Для меня бег по острову не являлся физическим усилием. Это было в основном усилие ментальное. Мое знание острова было глубинным, до мозга костей, тотальное, абсолютное знание, словно отдельное и цельное тело в моем сознании – типа того, что средневековые ученые называли «intellectus». Оно приходило ко мне на уровне рефлексов и инстинкта. Когда я бежал, то знал, где находится каждая ветка, где лежит каждый камень, могущий оказаться под ногой. Мое передвижение было естественным как дыхание, и каждый шаг казался быстрее предыдущего, как бег по поверхности подвижных клеток в детских пиццериях.

Мне не нужно было бежать через остров, достаточно просто подумать, а потом позволить телу безусильно следовать за сознанием.

Я выбежал из леса на берег выше того места, куда направлялась баржа – примерно на расстоянии двадцати трех ярдов, одного фута и шести с половиной дюймов от нашего как-жизнь-дока. Одна из трех самых мощных пульсирующих лей-линий шла с острова почти точнехонько в этом месте, и если баржа выползет на берег и войдет в контакт с линией, у жителей Чикаго выдастся сумасшедшее утро.

Теперь, когда Охота и Иные вели свою битву в основном под поверхностью озера, было достаточно тихо, чтобы приблизиться к барже. На ее палубе кто-то уже начал песнопение. Я видел их сквозь обугленные останки буксира перед баржей, но голоса звучали в унисон в ровном напеве на языке, который звучал так, словно они пели на булькающем Криско.

– А почему не Иа, Иа, Ктулху фхтагн? – пробормотал я. – Если у вас есть хоть какое-то чувство стиля.

За фоном распевов-заклинаний я слышал булькающие, хлюпающие звуки воды по мере того, как Иные толкали баржу все ближе и ближе к берегу.

Я поставил приклад винтовки на бугорок рядом со ступней, опустился на землю и, прищурившись, посмотрел на судно. Оно будет здесь скоро, не мгновенно, но я был совершенно уверен, что у меня есть лишь один шанс остановить его. Я начал накапливать силу, – действие, которое я совершал так много раз за эти годы, что оно сделалось почти рефлекторным, и снова направил взгляд на баржу.

Если ритуал уже шел своим ходом, существовал шанс, что они пока что пребывали в периоде выжидания, поддерживая основу заклинания своей ограниченной энергией и подкарауливая подходящий момент. Как только они окажутся близки к тому, чтобы воспользоваться им, они оставят свой круг и начнут по новому каналу черпать энергию из лей-линии, переводя ее в мускулы и органы заклинания, заполняя остов, готовый эту энергию принять. Я должен сделать все, чтобы у них не возникло этого шанса.

Дыра в борту могла бы помочь делу, но к тому времени, когда баржа окажется на достижимом для меня расстоянии, будет уже слишком поздно топить ее. Один раз я уже угробил ее двигатель-тягач, и был не слишком настроен на перспективу устранения тварей, толкавших ее.

Я должен был остановить баржу.

– Для разрушения, – громко сказал я, – лед тоже прекрасно сгодится, и его должно хватить. – Я кивнул себе, поднялся и сказал:

– О’кей, Гарри. Сделаем это по-нашему.

Я двинулся вниз к берегу. Прикладом винтовки начертил круг в грязи и закрыл его прикосновением руки и шепотом, призвавшим волю. Как только почувствовал, что ее присутствие охватило очерченное место, я, взяв всю собранную мною волю, потянулся вглубь земли, и прихватил еще, черпая энергию будто воду из колодца.

Я чувствовал бурлящую силу лей-линии под собой, чувствовал, как близко я подошел к решению моей задачи: собрать столько энергии, сколько возможно, перед тем, как начинать атаку. Земля дрожала от течения подземной реки темной силы, духа насилия, опустошения и смерти, заключенной в этой энергии, и я подключался к ней, потенциально я мог направить ее ужасающую мощь на врага. У такого действия неизбежно будут последствия: цепная реакция и осадки, и многое другое, чего я не мог спрогнозировать, но сила давала чертовскую уверенность в том, что работа будет сделана.

Возникло мгновение, когда я едва так и не поступил. Линия несла в себе очень многое. Но нельзя дергаться, на ходу меняя свои определения правильного и неверного (или умного и тупого), только потому, что совершить неверный поступок оказывается просто удобным. Иногда нелегко быть здравомыслящим, умным и ответственным. Иногда это отстой. Но это не превращает неправильное в правильное, или тупое в умное.

Я уже получал более или менее предметный урок на данную тему.

И я оставил эту силу в покое.

Магия продолжала вливаться в меня, в больших количествах, чем я привык, в больших количествах, чем было бы комфортно. Через тридцать секунд я почувствовал, как все мои волосы стоят дыбом, и с них сыплются искры. Я скрежетал зубами, погружаясь в холодную мощь Зимы, и входил все глубже и глубже. Я начал направлять ее вниз, к моей правой руке, и холодный бело-голубой огонь внезапно охватил мои пальцы как пламя из только что зажженной газовой горелки.

Обгоревший буксир находился всего в сотне ярдов, когда я вытянул руку, сделал шаг из круга и крикнул: «Rexus mundus!»

И шар, размером с футбольный мяч, светящийся голубым светом ослепительной интенсивности, вылетел в ночь. Каждый квадратный дюйм его поверхности выбрасывал струйки тумана, и он, сверкая, летел сквозь ночь, как умирающая комета. Он упал в воду в двадцати ярдах от носа медленно движущейся баржи.

Раздался резкий вой, когда шар сконденсированного холода с температурой абсолютного нуля ударился об озеро Мичиган. Лед образовался почти мгновенно, и его крупные кристаллы выстрелили во всех направлениях, острые как копья, росшие на Крепости Одиночества Супермена. В один момент баржа спокойно плыла, в следующий – помесь-мутант айсберга и гигантского дикобраза возникла в воде прямо перед ней, ледяной барьер размером с тягач с прицепом.

Я мог бы сделать все это крупнее, но у меня попросту не оставалось времени. Мне нужно было двигаться быстро, чтобы доставить эту массу льда на нужную мне позицию – я же не идиот. Мой остроконечный айсберг был размером с 18-колесный грузовик, но баржа могла взять на борт два десятка таких же. Мне нужно было поставить первый из них на нужное место.

И я снова воззвал к Зиме, снова поднял левую руку, завывая: «Infriga!»

Абсолютный холод слетел с моей ладони в воздух, распространяясь по поверхности озера полем, как разворачивающийся веер. Поверхность воды кристаллизовалась и замерзала, а я вливал и вливал в нее холод, делая лед толще, расширяя его поверхность так, чтобы она достигла моего айсберга. Первыми в мое заграждение врезались обломки буксира, и выступающие копья льда пронзили ослабленные деревянные борта суденышка, наколов его на айсберг как на вилку. Ход баржи замедлился, фрагменты буксира скрежетали и скрипели, словно протестуя. Затем, по мере приближения, баржа начала ударяться в самый тонкий лед на краю ледяного веера – но и сам лед по мере ее движения становился все толще и толще, создавая растущее сопротивление ходу баржи. Она начала стопорить.

Я видел, как он взлетел в воздух, не заячьим прыжком, а классическим прыжком Театра кунг-фу, взлетел высоко над баржей. Его накидка из рваных полос развевалась как десятки крыльев, когда гравитация изменила направление прыжка с взлета на падение. Я начинал чувствовать, каких усилий стоит использовать такое количество чистой магии в столь короткий отрезок времени, но и у меня ее оставалось достаточно, чтобы управиться с этим. Я приготовил выброс силы, должный снести его с моего ледяного барьера и обрушить мощь магии на проклятую тварь в тот момент, когда она окажется в пределах досягаемости.

Я промахнулся. Ну, точнее, не промахнулся. Но прежде чем затвор, щелкнув, стал на место, Акулья Морда расщепился на дюжины идентичных фигур, которые разлетелись во всех направлениях. Так что, лишь одна из этих фигур получила удар силы, способный поставить автомобиль на два колеса – и улетела высоко вверх.

Но оставшиеся сорок или пятьдесят обрушились на мое ледяное поле как пушечные ядра, в большинстве мест пробив лед, в других же наделав широких трещин. Когда это происходило, копии Акульей Морды начинали раздирать трещины своими когтями. Толстый лед – нешуточное препятствие, если ты не Идущий Вовне, я полагаю, потому что твари рвали лед так, словно это был пенопласт.

И их было чертово множество. Я начал сбивать все больше тварей, но это была тяжелая работа – и чересчур много целей. Пока одни из них разрывали треснувший лед, другие начали отрывать айсберг от буксира своими когтями, словно стальными клинками с немыслимой силой – и неустанно. Я попал в семь или восемь из них, но это не сыграло никакой роли. Скажем так: я – неподходящий инструмент для подобной работы. Проблема была гораздо большей, чем я себе представлял, и я понятия не имел, как ее решить.

Заклинания-песнопения на барже зазвучали октавой выше, достигая уровня бешенства. Иные прорывались через воду, толкая баржу, забегали вперед, убирая с ее пути обломки льда, их вой и странные прищелкивания с улюлюканьем звучали ужасающей музыкой. Другие Иные ринулись ко мне, по берегу – что было бесполезно против мерцающего занавеса-стены Духоприюта. Они не могли добраться до меня. Что, в общем-то, было справедливо, потому что я, похоже, тоже не мог добраться до них. Я затормозил баржу, что стоило им, быть может, пары минут, но это все, чего я добился.

Вода рядом со мной зашевелилась, и Акулья Морда поднялся из нее как на эскалаторе, медленно, с пастью, кривившейся в улыбке. Он стоял в воде, может, футах в пяти от меня. Его безглазая физиономия источала самодовольство.

– Страж, – сказал он.

– Мудак, – ответил я.

От этих слов его улыбка стала еще шире.

– Битва окончена. Вы проиграли. Но для вас нет необходимости быть уничтоженным сегодня.

– Ты шутишь, – сказал я. – Пытаешься меня завербовать?

– Предложение сделано, – сказал Идущий. – Нам всегда требуются новые таланты.

– Можешь забыть о своем предложении, – сказал я. – Работать на вас я не буду.

– Ну тогда перемирие, – сказал Акулья Морда. – Нам не нужны ваши атаки на нас. Но если вы отойдете в сторону, мы гарантируем вам уважительное отношение и то, что оставим вас в покое. Вас и тех, кого вы любите. Перенесем их в безопасное тихое место. Оставайтесь там. Вас никто не потревожит.

– Мой босс может не согласиться с этим планом, – сказал я.

– После сегодняшней ночи Мэб уже ни для кого не будет проблемой.

Я собирался ответить чем-нибудь спокойным и язвительным, но…

Забрать куда-то людей, которых я люблю. Взять Мэгги. В безопасное место. Куда-то, где нет сумасшедших Королев или чокнутых Сидхе. Просто отойти от всех этих неблагодарных, болезненных, омерзительных дел. Чародейство ныне – не то, что в прежние времена. Даже не в столь уж давние. Я считал, что неделя удалась, если кто-нибудь просил меня найти пропавшую собаку или затерявшееся обручальное кольцо. Это было страшно скучно. У меня оставались тонны свободного времени. Я не роскошествовал, зато покупал кучи книг – и никогда не голодал. И никто не пытался меня убить, не просил делать ужасающего выбора. Ни разу.

Никогда не знаешь, что имеешь, пока не потеряешь это.

Мир, покой и люди, которых я люблю. Чего еще может хотеть человек?

О, черт.

Иной все равно не сдержит слова. Кроме того, у меня имелся еще один вариант.

Меня предупредили: не использовать мощь Колодца. Но…

…что еще мне оставалось?

Я мог сделать что-нибудь из разряда запредельных глупостей, если бы в этот момент воздух внезапно не наполнился массивным звуком. Два громких, ужасающе хрустящих звука, за которыми следовал один короткий резкий удар грома. Эта последовательность повторялась снова и снова. Хруп, хруп, удар. Хруп, хруп, удар.

Нет, погодите-ка, я знал этот ритм.

Правда, он звучал чуть иначе: топ, топ, удар. Топ, топ, удар.

Что еще у меня было?

У меня были друзья.

Я посмотрел на Акулью Морду, который сканировал поверхность озера, и странное выражение исказило его встревоженную физиономию.

Я широко улыбнулся и сказал:

– Этого ты не ожидал, верно?

ТОП, ТОП, УДАР!

ТОП, ТОП, УДАР!

Это была чья-то смешанная версия песни, потому что она вела прямо к хору голосов, чистых, человеческих голосов, достаточно громких для того, чтобы сотрясалась земля – и я поднял руки и запел вместе с ними:

– Поем «We will, we will rock you!»

Хэллоуиновское небо взорвалось стробами алого и синего цветов, ярко-белые и зеленоватые лазерные полосы мелькали повсюду, образуя – случайным образом – вспыхивающие изображения предметов и лиц, заполняя небо светом, который пульсировал в ритм с музыкой.

И когда это происходило, «Жук-Плавунец», весь черт его дери кораблик вырвался наружу из-под завесы, которая скрывала его и окружавшую его воду, и все звуки, которые были неслышимы не только для меня, но и для всей небольшой армии монстров иного мира и их большого, нехорошего генерала Идущего.

Идущий издал еще один яростный вопль, его отвратительные черты исказились еще больше в свете сумасшедших сполохов света в небе, и это было все, на что у нас оставалось время – «Жук-Плавунец» на полной скорости врезался в баржу.

Разница в массе между двумя судами была значительной – но ситуация изменилась с того момента, как баржа ударилась о мой айсберг. С одной стороны, она была практически неподвижна, и только начинала по чуть-чуть сдвигаться. С другой стороны, «Жук-Плавунец» нанес ей лобовой удар, прямо носовой частью. Менее чем в десяти ярдах, остававшихся до того, чтобы баржа выползла на берег Духоприюта, «Жук-Плавунец» жестоко врезался в нее носом, оттолкнув от силы, переполнявшей подземную лей-линию.

Я не слышал звука удара от столкновения сквозь грохот самого выдающегося хита «Queen», но объекты на обоих судах швырнуло в стороны от удара – в большей степени на «Жуке», чем на барже. Баржа сотряслась, качнулась, ее нос развернулся от берега, она стала бортом к острову, в то время, как «Жук-Плавунец» бешено отлетел рикошетом, будто пьяный, и с хрустом сел носом на отмель, сильно накренившись.

За штурвалом стояли Мак и Молли. Ее едва не сбросило с суденышка, но Мак обхватил мою ученицу за талию и предотвратил урок полета. Я не уверен, что она вообще заметила, что произошло. Ее лицо было настолько сосредоточенным, что это граничило с безумием, ее губы яростно шевелились, в каждой ее руке было по жезлу, и она направляла их без всякой связи, словно дирижируя двумя разными оркестрами, исполнявшими попурри из мелодий тяжелого металла.

И пока я смотрел, две другие фигуры взобрались на борт «Жука-Плавунца», а затем грациозным прыжком перепрыгнули на баржу – прямо в центр ритуала, который уже шел в неистовом ритме.

Томас вошел в бой со своим любимым набором оружия – саблей и пистолетом. Я смотрел, как мой брат вихрем влетел в массу фигур на палубе, клинок сверкал, кровь брызгала во все стороны широкими дугами. Он двигался так быстро, что я с трудом мог следить за ним, видя только блеск стали там, вспышку холодных серых глаз где-то еще. Его пистолет стрелял в ритме ударов его фалькаты, которая косила смертных подручных Иных словно снопы пшеницы.

Вторая фигура была серой, косматой и пугающей. Воротник из жесткой шерсти делал Мыша похожим на льва, и эта грива колыхалась точь-в-точь как львиная, когда он набрасывался на группу участников ритуала там, где не поспевал Томас. Я видел, как он вырвал ружье из рук обалдевшего охранника и движением головы бросил его в другого – прежде, чем рвануться вперед и уложить полдюжины обезумевших от страха людей на палубу, придавив их своим весом, или вышибая их из круга, которым был окружен ритуал.

Энергия, которой ритуал мог бы воспользоваться, убийственная конструкция, куда была бы подключена и лей-линия, исчезли, предоставив ночному небу сотрясаться в ритме музыки: We will, we will, rock you.

– Эй, Акулье Рыло, – крикнул я, шагая вперед, и на ходу собирая Зиму и огонь Души.

Разъяренный Идущий крутнулся на месте, чтобы повернуться ко мне, и очень вовремя, потому что восьмигранный ствол «винчестера» врезался в его пластину из кости, заменявшую ему передние зубы, и вогнал ее прямо в его глотку.

– Встряхнись, – сказал я и нажал на спусковой крючок.

Вместе с пулей 45-го калибра я послал колонну чистой энергии и воли, выплеснув ее через ствол прямо в череп Идущего. Его голова взорвалась, – буквально взорвалась – разлетевшись на полосы и ошметки черного гноя. Его накидка из полос рвани словно сошла с ума: она подбрасывала безголовое тело в воздух, волокла его по мелкой воде, как полураздавленного жука. Темный пар начал выходить из бешено дергавшегося тела – и потом внезапно этот пар торопливо собрался в единое облако и выстрелил в сторону, издав яростный, полный боли и ужаса крик. И хотя крик издало существо с невероятной физиологией, в этих эмоциях невозможно было ошибиться.

А потом его тело в воде затихло и обмякло. Накидка подергалась еще несколько секунд – и унялась.

Объединенный вой смятения поднялся над поверхностью озера: вой Иных и V-образных волн на поверхности, которые сейчас отступали от острова во всех направлениях, подгоняемые вспышками света и музыкой – и рогами Охоты, которые вдруг начали дудеть как ошалелые, поднимаясь над поверхностью воды. Я видел, как массивная черно-белая фигура касатки схватила убегавшего Иного и свалилась с ним в воду, пока укрытый призрачной маской всадник снова и снова поражал свои цели длинным копьем. В другом месте акула выхлестнула из воды, повисев с секунду на фоне неба, с разинутой пастью, прежде чем схватить сверху еще одного Иного и уволочь его под воду, которую бороздили дюжины острых акульих плавников.

За моей спиной раздвинулись ветви, и сквозь них продралась задыхающаяся Мёрфи со своим P-90, болтающемся на ремешке. Она подошла ко мне, пялясь с разинутым ртом на творящийся вокруг хаос.

Я понимал ее: это было ужасно. Это было уникально. Это было величественно. Это было…

Внезапно я почувствовал, что мое сердце остановилось.

Это отвлекло меня от всего остального.

– Молли! – закричал я. – Молли!

Мак услышал меня через весь шум и гам и встряхнул Молли. Когда она не среагировала, его лицо искривилось и он резко и сильно ударил ее по щеке.

Она резко вдохнула и часто заморгала, а небесное шоу и музыка мгновенно прекратились, прямо посередине гитарного соло.

– Вылезайте из воды! – закричал я. – Быстро на берег! Скорее!

Она несколько раз моргнула. Потом до нее, похоже, дошло, и девушка яростно закивала. Они с Маком бросились вниз по накренившейся палубе «Жука» к двери внизу. Молли позвала, и появились Жюстина и Сарисса, обе, похоже, до смерти перепуганные. Молли указала им на остров, и они втроем спрыгнули в воду, доходившую им до груди, и начали брести к берегу.

Мыш издал короткий резкий лай. Он редко лает, но когда делает это, с потолка сыплется краска. Они с Томасом спрыгнули с окровавленной палубы баржи, и быстро поплыли по направлению к острову.

Сейчас воздух был заполнен криками Охоты и воплями Иных, и даже когда звучали крики, я заставил себя приглушить эмоции, дышать медленнее и сконцентрировать весь свой интеллект на острове. Я не чувствовал чего-то необычного, но инстинкт заставил меня поднять подбородок, обвести все вокруг взглядом и обратить его на вершину острова, где старый разрушенный маяк возвышался среди скелетообразных форм деревьев поздней осени.

И тогда меня будто током ударило. Я не должен был видеть маяк или деревья с того места, на котором стоял, тем более в пасмурную ночь, однако их силуэты были отчетливо видны.

Там наверху горел свет.

Когда мои друзья добрались до берега и поспешили ко мне, я понял, что единственное, на что я сегодня ночью почти не обращал внимания, был сам остров. Я никогда не почувствовал бы этого, если бы не посмотрел туда. Я не мог чувствовать что-то, происходящее у вершины холма.

– Идущий был отвлекающим маневром, – выдохнул я. – Черт дери, им не удастся проделать со мной тот же фокус снова!

Я повернулся к остальным и сказал:

– Я думаю, что на вершине холма есть кто-то, и что бы он ни делал, ничем хорошим это не пахнет. Держитесь за мной. Пошли.

И мы двинулись к вершине холма, шагая по немыслимо длинной тропе, но я знал, что она позволит моим друзьям не отстать.