– Думаю, за эту работу вряд ли платят, – заметил я.

Дух молча смотрел на меня.

– Я так и понял, – сказал я. – И ты… называя меня Стражем, выражаешься буквально.

– ДА.

– А кто же ты сам? Охранник?

– ОХРАННИК. СТЕНЫ. РЕШЕТКИ. Я – ПОРЯДОК.

– Ты не первый представитель закона, с которым я охотно поработал бы, – сказал я. И провел пальцами по волосам, зачесывая их назад.

– Что ж, – продолжал я, поморщившись. – Эти существа – они опасны, пока находятся там?

– ОНИ ВСЕГДА ОПАСНЫ. НО ЗДЕСЬ У НИХ МЕНЬШЕ ВСЕГО ВОЗМОЖНОСТЕЙ СДЕЛАТЬ ЧТО-ТО.

Я моргнул. Это была самая длинная, самая детальная и самая сложная речь из всех, что Дух произнес до сих пор. Что означало: мы говорим о чем-то действительно важном. Логично. Духа не заботят друзья или враги или цены на чай в Китае. Его заботят его заключенные. Точка. Все остальное, что угодно – важно лишь постольку, поскольку имеет отношение к данному предмету.

– Но они могут освободиться?

– НЕ БЕЗ ВМЕШАТЕЛЬСТВА ИЗВНЕ, – сказал Дух, – ИЛИ ТВОИХ САНКЦИЙ.

– Мхм, – выдохнул я. – Кгм. Ты имеешь в виду, что я мог бы освободить этих тварей?

– ТЫ СТРАЖ.

Я проглотил слюну:

– Можно ли мне общаться с ними?

– ТЫ СТРАЖ.

– О, адские колокола, это плохо.

Я только что унаследовал целый мир весьма мерзких проблем.

Имея личный опыт близких встреч с нааглошии, я ни за что не позволил бы хоть одной из этих мерзких тварей освободиться. Я сомневался, что кто-либо из тутошних заключенных понравился бы мне больше. По сути, в данный момент у меня не было намерения даже посмотреть на них, и тем более, узнать кем или чем они являются. О том же, чтобы поговорить с ними, я и думать не хотел. Нет, такому не бывать. Существа столь древние и могущественные могут оказаться смертельно опасными – достаточно нескольких тщательно подобранных слов, произнесенных в нужный момент. Я знал это, заплатив за свое знание дорогой ценой.

Но к чертям экивоки!

Мне только что вручили то, что было огромным, страшным оружием массового поражения и потенциального разрушения. Для различных сил сверхъестественного мира не имело значения, что я никогда не воспользуюсь этим оружием. Главным было то, что оно в моей власти. «Слушайте, патрульный, я знаю, что у меня в багажнике гранатомет, но я держу его там, чтобы кто-нибудь из плохишей им не воспользовался. Серьезно. Честное слово».

Когда типы из Белого Совета, которые меня недолюбливают, узнают о том, что произошло, они побагровеют от ярости и будут верещать с пеной у рта. И каждый, когда-либо бывший врагом Белого Совета, посмотрит на меня как на дар Небес. Еще бы: некто, знающий работу Совета изнутри, обладающий невероятно сконцентрированной личной властью, тот, кто наверняка напугает Совет настолько, что вынудит его членов заподозрить его во всех грехах, изолировать, и в конце концов выступить против него. Да, такой тип стал бы ценнейшим приобретением в любой схватке с чародеями всего мира.

Э, брось, парень – как будто Белый Совет не узнает?

Как будто мало вербовщиков, которые уже охотятся за мной.

Ну, и где здесь позитивный фактор? Что у меня нет никакого реального супероружия, которым можно воспользоваться? Мне просто дали ключ к огромной коробке, полной боли и бед для множества людей.

Неудивительно, что мой дед выглядел ошеломленным, увидев, что я сделал с Духоприютом. Или не столько «ошеломленным», сколько «ужаснувшимся».

Снова разболелась голова. Черт дери, как раз этого-то мне и не хватало. В последние несколько лет головные боли становились все сильнее и сильнее – доходило до того, что я едва не терял сознание. В какой-то степени я мог функционировать, превозмогая боль – невозможно посвятить большую часть жизни овладению силами Вселенной, не научившись самодисциплине и терпимости к мукам. Но это – еще один хренов камень в багаже, который я вынужден тащить на себе, пытаясь выбраться из самого тесного угла, куда меня когда-либо загоняли.

Духоприют зарычал. Сплошь заглавными буквами.

И головная боль исчезла.

В одну секунду мой скальп был натянут так, словно два пестика для колки льда вбили в мой череп в те же места, что всегда, а в следующую секунду боль исчезла абсолютно. Эндорфины, которые мое тело начало закачивать в скальп, не обнаружив там никакой боли, на радостях закатили вечеринку. Я не впал в потрясенный ступор из-за подобных виражей в моем бытии, но был весьма близок.

– Оууух… – выдохнул я. – Э-э… и что ты сейчас сделал?

– Я ЕГО ПРЕДУПРЕДИЛ.

Я моргнул.

– Ты… предупредил приступ моей головной боли?

– СОЗДАНИЕ, КОТОРОЕ ЕЕ ВЫЗЫВАЕТ. ПАРАЗИТА.

Секунду я тупо пялился на него, а потом вернулся к своим воспоминаниям. Все верно. Именно в этой пещере, когда я в последний раз был здесь, или Мэб, или Духоприют говорили что-то о разделении труда в поддержании жизни в моем теле, пока остальная моя часть пребывала в других местах. Они сказали, что паразит поддерживает работу моего сердца. Я сердито уставился на Духоприюта и сказал:

– Расскажи мне об этом паразите.

– НЕ РАССКАЖУ.

Я издал раздраженный звук.

– Почему нет?

– ОН ТОРГОВАЛСЯ.

– На что?

– НА ТВОЮ ЖИЗНЬ, СТРАЖ.

Несколько секунд я размышлял над услышанным.

– Погоди… Вы нуждались в его помощи, чтобы спасти меня? И его условием было то, что ты не расскажешь мне о нем?

– ТАК И ЕСТЬ.

Я медленно выдохнул и осторожно ощупал свою голову. Что-то бегало там взад-вперед, вызывая приступы мигрени.

– Это опасно для меня?

– СТАНЕТ. СО ВРЕМЕНЕМ.

– И что произойдет, если он там останется? – спросил я.

– ОН ВЫРВЕТСЯ ИЗ ТВОЕГО ЧЕРЕПА.

– Глк! – произнес я. Ничего не мог с собой поделать. Мурашки поползли по телу. Я ведь тоже смотрел все эти фильмы о «чужих» в подростковом возрасте. – И как же мне его вытащить?

Духоприют, казалось, задумался над ответом. И потом произнес:

– СПРОСИ КУЗНЕЧИКА.

– Молли? Э-э, как бы всерьез? А ты знаешь, что она новенькая?

Не говоря ни слова, он смотрел на меня.

– Когда мне будет необходимо этим заняться? – спросил я.

– СКОРО.

– Скоро? Как скоро это «скоро»? Что значит «скоро»?

Он молча смотрел на меня.

Ну, конечно! Бессмертные, бесчеловечные, полностью-сконцентрированные-на-вечном-сдерживании злобной орды – эти существа вряд ли реально воспринимают физическое время. Из всего, что я видел и слышал за свою жизнь, пришло понимание того, что линейное восприятие времени – уникальное свойство смертных. Другие существа не связаны временем так плотно, как мы. На острове были кусты старше меня. И деревья старше Чикаго. Духоприют несовместим с секундомерами и ежедневниками.

– О’кей, – сказал я. – О’кей, приоритеты: покамест откладываем проблему паразита, разрывающего мой череп. Остается подконтрольная мне безумная машина конца света, из-за которой Белый Совет и прочие ребятишки взвоют так, что Луна сойдет с орбиты. И если они не собираются паниковать сегодня, то предположительно потому, что не знают, что я все еще жив, а если я не сосредоточусь на ближайших двадцати четырех часах, то могу и не дожить до начала всей развлекухи. Так что и об этом сейчас забываем.

– ЗДРАВЫЕ ПРИОРИТЕТЫ.

– Рад, что одобряешь, – сказал я. Я был убежден, что существо, не понимающее концепции минут и секунд вряд ли будет мастером по части распознавания сарказма. – Но проблема никуда не делась. Мне нужно, чтобы ты объяснил, в чем она состоит.

– ТЫ СЛИШКОМ ОГРАНИЧЕН, – сказал Духоприют. – ЭТО ПОВРЕДИЛО БЫ ТЕБЕ, ПОСКОЛЬКУ ПОВРЕДИЛО БЫ ТВОЕМУ ДУХУ.

Вздрогнув, я поднял обе руки:

– Только ради бога, не передавай этого мысленно. Ты думаешь чересчур громко.

В горящих глазах Духоприюта читалось презрение.

– ВАШ СПОСОБ ПЕРЕДАЧИ ИДЕЙ НЕЭФФЕКТИВЕН И ОГРАНИЧЕН.

– Слова, слова, слова, – сказал я. – Расскажи мне об этом. Слова. Это все, чем мы располагаем, разве что ты захочешь нарисовать мне картинку.

Духоприют на мгновение замер – и тут из пола полезли извивающиеся стебли. Я едва не подпрыгнул, но все же сдержался. Вреда мне здесь не причиняли, не считая того, что я сделал с собой сам, а пожелай он причинить мне боль, остановить его я бы не смог. Так что оставалось только ждать.

Стебли поползли в мою курьерскую сумку и извлекли оттуда череп.

– Гарри! – завизжал Боб.

– Он один из моих, – сказал я твердым голосом. – Причинишь ему вред, и можешь забыть о моей помощи.

– МАЛЕНЬКАЯ СУЩНОСТЬ, – сказал Духоприют. – ТЫ ЗНАЕШЬ СТРАЖА. ТЫ БУДЕШЬ ПЕРЕВОДИТЬ. ТЕБЕ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА.

– Эй! – сказал я, вставая между Духоприютом и Бобом. – Слышишь меня, Хромой? Положи череп.

– Гарри! – снова закричал Боб. – Гарри, подожди! Он тебя слышал!

Я нахмурился и повернулся к Бобу. Он выглядел все так же, как старый добрый Боб.

– Да, – сказал череп. Огоньки в его глазницах вспыхивали повсюду, словно наблюдая за десятками экранов одновременно. – Чувак, да он страшно огромен! И стар!

– Он причиняет тебе боль?

– Э-э, нет… Нет. Но смог бы, если бы захотел. Это просто… Это слишком много, чтобы воспринять все сразу.

Потом обвитый стеблями череп задрожал и произнес:

– Ох!

– «Ох» что? – переспросил я.

– Оно объясняет проблему, – сообщил Боб. – Ему пришлось упростить все, опустившись на несколько уровней, прежде чем я смог понять суть.

Я хмыкнул и слегка расслабился:

– Ага. И в чем же проблема?

– Потерпи. Я пытаюсь вникнуть, как упростить все настолько, чтобы ты понял, о чем речь.

– Мерси, – буркнул я.

– Я о тебе позабочусь, босс. – Затем Боб запрыгал вверх и вниз в своей клетке из веток. – Эй, Хромой! Разверни эту штуку туда!

Духоприют сердито посмотрел на череп.

Боб завопил:

– Ну давай же! Нас график поджимает!

Я заморгал от удивления:

– Черт возьми! Очень уж быстро, Боб, ты перешел от испуга к наглости.

Боб фыркнул:

– Потому что каким бы огромным и крутым этот тип ни был, я нужен ему, чтобы говорить с тобой. Что делает меня важным и значимым. И он это знает.

– КОГДА-ТО МЕНЬШИЕ СУЩЕСТВА ИМЕЛИ УВАЖЕНИЕ К СТАРШИМ, – заявил Духоприют.

– Да я тебя до усёра уважаю, – обиженно заявил Боб. – Хочешь, чтобы я тебе помог, вот я и объясняю, как это сделать. Теперь разверни меня.

Внезапный ветерок прошел по пещере долгим, гигантским вздохом. Ветви зашевелились и развернули череп к ближайшей стене.

Огоньки в глазницах Боба ярко засияли и направили два световых конуса на стену. Раздалось поскрипывание, исходившее, казалось, из самого черепа, и послышался размытый звук, похожий на то, как запускается звуковая дорожка старинного фильма. На стене появился знакомый с детства логотип компании 20th Century Fox, с непременными прожекторами и фанфарами – помпезной симфонической темой, обычно сопровождавшей эту картинку.

– Фильмец? – спросил я. – Ты можешь крутить фильмы?

– И музыку! И ТВ! Баттерс меня и к Интернету подцепил, детка! А теперь заткнись и смотри внимательно.

Логотип сменился черным фоном, на котором появились знакомые синие надписи. Они гласили:

ДАВНЫМ-ДАВНО, В ОБЩЕМ-ТО ПРЯМО ЗДЕСЬ…

– О’кей, кончай, – сказал я. – Мне только судебного иска не хватало.

– Цыц, Гарри, иначе отправишься в особенный ад.

Я моргнул, сбитый с толку. Обычно именно я врубаюсь в шутки узкого круга фанатов, черт бы драл лысого Боба.

Черный фон на стене сменился картиной звездного неба, затем последовал наезд камеры на сине-зеленую планету. Земля. Ее изображение увеличивалось до тех пор, пока не стали различимы очертания озера Мичиган и остальных Великих озер. Еще более крупный план, и стали видны контуры самого острова.

Бобу, конечно, цены нет, но он чересчур увлекается плоскими шуточками и драматическими эффектами.

Камера наезжала на остров, пока мы не увидели знакомое место высадки, хотя на картинке не было ни разрушенного города, ни «Как-жизнь-дока», ни деревянных свай в воде – просто берег из песка и грязи с нависшими над ним деревьями.

Затем полоса света длиной футов восемь рассекла пространство по вертикали. Свет расширялся, став в ширину фута три, после чего сквозь него шагнула фигура. Я понял: кто-то открыл Путь, проход из Небывальщины на остров. Фигура сделала жест рукой, и Путь закрылся за ней.

Это был человек, высокий и худой, в рваных одеждах всех оттенков серого. Серый плащ был увенчан глубоким капюшоном, скрывавшим его черты, за исключением кончика носа и короткой седой бороды, покрывавшей острый подбородок.

(Внизу экрана появилась надпись: МЕРЛИН.)

– Погоди! Ты что, видел Мерлина? – спросил я Боба.

– Не-а, – сказал Боб, – но я взял на эту роль Алека Гиннесса. Неплохо смотрится, а?

Я вздохнул:

– Нельзя ли перейти ближе к делу?

– Да будет тебе, – хмыкнул Боб. – Я ведь добавил любовный треугольник, а роли дал Дженне Джеймсон и Кэрри Фишер. Там даже есть любовная сцена, которую ты просто обязан…

– Боб!

– О’кей, о’кей. Ладно. Господи…

Фильм переключился на ускоренную перемотку. Очертания одетой в серое фигуры смазались. Она прошлась по экрану, размахивая руками и направляя океаны энергии то туда, то сюда, вливая ее в субстанцию самого острова и окружая ею его границы.

– Погоди! Духоприют рассказал тебе, как он это делал?

– Нет, – раздраженно ответил Боб. – Это называется поэтической вольностью.

– Ладно, проехали. Мерлин создал остров. Не важно, как он это сделал. Переходи к той части, где речь о проблеме.

Боб вздохнул.

В комичной ускоренной перемотке Мерлин вошел в лес и исчез. Прошло какое-то время. Солнце пересекло небо сотни, затем тысячи раз, тени на острове изгибались и перекручивались, деревья росли, старели и умирали. Внизу экрана появился текст:

ПРОШЛО МНОГО ВРЕМЕНИ.

– Спасибо, что упростил для малолетки, – сказал я.

– De nada.

Скорость съемки замедлилась. Вновь появился Мерлин. И снова океаны энергии поднимались и вливались в остров. Потом Мерлин исчез, и прошли годы. Минутой спустя он появился снова – хочу заметить, нимало не изменившись – и опять повторил весь цикл.

– Подожди, – сказал я. – Он снова это сделал? Дважды?

– Кгм, – сказал Боб, пока на экране начинался четвертый цикл. – Типа того. Видишь ли, Гарри, эта одна из вещей, с пониманием которых у тебя возникнут проблемы.

– Помедленнее, глядишь, и врублюсь.

– Мерлин не строил тюрьму пять раз, – сказал Боб. – Он сделал это один раз. В пяти разных временах. Одновременно.

Я почувствовал, что брови ползут к переносице:

– А-а… Он был в одном и том же месте, делая одно и то же, в пяти разных временах одновременно?

– Именно.

– Но это абсолютная бессмыслица, – сказал я.

– Смекай, тюрьмы для смертных строятся в трех измерениях, так? А эту Мерлин построил в четырех, а, возможно, и в еще нескольких. Хотя нельзя сказать с точностью, построил ли он ее в данном измерении или нет, пока самостоятельно не сходишь туда и не замеришь. А сам факт замера изменяет ее. В общем, суть в том, что это очень продвинутая муть.

Я вздохнул:

– Да понял уже. И что же пошло не так?

Камера отъезжала, показывая остров сверху; она двигалась до тех пор, пока остров не стал размытым пятном. Знакомая пятиконечная звезда вспыхнула на поверхности озера, лучи ее были такими длинными, что пятиугольник в центре накрыл остров целиком. Внутри пятиугольника сформировалась вторая пентаграмма, как и первая, начертанная для того, чтобы сохранять и защищать. Наезд камеры на объект – и я увидел, что второй пятиугольник охватывал всю вершину холма, где находились хижина и разрушенная башня. Камера подъехала еще ближе, и появилось множество начерченных пентаграмм, но уже не плоских, а пересекающихся под десятком различных углов. Их центры окружали дюжину туннелей, наполненных злобными тварями в глубинах острова.

– Эти знаки, – пояснил Боб, – представляют собой изначальные чары, наложенные на остров. Конечно, весьма упрощенная картина, но основная архитектура звезд и кругов та же самая, с которой работаешь ты, Гарри.

Затем чертеж расплылся и увеличился в размерах, становясь более плотным, более хрупким и сверкающим от энергии, пока что-то не отдалось болью в моем мозгу, заставив меня отвернуться от экрана.

– Извини, босс. Это должно было продемонстрировать переплетение заклинаний, наложенных в разные времена.

– Неудивительно, что все так сложно, – пробормотал я.

– На самом деле все еще хуже, – возразил Боб. – Это я специально для тебя упрощаю. А вот и проблема.

Я заставил себя снова повернуться к экрану и увидел миллионы и мириады заклинаний, резонирующих друг с другом, распространяющихся и сплетающихся в непроницаемый барьер. Это было словно наблюдать за тем, как растут кристаллы. Заклинания, усиливавшие конструкцию, сами по себе были ненамного сильнее тех, с которыми доводилось работать мне – но когда они через некоторое время соединялись с другими, то подпитывали друг друга, создавая идеальный резонанс энергии, бесконечно большей, чем сумма ее частей.

И тут я увидел, как появился диссонанс. Боб, чтобы продемонстрировать его, выбрал мрачный красный цвет, слегка пульсирующий на западном краю всей огромной схемы. Он начался как что-то слабое, но потом, словно усиливающаяся головная боль, запульсировал сильнее и заметнее. Там, где соприкасались алый и синий цвета, возникали уродливые разрывы энергии – разрывы, которые я ощущал с тех пор, как попал на остров. Вскоре этот красный пульс распространился на половину острова, а потом – внезапно – экран побелел. Пустое белое пятно.

И текст в его нижней части, гласящий: 1-е НОЯБРЯ.

– Это завтра, – сказал я. – Класс. Но я так и не вижу, что же не в порядке, Боб.

– Удар энергии, – пояснил Боб. – Направленная вспышка энергии колоссальной силы. Она распутает все сдерживающие заклинания, наложенные Мерлином, и запустит систему безопасности.

– ОГОНЬ, – пророкотал Духоприют.

– Это я понял, спасибо, – сказал я. – Но ведь с заклинаниями пока ничего не случилось?

– Нет, – сказал Боб. – Напряженность, которая ежечасно растет? Это… Ну, представь себе причину и следствие, только наоборот.

– А-а?

– То, что остров испытывает сейчас – эхо момента, когда вспышка энергии врежет по нему, – сказал Боб. – Только эхо, вместо того, чтобы появиться после, появляется до.

Я задумался, потом произнес:

– Ты хочешь сказать, что причина, по которой остров вот-вот взорвется в том… что он вот-вот взорвется?

Боб вздохнул:

– Кто-то обстреливает остров энергией, Гарри. Но они поняли, как Мерлин сложил все это вместе. Они не атакуют в трех измерениях. Они атакуют в четырех. Посылают энергию сквозь время – и сквозь пространство.

– То есть… Я должен остановить их атаку на остров завтра?

– Нет, – раздраженно ответил Боб. – Ты должен остановить их атаку тогда, когда они действительно атакуют.

– Э-э…

– Смотри. Камень, который они бросают, попадет в цель завтра, – сказал Боб. – Ты должен остановить их там, где они находятся, бросая этот камень.

– О, – сказал я, моргая. – Понял.

Боб повернулся к Духоприюту.

– Видишь, с чем мне приходится иметь дело? Надо сравнить это со швырянием булыжника, чтобы до него дошло.

– ЕГО ПОНИМАНИЕ ОГРАНИЧЕНО, – согласился Духоприют.

– Ладно, хватит с меня вас обоих, – сказал я. – И если ты такой умный, почему же ты сам не предотвратишь катастрофу?

– ОБЪЯСНЕНИЕ ПОВРЕДИТ ТЕБЕ, СТРАЖ.

Боб устало вздохнул:

– Потому что дух и есть остров, Гарри. Заклинания, Колодец, физический остров, и все остальное. Духоприют не существует вне этого острова. У него нет возможности выйти за пределы самого себя. Атака идет извне тюрьмы. Вот почему ему нужен Страж.

Я нахмурился:

– В прошлом году он говорил со мной на кладбище.

– Он угрозами заставил Мэб помочь ему, – сказал Боб.

– Я НЕ УГРОЖАЛ. Я ТОРГОВАЛСЯ.

– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Внесу это в список неотложных дел. Выясню, кто они, найду, где они засели и не дам им сделать это самое что-то, пока они этого не сделали.

– Если уже не сделали, – сказал Боб. – В таком случае, увы. Будет немножко поздновато.

– Верно, – устало произнес я.

Я обзавелся собственным чистилищем, полным спящих монстров.

В мозгу у меня сидит паразит, который неустанно работает над тем, чтобы взорвать мой череп и выбраться наружу.

Мой маленький райский остров вот-вот взорвется от энергии, достаточной для того, чтобы поджарить темных богов и один Господь ведает кого еще из тех, что крутятся под островом. Это значит, что мы говорим о мощности взрыва порядка гигатонн. И если я не тормозну неведомого кого-то вовремя, континентальному шельфу не поздоровится.

Ну что ж, ладненько. А еще я должен убить одну сумасшедшую из рода бессмертных – или на меня обрушится гнев ее мамаши.

И все это я должен проделать за двадцать четыре часа. А, может, и того меньше.

– Самое печальное, я чувствую себя так, как будто мне вернули мою прежнюю жизнь. Что, блин, за беспредел!

– Гарри, – напомнил Боб. – Восход через час.

– Точно. – Я вздохнул и подобрал череп. Потом сунул его в курьерскую сумку и сказал Духоприюту: – Я в деле.

– ХОРОШО.

Я буркнул что-то невнятное и повернулся к лестнице, потом легкой трусцой двинулся по ступенькам наверх, думая обо всех проблемах, шумной толпой навалившихся на меня.

Все-таки хорошо, что я тренировался.