Разговор шел вполголоса. Сидевшие на коврах люди с опаской поглядывали на узорчатые войлочные стенки большой юрты. Двойные полотнища входного отверстия надувались, как парус. Ветер, по-видимому, крепчал.

— К утру опять надо ждать бури. Ветер, пожалуй, больше десяти метров в секунду.

— Этого-то нам и нужно, если мы, наконец, решимся!

— Мэк-Кормик что-то долго не возвращается…

— По-видимому, мирза Низам не сдается на его уговоры.

— Джонни, у вас все готово? — еще тише спросил голос.

— Все. Я собрал там все кувшины, которые только мог найти.

— Где они поставлены?

— За большим камнем среднего ущелья. Того, которое ведет туда… — добавил он многозначительно.

— Если и на этот раз вы окажетесь счастливцем… Ах, Джонни, кажется, вам опять пришла в голову блестящая мысль!

Из темноты блеснули белки глаз. Боб перебил говоривших:

— Один кувшинчик, должно быть, несколько пустоват, господин профессор! Сообщаю вам об этом на всякий случай.

И маленький черный человечек сделал гримасу удовольствия.

Только теперь обитатели юрты заметили, что Боб сильно навеселе.

— Боб! Да никак вы… Посмотрите на него: он ведь вдребезги пьян! — воскликнул Голоо.

— М-р Голоо, вы всегда преувеличиваете во всем, что касается меня! Когда мы перетаскивали кувшины от пальм к пещере, я попробовал на язык несколько капель из одного из них, — вот и все! Должен заметить, что это пальмовое вино отлично пригодилось бы нам вместо того, чтобы…

— Тс-с!! Боб, молчите! — строго прошептал фон Вегерт.

— Но что же теперь нам делать с Бобом, если мы пойдем туда? — проворчал Голоо.

— Знаете что? — предложил Гарриман, — оставим его в юрте! Чем шумливее он будет себя вести, тем, в конце концов, лучше. Мирза Низам подумает, что мы здесь веселимся с тоски!

— Ха… Веселимся! — с горестной усмешкой проговорил фон Вегерт. — Впрочем, это верно. Ну, Боб! Валяйте, в таком случае, вовсю.

— Да я и не пойду с вами в пещеру, я боюсь! — замотал тот своей кудрявой головой.

Боб не заставил себя просить. Перед глазами наших путешественников, ожидавших возвращения Мэк-Кормика от мирзы Низама в юрте, которую тот им отвел для житья в Кон-и-Гуте, замелькало в каком-то диком танце черное тело в развевающихся лохмотьях, в которые превратилась одежда всех путешественников за это время.

По временам тоненький голосок выводил какую-то высокую фиоритуру с присвистом.

Танец длился долго, покамест запыхавшийся танцор не свалился в изнеможении на ковер.

— Отвел душу! — воскликнул Боб. — В этой проклятой дыре с тоски умрешь!

За юртой послышались шаги.

— Возвращается… — заметил Голоо.

Через минуту чья-то рука показалась в прорезе полотнища, которое закрывало отверстие юрты, и отцепила с крюка шнур, придерживающий спущенный войлок.

— Неудача, друзья мои! — проговорил Мэк-Кормик, входя. — Он категорически не советует, чтобы мы теперь трогались в дорогу. Впрочем, он клянется, что все перевалы на единственном возможном для нас пути, на юг, через горы уже закрылись и что даже при самых благоприятных обстоятельствах, летом, мы рискуем в таком случае безусловной гибелью. Ему можно верить.

— Не говорил ли он о том, что происходит в Роканде?

— Он сам ничего не знает. Никаких известий.

— Может быть, он не хочет сказать? Представьте себе, что восстание раздавлено?

— Возможно и это. В общем, он сильно расстроен, болен и едва стоит на ногах. Во всем Кон-и-Гуте остался только он да Аль-Наи. Девочке поручено кормить гепардов. На ней лежат все хозяйственные заботы и о нас.

— А Рашид?

— Рашид не вернулся, старик думает, что он погиб. Когда я его спросил, зачем и куда он отослал Рашида — ответом сначала было молчание, и только потом он нехотя сказал, что Рашид с оставшимися в Кон-и-Гуте рокандцами отправился в Белуджистан.

— Их верблюды были сильно нагружены, когда они уезжали. Заметьте, что мирза Низам не оставил ни одного верблюда в Кон-и-Гуте! Словно он себя, Аль-Нами и всех нас погребает здесь заживо!

— Похоже на то, что он выполняет какие-то приказания. Ведь не исключена возможность того, что здешние обитатели и вернутся.

— Та часть их, которая ушла в Роканд?

— Да. И та, которая отправлена мирзой Низамом в Белуджистан.

— Не думаю. Чувствуется, что у них что-то стряслось там, в Роканде.

Но, в общем, мы здесь сидим, как в мышеловке. Если бы не вы — мы все, пожалуй, уже давно составляли бы пищу этих гепардов!

— Он дал мне клятвенное обещание, что волос не упадет с головы всех вас, пока он жив, но…

— Но?

— Но он утверждает, что не в силах нам помочь, даже если бы и хотел. Кстати: землетрясение прошлой недели он считает плохим предзнаменованием… Он весь полон суеверных страхов и предчувствий.

— И он по-прежнему против осмотра нами пещеры?

— Об этом и слышать не хочет. Теперь туда ходит одна Аль-Наи с кормом для его кошек. Самая большая из них, — помнится ее зовут Гарра, — каждый раз провожает ее. Ее отца, Файзуллы, тоже ведь нет в Кон-и- Гуте.

— Значит, мы тут на положении почетных пленных?

— Да, причем стерегут нас всего-навсего старец и девочка. Отличное положение!

— Надеюсь, теперь, Мэк-Кормик, вы должны согласиться на наше предложение.

— Насчет пещеры?

— Да.

— Невозможно. Я же говорил вам: она полна зверей, — только мирза Низам да Аль-Наи могут позволить себе такой риск! О, если бы у нас осталось хотя одно ружье! Но я не заметил нигде даже намека на один патрон, не то что ружье. Все оружие они увезли с собой.

— Видите ли, Гарриману пришла в голову мысль… Гарриман предлагает опоить их пальмовым вином. Все нужные приготовления уже сделаны, все кувшины перенесены к пещере. Остается только налить вино в расщелины, из которых они пьют.

— Но станут ли они пить?

— Не забывайте, что Голоо регулярно вычерпывал всю воду, которую наливала им Аль-Наи. Гепарды уже с неделю не видели и капли воды. Они накинутся на всякую влагу!

— Хорошо, попытаемся, — произнес Мэк-Кормик, выходя из задумчивости, — но я войду туда первым.

— В таком случае, Мэк-Кормик, я прошу вас уступить мне на сегодня все ваши права. Я ведь один из всех нас могу явиться естественным вашим заместителем. И кто знает, может быть, скромному представителю науки удастся восторжествовать над стоящими перед нами препятствиями! Тем более, что…

— Тем более? — переспросил Мэк-Кормик.

— …Я спелеолог. Под землей я привык двигаться так же уверенно, как и над землей. Мне будет легче руководить делом, чем вам.

До рассвета оставалось тринадцать часов, — срок был достаточен. Если бы началась буря, подобная только что стихшей, в пещере она не была страшна. Не было человека, который мог бы помешать предприятию. Единственные обитатели Кон-и-Гута, кроме них — мирза Низам и Аль-Наи — находились у себя и, конечно, были заняты приготовлением ко сну.

Оставалось справиться с гепардами.

Голоо, который в последнее время все больше молчал, подошел к беседовавшим и сказал:

— Не думайте, друзья, что можно в предстоящем нам деле надеяться на мою силу. Мне не справиться и с самым маленьким из этих полосатых чертей! Я видел, как они грызут свои цепи, и от ударов их лап, кажется, содрогаются сами скалы!

Мэк-Кормик улыбнулся.

— Профессор говорит, что мы их опоим пальмовым вином. На этом плане основана наша единственная надежда. Впрочем, Голоо, сегодня вы все, — и вы, Гарриман, и вы, Боб, — должны повиноваться профессору так, как вы повиновались до сих пор мне. Приказывайте, господин профессор.

Через мгновение все были на ногах.

Фон Вегерт готовил свой электрический фонарь, рассчитанный на сто часов горения. Так как на пути в Кон-и-Гут фонарь работал в змеиной пещере не более пятнадцати часов в общей сложности, то запаса электрической энергии хватало с избытком. Кроме того, им были уже заготовлены с помощью Гарримана факелы на пальмовых палках, облитые бараньим жиром. Из пальмовых же волокон была давно уже сплетена тонкая бечева, а также канаты, очень легкие и гораздо более удобные для спуска, чем обыкновенные, благодаря своим неровностям и узлам. Бечева должна была понадобиться для отметки пройденного пути, в предвидении запутанных извилистых ходов пещеры, о чем так выразительно говорила легенда Авиценны.

Никакого снаряжения, кроме этого, у них не было.

Отправляясь в пещеру, они не брали с собой продовольственного запаса, — как это советовал тот же Авиценна, — небольшой кувшин с водой был их единственным грузом, не относящимся непосредственно к цели: страх перед жаждой, которую испытал по дороге в Кон-и-Гут Голоо, заставил последнего захватить его с собой.

Гарриман был весь в нетерпеливом ожидании, оправдается ли на деле его предположение.

Так же точно, как фон Вегерт, знал Гарриман легенду Авиценны и надпись рокандского камня.

Строка за строкой, словно живая, тянулась она перед его глазами, и четко вырисовывался в воображении таинственный верблюд первой половины второй строки, извилистое место в конце ее же и параллельные черточки у конца строк. Лестницы…

Мысли всех были заняты пещерой.

Что касается Голоо, то негр, как всегда, относился ко всему пассивно. Ему был, в конечном счете, безразличен успех всей этой затеи уже в самом начале пути экспедиции. Сердце его нестерпимо ныло при воспоминании об Эр-не, и бедняга, давно уже мысленно покончивший с вопросом о самом себе, жил сладкой тоской по неизведанному счастью.

Он сидел на вид спокойный, но душа его была полна мрачных предчувствий. Спуск под землю инстинктивно казался ему, родившемуся под знойным солнцем тропиков, чем-то в высшей степени опасным и нелепым. Он слышал краем уха все эти рассказы о кон-и-гутской пещере… Да что в них толку! Охота им забираться в этот мрак, где не увидишь без огня собственной руки у самого носа!

Что касается Боба, то он был чрезвычайно доволен, что его не берут с собой, хотя и заявил, что если все не вернутся под утро, — он явится к ним туда, в эту дыру, живой или мертвый.

Наконец, фон Вегерт, оглядев всех и поручив Бобу ни под каким видом не впускать мирзу Низама в юрту, посещения которого, впрочем, и нельзя было ожидать, осторожно вышел в сопровождении трех своих спутников наружу.

Облака бурно проносились по небу, то закрывая, то открывая лунный диск. В общем темнота благоприятствовала скрытному подходу к пещере, которая лежала в полуверсте от оазиса. По дороге попадались пустые жилые и хозяйственные постройки, покинутые рокандцами. В полном молчании двигалась группа, обходя парапеты из сложенных глыб камня, которыми были обнесены участки земли, предназначенные еще так недавно для пастбища скота и верблюдов.

Ни одного слова не проронил никто вплоть до того момента, пока Гарриман не подвел фон Вегерта к глиняным кувшинам с пальмовым вином.

— Здесь! — прошептал он.

— Хорошая порция! — пробормотал Голоо.

Поворот… Слышно глухое ворчание и звуки цепей…

Гепарды уже слышали шаги, может быть, запах чужих существ, к ним приближавшихся.

— Голоо, вам придется наливать… Действуйте быстро, пока звери не огляделись. Они в волнении, но услышав плеск жидкости, направят все внимание на него.

Голоо молча кивнул головой.

— Когда вы подойдете к расщелине, из которой они пьют, я зажгу фонарь. Это их отпугнет от вас. Факел зажигать нельзя, его свет слишком заметен. Кроме того…

— Что еще?

— Нет, я хочу сказать, что цвет вашего лица позволит вам с большим успехом, чем нам, выполнить задачу.

Голоо горько усмехнулся.

— Хорошо, что хотя на это пригодится моя чернота… — пробормотали его губы.

Несомненно, предприятие было опасным.

Пять цепей пяти гепардов, — Гарра спала на свободе, в шалаше мирзы Низама, — в натянутом положении свободно доходили до расщелины скалы, в которую Голоо должен был вылить содержимое кувшинов.

Хищники были полны беспокойства. Мучимые жаждой, напуганные неожиданным появлением людей, им незнакомых, они нервничали и бросались из стороны в сторону, перепрыгивая друг через друга. Иногда тишину ночи прорезывал их хрипящий глухой рев.

В тот момент, когда фон Вегерт зажег свой фонарь, бросив на них дрожащие, колеблющиеся лучи света, Гарриман протянул Голоо палку, к которой было прикреплено небольшое ведро.

Голоо понял без слов. Это был тот самодельный прибор, которым он сам ведь вычерпывал воду из расщелины после того, как ее туда наливала каждые три дня Аль-Наи.

Тенистое место препятствовало испарению, и это обстоятельство позволяло девочке не хлопотать о водопое каждый день. Пищу же с отъездом Рашида и Файзуллы давал зверям сам мирза Низам, бросая им туши убитого скота на несколько дней сряду.

Можно было не опасаться появления старика и девочки к утру, ибо они только недавно задали и корм и воду. Между камней виднелась гора из мясных туш и обглоданных костей, окруженная запекшейся кровью.

Голоо поблагодарил Гарримана немым взглядом.

И как это никому не пришла в голову такая простая вещь!

Юный друг его, казалось, каждому приносил в дар свое счастливое умение быть незаменимо полезным в трудных, опасных или критических случаях.

Таким образом, дело значительно упростилось.

Как только Голоо стал лить вино, звери кинулись к каменной выбоине, оспаривая друг у друга влагу. Прикоснувшись к ней, они с ворчанием поднимали морды, фыркая от неудовольствия. Но вскоре, невольно приучив облизыванием слизистые оболочки своих пастей к непривычной остроте напитка, они, подчиняясь непреоборимому рефлексу, стали пить. Издавая гортанный звук, погружали они свои головы все глубже, словно надеясь под верхним слоем жидкости найти другой, им привычный.

Звери пили долго, отходя и снова подходя к расщелине. Вино начало действовать на них быстро. Один из гепардов, вдруг натянув цепь, стал бить могучим хвостом своим по бедрам, рыча в пространство. Другой внезапно сделал скачок на выступ скалы, но сорвался с гладкого, отполированного временем камня и упал вниз, но тотчас же поднялся и, перепрыгивая через других кошек, попадавшихся на пути, стал метаться из стороны в сторону. Остальные три гепарда вскоре начали выказывать сильнейшее возбуждение, которое, наконец, перешло в грызню. Она длилась недолго; вскоре звери разошлись по своим местам и улеглись, опустив головы на передние лапы. Один из них, вероятно, не так жадно пивший, полежав, вдруг вскочил и прыгнул в сторону пришельцев. Но он только спокойно посмотрел вокруг, зевнул, потянулся, выгнулся, затем уселся, потер о поднятую лапу щеку и грузно упал набок.

Не оставалось сомнений, что гепарды были опьянены. Их организм, не привыкший к алкоголю, не мог никак с ним освоиться, и животные, уже почти сонные, выказывали все признаки отравления. Некоторые из них по временам жалобно выли, другие вздыхали, как вздыхает продырявленный мех фисгармонии, в которой зажато несколько басовых клавишей зараз.

Прождали еще с полчаса.

Голоо хотел было двинуться вперед, но фон Вегерт остановил его:

— Подождите!

Он поднял камень и бросил его в зверей. Ни один из них не пошевельнулся.

— Пожалуй, можно идти…

Первым пошел Голоо. За ним Гарриман и фон Вегерт. Сзади своей медлительной походкой шел Мэк-Кормик. На секунду он остановился и сказал:

— Ну а как мы пройдем утром, если они к тому времени проспятся? Утром они будут особенно злобны! Не лучше ли собрать здесь у входа, как это мы сделали в змеиной пещере, немного хвороста с тем, чтобы нам можно было утром подпалить его, — под покровом огня и дыма мы сумеем проскользнуть…

— Великолепно! — воскликнул фон Вегерт. — Но кроме того, мы сможем воспользоваться ведь и факелами.

Гарриман бросился набирать сучья и сухие травы. Вскоре в центре входа был сложен довольно большой костер.

— Ба! Да мы забыли огниво! — с ужасом воскликнул Голоо.

— Нет, оно со мной, — возразил фон Вегерт. — Я собрался в пещеру, как заправский исследователь, — добавил он, улыбаясь.

Странное зрелище представляла из себя эта группа людей с фонарем, факелами, канатами и бечевой в руках, стоявшая перед наружным отверстием в пещеру.

Высокий фас горы уходил в темную высь, словно лоб доисторического чудовища, подогнувшего под себя ноги и лежавшего с разинутой пастью. Вблизи отверстие напоминало собой готический портал с аркой.

Перешагнув запретную черту, отделявшую пещеру от внешнего мира, они сразу очутились в непроницаемом мраке, тайны которого едва раскрывал слабый свет фонаря.

Фон Вегерт приказал всем остановиться и пошел один по стенке. В одном месте ему пришлось прыгнуть, так как нагроможденные скалы, по-видимому, оторвавшиеся с потолка, образовали глубокий провал.

Фонарь его мелькал вдали. Стояла полная тишина. И вот среди нее раздался голос ученого, и это повторяло его речь.

— Тут шестикратное эхо, — с первых же шагов наталкиваемся на феномен природы! — подумал Мэк-Кормик, — надо потом напомнить об этом фон Вегерту.

А тот говорил издали:

— Двигайтесь по стенке! Под ногами смотрите вправо! Идите смело. Я жду с фонарем в том месте, где вам придется сделать небольшой прыжок.

Сначала все шло благополучно. Но внезапно раздался заглушенный стон, — Голоо с размаха ударился головой о сталактит, который свешивался с потолка. Со злостью боксер хватил кулаком по одной из тонких перемычек, приходившихся как раз у его глаз, и фута четыре натеков отлетело в сторону.

— Ну и кулак же у вас, Голоо! — заметил Гарриман.

— Знаете, этот каменный мешок своими размерами напоминает мне лондонскую приемную Голоо, — воскликнул Гарриман. — Нет только чаек в золотой раме.

Вдруг мимо фонаря пронеслось что-то белое… Одно… Другое…

— Летучие мыши, — заметил фон Вегерт, прикрывая на мгновение свет ладонями.

Но во что бы то ни стало, надо было продвигаться вперед.

— У этой стенки — целая гирлянда их! Все белые! Удивительно. Вы видите?

Ученый поднял фонарь над головой, сделал несколько шагов по направлению, которое указал Голоо, и вдруг громкое восклицание гулко прозвучало под сводами:

— Аэроплан?!

Сначала смысл слова почти не дошел до сознания присутствовавших. Сам фон Вегерт не верил своим глазам, дотрагиваясь руками до большой белой птицы.

— Так вот что они хранили здесь! Вот что сторожили гепарды!

— Но только ли это?

Гарриман быстро стал забираться внутрь. На борту надпись гласила:

Янаон.

— Опять — Янаон! Та же надпись, которая кем-то сделана и на рокандском камне в Британском музее.

Внутри каюты все было приготовлено для полета. Перед сидением летчика была прикреплена карта, по-видимому, пути, который обозначался красной линией.

— Осмотрите, Джонни, внимательно все кожаные карманы, которые вы там найдете у сиденья!

Через некоторое время с высоты своего места Гарриман заявил:

— Ничего нет! Только вот эта книжка… — и он протянул ее фон Вегерту.

— Описание системы… Мэк-Кормик, имеете ли вы представление о летательных машинах?

— Должен сознаться, что весьма слабое! Впрочем, как автомобилист, я имею некоторый навык в обращении с двигателем.

— Может быть, вы, Голоо?

Голоо улыбнулся.

— Знаете, сэр, мне трудно решить, что я больше не люблю: быть под землей или над землей! Понятия не имею ни об аэропланах, ни о полетах, никогда даже не присутствовал на них!

— А ведь если бы… — как бы про себя заметил ученый и стал перелистывать брошюру, представлявшую собой полное описание аппарата с приложением чертежей и инструкций для механика и летчика.

— Парижская марка! Посмотрите, Мэк-Кормик, есть ли в аппарате бензин?

— Есть! Машину приготовили для полета, что очевидно! — проговорил Мэк-Кормик, тем временем внимательно рассматривавший баки.

— Подкатите ее к выходу!

Незначительным усилием одного только Голоо белая птица медленно и плавно, совершенно бесшумно была передвинута в требуемом направлении.

— Теперь идем дальше!

— Зачем она нам? Никто из нас не сможет ведь управиться с этой штукой, — спросил Голоо, но не получил ответа.

Фон Вегерт сделал неопределенный знак рукой и вырвал из брошюры заглавный лист, пряча саму брошюру на груди.

— Вот мой ответ на один из ваших вопросов, Мэк-Кормик, который вы мне когда-то задали, — сказал фон Вегерт, протягивая листок. Мэк-Кормик взял его из рук ученого. Но как только он поднес текст к фонарю и взглянул на него — изумление отобразилось на его лице:

Передайте его высочеству через сум-пан-тинца Чи-Лана.

— прочитал он вполголоса надпись, сделанную размашистым почерком на французском языке. Подняв голову, он спросил:

— Значит… Значит, этот аэроплан принадлежит хану?

— Рассмотрите-ка клеймо на обороте!

— По-видимому, это «Exlibris»…

— Да, но чье?

Мэк-Кормик вгляделся в штамп. Лицо его стало еще серьезнее.

— Книжка принадлежит профессору Шедит-Хуземи, — сказал он.

— Мало того!

Мэк-Кормик сделал вопросительное лицо.

— Она служит доказательством, что оба они связаны и с тем китайцем, который запрятал меня в сундук, в котором лежала моя сум-пан-тиньская майолика в «Сплендид-отеле».

— Но ведь того китайца звали иначе?

— Ли-Чаном. Совершенно верно! Но не забывайте, что он был вынужден изменить свою фамилию, когда занял должность лакея в отеле, преследуя цель отделаться от меня! Он и изменил ее, переставив буквы: Чи-Лан или Ли-Чан, согласитесь, фамилии однозвучные.

— В таком случае, мы открыли самый узел событий?

— Несомненно. Я убежден теперь, что Кон-и-Гут — их штаб-квартира. Отсюда они должны были руководить событиями в Роканде, если бы события повернулись благоприятно.

— Я начинаю понимать, — произнес Мэк-Кормик.

— Но как же был доставлен сюда в Кон-и-Гут этот аэроплан?

— Машина чрезвычайно портативна. По частям, я полагаю. Может быть, дальнейшее обследование пещеры сулит нам еще больше неожиданности.

С этими словами все тронулись в путь. Издали виднелся большой, почти отвесно стоявший камень, над ним — круглое отверстие. Без каната подняться по камню не было возможности. Тогда Голоо стал около него, а Гарриман поднялся на его плечи и, забросив канат, зацепил последний за один из выступов. Поднявшись по канату наверх, он закрепил конец, спустив другой вниз. Один за другим, упираясь ногами в плиту камня, хотя и с большим трудом, все переместились на верхнюю площадку.

— Ну, Гарриман, теперь наступил ваш черед! Окажетесь ли вы правы? Первый же участок пути, который мы сейчас сделаем, должен дать, в таком случае, все доказательства.

— Позвольте мне пойти вперед, — сказал Гарриман. — Мой план, — он хитро улыбнулся, — всегда при мне.

При этих словах Гарриман вытащил из кармана сложенную бумажку.

— Впрочем, я помню его наизусть: так засел он у меня в голове! — добавил он.

Пока Голоо, Мэк-Кормик и фон Вегерт втягивались через круглое отверстие, черневшее на фоне освещенных фонарем каменных громад, уходивших ввысь на неизвестную высоту, — Гарриман, стоя в абсолютной темноте, раздумывал:

— Если в легенде Авиценны говорится правда, то я вскоре должен увидеть «тысячу куполообразных зал и четыре тысячи дорог»… Надо зажечь факелы, — тут и одной-то дороги под собственными ногами не увидишь!

Он крикнул назад:

— Дядя Роберт! Факелы!

Голоо высек огонь, и вскоре высоко поднятое пламя осветило необычайную внутренность пещеры.

Гарриман подошел к ученому и, протягивая вынутую им копию надписи рокандского камня, указал пальцем на головные знаки первой строки:

— Вот это мы должны были бы увидеть.

— То есть?

— «Тысячу куполообразных зал и четыре тысячи дорог». Нам нужно идти вперед. Смотрите! На плане, — конечно же, эта надпись — план! — ясно указано местоположение трех входов в глубины пещеры. Вот здесь! — Он подчеркнул ногтем нужное место.

Инициатива движения перешла к Гарриману. Фон-Вегерт с любопытством взглядывался вдаль, но ничего не видел, кроме все расширявшегося и расширявшегося коридора, стены которого все более и более уходили вбок.

— Тупик! — вдруг воскликнул разочарованно Гарриман.

Однако то, что он принял за тупик, оказалось скалой, только преграждавшей путь, но не пересекавшей его. Словно высеченные человеческой рукой ступени вели наверх. Идти по ним не было никакой возможности. Стали ползти, цепляясь за них руками. Забросить канат было невозможно, поэтому особенно трудно на этом подъеме пришлось Голоо, который добровольно тащил на себе все тяжести.

Наконец, все поднялись по этой импровизированной природной лестнице и очутились на круглой площадке в пять метров диаметром. Факелы осветили бездну под их ногами, которой была окружена площадка. Фон Вегерт отщипнул кусочек горящей набивки факела и подошел к краю:

— Мы очень рискуем, но надо бы узнать глубину…

— Почему рискуем? — спросил Мэк-Кормик.

— А если там внизу скопление газа? В таком случае взрыв неминуем! Мы все можем взлететь на воздух!

Горящий комок, медленно кружась, падал вниз. Вот он превратился в светящуюся точку. Еще секунда… другая, — и он ушел из глаз.

— Едва ли это дно. Может быть, какой нибудь выступ скрыл его из глаз?

Тем временем Гарриман, засунув руки в карман, смотрел вперед.

— Что это? — проговорил он. — Смотрите! Вон там!

Неожиданным ответом был страшнейший грохот.

Оказалось, что Голоо сбросил ногой в пропасть, вслед за пробой фон Вегерта, довольно большой камень, который, скатываясь вниз, задел, по-видимому, за плохо связанные с своей основой камни большего размера, — падая вниз, они увлекали целые глыбы. Камни стремились каскадом вниз. Целый их водопад вызвал такой шум, что не было слышно голоса соседа.

С минуту длилось молчание. Наконец, грохот прекратился.

Фон Вегерт, глядя на Голоо, укоризненно покачал головой.

— Не трогайте ничего здесь со своего места, Голоо. Тысячелетия лежат эти камни в спокойствии. Может быть, только паутинкой держатся некоторые из них!

Особенно опасно нарушить инерцию их покоя над нашей головой, — тогда мы погибли! Камни раздавят нас, как мух!

— Кто его знал!.. — смущенно возразил великан.

Гарриман между тем разглядел то, что его и удивило, и обрадовало.

Наконец-то! Вдали по всем направлениям виднелись, словно приделы в громадном храме, куполообразные вместилища. Многочисленные расщелины между ними зияли, словно открытые настежь двери.

Несомненно, Авиценна говорил именно об этом месте. Вот они, четыре тысячи дорог!

— Однако, дальше нет никакого пути! Как мы доберемся до той стенки? — воскликнул Голоо. — Не полезем же мы в эту пропасть?

Гарриман скользил взглядом по окружающим предметам. Вдруг недалеко от того места, на котором он стоял, Гарриман различил свисавшую над головой скалу. Перебраться на нее не было никакой возможности. Будь под руками лестница — другое дело. Ею, вероятно, и пользовались те, кто пользовался гостеприимством пещеры. Но лестницы около не было. Конечно, рокандцы не забыли ее убрать.

В мгновение в уме его созрел план. И он привел его в исполнение, пока фон Вегерт с недоумением глядел на то, что он делал.

Гарриман обвязывал себя бечевкой, оставив конец у Голоо. Затем, не дав никому времени опомниться, разбежался и прыгнул…

Один момент, зацепившись руками о край площадки, он болтал ногами над бездной. Затаив дыхание, все смотрели на него, боясь проронить звук… Еще момент…

Фон Вегерт облегченно вздохнул. Его Джонни взобрался, наконец, словно цирковой гимнаст, на эту кручу…

— Прикрепите к бечевке канат! — крикнул он.

Голоо послушно повиновался. Через минуту канат ему был передан.

— Все факелы! — скомандовал он снова. — Себе оставьте один. Мне они нужнее!

— Но… — попробовал возразить фон Вегерт.

Гарриман вновь настойчиво крикнул:

— Факелы!

Ему были поданы таким же путем и факелы.

Последней он перетянул к себе всю бечеву.

— Никому из вас не подняться сюда, даже Голоо. Вы слишком тяжелы, Голоо! — крикнул он. — Находитесь на этой площадке. Я постараюсь вернуться возможно скорее. Но если к утру не вернусь — не ждите меня!..

Гарриман не расслышал того, что ему кричали в ответ его спутники. Его внутреннее возбуждение, все возраставшее, достигло предела. Словно охотник по следу дичи, он кинулся во тьму, прорезываемую трещавшим и вспыхивавшим пламенем.

Около сыпались искры, и весь он казался олицетворением сияющей дерзости, отважно бросившись в неизвестность, чтобы познать ее…