Я бежал и бежал — долго бежал. В школьную сборную по кроссу я не входил, зато довольно часто устраивал пробежки с Элейн — и просто так, и чтобы побыть немного подальше от Джастина. Он был проницательным типом, поэтому мы маскировали свои развлечения на природе под занятия спортом. Все это время нам казалось, будто он ни о чем не догадывается.

Повзрослев, я понял, что все наши ухищрения были настолько прозрачными, насколько это вообще возможно. Джастин все прекрасно понимал, теперь-то я в этом не сомневаюсь. Но тогда нам с Элейн казалось, что мы с ней мастера маскировки.

Впрочем, наши упражнения оказались в тот день чертовски кстати. Шаги мои чуть замедлились, зато сделались длиннее, ровнее. Мне было шестнадцать. Прошло не меньше часа, прежде чем я начал выдыхаться.

Когда я наконец остановился, страх немного унялся, осталась только боль. Я оказался в совершенно непривычной ситуации.

Я не знал, что будет дальше. Я не знал, что от меня ожидалось.

Приходилось думать, полагаясь только на себя.

Я свернул с дороги в глубокий кювет и съежился там, пытаясь отдышаться и добиться хоть какой-то работы от комка мокрой бумаги, в который превратились мои мозги.

Все мысли мои вертелись вокруг того, что я мог, должен был догадаться. Со времени смерти моих родителей никто в этом мире и пальцем не пошевелил ради меня. По сравнению с этим доброта Джастина — пусть даже сдобренная необходимостью изучать магию — должна была бы показаться мне подозрительной. Я просто не мог не догадаться.

И Элейн. Она сидела и смотрела, не вмешиваясь, на то, что он собирался сделать. Она даже не пыталась предупредить меня или ему помешать. В жизни я еще не встречал никого, кого любил бы так, как Элейн.

Я мог бы догадаться, что и она слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

Я немного поплакал. Я устал, замерз, и грудь сводило от боли утраты. За какую-то пару минут я лишился дома. Вся моя жизнь рухнула.

Однако я сердито тряхнул головой, вытер глаза и нос рукавом куртки. Мне все еще угрожала опасность. Не время хныкать — время думать.

Машины у меня не было. Денег тоже. Я не имел ни малейшего представления о том, куда мне податься. Блин-тарарам, мне повезло еще, что я не оставил дома свое новенькое водительское удостоверение. Кончался ноябрь, так что рассчитывать на то, что моя школьная кожаная куртка согреет меня ночью, я тоже не мог. В желудке явственно бурчало, так что в список неотложных проблем пришлось занести и голод.

Кров над головой. Пища. И убежище от моего наставника — по крайней мере до тех пор, пока я не придумаю, как его одолеть. Для всего этого требовались деньги. И срочно.

Поэтому, дождавшись, пока стемнеет, я... гм...

Поймите, мне только-только исполнилось шестнадцать.

Дождавшись, пока стемнеет, я вломился в магазинчик при автозаправке.

За отсутствием пристойной маски-балаклавы я повязал на лицо свою пропотевшую футболку. Из другой верхней одежды у меня оставалась только кожаная куртка, которой более чем хватило бы полиции, чтобы меня опознать. Я мало что мог с этим поделать — разве что ободрать с нее все при-бамбасы и надеяться на лучшее. Разобравшись с этим, я достал из мусорного бака бумажный пакет, высыпал его содержимое обратно в бак и сунул в него правую руку.

Покончив с приготовлениями, я покосился на фонари, сиявшие перед «Квик-стопом», и наскоро сложил заклятие, погасившее их все.

Обучаться магии нелегко, однако, освоив даже самые нехитрые заклятия, вы обнаружите, что выводить из строя технику проще простого. В первую очередь это относится к любому устройству, в состав которого входит хоть немного электроники, но, постаравшись немного, можно вызвать сбои и в работе техники попроще. В шестнадцать я и близко не подошел к уровню настоящего чародея — каким я стал только лет через пять или шесть, — но фонарям это не помогло. Два фонаря на стоянке перед магазином мигнули и вырубились.

Вслед за этим я разделался с фонарями у входа и двумя камерами наблюдения. Я изрядно нервничал, поэтому последнее заклятие вывело из строя еще и холодильники с плафонами внутреннего освещения. Теперь магазин освещался только экранами нескольких старомодных игровых автоматов.

А потом стиснул зубы и ворвался в дверь, пригнувшись, чтобы мой рост нельзя было сравнить с размерами дверного проема. Правую руку я выставил вперед так, словно держал в ней пистолет, — а что, почему бы ему и не оказаться под бумажным пакетом? На самом деле в пакете было что-то холодное, жирное и липкое. Майонез, наверное... терпеть не могу майонез.

Я вихрем налетел на кассира — юнца с каштановыми, коротко стриженными с боков и сверху волосами, в футболке с логотипом «Бостона».

— А ну гони выручку! — скомандовал я.

Покрасневшими, слезящимися глазами он уставился на меня. Потом на бумажный пакет.

— Гони выручку, или получишь пулю в лоб! — выкрикнул я.

Это прозвучало бы еще убедительнее, не дрогни у меня голос в самом нужном месте.

— Э... чувак... — пробормотал кассир, и только тут я унюхал запах паленой марихуаны. Парень не производил впечатления напуганного. Скорее просто удивленного. — Чувак, тут это... Видишь, света нет?

Не могу сказать, чтобы мне этого очень хотелось, но и выбора особого у меня тоже не было. Я как мог изобразил, будто прицеливаюсь из своего «пистолета» в бутылки со спиртным у него за спиной, сложил нехитрое заклятие и взвизгнул:

— Бах! Бах!

Мои устные заклинания на протяжении последующих лет сделались значительно изощреннее, что есть, то есть.

Нет, правда. Сам этому удивляюсь.

Заклятие высвобождало самую что ни на есть простую кинетическую энергию — совсем немного, чуть больше, чем У бейсбольного мяча после подачи питчера из школьной команды. Не как у Роберта Редфорда в «Самородке». Для жизни оно было абсолютно безопасно, зато произвело много шума и разбило пару бутылок, осыпав кассира градом стеклянных осколков.

— Срань господня! — вскричал кассир. Я прочитал его имя на бэджике: Стен. — Чувак! — Он втянул голову в плечи и закрыл ее руками. — Не стреляй!

Я наставил на него бумажный пакет.

— Гони все деньги, Стен!

— Ладно, ладно! — выпалил Стен. — О Господи. Не убивай меня!

— Деньги! — рявкнул я.

Он послушно повернулся к кассе и принялся отпирать ящик, путаясь в ключах.

И тут я ощутил за спиной чье-то присутствие. Почти эфемерное. Ну что-то в подобном роде ожидаешь ощутить, стоя в очереди, — безмолвное, неосязаемое давление другого живого существа у тебя за спиной, временно делящего с тобой общий кусочек пространства. С той лишь разницей, что в очереди я не стоял. Я в ужасе крутанулся на месте.

— Бабах! — выкрикнул я еще раз.

От нового разряда моей энергии со звоном вылетела дверь холодильника-витрины с мороженым.

— О Господи! — взмолился Стен. — Пожалуйста, не надо меня убивать!

За моей спиной никого не оказалось. Я сделал попытку смотреть во все стороны одновременно, и это мне более или менее даже удалось.

В магазине не было никого, кроме нас...

И все же чье-то присутствие никуда не делось — я ощущал его загривком сильнее и отчетливее, чем минутой раньше.

Какого черта?

— Беги! — произнес сочный баритон.

Я повернулся и наставил бумажный пакет на игровой автомат.

— Беги! — повторил голос из видеострелялки. — Я жив! Я... я... Страшила!

— Ни с места! — скомандовал я Стену. — Просто положи деньги в пакет.

— Деньги... в пакет... — выдохнул Стен, едва не плача. — Мне ведь надо делать все, как ты сказал, так? В инструкции для кассиров так и написано. Чтоб я отдал тебе деньги. Без базара, так?

— Так, — подтвердил я, беспокойно шаря взглядом по помещению. — Не та сумма, чтобы за нее помирать. Так ведь, Стен?

— Я все понял, понял, — бормотал Стен. — Мне всего пять баксов в час платят. — Ему удалось наконец открыть кассу, и он принялся запихивать бумажки в пластиковый пакет. — Все путем, чувак... Сейчас, секундочку...

— Беги! — произнес игровой автомат. — Беги!

И снова нематериальное давление на мой загривок усилилось. Я медленно повернулся на месте, но там ничего не оказалось. По крайней мере ничего такого, что я мог бы увидеть.

Но что, если там что-то все-таки было? Что-то такое, чего не увидеть глазами? Я никогда не видел существ, призванных из Небывальщины, но Джастин часто рассказывал о таком, и я сомневался, чтобы он сочинял. Из подобной твари вышел бы идеальный охотник — в самый раз для того, чтобы натравить его на вздорного ученика, не желающего по-хорошему надевать смирительную рубашку.

Я сделал два медленных шага к игровому автомату, глядя на его экран. Я не обращал внимания ни на звездолет, ни на астероиды, ни на огромный, парящий над горизонтом череп. Я не обращал внимания на полосы помех, начинавших перечеркивать экран по мере моего приближения — даже моего слабенького магического поля хватало, чтобы компьютерная начинка реагировала на мое присутствие. Нет. Я смотрел только на стеклянный экран и на то, что в нем отражалось.

Я видел отражение своего долговязого силуэта. Я видел отражение магазина — стеллажей и проходов между ними. Я видел отражение стеклянной входной двери.

И Твари, стоявшей перед ней.

Тварь была огромна. Я хочу сказать, размерами она была больше, чем дверь, сквозь которую она неизвестным мне образом прошла. Очертаниями она более или менее напоминала человека, только неправильных пропорций. Плечи слишком широкие, руки слишком длинные, ноги слишком толстые и скрюченные. Все тело ее заросло шерстью, а может, каким-то мхом. Или и тем, и другим. И глаза — пустые, бездонные, в глубине которых тускло светилось какое-то фиолетовое сияние.

Я почувствовал, как начали дрожать мои руки. Что там дрожать — трястись. Точнее говоря, дергаться, как в конвульсиях. Бумажный пакет ритмично похрустывал. У меня за спиной стояло существо из потустороннего мира. Я ощущал его — всего в семи или восьми футах от меня, реальностью не уступавшее Стену. Ощущал всеми чувствами, кроме зрения. Мне потребовалось сделать над собой нешуточное усилие, чтобы повернуть голову и бросить взгляд через плечо.

Ничего. Стен продолжал совать в пакет купюры. Никого другого в магазине не было. Дверь не открывалась с того момента, как я вошел. Над ней висел колокольчик — он бы зазвенел, если бы она открывалась. Я снова посмотрел на отражение.

Тварь стояла на пару футов ближе.

И улыбалась.

Форма ее головы распознавалась плохо из-за покрывавшей ее чешуи или сбившихся в бесформенные дреды волос. Но ниже глаз я ясно видел рот, слишком широкий для настоящего, полный неправдоподобно острых зубов — в нашем мире таких не бывает. Такую улыбку можно было бы отыскать только в обдолбанных, укуренных кошмарах Льюиса Кэрролла.

Мои ноги угрожали превратиться в кисель. Я не мог совладать с дыханием. Я не мог пошевелиться.

Страх пробегал по спине ледяными спазмами и стекал холодным потом. Я ощущал исходившую от Твари враждебность — не бездумную злобу обиженного мной одноклассника, не холодную, расчетливую ярость Джастина. Нет, эта злоба была совсем другой: шире и бездоннее океана. Ядовитая ненависть, древняя и порочная настолько, что, казалось, способна убивать сама по себе. Казалось, эта злоба клубится вокруг чудовищной головы зловонным, отравленным облаком.

Тварь хотела меня уничтожить. Причинить мне боль. И при этом наслаждаться процессом. И что бы я ни сказал, что бы я ни сделал, я не в силах был изменить этого. Я представлял собой объект, подлежащий ликвидации, причем по возможности более замысловатым способом. Без жалости. И без страха. И еще: эта тварь была древней, невообразимо древней. И терпеливой. Каким-то образом я понимал, что если разочарую ее, терпение ее лопнет и то, что им сдерживалось, разъест меня быстрее самой крепкой кислоты. Я ощущал себя испачканным — одним присутствием этой Твари, оставившим на мне пятно, которое невозможно стереть или смыть.

А потом оно оказалось прямо у меня за спиной, так близко, что могло бы до меня дотронуться, возвышаясь надо мной исполинской, наводящей ужас громадой.

Оно наклонилось. Из-за частокола острых, как у акулы, зубов высунулся раздвоенный язык.

— То, что ты сейчас ощутил, — прошептала Тварь негромко, спокойно, с безукоризненным произношением, — настолько близко от тебя, насколько разум твой может осознать значение моего имени. Как дела?

Я пытался сказать что-нибудь. И не смог. Слова отказывались срываться с моих губ. Я даже не мог набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы выдавить из себя хоть звук.

Черт подери. Черт подери. Я ведь не какой-нибудь перепуганный пацан. Не просто беспомощный сирота, которого собирался покарать кто-то на несколько порядков старше и сильнее. Я касался сил самого Творения. Я сам сделался силой природы. Я видел такое, чего не дано видеть никому. Делал такое, чего не дано делать никому.

И все, что я мог спросить у себя в минуту вроде этой: «А что бы сделал на моем месте Джек Бёртон?»

— С-спасибо, х-хорошо, — выдавил я из себя хриплым, почти неслышным голосом. — Задачка с-сложная, а я спешу. М-может, у вас п-прозвище п-попроще найдется?

Улыбка у Твари сделалась шире.

— Жалкая Закуска, среди имен, даденных мне теми, кого я расчленил, — последнее слово Тварь произнесла с нескрываемым наслаждением, — несколько раз повторялось одно.

— Д-да? И к-какое же?

— Тот, — промурлыкала Тварь, — Кто Идет Следом.