Не знаю, как глубоко уходили эти ступени.

Я нисколько не шучу. Никаких там поэтических преувеличений или метафор. Пролет в двенадцать ступеней, поворот направо, еще двенадцать вниз, еще один правый поворот, опять двенадцать вниз – и так далее. Я прекратил считать, когда счет перевалил за двести, и я просто включил свое островное всезнание, чтобы узнать, сколько же их осталось. Ага. Тысяча семьсот двадцать восемь – это дюжина в кубе.

Высота каждой ступени была восемь дюймов, что означало глубину в тысячу сто футов по прямой – намного ниже дна озера. Шаги по лестнице отзывались глубоким, стонущим звуком, таким низким, что слух едва его воспринимал. В тусклом свете хемилюминесцентного фонарика все это напоминало атмосферу Дома Страхов из луна-парка, когда внезапно понимаешь, что тебя водят по кругу, а выхода попросту нет.

– Мы идем, мы идем, в город гоблинов идем! – пел я громким, но насквозь фальшивым баритоном. Я уже начинал задыхаться. – Хей, хей, мы идем!

Духоприют сверкнул пылающими глазами в мою сторону. Рассердился?

– Да будет тебе, – сказал я. – Ты что, не видел мультипликационную версию «Хоббита» Рэнкина и Бэсса? Ну, еще до того, как они стали снимать все это в Новой Зеландии?

Он не ответил.

– Гарри, – пробормотал Боб. – Хорош его злить.

– Мне скучно, – сказал я. – К тому же мне не хочется думать о предстоящем подъеме наверх. Я уже понял, что нам шлепать и шлепать вниз, но почему бы не воспользоваться лифтом? Ну-у-у, или пожарным шестом. Было бы как спуск в пещеру Бэтмена. Гораздо веселее. – И я добавил чуть погромче: – И гораздо эффективнее.

Возможно, это была лишь игра воображения, но мне показалось, что после моих слов размеренный темп Духоприюта замедлился, словно он задумался на секунду.

Показалось.

– Эй, а почему ты назвал меня Стражем? – спросил я. – Я к тому, что Стражем мне приходилось быть, но есть множество других, которые подошли бы на эту роль куда лучше, чем я. Образец для подражания из меня никакой.

– СТРАЖ, – ответил Духоприют. – СЕЙЧАС ИХ МНОГО. СНАЧАЛА БЫЛ ОДИН.

Я вслух отсчитал последние десять ступеней, остановился на предпоследней, и перепрыгнул последнюю, приземлившись на обе ноги. Мои походные ботинки стукнули о камень.

Мы дошли до небольшого помещения с полом и стенами из того же камня, который был в стенах маяка и хижины. Я положил на них руку и почувствовал, что они дрожат от избытка силы, от диссонанса конфликтующих энергий. Сейчас, оглядываясь назад, я припоминаю, что в какой-то момент заметил, что стены вокруг лестницы, и сами ступени были сделаны из того же материала – в каждый камень было вложено немыслимое количество энергии и мастерства.

– Кгм… – сказал я. – Вопрос?

Духоприют остановился у каменной двери в стене, окруженной крупными камнями, покрытыми затейливой резьбой. Его горящие глаза обратились на меня.

– Э-кгм. Кто все это сделал?

Он, не отвечая, указал на дверь. Я посмотрел. В центре ее был знак, нечто вроде печати, руны на которой были мне неизвестны, но я знал, что где-то видел их прежде. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы порыться в памяти и выудить искомое – я видел их на обложке очень, очень, очень старого дневника на книжной полке моего наставника.

– Мерлин, – тихо сказал я. – Ведь это его печать?

Духоприют не ответил. Зачем говорить «ДА», если молчание не менее красноречиво?

Я судорожно сглотнул. Настоящий Мерлин – это не шуточки, Артур, Экскалибур и все прочее. Согласно легенде, Мерлин создал Белый Совет чародеев в хаосе рушащейся Римской империи. Он бросился в пламя горящей Александрийской библиотеки, чтобы спасти самые ценные тексты, помог создать Католическую церковь как сосуд, хранящий знание и культуру Европы в Средние века, способствовал взлету единых по форме и духу соборов. Существует бесконечное множество рассказов о Мерлине. Теория, популярная среди современных чародеев, гласит, что рассказы эти в большинстве своем – апокрифы. Черт возьми, да я и сам так считал!

Но сейчас, оглядываясь по сторонам, я внезапно почувствовал себя менее уверенным.

– СМОТРИ.

Духоприют вытянул свою длинную руку, все еще темную и едва различимую в слабом свете моего хемилюминесцентного стержня. Он прикоснулся к одному из камней, обрамляющих дверь, и тот вспыхнул изумрудным светом.

Я зашипел и заслонил глаза ладонью, успев заметить, что воздух внезапно стал потрескивать от энергии.

Духоприют коснулся второго камня, который тоже начал светиться. При этом в воздухе появилось ощущение накапливающейся энергии, почти осязаемое. Волосы на моих руках встали дыбом. Тогда-то я наконец осознал, что здесь происходит: Духоприют защитил оберегами то, что было за дверью, точно так же, как была защищена оберегами квартира Баттерса. Они, должно быть, подпитывались каким-то мистическим плутонием или чем-то в этом роде, генерировавшим столько энергии, что пройти сквозь нее было невозможно.

Гигантский дух потянулся к следующему камню, но помедлил, прежде чем прикоснуться к нему.

– ЗАПОМИНАЙ.

Камни. Они были будто клавиатура охранной сигнализации. Духоприют передавал мне комбинацию своей системы безопасности. Учитывая, сколько опасной энергии сейчас разлито в воздухе, было понятно, что если я когда-нибудь ошибусь в наборе кода, тогда… чтобы найти то, что останется от меня, понадобятся ищейка, доска для спиритических сеансов, классный судмедэксперт и армия Маленького Народца.

Я очень внимательно запоминал, на какие камни указывал Дух. Очень внимательно. Когда он коснулся последнего камня, гранитная дверь перед нами не пришла в движение – ее попросту не стало. Неистовая, разлитая в воздухе, яростная, неусыпно бдительная энергия ослабла и исчезла. Духоприют двинулся вперед, сквозь дверной проем. Я последовал за ним.

Мы оказались в уже знакомой мне пещере, и мою грудь пронзила фантомная боль нахлынувших воспоминаний.

Для подземной пещеры она была на удивление хорошо освещена. Когда я очнулся здесь в прошлый раз, то пребывал не в той форме, чтобы замечать детали, но сейчас видел, что из пола поднимались несколько крупных друз мерцающих кристаллов, нечто вроде бледно-зеленого кварца – это мерцание и освещало интерьер пещеры. Ни один кристалл по отдельности не давал адекватного освещения, но вместе они заливали все пространство пещеры изумрудным светом.

Корни пробурились в пещеру, свисая с потолка, и я понятия не имел, за каким чертом их сюда занесло. Ни одно растение не может пустить корни до глубины, на которой располагалась пещера. Во всяком случае, ни одно нормальное земное растение. С потолка медленно капала вода, и в тех местах, куда падали капли, и располагались друзы светящихся кристаллов.

На одной стороне помещения был впалый участок с мягкой землей длиной футов в семь, но очень неглубокий, не глубже самой мелкой ванны. Я узнал его, даже не рассмотрев разбросанных в беспорядке увядших виноградных лоз. Это была моя больничная постель, в которой месяцами покоилось мое тело, пока Мэб и Духоприют трудились над помпами жизнеобеспечения, а мои сознание и душа играли роль Каспера.

Мою грудь снова пронзила острая боль, и я отвел глаза. Пробуждение от той необычной дремоты было в первой двойке или тройке моих самых болезненных переживаний за всю жизнь. Что-то во мне изменилось. Не из-за боли, которую я испытал, хотя она оказалась адской. Осматриваясь в этой пещере, я чувствовал, что муки были лишь побочным эффектом более глубокого и более значимого сдвига в моем мировоззрении – в том, как я воспринимаю себя, вижу себя, взаимодействую с окружающим миром.

Огонь – не всегда элемент разрушения. Классическая алхимическая доктрина гласит, что огонь властвует еще над одной областью – изменением. Пламя моих страданий оказалось не просто болью, которую нужно было вынести. После всего пережитого я изменился.

Не в худшую сторону, я в этом уверен – во всяком случае, пока не в худшую. Но только идиот или съехавший нахрен с катушек тип остались бы самими собой перенеся то, что перенес я.

Поморгав, я вынырнул из своей задумчивости и увидел, что Духоприют наблюдает за мной. Пристально и напряженно.

– ПАМЯТЬ, – сказал он. – РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Я нахмурился:

– То есть?

– ЭТО МЕСТО.

Я с минуту обдумывал сказанное им:

– Ты хочешь сказать, что я погрузился во внутренний монолог, потому что оказался здесь?

Духоприют, похоже, не счел нужным что-либо уточнять:

– ПАМЯТЬ. РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Я вздохнул:

– Что ж, если мне потребуется срочно над чем-то поразмышлять, теперь я знаю, куда идти. – В пещере было зябко и сыро, а в воздухе стоял сильный запах плесени и земли. Я медленно повернулся вокруг, осматривая все помещение:

– Как ты называешь это место?

Духоприют ничего не сказал и даже не пошевелился.

– Понятно, – сказал я. – Думаю, ты вообще никак его не называешь.

Я сжал пальцами переносицу, обдумывая ситуацию:

– Для чего предназначена эта пещера?

– УДЕРЖАНИЕ.

Я нахмурился:

– Кгм. Удержание чего?

– НАИМЕНЬШИХ.

– Наименьших в чем? – спросил я, теряя терпение.

Духоприют молча смотрел на меня.

– Э-э… Гарри… – сказал Боб слабым голосом. – Может, тебе стоило бы взглянуть на кристаллы?

Я покосился на череп, пожал плечами и подошел к ближайшей друзе. Пару секунд я постоял возле нее. Это была большая гроздь, футов двенадцать в длину и около четырех-пяти в поперечнике. И… и сквозь полупрозрачные кристаллы были видны мелькающие тени, что указывало на то, что в полу под кристаллами была пустота, как на том лежбище, где происходило мое возвращение к жизни. По сути…

Я нахмурился и наклонился ближе. Под кристаллом виднелись очертания чего-то или кого-то. Непонятный расплывчатый образ многократно преломлялся в разных кристаллах, и выглядел нечетким, но я всматривался в него, стараясь расфокусировать глаза и смотреть как бы сквозь изображение, так, как поступают с «волшебными картинками» в детских комнатах торговых центров.

Внезапно расколотое на фрагменты изображение словно щелчком сложилось в абсолютно отчетливую картину. Фигура под кристаллом оказалась тощим существом с практически человеческими очертаниями, девяти или десяти футов ростом, гибким и покрытым густой шерстью золотисто-коричневого оттенка. Руки существа были слишком длинными для его тела, ладони – слишком большими для рук, а на концах пальцев, слишком длинных для ладони, росли жуткие острые когти.

А в его открытых золотисто-желтых глазах светилось сознание. И глаза эти смотрели на меня с неприкрытой ненавистью.

– Мать его! – заорал я, рефлекторно отшатнувшись в приступе паники. – Это же нааглоши! Это долбаный нааглоши!

Нааглоши – это плохо. И не просто плохо, а немыслимо плохо. Изначально посланники богов народа Навахо, они отказались от своих корней и стали легендарными «шкурами-перевертышами» американского Юго-Запада. Я как-то дрался с одним из них. Негодяй убил одного из моих друзей, запытал моего брата почти до потери рассудка, и оставил мне на память психические шрамы, прежде чем вышибить из меня все сопли. Я выжил лишь благодаря вмешательству могучего чародея – величайшего оборотня из всех, кого я знал. Слушающий Ветер сразился с нааглоши лицом к лицу. И даже тогда бой шел почти на равных, а нааглоши удалось улизнуть, чтобы отложить схватку до другого раза.

Мне и прежде приходилось встречаться с опасными и жестокими существами. Но нааглошии – одни из самых злобных тварей, с которыми я имел неудовольствие пересекаться. А сейчас один из них таращится на меня из-под хрупкого слоя кварца, который я мог бы разбить гаечным ключом, и глаза его пылают так, словно он собирается сожрать меня целиком.

Внезапно у меня внутри все оборвалось.

Я повернулся к следующей группе кристаллов. И еще к одной.

Я известный везунчик. На полу на расстоянии удара передо мной лежала не просто одна из самых кошмарных тварей во Вселенной.

Их было шесть.

Под другими группами кристаллов виднелось еще больше фигур. Я не распознал их, чему был безумно рад.

– Наименьшие, – сказал я дрожащим голосом. – Ты хочешь сказать, что нааглоши – одни из наименьших. – Я почувствовал, что мне необходимо сесть, и сел, просто шмякнувшись задом на пол.

– И что… что еще здесь есть?

Духоприют повернулся к стене. Он поднял руку, и камень на стене растворился, исчез, открыв проход футов пятидесяти в поперечнике. Я поднялся с пола, встав на дрожащие ноги, чтобы посмотреть, что там. Туннель под небольшим углом уходил вниз, а освещало его тусклое мерцание кристаллов.

Множества кристаллов.

Множества и множества и множества кристаллов.

Туннель был длинным. Может, с милю длиной. Или в две. А может, он тянулся до самой Преисподней. Через регулярные промежутки он был усеян группами кристаллов. Некоторые из них были размером с жилое здание, а иные – с охрененное дерево. Я только начал на них глазеть, когда поток энергии ударил в меня с такой силой, словно кто-то открыл заслонку, которая удерживала жидкость под давлением. Энергия не была физической – но я чувствовал тошнотворную волну маслянистого холода, обтекающую меня со всех сторон, ощущал, как темная сила лей-линий, сошедшихся на острове, обдувает меня облаком невидимого смога.

– ИСТОЧНИК, – сказал Духоприют. Он повернулся, – медленно – и появились еще одиннадцать проходов в туннели, идентичных первому. Еще одиннадцать. Потому что одного бесконечного туннеля ужасов было, похоже, недостаточно. Теперь их у меня было двенадцать. Темная энергия, исходившая оттуда, шипела и сочилась, словно чистая злоба и порочная воля дистиллировались в невидимый туман.

– И… в сравнении со всем, что внизу, нааглоши – просто мелочь? – спросил я.

– ВЕРНО.

– Конечно. Естественно, – сказал я, глядя на пол первого туннеля. – И кто они? Что там, внизу?

– КОШМАРЫ. ТЕМНЫЕ БОГИ. БЕЗЫМЯННЫЕ. БЕССМЕРТНЫЕ.

– Срань небесная, – прошептал я, поняв, почему это место назвали Источником. Потому что остров – исток всех лей-линий. Словно огромный бурлящий гейзер зла.

Боб, пораженный, присвистнул:

– О! Ничего себе, босс! Так и есть. Энергия в этих лей-линиях – тепло, которое выделяют их тела.

Я почувствовал, что вот-вот захихикаю.

– Чува-ак! Удержание… Удержание, адские колокола! – Я подавил смешок и обратился к Духоприюту. – Это не магическая цитадель, – сказал я. – Это тюрьма. И тюрьма настолько суровая, что полдюжины долбаных нааглоши содержатся в камерах общего режима.

– ВЕРНО, СТРАЖ, – ответил Духоприют.