1
Вождение автомобиля оказалось, пожалуй, единственной наукой, которая давалась Кирочке с большим трудом. Ей было сложно участвовать одновременно в нескольких процессах — смотреть вперёд и в зеркало заднего вида, следить за знаками на дороге, переключать передачи в случае чего, да ещё и не забывать показывать поворот.
Три раза она проваливала экзамены, и права ей удалось получить только с четвёртой попытки. Теперь для получения допуска к вождению служебного автомобиля оставалось научиться пользоваться специальным оборудованием для отслеживания нарушителей.
— Я буду твоим инструктором по начинке наших тачек, в них и сам чёрт с фонарём не разберётся, тут нужен человек бывалый, — Крайст улыбался как всегда солнечно, озаряя пасмурный день, раздвигая как занавес туман и морось на парковке перед Главным Зданием, — поздравляю, кстати, с правами. Молодец! Надо будет съесть по мороженому за твоё шофёрское будущее.
Кирочка потупилась, принимая похвалу со скромным достоинством школьной отличницы. Разумеется, о количестве своих неудач она благоразумно умолчала. Не хотелось ей, чтоб на зубах у Крайста повисла очередная серия фирменных шуточек на этот счёт… Сам-то Крайст водит превосходно… Он может преспокойно за рулём курить, есть эскимо или болтать — всё это не мешает ему вовремя и плавно повернуть, заметить притаившийся в кустах дорожный знак или перебегающего дорогу хомяка.
— Кстати, я всё хотела узнать, почему ты вместо нас белил почти все стены в учебном корпусе? — спросила Кирочка, пока они перекусывали в машине.
По правде говоря, этот вопрос давно не давал ей покоя, но она либо никак не могла улучить момент, чтобы его задать, либо, если возможность представлялась, на неё нападала непрошеная робость. Они некоторое время назад обсуждали трудовой подвиг Билла с Аль-Марой, и Кирочка была практически уверена, что Крайст нёс наказание; мало кто по личной инициативе стал бы в самые лакомые жаркие летние деньки, созданные для того, чтобы валяться на пляже, бесплатно красить стены. Подобные соображения вынуждали Кирочку чувствовать стеснение, обычно людям не приятно распространяться о своих оплошностях, но она не могла побороть любопытства.
К немалому её удивлению, Билл ответил сразу, и, как показалось Кирочке, даже охотно.
— Я провинился.
— Как?
— Кравиц… — коротко пояснил он, но сумел подкрасить это слово таким количеством эмоциональных оттенков, что Кира всё поняла сразу: прояснять что-либо дополнительно не требовалось…
И она тайно, нежно, чуть печально позавидовала всему, испытанному Крайстом, точно ему посчастливилось прокатиться на аттракционе, на котором ей кататься не довелось, но очень хотелось; она искоса взглянула на него; сквозняк топорщил щёточку волос у него надо лбом, он курил, опираясь локтем на опущенное стекло и, временами поглядывая в боковое зеркало, насвистывал какую-то песенку. «Нагло катается, пока я веду машину…» — подумалось Кирочке.
Слишком поздно заметив на дороге неглубокую ямку, она резко налегла на руль, чтобы отвернуть; машину качнуло, несколько автомобилей сзади притормозили, послышались истеричные звуковые сигналы; Крайста мигом вышвырнуло из его безмятежного созерцательного настроения:
— Какого чёрта ты делаешь? — осведомился он недовольно.
— Там была ямка… — виновато пролепетала Кирочка.
— Яяямка… — передразнил Билл, — я бы тебе права не давал, кто же так дёргает-то?
Билл положил свою руку на руль поверх Кирочкиной.
— Вот смотри… Хватает едва заметного плавного движения, и машина уже слушается. Если на дороге неровность, тебе не нужно сильно уезжать от неё в сторону, достаточно просто почувствовать, где окажутся колёса…
Кирочка ощущала прикосновение тёплой ладони Крайста. Это было не то чтобы неприятно ей, скорее тревожно. Ведя её руку, он слегка подтолкнул рулевое колесо и аккуратно выровнял машину.
— Видишь, она поворачивает и так. Совершенно ни к чему выкручивать руль как гайку…
Словно опомнившись, Билл быстро убрал ладонь. Кирочка испытала нечто вроде облегчения. Всегда, если между ними случался какой-либо телесный контакт, пусть короткий, пусть случайный, они оба чувствовали какое-то неудобство, напряжение, словно делали что-то непозволительное, запретное и даже опасное. Обыкновенное рукопожатие при встрече и то смущало их — оба стремились завершить его как можно скорее — в результате оно выходило скомканным и небрежным. Эта необъяснимая физическая полярность была мучительно очевидна обоим, но никто из них ни разу не предпринял попытки об этом поговорить.
Несколько улиц проехали без приключений. Билл показывал, как пользоваться датчиком обнаружения источника аномальной магической активности. Выехали на скоростную автостраду, по обеим сторонам которой высились пыльные пластиковые заградительные пластины.
Внезапно датчик громко запищал.
Кирочка глянула в зеркало заднего вида — над ним едва заметно курился серебристый дымок — и тут же на неё накатила стремительная волна удушья.
— Крайст! — Завопила она, непонятно зачем изо всех сил давя на тормоз, — Там — оно!
Невидимая рука, сдавившая ей горло, оказалась намного сильнее, чем в прошлый раз — Кирочка выпустила руль, и автомобиль потерял управление.
Билл моментально стащил с себя футболку и замотал ею зеркало заднего вида. Громкий звуковой сигнал раздался впереди — навстречу мчался грузовик; Билл протянул руку и в последний момент успел отвернуть, однако, избежать аварии не удалось…
Глухой удар потряс машину. Послышался лязг сминаемого железа, и звон осыпающегося стекла. «Мои фары, его фары, страховка…» — с тоской подумал Билл. Легковой автомобиль, ехавший сзади, не успел остановиться, и произошло столкновение.
— Ты в порядке? — спросил Билл у уткнувшейся в руль Кирочки.
— Вроде… — ответила она, жадно дыша. — Скажи мне… Ты это видел?
Билл кивнул.
— И что же это?
— Хм… Всё довольно серьёзно. Пожалуй, на проклятие похоже. Заговор на смерть. Ты не помнишь, та ведьма, которую вы арестовали, при вас с зеркалами ничего не творила?
— Нет. Но её подруга, та, которая сбежать успела, кинула зеркало мне в ноги…
— Ё-моё! И оно разбилось?
— Не до конца. Треснуло только. Там мягко было. Мох…
— Твоё счастье! Разбилось бы, так хана… Везучая ты, однако, Лунь…
— Везучая, везучая… — проворчала Кирочка, — Делать то что? Всю жизнь теперь что ли от зеркал шарахаться как чёрт от ладана?
— Проклятие надо снимать. И как можно скорее. Я знаю, пожалуй, только одно существо, способное тебе помочь…
— Кто же это?
— Магистр Песчаной Розы. Ей вполне под силу справиться с духом зеркала.
— Любушка твоя? — спросила Кирочка чуть насмешливо.
— А если и любушка? — он невозмутимо посмотрел на собеседницу.
Кирочка отвернулась; ясный и твёрдый взгляд Билла смутил её, она пожалела, что осмелилась пошутить на столь деликатную тему.
— Как бы там ни было, она не только сможет тебе помочь, но и согласится это сделать, — продолжал Билл так, словно никакой неловкости не получилось, — Аннака из тех Магистров, которые понимают необходимость сотрудничать с Особым Подразделением.
В стекло автомобиля тем временем агрессивно постучали. Водитель, который ехал сзади, был на взводе. Он весьма неучтиво жестикулировал, бранился и грозил судом.
Крайст порылся в бардачке и протянул Кирочке визитку. Она машинально прочла:
«Строительная компания „БОЛЬШОЙ ДОМ“. Квартиры. Коттеджи. Хозяйственные постройки. Аннака Кравиц, менеджер по продажам, рабочий телефон…»
— Что же я ей скажу?
Билл нахмурился. Ему казалось, что в сложившейся ситуации можно и не напрашиваться на долгие и подробные объяснения. В окно служебного автомобиля барабанили уже с удвоенной энергией, да и воспоминания об Аннаке всё ещё волновали Билла: прикоснуться к ним призрачными пальцами мыслей лишний раз было боязно и сладко, точно потрогать недавно затянувшуюся рану. Он не хотел раздразнивать себя. Ассоциации прокатились, точно тополиный пух, нежные, щекотные, невесомые…
— …Ну, скажешь, будто хочешь купить коттедж, к примеру. А при личной встрече, она, я уверен, догадается сама, — недовольно пробурчал он и поспешил выйти из машины, чтобы принять на себя град из отборнейших ругательств владельца ехавшего позади автомобиля.
2
Шёл проливной дождь; длинные тяжёлые струи обрушивались на асфальт, по тротуарам и улицам бежали, шумя и пенясь, ручьи, город звенел, дрожал, сотрясаемый мощным необъятным ливнем; Кирочке хотелось спать, она заварила себе кофе и, болтая ложкой в чашечке, подошла к окну. В серых клубах дождя у перекрёстка виднелась клеть с арбузами и дынями, недалеко от неё, прямо среди пляшущих струй, жадно обнимались двое. Они стояли без зонта, в тесно прилипшей к телам совершенно мокрой одежде, прижавшись друг к другу так, словно в этом было их единственное спасение, их великая надежда. Кирочка отвернулась, увиденная в окно воссоединившаяся пара пробудила в ней грустное волнение, она села к столу пить кофе. Достав из кармана полученную от Крайста визитку, она задумчиво вертела её в руках, в десятый раз уже, наверное, перечитывала, будто за ночь на ней необъяснимым образом могла возникнуть какая-нибудь новая информация.
— Добрый день! — Аннака Кравиц в старомодном тёмно-бордовом платье с тугим атласным лифом и длинной широкой юбкой учтиво протянула Кирочке руку для приветствия. — Что привело вас ко мне, погода явно не благоволит бесцельным прогулкам, — в далёкой глубине чуть раскосых изумрудных глаз могущественной колдуньи стремительно мелькнул огонёк узнавания. Она приподняла бровь и улыбнулась чуть лукаво.
— Добрый день… — очарованно робея, пробормотала гостья. Величественная осанка Кравиц, её яркая женственная красота и таящаяся внутри устрашающая сила — всё это вызывало в Кирочке благоговейный трепет. Детская мечта быть ведьмой жила ещё где-то на задворках её сознания, девчонкой она представляла себя в образе колдуньи именно такой, какой была Аннака…
— Прошу вас, пожалуйста.
Кравиц сделала приглашающий жест — он, как и всё в ней, был полон изящества — и прошла вглубь квартиры. Кирочка влюблённо смотрела ей вслед. Узенькая, как ножка бокала, талия, стянутая корсетом. Бант на поясе платья — точно присевшая на секунду большая бабочка — вот-вот вспорхнет… Походка плывущая, завораживающая.
— Хотите чаю? — Магистр Песчаной Розы непринуждённо опустилась в кожаное кресло. — Садитесь, — Она указала глазами на второе такое же кресло, стоящее рядом. За окном бесчинствовал распоясавшийся ливень, размахивал во все стороны широкими рукавами, полными воды и шума, бесновался, голосил, но здесь, за тонкими жабрами кремовых жалюзи было тихо, прохладно и немного сумрачно.
Кирочка села. Ей всё ещё не удавалось прийти в себя. Ситуация подталкивала к тому, чтобы приступить к обсуждению дела, но волнение спутало Кирочкины мысли. Она залюбовалась своей собеседницей настолько, что никак не могла начать разговор. Аннака это заметила, улыбнулась. Великодушно, с едва заметным оттенком благодарности. И заговорила первая.
— Я догадываюсь, почему вы здесь. Вам требуется моя помощь?
Кирочка кивнула.
— Лично вам? — Аннака слегка поморщилась и коснулась пальцами висков. До сих пор, стоило ей вспомнить о Крайсте, у неё сразу начинала раскалываться голова.
— Да. Меня преследует дух зеркала. Лейтенант Кр…
Аннака сделала быстрый отстраняющий жест рукой в воздухе.
— Прошу вас… — Могущественная ведьма отхлебнула воды прямо из хрустального графина, — Этого человека как чёрта к ночи в моём присутствии упоминать не рекомендую. Мне сразу делается дурно. Она потёрла виски и встряхнула головой. — Продолжайте…
Кирочка начала подробный пересказ случившегося в лесу; Аннака слушала очень внимательно, почти не шевелясь при этом, будто бы обратившись в один только слух и совершенно отключив остальные чувства. В комнату незаметно вошла Тара; она приблизилась к окну, слегка раздвинув пальцами жалюзи, получила представление о погоде, и снова исчезла для того, чтобы, спустя несколько минут, вернуться с чайником и двумя малюсенькими тонкостенными чашечками на расписном деревянном подносе.
Посуда тихонько позванивала, когда, расставляя её на столе, Тара опускала чашки на предназначенные им круглые углубления в блюдцах. Она осторожно приподняла крышку заварочного чайника, над ним поднялось лёгкое облачко душистого пара. Прикрыв глаза, Тара потянула носом и, решив, видимо, что напиток готов, принялась разливать янтарную дымящуюся жидкость в звонкие фарфоровые чашечки. Закончив сервировать стол, Тара незаметно выскользнула из комнаты.
— Угощайтесь, пожалуйста, Кира… — Аннака приподняла свою чашку и с удовольствием понюхала клубящийся над ней пар, — моя ученица великолепно готовит чай…
Кирочка нерешительно взялась за тонкую ручку чашки.
— Расслабьтесь, — улыбнулась колдунья и первая пригубила напиток, — Вкус может показаться вам странным, но это потому, что вы наверняка никогда не пробовали отвара семьтайн-травы…
— Какой-какой травы? — насторожилась Кирочка.
Аннака сделала ещё один глоток, загадочно улыбнулась и ничего не ответила. Кроме чайного сервиза Тара принесла несколько длинноногих вазочек с мелким ванильным печеньем и сушёными экзотическими фруктами. Хозяйка взяла угощение и положила его на край своего блюдца, вероятно, только для того, чтобы Кирочка тоже не стеснялась брать. Предметы чайного сервиза были удивительно лёгкими, звонкими — изысканной тонкой тёмной штриховкой на них была нанесена роспись — летящие птицы. Они взмывали над паутинкой безлиственных деревьев в белое фарфоровое небо.
Аннака пила отвар мелкими глотками, после каждого чинно опуская чашечку на блюдце. Момент казался подходящим для доверительной дружеской беседы. Кирочку давным-давно уже терзало любопытство, и она решилась-таки спросить:
— Расскажите, пожалуйста, каким образом вам, колдунам и ведьмам, удаётся скрывать от людей то, что вы живёте так долго?
— В этом и нет ничего сложного, — ответила Аннака, если и удивившись вопросу, то совершенно не подав вида, — Когда нам по человеческим меркам приходит время умирать, мы просто инсценируем смерть и потом находим себе новую личность, более молодую.
— Личность?! — переспросила Кирочка с тревогой, — Вы что, в кого-то вселяетесь?
— Упаси Источник! — успокоительно рассмеялась Аннака, — Мы обычно подыскиваем несчастную жертву обстоятельств: безвременно погибшего молодого человека, подростка или ребёнка, чью смерть ещё не успели констатировать и запротоколировать медики или криминалисты. Мы просто занимаем место такого человека. Формально. По документам.
— А как же внешность? — Спросила Кирочка, — Вы подыскиваете похожих людей?
— Это идеальный вариант, но очень большая редкость… Обычно всё-таки всегда приходится что-то корректировать.
— Если не секрет, где тогда настоящая Аннака Кравиц?
— Она утонула в пруду в возрасте одиннадцати лет.
— А её родители? Ведь они могли догадаться, что с их дочерью что-то не так?
— То было не первое моё перевоплощение… — Аннака подлила в чашечку из чайника с длинным грациозно изогнутым как лебединая шея носиком, — Я всё предусмотрела. Сначала, когда спасатели выловили меня из воды и оживили с помощью искусственного дыхания и непрямого массажа сердца, я сделала вид, что мой мозг повреждён из-за длительного кислородного голодания — поэтому я многого не помню. А потом я постепенно изучила всю жизнь Аннаки. Догадалась, какие у неё были любимые куклы, с кем она дружила и как училась в школе. С тех пор я — это она. Уже больше двадцати лет.
— Как же вы притворились мёртвой? — удивилась Кирочка.
Аннака снисходительно улыбнулась.
— Этот трюк — один из самых простых. Останавливать обмен веществ в теле на непродолжительное время умеют даже слабенькие колдуны, — пояснила она.
— Как же они потом оживают?
— Силой воли возвращают своё сознание в тело через теменную чакру. Ничего сложного.
Кирочка сидела, не притрагиваясь ни к чаю, ни к угощениям, и рассеянно хлопала глазами. Аннака Кравиц взяла из вазочки белоснежный кубик сушёного кокоса и грациозно поднесла к губам. Яркие, сочные они не менее грациозно приоткрылись…
— Есть у вас настоящее имя? — спросила Кирочка.
— Было когда-то… — ведьма задумчиво отодвинула от себя чашку с блюдцем; Кирочка смотрела ей в лицо не отрываясь, в нём теплились удивительные живые неразличимые краски; по тихому перезвону — будто в комнату внесли несколько маленьких колокольчиков, Кирочка догадалась, что расторопная и незаметная Тара убирает посуду. — Но я уже не помню его.
— Такие платья… как у вас… Сейчас такие совсем не носят. Только если в кино или на какие-нибудь торжественные случаи. Вы прямо как королевская фрейлина…
— Знаю. Мне больше по душе мода моей юности. Я не надеваю подобные наряды на люди, вы понимаете, но дома… Почему бы и нет?
Прошуршав пышными юбками, хозяйка встала и лёгким жестом предложила гостье следовать за собой. Кирочка была почти на две головы выше Аннаки, но идя за нею сквозь анфиладу комнат, она почти забыла об этом — с таким поистине царственным величием несла колдунья свою маленькую точёную фигурку. Шла она достаточно быстро, но при этом её походка не была семенящей, как у многих невысоких женщин, Аннака будто плыла, плавность её движений подчёркивала роскошная тяжёлая юбка-колокол, сзади материя платья шлейфом текла за колдуньей по полу. Кирочка теперь понимала, почему Крайст не выдержал и всё-таки влюбился в эту женщину; отчасти она даже разделяла его чувства, упираясь взглядом в белую спину Аннаки, в её тонко вырезанные лопатки и позвоночник, Кирочкно восхищение было почти таким же горячим, тревожным, сладостным, как любовь.
В одной из комнат — при виде этого Кирочка пришла в ужас — сидел прикованный к батарее наручниками очень худой лохматый давно небритый мужчина лет тридцати пяти; на нём была несвежая белая пижама в голубую полоску, он болезненно, измождённо дремал, изредка подёргивая тощими конечностями.
— Аннака, что это?! — спросила Кира, остановившись.
— Маньяк. Вы только не волнуйтесь, с порядочными людьми я так не поступаю, — могущественная ведьма доброжелательно улыбнулась гостье и вполголоса пояснила, — он насиловал и убивал девушек.
— И зачем он вам? — удивилась Кирочка, с опаской и недоверием оглядываясь на маньяка, являющего собою теперь столь жалкое, достойное не страха, а сочувствия, зрелище.
Разбуженный шагами, он вздрогнул, вскинул грязную косматую голову и жалобно протянул:
— Пииить…
— Я попытаюсь вылечить его, а потом выдам правоохранительным органам.
— Вылечить? Как… разве это болезнь?
— В некотором роде. В каждом таком человеке живёт Зверь, и вылечить — значит убить этого Зверя. Видите ли, Кира, ни один человек по своей природе не убийца; всякий маньяк не нормален, даже если он здоров по всем меркам врачей-психиатров, имеет высокий уровень интеллекта и устойчивую нервную систему. Его сознанием владеет Зверь — некая нематериальная сущность, призывающая к убийству. Это может быть всё, что угодно: женоненавистничество, затаённая детская обида, религиозный фанатизм, идея расизма, фашизма, или — мир воистину непредсказуем! — элементарное раздражение при виде алого лака на ногтях, бывает и такое. Маньяки всегда совершают свои чудовищные деяния за идею. Убить Зверя — значит вычленить и уничтожить эту нездоровую, патологическую идею, несущую смерть. Тогда маньяк снова станет нормальным человеком.
— Вы делаете добро! — восхищённо воскликнула Кирочка. — Получается, вы светлый маг…
Аннака мягко улыбнулась и покачала головой.
— Не бывает светлых и тёмных магов. Точно так же, как не бывает добрых и злых людей. Просто каждый из нас выбирает, как использовать свою Силу. Любой маг, равно как и любой человек, не однозначен. Вспомните, хотя бы, общину Детей Священного Солнца. Думаете, им есть дело до сотворённого мною добра? Они с твердокаменной убеждённостью считают меня злой ведьмой, чуть ли не кровопийцей…
— Зачем же вы так делали, ну похищали этих их… длинноволосых? — нерешительно поинтересовалась Кирочка.
— Для прикола, — в изумрудных глазах Аннаки запрыгали лукавинки, — зачем же ещё?
— Но… но ведь их же это так… травмировало…
— Отношение к любому событию человек формирует сам, и это их вина, что они так болезненно реагируют на пустяки, — сказала колдунья.
В её словах Кирочка как будто услышала Крайста — ведь совсем недавно он говорил ей почти то же самое, объясняя, почему именно он считает необходимым подтрунивать над нею…
— Избыточная серьёзность в восприятии чего-либо неизбежно делает людей ограниченными, — продолжала Аннака, — они во всём начинают видеть только отражение того, что полагают сверхценностью…
— Пожалуй, вы правы, — согласилась Кирочка, ей тотчас вспомнился несчастный длинноволосый старик, — Они там все просто больные на голову. Носятся, как курица с яйцом, со этой своей непорочностью. Фанатизм никогда ни к чему хорошему не приводит…
Хозяйка и гостья оказались в небольшой пустой комнате без окон. Все четыре стены завешаны были тяжёлой чёрной тканью. На первый взгляд это помещение напоминало фотостудию, но ни прожекторов, ни штативов, ни вентиляторов нигде не было видно.
— Добро пожаловать в мой рабочий кабинет, — сказала Аннака, — Здесь я обычно упражняюсь.
Кирочка огляделась. Люстра под потолком — единственная в комнате вещь — кичливо сверкала радужными гранями бесчисленных хрустальных подвесок. На фоне чёрных стен она была словно бриллиант в подарочной бархатной коробке.
— Нам нужна постель! — скомандовала Аннака, хлопнув в ладоши.
И тут же, повинуясь её голосу, из другой комнаты приплыл по воздуху словно гордый крейсер, а потом, повернувшись на бок, ловко пролез в дверной проём раздвижной диван внушительных размеров. Он опустился на пол в центре комнаты и с готовностью разложился.
— Зеркала! — снова скомандовала Аннака, и они тоже, снявшись со своих постоянных мест в ванной, в кухне, в спальне, в гостиной и в коридоре, не толкаясь в дверях и не создавая толпы, друг за другом неторопливо влетели в комнату.
Влетев, они выстроились правильным пятиугольником вокруг дивана и остались неподвижно висеть в воздухе.
— …И что теперь? — спросила поражённая Кирочка.
— Ложитесь спать, вот что, — улыбнулась колдунья, — Погода сама что ни на есть сонная, не так ли?
Она откинула одеяло, которое успело прилететь откуда-то крупной белой птицей, и первая уютно устроилась на разложенном диване.
Кирочка, с сомнением поглядывая на зеркала, вслед за хозяйкой робко прилегла на свой краешек ложа. Ощутив ласковое прикосновение подушки, она сразу почувствовала усталость. Захотелось спать. Она прикрыла глаза, и мысли, завертевшись воронкой, стали сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее опускаться куда-то в тёмную тихую глубину. Путаясь и задевая друг друга, они летели точно крупные хлопья мокрого снега и таяли… таяли…
Кирочка уснула.
3
Билл Крайст знал, конечно, что он легко нравится женщинам, но никогда сознательно не пользовался этим, напротив, иногда даже он старался оберегать особо чувствительных особ от своего непреодолимого обаяния, словно назло или в насмешку дарованного ему, загнанному судьбой в жёсткие рамки Правила Одной Ночи.
Билл совершенно не хотел быть роковым красавцем, он старательно избегал определённых увлекающихся женских психотипов, а так же ситуаций, повышающих вероятность возникновения скороспелых привязанностей; Билл постоянно думал как следует себя вести, чтобы его короткие нашествия на благодатные поля призывно протянутых к нему женских рук обходились без жертв, но все усилия его обычно шли прахом — хрупкие сердца разбивались столь обильно и звонко, как в экранных мелодраматических скандалах — дорогая фарфоровая посуда.
И сейчас, конечно, он никак не мог знать, что обыкновенная поездка в троллейбусе может положить начало большой любовной драме. Служебная машина была помята ощутимо; отбуксировав её в авторемонтную мастерскую, Билл немного погрустил о том, что на некоторое время придётся смириться с утреней суетой общественного городского транспорта.
В продолжение недели он несколько раз встретился в троллейбусе с одной и той же кондукторшей. Во время поездки в час пик, стоя в толчее, Билл расстегнул портфель, чтобы достать бумажник, и выронил несколько папок. Кондукторша оказалась настолько любезной, что подняла их, обтёрла от грязи об свой замызганный красный жилет, вручила Биллу, суетливо и мило разулыбавшись, а потом даже поблагодарила за протянутую им плату за проезд, которая, в общем-то, благодарности не стоила.
Билл разглядел девушку. Она была совсем молоденькая — лет восемнадцати, низенькая — едва доставала Крайсту до плеча, и очень некрасивая. Маленькие глазки. Горбатый нос. Вздёрнутая верхняя губка, из-под которой как у зайца торчали два крупных передних зуба.
Но Биллу девушка нечаянно понравилась. В ней было что-то чудесное, завораживающее. Внешняя некрасивость компенсировалась мягким светом, идущим изнутри, и казалась скорее забавной, нежели отталкивающей.
Получив из рук «зайчика» проездной билет, он привычно сложил в уме сначала четыре первых, а затем четыре последних цифры его номера; с детства Билл таким способом проверял билеты на «счастливость», эта наивная привычка его не раздражала, и потому он не стремился от неё избавиться.
— Ну что, счастливый? — тихо спросила маленькая кондукторша.
Поразившись её догадливости, Билл взглянул на девушку.
— Нет, билет неудачника, — ответил он.
— Ой, а как это… Я даже не знаю такого… Хоть и кондуктор… — смешливо пролепетала она, — научите меня.
— Всё просто, «счастливый билет» это когда суммы четырёх первых и четырёх последних цифр номера равны, а «билет неудачника» — когда они отличаются на единицу.
— Почему? Откуда вы это знаете?
— Сам придумал, — улыбнулся Билл, — согласитесь, всегда обиднее проигрывать, находясь на волоске от победы.
Девушка почувствовала себя неудобно от того, что так долго разговаривает с пассажиром и задерживает остальных; она спрятала взгляд и продолжила пробиваться сквозь толпу, проверяя проездные карточки электронным щупом и выдавая билеты.
Билл не мог понять, чем именно этот «зайчик» так его привлёк. Он видел её в троллейбусе ещё несколько раз, и тогда они уже обменивались улыбками как старые знакомые; в квартале, где он жил, у Билла полным-полно было разных продавщиц, официанток, кассирш и билетёрш, которые регулярно одаривали его невинным кокетством или мелкими дружескими услугами; он не видел совершенно ничего плохого в том, чтобы у него появилась ещё и знакомая кондукторша…
«Зайчик» перманентно волновался и особенно медлил, протягивая Биллу билет; он запомнил в подробностях эти маленькие руки с трогательно обгрызенными ногтями, покрытыми сильно облупившимся красным лаком. Когда маленькая кондукторша, заметив его, спешно пробивалась сквозь толпу с радостной приветливой улыбкой на узком некрасивом личике, в груди у Билла разливалась непрошеная хмельная теплота; рано или поздно это должно было произойти — он не удержался, склонился, шепнул ей, не ведая с каким опасным огнём вздумал играть:
— Захочешь погулять или выпить где-нибудь по чашечке чая, звони.
Билл достал из кармана и протянул «зайчику» визитку.
Девчушка опустила глаза и покраснела, но — это было заметно — очень обрадовалась. Она тут же сцапала предложенную визитку и бережно спрятала её за пазуху.
4
Кирочку разбудило охватившее её безосновательное тревожное чувство. Она открыла глаза и увидела, что Аннака стоит напротив одного из зеркал, перед которым клубится знакомый зловещий серебристый дымок. Потом, остановив взгляд на лице колдуньи, неотрывно глядящей в это зеркало, она испугалась по-настоящему. Кирочка инстинктивно подалась назад, порывисто сгребла руками одеяло, точно собиралась заслониться им как щитом.
Никогда прежде она не наблюдала проявленной силы столь могущественной ведьмы. Глаза Аннаки как будто стали в несколько раз больше и ярко светились, словно две лампочки изумрудного цвета. Навстречу колдунье из зеркала неторопливо тянулась страшная призрачная рука. Аннака резко бросилась вперёд, схватила таинственную руку за запястье и с необыкновенной быстротой намотав на свою, выдернула её из зеркала.
Рука извернулась, высвободилась, и, извиваясь как червь, покатилась по полу. Аннака дунула на неё. До Кирочке долетел лёгкий всплеск тёплого воздуха. Рука перестала катиться, замерла, внезапно отвердев, остекленев — она стала как ледяная — и вдруг рассыпалась на тысячи мелких бледно-голубых переливающихся кристаллов.
Аннака дунула снова. Кристаллы начали разлетаться в разные стороны, постепенно растворяясь в воздухе. Это было очень красиво. Они сверкали и таяли как искры от костра или снег, кружащийся в столбе фонарного света…
Зеленоглазая красавица-ведьма неспешно прошлась по кругу, внимательно заглянув в каждое зеркало, затем повернулась к Кирочке: изумрудное сияние в её глазах медленно погасло, как монитор ноутбука при переходе в ждущий режим — Аннака снова превращалась в обыкновенную женщину. Она дружелюбно улыбнулась своей гостье.
— Как вы себя чувствуете?..
— Впечатляет… — выдохнула потрясённая Кира.
— Это ещё что! В прежние времена поединки магов были явлением чуть ли не обыденным. Схватка Великих Магистров — вот это я понимаю… Зрелище.
— Для чего им нужно было драться?
— В большинстве случаев таким образом определялось, у кого больше Сила… А нынче маги поумнели. Или просто стали трусоваты. Поединков почти не случается… Даже скучно иногда. В прошлом году, правда, я побила Магистра Голубой Грозы, задиристую истеричку, выскочку, и теперь она ждёт случая взять реванш…
Кирочка уже совсем оправилась от испуга и проявляла любопытство:
— Аннака, известно ли вам кто сейчас самый сильный маг?
— Магистр Белой Луны, кажется, в миру Роберто Друбенс… Уверенности нет. Он никогда ни с кем не боролся. Но, это известно доподлинно, Друбенс — самый старший…
— Сила зависит от возраста?
— Естественно. Если она есть, то она пробуждается в период полового созревания; причём мощь первого проявления, первой вспышки — это так называемое Ядро, нулевой уровень, минимум для конкретного мага; чем больше Ядро, тем могущественнее маг. В последствие с годами Сила только увеличивается, постепенно, по мере накопления магического опыта, и к возрасту зрелости становится в десятки раз больше изначальной…
5
У Билла не было никаких определённых намерений относительно маленькой кондукторши. Он проникся к ней чисто человеческой симпатией и сначала вовсе не воспринимал это забавное существо как женщину. Не желая навязываться, Билл оставил ей визитку — пусть звонит сама, если захочет. Однако, в том, что она позвонит, он почему-то не сомневался. Так и случилось.
Решено было погулять в лесопарке на окраине Города; среди яркой, насквозь пронизанной солнечными лучами и оттого как будто светящейся изнутри листвы, в обрамлении более тёмной тенистой малахитовой зелени трав, в тонких сетях качающихся на ветру теней древесных крон, Биллу удалось получше разглядеть девушку, изъятую из бестолковой автобусной толчеи — и теперь она не казалась ему такой уж некрасивой.
Заметно было, что маленькая кондукторша постаралась одеться как можно лучше, и Билла это растрогало. Фигурою своей она напоминала амфору — тяжёлый низ, облегчённый верх — в ней удивительным образом сочетались женственная грузность бёдер и детская хрупкость плеч. Ноги у неё были несколько коротковаты, и она ещё усилила это впечатление модными джинсами с заниженной талией. Плоский узкий животик с пупком-капелькой, однако, был очень мил. «Русалочий хвост» — подумалось Биллу обо всём этом, о голубой облегающей джинсе, о талии… Грудь же у «зайчика» практически отсутствовала. Глубокий вырез бледно-розовой маечки открывал ключицы, торчащие остро и жалко. Выпавшие из причёски пряди русых волос ручейками сбегали вдоль тонкой исключительно длинной шейки.
Девушка опять покраснела, вся, даже уши, бархатистые, немного оттопыренные, и Билл, решив, что разглядывает её слишком уж грубо, отвёл взгляд. Он по-прежнему не находил в своём внимании к «зайчику» ничего эротического; мысль, что это знакомство может стать очередным любовным приключением, ещё ни разу не посетила его.
Гуляя по лесу, они исследовали добрую сотню запутанных тропинок, вытоптанных такими же туристами выходного дня; после двухчасового плутания, когда оба уже успели подумать, что заблудились, им ярко улыбнулась из-за редеющих сосен широкая светлая вырубка. Она тянулась сквозь лесопарк словно пробор в волосах, и на ней высились, втыкаясь в небо, стройные ажурные башни высоковольтной линии.
— Смотри-ка, провода… Теперь мы точно не потеряемся. Уж куда-нибудь они выведут нас. — С улыбкой ободрил Билл свою спутницу.
Линии тянулись в даль насколько хватало глаз, кое-где под ними поднимался молодой лес — тоненькие берёзки, сосенки, осинки, в которых не было и трети роста могучих башен. В этой юной роще по мягкой траве бежала тропинка — колея проехавшего когда-то здесь многотонного грузовика. Рядом тянулась и вторая такая же колея, только гораздо сильнее заросшая.
— Ты любишь гулять под проводами? Я с детства любил…
Билл посмотрел наверх. Над ним простирались линии электропередач — чёткие карандашные штрихи на голубом листе небосвода. Как бисер нанизаны были на провода вблизи вышек фарфоровые и стеклянные диски изоляции.
— Почему ты так любишь провода? — удивилась маленькая кондукторша, — я их не люблю, мне всё время вспоминается троллейбус. И ещё так жалко те деревья, что под проводами, до слёз жалко, им ведь не суждено вырасти, их безжалостно спилят, чтобы они не повредили ЛЭП, а они всё равно растут…
— Да. Это, пожалуй, действительно грустно. С другой стороны… Так мир устроен. Мы все в каком-то смысле — лес под проводами. И когда мы его видим, то просто вспоминаем об этом.
Билл сделал несколько шагов вперёд и посмотрел наверх. Он стоял под самой линией, тонкие чёрточки проводов пересекали бледно-голубое небо. Ветер провёл по лбу Билла наискосок словно кистью прядью его чёлки.
— Глядя на провода, как никогда ощущаешь бесконечность пути. Они тянутся и тянутся… Чёрт знает куда…
По лицу Билла неуловимо проскользнула тень нездешней печальной задумчивости. Провода чуть слышно гудели, грациозно покачиваясь на лёгком ветру. Билл какое-то время стоял с поднятой головой, рассеянно любуясь ими, а потом, спохватившись, так же неожиданно, как и ушёл туда, вернулся из непостижимой зыбкой страны мыслей обратно на землю, к девушке.
Опрокинув личико, она смотрела на него. С благоговением. Некоторое время назад Билл начал замечать, что его спутница как будто немного напряжена, словно ждёт чего-то. А теперь он понял. Глядя на провода, Билл спонтанно обрёл небывалую ясность реальности. Мир вокруг точно предстал перед ним с углублённой резкостью, с усиленной цветностью — озарение снизошло… Он ведь понравился этой девушке… Не просто, а именно крупными буквами, жирным шрифтом, курсивом: понравился. И ждала она от него вовсе не милой приятельской болтовни, а именно мужского внимания, нежности, может быть, даже страсти…
Биллу стало до боли жаль, что он искал и не находил в себе по отношению к ней ничего, кроме бережного умиления. Было такое чувство, нежная тёплая тоска, как осень, горчинка зависти, почти неощутимая, так атеисту, наверное, бывает жаль иногда, что он не может поверить в Бога…
Билл смотрел и видел отчаянное желание этого маленького смешного существа, троллейбусной кондукторши с кроличьими зубами, быть в его глазах Женщиной — прекрасной и вожделенной. Искушение было непреодолимым. Каждому человеку, наверное, хоть раз в жизни хотелось побыть волшебником, самым могущественным из всех — исполнителем желаний… Волшебником, который может неожиданно достать из расшитого рукава или из шляпы что угодно — голубя, платок, розу… Достать и отдать восхищённой девочке с горящими глазами, и услышать её восторженное — ах!.. Билл чувствовал, что ему выпал шанс сотворить волшебство; глядя в обращённое к нему распахнутое, ищущее, алчущее личико маленькой кондукторши он начинал осознавать своё всемогущество, крепче срастаться с ним; для того, чтобы совершить Чудо, сейчас ему достаточно было просто протянуть руку…
Но он должен был предупредить её. Так же, как предупреждал всех остальных девушек — найдя самые понятные и деликатные слова, объявить ей, что рассчитывать она может только на одну единственную ночь… За всё время своей службы Билл ни разу не уходил по-английски, не сбегал из отеля рано утром, пока жертва его полуночной жатвы спала… Он был безукоризненно честен с женщинами и всегда говорил им заранее, чем всё закончится.
Предупредить маленькую кондукторшу…
Билл представил себе, как изменится тогда выражение узкого некрасивого личика, как резко оно погаснет, поблёкнет, отвернётся от него, как ссутулятся хрупкие плечики, как она будет брести по тропинкам лесопарка к автобусной станции рядом, но уже бесконечно далеко; он понял уже, что девушка ещё слишком юна для коротких приключений, вероятно, она даже невинна, и в ней живёт ещё самое большое и самое напрасное женское ожидание — ожидание всепоглощающей великой идеальной любви…
Она шла чуть впереди, опустив голову, наверное, уже перестав надеяться. Билл клял себя за то, что вообще пришёл сюда с нею. «Не нужно было трогать этот цветок, не нужно было срывать его, остолоп, если у тебя даже нет вазы, не стоило тревожить своей смазливой рожей эти чистые мечты…»
Он нагнал маленькую кондукторшу и взял её за руку. Особым, нежным, овладевающим захватом. Девушка почти испуганно взглянула вверх — его синие глаза обещали ей рай — и она замерла изумлённая нежданным счастьем, раскрасневшаяся, растерянная.
Чудо может существовать только один миг. В этом его бессмысленность и его прелесть. Билл осознавал, что поступает безответственно, отвратительно, подло, гнусно, ряд можно ещё продолжать, но он творил волшебство, и это его оправдывало. Бледненькое личико маленькой кондукторши засияло, трепетно, нежно, словно бумажный фонарик, внутри которого зажгли лампаду, а её неказистые богатства предстали в новом качестве: гордо выпрямилась спинка, робко обозначились под маечкой острые холмики грудей…
Билл провёл ладонью по мягкой щеке девушки, по подбородку, склонился и бережно поцеловал разомкнутые губки. Она тотчас храбро закинула руки ему на шею и ответила неумело, но с неожиданной страстью. Билл обнимал её, медленно перебирая пальцами крупные бусины позвоночника, и, почти задыхаясь от неистового натиска её горячего шершавого языка, внимал тому, как плавила его изнутри жалость, слёзная, стыдная, неуместная, но столь же неудержимая, как и её желание.
Прервав поцелуй, Билл снова заглянул в лицо девушки; в нём как будто что-то изменилось — небольшая тучка закрыла солнце; она сомневалась, она думала, в тайных глубинах своего сознания она делала какой-то важный неведомый Биллу выбор… В этот момент ему показалось, что он вот-вот расплачется от умиления. Чтобы отвлечься, он снова принялся целовать маленькую кондукторшу, но уже спокойнее, по-дружески — лоб, виски, уши; Билл ощущал идущий от кожи девушки слабый детский, пронзительно невинный запах, то ли жевательной резинки, то ли фруктовой карамели…
— Не всё сразу, малыш… — сказал он тихо-тихо, склонившись к ней, — мы подождём…
Ни разу в жизни ему не приходилось давать обещаний, которые он заведомо не собирался исполнять. Билл с детства осуждал подобное поведение. Но в сложившейся ситуации он просто не мог поступить иначе. А самое обидное — ни сейчас, ни после, Билл это ясно понимал, он не сумеет всё достаточно аккуратно и толково объяснить этой милой некрасивой девочке, и она будет думать, что просто не понравилась, в очередной раз не понравилась высокому синеглазому парню… Она будет мучительно перебирать возможные причины, почему он не позвонил ей, неудачно ли она оделась или говорила на первом свидании не те слова, которые нужно… Бедняжка.
Билл проводил девушку до дома.
«Чудо получилось. Пусть всего несколько мгновений, но ты всё-таки была счастлива…» — подумал он себе в утешение, прощаясь с нею возле подъезда. «…когда целовала меня, так смело и жадно, позволив себе поверить в то, что я тебе принадлежу, тебе одной, искренне, всецело и навсегда…»
Мысленно желая маленькой кондукторше всего самого хорошего, Билл подождал, пока за нею закроется тяжёлая металлическая дверь.
6
— Вы спасли мне жизнь, Аннака, даже не знаю, как благодарить вас…
— Никогда нарочно не думайте о благодарности, Кира, это совсем не то, что следует выдавливать из себя. Однажды, возможно, и мне понадобится ваша помощь… А, возможно, и нет. Подлинно бескорыстный человек знает, что делать добро не трудно, потому он никогда не чувствует себя неуютно в обществе тех, кто ему помог. Выпьете со мной ещё по чашечке чая?
Кирочка вежливо отказалась:
— Нет, спасибо. Теперь мне нужно идти, я получила сообщение от Кра… — она опомнилась слишком поздно; Аннака Кравиц прикоснулась пальцами к вискам, и, досадливо сморщившись, медленно опустилась в ближайшее кресло.
— О, первозданный Хаос!
— Ой… Извините, пожалуйста! — Кирочка бросилась к сидящей колдунье, раскинув руки, будто собиралась обнять Аннаку, в её широко открытых глазах металось испуганное раскаяние. Она сделала это безотчётно, повинуясь мгновенному чувственному порыву — девушка ощутила жгучий стыд за свою рассеянность, а вслед за ним острое желание искупить вину, утешить свою избавительницу, как-нибудь помочь ей…
— Вам принести воды? — спросила она сочувственно, склонившись над сидящей Аннакой.
— Не беспокойтесь, ничего страшного… Сейчас само пройдёт, — ответила ведьма, ритмично растирая виски.
«Вот ведь Крайст… ну даёт… — промелькнуло в сознании Кирочки, — …умудряется наделать гадостей одним фактом своего существования…»
Эта мысль слегка позабавила её. Будет чем при случае его подколоть.
Кирочка налила Аннаке воды из графина. Ведьма взяла у неё из рук стакан и откинулась в кресле.
— Позвольте мне… я… — Кира встала за спинкой кресла и положила руку на лоб Магистра Песчаной Розы.
Могущественная колдунья очень удивилась — прежде ни у кого не хватало смелости на такое решительное физическое сближение — все знают, что маги не слишком любят чужую инициативу в таких вещах. Однако, Кирочкину руку Аннака не отняла — прикосновения длинных прохладных пальцев были приятны ей, от них становилось легче. Головная боль отступала, таяла…
— Отчего это у вас? — спросила Кирочка тихо, — …если не хотите рассказывать, можете не отвечать. Но мне очень интересно. У мужчин-колдунов тоже так?
— Нет, — проговорила Аннака, проглотив воду, — у них всё наоборот. Они от любовных приключений только набирают силу…
— Почему?
— У разнополых магов по-разному устроены энергетические системы. В каждом женском существе заложена мощная сила, направленная на зачатие, на созидание, на продолжение жизни. Женщина — и тело её, и разум — плодородная земля, ложась в которую, прорастают семена, в этом и сила её и слабость, незасеянная пашня не способна дать всходов, женщина пассивна по своей сути, и, следовательно, несвободна. Колдовство же — начало активное. Природа колдовства — изначальный Хаос, сопротивляющийся установлению всякого порядка, всякому созиданию; Великий Хаос — есть абсолютная свобода — в его основе лежит стремление к разрушению. Поэтому внутренний Хаос ведьмы и её женственность всегда находится в антагонизме. Сила колдуньи возрастает постепенно в течение всей жизни, но частые влюблённости могут истощать её. С колдуном-мужчиной происходит прямо противоположное: он рывком становится сильнее, когда исполняется его любовное желание. У колдуна-мужчины сила растёт скачками, каждая новая разбуженная взаимность женщины — это капля силы; так происходит потому, что у любви мужской и женской тоже очень разная природа: женское начало стремится связать себя, соединившись с объектом своей страсти, отождествить себя с ним, раствориться в нём как малое в большем; для женщины любовь — полная капитуляция, для мужчины же, напротив, любовь — победа, триумф, утверждение своей самости…
— Прошло? — спросила Кирочка, осторожно убирая руку со лба колдуньи.
— Более-менее, — Аннака благодарно кивнула, — у вас прекрасные руки, Кира, лучше холодного компресса…
Хозяйка поднялась, чтобы проводить девушку до дверей. По широкому сумрачному коридору, заставленному массивной старинной мебелью, таинственно прошуршало её шикарное платье. Кирочка шла следом, любуясь нежным сиянием атласной материи, окаймлённой пышным кружевом, длинная юбка ползла по паркету за Аннакой словно пенистая волна, отхлынувшая с песчаного берега.
— Не стесняйтесь обращаться ко мне, если вам снова понадобится помощь, — сказала колдунья на прощание.