1
Окружающее пространство казалось зыбким, тягучим, пластичным, точно тесто; Кирочка могла взять в руки любой предмет — пачку сигарет, авторучку, сумочку — и он способен был тотчас превратиться во что-то другое, изменить цвет, уменьшиться или увеличиться а размерах. Она медленно шла сквозь парк, деревья в котором колыхались плавно, неторопливо, как водоросли.
Внезапно её окликнули — Кирочка обернулась на зов — на тенистой парковой аллее примерно в полусотне шагов от неё стоял мальчик. Годами он был примерно как Эрн, но совершенно неприметный внешне — тонкошеий, длинноногий, как все подростки, стриженый наголо. В руках у него была флейта.
— Тот, кто сыграет на ней, станет твоим любимым. Ты оставишь ради него службу и проживёшь обыкновенную счастливую жизнь, — с оттенком грусти изрек мальчик, непонятным образом оказавшись совсем рядом с Кирочкой.
Пророческий тон, которым вынесен был ей этот удивительный вердикт, испугал девушку.
— Да не будет этого никогда! — интуитивно решив обороняться, воскликнула она возмущённо, — я один раз выбрала свой путь и никогда с него не сверну.
Мальчик смотрел на неё неотрывно, чуть склонив набок свою круглую почти лысую голову. Во взгляде его читалось сожаление.
— Вот увидишь, это будет совсем скоро, — снова заговорил он, — развязка ближе, чем ты думаешь…
Кирочку неслыханно разозлила самоуверенность этого незнакомого подростка.
— Я сама знаю, что мне делать, и мои поступки, будь то служба, любовь, отставка — только мои…
— Правда всегда внутри тебя, — сказал мальчик, — ты можешь её хорошо спрятать, но не уничтожить. Мы знаем всё о себе от начала до конца; и злишься ты сейчас только потому, что в тебе всегда было и есть то, чего боишься ты сама.
— Я ничего не боюсь, — выпалила Кира с вызовом, — даже Исполнителя Желаний.
Мальчик негромко рассмеялся.
Кирочка не выдержала.
— Да кто ты вообще такой? Если ты волшебник, то сейчас я тебе покажу, почём фунт лиха!
Она шагнула вперёд и вырвала у мальчика флейту.
— Ха-ха-ха! — добавила она выразительно, — Эта дудка не издаст ни звука! Гляди-ка, тут трещина!
— Поглядим… — сказал мальчик.
— Поглядим, — отозвалась Кирочка сумрачно.
Она достала из-за пояса пистолет и, бросив флейту на землю, принялась по ней стрелять.
Один заряд. Другой. Третий. Голубоватое сияние каждый раз окутывало флейту туманным облаком и медленно погасало.
Пистолет в руке у Кирочки покрылся инеем. Держать его становилось всё больнее.
Четвёртый выстрел.
Флейта, как ни в чём не бывало, лежала на крупном песке парковой аллеи, и, казалось, становилась с каждым выстрелом только лучше, новее.
Кира извела понапрасну ещё несколько зарядовых капсул; она стреляла до тех пор, пока длинная трещина на флейте не затянулась, будто царапина на живом.
— Она древнее, чем ты можешь вообразить, — сказал мальчик снисходительно, — и треснула давно, может, больше тысячи лет назад; твоё оружие бессильно против неё. Чёрная Флейта наделена самой древней силой, способной зачинать миры.
— Почему же ты сам не играешь на этой флейте? — спросила Кирочка растерянно, — Раз она такая замечательная…
— Моё время ещё не пришло, — сказал мальчик, и щёки его покрыл густой трогательный румянец, — на Чёрной Флейте играют всегда кому-то… Я пока не встретил ту, что будет слушать мою мелодию…
Сказав это, мальчик шагнул в сторону с дорожки; тонкопалая листва акации разом поглотила его; Кирочка сделала несколько нетвёрдых шагов вперёд — пространство как будто не позволяло ей двигаться; она хотела догнать странного предсказателя, но, разумеется, он бесследно исчез…
В окно светила шикарная золотистая полная луна. Её таинственная и немного жуткая прелесть внушала грустный и тревожный трепет. Кирочка встала и сдвинула плотные портьеры. От лунного света она с детства просыпалась так же, как просыпаются от чужого присутствия.
Залпом выпив стакан воды, девушка снова легла в постель.
2
Со временем Мика Орели оброс небрежной жиденькой бородёнкой, приобрёл округлое мягкое пузцо и ханжески-брюзгливые интонации в голосе — отцветший юноша, так и не сделавшийся мужчиной — он производил довольно жалкое впечатление. Становясь свидетелем каких-нибудь милых, но излишне, на его взгляд, фривольных сцен, вроде поцелуев в общественном транспорте, он обычно восклицал презрительно «О, времена! О, нравы!» тоном старой девы из классических комедий, осуждал молодёжь за её «распущенность и духовную глухость», обличительно сплетничал о сотрудниках с их реальными или воображаемыми «шашнями» и тому подобное. Как правило, человек, по каким-то внутренним причинам умышленно лишающий себя простых радостей жизни, становится нетерпимым к тем, кто их себе позволяет.
На новом заводе, где он теперь занимал пост заместителя директора, он был по-прежнему на хорошем счету, с ним приезжали консультироваться даже зарубежные специалисты, но — это являлось самым страшным и безнадёжным из всех произошедших с ним изменений — Мика больше не мог уже генерировать идеи так же непринуждённо и радостно как прежде — по каким-то неведомым причинам он резко сделался самым обыкновенным инженером — будто талант его всегда был чем-то отдельным, птицей, сидящей у него на плече, и в какой-то момент эта птица просто вспорхнула и улетела — мысли Мики отяжелели и заземлились — он работал уже без особого азарта, с нетерпением ждал обеденного перерыва, а затем и конца рабочего дня, чтобы поскорее пойти домой — досуг же он стал заполнять не познанием нового, как прежде, а стандартным набором общедоступных развлечений — просмотром кино, популярными книгами и телешоу.
В глубине души, однако, он очень стыдился этого своего превращения, догадываясь, что оно отнюдь не возвышает его в глазах окружающих — гений, скатившийся в посредственность, кому приятен такой вердикт? — и потому визит Билла Крайста нисколько его не обрадовал. Из чувства уязвлённой гордости Мика начал сторониться старых знакомых, знавших его в лучшую пору.
— Привет, старина, — сказал Крайст, входя к нему, свежий, гладко выбритый и сияющий подобно умытому росой маку, — как живёшь?
Мика Орели испытал в этот момент очень неприятное чувство — смесь невольного восхищения и досады, что он сам совершенно не такой весёлый и бодрый.
— Неплохо, — отозвался он, поджав губы.
— Я вот с чем к тебе пожаловал, — начал Крайст, — нужно арестовать одного очень пожилого волшебника, который становится опасен в связи с тем, что уже находится не совсем в здравом уме, и, как бы сказать, сделать это следует помягче, поделикатнее, без наручников, пистолетов и прочего… Старик всё-таки.
— Боюсь, что ничем не смогу помочь, — ответил Мика, чувствуя, как внутри него зарождается раздражение, — у нашего завода сейчас полным-полно заказов и у меня совершенно нет времени.
— Это задание правительственной важности… — мягко пояснил Билл.
Мика Орели начал сердиться. Он понимал: этот гнев является признанием поражения, но к великой своей досаде не мог его обуздать. Лёгкость, с которой он прежде брался за сложные и ответственные проекты, ушла, и теперь он больше всего боялся не справиться с поставленной задачей, посрамить не без труда заслуженное доброе имя.
— Я внештатный сотрудник ОП, — беспомощно огрызнулся он, — и вы не вправе меня принуждать…
— Никто не собирается этого делать, — отозвался Билл, — мы лишь взываем к благородным чувствам…
Губы Мики напряжённо дрогнули.
— Я не могу вам помочь, — повторил он.
— Ладно, извините, — сказал Билл, поспешно поднимаясь с обитого кожей стула для посетителей.
«Прежде Мика не выносил роскоши» — подумалось ему с оттенком сожаления.
3
— Может, я попрошу его? — спросила Кирочка, внимательно выслушав рассказ Билла.
— Проси, — согласился он, — терять ведь нам уже нечего. Аналогичных кадров у нас нет и не будет, он единственный инженер-физик, посвящённый в Тайну…
Когда Мика узнал от секретаря, что его опять беспокоят из ОП, он велел сказать, что его нет на месте.
— Я уехал в командировку! На Луну улетел! Куда угодно! — раздражённо воскликнул он, — Надоели, совсем не понимают отказов. Я же ясно дал им понять… Ненавижу таких людей. Душу из человека вынут, но добьются, чтоб сделали, как они хотят…
— Там уже другой товарищ, девушка, — извиняющимся тоном сказал секретарь, вежливо обождав, пока шеф набрюзжится вдоволь.
— Ладно, пусть зайдёт.
Когда секретарь вышел, Мика поспешно поправил перед зеркалом пиджак, с неудовольствием оглядел своё отёкшее лицо, сальные волосы, несвежий воротник и обречённо вздохнул.
Узнав Кирочку, Мика испытал ещё большую горечь за постигшее его запустение духа. Ему даже показалось, что если бы все вздумали оставить его в ту минуту наедине с самим собой, он бы непременно заплакал.
Кирочка спокойно вошла в кабинет и села на кожаный стул для посетителей, тот самый, который неприятно поразил Крайста своей дороговизной. Мика смотрел, как она, открывая лицо, чтобы начать разговор, машинально заправляет за уши пряди своих глянцевых тёмных волос. Этот жест, полный какой-то полудетской невинной откровенности, умилил его — у Мики печально и сладостно сжалось сердце, трепыхнулась в нём нежность, — он не мог, конечно, обвинить Киру в том, что именно происшествие в гостинице «Прибрежная» положило начало его превращению из лучезарного гения в праздного обывателя… Он понимал, что это не может быть причиной; все перемены совершаются внутри, и обстоятельства играют лишь маленькие роли дорожных указателей, неудобных высоких порогов и некстати налитых стаканов спиртного… Девушка тут ни при чём… Но Мика никак не мог отделаться от смутного ощущения, что она сыграла в его жизни значительную, пожалуй, даже роковую роль.
Кирочка решила сменить тактику и не начинать разговор с делового обращения. Она пригласила Мику поужинать. Предложения — как весьма мудро рассудила она — действуют на людей куда благотворнее, чем просьбы.
4
Употребив под бараний шашлык изрядное количество спиртного — в прежние времена, надо заметить, он не пил вовсе и не излишествовал в еде, — Мика сомлел и открыл Кирочке истинную причину своего отказа. Толстый и пьяный, едва не рыдающий у неё на плече под свои скорбные излияния, он болезненно напомнил ей Лоренца Дорна на встрече выпускников. Все унылые люди похожи между собой, и разница лишь в том, что на тех, кто хоть что-то представлял собой в прошлом, значительно больнее смотреть.
То древнее тайное женское чутьё, которое, если не молчит, то практически никогда не ошибается, подсказало Кирочке, что сейчас все средства хороши, чтобы подстегнуть угасшее вдохновение инженера, но, памятуя об Эрне, она опасалась заходить слишком далеко… Да, честно сказать, не особенно и хотелось. Мужественность покинула его вслед за гениальностью. Кира ограничилась медленным танцем и несколькими легкомысленными глупостями, прошёптанными в самое ухо Мики многообещающим голоском — масштаб эффекта, произведённого этой нехитрой уловкой, в тот вечер поразил её — она прямо таки ощутила в себе самой присутствие некой мощнейшей силы, способной преобразовывать окружающий мир — отчаявшийся изобретатель расцвёл, точно одуванчик на припёке, начал болтать без умолку, шутить и похваляться как подросток… Кирочке почти без труда удалось то, чего не удалось Крайсту — уговорить Мику Орели в очередной раз оказать помощь Особому Подразделению.
5
В Храме Истинной Веры начался очередной ремонт. Оттуда вынесли все иконы, подставки для свечей и старинные резные ворота, закрывавшие вход в алтарь, и внутреннее помещение его теперь представляло собою весьма неприглядное зрелище: высокие окна, затянутые полиэтиленом, роняли скудный белёсый свет на развороченный пол и ободранные стены — вся отделка была снята для реставрации — а вместо чинных священников повсюду сновали строительные рабочие в заляпанных комбинезонах. Перешучиваясь и переругиваясь между собой по ходу дела, они как будто не замечали двоих мужчин, стоящих под аркой бокового придела.
— Заманить его сюда задача не из простых, — говорил Крайсту, задумчиво поглаживая двумя пальцами свой подбородок, генерал Росс.
Где-то стучали, в широкой полосе света от приоткрытой двери роилась цементная пыль.
— Вдобавок, мы не знаем, чего ожидать от него. Безумный Магистр — это самое сложное и опасное, ибо отсутствие страха за себя, сопутствующее сумасшествию, раскрепощает в существе немыслимую жестокость.
Крайст медленно прошёл в глубину Храма и поднял голову. Наверху рабочие потихоньку начали снимать с потолка старинные витражи, которые прежде подсвечивалась дневным светом, льющимся из окон главного купола. Теперь купол был разобран, а когда сняли и первый фрагмент витража, над головой глядящего вверх Билла просто-напросто разверзлась солидная дыра. Из дыры на него смотрело небо; чинно, словно медузы, проплывали в нём клочковатые серые облака.
— Вот тебе и место силы, — задумчиво проговорил он.
Несколько мелких капель дождя упало на его раскрытую ладонь.
6
Эрна, который должен был служить приманкой для Друбенса, с разрешения настоятеля поселили в небольшом флигеле во внутреннем дворе Храма. Узкое тёмное помещение не слишком устраивало его, но вынужденная близость Кирочки несколько компенсировала дискомфорт; используя тесноту как предлог можно было ненароком к ней прижаться, чтобы ощутить ликующим телом — пусть всего на мгновение — какие-нибудь её выпуклости или округлости, или можно было жалобно просить её посидеть на краешке жёсткой кровати перед сном, ссылаясь на жуть сумрачного строения, и она на это нехотя, но соглашалась.
Наступала ночь, рабочие давно уже ушли, и ничто не нарушало безмолвия храмового двора. Кирочка и Эрн сидели молча; каждый из них занимался своим делом: он играл на планшете, она просматривала на экране своего телефона недавно присланные дела. В малюсеньком окошке под потолком грустно мерцала одна единственная мерклая звезда.
— У меня болит колено, — сказала Кира, стесняясь того, что ей приходится просить. Она как могла старалась держать с Эрном дистанцию, а просьба всяко означала стремление к сближению. Но её теперешнее обращение к нему было вынужденным — в последнее время сустав болел так сильно, что она перестала высыпаться.
— Я Исполнитель Желаний, а не целитель, — тихо ответил юноша, — любая болезнь означает, что в твоей жизни что-то не правильно, и если я с помощью магии уберу боль, проблема не будет разрешена, она просто перейдёт в другой энергетический слой, и у тебя рано или поздно начнутся неприятности иного рода… Это то же самое, что пить обезболивающие. Боль уходит, но выздоровления ведь не наступает…
— Ты меня своими колдовскими премудростями не грузи, — пробормотала Кирочка недовольно, — просто сделай, чтобы мне не было так больно.
Сумрачно сдвинув брови, она погладила своё колено сквозь ткань платья.
— Как хочешь, — юный колдун вздохнул, — будь по-твоему… Только для того, чтобы я мог… лечить, позволь мне к тебе прикоснуться…
— Да, пожалуйста, — слегка поморщившись от боли, Кира вытянула больную ногу и немного приподняла юбку.
Эрн напряжённо и как будто испуганно глядел, как ползёт по её гладкой светлой коже краешек тонкой ткани… Обмирая стыдливо и радостно от той малости, что была ему позволена, он протянул руку и накрыл ладошкой чуть припухшее больное Кирочкино колено.
Сразу же она почувствовала удивительно приятную прохладу от его прикосновения, колено, накрытое рукой волшебника, в темноте мягко засветилось голубым, боль ушла, на смену ей пришла удивительная лёгкость. Кирочка без усилий согнула и снова разогнула ногу — ещё минуту назад это стоило бы ей мученического стона.
— Просто фантастика, — воскликнула она, от радости даже не попеняв Эрну, что, пользуясь ситуацией, он подвинул ладонь чуть выше, и теперь она лежала почти на середине бедра, возле края платья.
Юный чародей вовремя спохватился и убрал руку. Кирочка, окрылённая своим облегчением поднялась на ноги и принялась в шутку танцевать, кружиться, насколько позволяла это тесная тёмная каморка.
Эрн зачем-то приложил ладонь, которая только что лежала на исцелённом колене, к своей щеке. Ему теперь казалось, что эта рука особенная — он чувствовал оставшийся на ней нежный, едва уловимый запах…
7
Магистр Друбенс стоял возле большого зеркала в прихожей и собирался в свой самый последний путь. Он как следует надушил бороду, тщательно поправил галстук, манжеты, пригладил волоски вокруг лысины и подозвал Ниоба.
— Думаешь, мне идти? — спросил он.
— Решать только вам, — ответил Ученик, — вы ведь всё знаете и сами. Серые расставили ловушки, но, опять же, это не гарантия вашей полной невозможности осуществить задуманное.
— Что ты видишь? — порывисто обернувшись к нему от зеркала, с раздражением воскликнул Магистр, — Когда ты уже начнёшь говорить по существу? Что ты за предсказатель, если за всю свою жизнь ты не предрёк ни одного конкретного события? Бездарность! Вот зачем, спрашивается, я потратил на тебя столько времени?!
— Идите, Учитель, — не теряя спокойствия, отозвался Ниоб, — Ваша судьба ждёт вас.
8
Регистратор магической активности на руке у лейтенанта Лунь испуганно пискнул.
— Он здесь, — воскликнула она шёпотом.
Большие аметистовые глаза Эрна в полумраке обратились к ней.
— Не бойся, — добавила Кирочка через мгновение, — подкрепление уже едет…
— По машинам, — скомандовал, получив от неё сигнал, генерал Росс.
Несколько чёрных служебных автомобилей друг за другом отъехали от Управления. Практически весь центр Города представлял собою в этот час гигантскую пробку — Крайст включил мигалку. Двигатель мощно взревел — первая машина, мягко качнувшись, забралась на бордюр и поехала по тротуару.
Дул сильный горячий ветер — собиралась гроза.
Генерал Росс и Айна Мерроуз, сидящие на заднем сидении, молчали; они покорно и смело ожидали свою судьбу, кипя устремленными вперёд взглядами, внутренне приняв уже самый худший исход.
Билл протянул руку и включил радиоприёмник. При существующих обстоятельствах это был весьма оригинальный поступок — им всем предстояло самое сложное и, возможно, последнее задание в жизни… А вместо торжественной сосредоточенности накануне Великого… Успокоительная быстрая и лёгкая электронная мелодия понеслась из компактного динамика:
Ты меня не покидай…
Шуба-дуба-дуба-дай!
Храм Истинной Веры без главного купола и в лесах, затянутых полупрозрачной сеткой, должен был появиться в конце следующей улицы. Прохожие жались к домам, пропуская несущиеся друг за другом по тротуару на приличной скорости, кромсающие предгрозовые сумерки сверканием мигалок, загадочные чёрные автомобили.
9
Штормовые порывы оборвали полиэтилен, который строители натянули на месте разобранного витража и сквозь зияющую потолочную дыру видны были густые тёмные тучи, которые, казалось, вот-вот прошьёт насквозь яркая вспышка молнии.
Маленький человек с длинной бородой неожиданно появился в сером пятне света, даваемого хмурящимся небом. Он, разумеется, понимал, что его здесь напряжённо ждут, и даже стены в этом Храме сейчас способны смотреть и слушать; он никогда не пришёл бы сюда, если бы у него не было чёткого плана действий. Для осуществления задуманного Магистру Белой Луны, как он думал, теперь потребуется какая-нибудь минута, у него всё было готово. Годы, потраченные на то, чтобы собрать по крупицам необходимые знания и накопить достаточное количество опыта, не могли пройти даром…
Старый колдун, не спеша, развязал матерчатый мешок, который принёс с собою, и извлёк оттуда нечто продолговатое, завёрнутое в несколько слоёв ветхой полинявшей ткани. Он принялся осторожно её разматывать; таящийся внутри предмет, вероятно, требовал особенного деликатного обращения. Несколько лоскутков ткани упало на пол. Наконец, столь трепетно хранимая вещь явилась на свет. То была изящная чёрная флейта. Безумный маг оглядел её с пугающим выражением беспредельного благоговения и надежды, затем, вытянув вперёд руки, бережно держащие сей дар провидения, поднял глаза к небу.
Сильный ветер в это мгновение прорвался в одно из окон Храма, длинный плащ старика затрепетал, воссияла первая молния…
Магистр был поглощён созерцанием своего могущества. Из-за колонн со всех сторон за ним наблюдали незаметные в сумерках вооружённые чем только можно люди в серой форме.
— Чего же мы ждём? — шёпотом спросила Кирочка стоящего рядом Крайста.
— Погоди, — отозвался тот, — помереть в потоках неуправляемой энергии Хаоса ты ещё успеешь. Лучше смотри. Не каждый же день на наших глазах совершается Апокалипсис.
Она обернулась к нему с шальной надеждой в зияющих чернотой при скудном освещении глазах — ну, пожалуйста, Крайст, пусть это будет твоя очередная дурацкая шутка!
Он продолжал смотреть вперёд, его лицо, пересечённое тенью, выражало сосредоточенность и решимость.
Друбенс тем временем положил флейту и бестолково засуетился. Словно он что-то выронил по дороге и теперь тщетно пытался это обнаружить. Он торопливо рылся в мешке, растерянно ощупывал складки своего излишне просторного плаща. Наконец он обрадованно ахнул и извлёк откуда-то небольшую корону с тёмно-красным, как запёкшаяся кровь, камнем. Старик заботливо обтёр её от пыли носовым платком и с такой же почтительной осторожностью положил на пол рядом с флейтой.
— Захватывающее зрелище, не так ли, — с мрачным весельем в голосе поделился впечатлениями Крайст.
— Зловеще… немного, — пролепетала Кирочка. Сейчас ей просто-напросто хотелось рухнуть к нему на плечо и безудержно расплакаться от страха.
Небо тем временем потемнело окончательно, грозовой ветер басисто гудел, залетая в Храм сквозь дыру в крыше, страдальчески стонали петли приоткрытой тяжёлой двери.
— Пора, — сказал генерал Росс.
Так совпало, что это слово оказалось единственным звуком, прозвучавшим в ту секунду в Храме, даже ураган на мгновение стих — Друбенс обернулся и вздрогнул.
— Иди, — Крайст подтолкнул вперёд порядком оробевшего Эрна, — не бойся, мы контролируем ситуацию. Подойдёшь к Магистру на расстояние примерно трёх шагов и нажмёшь вот сюда. На всякий случай. Это дистанционный блокатор Силы.
— Почему именно я?
— Ты ему нужен. Никого из нас он не подпустит и на выстрел.
Эрн обречённо принял из рук Крайста очередное изобретение Мики — небольшую, но увесистую коробочку с узким глянцевым экраном и несколькими кнопками. На самую большую, красную, он предусмотрительно установил пальчик.
Кирочка напутственно похлопала его по плечу. Но этого, она чувствовала, было мало — девушка склонилась и поцеловала Эрна в висок, почти так же, как поцеловал её возле моста через пропасть Крайст — порывисто, потерянно — а затем легонько подтолкнула подростка ладонью между лопаток.
— Давай.
Воодушевлённый, точно в него влили литр энергетического коктейля, Эрн бойко вскинул голову и храбро выступил из тьмы навстречу Магистру Белой Луны.
— Мальчик мой, — сказал Друбенс проникновенно, делая шаг ему навстречу.
Эрну оставалось преодолеть каких-нибудь три-четыре метра, чтобы чудесное устройство в его руках смогло надёжно защитить всех присутствующих, включая его самого, от чар. Но он почему-то вдруг остановился как вкопанный. Магистр же весь сжался, съёжился, прищурился и быстро-быстро зашевелил губами, произнося уже много раз повторённые им страшные слова заклинания-моста; старик был уверен, что нескольких мгновений окажется вполне достаточно, а после того как… Никто и ничто уже не сможет ему помешать.
Кирочку охватила паника, она чуть было не закричала — «Жми скорее на кнопку, Эрн!», и уже сделала такое движение, как будто собиралась ринуться вперёд. Но Крайст удержал её за локоть.
— Спокойно, там предусмотрен дистанционный запуск с пульта. Главное, чтобы само устройство оказалось достаточно близко к объекту.
Огонёк активации на коробочке, словно оранжевый глаз, зажёгся в полумраке Храма.
Друбенс растерялся. Первым его чувством была острая мучительная обида — он так долго ждал этой минуты! — а теперь — что за напасть! — навалилась эта тяжёлая немота, не дающая произнести последние несколько слов финального ударного стиха заклинания, закружилась и отяжелела голова, пропала чёткость зрения… Как же близок он был ко всемогуществу!
Эрн тем временем сделал несколько нетвердых шагов вперёд по засыпанным строительной пылью плитам, потом пошатнулся, попытался сделать глубокий вдох… и, сложившись махом, словно марионетка, когда одновременно отпустили все нити, осел на пол.
— О, Господи… — прошептала Кирочка, бессознательно приникнув боком к Крайсту.
— Эта штука работает аналогично наручникам, — пояснил Билл с ноткой сожаления в голосе, — при планировании операции мы ни на что другое и не рассчитывали, он ведь тоже колдун…
Кирочка отстранилась и хлестнула его осуждающим взглядом.
— А всё-таки ты в него влюблена, — сказал Крайст со странной кривой усмешкой.
Когда Эрн упал, чёрная коробочка выскользнула у него из рук и, по инерции немного прокатившись по полу, оказалась почти в самом центре освещённого пятна под открытым небом. Гроза уже началась, и сверхмощное поле дистанционного блокатора притянуло на себя молнию — на миг Храм озарила ярчайшая голубоватая вспышка — как взрыв — маленькая коробочка засияла, словно раскалённый в горне камень, раздался громкий треск… а когда всё стихло, огонёк активации начал медленно гаснуть — высокотехнологичное устройство сломалось, не выдержав атаки небесного электричества.
Эрн пришёл в себя и осторожно поднял голову — над ним стоял Магистр Белой Луны. Старик тоже успел немного оклиматься, Сила вернулась к нему, не полностью, конечно; он не смог бы уже снова повторить то, что делал минуту назад, «мост»; в этом Храме его когда-то крестили, и пусть здесь не было ни одной иконы, Друбенс ощущал неясную тревогу, сталкиваясь взглядом с облупленными пустыми стенами, словно по чьему-то загадочному и страшному велению там могли в любое мгновение проступить золочёные образа…
— Мы безоружны! — воскликнула шёпотом Кирочка, вперив испуганный взгляд в мёртвую лампочку дистанционного блокатора.
— Не совсем, — отозвался Крайст, сверкнув в полумраке своей невероятной улыбкой, — запомни, покуда у тебя есть сомнение, ничего не потеряно.
— Но у меня нет сомнений… — пролепетала она отчаянно, — это всё не бред, не сон, не кинокартина… Это — моя жизнь.
Тем временем Друбенс поднял с пола чёрную флейту и протянул её Эрну. Вспышки молний время от времени озаряли их мертвенным голубоватым сиянием. Древний старик и хрупкий юноша в самом сердце полуразрушенного Храма. Зрелище, если взглянуть отвлечённым оком художника, было поистине величественное.
— Играй, — повелительно сказал Магистр, зловеще заглядывая прямо в глаза Эрну.
— Я …я не умею, — пролепетал подросток. Приняв флейту из рук старика, он держал её так, точно это была обыкновенная палка — безо всякого трепета, без внимания к её форме.
— Музыки захотелось? — спокойно и даже немного весело спросил Крайст, энергичными шагами выходя из тени навстречу безумному магу. Голос его под молчаливыми сводами Храма прозвучал неожиданно громко. — Я не ручаюсь, что всем присутствующим не захочется закрыть уши, давненько это было, мать водила меня за ручку в детский музыкальный класс, но, во всяком случае, в отличие от него, — Билл с гротескным и потому совершенно необидным чувством собственного превосходства ткнул Эрна пальцем в грудь, — я хотя бы знаю, в который конец этой дудки надобно дуть.
Неизъяснимое стихийное предчувствие охватило Киру — она вздрогнула всем телом, точно её сзади хлестнули плетью; сразу всплыл в памяти давешний сон; прежде она никогда не верила снам и даже не могла вспомнить большую часть их после пробуждения…
Двое стоящих поблизости молодых офицеров — в операции захвата Друбенса было задействовано необычайно много личного состава ОП — восторженно наблюдая за происходящим, перешёптывались в темноте. По-видимому, речь шла о Крайсте.
— Ну и смелый… леший ему батько, — сказал один.
— Это не смелость, а безрассудство, — возразил второй.
— Не надо, Крайст! Не играй! — воскликнула Кирочка, делая шаг вперёд, голос её взволнованно дребезжал, — случится что-то страшное! Я знаю, я чувствую! Не искушай судьбу…
Билл тем временем взял у Эрна флейту. Она оказалась гораздо тяжелее, чем он предполагал. Дерево было плотное, старинное, пропитанное какими-то душистыми эфирными маслами, от прикосновения к нему становилось будто бы немного муторно и тревожно.
Друбенс неотрывно глядел на флейту в руках Крайста; это зрелище на какое-то время поглотило всё его внимание; старик не заметил нескольких офицеров ОП, бесшумно подошедших с разных сторон.
— Не играй, Крайст, — повторила Кирочка, просьба прозвучала ещё более испуганно и жалобно, чем в первый раз; страх перед мелодией чёрной флейты был иррационален, она хотела, но не могла его объяснить, пересказывать свой сон она тем более не стала бы никому, до того он ей казался вздорным и стыдным…
Билл оторвал взгляд от флейты и посмотрел на Кирочку.
— Да я же для прикола, — он воссиял своей обыкновенной легкомысленной улыбкой, — дуну разок и довольно…
Только сейчас, окинув взглядом пространство за спиной стоящей перед ним девушки, Билл заметил, что в боковом приделе около колонны стоит Ниоб, и с интересом наблюдает за происходящим своими непроницаемо спокойными глазами.
Он поднял флейту, намереваясь начать играть. Кирочка застыла с безмолвным и безнадёжным выражением ожидания конца на вытянувшемся и побледневшем лице.
Крайст заколебался. Чем ближе он подносил чёрную флейту к губам, тем страшнее ему становилось. Каждый следующий дюйм расстояния преодолевать было труднее, чем предыдущий, будто бы неведомая сила делала флейту нестерпимо тяжёлой. И вдруг — нет, он не услышал его, каким-то другим загадочным образом это тихое уверенное слово достигло его сознания — Ниоб стоял слишком далеко:
— Играй.
Билл снова почувствовал решимость — флейта стала ещё тяжелее, несколько мгновений назад он уже готов был её бросить, и бросил бы, если бы не мощный мысленный посыл этого невероятного человека в тюрбане… И почему Ниоб помогает ему? Зачем Ниобу нужно, чтобы Билл играл? Задумываться не было времени — собрав все силы, всю свою волю воедино Крайст приложил флейту к губам, набрал воздуху и…
С первым же звуком, негромким, плавным, грустно-нежным, Кирочка поняла, что мелодия предназначена ей. Именно ей. Не Ниобу, не Друбенсу, не Эрну, не застывшим немой стеной сослуживцам… С каждой новой нотой в ней, в её теле, как будто бы открывались какие-то секретные шлюзы, клапаны, дверцы — мелодия словно растекалась, проникая в сосуды и капилляры вместе с кровью; по Кирочкиному позвоночнику снизу вверх, от копчика до самого затылка, неторопливо поднималась чистая лёгкая невыносимо приятная вибрация — поток живительной космической энергии тек в нём, точно в трубочке, через которую сам Создатель тянул свой звёздный лимонад…
Как ни странно, это удивительное ощущение не пьянило. Мысли Кирочки ещё более прояснились, освободившись от ужаса и сомнений; теперь она знала, как никогда прежде, просто и смело знала, что дракончик Гордон, мальчик с дудочкой, Саш Астерс, прекрасный Эрмес и даже сам Исполнитель Желаний — все они были не более чем малыми частями Билла Крайста, и вот теперь он в один момент сложился перед нею, все фрагменты мозаики нашлись и соединились; она видела его опять и вновь, смотрела и не могла отвести глаз…
Любовь была, оказывается, пропастью без дна, бесконечной спиралью, дорогой к истоку; Кирочка падала в неё всё глубже и глубже, падала, затаив дыхание, ощущая всем телом радостную тревогу, летела, недостижимо стремясь к наивысшему пониманию, к самому корню, из которого выросла Вселенная, к вечному началу жизни неорганической и органической, несознательной и разумной… Кирочка как будто видела, как внутри неё самой, где-то в районе солнечного сплетения, закручиваются гигантские рукава галактики Млечный Путь, как горячие звёзды остывают, как из космической пыли возникают планеты, как произрастает на них пышная доисторическая зелень, и как в тёмной непостижимой глубине материнского чрева непредсказуемым образом скручиваются нити хромосом, открывая Вселенную новому неповторимому взгляду…
Кирочка застыла перед Крайстом в безмолвном окончательном и невыразимом восхищении всем сущим.
— Билл, — прошептала она.
Звука почти не было, только мягко дрогнули губы.
Перехватив её взгляд, он оторвался от флейты.
— Кира… — ответил он ей таким же странно глубоким шёпотом, они произнесли имена друг друга словно заклинания, эти короткие символические слова приобрели удивительную силу и таинственное значение в этот миг…
Кирочка решительно сделала ещё три шага вперёд и вышла на освещённое пятно в самом центре Храма, туда, где стоял Билл. Оба понимали, что за ними из сумрака наблюдают несколько десятков глаз, но нечто, зародившееся между ними в те минуты, пока звучала флейта, буквально кинуло их навстречу друг другу, и ни один косой взгляд или отголосок ропота осуждения не смог бы теперь расторгнуть их неожиданное единство. Два человека — мужчина и женщина — пока просто стояли на расстоянии шага в центре белёсого пятна пасмурного света, но все, кто видел их в эти мгновения, замерли, осознав, что сейчас на их глазах происходит нечто значительное, сравнимое, пожалуй, по своей таинственности и важности, только с рождением Вселенной.
— Что вы уставились? — простодушно-шутливо заявил Билл во всеуслышание, оглядываясь вокруг, — Идите к чёрту!
С этими словами он привлёк к себе Кирочку.
Оба гибкие, тонкие, одинаковые ростом, они удивительно изящно сомкнулись, словно два осколка разбитой вазы. И это был самый обыкновенный поцелуй — твёрдый и влажный — как зрелая вишня, сорванная в росистое утро. Это были те же, что и прежде, со всеми другими, скользкость и теплота разверзшейся глубины, нечаянный удар о зубы, горячая бархатистость языка… Но он оказался раскрывшейся в один миг истиной, сутью, этот поцелуй, в нём крылась вся тщета бытия, вся его безнадёжная прелесть, вся неизбежность и несбыточность. Отстранившись, они оба замерли, глядя друг на друга, ощутив в этот миг и неисчерпаемость и неполноту всякого счастья, возможного на земле.
Айна Мерроуз и генерал Росс наблюдали за Кирой и Крайстом с непередаваемым выражением восторженной торжественной печали в глазах; величественный высокий старик и хрупкая пожилая женщина с венком седых кос, стоя рядом, они смотрели на молодых красивых обнимающихся людей и видели в них себя много-много лет назад… Невольно придвинувшись ближе друг к другу, они любовались красотой распустившегося цветка взаимной любви, без зависти, но с неуловимой тенью сожаления о собственном упущенном счастье…
— Они отважились, — спокойным голосом сказала Айна генералу.
— А мы струсили, — ответил он с обыкновенной своей простодушной улыбкой, — мы всё пропустили.
— И ради чего, собственно? Как бы там ни было, каждый из нас нарушал Кодекс. Так или иначе. Мы всё равно не идеальны. За всю историю Особого Подразделения ни разу не нарушил ни одного Правила только полковник Санта-Ремо…
— Да не было никакого полковника Санта-Ремо, Айна! — воскликнул, внезапно раздражившись, генерал, — Как ты сама не поняла до сих пор! Это всего лишь красивая легенда, которую я рассказываю курсантам каждый год… В надежде, что он когда-нибудь появится…
Сквозь дыру в потолке хлынул грозовой ливень, частый и тёплый, как душ, а двое в центре Храма так и продолжали стоять в плотном потоке его крепких струй, прильнув друг к другу губами…
— Так я и знал! — исступлённо и горестно вскричал Эрн, — Ты любишь его, любишь! А он тебя любит! Как это ужасно несправедливо, боже мой!
Огромные фиолетовые глаза его моментально наполнились слезами.
Несчастный юноша побледнел так сильно, что в полумраке Храма кожа его будто бы начала светиться. Как нет на свете ничего больнее разочарования в первой любви, так нет и ничего беспощаднее первой настоящей ревности.
Всё произошло так быстро, что никто не успел даже сдвинуться с места.
Эрн метнулся к группе стоящих возле колонн людей — лицо его при этом как будто раскрылось, просияв насквозь наивным и жестоким порывом, широко распахнулись невиданной величины и прелести глаза, испуганно и жалко разомкнулись нежные земляничные губки — он сорвал с пояса одного из офицеров генератор ОВЗ и, резко крутанув реле, выставил полную мощность, в историческом музее он видел, как это делала Кира, и запомнил. Направив дуло прямо на девушку, Эрн нажал на спуск.
Вспышка странно лучистого нездешнего ангельского света, ещё более яркая, чем от десятка молний, разом угодивших с одно место, на миг озарила Храм.
Заряда пистолета с лихвой хватило на то, чтобы бесследно уничтожить двадцать пять — всего-то двадцать пять! — прожитых Кирочкой на земле лет, она исчезла, будто бы её не было никогда, и вместе с нею пропали воспоминания старушки Иверри, продававшей долговязой школьнице чёрные статуэтки, одноклассников и однокурсников, учителей, сотрудников, бывшей подруги Нетты, которая в этот момент как обычно воевала со своими двойняшками, пытаясь уложить их на дневной сон… Она даже не заметила, что в ней что-то изменилось, что куда-то пропала какая-то часть её самой, что её души стало меньше на малюсенькую толику, вмещавшую когда-то Киру…
Никто ничего не понял.
— Кажется, тут что-то взорвалось, — сказал один из офицеров.
— Или ещё одна молния попала, — сказал другой.
Эрн стоял, лихорадочно сжимая в руке пистолет.
— Ты зачем его взял, это не игрушка, — строго заметил ему выступивший вперёд генерал Росс.
— Я не помню, — пролепетал подросток гаснущим голосом… — Я забыл.
— Смотрите-ка, ребята, что за пирожки с ботвой, — раздался под сводами Храма удивлённый голос Билла, — у меня руки светятся.
В его сторону устремились любопытные взгляды.
От ладоней лейтенанта Крайста действительно исходило мягкое золотистое сияние, да и над головой у него начало зарождаться некое подобие искрящегося туманного нимба… Сам он, разумеется, не мог этого видеть.
— Ни хрена себе, — сказал кто-то.
— Чудеса в решете.
— Как он это делает?
Билл недоумённо смотрел на свои руки. Лёгкое свечение окружало кончики его растопыренных пальцев. Он несколько раз взмахнул кистями в воздухе, будто желая что-то с них стряхнуть, но данная мера не привела к успеху — с каждой минутой загадочное сияние вокруг его рук только разгоралось сильнее. Билл сделал неуверенный шаг вперёд — ему показалось, что даже равновесие теперь он держит несколько иначе — может, подумалось ему, здесь нехило рвануло и я контужен? — под ногами у него звякнул металлический предмет. Билл нагнулся и поднял его, он терпеть не мог беспорядка и всегда подбирал упавшие вещи. Это оказалась корона с большим тёмно-красным камнем, и Крайст, даже не задумываясь, автоматически потакая своей шутовской привычке нахлобучивать себе на голову разную ерунду — колпаки из газет, корзинки для мусора, чужие кепки и шляпы — просто взял и надел эту корону.
Все присутствующие замерли… Кто-то даже открыл рот. Из темноты раздалось несколько приглушённых вздохов.
И Билл опять не понял, в чём дело, ведь он не мог видеть себя со стороны.
— Что такое? — спросил он у растерянно лупающего глазами магистра Друбенса.
— Кккамень… — беспомощно пролепетал тот.
Крупный древний самоцвет овальной формы, вставленный в самый центр короны, который прежде, даже на голове у самого Исполнителя Желаний, продолжал оставаться тёмно-бордовым, винным, мрачным, теперь воссиял и лучился словно громадная алая звезда…
Сияние от рук, от головы и от груди Билла, чистое и мягкое, нежно-золотое уже стало таким ярким, что в Храме вообще не осталось тёмных углов — Крайст освещал его собою, точно большая люстра. Поражённые люди растерянно оглядывались по сторонам. На облупленных храмовых стенах, когда их касались тонкие лучи исходящего от Билла неземного света, начинали постепенно проступать контуры икон: сперва золотые оклады, затем лики, нимбы, молитвенно сложенные руки великомучеников, угодников, апостолов…
— Это чудо господне… — послышался шёпот в толпе. В Храме становилось всё больше народу. Рабочие прибежали посмотреть, что происходит, пришёл настоятель, он заметил подозрительное сияние из окна кельи и испугался пожара, кто-то даже проник с улицы, заметив необыкновенно яркий свет, рвущееся в небо из дыры на месте главного купола.
— Или здесь распылили ядовитый газ и у нас всех галлюцинации, — процедил какой-то скептик.
Билл чувствовал себя необыкновенно лёгким, земля больше уже не держала его, он мог идти, едва касаясь пола кончиками пальцев, мог шагать по воде как по суше или даже взлететь, просто воспарить, раскинув руки… Но главным было не это. Теперь он знал, точно знал, что может утолять страдания: отвращать блудных, исцелять неизлечимо больных, может, и воскрешать мёртвых… Это его любовь, лишившись объекта, утратив связь с эго, освободившись от своей информационной составляющей благодаря пистолету-генератору, очистившись полностью, обернулась светоносной силой в его руках…
— Он что, тоже колдун? — обиженно спросил Друбенс, с завистью оценивая масштаб могущества новоявленного Билла Крайста.
— Нет, — тихо ответил Ниоб, — он Бог.
— Как же так! — Друбенс шмыгал носом как готовый разрыдаться ребенок. Ведь только что целый мир, который он надумал сам себе, лопнул будто яркий воздушный шарик. Разлетелся в пух и прах. Ничто так не травмирует душу, как окончательная утрата иллюзий. — Всё напрасно! О Боже! Вы не представляете, сколько сил я угробил на эту мечту! Я был уверен, мне казалось, что каждый миг моей жизни служит этой идее, каждый мой шаг был подчинён этой цели, всё, вы понимаете, всё, что происходило со мной, я думал, происходит для того, чтобы…
— Мне жаль вас огорчать, — вежливо пояснил Крайст, повернувшись к старику своим светоносным ликом, — но вы заблуждались. Всё что с вами происходило, происходило просто так. Безо всякой цели. Жизнь она сама по себе прекрасна, и, может, ей даже обидно, что её пристёгивают, будто дрянной кушак, к разным иллюзорным смыслам… Нет и не было у вас никакого особенного предназначения. Жили бы да радовались, Магистр.
— Получается, вся моя жизнь прожита зря? — возопил Друбенс, — Все четыреста лет? Просто-напросто спущено в унитаз?
Стоящие вокруг переглянулись. Никто не ожидал от почтенного старца столь вольных выражений.
— Не совсем, — сказал Билл, — вы можете думать так, если вам хочется, некоторые люди находят удовольствие в том, чтобы корить себя, плакаться, и каждый день думать о том, чего они на самом деле хотели, и как это у них не получилось, акцентировать внимание на прошлых упущениях. Это великая иллюзия человека, что он мог бы прожить свою жизнь лучше, чем прожил.
— Моя жизнь спущена в унитаз, — повторил Магистр патетически.
— Ну, в таком случае обратно её уже не извлечь, — улыбнулся Билл.
— Я всегда знал, что он тот, о ком говорится в Пророчестве, — тихо сказал Ниоб, — с того момента как впервые увидел его на ярмарке.
— Так почему же ты не говорил! — негодующе воскликнул Друбенс.
— А зачем? Для вас Пророчество было иным, для вас оно было про Эрна. Ни одна вещь в мире не может быть однозначной, не существует универсальной правды, которая годится абсолютно для всех. Моё пророчество было таким, и я думал, что, вероятнее всего, ошибаюсь, так как ошибаться свойственно людям…
— Где Гай Иверри? — слабым голосом спросил, обращаясь к Биллу, Магистр, — если ты и впрямь бог, то должен всё про всех знать.
— Он умер, — ответил Крайст, — от строительной пыли у него начали отказывать лёгкие. Но это не важно. Он сделал мальчика с дудочкой. Правда, никто об этом не знает. И Гай за всю жизнь ни копейки не получил за своё поистине великое произведение. Недавно эту статуэтку отлили из золота…
— А его мать?
— Молится, — как будто немного смутившись, ответил Билл.
С разных сторон к нему стали подходить люди. Они пытались дотронуться до него, перебивая друг друга, рассказывали о своих проблемах, бедах, печалях. Образовалась свалка, в которой страждущие уже не замечали друг друга, каждый в эту минуту думал только о себе и о боге, способном единым махом утолить все страдания.
— Погодите друзья, — Крайст иронично поднял бровь, — вы ни с кем меня не перепутали? Исполнитель Желаний вон, скромненько стоит в уголке… Это всё к нему… — он поднял светящуюся руку и легонько махнул ею в сторону Эрна. — А мне пора… Меня ждут другие дела.
— Сюда! Сюда! Старик! — раздался в толпе чей-то вопль, — Скорее! Человеку плохо!
Обмякшего, посиневшего, с закатившимися глазами Магистра Друбенса поддерживал молодой мужчина, пытаясь дрожащей рукой найти у почтенного колдуна пульс на сонной артерии.
— Он мёртв, — тихо констатировал стоящий рядом Ниоб.
— Ну, воскреси же его, Крайст! — горестно воскликнул протиснувшийся сквозь плотно стоящих людей Эрн, за всё время своего плена он успел привязаться к старику и не желал ему зла, — Ты же можешь, Крайст! Запросто!
— Могу. Вот только зачем? — отозвался Билл, почёсывая сияющей рукой сияющую голову, — он умер раньше, чем у него остановилось сердце.
Он развернулся и направился к выходу из Храма. Некоторая часть людей ринулась за ним, прочие остались возле Эрна. Те, что пошли с Крайстом, уже ничего у него не просили. Они без всякой цели следовали за ним по пятам, глаза у них были счастливые, руки пустые, а в их душах поселилось умиротворение. Им было достаточно просто видеть свет, струящийся от нимба у него над головой, мягкий золотой свет, тонкий, подобный дымке, но способный мгновенно наполнить радостью сердце любого узревшего его.
Те, что остались возле Эрна, тут же забыли о свершившемся на их глазах Пришествии. Гораздо больше их интересовали желания, исполняющиеся в считанные мгновения. Вещи, появляющиеся из воздуха. Вещи, падающие с неба. Вещи, достающиеся без труда и без жертв.
Подросток озадаченно оглядывал толпу, которая увеличивалась с каждой минутой.
— Вы правда можете всё? — спросила маленькая девочка, стоящая за руку с мамой, — Я хочу большую куклу!
Тотчас из дыры в потолке, заставив некоторых испуганно посторониться на храмовый пол рухнула огромная, больше самой девочки, магазинная коробка.
— Я хочу машину! — завопил какой-то парень.
— А я мотоцикл!
Люди беспорядочно выкрикивали свои желания, а Эрн, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, точно флюгер, пытался по очереди их исполнить, но желаний было так много, что у него уже начала кружиться голова; вокруг Храма выстроились чередой новые автомобили, вповалку лежали вещи, из дверей Храма радостно выскакивали люди с ключами от новых квартир в руках… Вот повезло так повезло!
Эрн почувствовал, что ещё немного, и ему придёт конец — от слишком сильного перерасхода энергии колдун может погрузиться в кому…
— Твоя сила — это лишь часть Его силы, малая часть… — тихо сказал подошедший сзади Ниоб.
Он бережно взял Эрна за локоток и повёл его к выходу из Храма. Возбуждённая толпа, словно вода, прорвавшая плотину, хлынула следом. Они продолжали протягивать вперёд руки, стенать, просить — каждому казалось вопиющей несправедливостью, что кто-то успел получить своё, а вот ему, именно ему, такому замечательному, ничего не досталось…
— Всё, сеанс чудес окончен! — воскликнул, приходя в отчаяние, Эрн, — будьте вы все прокляты! Жадные, ревнивые, ленивые потребители!
Он воздел руки к небу. Несколько мощных молний сверкнуло в чёрных грозовых облаках, снова собравшихся над Храмом. Одна из них, ярко-голубая, вонзилась в землю, как нож, прямо у ног юного мага.
Толпа заголосила. Многие люди в панике побросали вещи и кинулись врассыпную. Но кто-то всё же считал своим долгом спасти нежданно свалившееся на голову добро — некоторые, надрываясь, тащили куда-то новую мебель, сервизы, мешки с деньгами — кто что пожелал…
— Всё! Хватит! — закричал Эрн, обращаясь к страшному грозовому небу, — Я объявляю Апокалипсис!
Ураганный ветер, сорвавшийся в эту секунду, растрепал его роскошные волосы, приклеил к щуплому телу немного большую по размеру аквамариновую футболку… Ещё одна яркая молния, призванная его волей, стремительно прошив пространство, впилась в землю неподалёку от места, где он стоял.
Бегущие в разные стороны люди стали останавливаться и прислушиваться. Земля, которая до этого казалась им вполне устойчивой, начала уходить из-под ног, качаться, вибрировать.
— Землетрясение! — завопил кто-то.
— Ложитесь!
— Нет! Смотрите! Это всадники! — мальчик лет десяти указывал испуганным людям вдаль, где по тротуару, оставляя копытами коней в асфальте дымящиеся рытвины, лёгкой рысцой ехали четверо в плащах с капюшонами.
— Йессс! — слабым голосом пролепетал Эрн, падая на руки Ниоба.
Кони под всадниками были гораздо крупнее обыкновенного, раза в полтора, да и сами верховые ростом и статью значительно отличались от людей: хотя их фигуры скрывали плотные чёрные плащи, в каждом всаднике можно было заподозрить мифического богатыря-великана. Ни у одного из них не было лица — под капюшонами зияла сплошная чернота, бездна, непроглядная, непроницаемая…
Всадники ехали мимо домов, магазинов, скверов, летних кафе — там, куда падали тени от лошадей или от любого из них, вся материя — живая и неживая — как будто покрывалась копотью. Темнели и вяли цветы в клумбах, листья на деревьях скукоживались и теряли цвет подобно сожженным листкам бумаги, останавливались и замирали посреди дорог автомобили, проглатываемые серым облаком мора, пассажиры этих автомобилей навсегда застывали в тех позах, в каких застал их конец, людей на тротуарах постигала та же участь: догадливые пытались бежать, они толкали друг друга, визжали и кричали, спасаясь от смертоносной границы тьмы, приближающейся с каждой секундой, настигнутые ею превращались в неподвижные черные фигуры, будто отлитые из смолы. Веселые стекла витрин мутнели, когда по ним пробегала легкая, точно край облака, свело серая кромка наползающей Тьмы. Пространство за спинами всадников гасло, обесцвечивалось и обездвиживалось, сохраняя лишь форму, словно обгоревший камень.
Большой городской фонтан, когда мимо него проехали всадники, зашипел и иссяк. Мраморная чаша его почернела и треснула в одном месте, точно упавшая супница.
Конные как раз пересекали лужайку перед Храмом Истинной Веры; от следов, оставляемых копытами на газоне, валил густой дым, в некоторых из них загоралось, танцевало раздуваемое ветром пламя, трава вокруг пригибалась к земле и стремительно увядала… Настоятель, стоя на пороге, неистово крестился.
В этот момент, откуда ни возьмись, появился Крайст. У него за спиной тут же образовалась небольшая группа людей, осененных нездешней благодатью и потому улыбающихся.
Крайст смело двинулся по газону наперерез всадникам.
— Эге-гей! Я здесь! — он поднял свою сияющую руку вверх и помахал им.
Кони стали. Один из всадников принялся немного нервно понукать своего скакуна, но тот всё равно не двигался с места. Другие кони и вовсе расслабились; они побрели в разные стороны и принялись пощипывать газонную траву в тех местах, где она ещё осталась зелёной… От их дыхания трава вяла и горела, кони недовольно фыркали.
— Домой! Домой пошли! — миролюбиво сказал Билл, подойдя к всадникам чуть ближе, — Апокалипсис отменяется.
Он несколько раз взмахнул рукой так, как будто прогонял со стола шкодливую кошку.
— Пошли! Ну!
— Это Спаситель! Валим! — жутким громовым басом провозгласил всадник, что был на вороном, по-видимому, самый главный.
Все четверо развернули коней и рысью помчались прочь; отъехав на приличное расстояние, словно по невидимому трапу, они начали подниматься наверх, в небо; перейдя на галоп, всадники друг за другом скрылись в плотных грозовых тучах.
— Слава Богу… — облегчённо выдохнул Крайст, разглядывая собственную руку, только что с лёгкостью остановившую Светопреставление, — теперь, пожалуй, можно и отправляться…
К нему стали подтягиваться люди. Некоторые останавливались, так и не дойдя, будто что-то вспоминали по дороге, разворачивались и шли назад. А те, что подходили близко, какое-то время оставались с Крайстом. Одни проходили рядом с ним несколько десятков или сотен шагов и отставали, наполненные, удовлетворенные, они покидали Бога и несли его свет в свои дома, иные держались за идущим Богом несколько кварталов. Люди возле Крайста менялись, но их количество в каждый момент времени было примерно одинаковым. Там, где проходила эта процессия, озаренная зыбким золотистым сиянием, мгновенно восстанавливалось всё, что было разрушено всадниками: поднималась трава, распускались цветы, листья, отряхивались от пепла и принимались чирикать воробьи в лужах… Витрины снова наполнялись, как хрустальные чаши, нежными отблесками солнца, показавшегося из-за туч. Автомобили на проспектах приходили в движение. Люди на тротуарах оживали, непонимающе оглядывались по сторонам и возвращались к своим заботам. Любовь побеждала Смерть.
10
— Крайст, постой!
Уединение молодого бога нарушил сперва торопливый стрекот гальки, затем мальчишеская рука ощутимо дёрнула его за плечо.
Он обернулся. На парковой дорожке стоял Эрн.
— Ты кое-что забыл, — сказал подросток, хмуро сдвинув бровки, — теперь, поскольку вся моя сила куда-то делась, этот электрический колпак, ну ты понял… Он ведь мне не нужен, верно? Сними его с меня.
— О, Силы Вселенной! — воскликнул с шуточным пафосом Крайст, — знаешь ли ты, сколько у меня дел: воскрешать мёртвых, исцелять болящих, утешать страждущих… А ты тут пристаёшь с ерундой!
— По твоему это ерунда? — обиженно воскликнул Эрн, — и мне что, теперь всю жизнь… носить эту хреновину?
— Я пошутил, — произнёс новоявленный Спаситель со своей фирменной усмешечкой; теперь только она выглядела как-то глубже, солиднее, — колпак снимется, когда придёт время, будь покоен. Иди с Богом.
Он повернулся и направился дальше по аллее, но по глухому обиженному бормотанию некрупного гравия вскоре понял, что Эрн идёт за ним.
— Что ещё? — спросил он, не оборачиваясь.
— Ну, ты же сам сказал «иди с Богом», — ответил Эрн, — если ты имел ввиду, чтобы я ушёл, то твоя формулировка содержит противоречие. Ведь Бог — ты.
— Прости, ещё не привык. Я хотел сказать — иди своей дорогой.
— Но мы ведь, вроде, друзья… Я хотел бы пойти с тобой…
— Это ещё одна великая иллюзия человека. У каждого свой путь. И кто бы ни был рядом с тобой, ты всё равно идёшь один.
Тихо хрупая галькой, Спаситель неспешно двинулся вперёд по парковой дорожке.
Эрн стоял, глядя ему в спину. Его ясное личико, позолоченное рассветом, было как никогда прекрасно, озарённое новой глубокомысленной и величественной печалью. Лёгкие полукольца волос надо лбом нежно теребил ветер.