. Осознав это, я чуть было не упала в обморок, но вовремя успокоилась и принялась глубоко и ровно дышать. Потом подумала и решила: не стоит сейчас забрасывать Стронга ненужными и глупыми вопросами. Несомненно, он примчался сюда, следом за мной, не просто так. К тому же Карин предупреждала меня о скорой встрече с Ясным, который расскажет мне обо всём. Ясный! Роберт Стронг – Ясный?! Или, я схожу с ума?

Между тем Стронг посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом и с чувством произнёс:

– Мила, я и есть тот Ясный, которого ты ищешь. Всё это случилось по моей вине, потому что именно я попросил отца разлучить нас, стереть из нашей с тобой памяти любые воспоминания друг о друге.

– Ты? – я снова почувствовала, что почва стала медленно уходить из-под ног. – Но зачем это было нужно, Роберт?

На последнем слове мой голос дрогнул от волнения.

– Очень скоро ты вспомнишь всё. В частности, тот день, когда мы с тобой пришли к моему Отцу, Отцу всех Ясных, и спросили его, как нам быть дальше. Он справедливо отметил, что пока ты являешься человеком, любовь между нами невозможна. Конечно, в её физическом проявлении. И ты наверняка уже поняла, почему.

Я опустила голову и кивнула.

– Отец сказал, что не видит иного выхода, кроме одного: полностью превратить тебя в одну из нас.

– Я слышала этот разговор в записи, когда пробралась в дом, где ты жил, – призналась я наконец, – и слышала голос моего возлюбленного. Он говорил по-русски, поэтому мне сложно было предположить, что он – это ты. Ну почему ты не признался мне, что прекрасно владеешь русским языком?

– А почему ты не сказала, что твой единственный – Ясный? – прищурился Стронг. – Всё бы было гораздо проще. Мне не пришлось бы так долго мучиться, собирая воедино всю картину происходящего. Пойми, у меня тоже стёрли все воспоминания о тебе и о том периоде, когда я жил в России. Я лишь помнил, как снимался там у русского режиссёра в совместном проекте, и не более того.

Я виновато опустила голову:

– Пойми, Роберт. Это была не моя тайна. Я рассказала тебе всё, что касалось лично меня – про детство, про родителей, про друзей. Но как можно было выдавать чужие секреты?

В серых глазах Стронга промелькнуло что-то наподобие восхищения. Он шагнул ко мне и крепко обнял. Затем заглянул в моё лицо и с нежностью поцеловал в мокрый лоб.

– Ты моя! – прошептал он. – Главное, что ты – моя. И никто больше тебя у меня не отнимет. Я не позволю!

Я обхватила его двумя руками за талию и подняла голову. Небо, серое, как глаза Роберта, исторгало из себя потоки воды, но теперь этот ливень казался мне тёплым душем. Тем не менее, надо было уходить отсюда, пока нас не заметили остальные студенты. Не хватало нам ещё отбиваться от разбушевавшейся толпы фанатов Роберта Стронга!

Через пару мгновений, не говоря друг другу ни слова, мы с Робертом обменялись взглядами, развернулись и пошли к стоянке.

Подойдя к моей «Мазде» он тихо засмеялся:

– Да, эту отважную маленькую машину я помню. Ты так лихо гоняла на ней, что даже дух захватывало!

– Ну, в скорости ты мне не уступал, – фыркнула я, – носился по окрестностям на своём «Рэнчровере» с аэрографией. Это ведь ты был в джипе… Там, на поле, когда Самураи пытались убить меня. И именно ты спас мою жизнь. Вот пазл и сошёлся!

Я громко рассмеялась и с любовью взглянула на Роберта. Затем щёлкнула пультом сигнализации и уселась на водительское место. Стронг грациозно обошёл малолитражку и устроился на пассажирском сиденье. Его длинные красивые ноги еле помещались в небольшом пространстве перед креслом, не смотря на то что он максимально отодвинул его назад.

– Надо купить тебе машину побольше, – проворчал он.

Я оставила его замечание без ответа и завела мотор. Мы двинулись по неширокой аллее к въездным воротам и очень скоро оказались на развилке перед шоссе.

Стронг не отрывал от меня внимательного взгляда, словно видел впервые в жизни.

– Теперь расскажи мне всё, – взмолилась я, досадуя лишь на то, что мне приходится смотреть на дорогу, а не на моего любимого, – почему ты не дал им превратить меня в одну из вас? Должно быть, это не так сложно. Я ведь – наполовину Ясная, не так ли?

– Наши с тобой матери, Мила, – обычные женщины, и чтобы обрести такую силу и такие нечеловеческие способности, которыми я обладаю теперь, мне однажды пришлось умереть.

– Умереть? – прошептала я. Голова закружилась так сильно, что руль едва не выскочил из рук.

– Я рассказывал тебе об этом однажды. Ты скоро всё вспомнишь, не беспокойся, – ласково ответил Роб, – тогда, в далёких восьмидесятых, мне ввели препарат, который полностью изменил моё тело и разум на генном уровне. Модифицировал меня, перебрал по винтикам, как автомобиль. Я стал неуязвимым, как и другие Ясные.

– То же самое Отец предложил сделать со мной? – догадалась я.

– Да. Но на тот момент уже предпринимались две попытки убить тебя. Пойми, я просто не мог допустить, чтобы это повторилось вновь.

– Но под присмотром профессионалов, которые собаку съели в этом вопросе, всё могло бы хорошо закончиться, Роб! – воскликнула я и прибавила скорость.

– В том-то и дело, что у нас почти нет такого опыта, Мила! Лишь однажды был произведён эксперимент над получеловеком, полуЯсным, то есть надо мной. Мне ввели тот самый препарат, и он подействовал на меня нужным образом. Однако тогда все были готовы к любому развитию событий. У меня просто не было другого пути, иначе никто бы не стал рисковать. Мой отец понимал – что-то может пойти не так, и я умру, так и не приходя в сознание. К счастью, тогда всё закончилось хорошо, но кто знает, как препарат подействует на тебя? Я совсем не готов к тому, что ты можешь бесследно исчезнуть из этого мира, понимаешь? Там, после жизни, мне уже не будет места рядом с тобой. Туда не пускают даже Ясных…

– Я понимаю, Роб, но, на что же ты рассчитывал, когда потребовал от Отца избавить нас от воспоминаний друг о друге?

– На то, что ты не сможешь спокойно жить без меня, даже несмотря на отсутствие воспоминаний! Что найдёшь способ отыскать меня, доказав тем самым, что и без всякого вмешательства в свой организм обладаешь сильнейшим даром. Даром, которого нет у простых смертных. И знаешь, я оказался прав! Ты нашла меня очень быстро, опираясь лишь на собственную интуицию. Мы думали, тебе на это понадобятся годы, и потому я решил, что память нужно стереть не только тебе, хоть изначально план был именно такой.

– И почему же он был изменён?

– Конечно, знай я, что ты найдёшь меня всего за пару месяцев, ни за что бы не стал лишать себя воспоминаний! – неожиданно развеселился Роберт – но мы думали, что ты будешь идти ко мне долго, годами собирая подсказки, которые мы оставили тебе, читая знаки… Я боялся, что попросту не выдержу и как-нибудь проявлюсь, дам знать, что жду нашей встречи. И таким образом сведу на нет весь свой замысел пробудить в тебе нужные способности.

– И ты решил, что лучше вновь почувствовать свою свободу? – фыркнула я, обиженно надув губы. – А если бы тебе на пути попалась какая-нибудь красотка? У вас, в Голливуде, их там пруд пруди!

– Мила, ты пока ничего не понимаешь, потому что мало знаешь о Ясных, – серьёзно заявил Роберт, – говорю тебе снова: Ясный воин, каким я являюсь, не должен и не умеет влюбляться. У него другая дорога в этой жизни и другое предназначение.