…Той ночью мне почему-то не спалось. Стоило закрыть глаза, в голову начинали лезть разные глупые мысли. Например, что сорок лет — хороший рубеж, чтобы остановиться. Не для того, чтобы оглядеться и постараться понять, что сделано хорошего или плохого за прошедшие годы, а остановиться совсем, полностью завершить свои земные дела. Жизнь была насыщенная, интересная, порой — даже весьма. Есть дом, профессия, небольшой достаток… Но нет главного — того, ради чего строился этот дом, — нет семьи. Точнее, она есть, но уже не рядом со мной, а где-то далеко-далеко… Тогда зачем всё это? Не лучше ли решиться и разом прекратить свои бессмысленные страдания?

…Сердце придавило многотонной бетонной плитой непереносимой тоски. Бездонной безысходностью заныла левая половина груди… Прокатилась по щеке горькая бусинка прозрачной воды… Я встал, зажёг на кухне свет и пошёл к печке. Она была едва тёплая. Чтобы хоть чем-то отвлечь себя от нестерпимого желания накинуть на шею верёвку и потуже её затянуть, решил протопить печь ещё раз.

Набрал в углярке пару вёдер угля. Тщательно промешал почти прогоревшие угли, подкинул несколько сухих берёзовых поленьев в тесную, но прожорливую утробу печки-голландки и стал ждать, когда они разгорятся. Когда дрова покрылись высокими ярко-жёлтыми языками, я снял пару кружков с плиты и взял в руки ведро, чтобы высыпать уголь.

Вдруг в окно кто-то постучал — громко, настойчиво, как могут постучать только к хорошо знакомым людям. От неожиданности — как-никак третий час ночи — я чуть не выронил из рук угольное ведро. Но справился с испугом, высыпал уголь в печь, надвинул обратно чугунные кружочки и только потом пошёл открывать дверь непрошеному ночному визитёру.

Гостем оказался Сашка Заречнев — соседский парнишка, несколько лет назад пропавший без вести в Чечне. Поговаривали, что разведподразделение, в котором он служил, попало в засаду и все погибли в скоротечной и жестокой схватке; не то гробанулся в ущелье вертолёт, на котором они возвращались с задания… Что же было на самом деле, в нашем посёлке никто толком, конечно, не знал. Понятно было лишь одно — Александр пропал без вести — подобно сотням других русских мальчишек, брошенных в мясорубку чеченской войны безмозглыми генералами, греющими свои жирные задницы в прохладном полумраке уютных московских кабинетов. Сашкина мать — Галина Степановна, всю жизнь проработавшая скромным учителем, рано овдовела, замуж второй раз так и не вышла. Воспитывала сына одна. Шурка рано пристрастился к чтению, чуток повзрослев, пошёл в секцию САМБО. Занимался с удовольствием, охотно ездил на соревнования, быстро дошёл не то до мастера, не то до кандидата… Потом его пригласил к себе другой тренер — Валерий Кремнев. Тот самый «Львович», который подготовил чемпиона мира по тайскому боксу Сергея Митяева…

В армию Александра призвали после техникума, где он серьёзно увлёкся компьютером, — ВУЗ мать просто не потянула по деньгам За поступление надо было давать взятку — тридцать тысяч рублей — деньги для сибирячки со скромными доходами просто астрономические.

…Когда Сашка пропал без вести, Галина Степановна сильно сдала. Вскоре у неё произошёл инфаркт миокарда, через три месяца — второй, ещё через полгода — инсульт…

Хоронили её всей улицей…

И вот теперь оказалось, что Сашка жив. За несколько лет, которые я не видел его, он сильно изменился. До бронзоты загорел нездешним, похоже, южным загаром. Возмужал. А главное — во взгляде появилось что-то такое, что поначалу даже насторожило — не соответствующая возрасту усталость и… мудрость. Казалось, что он знает про себя, про меня, про всех нас что-то такое, чего мы узнать никогда не сможем или знать не должны.

Наверное, так оно и было… Я не стал приставать к нему с расспросами — что да как. Захочет — сам расскажет… А не захочет — не клещами же из него тянуть…

Я достал из холодильника початую бутылку армянского коньяку — того самого, настоящего, с пятью звёздочками, приберегаемого для особого случая. Мы налили по стопочке и выпили не чокаясь — за тётю Галю. Потом — ещё… Сашка расспрашивал мало — только о матери. Ещё меньше рассказывал о себе… Больше слушал… Сказал только, что был очень далеко и раньше попасть домой никак не мог.

Он сидел за столом, облокотившись на усыпанную крошками клеёнку, опершись подбородком на ладонь, сжатую в кулак… Во всей его позе чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Складывалась впечатление, что он оказался перед каким-то непростым выбором, мучительно размышляет над тем, как ему поступить дальше…

…К утру бутылка опустела. Я достал ещё одну… Но Сашка протестующее поднял руку, сказав, что ему достаточно.

— Ну, возьми тогда с собой! — протянул я ему пузатенький сосуд, до пробки заполненный тёмно-коричневой жидкостью.

— Спасибо, дядь Серёжа… — неожиданно с большой теплотой сказал он. — Век не забуду… У меня ведь и денег-то нет…

Я взял с холодильника кошелёк, стал открывать его, но Александр вновь остановил меня:

— Ничего не надо! Мне теперь деньги не нужны!

— Как? Как, не нужны? — едва ворочая языком, пролепетал я.

Но Сашка рассмеялся и сказал:

— Дядь Серёжа! Это не то, что вы подумали… Да, кстати… За подарок — огромное спасибо, но ведь и в долгу не останусь… — Он многозначительно глянул на меня, вышел на улицу и вскоре вернулся с коротким цилиндрическим предметом из неизвестного дерева Предмет оказался тубусом, внутри которой находилось множество белых листочков, густо исписанных мелкими чёрными буквами.

— Дядь Серёжа, Вы ведь, кажется, в газете работали? — с хитрецой в глазах спросил Сашка.

— Да, а что?

— Ну, тогда вам и карты в руки… А точнее — вот эту рукопись. Когда её прочитаете, Вы всё поймёте… Можете распорядиться ей по своему усмотрению…

…На прощание мы обнялись. В носу у меня почему-то предательски швыркнуло.

— Мы увидимся? — спросил я Александра.

— Всё может быть… — немного загадочно сказал он. — Главное — никогда не теряйте надежду, дядя Серёжа… — сказал он и растворился в предутреннем полумраке.

Рукопись я разобрал по листочкам и прочитал меньше чем за три дня. И ещё пару месяцев думал, что мне делать с ней. А потом немного поправил, перепечатал на компьютере и отправил в издательство…