Случалось ли вам отчаянно желать, чтобы под рукой оказался астрономический календарь?

Мне – да. По крайней мере в тот вечер. Я не знал, в котором часу соблаговолит взойти луна, а на поход в библиотеку или в магазин времени не оставалось. Я мог лишь предполагать, что лунный диск появится гдето через час после заката. Облака слишком плотно затянули небо. Село солнце, не село солнце – не разберешься. Сколько в запасе? Двадцать минут? Десять?

Или я уже безнадежно опоздал?

Взбираясь по лестнице, я гадал, как бы остаться с Макфинном наедине после его преображения. Хорошо бы совсем удалить людей из здания. Несмотря на всю свою хваленую премудрость, я и понятия не имел, что способен выкинуть мой подопечный, когда перекинется. Тело несчастной Ким Дилени выглядело достаточно жутко – и это само по себе наводило на невеселые мысли. Рассказывая о ЛупГару, Боб упоминал устойчивость к магии, огромную мощь и невероятную скорость. Нужно чтото эдакое неординарное противопоставить озверевшей скотине...

Оставалось одно – молиться. Молиться, чтобы я успел окружить его кольцом прежде, чем начну исследовать поведение ЛупГару в естественной среде обитания. Я приостановился и заглянул в ведерко, проверяя, на месте ли мелки и камешки – строительный материал для магического рисунка. Сооружая Круг, не обязательно выпендриваться по полной программе – серебряные слитки, золотые самородки и другие подобные «излишества» хороши, спору нет, но «неблагородные» булыжники тоже подойдут. Главное, чтобы вы знали, чем и когда пользоваться. Кудесник высшего класса довольствуется малым – были бы мелки, столовая соль да деревянная ложка.

Мысли скакали испуганными бурундучками. Паника росла вместе с безумным страхом опоздать. Ох, некстати... Сейчас мне позарез нужна ясная голова. Ведь за меня никто не станет принимать решения, сосредоточивать внимание, силы, помыслы... Я наддал что есть мочи и вскоре был на пятом. До кабинета Мерфи десять футов, предвариловка чуть дальше и за угол. Не сбавляя скорости, я понесся прямиком туда мимо ОСР. Изза двери в кабинет слышался требовательный голос Кэррин:

– Что значит не можете его найти?

– Не можем и всё. Парни клянутся, что глаз не сводят с квартиры, – обиженно сопел Кармайкл.

Кэррин заворчала:

– Черт побери! Неужели Дрезден собирается заявиться прямо сюда?...

Я не стал прислушиваться к разговору. Цель у меня иная. Дальше по коридору – вот о чем надо думать, и еще о том, чтобы не навернуться. Как зачуханная дворняга о трех лапах, я ковылял и шатался, позвякивая заветным ведерком, и медленно, но верно переходил с крупной рыси на вялый бег трусцой.

За углом все было постарому – сплошные решетки. И решетчатая дверьвертушка тоже на старом месте. Замками ведает дежурный охранник; он отпирает дверь, если вы сваляли дурака и приперлись без ключей. За дверью предбанничек: пара деревянных стульев и застекленная конторка. Стекло пуленепробиваемое, между прочим. В этой «крепости» за столом сидит тюремщик. Под глазами круги, на лице выражение смертной скуки. Из предбанничка непосредственно к камерам ведет цельнометаллическая дверь с крошечным смотровым окошком. Сидящий в «крепости» тюремщик приставлен следить именно за ней.

Склонив голову пониже, я подошел к вертушке и постучал по железным прутьям. Подождал. Ни ответа ни привета. Стучу снова. И тут меня осенило. Действие эликсира может оказаться настолько сильным, что охранник меня вообще не сумеет заметить. Вот будет смеху, если зелье, которое выручило внизу, подведет у последнего рубежа. Я со всей дури заколошматил по решетке рукояткой деревянной «швабры».

Оглох он там, что ли?! Наконец охранник оторвался от журнала и выпучился поверх очков. Цвета закружились, замерцали, появились легкие оттенки, и снова все улеглось в серую муть. Охранник нахмурился, оглянулся на висящий за спиной календарь и нажал кнопку.

Вертушка зажужжала, и я ввалился внутрь. Глаза долу. В руке ведерко.

– Чтото ты рановато на этой неделе, – зевнул тюремщик, снова утыкаясь в журнал.

– В пятницу уезжаю из города. Хочу побыстрее отделаться. – Я старался говорить монотонно и уныло, и к величайшему удивлению, у меня получалось. Обычно, когда ситуация требует лгать и лицедействовать, я неизменно попадаю впросак. Повидимому, эликсир помогает прятать и эмоции. Вот вернусь к себе в каморку и скажу Бобу: «Пусть ты – чертов зануда, но дело свое знаешь туго!» Обязательно скажу...

– Подпиши здесь. – Коп просунул в щель окошка планшет и ручку. Я его совершенно не интересовал. Парня куда больше забавляли журнальные картинки с полуголыми красотками.

Я застыл в нерешительности. Дьявольщина, как же подписыватьсято? На выходе он мне опять планшетку протянет... Зелье средневековой черепушки превосходно, сомнений нет, однако вряд ли эликсир изменит мой почерк. Я взглянул на следующую дверь, потом на часы... Черт побери! Время поджимает! Колебаться некогда. Я подошел к конторке и левой задней нацарапал закорюку на допуске.

– Как вечерок? Все тихо?

Охранник вскинул журнал, чтоб получше всмотреться в разворот.

– Недавно богатея привели. Поначалу вопил, а сейчас примолк чегото. – Едва удостоив взглядом мою «каллиграфию», он повесил планшетку на крючок рядом с чернобелыми мониторами.

Я наклонился немного, вытянул шею и скосил глаза на мерцающие экраны. Ага, понятненько, каждый принимает сигнал от одной из камер наблюдения. По камере на камеру, так сказать. На всех примерно одинаковая картинка – крошечный бокс, два с половиной метра на два с половиной или около того, узкая койка, параша. Со стороны коридора боксы объединяет решетчатая стена, остальные три перегородки бетонные. В правом нижнем углу мониторов присобачено по бумажной полоске, на которой черным маркером накорябано чьенибудь имя... Хансен... Вашингтон... еще имена... еще... Стоп! Макфинн! Экран камеры Макфинна мерцал сильнее других. Помехи жуткие, полосы, зигзаги, картинка размыта. Но главное я усмотрел – его бокс был пуст.

Пуст! Лопни мои глаза! Пуст!

В воздухе парила бетонная пыль. Решетка выломана прямо из стены и валяется тут же. Рядом бесформенная тряпка – джинсовые шорты Макфинна.

– Сукин сын, – бессильно простонал я.

На соседнем мониторе чтото мелькнуло. Это тот бокс, что прилегает к разрушенному. Я присмотрелся. Судя по надписи на полоске, фамилия заключенного – Мэтсон. Вжавшись спиной в стену, на узкой тюремной койке скрючился худющий тип. Белая майка, джинсы, небритая рожа. Рот раззявлен в отчаянном крике. Видно, как содрогается от воплей грудь, но самих криков не слышно. Должно быть, когда Макфинн матерился, охранник отключил динамики, а толстенные стены изолятора и монолитная дверь звуки в предбанник не пропускали. Снова движение... Картинка смазалась... Потом обзор почти полностью закрыла туша – огромная, покрытая шерстью. Тощие руки Мэтсона вскинулись в напрасной попытке защититься от того страшного, что вломилось к нему сквозь металлическую решетку, вломилось с непринужденной легкостью, будто это и не решетка вовсе, а трухлявый штакетничек. На миг все замерло. Вдруг серые стены и бетонный пол усеяли густые черные капли, словно ктото шутки ради взболтал банку кокаколы и повсюду ее разбрызгал. Туша исчезла. На койке вместо худосочного человека осталась дрожащая изломанная кукла, клочья мяса и пропитанные кровью лохмотья. Мэтсон был еще жив. Изломанный, изорванный, он с неистовой мольбой смотрел прямо в объектив, смотрел прямо на меня. Потом дернулся и затих. Навсегда.

Кошмар длился секунды три, может, четыре.

Я завороженно перевел взгляд на другие экраны. Заключенные прилипли к решеткам, перекрикивались, старались понять, что за чертовщина творится в предвариловке. До меня внезапно дошло – люди слышали душераздирающие вопли, но они чисто физически не могли видеть происходящее за стенкой, тем более все сразу. Из камеры как ни высовывайся, сколько ни тянись, ни черта не увидишь. Пока преображенный Макфинн не возникнет прямо перед носом.

Меня захлестнула удушливая волна липкого ужаса. К горлу подкатил горький комок. Чувство полного бессилия перед... этим сводило с ума. Я смотрел в мертвые глаза Мэтсона, на кровавое месиво из кишок, на оголенные кости правой руки и ноги, с которых сорвали теплую человеческую плоть, и думал, что существу, беснующемуся в каменном мешке, вообще неведомы преграды. Оно играючи проходит сквозь железные прутья и убивает без сострадания, без жалости.

"Гарри! – шептал я себе. – Чародей ты хренов! Зачем ты сюда приперся? Что у тебя есть против этого?"

А соседний монитор уже транслировал повтор предыдущей сцены. Теперь тварь убивала чернокожего мужчину, почти старика, и тот, умирая, кричал от невыносимой смертной муки. Увиденное разбудило во мне древний первобытный страх, что живет гдето глубоко внутри, на уровне подсознания, на уровне пещерных инстинктов. Животный страх, не подвластный доводам разума, питающий одну мысль, одно стремление – бежать, драпать, уноситься не оглядываясь, не останавливаясь...

Но я не мог уйти! Небеса свидетели, я должен чтото сделать.

– Смотри. – Я показал трясущимся пальцем на монитор. Голос мой больше походил на жалобный призрачный вздох. Я повторил попытку. Я почти заорал на охранника: – Смотри!

Он поднял глаза. Склонил голову. Нахмурился. Его облик стремительно набирал цвет, но сейчас это уже не имело значения. Ничто не могло сравниться с происходящим там, за железной дверью. Я тыкал пальцем в монитор, срываясь на крик, визгливый, тонкий, противный.

– Смотри на экраны, да смотри же ты!

Я шагнул к мониторам, продолжая верещать от страха.

Я должен был это предвидеть, должен был. Чертов олух! Техника и маги – две вещи несовместные. Особенно когда сердце мага прыгает, не хуже баскетбольного мяча, а внутренности скручиваются в тугой узел от страха. Разумеется, мониторы взбесились. Изображение то пропадало, то появлялось, а то снова – сплошные помехи и ни одной внятной картинки. Охранник мрачно меня оглядел и повернулся к сбрендившим экранам. Повернись он секундой раньше, то увидел бы собственными глазами гибель очередного узника, человека по фамилии Мердок.

– Ох, надоела эта бредятина, – недовольным тоном протянул коп и стянул с носа очки, чтобы протереть стекла. – Вечно они барахлят. Столько деньжищ отвалили за проклятые камеры! Зачем, спрашивается?

Я поспешно отскочил от мониторов.

– Они умирают, – горячо заговорил я. – Надо вытащить людей, иначе все погибнут.

– Ага, рассказывай, – кивнул охранник. – А то я совсем заскучал.

Я ошарашенно вытаращился на него. Тем временем коп водрузил очки на прежнее место и адресовал мне дежурную улыбочку. Цвета поблекли. Фигура полицейского вернулась в чернобелый режим. Действие эликсира продолжалось, и я снова был для охранника всего лишь тупым уборщиком, к которому он давно привык. Парень слышал мои слова, но магия исказила их значение, и он, не задумываясь, пропустил фразу мимо ушей, как если бы речь шла о вещах обыденных и до смерти скучных. Эликсир бил все рекорды.

– Умоляю, взгляните на мониторы. – Я почти плакал от страха и обиды. – Он убивает их!

– Не увиливай, парень. Идика работай, – ответствовал страж. – Я впущу тебя.

С этими словами он нажал кнопку гдето внизу, и монолитная дверь с тихим гудением начала открываться. Стоило ей приоткрыться всего на пару сантиметров, и в предбанник ворвался оглушительный хор – леденящие душу вопли, стоны невыразимых страданий, отчаянные выкрики одуревших от дикого ужаса людей. Стоял высокий, пронзительный визг. Казалось, этот чудовищный звук просто не может, не способна издавать человеческая глотка. К жуткому многоголосью примешивались скрежет металла, страшный хруст, глухие удары, будто от падения... А затем футах в десяти от двери замерло чтото неимоверно большое. Прокатился низкий рев, гулкий, как из бездонной бочки.

Я метнул взгляд в сторону охранника. Тот уже стоял с пушкой наготове и явно вознамерился открыть чертову дверь.

– Неет! – взвизгнул я и бросился наперерез. Я скорее почувствовал, чем увидел, нечто – там, за стеной. Тварь неотвратимо двигалась прямо к выходу, рассекая воздух массивным туловищем. Я изо всех сил навалился на дверь, и вовремя. Тяжеленная створка дрогнула, и в щель просунулась громадная лапища. Странная конечность – и уже не рука, и еще не звериная лапа. Огромные черные когти. На шерсти свежая кровь. Стальной край прижал эту страшную не лапу. Я наваливался и наваливался – ужас придавал сил, а всего в нескольких сантиметрах от меня с лютой ненавистью завывала тварюга. Честно скажу, мороз по коже продирал.

Наше противостояние длилось недолго.

Первый толчок наверняка был пробный, и тем не менее я едва удержался на ногах. Ботинки скользнули по кафелю – я отъехал на целый фут. Жуткая конечность повернулась, сцапала створку (вонзив когти в металл) и давай бешено дергать тудасюда.

– Помоги мне, – заорал я охраннику, тщетно стараясь удержать дверь.

Обалдевший парень хлопал на меня глазами. Внезапно его фигура стала разноцветной. Наконецто проснулся!

– Ты, – выдохнул он. – Ты! О Господи! Что за дела?

– Помоги дверь закрыть, или нам конец, – прохрипел я.

Охранник подскочил ко мне, но в этот миг вся исполинская мощь ЛупГару обрушилась на стальную преграду. Дверь не выдержала. Коп быстренько нырнул за свою конторку и притих, а я пушинкой пролетел мимо и смачно шмякнулся спиной о железные прутья первой двери. Раненое плечо сразу же припомнило былые обиды и выдало мне такой приступ обжигающей боли, что захотелось немедленно скончаться.

В опустевшем дверном проеме передо мной стоял Харли Макфинн. Вернее, то, что было им совсем недавно. Оказывается, волк из ЛупГару, как из птеродактиля квочка. Зверь матерый. В холке поболе пяти футов. Ладно, допустим, волк. Только где это видано, чтобы волки под три центнера весили? Черная косматая шкура в блестящих пятнах густой крови. Драные уши торчком. Морда клыкастая – сухопутная акула, а не волк. Непропорциональные конечности. Длиннее, короче ли нормальных волчьих, сказать не скажу, но лапы у него неправильные, с брачком. В общем, ничего общего с добрыми старыми лесными хищниками. Зрачки пылают серебристым огнем, чужая кровь, стекающая с угольной шерсти, смахивает на вязкий сироп. Слава Богу, эликсирхамелеон действовал даже на ЛупГару, и тот меня в упор не видел. А вот я его и видел, и чувствовал. От оборотня исходила почти физически ощутимая волна сверхъестественного яростного исступления. Вдобавок за ним тянулся шлейф темной Силы, от которой у меня волосы на голове зашевелились, под ложечкой засосало...

ЛупГару степенно прошествовал в предбанничек, мазнул по мне равнодушным взглядом и кинулся на охранника.

Сначала парню везло. Он пытался взгромоздить себя на ноги, оглянулся лишь по чистой случайности и увидел летящее чудовище. Копа чуть кондрашка не хватила. Он забился в конвульсиях перед самым носом ЛупГару и свалился обратно под стол. Оборотень только зубами клацнул. Полез, конечно, за конторку. Лезть пришлось медленно – туша огого, а простенок узкий и на монстров всяческих явно не рассчитан, перегородки выгибаются, скрипят. Охранник проявил похвальную расторопность. Он мигом занял позицию, как на учебном стрельбище, и разрядил обойму в надвигающуюся мерзкую харю. Пальба длилась секунды три. Грохот даже вопли несчастных перекрыл.

А оборотень прет, и выстрелы ему нипочем. Парень закричал: «Нет! Нет! Неееееет!» ЛупГару поднялся на задние лапы и подмял его. В ход пошли клыки, когти... Несчастный пытался увернуться, вот только бежать было некуда. Челюсти оборотня сомкнулись на пояснице жертвы. Брызнула кровь. Парень завизжал и уцепился за приборную панель. ЛупГару неистово крутанул башкой, оторвал его от панели и повалил.

Я не видел смерть охранника. Я видел сгорбленные плечи бесноватого зверя. Я слышал глухое ворчание и видел кровь. Она хлестала на потолок, на стены. Когда покореженная рама и стекло «крепости» потемнели от крови, я понял, что все кончено, и почувствовал почти облегчение.

Но было чтото еще помимо страшного рычания, помимо несмолкающих криков о спасении, помимо боли, которая каленым железом выжигала мое тело... Новый шум. Это сирена захлебывалась от служебного усердия. Ах, ну да, охранник цеплялся за свой пульт и, должно быть, задел кнопку – включился сигнал тревоги. Копы уже мчались по коридору, и впереди всех, разумеется, неслась Мерфи.

ЛупГару продолжал терзать тело бедного парня. Оставалось лишь надеяться, что человек давно мертв. Самое лучшее, что мог сделать сейчас я, – это рвануть во все лопатки в предвариловку, забаррикадироваться там, создать защитный барьер, чтобы скотина не пробилась сквозь стены или дверь, и попытаться дожить до рассвета вместе с уцелевшими заключенными, предоставив в распоряжение оборотня остальную часть здания. Так поступил бы любой маломальски здравомыслящий индивидуум. Главное, самому спастись, верно?

Похоже, мне на роду написано принимать безрассудные решения.

Я повернулся к посоху, который валялся в противоположном углу, вытянул вперед руку и зашипел:

– Vento servitas...

Одним ударом двух зайцев... Внезапный порыв сотворенного ветра швырнул мне посох и захлопнул дверь в предвариловку. Я поймал посох протянутой рукой, развернулся к первой двери, что отделяла нас от основного коридора, и вогнал древко между стальными прутьями. Я склонился к решетке, пытаясь раздвинуть ее. Если бы речь шла о простом дереве и обычном мускульном усилии, то я бы только напрасно сломал древнюю трухлятину. Однако чародейский посох служит владельцу верой и правдой – помогает толково применять Дар и ловчее с ним обращаться. И я приналег на стальную решетку, скрестив силы, мускульную и магическую, взаимно умножая и ту, и другую.

– Forzare, — шипел я. – Forzare...

Металл поддался. Прутья вытягивались, гнулись...

А позади меня ЛупГару начал истерично метаться в тесной «крепости». Я услышал, как он разнес пуленепробиваемое стеклышко, оглянулся через плечо и с ужасом понял, что действие эликсира порядком ослабело. Окружающий мир вновь стал разноцветным – вернулись полутона, оттенки и нюансы. Правда, рассматривать эту красоту пришлось на примере живописной образины бесноватого зверя. Вопервых, морда... Угольночерная шерсть порыжела от засохшей крови, а коегде густо заляпана яркоалым. Вовторых, клыки... Желтоваты, не без того, но все больше малиновые. Зрачки из серебристых стали изумрудными, и глазки посматривали настолько недружелюбно, что мой инстинкт самосохранения взвыл не хуже полицейской сигнализации. Все! Эликсир сдох. Оборотень меня видел, а это верная смерть.

– Forzare! — благим матом заорал я, выкладываясь до последнего.

Прутья согнулись и разошлись. Получилась не слишком импозантная дыра – фут в ширину и два в высоту.

В это время конторка опрокинулась под напором оборотня. Меня обдало колючим крошевом из стальных и стеклянных осколков. Я метнулся в дыру, напрочь позабыв о раненом плече и думая лишь о том, что в спину дышит смертоносная тварь. Ведь он же совсем рядом! Рядом! Ряядом!

Надо признать, я ввинтился в лаз с большой ловкостью. Сам удивляюсь, откуда прыть взялась. В мозгах царила паника. Левая нога зацепилась; я дернул посильнее, и она враз онемела. В общем, вместо того чтобы выскочить, я вывалился, да еще и подбородком треснулся. Черт, язык прикусил... Во рту стало солоно.

Я оглянулся. В дыре торчала широченная башка ЛупГару с моим левым ботинком в пасти. Приятный момент – башкато застряла. Оборотень рвался, тряс решетку, однако окровавленные лапы скользили по кафелю и разъезжались в стороны. Силища силищей, а прутья раздвинуть нечем. Правда, решетку можно разорвать... Я скрючился в отчаянии на полу и заскулил. Сигнализация надрывалась, топот близился, уже слышались выкрики полицейских.

Я поворочал онемевшей ногой. Воображение активно рисовало ампутированные конечности, и я содрогнулся, представив на минутку, что ниже щиколотки больше ничего нету, что вместе с ботинком зубастый гад и ступню отхватил. И тут я заметил мелькание ног в конце коридора. Проклятие! Я живо глянул на свои подпорки, удостоверился, что хотя носок и пропитан насквозь кровью, тем не менее ступня на месте, коекак поднялся и рванул к посоху. ЛупГару обиженно взревел и начал кидаться на прутья. Должно быть, кровавая слизь уже сошла с его лап, и теперь оборотень тверже держался на кафеле. Он разогнался, пробил решетку и рванул за мной.

Я схватил посох, крутнулся лицом к монстру и выставил перед собой вооруженную руку.

– Tornarius! — гаркнул я, вскинув посох...

И тут оборотень прыгнул.

Выкрикивая заклятие, я преследовал однуединственную цель – противопоставить зверюге его мощь и его собственный вес, инерцию движения. Однако я малость недооценил летящую «торпеду». Недооценил и вероятность перегрузки своих сил при столкновении с громадиной. В итоге мы поделили разницу пополам. Обоим досталось на орехи. Оборотень врезался в сгустившийся воздух, который принял энергию и отразил ее обратно, – врезался и свалился на пол. Я схлопотал аналогичную оплеуху, а если учесть, что вешу я раз в пять меньше чертова мастодонта... Видели летающий попкорн? Вот и я летел, как пущенная стрелка, через коридор вплоть до поворота – эдакая бандероль в отдел специальных расследований. Рухнул, покатился, впечатался в стену и замер, ни жив ни мертв. Болело все, что вообще может у человека болеть. Посох по дороге кудато делся, зато кафельная плитка приятно холодила щеку.

ЛупГару очухался быстрее, чем хотелось, и попер на меня. Если бы не боль, туманившая рассудок, пожалуй, я смог бы по достоинству оценить могучую стать, сверхъестественную грацию этого идеального охотника и по совместительству беспощадного убийцы. Сейчас он охотился на меня, и ничего удивительного, что я проигрываю битву за битвой. Силы были не равны, даже слишком.

Я вздохнул – может быть, последний раз в своей жизни – и воззрился на прущую махину.

Неожиданно откудато сбоку возникла Мерфи. Она уколола меня рапирой мрачнейшего взгляда, встала между мной и оборотнем и подняла совершенно бесполезную пушку.

– Мерфи... – простонал я.