Не знаю, сколько долгих лет Провел в гробу моей темницы… Был гордый дух вольнее птицы. Стремящей в небо свой полет. Вчера, в четверг. Мой ум померк, Я к горлу гвоздь приставил ржавый. Творец мольбы мои отверг — Вершись же смело, пир кровавый! Не довелось: Земная ось Качнулась с силою чрезмерной. Все затряслось, И выпал гвоздь Из длани слабой и неверной. Качаюсь в каменном мешке — Дитя в уютной колыбели… Смеюсь в неистовом весельи И плачу в горестной тоске. Час предрассветный. На исходе Угарной ночи кошемар. Нет, не погас душевный жар Во мне. несчастном сумасброде! Стихами пухнет голова, Я отыскал свой гвоздь любимый И на стене неумолимой Пишу заветные слова: «И слез и радости свидетель, Тяжелый камень на пути. Мой гроб и колыбель, прости: Я слышу скрып могильных петель». Но нет же, нет! К чему сей бред? Еще мне жить, дождаться воли! Десятки лет И сотни бед Мне суждены в земной юдоли… Небес лазурь Душевных бурь Тщета затмила в день весенний. Чела высокого не хмурь, Мой падший гений!.. Падший гений… Светлеет небо над Невой, Авроры луч зажегся алый, А где-то в камере глухой Томится узник одичалый.

Себе я не воздвиг литого монумента, Который бы затмил великость пирамид; Неясный облик мой изустная легенда В народной памяти едва ли сохранит. Но весь я не умру: неведомый потомок В пыли минувшего разыщет стертый след И скажет: «Жил поэт, чей голос был негромок, А все дошел до нас сквозь толщу многих лет». Узнают обо мне в России необъятной Лишь те безумцы, чей мне сродствен странный дух. Ни славой, ни молвой стоустой и превратной Не отзовется вдруг прошелестевший слух. О чем сей слух? О том, что, в сумрачной Сибири Влача свой долгий век, я истину искал, Что был я одинок, но счастлив в этом мире И в дни душевных гроз стихи свои слагал. О Муза! Не гордись тяжелым вдохновеньем Вошедшего в твой храм угрюмого жреца: Снискать не суждено его песнотвореньям Вечнозеленый лавр для твоего венца.