Пистолет Стю я нашел там, где обронил его во время драки. А потом поспешил за Баггерсом к его машине — старому «Плимуту-Роудраннеру». Тот выглядел едва ли не хуже моего «Фольксвагена»-«жучка», каким я его видел в последний раз. Царапины и вмятины покрывали весь стальной кузов — некоторые из них подозрительно смахивали на те, что остаются от длинных когтей, — но мотор урчал успокаивающе ровно. На номерном знаке значилось: «МИИМИИП».

— Я типа сменил свою старую машину, — объяснил Баттерс, когда я забрался в салон прямо сквозь дверцу.

Я не стал жаловаться на связанные с этим неприятные ощущения. Не при Баттерсе. Это лишило бы меня всего призрачного великолепия.

— На другую старую, — хмыкнул я. Голос мой звучал из приемника, болтавшегося на ремешке под зеркалом заднего вида.

— Сталь нравится мне больше стеклопластика, — сказал Баттерс. — Фоморы явно состоят в некотором родстве с фэйре. Ни те ни другие не любят прикосновения железа.

Череп с устроившимся в нем Бобом покоился в самодельном контейнере на приборной доске «Роудраннера», покачиваясь на ходу машины, как кукла-дезодорант.

— Они здорово повязаны друг с другом, — сообщил Боб. — С давних, очень давних времен. Еще до войн Сидхе.

Я удивленно повел бровью.

— Я мало что слышал об этом.

— Всякие бредни, — с энтузиазмом пустился в объяснения Боб. — Еще до моего времени, но я слышал много разного. Сидхе-даоисты, Туата, Тулвит-Тег, Шен... Легендарные союзы, легендарные измены, легендарные битвы, легендарные свадьбы, легендарный секс...

— Легендарный секс? — переспросил я. — С каких это пор секс носит эпитет легендарного?

— И тонны смертных простаков вроде тебя, которых использовали в качестве пешек, — радостно продолжал Боб, не обращая внимания на мой вопрос. — Слов не хватает, чтобы описать все это. Это как если бы «Властелин Колец» и «Элен и ребята» родили ребенка от Халка Хогана и электронного тира.

Баттерс даже поперхнулся от такого сравнения.

Впрочем, блин-тарарам, кто бы не поперхнулся на его месте?

— Короче, — прохрипел Баттерс, немного придя в себя, — в жилах у фоморов довольно много крови фэйре.

Поэтому когда я еду куда-то, я предпочитаю делать это, защищенным доброй детройтской сталью.

— Мёрфи говорила что-то про фоморов вчера вечером, — вспомнил я. — Я так понимаю, они нагрянули к нам в город?

Лицо у Баттерса сделалось чуть отстраненным.

— Еще как. Я совсем с ног сбился. — Он набрал в грудь воздуха. — Э... Послушайте, дружище, это правда вы?

— То, что от меня осталось, — устало ответил я. — Угу.

Он кивнул:

— Э... У нас проблема. С Молли.

— Я видел.

— Ничего вы не видели, — буркнул он. — То есть я слышал, Мёрфи говорила вам о том, что та слегка съехала с катушек, но на деле все серьезнее.

— Насколько? — спросил я.

— Семнадцать убитых за последние три месяца, — ровным голосом ответил он.

Пару кварталов мы ехали молча.

— Кто? — спросил я наконец.

— Подонки, — прямо ответил он. — Коп, возможно, изнасиловавший проститутку. Мелкая преступная шушера. Ворье. Она даже не особенно скрывается. Превратилась в этакого Темного Рыцаря. Все свидетели описывают высокую женщину в нескольких слоях рванины. Уже через две недели газеты обозвали ее Леди-Оборванкой. Называют ее и всякими другими именами — потехи ради, чтобы показать, что им не страшно, но...

— В этом городе много кого убивают, — заметил я. — Вовсе не обязательно это Молли.

— Гарри. — Баттерс затормозил перед светофором и посмотрел на меня в упор. — Я обследовал двенадцать жертв. Все погибли по-разному, но у каждого во рту я обнаружил клочок ткани.

— И что? — спросил я.

— Я сравнил эти клочки. Это та же ткань, из которой сшита одежда, что была на вас в Чичен-Ице. Несколько образцов ее фигурировали в материалах обследования места... места вашего убийства. Кто-то проник туда, не замеченный никем, даже камерами слежения, и похитил их.

Перед глазами с пугающей ясностью возникла картина. Безмолвные каменные зиккураты в ночи. Шипение и скрежет нечеловеческих голосов. Отвратительный запах вампиров — словно запах рептилий. Моя фея-крестная (я не шучу: моя крестная действительно фея, и с ней лучше не связываться) превратила мою одежду в доспехи, возможно, спасшие мне жизнь несколько раз за ту ночь, тогда как сам я этого даже не заметил. Когда они снова превратились в плащ, куртку и джинсы, от них остались жалкие изодранные лохмотья.

Очень в моем духе.

Кто-то, имеющий непосредственное отношение к моей смерти, убивал людей в Чикаго.

Могла ли это быть моя ученица?

Если верить практически всем моим знакомым женщинам, она была ко мне неравнодушна. Я не отвечал ей взаимностью. Конечно, Молли хороша собой, умна, сообразительна, отважна, изобретательна и умела. Однако я знаком с ней еще с тех пор, когда она носила лифчик всего лишь из чистой формальности, — я работал тогда с ее отцом, одним из немногих людей на свете, к которым питаю неподдельное уважение.

В Молли присутствовало темное начало. Я заглядывал к ней в душу. Я видел это не в одном из ее потенциальных будущих. Я ощущал это в ее магии, когда она — из самых лучших побуждений — колдовала с хрупкими людскими сознаниями.

Но хотя она зубами и когтями дралась в Чичен-Ице бок о бок с нами... Она не убийца. Не Молли.

Так ли?

В определенных условиях, при определенных обстоятельствах людей можно довести до крайностей. Я сам продал душу и будущее ради спасения своей дочери.

А я ведь был учителем Молли. Наставником. Образцом для подражания.

Могла ли моя смерть толкнуть ее на крайние меры, как толкнула на них меня возможная потеря дочери? Отринула ли она все, чему я пытался ее обучить, ради того, чтобы использовать свою силу без всяких ограничений?

«А почему бы ей этого не сделать, тупица? — услышал я у себя в мыслях собственный голос. — Не ты ли показал ей, как это делается? А ведь она всегда была способной ученицей».

Хуже того, для чародея Молли отличалась особой восприимчивостью — столь остры были ее сверхъестественные чувства, что вихри магических энергий или эмоций, которыми неизбежно сопровождаются смертельно опасные ситуации, причиняли ей боль, психическую и физическую. И ведь я даже не задумывался об этом, когда потащил ее с собой в Чичен-Ицу на самую опасную, кровавую и смертоносную затею из всех, в которых мне довелось участвовать.

Могла ли боль от присутствия при этом сотворить что-то с моей ученицей? Не оставило ли это у нее незаживающих ментальных шрамов, подобно тому физическому шраму, который остался у нее от пулевого ранения? Блин, да для этого достаточно войны и без всяких сверхъестественных штук, а ведь в Чичен-Ице хватало в достатке и того, и другого. В таких условиях трудно не рехнуться.

Я не хотел признаваться себе в этом, даже думать об этом не хотел, но не мог и отрицать, что моей ученице повезло гораздо меньше, чем мне.

— Эй! — негромко окликнул меня Баттерс. — Гарри! С вами все в порядке?

— Гм... — ответил я. — С учетом обстоятельств ответ в любом случае выйдет субъективным.

Он кивнул:

— Никто не хотел оказаться тем, кому придется посвящать вас в подробности. Но Мёрфи практически уверена. Она говорит, работай она до сих пор копом, то нарыла бы довольно улик, чтобы упрятать виновного за решетку.

— Угу, — тихо пробормотал я. — Я понял, что она имеет в виду. — Я подумал немного. — Тогда почему она этого не сделала?

— Мы не можем без Молли, — признался Баттерс. — От нее зависит, будем ли мы жить долго и счастливо или все сгинем после первых же двух стычек с фоморами.

Я устало потер глаза.

— Ладно. Это... Над этим я подумаю. Но это не значит, что я поверил. Нет, пока сам с ней обо всем не поговорю. Не посмотрю собственными глазами на ее реакцию.

— Хорошо, — мягко произнес Баттерс.

Я внимательно на него посмотрел:

— Мёрфи не хотела, чтобы вы мне это рассказывали?

Он пожал плечами:

— Мёрфи сейчас порой не та, какой была раньше. То, чем она занимается... сильно на ней сказывается. Она замыкается все больше и больше.

— Могу себе представить.

Баттерс кивнул:

— Но я-то... Я всегда был из тех, кто доверяет интуиции. И мне кажется, вам нужно все это знать.

— Спасибо, — сказал я. — Но у нас ведь есть и другие проблемы, да?

Усталое, озабоченное лицо его вдруг осветилось улыбкой:

— Конечно, есть. Гарри Дрезден вернулся. Что это?

Я достал из кармана оттопыривавший его пистолет сэра Стюарта.

— Пушка, — ответил я. — Мне тут ее доверили...

— Ого. — Он старался не выказывать беспокойства. — А в меня она, случайно, не выстрелит?

Я с улыбкой помотал головой:

— Нет. Опасна только для призраков. Если мне вообще удастся привести ее в действие.

Снег перестал, и Баттерс выключил «дворники».

— Каково это?

— Что именно?

— Быть... это... ну, вы понимаете.

— Мертвым?

Он передернул плечом, пряча неловкость.

— Призраком.

Я подумал немного, прежде чем ответить:

— Все, что у меня болело все время, теперь в норме. Не испытываю ни голода, ни жажды. Во всех остальных отношениях это примерно так же, как при жизни... за исключением того, что моя магия исчезла. И еще, видите ли, почти никто меня не видит и не слышит.

— Значит... Значит, мир не меняется? — спросил он.

Я поежился.

— Нет. Он до ужаса полон всякой жути. Вы даже не поверите, сколько духов и призраков шатаются сейчас по городу.

Говоря это, я повернул голову и увидел пару духов, скользивших над тротуаром. Я нахмурился:

— Включая тебя, Боб.

Боб-Череп фыркнул:

— Я не смертный. У меня нет души. Единственное, что может ожидать меня в конце, — это энтропия. Я не могу оставить после себя призрака.

— Тогда как получилось, что я видел парящий в воздухе череп с синими глазами, помогавший штурмовать дом Морти Линдквиста вчера вечером?

Череп удивленно уставился на меня:

— Ты уверен?

Я фыркнул.

— Вряд ли таких в наших краях много, — ответил я. — Что тебе известно?

— Я должен это обдумать, — бросил он, и оранжевый свет в его глазах померк.

Мы с Баттерсом уставились на череп.

— Ха! — заметил Баттерс. — Никогда еще не видел, чтобы он вот так просто затыкался.

Я только хмыкнул.

— Перепугался до чертиков, — признался я, помолчав. — Решил, что это с ним что-то случилось.

— С ним все в порядке, — сказал Баттерс. — Лучший сосед, какого можно пожелать.

— Я рад, что вы о нем заботитесь. Одному ему пришлось бы туго.

— Но ведь это не очень страшно, правда?

— Что не страшно?

— Если по городу разгуливает Плохой Боб, — ответил он. — Я хочу сказать... Он же будет еще одним занудой вроде этого? Только в черной шапке?

Оранжевые огни мгновенно ожили.

— Эй! — возмутился Боб.

— Баттерс... Боб чертовски силен, — осторожно сказал я. — Знание — сила, приятель. А уж знаний у Боба более чем достаточно. Когда я по неосторожности щелкнул его переключателем на режим черной шляпы несколько лет назад, он в первую же минуту едва меня не убил.

Баттерс потрясенно заморгал. Несколько секунд он порывался сказать что-то, но поперхнулся, да и потом голос его звучал довольно жалко.

— Ох, — пробормотал он, осторожно косясь на Боба.

— Я бы не стал делать из этого особой истории, сахиб, — беззаботно заметил Боб. — Право, не в моем характере творить что-то в этом роде.

Я кивнул:

— Его создали помощником и наставником. Было бы непрофессионально использовать его для других целей.

— Чего сахиб и не делает, — подчеркнул Боб. — Скажем честно, в силу невежества, но не делает.

— Ох, — повторил Баттерс. — А как... Как мне быть уверенным, что я не переключу его на эту самую черную шапку?

— А у тебя и не получится, — сообщил Боб. — Гарри приказал мне забыть эту часть меня и никогда больше не вытаскивать ее на поверхность. Вот я ее оторвал и выбросил.

Тут настала моя очередь зажмуриться.

— Ты... чего?

— Эй! — обиделся Боб. — Ты же сам сказал, чтобы я никогда больше не вытаскивал ее. И подчеркнул еще: никогда. Ну, пока я оставался при тебе, проблем с этим возникнуть и не могло. Но следующий, к кому я попал, мог бы приказать мне и это... Мало чего могло бы случиться? Вот я и сделал так, чтобы это никогда не повторилось. Вовсе не стоит поднимать из-за этого шум. Ох, Дрезден, порой ты хуже девчонки.

Я зажмурился еще крепче.

-А?

— Мама звонит мне дважды в неделю, — пояснил Баттерс. — А он подслушивает.

— Знаешь, сахиб, а она ведь права, — как ни в чем не бывало сообщил Боб. — Стоит тебе сделать что-нибудь с прической и приодеться получше, и ты стопудово найдешь себе женщину. Ты же доктор, в конце концов. Какая женщина не мечтает выйти за доктора?

— Мне кажется, или у него произношение действительно слегка идишем отдает? — спросил я у Баттерса.

— Я это дважды в неделю получаю, Боб! — прорычал Баттерс. — Только не хватало еще и от тебя это слышать!

— Ну, должен же кто-то напоминать, — возразил Боб. — В смысле посмотри, что у тебя с волосами.

Баттерс скрежетнул зубами.

— Так вот, Гарри... — начал Боб.

— Знаю, — перебил я его. — То, что я видел с Серым Привидением, должно быть, та часть тебя, которую ты отрезал.

— Верно, — подтвердил он. — Схватываешь на лету.

— Можно сказать, это твой отпрыск.

Боб пожал плечами... точнее, сделал движение, долженствовавшее сие означать.

— С точки зрения логики смертного, до обидного ограниченной, можно сказать и так.

— Значит, это часть тебя, но не весь ты. И силы у нее, раз так, меньше.

Светящиеся глаза Боба задумчиво прищурились.

— Возможно, но... любое целое существо совершенно не обязательно равно сумме отдельных его частей. Взять хотя бы тебя. В мозговом отделении у тебя лошадиных сил не то чтобы избыток, и все же ты ухитряешься докопаться до сути быстрее, чем большинство остальных.

Я смерил череп строгим взглядом.

— Так сильнее он тебя или нет?

— Не знаю, — признался Боб. — Я не знаю, что ему известно. Я не знаю, на что он способен. Собственно, в этом и заключался смысл ампутации. На этом месте сейчас просто большая дыра.

— Насколько большая?

Боб закатил глаза.

— Тебе как, в архаических мерах? Или в метрических?

— Приблизительно.

— Э... Ну, лет сто знаний, где-то так.

— Черт, — тихо буркнул я. Насколько мне известно, Боб принадлежал некогда некроманту по имени Кеммлер.

Кеммлер объявил Белому Совету настоящую войну. Он объявлял войну дважды. На протяжении двух этих войн его убивали семь раз, но окончательно убили только в седьмую попытку. До сих пор известный как самый могущественный чародей-ренегат второго тысячелетия, Кеммлер в какой-то момент раздобыл себе дух разума, служивший ему помощником.

В конце концов, когда Кеммлера ликвидировали окончательно, череп оказался в руках Стража по имени Джастин Дюморн — тот просто-напросто похитил его с места преступления. Это был тот самый Джастин, который усыновил меня и обучал, чтобы превратить в монстра, и который в конце концов решил, что я недостаточно податлив, и попытался меня убить. Правда, вышло не совсем так, как он задумал. Это я убил его и сжег дом вместе с его трупом. И забрал тот самый череп, спрятав его от Стражей и прочих, и дал ему имя Боб.

— А это плохо? — спросил Баттерс.

— Некоторое время черепом владел один нехороший тип, — ответил я. — Чернокнижник большого калибра. Значит, воспоминания, утраченные Бобом, возможно, содержат в себе все, чего он набрался за то время, что служил ассистентом у парня, который считается сильнейшим чародеем планеты — настолько сильным, что открыто противостоял Белому Совету на протяжении нескольких десятилетий.

— То есть вы хотите сказать... он много чему там научился?

— Возможно, — жизнерадостно подтвердил Боб. — Но все это скорее всего ограничено всякими там разрушительными, отравляющими и прочими опасными штуками. Ничего важного.

— И это «ничего важного»? — пискнул Баттерс.

— Разрушать просто, — наставительно произнес Боб. — Черт, да все, что нужно, чтобы уничтожить что-либо, — это подождать. Вот созидание — это да. Это сложно.

— Скажи, Боб, ты бы хотел вернуть Плохого Боба обратно?

Взгляд Боба беспокойно метнулся из стороны в сторону.

— Я... Я бы предпочитал этого не делать. Нет, правда, не надо. Ты не представляешь. Тот я совсем псих. И — тьфу, весь выдохся.

Я вздохнул:

— Что ж, еще один повод для беспокойства. И потом, я так ничегошеньки и не знаю про мое убийство.

Баттерс остановил «Роудраннер» и вытянул ручной тормоз.

— Вы не знаете, — сказал он. — Зато мы знаем. Все, приехали. Вылезаем.