Я направлялся к Капюшонам, держа в голове несколько важных обстоятельств.

Обстоятельство первое: сами по себе Капюшоны не способны причинить мне никакого вреда.

Обстоятельство второе: я тоже не мог сделать с Капюшонами ничего. То есть — вообще ничего.

Обстоятельство третье: судя по всему, руководило Капюшонами Серое Привидение — тот самый дух, что при нападении на дом Морти как семечками разбрасывался молниями. Из этого следовало, что Серое Привидение является тенью человека, обладавшего как минимум способностями заклинателя, и хотя я в общем-то мало сомневался в том, что смогу выстоять против него, если буду готов к нападению, но застань оно меня врасплох, и я закончу тем же, чем сэр Стюарт, — и быстрее, чем вы успеете сказать «ку-ку».

Обстоятельство четвертое: вокруг Серого Привидения постоянно ошивается шайка лемуров. В то время как мое агрегатное состояние не позволяет мне воздействовать на живых, по отношению к лемурам и им подобным мои заклятия остаются чертовски эффективными. В поединке один на один все преимущества были бы на моей стороне, однако скорее всего они навалятся на меня всем скопом, а возможно, попробуют прежде измотать меня, напустив сперва армию духов.

Обстоятельство пятое: если Серое Привидение командует смертными сектантами, те могут принять и собственные меры защиты от призраков. Меня могут поджидать ловушки в виде заговоренных кругов. Меня могут поджидать обереги или другие магические барьеры. Или опасные для здоровья духа вещества вроде антипризрачного порошка. Если я вступлю туда в благостном и безмятежном настроении, я могу напороться на серьезные неприятности.

Обстоятельство шестое: мир велик, и потусторонних существ в нем несть числа, а призраки составляют лишь мизерную их часть. В конфликт запросто может вмешаться и кто угодно другой. Если, блин, уже активно в нем не участвует.

— Держи ухо востро, Дрезден, — наказал я себе. — Даже допускать не смей, что это ограниченная, локальная проблема. Очень даже велика вероятность того, что она является частью другой, куда более крупной и сложной.

Что ж, если моя загробная жизнь хоть чем-то напоминала земную, последнее предположение имело хороший шанс сбыться.

И наконец, предположение седьмое и последнее: рано или поздно, черт подери, я начну накладывать небольшие взыскания на тех, кому их давно уже пора огрести.

Я воскресил в памяти несколько ярких воспоминаний о том, как я именно этим и занимался. Образы насилия, огня и отвратительных врагов, яркие и отчетливые на грани реальности, мелькали у меня в голове. За ними последовали сопутствующие эмоции, однако они оказались чуть более приглушенными, далекими, и это позволило мне обработать, рассортировать их.

В первую очередь, само собой, гнев. Гнев на тварей, которые пытались напакостить невинным людям или моим друзьям. В минуты смертельной опасности этот гнев служил мне и оружием, и защитой. Он был со мной всегда, и его проявления почти всякий раз оказывались очень кстати: правда ведь, лучше быть тем, кто полон гнева, а не тем, кто полон страха. Однако видеть гнев в воспоминаниях оказалось совсем другим делом; мне даже сделалось немного не по себе. «Гнев» — слово, которое мы используем вместо «злости», когда та разгорается по правому делу, однако красивее или лучше она от этого не становится и восхищения уж точно не заслуживает. Это все та же злость. Свирепая, опасная злость, по смертоносности своей не уступающая выпущенной пуле. Просто это пуля, которой посчастливилось быть выпущенной в нужную сторону.

За ней следовал страх. Постоянный страх. Не важно, насколько лично вы храбры. Когда кто-то или что-то пытается вас убить, вам становится страшно. Это чисто рефлекторная, возникающая помимо вашей воли эмоция. Ее нельзя отменить. Храбрость — это умение действовать, несмотря на страх, вопреки инстинктам, которые советуют вам бежать или, наоборот, целиком отдаться порожденному страхом гневу. Храбрость — это способность использовать мозги и сердце, когда каждая клетка вашего тела буквально вопит об опасности, а потом действовать так, как велит вам совесть.

Белый Совет клеймил меня за чрезмерное вмешательство в деяния сверхъестественных злодеев, и хотя я не настолько самонадеян, чтобы приписывать все проблемы нашего мира моим ошибкам, некоторая доля истины в этом все-таки есть. У меня свои счеты и со злодеями, и с официальными лицами. И я не собираюсь стоять сложа руки, когда те, кто слишком слаб, чтобы себя защитить, становятся жертвами.

Вот только какую часть этого составляет отвага, а какую — то, что я полагаю праведным гневом, позволяющим мне не замечать своего страха? По мере того как одно воспоминание сменялось другим, я снова и снова видел себя, бросающегося очертя голову в огонь, — порой для того, чтобы помочь кому-то, нуждавшемуся в моей помощи, порой для того, чтобы убить кого-то, кого стоило убить. Накатывавшие на меня вихри эмоций толкали меня вперед, питали энергией мою магию, а еще — не раз и не два — помогали мне выжить в ситуациях, в которых это иначе не удалось бы.

Жаль только, в тех случаях, когда мною двигал адреналин, я редко останавливался обдумать последствия моих действий. Когда я спас Сьюзен из лап Бьянки и Красной Коллегии, я тем самым нанес глубочайшее оскорбление всей вампирской расе. Когда граф Ортега вызвал меня на дуэль с целью восстановить честь Красной Коллегии и остановить угрожавшую ее существованию войну, все это закончилось жутким мочиловом, а я и в голову не брал, что ситуацию можно было повернуть как-то по-другому. В результате чародей по имени Эбинизер Маккой — мой дед, кстати, — обрушил на цитадель Ортега старый русский спутник, стянув его с орбиты. В живых не осталось никого. А потом Арианна, вдова Ортеги и дочь короля Красных, развязала мести ради полномасштабную войну.

Месть Арианны выразилась в виде убийства приемной семьи моей дочери и в похищении ее самой. Как только об этом узнала Сьюзен, она связалась со мной. И опять я, не раздумывая, ринулся в пекло.

Ничего этого не обязано было происходить. Ну конечно, я не единственный, чьи действия привели к этой цепочке событий. Но как-то так получалось, что я с завидной регулярностью оказывался на острие событий, необратимо влияя на их развитие. Мог ли я поступить как-то по-другому? И вообще можно ли это понять сейчас?

В своих воспоминаниях я снова убивал Сьюзен Родригес.

Говорят, время исцеляет все раны. Не знаю откуда, но в одном у меня имеется твердая уверенность: от этой раны мне не избавиться никогда. Ну конечно, по моей шкале времени с тех пор прошло всего несколько дней, так что эти события оставались для меня болезненно свежими. Но вряд ли время поделает что-то с тем, что я совершил. Да что там, точно не поделает ничего.

Мне отчаянно хотелось как следует врезать Серому Привидению и его веселой шайке теней. Врезать по полной, чтобы они испытали на себе тот огонь, что жег меня изнутри. Мне хотелось растереть их в труху.

Однако...

Однако, возможно, мне стоило бы чуть помедлить. Подумать. Возможно, мне стоило бы отринуть и гнев, и страх, и желание выносить двери и сметать всех, кто окажется у меня на пути. Действовать умнее. Хитрее. Ответственнее.

— Тебе не кажется, что ты немного поздновато взялся за ум, а, приятель? — спросил я себя.

Нет. Учиться никогда не поздно. Прошлого уже не изменить, ни одной мелочи. Изменить мы можем только будущее. И единственное, с помощью чего мы можем выстраивать будущее, да и настоящее тоже, — это уроки прошлого.

И почему, скажите, мне так хотелось драться?

— Вот тебе мыслишка, гений, — заметил я сам себе. — Возможно, это имеет какое-то отношение к Мэгги.

Мэгги. Моя девочка. Мне никогда не увидеть, как она вырастет. Мне не наблюдать за ее пробуждающимися способностями, мне не наставлять ее, мне не давать ей выбрать, какой станет ее будущая жизнь. Мне не услышать, как она поет, не увидеть, как она ходит ряженая на Хэллоуин, не дарить ей подарков на Рождество. Никогда, никогда...

И вот тогда, в какой-то момент этого захлестнувшего меня урагана боли и сожаления, изо всех клеточек моего эфемерного тела вырвался огонь. Свирепый красно-золотой огонь. Поначалу он не жег, но уже через несколько секунд мне сделалось неуютно, а он все разгорался и начинал причинять реально ощутимую боль. Я стиснул зубы, накрепко зажмурился и заставил себя мыслить внятно, пытаясь заместить ярость холодной, уверенной логикой.

Прошло еще несколько секунд, и огонь стих. Я медленно открыл глаза и увидел обугленные отметины на плаще и два-три волдыря на открытых местах кожи. Из них сочились капли прозрачной эктоплазмы.

— Что ж, будем знать, — пробормотал я. — В случаях, когда дело касается Мэгги, у тебя, Гарри, могут возникнуть проблемы с гневом.

Ха. Кто бы мог подумать.

— У меня в кармане нож, — пропел я. — Меня так просто не возьмешь. Свет на сцену, мальчики!

«Куплеты? Правда? Мало того, что ты начал разговаривать сам с собой, ты еще и представление устраиваешь?»

Впрочем, идея музыкального представления мне понравилась.

— Разыграем это со вкусом, — прошептал я. — Чтобы вышло круто.

К логову Капюшонов я подбирался медленно и осторожно. Можно даже сказать, чрезмерно осторожно. Я обходил это место со всех сторон (в том числе и сверху) по сложной спиралевидной траектории, с каждым витком приближаясь к нему совсем на чуть-чуть. Все это время я прикрывался завесой. Для призрака это оказалось ничуть не легче, чем для живого, а я никогда не считал себя лучшим в мире специалистом по завесам, но мне все же удалось сделаться если не абсолютно невидимым, то хотя бы малозаметным.

Я пришел сюда не для боя. Я пришел на разведку. Морти нуждался в моей помощи, но вряд ли лучшим способом помочь ему было бы ворваться сюда разъяренным носорогом. Знание — сила. Если я хотел помочь Морти, мне необходимо было как можно больше силы.

Проблема заключалась в том, что Серое Привидение скорее всего собрало под свои знамена сторонников из обоих миров: и духовного, и материального, — а биться с громилами, случись им быть созданиями из смертной плоти, я не мог. Я не мог обойтись без помощи. Возможно, мне и Удалось бы еще раз запрыгнуть в Морти и прорваться на волю, но это предполагало в первую очередь то, что Морти меня пустит. В первый раз, помнится, это ему чертовски не понравилось. А еще это предполагало то, что Морти окажется не связан и в физическом состоянии, позволяющем бегство, и то, что я смогу нейтрализовать его материальных тюремщиков. Ни того ни другого положение вещей не гарантировало.

Я надеялся, что предположение Ника верно. Я надеялся, что он правильно определил нехороших парней, и я верил в его знание чикагских улиц. В конце концов, он всю свою жизнь ходил по ним и остался при этом в живых — тут поневоле станешь экспертом. Сама чикагская полиция — особенно отдел по борьбе с организованной преступностью — обращалась к нему иногда за консультациями. Случалось, он даже отзывался на их просьбу.

Однако любой эксперт может ошибиться. Если у Серого Привидения достанет сообразительности прятаться отдельно от своих материальных помощников и если оно держит Морти при себе, я просто впустую потрачу уйму драгоценного времени. Но как ему удалось бы создать такое убежище без чьей-либо физической помощи? Ну конечно, если он достаточно силен, то вполне мог обустроить себе небольшое владение в Небывальщине — в мире духов. Как-то мне случилось иметь дело с призраком по имени Агата Хэгглторн, так та создала себе целое небольшое измерение с копией Чикаго викторианской эпохи.

(Эта копия сгорела.)

(Я в этом не виноват.)

Так или иначе, обладает ли Серое Привидение такими ресурсами, я мог лишь гадать. Вполне возможно, в качестве убежища от таких напастей, как восход, дневной свет и ставших нематериальными чародеев, ему хватало одного-единственного подземелья.

Я немного постоял, размышляя. Мне пришло в голову, что и мне никто не мешает создать свое собственное владение. То есть в чистой теории я знал, что такое вполне возможно. Разумеется, теория и практика — совсем не одно и то же, что в магии, что в физическом мире, но разрыв между ними вполне преодолим. Нет, я положительно не сомневался в том, что это реально. Может, мне удастся уговорить Бат-терса одолжить на несколько минут Боба. Уж он-то точно знает, как это провернуть.

Вот только на что это будет похоже? То есть в теории-то я мог бы сотворить практически все, что пожелается. Не сомневаюсь, существует какая-то формула, увязывающая количество энергии с размерами и сложностью, но при желании я мог бы сотворить себе подобие Тадж-Махала... ну или там аркад дворца Аладдина, знакомых мне по тем временам, когда магические способности еще не мешали мне резаться в видеоигры. Или я мог бы выстроить себе особняк. При желании я мог бы даже создать себе кого-то вроде иллюзорного дворецкого.

Я вздохнул. Боб, не сомневаюсь, предложил бы мне в первую очередь целую стайку иллюзорных француженок-горничных на шпильках. Это только в первую, а на что хватит его фантазии по более детальном размышлении, мне страшно даже подумать.

В конечном счете среда, устраивающая лично меня, свелась бы либо к ресторану «Бургер кинг», либо к моей старой квартире. Той, которая сгорела вместе со всей моей жизнью.

Мне почему-то сразу расхотелось мечтать о личном королевстве.

— И прекрати тратить время попусту, — наказал я себе.

Я выкинул из головы все эти мысли и продолжил обход клуба Капюшонов, вынюхивая любой намек на возможные магические заграждения; скорее всего в подобных ситуациях ограничиваются заговорами-сигнализацией, но я вынужден был исходить из того, что призрак-заклинатель способен на такие же разрушительные заклятия, как и живой. Я мог напороться на что угодно — от злобненького часового до магического эквивалента противопехотных мин направленного действия.

Блин, мне ведь приходилось иметь дело с вампирским логовом, подходы к которому прикрывались самыми настоящими «клейморами». Неприятные игрушки. Что ж, значит, мне надо высматривать еще и физические заграждения — на случай если придется вести сюда на дело Мёрфи или ее команду.

— На операцию, — поправил я сам себя. — Звучит круче, если называть это операцией. — Не убирая завесы, напрягая все свои магические чувства, я подбирался все ближе. — Мёрфи бы точно назвала это операцией.

Вход в убежище находился именно там, где сказал Ник, — под пешеходным переходом, за железной дверью, которая когда-то вела в старый склад. Я не обнаружил следов магии непосредственно у перехода, и в этом имелась определенная логика. Если бы я устраивал у собственного убежища магическую сигнализацию, я бы приложил все усилия к тому, чтобы размещать ее в местах, где ее не будет уничтожать каждое утро рассвет.

Для того чтобы заклятия продержались дольше дня или двух, требуется затратить немалые усилия. Как минимум вам придется найти какой-нибудь материальный объект, способный хранить энергию заклятия. В принципе таким объектом может послужить почти любой предмет, и чародеи частенько пользуются для этого тем, что найдется у них в кармане. Возможно, отсюда и пошли истории о заговоренных веретенах, гребнях и зеркалах.

Гораздо чаще магическая энергия заключается в вырезанных или нарисованных символах. Помнится, мне как-то раз пришлось арендовать складскую ячейку на случай, если дела пойдут совсем паршиво. Я наложил на стены, пол и потолок добрую сотню маленьких заклятий, и все они заключались в разноцветных пятнышках краски. Именно краска удерживала энергию, защищая ее от солнца, но готовая выстроить защитное поле при малейшем прикосновении враждебной магии.

Однако защитные заговоры тоже требуют ухода. Их надо регулярно подпитывать энергией, которая в свою очередь тоже должна защищаться от солнца. С простыми убойными заклятиями вроде моих оберегов, действовавших наподобие минных полей, возни меньше. Однако перед входом в убежище я таких не обнаружил, что неудивительно. Мало кто устроит пикник под мостиком пешеходного перехода, но это все-таки Чикаго, и мало ли кто случится здесь на протяжении дня. Обугленные трупы совершенно случайных людей наверняка привлекли бы к себе внимание властей, а может, и Белого Совета. Серое Привидение не производило впечатления идиота. У входа не оказалось ни одной смертоносной западни, на которую мог бы напороться какой-нибудь случайный прохожий или бомж.

Я тоже не стал бы ставить их здесь. Гораздо умнее разместить сигнальные заклятия под землей — достаточно глубоко, чтобы массив земли защитил их от разрушения.

Серое Привидение было умно. Да, футах в пятнадцати или двадцати ниже все обещало сделаться интереснее, гораздо интереснее.

Я завершил последний виток и переместился к двери. Там я осторожно вытянул руку вперед, остановив ладонь в каком-то дюйме от металлической поверхности. Что-то такое едва заметное там ощущалось — словно притяжение старого, совсем уже слабого магнита. Я нахмурился и сосредоточил на этом все свои чувства. Такого магического построения я еще не встречал.

Оно действовало на подсознание, посылая какие-то приглашающие сигналы, — я бы ни за что не заметил их, не ищи я специально чего-то в этом духе. Сигналы почти терялись в фоновых энергетических потоках города и его обитателей. Я вытянул руку чуть сильнее и коснулся потока энергии, ровно струившегося наружу. Кожу чуть защипало, и от этого ощущения я невольно поежился.

Играть с незнакомой магией неразумно. И потом у меня имелись и другие дела. Я опустил руку и шагнул в направлении источника едва слышной музыки, которая в какой-то момент начала играть у меня в голове. Тянуть время, оставаясь на поверхности, все равно не имело больше смысла. А еще — этой песни я раньше не слышал, а подпевать почему-то мог. Я начал мурлыкать ее себе вполголоса и...

...и застыл, едва не врезавшись носом в стальную дверь.

Меня разом прошиб холодный пот.

Блин-тарарам! Возможно, эта магия и не отличалась особой силой, зато изощренности в ней хватало с лихвой. Всего через несколько секунд после того, как я ее коснулся, я едва не ввалился в дверь, слепо и бездумно — прямо навстречу тому, что приготовили здесь для непрошеных гостей.

Не знаю, что именно меня там ожидало, но уверен, что не корзинка с подарками и бутылью вина.

Я отступил на шаг от двери и действующего наподобие призывных песен сирен заклятия. Еще чуть-чуть, и я вполне мог бы номинироваться на премию Дарвина. Меня могло разнести на части, как это делали обереги у моей квартиры... впрочем, скальпель вскрывает артерии ничуть не менее эффективно, чем меч. А в отдельных случаях даже эффективнее. Я поежился, зябко охватив себя руками.

Это заклятие явно складывал не новичок и не заклинатель-самоучка, экспериментирующий с магией, которую он откопал в каком-нибудь букинистическом магазинчике. Такое не под силу никому, кроме настоящего профессионала, обладающего многовековым опытом.

Возможно, более искушенного в магических делах, чем я сам.

Поймите меня правильно: я мастак своего дела. Когда речь идет о поединке заклятий, мои окажутся едва ли не самыми быстрыми и разрушительными — самыми разрушительными на планете. Я вроде Великана Андре сверхъестественного мира. Силищи у меня хватает.

Вот только Андре хорошо иметь в союзниках, когда вам противостоит кучка забияк из таверны. Однако в ситуации посложнее он ничего бы не смог поделать с профессионалами, которые, уступая ему в физическом отношении, умели бы использовать свою силу на порядок эффективнее. Отличным примером бойца такого рода можно считать Мёрфи. Ростом от горшка два вершка, она не раз и не два швыряла у меня на глазах здоровенных, весом в три сотни фунтов мужиков с такой легкостью, словно это неразумные щенята.

Если это заклятие — дело рук самого Серого Привидения, мне крепко повезло, что я остался жив после нашей первой встречи. Умнее всего было бы схитрить. Если дело дойдет до честного поединка, боюсь, противник окажется мне не по зубам.

Я ощутил загривком холодное прикосновение потусторонних энергий и, оглянувшись, увидел приближавшихся духов. Они стекались к двери со всех сторон — неспешно, но неумолимо, стройными рядами. Теперь до меня дошло назначение призывного заклятия. Его складывали вовсе не для обороны, хотя и такая функция его не исключалась. В первую очередь оно служило маяком, гонгом на обед, созывавшим надвигавшуюся толпу.

Не задерживаясь, не ускоряя и не замедляя движения, духи скользили вперед и, оказавшись у самой двери, по два, по три просачивались сквозь сталь внутрь.

Я лихорадочно размышлял, прикусив губу. Серое Привидение не убивало духов. Оно их каким-то образом использовало. По крайней мере в данный конкретный момент дверь не охранялась. Ну не могла она охраняться, или же Серое Привидение убивало бы свое собственное воинство, впустую расходуя время и энергию.

Что ж, вполне возможно, я мог бы этим воспользоваться. Входившие духи почти наверняка направляются по огороженному проходу в какой-нибудь загон. Путь их передвижения по подземелью скорее всего свободен от рассчитанных на потустороннее вторжение ловушек. Я вполне мог нырнуть внутрь, поискать уязвимые места в обороне, а потом наскоро пробежаться по штаб-квартире Серого Привидения в поисках Морти.

Прошло почти полчаса, прежде чем тянувшаяся мимо меня процессия подошла к концу, и все это время поток духов не прерывался ни на мгновение. Я пытался считать их, дошел до четырехсот пятидесяти и бросил это занятие. Это была не толпа духов — скорее я назвал бы это чертовой ордой. Приди одному из духов в голову слопать меня, и потребовалось бы истинное чудо, чтобы поделить меня на количество частей, достаточное на всю его застольную компанию.

Похоже, моя завеса более или менее защищала меня от их внимания; впрочем, с таким же успехом это могло происходить за счет действия призывного заклятия. Опыт нашептывал мне, что стоит заклятию смолкнуть, и все они запросто обернутся на меня, а потом все будет напоминать свалку борзых, разом навалившихся на зайца. Только самый отъявленный глупец мог разгуливать по незнакомым подземельям Рядом с подобной угрозой.

— И я, Гарри Дрезден, — вздохнул я, — и есть тот глупец.

Я подождал, пока последний дух нырнет сквозь дверь, потом сосчитал до двадцати. Во рту пересохло. Страх клубился у меня в животе и сползал к ватным коленкам. Пальцы слегка дрожали.

Я напомнил себе, что все эти духи — всего лишь сгустки воспоминаний, не способные причинить мне существенного вреда.

А потом стиснул зубы и последовал за ними.