Дождь перестал, и с неба снова падал крупными, сырыми хлопьями снег. Катер мягко покачивался на волнах. Вода хлопала по его бокам и булькала под днищем. Борта и нос катера начали обледеневать. Кажется, для обледеневавших мест имеются специальные морские слова вроде «привальный брус» и «скула», но я в них слабо разбираюсь.

— Гарри Дрезден, лишившийся дара речи, — заметил Никодимус. — Полагаю, такое не каждый день увидишь.

Я молча смотрел на него.

— На случай, если вы сами еще не догадались, Дрезден, — продолжал Никодимус, — игре конец. Так сказать, эндшпиль, — пальцы его правой руки побарабанили по эфесу его меча. — Вы как, сами догадаетесь, каков будет следующий ход, или мне подсказать?

— Вы хотите монеты, меч, девочку, деньги и ключи от Монте-Карло, — сказал я. — В противном случае вы застрелите меня и вышвырнете за борт.

— Что-то вроде этого, — согласился он. — Монеты, Дрезден.

Я полез в карман ветровки и…

— Какого черта, — сказал я.

Мешок из-под «Кроун-Ройял» исчез.

Не забывая про монету, снятую с Магога — и стараясь не выдать ее наличия у меня Никодимусу — я проверил другие карманы. Мешка не было.

— Пропали.

— Дрезден, даже не пытайтесь так жалко лгать мн…

— Они пропали! — повторил я с изрядным раздражением, причем абсолютно искренним. Одиннадцать монет. Одиннадцать гребаных проклятых монет. Последний раз я держал мешок в руках, когда звенел ими для Никодимуса.

Мгновение он смотрел на меня, шаря по моему лицу взглядом, потом пробормотал что-то себе под нос. Тени вокруг него тоже зашептались. Языка этого я не узнал, зато узнал интонацию. Интересно, подумал я, имеются ли в ангельском языке бранные слова, или же они просто говорят приличные слова задом наперед? Онвалс! Ьнечо онвалс!

Меч Никодимуса метнулся в воздухе со скоростью змеиного язычка и уперся острием мне в горло. Я даже вздрогнуть не усел, так быстро это произошло. Я втянул сквозь зубы глоток воздуха и сидел очень, очень тихо.

— Эти отметины… — пробормотал он. — Следы удушающего заклятия Намшиила Колючего, — взгляд его скользнул с красного следа на моем горле к карману ветровки, в котором полагалось находиться мешку с монетами. — А-а. Удушение всего лишь отвлекало внимание от главного. Он обобрал ваш карман одной из других нитей прежде, чем его… гм… обездвижили. Он проделал такое со святым… как там его… в Глазго, в тринадцатом веке.

Обидно, конечно, попасться на старый трюк, решил я. Однако из этого следовало, что Намшиил работал в паре с кем-то другим — тем, кто наверняка ошивался поблизости и подобрал монеты после того, как он вытащил их у меня из кармана и, пользуясь замешательством, бросил в сторону. Кем-то, кто до поры до времени не лез на первый план.

— Тесса и Розанна, — тихо произнес я. — Это они заполучили вашу коллекцию громил. И это они воспользовались самым удобным моментом, чтобы сорвать ваш план.

— Презренные шлюхи, — пробормотал Никодимус. — Одна из них — Иуда в наших рядах; я и раньше в этом не сомневался.

Я повел бровью.

— Что?

— Именно потому я доверил им самые… скажем так, запоминающиеся аспекты посвящения Архива в наш мир, — ответил Никодимус. — Полагаю, теперь, когда девочка свободна, с этими двумя у нее связаны не самые приятные ассоциации.

— И вы мне все это говорите? Зачем?

Он пожал плечами.

— Это, действительно, не лишено иронии, Дрезден — то, что я могу говорить с вами о подобных аспектах наших семейных отношений. Вы единственный, в ком я уверен, что он не переметнулся к новой силе — этому вашему Черному Совету.

— С чего это вы во мне так уверены? — поинтересовался я.

— Ох, прошу вас. Не было случая, чтобы человек, столь буйный, совращался с пути истинного чем-либо, если не считать его собственного ослиного упрямства, — Никодимус покачал головой, не спуская с меня пристального взгляда. — И тем не менее. Мое время потрачено не зря. Рыцари забрали монету Намшиила, значит, Тесса лишилась своего наставника в вопросах магии. Всего пару минут назад я слышал, как резко оборвался рев Магога, так что, смею надеяться, главный Тессин громила тоже временно выведен из игры, так? — Никодимус довольно улыбнулся мне. — Возможно, его ошейник лежит у вас в кармане. И я получил «Фиделаккиус». Устранение одного из Троих уже окупает операцию, даже если я и лишился шанса установить контроль над Архивом.

— С чего вы взяли, — негромко спросил я, — что вы получили «Фиделаккиус»?

— Я же сказал, — вздохнул Никодимус. — Это эндшпиль. Игра окончена, — интонация его голоса изменилась, и хотя он продолжал смотреть в мою сторону, стало ясно, что он обращается уже не ко мне. — Тень, будь так добра, нейтрализуй Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более спокойной обстановке.

Он обращался к тени Ласкиэли.

Блин, все-таки по части самонадеянности мы, чародеи, не монополисты, нет.

И Рыцари Креста тоже.

Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом повалился на бок, привалившись к штурвалу катера, словно одеревенев. Я не шевелился, даже не дышал.

Никодимус еще раз вздохнул и покачал головой.

— Поверьте, Дрезден, я искренне сожалею о подобной необходимости, но времени остается в обрез. Я должен действовать, и ваши способности могут мне пригодиться. Вы сами увидите. Как только мы уберем с дороги хоть часть этих благонамеренных идиотов… — он потянулся за «Фиделаккиусом».

И я врезал ему по шее.

А потом схватил его за удавку и рывком затянул ее. Я тянул ее что было сил. Удавка, еще одно наследие Иуды, делала Никодимуса более-менее неуязвимым — для всего, кроме ее самой. Никодимус носил эту штуку много веков. Насколько мне известно, я единственный, кто догадался, как можно причинить ему боль. Я единственный, кто хоть раз по-настоящему напугал его.

На короткое мгновение его полный ужаса взгляд встретился с моим.

— Тень Ласкиэли, — сообщил я ему, — здесь больше не живет. Падшие не властны надо мной. И вы тоже.

Я затянул удавку еще немного сильнее.

Наверное, Никодимус визжал бы, если бы только мог. Он бестолково дергался, он попытался схватиться за свой меч. Я отшвырнул его в сторону. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я низко опустил голову и не отпускал удавки, да и движения его были скорее паническими, чем ловкими. Его тень попробовала навалиться на меня — но стоило ей окружить меня для броска, как из разрезов деревянных ножен висевшего у меня за спиной священного меча ударил яркий белый свет, и тень с шипящим, змеиным каким-то воплем отпрянула от него.

Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то же, что всегда делал для них — он расчистил поле, разогнал все сверхъестественные ловушки и оставил только поединок разума с разумом, воли с волей, человека с человеком. Мы с Никодимусом бились за меч — и за жизнь.

Он несколько раз с силой лягнул меня в раненую ногу, и я почувствовал его удары даже сквозь блокаду, которой обучила меня Ласкиэль. Я хорошо держал его за шею, поэтому в ответ я врезал ему лбом по носу. Тот сломался с радующим душу хрустом. Он замолотил кулаками мне по ребрам, и он умел сделать больно.

К несчастью для него, я знаю, что такое боль. Я хорошо знаю, что такое боль. Требуется гораздо больше боли, чем мог причинить мне этот лузер за то время, что у него оставалось, чтобы уложить меня, и я знал это. Я это знал. Я затягивал эту древнюю веревку все туже — и держался.

Когда его лицо покраснело, удары его сделались отчаяннее. Он попал-таки мне по колену, но к этому времени лицо его сделалось из красного багровым. Когда оно из багрового сделалось почти черным, я орал от боли — и тут он свалился, обмякнув как мешок.

Нормальный человек отпустил бы врага, стоило тому лишиться чувств. Но он мог только притворяться.

Даже если это было не так, я все равно не собирался отпускать его.

Я не Рыцарь.

Вместо этого я затянул петлю еще сильнее.

Я не знаю точно, сколько я держал его так. Может, тридцать секунд. Может, полторы минуты. Но я увидел вспышку зловещего зеленого света. Поднял взгляд и увидел Дейрдре, спускавшуюся ко мне по склону на своих волосах, руках и одной ноге — вторую, перевязанную, она поджимала под себя. С ней спускалось двадцать или тридцать безъязыких солдат, и глаза ее горели зеленой злобой — ни дать, ни взять пара противотуманных фар. Она скользнула по мне взглядом и зашипела как дикая кошка.

— Отец! — завизжала она.

Блин.

Я схватил Никодимуса за воротник и перевалил его через борт. Он упал почти без всплеска, сразу же сделавшись в своих черных рубахе и брюках невидимым на фоне воды.

Потом я принялся лихорадочно шарить по дну катера. Ага, вот он, ключ. Я схватил его и сунул в замок зажигания.

— Не стрелять! — визжала Дейрдре. — Вы можете попасть в отца!

Она взвилась в воздух. Волосы ее сложились на лету за спиной в подобие акульего хвоста, и она почти без всплеска ушла под воду.

Я повернул ключ. Моторы чихнул и провернулись раз-другой, прежде чем стихнуть.

— Ну, давайте, — выдохнул я. — Давайте же!

Если я не строну катер с места прежде, чем Дейрдре найдет своего папашу, игре конец. Она прикажет своим солдатам открыть огонь. Мне придется прикрыться щитом, и стоит мне это сделать, как и без того капризный мотор гарантированно не заведется. Я останусь на месте, а дальше усталость, боль, число нападающих и мстительная дочь либо вместе взятые, либо по отдельности меня да прикончат — это всего лишь вопрос времени.

Дейрдре вынырнула, огляделась по сторонам, чтобы сориентироваться, и снова ушла под воду.

Свечи поймали искру, и винты неуверенно провернулись.

— Йохо-хо! — заорал я и тут же вспомнил, что забыл отвязать катер.

Я с опаской пробрался на нос и, ощущая себя на прицеле у нескольких десятков стволов, отвязал конец. Потом оттолкнулся от столба, и катер начал лениво поворачивать. Я пробрался обратно за штурвал, вывернул его в противоположную сторону и осторожно добавил газ. Катер дернулся, взревел и начал набирать скорость.

Дейрдре вынырнула футах в двадцати по курсу; в руках она держала своего отца.

— Убейте его! Стреляйте! Убейте его! — завизжала она, даже не успев оглядеться.

Я не без удовольствия направил нос катера прямо на нее. Что-то с силой ударилось о корпус. Я очень надеялся услышать со стороны винта звук перемалывающей траву газонокосилки, но его не последовало.

С берега по катеру начали стрелять, и на этот раз огонь велся метко, наверняка: никто больше не слепил стрелявших, да и паника у них прошла. Пули звонко лупили по стеклопластиковому корпусу. Я выругался и пригнулся. Несколько пуль попало мне в ветровку. Несколько секунд я оставался на опасном от них расстоянии — во всяком случае, с учетом того, что палили по мне из табельного армейского оружия. Моя ветровка рассчитана на то, чтобы останавливать такие пули, но назвать приятным это ощущение я никак не могу. Спина моя наверняка разукрасилась целым соцветием шикарных синяков.

А ноги захлестнуло ледяной водой.

Спустя полминуты вода доходила мне уже до щиколоток.

Блин. Блин.

Моторы тоже издавали какие-то не слишком нормальные звуки. Я повернулся посмотреть, и спина моя откликнулась на это движение возмущенной болью. По мере того, как я удалялся от острова, становилось все темнее и темнее, но очертания холма с маяком то и дело куда-то пропадали, и спустя секунду до меня дошло, что их закрывает густой дым, валивший из обоих моторов.

Блокировка боли начала сходить на нет. Все тело болело как черт знает что. Вода на дне катера доходила мне уже почти до колен, и…

И со стороны острова в мою сторону направлялось три прожектора.

Они выслали погоню.

— Несправедливо это, — буркнул я сам себе. Я повернул рычаг газа до предела, но судя по тому, как лязгали и фыркали моторы, я вполне мог этого не делать. Жить моторам оставалось считанные минуты, к тому же катер явно погружался.

Я понимал, что, окажись я в воде, жить мне останется с учетом ее температуры минуты четыре или пять. Еще я понимал, что мне предстоит каким-то образом пройти каменные рифы — Розанна, относительно знакомая с этими водами, смогла сделать это только ориентируясь по свету маяка.

Впрочем, мне все равно ничего не оставалось, как двигаться вперед.

Внезапно меня осенила мысль: Боб-череп просто с ума сойдет от досады, что пропустил это, настоящее пиратское приключение. Для полноты эффекта я заорал во всю глотку «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».

Потом послышался жуткий скрежет, и катер просто остановился. Баранка штурвала больно ударила меня в грудь, а потом меня отшвырнуло назад, на спинку сидения.

Вода начала прибывать с удвоенной силой.

— Эй, на борту! — пьяно выкрикнул я. — Рифы!

Я проверил, не выпала ли из кармана монета и хорошо ли держатся на плече ножны с мечом. Потом покрепче взялся за посох и снял с шеи цепочку с амулетом-пентаграммой. Огни преследовавших меня катеров приближались с каждой секундой. М-да, положеньице.

Старый катер буквально разваливался подо мной на части. Он напоролся носом на широкий, зазубренный камень, вспоровший ему левую скулу. Старая каменная гряда поднималась со дна озера, не доходя до поверхности воды каких-то двух футов, не больше. Это позволяло мне сделать еще кое-что, прежде чем сдохнуть от переохлаждения.

А еще это была твердая земля, на которую я мог стать ногами, и из которой мог черпать силу. Озерная вода смывала часть этой энергии — не так эффективно, как проточная вода, но все-таки, — и даже так у меня оставался шанс попытаться себя защитить.

Поэтому прежде, чем катер успел перевернуться и выбросить меня в воду, я стиснул зубы и сам спрыгнул за борт.

Мое тело немедленно оповестило меня о том, что решение я принял совершенно безумное.

Вы даже представить себе не можете, как холодно может быть, пока не прыгнете в близкую к нулевой температуре воду.

Я с визгом забултыхался в ней, но почти сразу нашел, куда поставить окоченевшие ноги. Расставив их пошире — и стараясь не подвернуть ногу, над которой успел немного потрудиться Никодимус, — я взял в правую руку материнский амулет и начал осторожно, понемногу накачивать в него энергию. Получалось медленно — как все на этом холоде — но мне удалось набрать еще немного энергии из камня у меня под ногами, и амулет засветился серебристо-голубым светом, ярче и ярче, пока не засиял ярким как день маяком: вот он я!

— Т-Т-Томас, — пробормотал я, дрожа так сильно, что едва держался на ногах. — Т-ты б-бы п-п-поспешил, а?

Потому что люди Дейрдре спешили.

Прожектора быстро нащупали меня своими лучами, и катера — надувные лодки, способные скользить мягким дном по камням — понеслись, прыгая по волнам, в мою сторону.

Собственно, потопить одну или две этих лодки было бы не так уж и сложно. Но это наверняка убило бы всех, кто в них сидел. А сидели в них люди, сотрудничавшие с демонами вовсе не по порочной природе своих душ. Обыкновенные люди, большинство которых с детства воспитывали для работы на Никодимуса и К., и которые, вероятно, искренне верили в то, что поступают единственно правильным образом. Я запросто мог убить Никодимуса и спокойно спать потом без угрызений совести. Но не уверен, что смог бы и дальше жить в мире с собой, потопив эти лодки вместе с экипажами. Не для этого существует магия.

Более того, убив их, я не обязательно спасся бы. Даже если бы я сумел потопить все катера, сбросить всех, кто в них сидел, в воду, это не помешало бы мне замерзнуть и утонуть с ними за компанию.

Я не Рыцарь. Но это вовсе не значит, то у меня нет своих принципов.

Они открыли огонь, когда их отделяло от мня футов сто, и я прикрылся щитом. Выстраивать и удерживать защитное поле, стоя в ледяной воде, трудно, но я все-таки сделал это, и надо мной вспыхнул мерцающий купол серебристого света. Пули ударяли в него и рикошетом уходили в сторону, оставляя на его поверхности разбегающиеся круги возмущенной энергии. Правда, большая часть пуль прошла мимо: стрельба с несущейся по волнам надувной моторки редко отличается особой точностью.

Они приближались, а я замерзал.

Я удерживал светящийся амулет и щит.

Ну же, братец. Не подведи меня.

Я так ничего и не слышал, пока вал ледяной воды не ударил меня промеж лопаток, едва не сбросив с ног. А потом вода вокруг меня содрогнулась от басовитого урчания мотора «Жучка-Плавунца», и я, повернувшись, увидел нависающий надо мной борт старого, видавшего виды кораблика — брат подвел его опасно близко к рифу.

Я люблю подшучивать над Томасом и его катером — вид у последнего такой, будто его угнали со склада реквизита «Челюстей». Но грех отрицать очевидное: я ни хрена не понимаю в плавсредствах, и то, как Томас ухитрился провести этот свой антиквариат по зимнему озеру, произвело на меня должное впечатление.

— Гарри! — окликнула меня Мёрфи. Она спешила ко мне по замерзшей палубе, то и дело поскальзываясь на полосках льда. Она зацепила карабин на одном конце троса, который держала в руках, за леер, а другой конец бросила мне. — Держи!

— Тебе пора было уже выйти за полосу рифов, — упрекнул меня Томас, стоявший на крыше рубки. На моих глазах он схватил свой «Дезерт-Игл», прицелился и нажал на курок. Темная фигура на носу ближнего к нам катера вскрикнула и с плеском сорвалась в воду.

Я ревниво насупился. Томас даже не ходит в тир.

Едва не свалившись, я сделал шаг вперед, схватил брошенный мне конец и намотал его на правое запястье. Собственно, сил у меня оставалось ровно столько, чтобы проделать это, не больше. Мёрфи потянула меня наверх, но почти сразу же крикнула Томасу, чтобы он помог ей.

— Прикройте меня! — рявкнул Томас.

С ловкостью отчаянного пирата спрыгнул он с рубки на палубу, не обращая внимания на качку, холод и лед. Мёрфи, широко расставив ноги, пристегнула свой спасательный жилет тросиком к фальшборту и сорвала со спины П-90, маленький пистолет-пулемет, подаренный ей Кинкейдом. Она вскинула его к плечу, приложилась глазом к окуляру прицела и открыла огонь одиночными, реже двойными выстрелами. Фам. Фамфам. Фам. Фамфам. Фам. Фам.

Один из катеров перевернулся. Может, она попала в того, кто правил им, и тот неловко вывернул штурвал. А может, он просто неудачно напоролся на волну. Не знаю. Однако второй катер немедленно сбавил ход и свернул, подбирая попадавших в воду людей. Мёрфи перенесла огонь на третий катер.

Томас принялся тянуть меня из воды с такой легкостью, будто я не взрослый мужик в насквозь промокшей одежде, а малое дитя. Он даже не особо напрягался.

Я так устал, что просто позволил ему делать это. В результате у меня хватило внимания заметить, что мои ноги оторвались от воды — и в это же мгновение из темноты вырвалась Дейрдре и схватила меня за лодыжки.

— Убью! — рычала она. — Убью за то, что ты с ним сделал!

— Срань господня! — взвыл Томас.

— Эк! — согласился я.

Большая часть ее стальных волос цеплялась за каменное дно под водой, но несколько свободных лент метнулись к Томасу. Он с воплем увернулся, едва не выпустив трос, на котором болтался я.

Все шло к тому, что она оторвет мне ноги ниже щиколотки. Я орал и пытался отбрыкиваться от нее, но ноги мои так онемели, что я едва мог шевелить ими, не говоря уже о том, чтобы стряхнуть ее. Томас тоже мог разве что не удерживать трос и не давать стальным лезвиям Дейрдре перерубить его.

— Кэррин! — заорал он.

Мёрфи, все еще пристегнутая к лееру, перекинула ноги через фальшборт и спрыгнула вниз, повиснув рядом со мной.

А потом навела свой П-90 на Дейрдре и перекинула селектор в положение «автоматическая стрельба».

Прежде, чем она успела нажать на курок, Дейрдре зашипела, и блестящая стальная лента, выметнувшись из воды, полоснула Мёрфи по лицу. Та вскрикнула и сделала попытку уклониться, но лезвие S-образным движением прошло в волоске от ее горла, легко рассекло ремень, на котором висел П-90, и тот плюхнулся в воду.

— Сука! — зарычала Мёрфи с залитым кровью лицом. Она попыталась дотянуться до пистолета — тот находился в наплечной кобуре под спасжилетом, под мокрой курткой. С таким же успехом он мог находиться на поверхности Луны.

— Мёрф! — крикнул я. Я дернул плечами и повернулся так, чтобы рукоять «Фиделаккиуса» оказалась от нее на расстоянии вытянутой руки.

Пальцы Мёрфи сжались на рукояти священного клинка.

Она успела вытянуть его из ножен на дюйм, не больше.

Белый свет ослепил меня. Ослепил Дейрдре. Ослепил Мёрфи. Ослепил Томаса. Ослепил всех.

— Нет! — взвизгнула Дейрдре, и в голосе ее не осталось ничего, кроме совершеннейшего отчаяния и ужаса. — Нет, нет, нет!

Хватка на моих лодыжках ослабла, и я услышал, как динарианка плюхнулась в воду.

Мёрфи отпустила меч. Свет померк. Прошло, должно быть, не меньше минуты, пока я смог разглядеть хоть что-нибудь. Томас, разумеется, оправился быстрее и к этому времени вытащил нас обоих на палубу «Плавунца». Дейрдре поблизости не наблюдалось, а два катера с солдатами на полной скорости удирали обратно к берегу.

Мёрфи с кровоточащим порезом над правой бровью потрясенно переводила взгляд с меня на меч и обратно.

— Твою мать, Гарри, что это было?

Я дернул плечом, скидывая ремень. Я ощущал себя ужасно усталым. У меня болело все, что могло болеть. Что не могло, тоже болело.

— Говоря коротко, — пробормотал я, — предложение работы.

— Надо уходить, пока нас не бросило на камни, — пробормотал Томас. Все с той же пиратской ловкостью он скользнул к штурвалу. У него это красиво получалось. Еще бы. Он ведь даже не потеет.

Мёрфи смотрела на меч еще секунду. Потом посмотрела на меня, и ее окровавленное лицо тревожно нахмурилось.

— Господи, Гарри, — она подхватила меня со стороны, на которую я хромал, и помогла доковылять до рубки. — Заходи. Тебя необходимо согреть.

— Ну? — спросил я, пока она помогала мне стянуть мокрые шмотки. — Как насчет этого? Этот меч находился у меня в ожидании кого-то, кто сумеет им пользоваться.

Она усадила меня на одну из скамей-рундуков. Еще несколько секунд она серьезно смотрела на меч. Потом покачала головой.

— У меня уже есть работа, — тихо произнесла она.

Я слабо улыбнулся и закрыл глаза.

— Так и знал, что ты это скажешь.

— Заткнись, Гарри.

— Идет, — сказал я.

Я так и сделал. На несколько часов. Это было восхитительно.