Весь оставшийся день они скакали почти без передышки, сделав несколько коротких остановок, чтобы напоить лошадей. Хотя было тяжело, Грейс не жаловалась, так как понимала, что в дорогу они отправились позже обычного, причем по ее вине.

Лагерь стали разбивать, как обычно, в сумерках. Эван помог Грейс слезть с лошади. Ноги от дневной езды у нее одеревенели и еле слушались.

Ужин протекал, как всегда, в дружеской атмосфере. Эван сел со своими товарищами, весело шутил и смеялся, все время поглядывая сквозь пламя костра на Грейс, сидевшую напротив него.

Она не стала задерживаться у костра и сразу после еды отправилась в свою палатку. Эван вскоре пришел к ней, но минуты ожидания показались ей вечностью. На этот раз все прошло быстро. Их обоих снедала дикая, неистовая жажда, поэтому они сразу жадно слились в одно целое. Эван был одновременно и груб, и нежен – восхитительная смесь двух противоположностей, делавшая его еще более неотразимым.

Когда все закончилось, Эван прижался к спине Грейс и начал ласкать ее сзади. Он поглаживал, массировал ее затвердевшие от езды верхом мышцы до тех пор, пока не наступило приятное, восхитительное ощущение общей расслабленности.

Закрыв глаза и положив голову ему на грудь – а лежать в его объятиях было неописуемым блаженством, – Грейс вскоре уснула.

Следующие дни как две капли воды походили один на другой. День проходил в седле, а ночи она проводила в объятиях Эвана. Все было просто, незатейливо, но вместе с тем казалось каким-то волшебством. Иногда Грейс хотелось, чтобы их путешествие тянулось как можно дольше, настолько оно было приятным.

Вскоре пейзаж вокруг стал иным, перед ними возникли высокие холмы, а затем и горы. Лица всадников сразу повеселили, они улыбались и весело перемигивались; видимо, приближался конец пути, который был не за горами, как в прямом, так и в переносном смысле.

Вдоль дороги высились серые скалы, покрытые веселой зеленью, прятавшие свои вершины по утрам и вечерам в молочном тумане. Заросли и деревья обдавали лесной сыростью, высокие сосны вздымали свои величественные кроны высоко в небо, березовые рощи одаривали весенней свежестью, что было особенно приятно днем, когда становилось уже по-летнему жарко. Наконец, взобравшись на один из горных перевалов, они задержались на несколько минут.

– Да мы уже почти приехали! – восторженно объявил Эван, окидывая взглядом туманную даль, закрывавшую долину.

Грейс всматривалась, как могла, но сквозь туман можно было разглядеть лишь силуэт башни и верхушки крепостных стен. Когда они спустились вниз, туман рассеялся, и она увидела всю крепость целиком на краю долины, на самом ее высоком месте. Рядом с крепостью бежала с шумом речка, на берегу которой паслось небольшое стало овец под присмотром двух или трех стариков пастухов. В воздухе стоял свежий, бодрящий запах недавно прошедшего дождя.

– Замок не такой большой, как у твоего брата, – обронил Эван.

У Грейс защемило сердце, в его голосе явственно были слышны робкие, даже стыдливые нотки, совершенно не свойственные Эвану, и она поспешила его успокоить:

– Зачем ты вбил себе в голову, что я если не привыкла, то по крайней мере мечтаю жить в комфорте или даже роскоши? Ты же знаешь, я воспитывалась в монастыре и собиралась жить за тамошними, более чем скромными стенами до конца своих дней.

Однако Эван продолжал истязать себя – самолюбие не давало ему покоя:

– Не думаю, что крепость у Аластера Фергусона была такой же маленькой и жалкой. А с огромным замком твоего брата вообще не стоит даже и сравнивать.

Грейс почувствовала легкое раздражение. Неужели он, ее муж, до сих пор так плохо ее знает? Неужели он всерьез считает, что ее так волнуют размеры их величия, которые, по его мнению, определяются величиной замка и роскошью обстановки?

– Даже издалека видно, что твой замок не так мал, как тебе кажется. По-моему, он прекрасен. Простота и прочность – эти качества намного важнее кичливой пышности.

– Ты говоришь «кичливой», я не ослышался? – улыбнулся Эван. – Надо будет при встрече с Маккенной повторить их, не забыв сослаться на твое мнение.

Довольная, что настроение Эвана явно улучшилось, Грейс тоже развеселилась. Но веселость вскоре оставила ее; чем ближе они подъезжали к крепости, тем беспокойнее становилось у нее на душе. Пастухи и несколько крестьян, работавшие на огородах, приветственно помахали им руками, когда они проезжали мимо.

Вытянувшись цепочкой, отряд въехал под своды крепостных ворот, а затем во двор. Понимая, на кого прежде всего обращены все взгляды, Грейс откинула капюшон плаща назад, чтобы все могли как следует разглядеть ее. Внутри замка собралась целая толпа, человек сто – мужчин, женщин, детей, – которые встретили прибывших веселыми криками.

Несмотря на общую радость, по спине Грейс поползли мурашки: слишком много круглых от удивления глаз было устремлено на нее; по всей видимости, никто из толпы не догадывался о том, кто она такая. Разумеется, всем было известно, с какой целью хозяин замка отправился в путешествие на юг, однако невероятно быстрое осуществление замысла Эвана, их поспешное венчание и немедленное возвращение помешали ему послать домой весточку, которая извещала бы о его женитьбе.

Недоуменный гомон сразу стих, как только из толпы вперед вышла седая женщина. Высокая, в красивом платье из золотистого бархата, на поясе у нее висела тяжелая связка ключей, с властными манерами и проницательным взглядом, по ее виду Грейс сразу поняла, кто стоит перед ней. Леди Мойра, мать Эвана. Ее суровый и мрачный вид находился в резком контрасте с улыбающимися и смеющимися вокруг нее людьми. Леди Мойра нисколько не была рада.

Спрыгнув с коня. Эван ласково обнял мать, обменялся несколькими словами, а затем представил ей свою жену.

Вблизи сходство между матерью и сыном было заметнее. У Эвана и леди Мойры был одинаковый цвет и разрез глаз, но похоже, на этом все сходство и заканчивалось, особенно если учитывать их настроение и выражение лиц. Эван явно был счастлив, он улыбался, пытался шутить, тогда как леди Мойра держалась надменно, отчужденно, по ее лицу было видно, что ей совсем не до шуток.

Окинув невестку с головы до ног внимательным, оценивающим взглядом, она тяжело вздохнула, и от ее вздоха у Грейс сразу что-то оборвалось внутри.

– Добро пожаловать, – сухо промолвила мать Эвана, формальное приветствие и холодный тон выдавали ее неприязнь.

Умница Грейс, скрыв досаду, присела в низком реверансе и как можно любезнее произнесла:

– Очень рада нашему знакомству.

Резкие, надменные складки в уголках рта Мойры стали еще заметнее. Она хмурилась, криво улыбаясь, всем своим видом выказывая недовольство. Выбор сына ей явно не понравился. Но чем именно была вызвана ее неприязнь, Грейс никак не могла понять.

– Эван сказал, что вы из клана Маккенны.

Она как будто хотела что-то выпытать у Грейс.

– Да.

– Вы вдова?

Грейс молча кивнула. Странное дело: у нее возникло ощущение, что леди Мойра в чем-то пытается ее обвинить.

– Как долго вы были замужем?

– Семь лет.

– И за все это время вы не родили ни одного ребенка?

Вопросы сыпались градом, и в каждом из них содержался то ли упрек, то ли обвинение.

– Мой муж почти все время был в отъезде. Он воевал на стороне короля Роберта, – медленно и смущенно отвечала Грейс, уже догадавшись, к чему клонит леди Мойра.

– Ваш брат ведь тоже сражался за короля Роберта, не так ли?

– Да, сражался.

– А у него есть наследники?

– Да, трое, и скоро родится еще один.

– Гм, вот как.

Леди Мойра явно вошла во вкус, она уже обличала Грейс, найдя у невестки очень слабое и крайне болезненное место. С любопытством поглядывая на нее, она ожидала либо оправданий, либо возражений, хотя как и те, так и другие были бесполезны. Понимая, как глупо было бы с ее стороны ввязываться в спор, Грейс притворилась равнодушной.

– Хорошо, вы, наверное, устали после дороги, вам хочется отдохнуть. – Леди Мойра махнула рукой в сторону массивных дверей. – Дирдре покажет вам вашу опочивальню.

Не обращая больше никакого внимания на невестку, леди Мойра опять обратилась к сыну. Она вела себя так, будто Грейс была пустым местом. Возмущенная столь откровенной грубостью и наглостью, Грейс повернулась к мужу, ища у него защиты, но Эван, обняв мать за плечи, о чем-то тихо-тихо беседовал с ней, вероятно не заметив ничего оскорбительного в том, как его мать разговаривала с его женой.

– Следуйте за мной, миледи, – раздался вдруг над ухом Грейс чей-то вежливый голос.

Она вздрогнула и обернулась. Рядом с ней стояла молоденькая, очень симпатичная девушка, по всей видимости, она и была Дирдре. Бросив снова взгляд на Эвана, Грейс вдруг ощутила, что между ними вдруг пролегла невидимая стена, ей стало больно и обидно, более того, захотелось крикнуть ему: «Посмотри, меня обижают, а ты ничего не замечаешь!» Но рассудив, что не стоит устраивать сцену в первые же минуты знакомства с леди Мойрой, Грейс закусила губу и, кивнув, пошла следом за Дирдре.

Обстановка главного зала выглядела строго и даже как-то неприветливо, в духе леди Мойры, как заметила Грейс. Ни весело горящего огня в очаге, ни гобеленов на стенах, вообще никаких украшений, не было даже цветов. Никаких потуг на изящество – все просто, без изысков.

– Леди Мойра совсем не такая, какой я ожидала ее увидеть, – вдруг вырвалось у Грейс, пока они поднимались наверх. Дирдре скромно потупилась. Гибкая, стройная, темноволосая и синеглазая, она производила очень приятное впечатление; на фоне леди Мойры контраст поразительный, она казалась ангелом.

– Конечно, вам трудно в это поверить, но леди Мойра может быть очень доброй, – промолвила служанка.

Расстроенная Грейс кивнула. Она старалась держать себя в руках, чтобы не расплакаться. Она – леди, молодая хозяйка замка, напоминала себе Грейс, она должна вести себя соответствующим образом, суметь поставить себя так, чтобы ее уважали, а не жалели.

Войдя в свою опочивальню, Грейс очень и очень удивилась. Спальня выглядела весьма уютной, стены были завешаны гобеленами, а посреди стояла большая кровать под балдахином. Сейчас занавески были приподняты, но стоило их опустить, как внутри сразу возникала очень милая атмосфера, полная интимности.

После ухода Дирдре Грейс целиком погрузилась в свои не слишком веселые мысли, раздумывая над тем, как вести себя с леди Мойрой. Только на первый взгляд это казалось чем-то простым и легкоразрешимым, на самом же деле, как предчувствовала Грейс, ее отношения с матерью Эвана от конфликта отделял всего лишь шаг. После напряженного раздумья она решила ни в коем случае не приближаться к этой опасной черте; что бы ни выкинула леди Мойра, она будет вести себя как можно вежливее и сдержаннее. Она не скатится до мелочных жалоб или грубости, но и не позволит, чтобы ею помыкали. Решено, она станет живым воплощением любезности и терпеливости.

Ущипнув несколько раз щеки, чтобы придать им больше цвета, Грейс шумно вздохнула, внутренне готовясь к тому, что ее ждет, и начала спускаться. Когда она вошла в главный зал, похоже, никто даже не обратил на нее внимания. Все, кто там был, продолжали заниматься тем, чем занимались до ее появления. Два молодых парня старательно разводили огонь в очаге, служанки с самым серьезным видом, какой только может быть у прислуги, расставляли столы, скамьи и подметали пол.

Во главе стола, на хозяйском месте, были поставлены два кресла с высокими спинками. Привычного возвышения, где сидели самые важные гости и владельцы замка, не было и в помине, но Грейс понимала, что в замке было множество других дел, куда более важных и неотложных, чем возведение помоста.

Едва столы были расставлены, как в зал начали входить обитатели замка и занимать свои места. Вошла в зал и леди Мойра. Вид у нее был такой мрачный, что у Грейс сжалось сердце от тревожного предчувствия, ей стало ясно – столкновения во время их первой трапезы вряд ли удастся избежать. Она тут же напомнила себе об обещании держать себя в руках, что бы ни случилось.

В том, что ее поджидают разного рода неприятности, сомневаться не приходилось, они с леди Мойрой явно не сошлись характерами. Однако Грейс не теряла надежды, что со временем ей удастся преодолеть все затруднения и разногласия и в конце концов она разгадает причину недовольства леди Мойры: почему она не рада женитьбе сына и почему столь низкого мнения о ней, Грейс?

Моментально оценив обстановку, ведь кресел во главе стола было всего лишь два, Грейс направилась к одному из них, понимая, насколько важно в ее положении отстоять свои права хозяйки замка. В тот же миг леди Мойра ускорила шаги, явно стремясь обогнать Грейс. Было совершенно очевидно, кто раньше сидел рядом с Эваном: леди Мойра отнюдь не собиралась уступать свое место за столом.

К креслам обе женщины подошли одновременно. По воинственному виду леди Мойры было понятно, что она не уступит без боя свое привычное место. Ладони у разволновавшейся Грейс стали влажными от пота. В зале воцарилась тишина, все с нескрываемым интересом следили за исходом поединка между леди Мойрой и новой хозяйкой замка.

– Пожалуйста, садитесь, – проговорила как можно вежливее Грейс, указывая на место на скамье, которая ближе всего стояла к одному из кресел. – Думаю, Эвану будет приятно видеть свою мать возле себя во время еды.

– Это напоминание совершенно излишне, – процедила сквозь зубы леди Мойра. – Я всегда во время еды сижу рядом с сыном. Так было и так будет всегда.

Грейс твердо посмотрела ей в глаза и, не отводя взгляда, сказала:

– Не вижу препятствий, миледи, поскольку нам обеим можно сидеть по обе стороны от сэра Эвана, я сяду с одной стороны, тогда как вы с другой.

– Да, все так, но кресел всего лишь два, – спокойно ответила леди Мойра, явно уверенная в своей силе.

– Совершенно верно, одно для хозяина замка, а другое для хозяйки, – как можно более ровным голосом произнесла Грейс. – Я велю изготовить третье кресло как можно скорее, никто не собирается отнимать вашего почетного места за моим столом.

Последние слова она произнесла подчеркнуто громко, на что леди Мойра грозно нахмурилась. В очаге громко треснуло полено, разбрасывая вокруг кучу искр и небольшие угольки. Ни одна из служанок, стоявших в зале, не пошевелилась и не издала ни звука.

– Мой сын, как я погляжу, сделал не совсем удачный выбор. У его жены никуда не годный характер.

– У меня есть приданое, а также благодаря мне Эван вступает в союз с кланом Маккенны. Меня не пугает никакая работа, более того, я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы жизнь в этих местах стала лучше и легче. Я сделаю все, чтобы мой новый дом стал самым уютным и удобным.

Леди Мойра молча наполнила кубок вином, сделала несколько глотков, исподлобья смотря на Грейс, прежде чем заметить:

– Это все пустое. Посмотрим, что вы запоете через несколько недель. А может, даже и раньше.

Грейс стиснула кулаки, пытаясь не сорваться и не наговорить резкостей. Она ведь обещала себе, что не позволит леди Мойре, как бы та ни старалась, вывести ее из себя.

Но тут в зал вошел Эван в сопровождении товарищей, и раздражение Грейс сразу рассеялось. Он шел, рассказывая что-то смешное, попутно здороваясь со всеми, от одного лишь его улыбающегося лица и довольного вида у нее сразу стало легче на сердце.

Подойдя к матери и Грейс, он обнял последнюю за талию, чем вызвал недовольство у леди Мойры.

– Ты выглядишь очаровательно. Тебе понравилась ванная? Хорошо искупалась?

– Да, очень. Я как раз хотела поблагодарить тебя.

– Пустяки. Посмотрим, что ты скажешь, когда в следующий раз я присоединюсь к тебе! – Он весело подмигнул ей. От приятных воспоминаний у Грейс побежали по спине мурашки: заниматься с ним любовью – какое же это наслаждение! Но тут она быстро оглянулась на леди Мойру с тревожной мыслью: что та подумает о ней?

– Еда стынет, – отрывисто произнесла она. Радость охватила Грейс от шутливого разговора с Эваном.

– Так чего ж мы ждем, вели подавать! – воскликнул Эван, не сводя глаз с Грейс. – Что касается меня, то я зверски проголодался.

Леди Мойра пробурчала что-то нечленораздельное и махнула рукой. Тем временем Эван, не отпуская от себя Грейс, аккуратно выдвинул одно из кресел и посадил ее. Несказанное чувство радости овладело Грейс – нет, она не злорадствовала, но все-таки старалась не показывать открыто, как она счастлива. Недовольная и расстроенная леди Мойра уселась на скамью рядом с сыном.

Прислуга начала подавать на стол блюда с едой, причем и слуги, и служанки останавливались на миг возле леди Мойры, чтобы та убедилась, хорошо ли приготовлено то или иное блюдо. По настоянию Эвана Грейс должна была отведать каждое из поданных кушаний. Пища была простой и без всяких изысков, но такой вкусной, что просто пальчики оближешь.

Во время еды за столом все оживленно разговаривали, много шутили, смеялись, за исключением леди Мойры. Что касается Эвана, то он был явно в ударе, можно сказать, был центром всеобщего веселья, что позволяло ему не замечать напряжения между его женой и матерью.

– Ты рад, что вернулся домой? – спросила Грейс.

– Еще как! – отвечал он. – Несмотря на то, что впереди еще столько работы. Летние дни пролетают быстро, а успеть надо много.

– Я хочу помочь тебе. Мне тоже не терпится поскорее приступить к работе, – начала было Грейс, но Эван отрицательно замотал головой:

– Не хочу, чтобы моя жена работала как простая служанка. Как это тебе такое могло прийти в голову?

– Нет, Эван, не спорь. Я буду работать наравне со всеми. – Грейс нарочно понизила голос, чтобы никто, особенно ее свекровь, не заподозрил, что они едва ли не ссорятся. – Я прошу тебя.

Улыбнувшись, он похлопал ее по руке.

– Ладно, так и быть, найдем и для тебя какую-нибудь работу, раз ты так хочешь.

Грейс склонилась над едой, раздосадованная полученным ответом. Какую-нибудь работу? Хм! Она ведь не белоручка. Неужели Эван думает, что она будет сидеть весь день, сложив руки и позевывая от скуки? Как бы не так!

– Кстати, ты ведь еще не пробовала пирог с олениной! – вдруг воскликнул Эван. – Наш повар готовит его мастерски.

Не дожидаясь ее согласия, он отрезал здоровенный кусок пирога и протянул его Грейс прямо на лезвии ножа. Она уже наелась, так что жирную оленину ей вовсе не хотелось есть, но отказываться было неудобно, кроме того, на нее с любопытством посматривали многие из сидевших поблизости. Она открыла рот, намереваясь осторожно взять с ножа предложенное угощение.

– Зачем ты ее кормишь, словно она маленький ребенок? – буркнула леди Мойра. – Как будто она не может есть сама!

– Зато это так романтично, – возразил Эван.

– А по-моему, отвратительно, – не унималась его мать.

Сделав усилие, Грейс пропихнула кусок пирога в рот и принялась жевать. Дева Мария, когда эта женщина перестанет брюзжать, язвить и вообще показывать свои когти? Мясо было жирным и жестким, ее желудок болезненно сжался, но деваться было некуда – все это надо было съесть, причем с таким видом, что угощение ей очень нравится. Прожевывая пирог, Грейс не без страха ожидала какой-нибудь другой любезности со стороны Эвана. К ее счастью, сюрпризы на этом закончились. Прислуга принялась убирать со стола грязные тарелки и пустые блюда.

По окончании ужина началось небольшое празднество в честь возвращения хозяина. Вперед выступил местный трубадур, он исполнил балладу, в которой воспевались рыцарские подвиги. Понимая, что веселье затянется допоздна, Грейс нагнулась к уху Эвана и сквозь шум проговорила:

– Я пойду к себе. Я устала и хочу спать. Спокойной ночи.

Эван нахмурился, но затем с понимающим видом закивал. Она не спеша встала из-за стола, надеясь, что он проводит ее. Но едва Эван приподнялся, как мать схватила его за руку, удерживая на месте.

Устало вздохнув, поскольку ей уже до смерти надоело бороться с леди Мойрой, Грейс еще раз попрощалась со всеми и пошла наверх. Поднимаясь по лестнице, она услышала за собой чьи-то торопливые шаги. Это мог быть только Эван! Он догонял ее! Обрадовавшись, она остановилась, чтобы обернуться назад, и тут на нее из-за темноты на лестнице едва не налетела Эдна.

– Ой, простите меня, миледи. Тут так темно, да и ступеньки такие неровные.

С трудом сдерживая раздражение, Грейс махнула рукой:

– Ступай назад, Эдна. Повеселись как следует. Сегодня мне твоя помощь не нужна. Я сама справлюсь.

Эдна, колеблясь, застыла на месте. Но Грейс легким толчком в плечо вывела ее из нерешительности, служанка повернулась и начала спускаться вниз, тогда как она опять пошла наверх, внимательно смотря себе под ноги, отдавая справедливость словам Эдны насчет неровности ступенек.

Очутившись у себя в спальне в окружении собственных вещей, таких знакомых и близких, Грейс немного успокоилась. Она зажгла свечи, разделась и принялась расчесывать волосы, и тут к ней вошел Эван.

В руках он держал кувшин с вином и два кубка, вид у него был безмятежный и очень довольный, чего никак нельзя было сказать о надувшейся Грейс. Настроение у нее было плохое, если не скверное.

Эван то ли действительно ничего не заметил, то ли притворился, что ничего не замечает. На его губах играла знакомая улыбка, перед обаянием которой, казалось, невозможно было устоять, но сейчас Грейс не поддалась ей. Он нагнулся, собираясь поцеловать ее, но в последний момент она уклонилась от поцелуя.

– Это все из-за матери, не так ли? – вздохнул Эван.

– Какая проницательность, даже удивительно! – съязвила Грейс.

Он нежно дотронулся до ее подбородка и, приподняв его, посмотрел ей в глаза.

– Да, она может испортить настроение кому угодно, но ты попытайся не обращать внимания на ее замечания и колкости в твой адрес.

– Ха, тебе легко говорить, а каково мне это выносить? Тут даже ангельское терпение не спасет. Она попрекает по поводу и без повода, а какой у нее взгляд – такой осуждающий, неприязненный… – Голос у Грейс задрожал, на глаза навернулись слезы. – За что она меня так невзлюбила?

Эван виновато понурил голову.

– Моя мать сердита на меня. Она недовольна мной больше, чем тобой. Дело в том, что она не хотела, чтобы моей женой была леди. Она хотела, чтобы я женился на простой деревенской девушке.

– Из которой она могла сделать все, что ей захочется?

– Наверное, – пожал он плечами.

– Может, ты хочешь, чтобы твоя жена походила на твою мать?

– Нет, упаси боже! – с жаром воскликнул Эван. – Об этом даже не хочется думать.

– Ну что ж, по крайней мере, уже немного легче.

Эван поставил кувшин и кубки на стол.

– Я хочу попросить прощения за мою мать. Вероятно, я настолько привык к ее ядовитому языку, настолько стал толстокожим, что ее злобные выпады больше меня не ранят. Обещаю, что завтра поговорю с ней.

Грейс отрицательно замотала головой. Это касалось только ее и леди Мойры, это было чисто женское дело. Вмешательство Эвана, пусть из самых благих намерений, могло только навредить.

– Твоя мать, как взрослый человек, не может не отдавать себе отчета в своих поступках, поэтому при зрелом размышлении она может изменить свое поведение.

– Неужели ты действительно думаешь, что на мою мать можно повлиять, да еще так, что она изменится в лучшую сторону? – разволновался Эван.

Его невольный испуг рассмешил Грейс.

– Характер твоей матери будет нелегко исправить, так же как и ее склонность к осуждению, тут одного моего желания будет недостаточно.

– А-а, вот так уже гораздо лучше. – Эван успокоился.

– Погоди радоваться. Меня огорчает не только твоя матушка, но и ты сам. Нам надо серьезно поговорить.

– Да-да, я догадываюсь, о чем ты хочешь мне сказать. В последнее время я уделял тебе не так много…

– А вот и не угадал. Конечно, у тебя много дел по замку и по хозяйству, но меня огорчает другое. Почему ты против того, чтобы я работала вместе со всеми? Чего ты хочешь? Чтобы я повесилась с тоски?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива. Этого я хочу больше всего на свете. Хотя я много шутил над этим, тем не менее, как любящий муж, я действительно желаю тебе счастья.

Его голос звучал серьезно и нежно, а самое главное – искренне. Грейс не могла больше сопротивляться, ее злость растаяла. А когда Эван обнял ее, то она и вовсе забыла об их размолвке.

Его губы прижались к ее губам, его длинные пальцы неустанно гладили ее кожу. Грейс обмякла, ей хотелось одного, и как можно скорее. Он угадал ее желание. Все произошло быстро. Несмотря на это, по глубине чувств и остроте переживаний их слияние даже превосходило все то, что было раньше. Грейс отдалась ему не только всем телом, но и всей душой.

После того как все было закончено, она уютно устроилась на его широкой груди, прислушиваясь к ударам его сердца, в то время как теплое дыхание мужа приятно щекотало ей кожу и волосы на голове.

«Все будет хорошо. Вместе мы сумеем преодолеть все трудности и обрести счастье», – говорила она про себя, тихо засыпая.