Я попытался собрать часть крови из отражающих символов и использовать ее в колдовстве отслеживания, чтобы найти ее владельца, но ничего не вышло. Или кровь уже совсем высохла, чтобы ее использовать, или человек, который ее пожертвовал, был мертв. Меня не оставляло плохое предчувствие, что в провале виноват не зимний воздух.

Впрочем, это типично. Ничто никогда не бывает просто, когда дело касается Марконе.

Джентльмен Джонни Марконе был бароном грабителей чикагских улиц и бесспорным лордом преступного мира. Несмотря на то, что он долго был под юридической осадой, его крепости, выстроенные из документов и защищаемые легионами адвокатов, никогда не завоевывались, и его влияние росло устойчиво и неуклонно. Власти, возможно, попытались бы жестче прижать его, но бесспорная истина состояла в том, что стиль, который Марконе практиковал, управляя своими подданными, был лучшей альтернативой, чем любой другой. Он выдавал преступников властям, тем самым резко сокращая насилие против гражданских лиц и регулируя правопорядок. Его бизнес не становился от этого менее уродливым, но зато это позволяло сохранить внешнюю благопристойность. Но, что было гораздо хуже, так это заинтересованность городских властей. Конечно, власти об этом и не подозревали.

Теперь же Марконе начал расширять свое влияние и на сверхъестественный мир, позиционируя себя перед его сообществами, как свободного владетельного лорда. Это сделало его в глазах властителей другой реальности своего рода маленьким нейтральным государством, то есть незаинтересованной силой. И я не сомневался, что он использует новые возможности на полную катушку.

Причем, все это стало возможным благодаря Гарри Дрездену. И самым раздражающим фактом во всей этой истории было то, что это действительно являлось наименьшим злом из имеющихся на тот момент вариантов.

Я поднял глаза от круга, который нарисовал мелом на бетоне ниже защищенного выступа в переулке и покачал головой.

— Жаль. Ничего не получается. Возможно, кровь уже совсем высохла. Или ее владелец мертв.

Мёрфи кивнула.

— Тогда надо проследить за моргами.

Я сильным ударом руки сломал круг и поднялся с коленей.

— Я могу спросить у тебя кое-что? — поинтересовалась Мёрфи.

— Конечно.

— Почему ты никогда не используешь пентаграммы? Насколько я знаю, ты всегда создаешь круги.

Я пожал плечами.

— Общественное мнение, главным образом. Только попробуй использовать пятиконечную звезду в этой стране, и люди начнут кричать о Сатане. Все, включая сатанистов. У меня и без того достаточно проблем. Если мне нужна пентаграмма, я обычно просто воображаю ее.

— Ты можешь так делать?

— Волшебство, по большей части, у нас в голове. Построй изображение в уме и держи его там. Теоретически можно сделать все без всякого мела, символов или чего-нибудь еще.

— Тогда почему так не делают?

— Потому что бессмысленно тратить больше сил для получения идентичных результатов. — Я искоса посмотрел на все еще падающий снег. — Ты полицейский. А мне нужен пончик.

Мы как раз выходили из переулка. Она фыркнула.

— Стереотипно мыслишь, Дрезден.

— Полицейские много времени проводят в автомобилях и не всегда могут планировать свое время, Мёрф. Иногда они не могут оставить место преступления, чтобы смотаться перекусить. Таким образом, им нужна пища, которая может лежать в автомобиле в течение многих часов и при этом не испортиться. Например, пончики.

— Есть еще гранола-бары.

— А Роулинз тоже мазохист?

Мёрфи толкнула меня плечом, заставляя пошатнуться, и я усмехнулся. Мы вышли на почти пустую улицу. Пожарные уже сворачивали свою работу, когда я приехал, и теперь они отбыли. Как только потух огонь, шоу было закончено, и зеваки тоже разошлись. В поле зрения оказались только несколько полицейских, большинство же сидело в машинах.

— Так что случилось с твоим лицом? — спросила Мёрфи.

Я рассказал ей.

Она скрыла улыбку.

— «Три Грубых Козла»?

— Эй! Они на самом деле жесткие, понимаешь? Они убивают троллей.

— Я видела, что ты тоже однажды это сделал. Было очень трудно?

Я усмехнулся.

— У меня была маленькая помощь.

Мёрфи вернула мне усмешку.

— Еще одна мелкая острота, и я арестую твое колено.

— Мёрфи, — упрекнул я, — низменное насилие тебя не возвышает. Каждый ведь что-нибудь да говорит.

— Продолжай, умник. Я всегда смогу возвыситься, когда ты грохнешься на землю без сознания.

— Ты права. Это удар ниже пояса. Я попробую быть выше этого.

Она показала мне сжатый кулак.

— Бам, Дрезден. И ты на Луне.

Мы дошли до автомобиля Мёрфи. Роулинз сидел на пассажирском месте, симулируя храп.

— Итак, Лето устроило на тебя набег, — сказала Мёрфи. — Ты думаешь, что нападение на здание, принадлежащее Марконе, связано с этим?

— Я давно утратил веру в совпадения, — ответил я.

— Садись, — сказала она. — Я отвезу тебя домой.

Я покачал головой.

— Есть еще кое-что, что я мог бы здесь сделать, но для этого я должен быть один. И мне нужен пончик.

Мёрфи выгнула тонкую темно-золотую бровь.

— Ooooooo-кей.

— Вытащи свой ум из сточной канавы и дай мне этот чертов пончик.

Мёрфи покачала головой, села в автомобиль и бросила мне пакет с пончиками Дункин, который стоял на приборной панели возле Роулинза.

— Эй! — запротестовал Роулинз, не открывая глаз.

— Это на доброе дело, — сказал я ему, благодарно кивая Мёрфи. — Я позвоню, когда кое-что узнаю.

Она, нахмурившись, смотрела на мой нос.

— Ты уверен, что хочешь остаться один?

Я подмигнул ей своим почерневшим глазом.

— Некоторые вещи чародей должен делать самостоятельно, — ответил я.

Роулинз подавился смешком.

Никто меня не уважает.

Они уехали и оставили меня в безмолвии предрассветных часов среди тихо падающего снега. Здесь все еще оставалось несколько пожарных команд и одиночных полицейских. Последние блокировали улицы, хотя работа пожарных была уже закончена. Здания практически не было, а то, что от него осталось, покрылось слоем льда. Однако мне казалось, что там, в стенах, что-то прячется и ждет момента, чтобы высунуться. Я услышал, как один из полицейских сказал другому, что дорожная команда, которая должна была убрать щебень с улицы, помогает городским снегоуборочным машинам и будет здесь, как только освободится.

Я прошел дальше, нашел не перекрытый переулок и свернул в него со своим пончиком. Я чуток поспорил с собой, какой метод лучше выбрать. Мои отношения с этим специфическим источником изменились за эти годы. Разум говорил, что придерживаться проверенной годами процедуры было бы лучше всего. А инстинкты утверждали, что разум меня не раз разочаровывал и никогда не думал о долгосрочных перспективах.

За эти годы я и мои инстинкты очень сроднились.

Итак, вместо того, чтобы озадачиться простой приманкой-ловушкой, я нарисовал круг вокруг своих ног, вытянул правую руку с пончиком-подношением и пробормотал Имя.

Имя — это тоже средство, имеющее силу. Если ты знаешь Имя какого-то существа, у тебя автоматически появляется канал, через который ты можешь его коснуться, для тебя он всегда будет дома. Но иногда это может оказаться плохой идеей. Называя Имя большого злого духа, можно дотронуться до него, все верно, но и он в свою очередь может тронуть тебя, а большие парни имеют склонность делать это намного сильнее, чем любой смертный. Так что неплохо сначала как следует подумать, а стоит ли это делать?

Однако Небывальщина большое место, и, как говорится, в этом море много рыбы. Есть буквально бессчетное количество существ гораздо меньшего метафизического значения. И не так трудно, взывая к его Имени, заставить одного из них сотрудничать с вами за приемлемую цену.

(У людей тоже есть Имена. В некотором смысле. Но еще у смертных есть противная привычка постоянной переоценки личности, ценностей, верований. Все это делает использование Имени смертного весьма ненадежным методом).

Я знаю несколько Имен. Я позвал его негромко и так мягко, как только мог, чтобы быть вежливым.

Много времени у меня это не заняло, может, всего дюжину повторений до того, как появился владелец Имени. Глобус размером с баскетбольный мяч синего цвета вынырнул из снегопада где-то наверху и понесся в переулок, прямо к моему лицу.

Я стоял спокойно, когда он появился. Даже имея дело с относительно небольшим созданием, никогда не позволяйте ему увидеть, что вы вздрагиваете.

Глобус мгновенно остановился на расстоянии фута от пончика, и я смог рассмотреть светящуюся крошечную человекоподобную фигурку внутри шара. Крошечную, но не настолько, как в последний раз, когда я видел его. Черт возьми, да он, кажется, стал в два раза выше с тех пор.

— Тук-Тук, — сказал я, кивая эльфу.

Тук-Тук, довольный проявленным мною вниманием, рявкнул:

— Милорд!

Эльф выглядел как стройный атлетически сложенный юноша, одетый в броню, сделанную из всякого ненужного хлама. Пряди его прекрасных волос цвета лаванды дрейфовали вокруг ободка шлема, сделанного из крышечки трехлитровой бутылки Кока-Колы. Еще на нем был нагрудник из чего-то, похожего на тщательно обработанную бутылочку Пепто-Бисмола, а также канцелярский нож-резак в футляре из оранжевой пластмассы на ремне из круглой резинки через плечо. Грубая надпись на футляре, написанная, кажется, черным лаком для ногтей, гласила: «Пицца или смерть!». Длинный гвоздь с рукоятью, тщательно обмотанной изоляционной лентой, был вложен в ножны из шестиугольного пластмассового корпуса шариковой ручки. Ботинки он, должно быть, снял с куклы Кена.

— Ты вырос, — сказал я смущенно.

— Да, милорд, — рявкнул Тук-Тук.

Я выгнул бровь.

— Это тот нож, который я тебе дал?

— Да, милорд! — взвыл он. — Это тот нож! Он много кому нравится, но он только мой! — Тук-Тук говорил резко и отрывисто, и я понял, что он подражал сержанту-инструктору по строевой подготовке из «Цельнометаллической Оболочки». Я задушил внезапное желание улыбнуться до того, как оно проявилось у меня на лице. Было видно, что он относится к этому серьезно, и я не хотел задеть его крошечные чувства.

Что ж, черт возьми. Я мог и подыграть.

— Вольно, солдат.

— Милорд! — ответил он. Затем отсалютовал, вскинув руку ко лбу, и сделал быстрый круг вокруг пончика, пристально на него уставившись.

— Это, — объявил он голосом намного более звучным, чем его обычный, — пончик. Это мой пончик, Гарри?

— Возможно, — сказал я. — Я предлагаю его, как оплату.

Тук безразлично пожал плечами, но стрекозиные крылья эльфа гудели в волнении.

— За что?

— За информацию, — ответил я и кивнул в сторону разрушенного здания. — Здесь несколько часов назад много и серьезно колдовали. И вокруг этого здания, и внутри него. Мне нужно знать все, что знает об этом Маленький Народ. — Небольшая лесть никому еще не повредила. — А когда я нуждаюсь в информации от Маленького Народа, лучше тебя никого нет, Тук.

Его пепто-бронированная грудь раздулась от гордости.

— Многие из моего народа признательны тебе за то, что ты освободил их от бледных охотников, Гарри. Некоторые из них присоединились к охране Ца-Лорда.

«Пицца-Лорд» это был титул, которым Маленький Народ наградил меня в значительной степени потому, что я предоставлял им еженедельную взятку в виде пиццы. Практически никто из круга моих знакомых не знает этого, но Маленький Народ есть повсюду, и они видят намного больше, чем кто-либо может подумать. Моя политика моццарелла — управляемой доброжелательности обеспечила мне привязанность большого количества местных жителей. А когда я потребовал, чтобы эльфы, которых захватили вампиры, были освобождены, я поднялся еще выше в их коллективной оценке.

Но даже при всем этом «Охрана Ца-Лорда» была для меня чем-то новеньким.

— А у меня есть охрана? — спросил я.

Тук-Тук выпятил грудь.

— Конечно! А как Вы думаете, кто препятствует Страшному Зверю Мистеру убивать домовых, когда они приходят, чтобы прибрать вашу квартиру? Мы препятствуем! Кто уничтожает мышей, крыс и уродливых больших пауков, которые могли бы заползти в вашу кровать и откусить вам пальцы на ногах? Мы уничтожаем! Не бойтесь, Ца-Лорд! Ни самые грязные из крыс, ни самые умные из насекомых не нарушат покоя в вашем доме, пока мы дышим!

Я и не знал, что в дополнение к услугам по уборке, я приобрел, к тому же, истребителей. Удобно, черт возьми, тем не менее. В моей лаборатории были вещи, которые легко могли бы испортить грызуны.

— Круто! — сказал я ему. — Так ты хочешь пончик или нет?

Тук-Тук не ответил. Он только взвился вверх, как безудержный бумажный фонарь, причем настолько быстро, что падающий снег завихрился, обозначая его траекторию.

Вообще, фэйри имеют обыкновение стремительно добиваться цели, когда хотят, во всяком случае. И вот сейчас у меня хватило времени только на то, чтобы промурлыкать «Загадай желание на звезду», а Тук-Тук уже вернулся. Свечение вокруг него изменило цвет, вспыхивая возбужденно-алым.

— Бегите! — прокричал он, несясь вниз в переулок. — Бегите, милорд!

Я моргнул. Из всех новостей, которые я предполагал получить от маленького фэйри по его возвращении, этого в моем списке не было.

— Бегите! — пронзительно кричал он, испуганно описывая круги над моей головой.

До меня все еще не доходило.

— Так что насчет пончика? — спросил я, как идиот.

Тук-Тук метнулся ко мне, его плечи оказались напротив моего лба, и толкнул изо всех сил. Он был сильнее, чем выглядел. Мне пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие.

— Забудьте про пончик! — крикнул он. — Бегите, милорд!

Забудьте про пончик?

Это сдвинуло меня с места быстрее, чем что-либо еще. Тук-Тук был не из тех ребят, которые легко впадают в панику. Наоборот, маленький фэйри, казалось, вообще не знал, что такое опасность. Раньше он и внимания не обратил бы на какую-то угрозу, когда ему предлагали человеческую пищу.

В тишине снежного вечера я услышал звук, приближающийся из дальнего конца переулка. Шаги. Тихие и медленные.

Дрожащий негромкий голосок в моей голове посоветовал мне послушаться Тука. Я ощутил, как мое сердце зачастило, развернулся и рванул в направлении, которое он указал.

Вылетев из переулка, я повернул налево, пробираясь через глубокий снег. В двух-трех кварталах отсюда было отделение полиции. Там светло и есть люди, и это, по всей вероятности, отпугнет неизвестную опасность. Тук-Тук летел около меня над самым плечом, свистя в маленький пластмассовый спортивный свисток в частом ритме. Через падающий снег я смутно видел полудюжину светящихся сфер разных цветов, меньших, чем Тук. Они появлялись из ночи и сопровождали нас.

Я пробежал один квартал, потом второй. И все сильнее и сильнее чувствовал, что нечто идет по моему следу. Это было тревожное чувство, словно бегущие по телу мурашки или покалывание в основании шеи, и я был уверен, что привлек внимание чего-то действительно ужасного. Страх нарастал, и я бежал изо всех сил.

Я повернул направо и увидел отделение полиции, его освещенный фасад, в свете которого кружились облака падающего снега, обещал безопасность.

В этот момент налетел ветер, и целый мир стал застывшим и белым. Я ничего не видел, даже собственных ног, пробирающихся сквозь снег, даже руку, которой я пытался прикрыть лицо. Я поскользнулся и упал, и тут же вскочил в страхе, что если мой преследователь поймает меня лежащим, подняться он мне не даст.

Я налетел на что-то плечом, и меня отбросило назад. В этой белой тьме я не мог сказать, где нахожусь. Не вышел ли я на проезжую часть? Вроде бы автомобилей не было, но если бы и были, даже медленно движущиеся, я ни за что не увижу их вовремя, чтобы убраться с дороги. Вряд ли я даже услышу гудок.

Снег валил уже настолько густой, что стало трудно дышать. Я выбрал направление, которое, кажется, должно было привести меня к отделению полиции, и торопливо пошел. Через несколько шагов я наткнулся вытянутой рукой на здание и побрел дальше, опираясь рукой о твердую стену. Футов этак двадцать все было отлично, затем стена кончилась, и я ввалился боком в переулок.

Воющий ветер стих, и внезапная неподвижность вокруг повергла меня в шок. Я оперся руками о колени и огляделся. На улице все так же вертелся слепящий занавес снега, толстый, белый и непроницаемый, начинаясь внезапно, как стена. В переулке снег был только в один дюйм глубиной, и, за исключением отдаленного стона ветра, было тихо.

В этот момент я понял, что эта тишина не была пустой.

Я был не один.

Блестящий снег в переулке взвихрился, смешался, и из него возникло сверкающее белое платье, местами слегка окрашенное полосами морозно-синего или льдисто-зеленого цвета. Я поднял глаза.

Она носила платье с нечеловеческой элегантностью, ткань, легко колеблясь, подчеркивала женственное совершенство, ее тело представляло собой идеальную гармонию выпуклостей и впадин, красоты и силы. Платье с низким вырезом оставляло обнаженными плечи и руки. Снег в сравнении с её кожей казался желтоватым. Блестящие сверкающие самоцветы мерцали на ее запястьях, шее и пальцах, все время переливаясь из глубокого сине-зеленого в фиолетовый цвет. Ее ногти блестели теми же самыми невозможными движущимися оттенками.

На ее голове сиял венец изо льда, изящный и замысловатый, словно сплетенный из одной-единственной прозрачной снежинки. Длинные шелковистые волосы спадали ниже бедер, белые, они сливались с платьем и снегом. Ее губы, ее великолепные чувственные губы, цвели замороженной малиной.

Она была видением той красоты, что вдохновляет художников в течение многих столетий, бессмертная красота, которую трудно вообразить и уж, тем более, увидеть на самом деле. Такая красота должна была выбить из меня всякий разум. Она должна была заставить меня плакать и благодарить Всевышнего, что мне разрешили увидеть ее. Она должна была остановить мое дыхание и заставить сердце зайтись от восхищения.

Но этого не произошло.

Она ужаснула меня.

Она ужаснула меня потому, что я видел ее глаза. Это были огромные глаза хищника с вертикальными зрачками, как у кошки. Они меняли цвет одновременно с ее драгоценными камнями или, что более вероятно, драгоценные камни меняли цвет вместе с ее глазами. И хотя они также были нечеловечески красивы, это были холодные глаза, жестокие глаза, в них были и интеллект, и желание, но не было ни сострадания, ни жалости.

Я знал эти глаза. Я знал ее.

Если бы меня не сковал страх, я бы убежал.

Вторая фигура возникла из темноты позади нее и парила в тени, словно адъютант. Очертаниями она могла бы напомнить кошку, если бы домашняя кошка была настолько большой. Я не различал цвет ее меха, но ее зелено-золотые глаза отражали холодный синий свет, яркий и жуткий.

— Кланяйся хорошенько, смертный, — промяукала кошачья фигура. Ее голос звучал, словно в кошмаре, пульсирующий в странных интонациях, пытаясь воспроизвести человеческие слова нечеловеческим горлом. — Склонись перед Мэб, Королевой Воздуха и Тьмы. Склонись перед Императрицей Зимнего Двора Сидхе.