Вторая Мировая, Великая Отечественная, советско-германская – что всё-таки это была за война?

Потому что Вторая Мировая и Великая Отечественная – это сущностно разные вещи. И хотя вторая формально является частью первой, на самом деле они на содержательном уровне различаются между собой намного сильнее, чем могут различаться часть и целое. И, может быть, каждая из них – всего лишь части какого-то иного, еще большего целого?

Вторая мировая – это, по сути, продолжение Первой мировой. Неизбежный результат грабительского и постыдного Версальского мира – где Россия, к чести своей, не участвовала.

Ленин прямо говорил, что этот мир будет разорван, как только в Европе найдется один достаточно решительный человек. Версаль был торжеством одной группы империалистических хищников над другой, и ни одна из них не была ни лучше, ни хуже. Но он унизил Германию, как национальное государство, и породил вполне обоснованные жажду реванша и требование пересмотра его унизительных условий.

Три побежденные Империи: Германия, Австро-Венгрия и Порта, – рухнули. Три мнимых победителя: Франция, Великобритания и Соединенные Штаты, – заплатили за формальную победу и полученное ими право на грабеж крушением своего ценностного мира, экономической катастрофой 1929 года, безысходным морально-политическим кризисом и трагедией «потерянного поколения».

Лишь Россия, переформатировавшись и закончив Первую Мировую войну не в Бресте и не в Версале, а в Генуе и Рапалло, изгнав со своей территории как войска трех побежденных империй, так и интервентов из трех империй-»победительниц», равно как соединения их местной клиентуры, – стала единственным и подлинным победителем. Сохранив и государственное единство, и большую часть своей территории (за исключением Финляндии, Прибалтики, Польши, Западной Украины, Западной Белоруссии и части Бессарабии), Россия обрела в международном масштабе облик морального лидера всего человечества, принявшего вызов истории на построение Нового Мира.

Версальский мир был бы разорван, кто бы ни победил в Германии: хоть Тельман, хоть Гитлер. Но в первом случае его разрыв стал бы началом освободительной антиимпериалистической войны, во втором – это привело ко второму акту межимпериалистической схватки.

Которая и началась в 1939 году. СССР пытался ей помешать, но это не удалось. Но удалось и остаться в стороне, не принять в ней участия – хотя эта схватка хищников была не его войной. Война первоначально началась вообще не между противниками гитлеровской Германии и ее союзниками, не между демократией и фашизмом – она началась как война между двумя союзниками: Германией и Польшей, только что поделившими Чехословакию. Польша в тот момент была такой же фашистской державой, как и Германия, и так же, как последняя, – готовилась к новым завоеваниям.

Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября 1939 года, практически ровно через четверть века после начала Первой мировой, – была в основе своей такой же аморальной межимпериалистической схваткой за передел мира, что и её предшественница.

Освободительной и антиимпериалистической, справедливой и антифашистской она стала только весной-летом 1941 года, после апрельского восстания в Югославии и нападения гитлеровской Германии на Советский Союз.

Правда, элементы такой справедливой войны присутствовали и раньше: когда СССР не позволил Германии войти на территорию Западной Украины и Белоруссии, когда начал свою борьбу де Голль, когда начало формироваться движение Сопротивления на территории стран, побежденных Германией, – но это были лишь элементы. Окончательно суть этой войны: войны между хищниками на войну против хищников, – изменилась только в июне 1941 года.

Великая Отечественная война – хронологически была частью периода Второй мировой, как межимпериалистической войны. Но по сути она была началом другой войны – основным фронтом мировой освободительной, антиимпериалистической и антифашистской войны, которая не закончена вплоть до нынешнего дня.

У этой войны было и другое, цивилизационное измерение, которое полностью отсутствовало у Первой Мировой, все участники которой в 1914–1918 годах были странами более или менее развитого и завершенного Модерна. Та война была кризисом цивилизации Модерна, она поставила крест на иллюзиях бесконечного прогрессизма, и практика межвоенного двадцатилетия 1918–1939 годов это только подтвердила и подчеркнула: экономический и морально-психологический кризис, обрушившийся и на победителей, и на побежденных носителей Модерна доказал, что Модерн исчерпал себя и больше не может быть носителем и образцом прогресса.

Остывая, Модерн девальвировал свои собственные ценности, рожденные эпохами Возрождения и Просвещения. Отсюда можно было сделать два вывода и искать выход в двух противоположных направлениях.

Первый – в защите, возрождении и последовательном реальном, а не декларативном воплощении этих ценностей в Сверхмодерне, пути к обществу Познания и Созидания, начатом на территории России в государственной форме СССР.

Второй – в отказе от этих ценностей, признании ложным пути последних нескольких столетий мировой истории, и возврате на прежний, традиционалистски-примордиальный этап в движении Контрмодерна.

В этом отношении Вторая мировая оказалась вызовом накаленного Контрмодерна, брошенным миру остывающего Модерна, – и оказалось, что последний не только не может предложить миру увлекательных образцов будущего, но даже не способен организовать свои общества на защиту декларируемых ценностей, обернувшихся ценностями комфорта, расслабленности и неги. Последними – очень приятно и уютно пользоваться. Но за на них – не получается сражаться.

В июне 1941 года вызов Контрмодерна принял Сверхмодерн. В этом отношении Великая Отечественная война была войной цивилизации Сверхмодерна с нашествием Контрмодерна, войной за право строить Будущее – против ультимативным требованием вернуться на тысячи лет назад в прошлое, в дохристианскую эпоху.

 

Кто и кого победил?

Сегодня, спустя 70 лет после Победы в величайшей из войн истории человечества, мы по-прежнему либо не отвечаем, либо слишком мало задаемся вопросом, как о субъекте, так и об объекте Победы. Мы по-прежнему не отвечаем на вопрос о том, кто, собственно, победил как в Великой Отечественной, так и во Второй мировой войнах.

Официальная пропаганда, вполне естественно, микширует этот вопрос, трактуя его иногда как победу России над Германией.

Но говорить о «победе России над Германией» неверно. Хотя бы потому, что Великая Отечественная война вовсе не была «войной русских против немцев»: значительное число русских откровенно выступило на стороне фашистской Германии: общие параметры коллаборационизма в СССР измеряются не только двумя миллионами человек, ушедших в «армию Власова» либо служивших Германии на оккупированной территории Советского Союза. Некоторые публицисты, предельно далекие от «просталинских» и прокоммунистических позиций говорят о Великой Отечественной войне, как о «Второй гражданской». По их мнению, к 1941 году в СССР существовали достаточно весомые социальные группы, откровенно рассчитывавшие на поддержку фашизма в борьбе против Советской власти и ее социальной политики. Существует даже точка зрения, согласно которой военные трагедии Красной Армии 1941 года были вызваны массовым предательством представителей социально чуждых групп. Следует подчеркнуть, что данная точка зрения принадлежит вовсе не «адептам сталинизма», хотя, разумеется, вполне может быть поддержана последними.

Другая трактовка заключается в видении Победы, как победы стран антигитлеровской коалиции, что отчасти ближе к действительности, а отчасти – дальше от неё.

Ближе – поскольку затрагивает вопрос о мировой политической конфигурации противоборствующих даже не стран и мировых интересов, а глобальных проектов.

Дальше – потому что игнорирует вопрос о том, чей вклад в победу оказался решающим, уравнивает заслугу и честь между началами, внесшими абсолютно несопоставимый вклад в победу над общим противником.

Представляется, что прав Сергей Кургинян, когда предлагает для ответа на этот вопрос вспомнить итоги Первой мировой войны.

Действительно, тогда еще не обрушившаяся Российская Империя, во главе с, казалось бы, почитаемым самодержцем под малиновый звон колоколов вступила в схватку с полупарламентской, раздираемой борьбой политических фракций кайзеровской Германией.

Россия имела тогда на своей стороне все преимущества традиционалистского устройства. Единую, казалось бы, веру. Блестящее и мужественное офицерство, действительно ходившее в штыковые атаки на немецкие батареи. Ходившее – не сгибаясь, в полный рост, не вынимая сигар изо рта: и без единого выстрела бравшее, подчас, эти батареи. С началом войны страну охватил массовый патриотический подъем. Социальные конфликты, на какой-то момент ушли в тень.

Германия, вялая и неотмобилизованная, воевала на два фронта, причем русский фронт был, при всей своей важности, второстепенным. Основные события и основная напряженность боев была, все же, на Западе.

На стороне России с самого начала сражались ведущие страны мира.

И Россия уже к 1916 году эту войну явно проигрывала. И бесславно проиграла. Списывать это на то, что войска были распропагандированы небольшой, в 25 тысяч человек, партией большевиков – единственной, последовательно выступавшей за поражение Российской империи как государства, – потрясающая наивность и непонимание сути происходивших процессов. Хотя бы потому, что большевики, имея активную поддержку среди рабочих, практически до конца 1917 года не имели поддержки у крестьянства.

Может кто-нибудь представить себе, чтобы власовцам удалось распропагандировать в 40-е годы Красную Армию и увлечь ее идеей повернуть штыки против Сталина? Попробовал бы кто заняться такой агитацией – не довели бы и до Особого отдела…

Проходит 20 лет. Царь расстрелян. Колокола разбиты. Православные церкви в массе своей закрыты и снесены. Священники сосланы. Белое офицерство порублено красными шашками. Красное – в известной степени расстреляно своими же.

Страна не готова к войне, несмотря на все предыдущие усилия. Промышленности, как воздух, необходимо несколько лет перестройки.

Советский Союз один держит огромный фронт против совсем другой, чем в 1914–1918 годах, Германии. Германии, которая накалена нацистской идеологией. Отмобилизовала народ. Сконцентрировала в своих руках промышленные ресурсы всей Европы. Гонит на фронт испанцев и румын, итальянцев и венгров. Немцы боготворят фюрера.

На стороне Гитлера – почти миллионная власовская армия – это численность Квантунской армии Японии.

Ни один из будущих западных союзников не оказал Германии достойного сопротивления. Армии Запада бесславно рассеяны железным натиском вермахта.

Подчас, при анализе истоков Победы особое внимание некоторыми исследователями уделяется помощи союзников. Выдвигается даже точка зрения, согласно которой СССР без их помощи не смог бы выиграть войну.

При этом меньше всего уделяется внимания реальному объему западной помощи. А он таков. По ленд-лизу США поставили СССР 14450 самолетов, тогда как СССР за время войны произвел более 112 тысяч самолетов. Доля США составляет примерно 12 %. Танков было поставлено 7 000, тогда как СССР произвел 102.8 тысяч. Доля США составляет 6.8 %.

Автоматов было поставлено 1.7 %, пистолетов 0.8 %, снарядов 0.6 %, мин 0.1 % от числа произведенных в СССР. Зерна было поставлено 70 млн. пудов, тогда как в СССР было произведено 4312 млн. пудов.

Общие поставки промтоваров, включая поставки Англии, составили 4 % от произведенных в СССР.

Советский Союз дрался против объединенной Третьим рейхом Европы практически один.

И с первых дней войны вермахт терпит неудачи. В привычку вошло говорить о неудачах Красной Армии в 1941 году. Казалось бы – всё верно. Страшные потери. Сожжена основная часть авиации и большая часть бронетехники. Потери промышленности и населения – неописуемы. Враг доходит до Москвы, а через год – и до Волги, до Сталинграда. Пал Киев и блокирован Ленинград.

Но не под Москвой и Сталинградом решена судьба войны. Ее в первые две недели боев решила истекающая кровью Красная Армия. Каждый день вермахт терял больше техники и живой силы, чем он мог себе позволить, каждый день он терял темп, продвигаясь на все меньшее число километров, нежели ему было предписано планами наступления.

 

День Подвига

22 июня у нас принято называть Днём Скорби. Конечно, это день безусловной трагедии, и оспорить его трагичность не смеет никто. Хотя есть те, кто хотел бы эту дату превратить в обвинительный вердикт Сталину, Советскому Союзу, коммунизму и даже русскому народу. Но в описании поражений и отступлений – звучит, увы, не боль за погибших и не возмущенное национальное достоинство. В них – отчаяние несбывшейся надежды и досада на то, что первые поражения страны и строя в итоге обернулись его колоссальной Победой. Что этот день стал не днем начала крушения СССР, а днем начала Великого Подвига и восхождения к вершинам могущества, которых никогда ранее в своей истории не достигала Россия.

Они постоянно поднимают вопрос о причинах первых неудач.

О том, почему война началась неожиданно.

О том, почему страна оказалась ни в психологическом, ни в военном отношении к войне не готова.

О числе потерь и «цене Победы».

Но для них всё это нужно лишь чтобы увидеть, в чём страна оказалась слаба – и не дать людям вспоминать о том, в чём она была сильна.

Ведь даже вопрос о том, почему за Победу пришлось платить ту огромную цену, им нужен лишь для того, чтобы не дать задуматься о том, почему страна, понесшая подобные потери и в целом потерявшая больше, чем ее противник, – оказалась победителем. И вышла из войны чуть ли не более сильной, чем вступила в нее.

Потому что именно этот вопрос и этот ответ для них страшны: им страшно напоминание о том, что смыслы, которыми живёт народ, – могут оказаться сильнее самой по себе стали, танков, авиации.

Они задают свои вопросы для того, чтобы народ не задумался о других:

Почему, оказавшись не готовой к войне, страна ответила на первый удар таким ударом, что в дневнике начальника штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта появились записи следующего содержания.

22 июня: «Наступление германских войск застало противника врасплох… После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям…»

23 июня: «На юге русские атаковали в Румынии наши плацдармы на реке Прут и произвели ряд разведывательных поисков из района Черновиц против румынской кавалерии».

24 июня: «В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают всё, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам… наличие многочисленных запасов в пограничной полосе указывает на то, что русские с самого начала планировали ведение упорной обороны пограничной зоны и для этого создали здесь базы снабжения».

25 июня: «Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск».

26 июня: «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство…»

29 июня: «На фронте группы армий «Юг» всё еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение… Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно… В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния… Обстановка в районе Дубно весьма напряженная…

В центре полосы группы армий «Центр» наши совершенно перемешавшиеся дивизии прилагают все усилия, чтобы не выпустить из внутреннего кольца окружения противника, отчаянно пробивающегося на всех направлениях…».

30 июня: «На фронте группы армий «Центр» часть… группировки противника прорвалась между Минском и Слонимом через фронт танковой группы Гудериана… На фронте группы армий «Север» противник перешёл в контратаку в районе Риги и вклинился в наше расположение… Отмечено усиление активности авиации противника перед фронтом группы армий «Юг» и перед румынским фронтом…».

Почему, при внезапном нападении и при распущенной на отпуск значительной части офицерского корпуса, Красная Армия чуть ли не с первого дня войны перешла к постоянным атакам на противника, с первого дня выбивая тот его потенциал, который по планам должен был привести его к победе в блицкриге? А контратаки шли постоянно: на удар действительно отвечали ударом, и эти контрудары заставляли вермахт содрогаться.

Да, к войне оказались не готовы. А кто был готов? Польша, проведшая мобилизацию за несколько месяцев до немецкого удара? Франция, армия которой полгода в ходе «странной войны» простояла на позициях, играя в волейбол? Англия, с ее бесславной эвакуацией в Дюнкерке?

Или США были готовы к удару в Перл-Харборе?

Вообще, в большинстве случаев война начинается неожиданно для одной из сторон, даже если он к ней долго готовится. Если на то пошло, Россия не была готова ни к Северной войне, ни к войне 1812 года, ни к войне 1914 года.

Вопрос вообще не в том, готов ли ты к началу войны. Вопрос в том, готов ли ты в ней победить. А равно и не в том, как война начинается, – вопрос в том, как она заканчивается.

Страна знала, что война будет. Страна к ней готовилась. Вооруженные силы за два с половиной военных года увеличились с 800 тысяч человек до 6 миллионов. Но в основном в июне 1941 года это были не только не имевшие боевого опыта солдаты – но и в значительной степени необученные или недоученные. Или обученные на той технике, которую как раз в 1941 году начали активно заменять на новую. Ведь дело было даже не в том, сколько Т-34 успели, а сколько не успели поставить в войска, – дело было в том, сколько механиков успели переучиться действовать на новых танках.

Врага, имеющего двухлетний боевой опыт, встретила в массе своей необученная армия. И вопрос не столько в том, почему она оказалась недоученной или не переученной, а в том, как эта необученная армия смогла сначала ответить мощным контрударом, а потом в считанные недели выбить рассчитанный на будущее потенциал противника. Немецким танкам противостояли люди, значительная часть которых в жизни не видела трактора. И вопрос не в том, почему многие из них бежали при виде этих танков, – вопрос в том, как им удавалось эти танки уничтожать.

23 июня – контрнаступление Красной Армии под Луцком, Шяуляем, Гродно.

24 июня – продолжаются контрудары Красной Армии на шяуляйском и гродненском направлениях, второй день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно.

25 июня – третий день контрударов Красной Армии на шяуляйском и гродненском направлениях, третий день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно. Военно-воздушные силы Северного фронта и авиационные части Северного и Краснознаменного Балтийского флотов одновременно атаковали 19 аэродромов Финляндии, на которых сосредоточивались для действий по нашим объектам соединения немецко-фашистской и финской авиации. Произведено 250 вылетов.

26 июня – четвертый день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно. Авиация дальнего действия ВВС РККА нанесла бомбовые удары по Бухаресту, Плоешти и Констанце.

27 июня – пятый день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно.

28 июня – в шестой день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно сошлось четыре тысячи танков. До Прохоровки это было крупнейшее танковое сражение Второй мировой.

29 июня – седьмой день танкового сражения в районе Луцк-Броды-Ровно. Приостановлено движение вермахта на Киев и Смоленск, сорван план взятия этих городов в первую неделю войны.

Говорят, что в Австралии наследникам разрешено после смерти родителей или других близких родственников носить их боевые награды. Чтобы помнили: они – наследники не только собственности, но и подвигов, и имеют право ими гордится. И это – правильно. Может быть, нужно – пусть даже с запозданием на многие десятилетия – ввести такой же порядок и у нас. Чтобы люди помнили: это – и их подвиг. Не только их страны и их народа – но и их семьи. И на вкрадчивый вопрос иного провокатора: «А давайте задумаемся, нужна ли нам была такая победа, да и победа ли это?» – отвечали не растерянным недоумением: «То есть как?» – а как надо отвечать на такие вопросы: ударом в зубы.

Потому что не только 9 мая, но и 22 июня – это день Подвига, а не день поражения. День, когда страна приняла удар, сдержала его – и начала свой путь к Берлину. 9 Мая не существует без 22 июня. А умение держать удар – не менее важно, чем умение побеждать. Одно начинается с другого. И одно недостаточно без другого. Потому что немцы тогда – тоже умели побеждать. Но, как оказалось, – не умели держать удар.

А мы – умели. И, кстати, держим его и сегодня – уже в новой войне.

И сегодня 60 % наших сограждан считают, что СССР смог бы победить в войне против Германии даже сражаясь в одиночку, без помощи союзников – против 32 % полагающих, что без союзников мы бы не справились.

22 июня – это конечно день Памяти и Скорби. Но это – не День Поражения и Тоски. Это день, когда страна сдержала страшный удар. И встала, чтобы ответить на него. Это – День Подвига.

 

Битва проектов

На принципиальном уровне – война была проиграна Германией в первые две недели. Затем, а особенно – уже на исходе лета 1941 года – победа СССР стала делом техники. Иное дело, что эту технику пришлось освоить ценой тяжёлых потерь.

Вторая Мировая война не была войной наций и держав. Она была борьбой мировых проектов.

Четыре основные мировые идеологии: коммунизм (СССР), либерализм (США), консерватизм (Великобритания) и накаленный национализм (Германия) вступили в схватку по вопросу о проектном видении будущего мира.

Великая Отечественная война советского народа была не просто основным военным событием Мировой войны – она была ее важнейшей качественной составляющей, включением коммунистического проекта в это соперничество. Именно она определила общую проектную составляющую противоборства.

Вторая мировая война шла в конфигурации союза либерализма, коммунизма и примкнувшего к ним консерватизма против общей проектной угрозы – «сверхтрадиционализма» в лице германского нацизма.

Сами по себе либерализм и консерватизм были не в силах выиграть эту борьбу, что и показали события 1939–1941 годов.

Дело в том, что они олицетворяли статус-кво, олицетворяли привычный и комфортный для них мир, но были мало способны к мобилизации. Германия противопоставила им накаленное видение будущего, противопоставила свое видение модернизации в виде накаленного Контрмодерна.

Из сил, выступивших против него, выступивших на защиту мира Модерна, Прогресса и всего вектора Возрождения и Просвещения, лишь коммунизм обладал своим, альтернативным нацизму видением фронтира, будущего мира, в котором было место не только привычному комфорту, но и подвигу, – мира человека, у которого есть ценности большие, чем биологическая жизнь отдельного человека.

Националистический проект Контрмодерна проиграл коммунистическому проекту Сверхмодерна. Проиграл не только в военном, техническом и экономическом плане, но, в первую очередь, в проектном и мотивационном плане. Проиграл, в конечном счете, на функциональном уровне.

Гитлеризм дал своим сторонникам накаленную идею. Сильную идею. Он говорил: «Германия превыше всего! Миру предназначено служить Германии. Она установит новый порядок, и только она достойна возглавить мир. Место остальных – служить Германии, быть ее слугами и рабами». Поэтому, даже побеждая, он множил число своих противников. Даже те его сторонники в других странах, которые в принципе с симпатией относились к нацизму, на определенном этапе сталкивались с тем, что их место в этом порядке – в лучшем случае, место «обслуги».

Коммунизм дал своим сторонникам иную идею. Он сказал: «Мы предлагаем всем – Свободу и Справедливость! Свобода мира и Справедливость для всех – превыше всего. Советский Союз – не новый господин, а освободитель. Не мир для него, а он – для мира . Место остальных – быть хозяевами своей судьбы, а место СССР – служить всему человечеству».

Можно, конечно, говорить о том, что Советский Союз имел в виду и предложить миру этот новый порядок свободы и справедливости, и намеревался, вполне искренне, научить мир правильно пользоваться этой свободой и установить справедливость в соответствии со своим пониманием.

Но Германия предлагала человечеству закрытую систему, а СССР – открытую. Поэтому Германия множила своими победами своих противников, ее проект двигался с отрицательной экспонентой, а СССР, даже своими поражениями множил число своих сторонников, его проект двигался в параметрах положительной экспоненты.

Гитлеризм говорил своим солдатам: «Идите и убивайте! Вы будете господами. Вы получите ферму на Украине, и славянские недочеловеки будут работать на вас и служить вам».

Функционально – это сильная идея. Она обещала тем, кто принимал ее, славу, процветание и счастье. Но в ней была очень серьезная слабость. Она обещала только то, что можно использовать при жизни. За нее можно убивать, но за нее нельзя умирать : ферма не достанется.

Коммунизм говорил своим солдатам: «Идите и защищайте! Вы будете спасителями своей страны и всего мира. За вами – первая в истории победившая Революция рабочих и крестьян, за вами – первое в мире Государство Трудящихся, за вами – верность делу ваших отцов, впервые в истории свергнувших гнет эксплуататоров и давших шанс на создание царства справедливости. Очень может быть, что в этой борьбе вы умрете, – но умрете Спасителями мира».

Какие бы споры сегодня не шли о степени утопичности и обоснованности этой идеи – функционально она была сильнее нацистской. Она обещала своим сторонникам то, что было больше жизни. За нее можно было умирать.

Нацизм обещал Власть и Богатство на всю жизнь. Коммунизм – обещал Бессмертие в будущем человечестве.

По сути, коммунизм нес в себе один из древнейших постулатов героического гуманизма: «Смертью смерть поправ!»

Он нес то, чего не было в германском накаленном национализме и тем более не было в уже лишенном мобилизационной героики либерализме и консерватизме. Поэтому, по сути, итогом Второй Мировой войны стало утверждение миропорядка, который, на какое-то время сошелся в признании прогрессистских ценностей : веры в человека, веры в его разум, признание антропологического оптимизма, ценности истории и веры в прогресс.

Даже «холодная война» 1945–1991 годов, по сути, велась не за или против этих ценностей, а по вопросу о том, как понимать и реализовывать их.

 

Парадоксы Победы

Парадокс истории заключается в том, что 70-летний юбилей Победы над фашизмом будет отпразднован в условиях, когда наиболее явной становится угроза новой поднимающейся угрозы Контрмодерна.

Победа 1945 года была, прежде всего, победой прогрессистского видения мира, победой гуманистического вектора, признававшего основной ценностью мира человека – возможность его развития, веру в его неограниченные возможности, в исторический прогресс и в саму историю, как самоценность.

Утвердившийся после Победы Ялтинско-Потсдамский мир был миром, где эти ценности были, в принципе, приняты. Спор шел, в основном, между двумя вариантами прогрессизма: либерализмом США (белая пятиконечная звезда) и коммунизмом СССР (красная пятиконечная звезда), – двумя, в общем-то, родственными проектами, расходившимися в прочтении этих ценностей, но сходившимися в их принятии.

Остальные проекты, видевшие человека не высшей ценностью, а инструментом и пылью под ногами тех или иных высших начал, были отброшены с пути истории.

Однако, эта победа была не безусловной. Общая конфигурация победивших сил была такова, что содержала в себе и многие будущие противоречия.

Во-первых, в антигитлеровский блок, кроме названных проектов, входил и консерватизм, как одно из воплощений противостоящего прогрессизму традиционализма. Уже с первых послевоенных лет он, практически вышел из этого союза, максимально провоцирую конфликты между победителями. Это проявилось как в позиции Черчилля, чья речь в Фултоне спровоцировала нарастание напряженности, так и в приходе к власти в США после смерти Рузвельта консервативных групп, представленных Трумэном, а затем – вполне профашистской истерией «комиссии Маккарти».

Во-вторых, сам нацизм, как противостоявший в ходе Мировой войны прогрессизму США и СССР накаленный вариант традиционализма, не был ликвидирован окончательно. Уже к 1946 году, когда в Париже прошёл подпольный нацистский съезд, исследователи относят создание «Черного интернационала», поставившего своей целью реванш и разгром тех, кого они именовали «ялтинскими хищниками».

В-третьих, в своем новом противоборстве либерализм, сражаясь за первенство с коммунизмом, во многих случаях интегрировал в свои ряды внесистемные для них силы, враждебные общей для них идее прогрессизма.

На Западе это проявилось в нарастающем сотрудничестве с остатками нацистской элиты, интеграцией в свои спецслужбы актива СС, всё сильнее влиявшего на выработку позиции США в мировом противоборстве.

Послевоенное заигрывание в СССР с идеями национализма и странная затея «борьбы с космополитизмом» тоже вписывались в этот контекст.

Ведя мировую борьбу, США небрезгливо принимали в число своих союзников вполне нереспектабельные силы и течения, если только они готовы были усилить их в борьбе с конкурентом. В этом был некий плюс, поскольку антипрогрессистские силы оказывались подконтрольны прогрессистским сверхдержавам и не могли консолидироваться в борьбе против них. Но был и существенный минус, поскольку это позволяло данным силам находить ниши своего существования и постепенно повышать свою роль в мировом противоборстве. При этом они, особенно на Западе, не только расширяли свою нишу, легитимизируясь, как «борцы против коммунизма», но и передавали некоторые свои черты патронам.

За 70 лет, прошедшие с мая 1945 года, не было в мире реакционной силы, которую не поддерживали бы внешне сохраняющие гуманистическую риторику западные страны: от фашизма Франко и Салазара – до Пиночета, от исламистского террористического фундаментализма – до диктатуры Саакашвили в Грузии и неонацистского террора на современной Украине.

Новым существенным этапом в переконфигурации мировых проектных сил стал 1979 год, когда в Иране победила фундаменталистская «революция». Советские аналитики еще праздновали очередное поражение США, но лидер исламистов Хомейни уже формулировал тезис о «двух шайтанах» (СССР и США), рассчитывая стратегию своей политической игры по уничтожению их обоих.

К 80-м годам XX века вполне сформировались два антипотсдамские вектора, угрожавшие, по своей сути, самому прогрессистскому мироустройству, утвердившемуся в результате Победы 1945 года: вектор «новых правых» на Западе, выдвинувший концепцию борьбы против «двух ялтинских хищников», и вектор фундаментального исламизма, взявший на вооружение концепцию «двух шайтанов».

Оба они видели свою задачу в том, чтобы сначала использовать США, как носителя либерализма, для уничтожения СССР и его коммунистического проекта, а затем, лишив США потенциального прогрессистского союзника, обрушить свой удар на них и уничтожить в их лице либеральный проект.

В период войны в Афганистане сложился новый проектный союз, в результате которого американский либерализм, американский консерватизм Рейгана и Колби, «новые правые» на Западе и фундаменталистский ислам совместно выступили против СССР.

Причем и те, и другие попеременно выступают военно-политическими наемниками США, полностью утратившими сущностную связь с гуманистическим содержанием классического либерализма.

Ценности либерализма для современных США значат не больше, чем ценности социализма значили для гитлеровской Германии.

К 1939 году Гитлер имел конфликты не столько с СССР, сколько с социально-однородными ему странами. И этих конфликтов было меньше, чем тех, в которые уже сегодня втянулись США.

Гитлер тогда ввел войска в демилитаризованную рейнскую зону – находившуюся, правда, на территории самой Германии. Осуществил аншлюс Австрии – формально мирным путем на основании волеизъявления самой Австрии. Отторг, (с согласия западных держав) Судетскую область у Чехословакии, а потом захватил и саму Чехословакию. Участвовал на стороне Франко в Гражданской войне в Испании. Всего – четыре конфликта. Из них собственно вооруженный – один.

И все, признавая его агрессором, говорили, что война на пороге.

США/НАТО сегодня:

• дважды (в 1995 и 1999 годах) осуществили агрессию против Югославии, расчленили ее на части, отторгли часть территории и уничтожили как единое государство;

• вторглись в Ирак, свергли национальную власть и оккупировали страну, установив там марионеточный режим;

• то же самое сделали и в Афганистане;

• подготовили, организовали и развязали войну режима Саакашвили в Грузии против России и взяли его под открытую защиту после военного поражения;

• осуществили агрессию против Ливии, подвергли варварским бомбардировкам её инфраструктуру, свергли национальную власть, убили лидера страны, привели к власти вообще варварский режим;

• развязали гражданскую войну в Сирии, практически участвуют в ней на стороне своих сателлитов, готовят военную агрессию против страны;

• угрожают войной суверенному Ирану;

• свергли законную власть на Украине и способствовали началу там полномасштабной гражданской войны.

Итого – девять актов агрессии. Причем шесть из них – прямые военные вмешательства. Против четырех, включающих один вооруженный, у Гитлера к 1941 году. Да, слова при этом произносятся разные – но действия аналогичные. Например, США могут сказать, что в Афганистане они действовали в порядке самообороны (имея в виду события 11 сентября 2001 года, официальная версия которых, что называется, шита белыми нитками). Но и Гитлер мог сказать, что в Рейнской области он действовал, защищая суверенитет Германии.

Можно ли сравнивать демократические США – с фашистской Германией? Убитым американцами афганцам, ливийцам, иракцам, сербам, сирийцам и т. д. – не легче от того, что их убили во имя «свободы, демократии и прав человека», а не во имя господства арийской расы. По масштабу и числу актов агрессии США давно и намного превзошли гитлеровскую Германию предвоенной поры. Только Гитлер, как это ни парадоксально – был намного честнее: он посылал в бой своих солдат, жертвовавших ради него своими жизнями. США же, как правило, посылают наёмников, а сами наносят удары «из-за угла» – предпочитая вести войну «дистанционно», без риска массовых потерь.

Поражение и раздел Советского Союза на рубеже 1980-х – 1990-х годов в корне изменили конфигурацию мировой политики. Наряду с ослаблением СССР формировались новые центры силы. Ближневосточные исламские страны, незримо консолидируемые вокруг саудитов, опираясь на торговлю нефтью и наркотиками, стали оперировать всё более крупными финансовыми ресурсами. При этом, понимая опасность, Западные страны максимально попытались отсечь их от обладания современными технологиями, без которых прямая борьба за мировое господство не могла быть полноценной.

Возникло новое противостояние проектов: западный либерализм, лишенный жертвенной мотивации и мобилизационно слабый, во многом сведший свою гуманистическую составляющую к жизненной комфортности и сибаритству, и выступающий против него накаленный исламский фундаментализм, полностью воспроизводящий в обработке своего многочисленного и, во многих случаях, влачащего нищенское существование населения чёткие гитлеровские лекала: «Вы живете плохо потому, что американские плутократы грабят весь мир. Лишь в войне против них вы обретете свое благополучие и уж, во всяком случае, заслужите место в раю».

Вместо спора о том, как воплощать ценности прогрессизма, человечеству был предложен новый спор между ним и накаленным традиционализмом в лице фундаменталистского ислама, точнее – определенной спекуляцией нового, молодого нефтяного империализма на исламе, поскольку собственно с исламом он имел не больше общего, нежели гитлеровский национал-социализм с социализмом Маркса.

Но это стало обострять и активизировать рост новых правых, традиционалистских настроений на самом Западе.

Либерализм, давно уже утративший свой былой пафосный и накаленный характер (следствием чего стало и его бессилие в борьбе с Третьим рейхом), с одной стороны, не мог до конца решить собственные проблемы «общества потребления», а с другой – не мог представить достаточно эффективной мотивации в борьбе против исламского фундаментализма.

Возникла ситуация, когда, в результате временного поражения коммунизма и сибаритского ослабления и деградации либерализма человечество столкнулось с кризисом антропологического оптимизма.

Проблема заключалась в том, что в самом либерализме оказался почти утрачен прогрессистский вектор, он практически отказался от выдвижения модели будущего мироустройства. Такие непременные атрибуты прогрессизма (и либерализма в его аксиологическом понимании), как вера в разум человека, вера в историю, как самоценность, принятие идеи прогресса оказались из него во многом элиминированы.

Приняв постулат Фукуямы о «конце истории», вытекающий из консервативного псевдолиберализма в духе концепций Хайека и Поппера, либерализм лишился футурологической, проектной составляющей, во многом повторив ошибку советской пропагандистской доктрины 70-х годов, и оказался неспособен предложить привлекательный для человечества образ будущего. Сам гуманизм стал трактоваться не как вера в возможность и самоценность неограниченного развития человека, а как приоритет сибаритства и неограниченного комфорта. Из либерализма стало исчезать напряжение.

Рожденный Европой либерализм оказался неспособен защитить ядро европейских гуманистических ценностей. Утонув в безбрежной и избыточной политкорректности, он не сумел поставить заслон на пути исламизации обществ Запада. Как следствие, в Европе и в США стал все более укрепляться даже не консерватизм, а некая смесь консерватизма и нового нацизма, воплощенная в идеологии «новых правых». В Австрии они в какой-то момент победили на выборах, во Франции Ле Пен вышел во второй тур, на территории бывшей ГДР неонацисты стали укреплять свои позиции в местных парламентах. В США же террористическая угроза породила к жизни нормы безопасности, мало совместимые с демократическим и либеральным режимом.

Ростки нового западного фашизма, в результате, стали пробиваться по двум направлениям.

С одной стороны, они стали неизбежной реакцией на наступление исламского фундаментализма, стали претендовать на роль спасителя Европы от новой цивилизационной угрозы.

С другой стороны, силы, поощряемые и используемые в борьбе против социализма, обрели, в условиях кризиса либерализма, некую самостоятельную субъектность.

В странах, где коммунистический проект отступил, а либеральный не был утвержден, стали утверждаться откровенно фашиствующие тенденции.

Обычно наступление фашизма соотносится с проявлением его наиболее узнаваемых форм: например, в республиках Прибалтики. Пожалуй, эти «постсоветские» государства – единственные страны мира, где ненависть к прогрессизму вылилась в откровенные чествования ветеранов войск СС и гитлеровской символики. Можно также указать, что там утвердились и явственные черты нацизма: практический апартеид, лишение части населения элементарных гражданских прав, прямое оправдание гитлеровской агрессии.

Нельзя не признать, что вину за это несет как Западный мир, практически игнорирующий гитлеровский ренессанс, так и Россия, практически ничего не сделавшая для защиты русскоязычного населения этих республик.

Евросоюз принял неонацистские режимы Прибалтики в свой состав, Россия ограничилась увещеваниями и уговорами, униженно упрашивая лидеров этнократических диктатур соблюдать международные приличия. Не стоит забывать и о том, что именно поддержка российского руководства в 1990/91 годах позволила националистам Прибалтики прийти к власти и укрепиться в своем положении.

Однако наступление фашизма на пространстве СССР не ограничивается этими странами.

Главная угроза заключается в том, что апробация фашистской практики оказывается не только поощрением со стороны родственных сил в самой Европе, но и оказывает провоцирующее воздействие на определенные силы в самой России, которая сталкивается с двумя векторами экспансии: исламского фашизма, наступающего с Юга, и традиционного, идущего с Запада.

Учитывая отказ России от коммунистического проекта при полной дискредитации в 90-е годы проекта либерального, у нашей страны появляется некий соблазн ответить на два вектора фашистской угрозы своим собственным национализмом и, как итог, – своим собственным фашизмом. Причем, в силу полиэтничности России, здесь национализм, в отличие от гитлеровской Германии, не способен дать даже временной консолидации и с неизбежностью может обернуться только межэтническим взрывом.

В целом же, мировая цивилизация сталкивается с опасностью регрессивной замены базовых параметров цивилизационного выбора.

После Победы 1945 года цивилизационный спор шел о том, какой из его вариантов: коммунистический или либеральный, – более перспективен для реализации его базовых ценностей.

После мировой катастрофы раздела СССР и временного поражения коммунистического проекта на смену ему пришел спор, о том, прогрессизму ли, в лице либерализма, или традиционализму, в лице исламского фундаментализма, принадлежит будущее.

Однако в итоге деградации либерализма, наступления исламизма и активизации традиционного фашизма, спор может уже зайти о том, какой из вариантов накаленного традиционализма: фашизм «зелёный» или фашизм «коричневый», – имеет право на мировое господство.

После 1945 года человечество почти пол века могло позволить себе спор о том, что важнее: демократия политическая или демократия социальная? Что более важно: политическая свобода или социальные гарантии? Должна быть у каждого собственность в форме частной или в форме коллективной?

Вполне вероятно, что спорщикам, при нынешних тенденциях, предложат выбирать, кто лучше: имам или фюрер, рабство во имя Магомета или рабство во имя европейской примордиальной традиции, и какое наказание он предпочитает при непослушании: забивание камнями по Корану или привычный крематорий.

Сегодняшний мир – это уже иной мир, чем он был 70 и даже 20 лет назад. Если Потсдамская реальность была реальностью борьбы внутри прогрессистских тенденций, то мировая катастрофа поражения Советского Союза вновь поставила в повестку дня вопрос о развилке: прогрессизм, олицетворяемый сегодня вялым и не способным на подвиг либерализмом, или традиционализм, олицетворяемый занявшим место гитлеризма накаленным фундаменталистским исламом.

Тем самым, всё человечество отброшено к ситуации первой половины XX века. Только без возможности призвать на защиту гуманизма и прогресса коммунистический Советский Союз.

Приходится констатировать, что основная задача, с которой сталкивается сегодня человечество, – это задача защиты прогрессизма, как актуального вектора развития современного мира.

Отсюда возникает круг действий, которые необходимы для решения этой задачи.

 Создание новой международной прогрессистской коалиции, подобной антигитлеровской коалиции.

* Определение роли России в этой коалиции. Она сама может быть интереса иным участникам такой коалиции только в качестве сильной державы, обладающей как экономическим и силовым, так и проектным потенциалом. США ни в коем случае не будут воспринимать Россию как равного партнера, пока последняя будет пытаться убедить их в своей готовности во всем походить на старшего партнера: просто потому, что такое партнерство предполагает подчиненную роль России, необходимость не полагаться на нее в новой мировой борьбе, а постоянно заниматься ее опекой и поддержкой.

Для того чтобы стать полноценной альтернативой утверждающейся в мире социальным энтропии и регрессу, Россия должна восстановить свою миропроектную роль, показать держателем какого варианта развития мира она является.

 Необходимое для статуса морального лидера человечества и носителя потенциала Сверхмодерна выдвижение идеологии, которая будет:

– обладать адекватным постиндустриальному миру видением будущего;

– обладать адекватным видением роли человека в этом будущем, соединяющим в себе признание его права на достойную жизнь и возможность его неограниченного развития.

– обладать адекватной времени и конкурентной на фоне накаленных традиционалистских проектов, в первую очередь – на фоне накаленного исламского фундаментализма системой мотивации человеческой мобилизации и человеческого напряжения.

В конечном счете, сохранение вектора прогрессистского развития человечества в условиях размывания модерна с одной стороны, расползающимся, аморфным постмодерном, а, с другой – подвергаемого экспансии исламского и правого контрмодерна, возможно лишь при восстановлении и выдвижении того или иного варианта сверхмодерна.

9 мая 1945 года было Днём Победы Цивилизации Сверхмодерна. Коммунистический проект доказал что такая цивилизация – не фантазия. И что она не просто может отстоять себя от агрессии Контрмодерна, но только она может спасти остатки остывающего Модерна, без неё обреченные на уничтожение.

И только она смогла спасти ценности Свободы, Разума, Прогресса и Гуманизма.

БЕЗ НЕЁ – ОНИ ОБРЕЧЕНЫ ЛИБО УТОНУТЬ В ОБЕССМЫСЛЕННОСТИ ПРЕВРАЩАЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА В ОБЕЗЬЯНУ ПОСТМОДЕРНА, – ЛИБО БЫТЬ РАСТОПТАННЫМ ТЕМ ИЛИ ИНЫМ НОВЫМ ВАРИАНТОМ КОНТРМОДЕРНА.