Внезапно я понял, что я уже не на заднем сидении Мерфиного Харлея. Я висел в воздухе, и меня сотрясала агония.

Я открыл глаза и лихорадочно огляделся вокруг себя. Бесплодная, покрытая льдом почва. Холодное серое небо. Мои ноги и руки вытянуты в форме креста, и лед насыщенного лазурного цвета приковал их, по моим ощущениям, к старому сучковатому дереву. Мышцы и связки по всему телу дрожали от напряжения. Само биение сердца было для меня мукой. Мое лицо пылало, открытое холоду такому суровому, что даже я его чувствовал.

Я попытался закричать, но не смог. Вместо крика я издал тихий булькающий стон и выкашлял кровь в морозный воздух.

— Ты знал, что это случится, — произнес голос, и что-то в моем теле, что-то примитивное, стихийное, чему было наплевать на то, сколько она еще будет меня мучить, отозвалось на него. — Знал, что этот день настанет. Я та, кто я есть. Как и ты.

Мэб вступила в поле моего зрения. Сил моих едва хватало на то, чтобы удерживать на ней взгляд.

— Ты видел, что случилось с последним Рыцарем, — произнесла она, неспешным шагом подступая ко мне. Я не хотел доставлять ей подобного удовольствия, но все же не смог сдержаться, невольно издал тихий крик и предпринял безуспешную попытку пошевелиться или освободиться. Заметив это, она сверкнула глазами.

— Сила была дана тебе с определенной целью, и цель эта достигнута.

Она медленно повернула руку и продемонстрировала мне небольшой металлический шип — слишком длинный для иглы, слишком маленький для гвоздя. Она с улыбкой приблизилась ко мне, поигрывая остроконечной гравировальной иглой.

Ее пальцы прошлись по моей груди и ребрам, и я содрогнулся. Она высечет слово "слабый" по всему моему телу. Разными письменами, на сотнях языков, врезая его в мою плоть, ладони, подошвы ступней милями шрамов.

Я хотел, чтобы этому пришел конец. Хотел, чтобы она меня убила.

Она склонилась к моему лицу.

— Сегодня, — выдохнула она, — мы начнем с зубов.

Меня окутал холод, и вода, вопреки моей воле, наполнила мой рот, просочившись сквозь потрескавшиеся губы. Еще больше ее попало через ноздри и глотку. Замерзнув, она постепенно вынудила меня раздвинуть челюсти. Мэб наклонилась еще ближе, подняв иглу, и я уловил слабый душок окисления, когда орудие начало скрести по моим резцам.

Окисление. Запах ржавчины.

Ржавчина значила железо, к которому никто из фэйре, за исключением Матери Зимы, прикоснуться не мог.

На самом деле всего этого не было. Все это — боль, дерево, лед — ложь.

И все же я их чувствовал. Точнее, чувствовал то, что стояло за ними, что-то чуждое, не имевшее ко мне отношения, внушало мне чувство боли, беспомощности, давящего свинцовой тяжестью страха, горькой злости отчаяния. Такого проникновения в разум я еще не видел. Те, что мне доводилось испытывать раньше, были лишь жалкой тенью в сравнении с этим.

"Нет" — подумал я.

"Нгкххх" — удалось мне простонать.

И глубоко вдохнул. Не так закончится моя жизнь. Это лишь иллюзия. Я был Гарри Дрезденом, чародеем Белого Совета, Зимним Рыцарем. Я боролся с демонами и монстрами, побеждал падших ангелов и оборотней, противостоял чернокнижникам и жутким безымянным тварям. Я сражался на земле и в воздухе, в небесах над моим городом, в древних развалинах и областях нематериального, о которых большинство людей и помыслить не могли. Я носил шрамы, которые заработал во множестве битв, мои враги были монстрами из ночных кошмаров, и по моей воле темная империя пала ради спасения одной маленькой девочки.

Провалиться мне на этом месте, если я позволю какому-то никчемному Иному играть в игры с моим разумом.

Сначала слова. Почти все, мать его, начинается со слов.

Я выдохнул:

— Я, — внезапно мой рот очистился ото льда.

— Я — Гарри… — просипел я, и боль удвоилась.

И тут я расхохотался. Как будто какой-то урод, неспособный на любовь, мог что-либо поведать мне о боли.

— Я — Гарри Блэкстоун Копперфильд Дрезден! — взревел я.

Лед и дерево сотряслись. Со звуком взорвавшегося артиллерийского снаряда треснул оледеневший камень, и вокруг меня начала распространяться паутина маленьких трещин. Образ Мэб отбросило от меня, и он, подобно разбитому вдребезги витражу, взорвался тысячей прозрачных осколков. Холод, боль и ужас покинули меня, словно огромному и голодному зверю вдруг заехали по носу.

Иные любят проникать в чужой разум. С учетом того, что в мой разум проникли через две секунды после того, как Акулья Морда показался на поверхности воды, было весьма очевидно, кто за этим стоял. Но ничего. В качестве поля битвы пластиножаберный выбрал разум. Да будет так. Голова моя, мои и правила.

Я воздел правую руку к морозному небу и гневно, без слов, закричал. В бурлящих небесах вспыхнула алая молния. Она врезалась в мою руку, а затем ушла в землю. Замерзшая грязь брызнула во все стороны, и когда она осела, в руках я держал испещренный рунами и символами посох высотой с меня и толщиной, как сомкнутые в кольцо большой и указательный палец.

Затем я вытянул к земле левую руку и снова крикнул, взметнув почву одним повелительным жестом. Из земли вырвалась туманная металлическая пыль. Она завертелась вокруг меня, формируя доспехи, покрытые шипами и выступающими лезвиями.

— Окей, дружище, — прорычал я темной воле, даже сейчас пытавшейся подчинить меня. — Теперь мне известно, кто я. Давай посмотрим, кто ты. Я схватил посох и вонзил его в землю подо мной.

— Кто ты!? — потребовал я ответа. — Играя с моим разумом, играй по моим правилам. Назови себя!

Безбрежный рев, подобный предштормовому арктическому ветру, был мне ответом.

— Ну уж нет, — пробурчал я. — Ты это затеял, хитрозадый ублюдок! Хочешь подобраться ко мне с близкой и личной стороны, так давай сыграем! Кто ты?

Оглушающий стон, подобный реву океана, зазвучал в небе.

— В третий раз требую я от тебя! — прокричал я, концентрируя волю, позволяя ей проникнуть в мой голос, рокочущий над местностью. — В третий раз предлагаю! Именем своим повелеваю тебе: назовись мне!

Огромное нечто возникло из облачных завихрений. Лицом его можно было назвать лишь в самом широком и грубом понимании этого слова. Такое лицо мог бы слепить из глины ребенок. В глубине его глаз сверкали молнии, и голос его был подобен буре.

Я Разрушитель Врат, Предвестник!

Я Внушающий Страх, Уничтожитель Веры!

Я Тот, Кто Идет Впереди!

Секунду я просто стоял на месте, изумленно уставившись на небо.

Адские колокола.

Сработало.

Как только тварь заговорила, я понял, с кем имею дело, как будто мне в руки попал отпечаток самой его сути, квинтэссенция его "я".

На секунду, не больше того, я его понял, понял его поступки, желания, планы, а затем…

Затем все это ускользнуло, знание испарилось так же, как и пришло, за исключением каким-то образом уцелевших обломков прозрения.

Я знал, что тварью, пытающейся пробраться ко мне в голову, был Идущий. Единственное, что мне было о них известно, так это то, что никому ничего о них неизвестно. А также то, что они сулили неприятности.

Один из них пытался убить меня, когда мне было всего шестнадцать. Тот-Кто-Идет-Следом практически преуспел в этом. Разве что… Теперь, когда это уже в прошлом, я не был уверен, что он действительно пытался меня убить. Скорее просто огрызался. Не знаю зачем, но он пытался меня спровоцировать.

А та тварь — Акулья Морда, которая пыталась залезть ко мне в голову, была подобна Идущему, практически на одном уровне с ним. Она была огромна, могущественна и совершенно отличалась от всего, с чем я сталкивался раньше. Конечно Акулья Морда все равно не была ровней Мэб. Но она была ужасающе, невыносимо глубже чем Королева Зимы, как если бы фотографию скульптуры сравнивали с самим оригиналом. В ее распоряжении были силы за гранью всего мной виденного, к ней нельзя было применить никаких мерок, она просто находилась за гранью понимания, за гранью всего.

Эта тварь представляла собой силу из Иномирья, а я был песчинкой, противопоставленной надвигающейся волне это силы.

Но знаете что?

Песчинка может и являлась всем что осталось от того, что некогда было горой, но что есть, то есть. Волна накатывает и исчезает. Пускай она яростно бьет по песчинке как бы то ни было. Пускай высокие горы ощущают весь ужас медленного и непрерывного приступа на них вод. Пускай долины содрогаются от безжалостно сковывающего их льда. Пускай материки бесследно исчезают под темной приливной волной.

Но что до этого песчинке?

Она как-то не впечатлена.

Пускай волна накатывает. Когда она отступит, песок никуда не денется.

Так что я смотрел на эту рожу в небе и смеялся. Смеялся презрительно и вызывающе, над этой огромной вихрящейся силой, и я не просто чувствовал себя хорошо от этого смеха. Я чувствовал себя правильно.

— Давай же! — прокричал я. — Давай же, сожри меня! Посмотрим, достаточно ли у тебя большое брюхо, чтобы меня переварить!

Я поднял вверх посох, и по мере того, как я вливал в него силу, вырезанные на нем руны начали наливаться золотисто-белым огнем. Воздух стал ледяным от силы Зимы, а лезвия на моих доспехах покрылись инеем. Я крепко уперся ногами в землю, и свет Огня Души начал исходить из трещин в земле вокруг. Я оскалился голодным небесам, выгнул средний палец в оскорбительном жесте и заорал:

— Вперед!

Яростный крик наполнил воздух, и звук этого крика сотряс и землю и небеса, заставив почву изгибаться, а вихрящиеся тучи испуганно отпрянуть.

* * *

Я обнаружил себя на заднем сиденье Харлея, сжимая талию Кэррин одной рукой и вцепившись в винчестер второй. Мотоцикл еще ехал, но не ускорялся. Похоже, мы ехали вдоль берега.

Кэррин издала низкий булькающий звук и бессильно обмякла. Я усадил ее прямо, прислонив ко мне, и через несколько секунд она встряхнула головой, проворчав:

— Ненавижу, когда мне плавят мозги.

— Он залез и к тебе в голову? — спросил я.

— Он… Она бросила на меня взгляд через плечо и содрогнулась. — Ага.

— Теперь ты в порядке?

— Я начинаю злиться, — ответила мне Кэррин.

По воздуху разнесся чудовищно веселый звук — звук смеха Эрлкинга. Он приблизился на своем гигантском коне к мотоциклу и поднял меч в жесте свирепого вызова. Затем его горящий взгляд обратился ко мне, и он произнес своим убийственно-веселым голосом:

— Отличная работа, звездорожденный!

— Эээ… Спасибо?

Повелитель гоблинов снова рассмеялся. Звук его смеха относился к тем звукам, которые засядут у вас в голове, а потом разбудят посреди ночи, заставляя гадать, не окружили ли вашу кровать ядовитые змеи, собирающиеся в нее заползти.

Я взглянул назад. Охота распалась на рваное подобие прежней сплоченности, но даже так всадники и гончие не оставляли попыток восстановить строй. Я оглянулся вокруг, но не заметил и следа Акульей Морды.

Зато я заметил кое-что другое — острые гребни волн, похожие на те, которые оставляют за собой лодки. И этих гребней была чертова куча.

— А вот и они! — крикнул я Эрлкингу. — Удачной охоты!

— Чувствую, она определенно будет удачной. — отозвался он с той же веселой злобой и погнал скакуна направо. Половина всадников и гончих отделились от общего числа за ним, а строй второй половины дальше потек за мной.

Я указал на нашу цель, пока Эрлкинг направлялся к своей. — Туда! — позвал я их. — Сделаем это!

Тигрохарлей испустил еще один рычащий рев, и мы с Кэррин понеслись ко второй барже. Обе половины Охоты издали адский крик — и приближающиеся в воде твари разделились на две равные группы, устремившись вперед. Мы гнали с Иными к баржам наперегонки.

В этот раз на нашей стороне уже не было элемента неожиданности. Едва ли прошло больше минуты или двух, как Охота объявила о своем наступлении, но я увидел, как на барже впереди заметались какие-то силуэты.

— У них ружья! — крикнула Кэррин. — Сейчас начнут стрелять!

Черт.

Над водами этого озера у меня не было доступа к достаточному количеству магии, чтобы поддерживать щит, как не мог я и отбить отдельные пули. К тому времени, как я увижу огонь от выстрелов, нас уже продырявят насквозь. И это должно было случиться, так же как солдаты по всему миру воюют уже несколько веков. Продвигайся, продвигайся, продвигайся, и надейся, что не словишь пулю.

Кэррин выхватила у меня из рук винтовку и прокричала:

— Веди мотоцикл!

Я шарил руками пока не наткнулся на руль, что позволило осуществить задуманное. Я нажал на газ, а Кэррин подняла к плечу винчестер, слегка привстав, и прицелилась.

На борту сверкнули вспышки, и что-то похожее звуком на сердитого шершня пролетело мимо моего уха. Я видел, как вода перед нами брызгала во все стороны от выстрелов стрелков, недооценивших дистанцию и продолжал гнать Харлей прямо вперед.

Когда до баржи оставалось около ста метров, Кэррин начала стрелять.

Старая винтовка издала выстрел, который высек искры на корпусе судна. Кэррин передернула затвор, не опуская его с плеча, и снова нажала на курок. Одна из темных фигур на палубе пропала из виду, а еще две прыгнули в стороны от выстрела. С палубы открыли усиленный ответный огонь. Выстрели эти были паническими, взрывая воду вокруг нас и по большей части не попадая даже близко к мотоциклу. Кто бы там ни находился, он не любил когда в него стреляют ничуть не меньше чем я.

Когда мы преодолели оставшееся расстояние, Кэррин выстрелила еще три раза, в быстром, уверенном темпе. Я не видел, попала ли она в кого-либо еще, пока мы не проехали на ревущем мотоцикле мимо баржи не дальше, чем в десяти футах, и тут в наше поле зрения попал мужчина с дробовиком характерной формы. Кэррин поливала ружейным огнем корму баржи, когда он выскочил. Старая винтовка грянула еще раз, и неудачливый стрелок пропал из виду.

Мы проскочили невредимыми, но огонь противника сделал свое дело. Всадники и гончие Охоты были рассеяны летящими пулями, и они и близко не нанесли тех повреждений, которые нанесли первой барже. Я видел, как все больше и больше фигур с ружьями появлялись на борту баржи и начинали стрелять.

Я оглядел приближающуюся толпу Иных.

У нас не было возможности потопить баржу до того, как она доберется до цели.

— …топить ее! — прокричала Кэррин.

— Чего?

— Нам необязательно топить баржу! — крикнула Кэррин. — Она не может плыть сама! Нам всего лишь нужно разделаться с буксиром!

— Точно! — ответил я и взял Харлей в поворот, который развернул нас обратно к барже по дуге — в этот раз к ее переду, челну, носу — неважно — где была построена установка с буксиром, немного большим по размеру, чем Жучок-Плавунец.

Также мы оказались ближе к приближающимся Иным, и я не мог сказать, кто из нас доберется туда первым. Когда я ускорился, Кэррин что-то достала из багажника Харлея, а затем сказала:

— Держи Харлей прямо!

Потом она встала на сиденье, и я не мог видеть, что она держит в руке, но по ее движению я догадался, что она выдернула чеку чертовой гранаты и выбросила эту чеку в ночь. Харлей прогудел мимо установки буксира, вырвавшись вперед едва ли на десять футов, и Кэррин метнула гранату с несильным замахом. Я услышал, как граната камнем врезалась в стекло, затем мы пронеслись мимо баржи, и громкий глухой звук разнесся в воздухе, как если бы в библиотеке все книги разом упали на пол. На буксире вспыхнул ослепительно яркий свет.

Я оглянулся через плечо и увидел, как буксир охватило огнем, и он начал испускать плотные клубы дыма, резко накренившись набок. Это увидела и Мерфи, которая испустила улюлюкающий боевой клич, а затем снова уселась на сиденье и спихнула мои руки с руля, вернув себе управление.

— Две готовы, — объявила она. — Осталась одна.

Я взглянул назад. Иные начали карабкаться на баржу, а один из них выскочил на скачущего в авангарде всадника Охоты — ужасная тварь, будто вся состоявшая из гнойников, множества конечностей и сплошных суставов. Когда Иной прыгнул на всадника, тот поднял свой черный лук и пустил столь же мрачного цвета стрелу. Она попала в Иного и загорелась тем же янтарно-красным оттенком, что и пылающие глаза Охоты. Иной издал неземной вой и погрузился обратно в воду.

— Давай, — сказал я Кэррин. — Едем к другой барже.

— Уверен? — спросила она. — Парни Эрлкинга выглядят несколько… амбициозно.

Насчет этого она была права. Как и все другие могущественные создания Феерии, у Эрлкинга было обостренное чувство гордости, и вы пересекали эту гордость на свой страх и риск. Если бы я примчался ему на выручку, а он бы подумал, что этим я объявляю его непригодным для порученного ему задания, то он мог продолжить охоту на меня. С другой стороны, я уже оскорбил его один раз, что уже само по себе было весьма рискованно. — Еcли бы он не хотел, чтобы я принимал сложных решений вроде этого, то не позволил бы мне в него выстрелить и взять на себя управление его Охотой. — ответил я. Я обернулся, поманил жестом всадников и гончих и крикнул:

— Вперед!

Мой голос прозвучал одновременно как мой обычный голос и как воющий крик Охоты, будто два этих звука переплелись. Мой отряд присоединился к крику и сгруппировался вокруг Харлея, который несся по воде к третьей барже.

А схватка там, тем временем, шла не очень хорошо.

На корпусе баржи уже красовалось несколько длинных прямых полос раскаленной стали, там где Эрлкинг со своими всадниками ударил по корпусу баржи, а края этих полос были отмечены жутким зеленым огнем. Но Охоте так и не удалось пробить в корпусе отверстие, как мы проделали это с первой баржей, к тому же Иные добрались до третьего судна раньше. По мере того как мы приближались, я видел, как быстро несущаяся гончая начала исчезать в брызгах воды, когда множество тварей, слишком переплетенных и запутанных чтобы их сосчитать, появились из под воды и принялись тащить ее вниз.

Крик, достаточно громкий, чтобы заставить воду брызнуть во все стороны, сотряс воздух, и Эрлкинг самолично ринулся сверху, ведя за собой трио охотников. Клинки и стрелы ударили по Иным, сопровождаемые шлейфами янтарного огня. Эрлкинг ухватил гончую за загривок и вытянул из цепкой хватки тварей под поверхностью воды.

Эрлкинг и его всадники перестроились полукругом. На дальнем конце строя всадники находились в пятидесяти метрах над водой, кружа в воздухе, чтобы затем ринуться к поверхности озера, там, где волны били об корпус баржи. Иные бросались из воды, каждый вступая в схватку с отдельным всадником. Гончие в свою очередь пытались подавить атаками Иных, чтобы всадники могли нанести удар по корпусу судна.

Тем временем, силуэты на барже бешено стреляли в ночь, хотя палуба судна уже качалась от молотящих по воде Иных вокруг. Кем бы ни были стрелки, они стреляли как любители — хотя возможно мне так казалось, потому что я до этого имел дело с настоящими солдатами, которые представляли собой смертельную угрозу даже в масштабе сверхъестественного конфликта. Эти парни не были викингами из Вальхаллы, но суммируя все сказанное, у них все еще были смертельно опасные пушки, и куда больше одного всадника или гончей были ранены пулями, и раны их кровоточили раскаленным светом из cокрытых теневыми масками тел. Пронзительный крик Охоты столкнулся с криками Иных и выстрелами винтовок. Мало-помалу, корпус баржи все сильнее покрывался полосками раскаленной стали.

Но Охота преуспевала в этом недостаточно быстро.

С протестующим стоном буксир баржи, установленный сзади, начал толкать судно вперед к Пределу Демона.

— Нам не нужно было разделяться, — признал я. — Мы не преуспели в двух местах сразу, а лишь дважды полуоблажались.

Кэррин издала шипящий звук и сказала:

— Ты явно не в ладах с математикой, Дрезден. Будешь ныть потом. А сейчас веди.

— Верно, — согласился я. Баржа конечно не неслась вперед, но она и не остановится сразу, уже начав движение. — У тебя остались гранаты? — спросил я Кэррин.

— Я растратила их пару недель назад. — ответила она мне.

— Работая с Кинкейдом? — спросил я. В моем голосе прозвучала обида. У Кэррин с этим наемным убийцей было что-то типа интрижки, когда я в последний раз их видел.

— Гарри, — сказала она. — Сосредоточься.

Адские колокола, она была права. Меньше всего мне сейчас было нужно, чтобы Зимняя Мантия превращала меня в соперничающего за территорию альфа-самца. На долгую секунду я вперил взгляд в баржу, прогоняя собственнический инстинкт, а затем обратился к Охоте:

— Присоединяйтесь к отряду Эрлкинга! Атакуйте баржу!

Гончие и всадники ринулись мимо нас, вливаясь круг смерти на небе, и я понизил голос, обращаясь только к Кэррин, одновременно перезаряжая винчестер:

— Подбрось меня к буксиру.

Она на мгновение взглянула на меня широко распахнутыми глазами, а потом до нее, кажется, дошло. Она завела двигатель, и Харлей стрелой понесся мимо огромного, угрожающего и отвлекающего строя войск Эрлкинга. В одиночестве, мы направились к пыхтящему буксирному судну.

Она подвезла нас прямо бок о бок с буксиром, и второй раз за эту ночь я спрыгнул с заднего сиденья Харлея. Я сильно ударился об борт буксира, но сумел ухватиться за него пальцами, и несколько раз брыкнувшись, сумел затащить себя на палубу. Я приземлился, припав к палубе и сжимая винтовку, подождал, пока ко мне вернется чувство ориентации в пространстве и направился к винтовой лестнице, которая должна была привести меня на мостик.

Я поднялся по лестнице тихо как мог, что само по себе было чертовски тихо для мужчины моих размеров, держа наготове винчестер. Мостик буксира был достаточно большим, чтобы заслужить собственное закрытое помещение. Я проскользнул к двери, перевел дух и сорвал дверь с петель, одновременно подняв винчестер в положении для стрельбы

Капитанский мостик был пуст. Пара длинных кабельных стяжек подстраховывала штурвал. К нему была прикреплена записка. "Оглянись", — было написано на ней черным маркером.

Я последовал было совету, но тут мне между лопаток врезалось пушечное ядро. Я вылетел на капитанский мостик, ударившись головой о лобовое стекло из плексигласа. Слегка оглушенный, я отшатнулся от окна, когда нечто тяжелое врезалось в меня сбоку и отбросило к переборке. С тем же успехом она могла оказаться стальной стеной.

Лежа ничком на палубе, я попытался приподняться, когда противник снова обрушился мне на спину, придавливая меня своим весом.

И тогда Кот Ситх, заявивший однажды, что не стоит поворачиваться спиной ни к кому, промурлыкал:

— Чародей. Рыцарь. Глупец. Слишком невежественный даже для того, чтобы как следует умереть.

Его гортанный голос, от которого мурашки по коже выстроились ровными рядами, оглушительно прозвенел рядом с моим ухом.

— Позволь же мне восполнить пробел в твоем образовании.