Картер почувствовал, что ноги ему отказывают. Он поднял лицо к солнцу, мгновенно зажмурив глаза, прося божественного вмешательства. Наверняка он неправильно расслышал Доротею. «Мой брат? Это невозможно!»

Налетевший ветер шелестел в листве, но Картер вряд ли это замечал. Едва ли он чувствовал и саднящую боль от удара, нанесенного Роллингсону в челюсть.

– Картер? – окликнула его Доротея.

Голос ее прозвучал мягко и вопросительно. Некоторое время в саду царила полная тишина. Затем Картер отвел лицо от слепящего диска и уставился на жену.

– Ты сошла с ума! – задыхаясь, выкрикнул он. – Как майор мог оказаться моим братом?

– Он твой брат по отцу. – Тревога на лице Доротеи сменилась смущением. – Это правда, Картер. Майор приехал, чтобы рассказать мне об этом.

– И ты ему поверила? – Картер яростно потряс головой. – Ложь. Наглая ложь.

В глазах Доротеи блеснули непролитые слезы.

– Пожалуйста, Картер, ты должен выслушать Ролли, прежде чем выносить такое категоричное суждение.

«Почему она плачет? Из-за меня или из-за Роллингсона?» Картер повелительно поднял руку, надеясь заставить жену молчать. Ему нужно было время подумать.

– Я отказываюсь слушать этот вздор, – решительно заявил он, обращаясь к майору.

Роллингсон, скрестив руки на груди, заносчиво смотрел на Картера.

– Я говорил вашей жене, что именно так вы и отреагируете, – с горечью произнес он.

– Нет! – воскликнула Доротея. – Картер не такой, как герцог. Он разумный человек. Он выслушает вас. Расскажите ему все, Ролли.

Ее пальцы впились в руку мужа, умоляя остаться. Он поборол побуждение стряхнуть ее ладонь, хотя все его инстинкты взывали к тому, чтобы повернуться и бежать прочь. Но Доротея была так настойчива, так взволнована. Он выслушает майора, опровергнет его грязную ложь, а уж потом уйдет.

Роллингсону потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки и обрести голос.

– Моя мать была благородной женщиной, дочерью лорда, – начал майор свой рассказ. – Она выросла в достатке и уюте и была воспитана, как подобает леди. Но когда отец умер, долги достались дочери – его единственному ребенку. Когда все было уплачено, денег осталось очень мало. У матери не было никакого приданого, и она не хотела быть обузой для родственников, поэтому ей пришлось самой зарабатывать себе на жизнь.

Картер насмешливо фыркнул. Помоги ему Бог, если Роллингсон скажет, что его мать стала любовницей герцога. Он разобьет ему нос, и не важно, как отреагирует на это Доротея. Всем отлично известно, что герцог Гейнсборо обожал жену и всегда был верным и преданным мужем.

Словно угадав направление его мыслей, Роллингсон нахмурился.

– Она нашла себе место гувернантки, – с ударением произнес он.

– Моей гувернанткой была женщина, которую я всегда вспоминаю с любовью, – перебил его Картер. – Она всю жизнь служила нашей семье – заботилась о моем отце, когда он был мальчиком. Она была слишком стара, чтобы произвести вас на свет.

– Разве я сказал, что мою мать наняли, чтобы заботиться о вас? – заявил Роллингсон. – К тому же вовсе не ее наниматель жестоко обманул ее и воспользовался наивностью юной красивой беспомощной женщины. Это был ваш отец – герцог. Он жил тогда в соседнем поместье. Герцог соблазнил мою мать и оставил с ребенком одну, опозоренную и без поддержки.

– Кто был нанимателем вашей матери? – спросила Доротея.

– Лорд Олдертон.

– Это ничего не доказывает! – крикнул Картер, хотя и был несколько смущен, услышав это имя. Поместье Олдертонов граничило с Рейвнзвудом, а его отец был единственным герцогом в округе.

Доротея заметно волновалась:

– Твой отец питает явную неприязнь к лорду и леди Олдертон. Возможно, эта вражда как-то связана с этим несчастьем.

Картер неловко поежился. В памяти всплыли обрывки разговора, подслушанного в детстве. Вспомнились слова, произнесенные в гневе во время ссоры между родителями. Слова, лишенные смысла, совсем ничего не значившие. До сегодняшнего дня.

– Мне, естественно, требуются более веские доказательства, чем то, что мать Роллингсона когда-то служила у Олдертонов, – заявил Картер. – Даже если это правда.

– Которую достаточно легко проверить, – согласился Роллингсон. – А в остальном… Насколько мне известно, моя мать никогда никому не говорила, кто отец ее ребенка. Она открыла это мне только на смертном одре.

Доротея прижала пальцы к виску:

– Должна сохраниться какая-нибудь запись, какие-то документы.

– Остались письма, – сказал Роллингсон.

– Письма можно подделать, – заметил Картер.

Роллингсон поднял брови:

– Как же вы похожи на своего отца, Атвуд. Когда я к нему явился, он сказал в точности то же самое.

– Вы разговаривали с герцогом?

– Да. Дважды. – Майор опустил голову и уставился на свои сапоги. – В первый раз – когда мне было пятнадцать. Я отправился в Лондон на следующий день после похорон матери. Мне потребовалась не одна неделя, чтобы туда добраться, и еще несколько дней, чтобы подстеречь герцога на улице возле его клуба. И вот я, зеленый наивный мальчишка, тяжело переживавший потерю единственного родного человека, который меня искренне любил, встретился лицом к лицу с тем, кто разрушил жизнь моей матери, сломал жизнь нам обоим. И все же, как ни старался, я не смог возненавидеть его.

– Что же случилось? – спросила Доротея.

– Он дал мне свою визитную карточку и велел прийти к нему домой позже в тот же день. Я пришел, полный надежд, имея при себе письма, которые он писал моей матери. Герцог внимательно выслушал все, что я рассказал, а потом приказал лакею вышвырнуть меня на улицу. Но прежде чем я ушел, он пригрозил, что прикажет арестовать меня и отправить в тюрьму, если я когда-нибудь осмелюсь произнести вслух хоть слово этой грязной лжи.

Сдерживаемый гнев, возмущение и обида, кипевшие глубоко в душе Роллингсона, были теперь отчетливо заметны. Глаза майора потемнели и горели яростью. Он крепко сжал кулаки, и, казалось, был готов пустить их в ход, если представится возможность.

– Где эти письма? – спросил Картер, пытаясь определить, говорит ли майор правду.

– Герцог забрал их. Я не сомневаюсь, он швырнул их в огонь еще до того, как моя тощая задница шлепнулась на мостовую перед его роскошным особняком. – Майор старался говорить безучастно, но в его голосе ясно слышалась боль.

– Вы сказали, что разговаривали с герцогом дважды, – напомнила Доротея.

– Я виделся с ним сегодня утром. Было совсем не трудно получить доступ в его дом теперь, когда прислуга меня хорошо знает.

Роллингсон многозначительно взглянул на Доротею, и Картер понял, что он имел в виду. Майор часто сопровождал его жену на светские приемы. Слуги герцога не могли предположить ничего дурного, когда майор пришел с визитом. Это не вызывало беспокойства. Картер задумался: как глубоко может ранить отверженность, как далеко могут завести возмущение и горечь обиды! Достаточно, чтобы причинить вред, отомстить герцогу. Он предположил, что отец так срочно вызвал его этим утром в связи с появлением Роллингсона.

– Что вы сделали? – спросил Картер, внезапно охваченный тревогой.

– Забеспокоились? – прошептал майор, ухмыляясь.

Инстинктивно сжав кулак, Картер испытал нестерпимое желание двинуть им прямо в наглое лицо Роллингсона. Больше всего ему хотелось увидеть широко раскрытые глаза майора, когда голова его откинется назад, а руки начнут беспорядочно молотить воздух в попытке сохранить равновесие. Однако что-то заставило его сдержаться.

– Если вы поспешили к моей жене со своей скорбной историей, значит, герцог выставил вас вон?

– О нет, – возразил Роллингсон ледяным тоном. – На этот раз я ушел по собственной воле. Решение о том, как нам быть дальше, теперь целиком в руках герцога.

– Чего вы хотите? – решительно спросил Картер. Он содрогнулся при виде внезапно вспыхнувших огнем глаз Роллингсона. Это не сулило ничего хорошего.

– Я хочу, чтобы герцог признал, что поступил бессердечно и бесчестно. Я хочу, чтобы он попросил у меня прощения за свою жестокость и пренебрежение по отношению к моей матери.

Испуганный женский возглас нарушил тишину. Картер обернулся и увидел, что Доротея вцепилась в складки своей юбки в попытке остановить дрожь в руках.

– Герцог очень гордый человек, – сказала она. – Даже если законность ваших притязаний будет доказана, я не уверена, что он согласится выполнить ваши требования.

Роллингсон нахмурился:

– Тогда ему придется расхлебывать последствия скандала, который неминуемо разразится.

Картер не подал виду, но угроза майора произвела на него впечатление. Роллингсон, похоже, провел целое исследование и знал, куда больнее всего ударить. Герцог бесконечно гордился безупречной репутацией своего рода. Если и было что-то, чего герцог хотел бы избежать любой ценой, так это позорное пятно на своей благородной родословной.

– Вы сильно недооцениваете влияние герцога, – заявил Картер. – Он человек уважаемый, им восхищаются в обществе. Сам принц-регент благоволит ему. Никто не примет вашу сторону против него, никто не поверит в эту ложь.

– Я уже не пятнадцатилетний парнишка, которого так легко удалось запугать высокомерному могущественному герцогу Гейнсборо, – с презрительной усмешкой сказал Роллингсон. – Но самое главное – все, что я рассказал, не ложь. У меня есть документ, доказывающий это.

Ролли надвинул шляпу ниже на лоб и пришпорил коня. Крепкий встречный ветер нещадно бил ему в лицо, но он не обращал на это внимания, только пригнулся ниже. Чем быстрее он скачет, тем скорее приедет в Лондон, тем скорее все это закончится. Закончится ли? Он помрачнел. Следовало ли приезжать к Доротее? Сомнение в правильности своих действий шевельнулось в душе, усугубляя путаницу в мыслях.

Стычка с герцогом этим утром не принесла ничего, кроме разочарования и досады. Когда он шагал по коридорам роскошного особняка к выходу, ему нестерпимо хотелось изо всех сил врезать кулаком по чему-нибудь или кому-нибудь, потому что он знал, что только так можно получить облегчение.

Вместо этого Ролли попросил передать записку Доротее и узнал от дворецкого, что она отправилась навестить сестру. Не зная, что дальше делать, он поехал в дом Баррингтонов. Учитывая натянутые отношения между лордом и леди Атвуд, он не предполагал, что Картер окажется там.

Ролли помрачнел еще больше. Почему он не может просто уехать и забыть обо всем? Бросить все это раз и навсегда? Герцог никогда не признается в своем отцовстве. В самом деле, что ему нужно от этого человека? Денег? Нет! Наладить отношения? Вряд ли.

Однако с тех пор, как его бесцеремонно выставили из особняка герцога, когда он был юнцом, Ролли был одержим идеей возмездия. В глубине души он знал, что ни за что не отступится, пока не добьется справедливости, которой, на его взгляд, заслуживал. Не столько для себя, сколько в память о матери.

Он вновь пришпорил коня на повороте дороги, мускулы его ног дрожали от гнева и обиды при воспоминании о грустном, безжизненном лице матери. Она была хрупкой, нежной женщиной. Как только Ролли достаточно подрос, чтобы понимать это, он старался поддерживать и оберегать мать, ограждать от всеобщего осуждения, в атмосфере которого они жили.

Он был хорошо воспитанным мальчиком, примерным учеником. Никогда не жаловался, никогда не доставлял матери неприятностей. И все же она страдала. Потому что родила ребенка вне брака. Потому что выглядела недостойной в глазах тех, кто ее осуждал.

Вслед за сожалениями Роллингсона охватила скорбь. Когда он несколько недель назад прибыл в Лондон, его план был прост. Он рассудил, что, если сумеет подружиться с Атвудом, покажет себя стоящим, достойным человеком, маркиз, возможно, поддержит его требования, поможет ему заставить герцога признать свою ответственность. Он также постарался заслужить доверие Доротеи, чтобы укрепить свои связи с этой семьей.

Как всякий смекалистый боевой офицер, Ролли никогда не позволял себе недооценивать противника: герцог оказался холодным, черствым и деспотичным, как Ролли и ожидал. Невероятно жестоким, каким он помнил его по их единственной короткой встрече много лет назад.

Что он на самом деле недооценил, так это собственные эмоции. Он не ожидал, что станет испытывать к Атвуду, своему единокровному брату, такое странное чувство – смесь восхищения и зависти. Что у него возникнет жгучее желание понравиться, но что еще важнее – заслужить доверие маркиза. К Доротее Роллингсон испытывал искреннюю дружескую привязанность и стремление защищать на правах старшего брата.

Ролли задумался. Каков будет их следующий шаг? И тут же громко рассмеялся, потому что представления не имел, в каком направлении ему самому следует действовать. У него не было никакого документа, подтверждавшего отцовство герцога. Такого документа вообще не существовало. Он солгал Атвуду и Доротее, чтобы выиграть немного времени. Чтобы дать им возможность как следует обдумать его историю.

Письма, подробно раскрывавшие развитие отношений между его матерью и герцогом, были у него отняты. Хотя Ролли не мог не признать, что они вряд ли могли послужить достаточным доказательством. Как сказал Атвуд, бумаги легко подделать. У него осталось одно последнее письмо, написанное матерью утром того дня, когда она умерла. Но оно было скорее загадкой, чем доказательством. Хотя мать и писала о нем, о ребенке, которому она и герцог подарили жизнь, в последних строках письма она признавалась, что обманула герцога, и просила у него за это прощения.

Не понимая, что бы это могло значить, Ролли отнес эти слова за счет ее болезни и не придал им значения. По наивности он отдал все письма герцогу много лет назад, но это письмо оставил у себя. Пусть оно ничего не доказывало – он не мог с ним расстаться, потому что это было единственное, что осталось ему от матери.

Чем это все закончится?.. С каждой милей, приближавшей его к столице, Ролли все отчетливее осознавал: если эта его последняя попытка провалится, ему придется искать в себе силы, чтобы влачить унылую жизнь отверженного. Потому что если ему это не удастся… Ролли тряхнул головой. О последствиях было невыносимо даже думать.

Темные тучи мрачно клубились над головой, угрожая дождем. Доротея смотрела на Картера. Он стоял с каменным лицом. Она старалась угадать, о чем он думает, что чувствует, но это было невозможно.

– Думаешь, это правда? – Голос его прозвучал глухо, безжизненно.

Доротея медленно вздохнула, чтобы успокоить собственные бурно разыгравшиеся эмоции.

– Думаю, это вполне может быть правдой. Слишком много случайностей, так удачно складывающихся в общую картину. Но что еще более важно, майор твердо уверен, что герцог его отец. И одержим идеей услышать эти слова от его светлости.

Картер поморщился:

– К сожалению, я вынужден с тобой согласиться. Хотя эта история не укладывается у меня в голове. Мой отец всегда был таким праведным, таким нетерпимым в вопросах морали. Интрижка с гувернанткой? Это слишком попахивает мелодрамой, чтобы быть правдой.

– Что же нам делать?

– Вернусь в Лондон и поговорю с герцогом. А уж потом… – Голос Картера прервался, и он пожал плечами.

Доротея с болью в сердце наблюдала, как под наплывом горьких мыслей хмурится и мрачнеет его лицо.

– Я еду с тобой.

У Картера стеснило грудь. Он понимал, что должен сказать, чтобы она не беспокоилась, что он сам разберется с этой проблемой. Она заслуживала того, чтобы остаться здесь, со своими сестрами, радоваться вместе с ними рождению близнецов.

Но слова не приходили. Картер выругался про себя. Он слишком нуждается в ней. В этот трудный момент, когда его мир шатался и рушился, Доротея была единственной опорой в его жизни, только на нее он мог положиться. Жена – единственная живая душа на свете, честности и искренности которой он мог доверять.

Она любила его. А он, бессердечный негодяй, хотел нагло воспользоваться этой любовью в своих интересах. Но Картер не мог ничего с собой поделать. Только она одна могла помочь ему сейчас сохранить здравомыслие и способность действовать правильно.

Пока Доротея собирала вещи и прощалась с сестрами, Картер направился в конюшню и приказал, чтобы срочно подготовили его двухколесный экипаж. Он резко оборвал конюха, когда тот услужливо заметил, что не стоило бы пускаться в путь в открытой коляске в такую ненастную погоду, и хмуро посмотрел на сгущающиеся в небе тучи.

– Я готова!

Картер оглянулся. Доротея торопливо сбегала по лестнице, радостно улыбаясь ему. На ней было темно-синее дорожное платье и накидка чуть более светлого оттенка. Ленты на шляпке тоже были синие. Боль, теснившая сердце, слегка отступила.

Они провели в пути немногим больше часа, когда первая крупная капля дождя упала ему на плечо.

– Надо повернуть назад, – сказал Картер, когда дождь зарядил не на шутку. – Или остановиться на ближайшем постоялом дворе.

– Чепуха. – Доротея решительно покачала головой. – Это всего лишь дождь. К тому же он может перестать.

– Если ты подхватишь простуду, я никогда себе этого не прощу.

– Боже мой, Картер! – Она сморщила нос. – Я не такая уж хилая. Хотя ты и считаешь меня слабенькой неженкой, уверяю, под дождем я не растаю.

Коляска угодила колесом в лужу, и их окатило фонтаном грязных брызг. Картер крепче сжал поводья, но не замедлил хода. Дождь все усиливался. Поля шляпы, прикрывая глаза, не позволяли дождю закрыть ему обзор. Но если ливень не утихнет, они все же вынуждены будут остановиться.

Он не услышал ни слова жалобы от Доротеи. Нет, хотя ее накидка так промокла, что казалась почти черной. Нет, хотя струйки воды, стекавшей с краев шляпки, падали на ее и без того уже вымокшую юбку. Она только крепче цеплялась за его руку и прижималась теснее, пытаясь скрыть, как сильно у нее стучат зубы.

Картер посмотрел на жену. Она ободряюще улыбалась, в глазах – теплота и утешение, ресницы слиплись от дождя. Выругавшись себе под нос, Картер остановил коляску посреди дороги. Передав Доротее поводья, он спрыгнул на землю. Сапоги его утопали в грязи, когда он переходил на ее сторону.

– Почему мы остановились? – спросила она. – Что-то случилось?

Желваки ходили по скулам Картера, когда он сдернул плащ со своих плеч.

– Вот, возьми, – сказал он, укутывая ее плотной влажной тканью. – Твое платье насквозь промокло.

Она покачала головой:

– Но ты замерзнешь без плаща.

– Лучше я, чем ты.

Он сказал это от чистого сердца. Она дарована ему судьбой, чтобы хранить и оберегать ее, защищать и заботиться о ней. И он твердо вознамерился это делать, насколько хватит сил, отдавая всего себя, пока способен дышать. Встреча с Роллингсоном привела его в замешательство. Заставила почувствовать неуверенность, беспомощность. Но когда Доротея была рядом, груз, внезапно обрушившийся на его плечи, уже не казался таким тяжелым, таким неподъемным. Меньшее, что он мог сейчас для нее сделать, это позаботиться о ее комфорте, раз уж оказался настолько глуп, что потащил ее в город в такое ненастье.

Когда они прибыли в лондонский особняк герцога, дождь прекратился. Насквозь промокшие, уставшие и замерзшие, они с трудом дотащились до своих апартаментов. Картер распорядился, чтобы для Доротеи приготовили горячую ванну, после чего удалился в свою спальню, чтобы переодеться.

Он стянул галстук, сбросил сюртук и жилет, затем стащил через голову мокрую рубашку. Дансфорд, суетившийся рядом, достал из гардероба чистую сухую одежду, горестно прищелкивая языком и жалобно причитая по поводу совершенно испорченного костюма Картера.

Женский смех и плеск воды, донесшийся из-за двери в ванную, привлек внимание Картера. Он улыбнулся. Должно быть, Доротея уже нежится в ванне. Он представил себе ее роскошное тело, обнаженное под горой пузырящейся пены, пылающие щеки, раскрасневшиеся от горячей воды. Как ни велик был соблазн присоединиться к ней, Картер сдержал себя. Вместо этого он вытерся насухо полотенцем и оделся для встречи с герцогом.

Направляясь в кабинет отца, Картер чувствовал себя совершенно измотанным и опустошенным, как будто добирался до Лондона пешком, а не приехал в экипаже. Странная апатия сковала его. Было трудно думать, трудно сосредоточиться. Усилием воли стряхнув это странное оцепенение, Картер решительно двинулся вперед. Когда он вошел, герцог читал какие-то бумаги. Увидев сына, он поспешно отложил их в сторону.

– Проклятье, что-то ты слишком долго добирался.

– Мой конь потерял подкову. Потребовалось довольно много времени, чтобы принять необходимые меры.

– Не имеет значения. Теперь ты здесь.

– Да. Как вы приказали. – Картер откашлялся. Разговор, видимо, будет труднее, чем он ожидал. – Майор Роллингсон нагрянул к Баррингтонам. Он мне все рассказал. Полагаю, именно по этой причине вы вызвали меня домой?

– Он повторил эту грязную ложь тебе? – ахнул герцог, смертельно побледнев. – Будь он проклят! Я прикажу арестовать его за клевету и отправить в тюрьму!

Картер почувствовал, как внутри нарастает раздражение.

– Роллингсон лжет?

– Лжет!

– Он выглядит слишком разгневанным, слишком уверенным в себе, – осторожно возразил Картер.

Буря эмоций разрывала ему грудь. Он должен был бы испытать облегчение, услышав слова отца. Но, хотя герцог произнес их с большой убедительностью, по мнению Картера, в тоне его недоставало искренности, недоставало убежденности.

– Я не могу отвечать за заблуждения этого человека.

– Но почему именно вы? Должна же быть какая-то причина, почему Роллингсон вывел такое заключение?

Герцог, нервно взглянув на Картера, вскочил на ноги.

– Очевидно, его мать служила у лорда и леди Олдертон.

– Да, гувернанткой. Вы когда-нибудь были с ней знакомы?

Герцог скрестил руки на груди и высокомерно посмотрел на сына.

– С какой стати мне стали бы представлять гувернантку?

Картер пожал плечами. Прекрасный довод. Если кто и мог встречаться с этой женщиной, то скорее всего его мать. Дети и гувернантки – сфера женских забот.

– Стоит ли мне расспросить Олдертонов насчет ее пребывания в их доме?

– Боже милостивый, нет! Олдертон жалкий шут и склонен к сплетням. Он будет только рад распространить обо мне эту ужасную ложь.

– Если вы не хотите разузнать о прошлом этой женщины, тогда мы должны изучить прошлое Роллингсона.

– Я уже сделал это.

Картер мгновенно поднял глаза на отца и встретился с ним взглядом.

– Так быстро? Он сказал, что говорил с вами сегодня утром.

– Да. Но он не в первый раз переступил порог моего дома.

Герцог прошел к серванту, налил себе изрядное количество бренди и осушил бокал одним глотком. Когда Картер отказался от предложенного ему напитка, герцог вновь наполнил свой бокал и снова выпил.

– Впервые он появился лет десять назад, – продолжил герцог. – Долговязый паренек со вспыльчивым характером. Я выслушал его возмутительную басню, нанял сыщика с Боу-стрит, чтобы выяснить о нем все, но тому мало что удалось узнать. К тому времени мальчишка уже скрылся, так что я посчитал этот вопрос закрытым.

– Но Роллингсон вернулся в Лондон несколько недель назад, – сказал Картер. – Он бывал в вашем доме – сопровождал Доротею на светские приемы. Черт побери, он же приходил ко мне на свадьбу.

– Я видел его лишь мельком. Мы не были официально представлены друг другу. Как я мог связать того мальчишку с человеком, которого все называли просто майором? – Герцог закрыл глаза и провел ладонями по лицу. – Я бесконечно устал от всего этого, Картер.

Картер заморгал в удивлении. Он заметил глубокие складки в уголках губ отца, его слегка растрепанные волосы.

– Я здесь, чтобы помочь, – тихо заявил он.

– Благодарю. – Герцог поднял голову. – Я хочу, чтобы ты встретился с Роллингсоном. Предложи ему достаточную сумму денег, и пусть убирается восвояси.

Картер удивленно уставился на отца, ошеломленный его словами.

– Но почему?

– Потому что это самый легкий и самый верный способ избавиться от него.

– Мне кажется нелогичным поощрять человека, занимающегося шантажом, – сказал Картер. – В особенности если его притязания несправедливы.

Ноздри герцога гневно раздулись, по щекам разлился яркий румянец.

– Я не дурак, Картер. Ясно, что побудительный мотив майора – деньги. И хотя мне крайне неприятно прибегать к подобной тактике, все же это наискорейший путь разрешения проблемы.

– Он сказал, что имеется документ, доказывающий правдивость его слов.

Гримаса боли исказила лицо герцога, и на мгновение Картеру показалось, что отец сейчас грохнется на пол.

– Майор – беспринципный человек, ищущий легкого пути разжиться деньгами. Я достаточно богат. Если подобным образом можно избавиться от него, что ж, дело того стоит.

Острая боль пронзила висок Картера. Его отец никогда не уклонялся от схватки, особенно если считал себя правым. Так почему же так легко готов уступить Роллингсону?

– Дать денег означает только признать справедливость его притязаний, – возразил Картер. – Я считаю это серьезной ошибкой. Если он почувствует слабину, то не преминет воспользоваться ею.

– Он хочет скандала. Я сделаю все возможное, чтобы избежать этого.

– Пусть устраивает скандал, – продолжал спорить Картер. – Мы переживем бурю. С гордо поднятой головой отринем все сплетни, все ехидные взгляды. Сезон почти закончился. К тому времени, когда он снова откроется в следующем году, это уже не будет столь пикантной новостью. Великосветские матроны найдут мишень посвежее, чтобы выразить свое порицание и неодобрение.

Выражение лица герцога стало отстраненным.

– Я хочу, чтобы это закончилось сейчас.

Картер заметил капельки пота, выступившие на шее отца. Глаза его непривычно блестели. Слезы? Невозможно. Если только…

– Я сегодня же поеду к Роллингсону, – согласился Картер. – Он заявил, что ему не нужны деньги, но, думаю, мне удастся убедить его принять их.

Герцог пристально посмотрел на сына. В его непроницаемых стальных глазах застыла печаль.

– Мне жаль, что пришлось вовлечь тебя во все это.

– Это касается вас, отец. Естественно, я должен вмешаться.

Когда Картер вышел из кабинета герцога, Доротея уже ждала его в коридоре. Взглянув на его посеревшее лицо, она молча взяла мужа за руку и увлекла в гостиную. Он услышал, как она отослала лакея и распорядилась, чтобы их не беспокоили.

– Значит, это правда. – Ее слова были утверждением, не вопросом.

– Он все отрицает.

– Но ты не до конца ему веришь, не так ли? – Она накрыла его ладонь своей ладонью.

– Я не знаю, чему верить. – Картер потер лоб. Ему было трудно разобраться во всех этих противоречиях.

Пальцы ее утешающе пробежали вверх по его руке и легли на плечо.

– Как герцог собирается уладить этот… хм, деликатный вопрос?

– Он хочет откупиться от Роллингсона. Или, вернее, чтобы я заплатил майору.

– Думаешь, это сработает?

– Поставь себя на место майора. Если бы ты была уверена, что герцог твой настоящий отец, то взяла бы у него деньги?

Доротея задумчиво прикусила губу.

– Что ты собираешься делать?

– Поговорю с Роллингсоном, как требует отец.

– Я пойду с тобой.

– Нет! – Он схватил ее за руки. – Я должен сделать это сам.

– Я боюсь, Картер. – Она отвела от него взгляд. – Меня беспокоит, что дело может дойти до рукоприкладства, если вы останетесь вдвоем. Мое присутствие поможет удержать разговор в рамках приличия.

– Нет.

– Картер, пожалуйста.

Картер крепко сжал ее ладони. Ему очень не понравился ее тон.

– Обещаю, что не сделаю ничего, что могло бы вызвать гнев Роллингсона. И как бы меня ни провоцировали, я буду все время держать себя в руках.

Он видел, что не полностью убедил ее, поэтому сохранял на лице выражение непреклонности. Наконец Доротея тяжело вздохнула и согласно кивнула.

– Как угодно, милорд. – Затем, помедлив и глядя на их сомкнутые ладони, добавила: – Хотя майор только половина проблемы, и тебе это хорошо известно.

Два часа спустя Картер стучал в дверь квартиры майора в отдаленном районе Лондона. Ему не составило большого труда отыскать обиталище Роллингсона.

– Кто это к нам? – Незнакомое мужское лицо с опаской выглянуло из-за полуоткрытой двери.

Картер спокойно разглядывал мужчину, открытый взгляд и военная выправка которого, без сомнения, указывали на принадлежность к армии. Товарищ или слуга? Честно говоря, это было не так уж важно. Картер подал свою визитную карточку.

– Маркиз Атвуд с визитом к майору Роллингсону. Он дома?

Услышав вопрос Картера, мужчина еще больше насупился, расправил и без того прямые плечи, уголки его губ опустились, брови хмуро сошлись на переносице.

– Майора дома нет.

– Скоро ли он вернется? У меня к нему дело сугубо личного свойства, не терпящее отлагательства.

– Ах, значит, теперь, после стольких лет, оно стало неотложным, милорд? – Слуга или друг майора смерил Картера холодным оценивающим взглядом.

Картер смотрел на него так же. Вопрос повис в воздухе.

Мужчина прищурился.

– Я передам майору, что вы были здесь, – угрюмо сказал он.

Картер коротко кивнул и развернулся, чтобы уйти. Ему пришлось наклонить голову, чтобы выйти из здания через низкий дверной проем. В голове царила полная сумятица. Минуту он просто стоял на улице, пытаясь решить, что же ему делать дальше. Может быть, герцог прав и Роллингсону нужны деньги?

– Гуляешь по трущобам, Атвуд?

Услышав знакомый голос, Картер обрадовался.

– Бентон, что привело тебя в эти трущобы?

Виконт усмехнулся:

– Согласен, здесь особенно не на что смотреть, но в нескольких кварталах отсюда есть превосходная табачная лавка, где я часто бываю.

– А нет ли поблизости приличной таверны?

– Могу назвать одну и даже две.

– Ну что ж, веди меня, мой друг. Я совершенно уверен, что сейчас мне крайне необходима хорошая выпивка.