Феечка корабельного флюгера умела ловить ветра. И высвобождать их, если Эвру, Борею или бесчисленным младшим ветрам случалось запутаться в трубах и проводах. Впечатлительные феечки только ахали, когда феечка флюгера взлетала в грозу, срезать клок бороды у северного разбойника и не слишком добрым словцом отправить его восвояси. Бывало, молнии опаливали ей длинные косы или буря ломала крылышки, но всякий раз удача подхватывала отважную у самой земли… в крайнем случае подстилала сугроб или свежую клумбу. Отряхнувшись, залечив синяки и заштопав платьице, наша феечка снова возвращалась на пост.

Она была высокой и сильной (для феечки, конечно), на крыше шептались, что все у нее «чересчур» — пышные кудри, яркий румянец, крупный рот, громкий и низкий голос. И фигура лишенная фарфоровой хрупкости — феечке флюгера страшно нравилось столкнуться с принцем на шпагах или кулачках, вызвать на поединок в танце — и победить, конечно. Она каталась на лодочке по пруду в парке, тосковала по далекому морю, просила чаек приносить ей витые ракушки и шершавую гальку, терпеть не могла розовый цвет, блестки, бантики и без всякого уважения относилась к обычным феечковым забавам. Балы, правда, любила — за возможность поплясать вволю. Но томно стоять, обмахиваясь веером и заглядывая в бальную книжечку — нет, это было не про нее. На чаепитие с музицированием и сплетнями её было не затащить, варенья и зелья она не варила, волшебную палочку забросила за кровать сразу после окончания волшебной школы и ни разу с тех пор не доставала. Принцы поглядывали на феечку с уважением, обращались за помощью и советом, но ни серенад, ни боев на турнирах ей не посвящали — боялись, что не поймет. Правильно, в общем боялись.

Феечке было тесно на крыше. Она расстраивалась, что родилась феечкой, а не феей, что крылышки у неё немногим прочней крыльев бабочки, а волшебства хватает только на кружевную ерунду (финты с ветрами она считала частью работы флюгера). Ей мечталось о подвигах и боях, дальних плаваниях, бурях и ураганах. И так хотелось настоящего дела! Но приходилось сидеть на крыше, ловить залетные ветра и тихонько оплакивать свою долю, боясь состариться в пустых хлопотах (хотя, как вы давно знаете, феечки не стареют).

…Когда на крышу явился волшебник и, ухватив феечку за то место, из которого крылья растут, уволок её в неизвестном направлении, был самый обычный, теплый, спокойный июльский вечер. Принцы с феечками играли в жмурки между труб и весело смеялись, черные кошки нежились в лунных лучах, поглядывая одним глазком на занятых тем же пушистых сов. Наша феечка сидела верхом на флюгере, болтала ножкой и думала, как скучно жить — но неласковая хватка жестких пальцев помешала её размышлениям. Бедняжка трепыхалась, брыкалась, пробовала кусаться — тщетно, её куда-то несли, точнее с ней куда-то летели. А позвать на помощь было ниже её достоинства. Поэтому феечка тихо повисла, притворившись, что потеряла сознание, и приготовилась быстро-быстро спасаться.

Похититель спустился на землю перед дымящимися развалинами старого дома, похожими на скорлупу яйца, из которого вылупился дракон. Вокруг бегали, кричали и рыдали люди, толпились машины, где-то гудел вертолет. Тяжело пахло дымом и смертью. Феечку поставили на ноги и развернули, крепко придерживая. На неё смотрел седоголовый волшебник с осунувшимся лицом.

— В подвале дома работала студия. Там — мои дети… не совсем мои, но все равно мои. Они остались одни, им страшно, безумно страшно. Я не могу ничем помочь им — я буду с людьми разбирать дом, здесь ещё есть живые. А ты сумеешь пробраться сквозь щели. Видишь трещину?

— Вижу, — кивнула феечка.

— Марш! — приказал волшебник, и, не дожидаясь ответа, синей молнией взлетел ввысь.

Феечка встряхнула крылышками и тоже поднялась в воздух. Руины выглядели так жутко, воздух так пропитался ужасом и страданиями, что любая нормальная феечка улепетывала бы отсюда впереди собственного писка. Любая — но не наша.

…Если б при мне была волшебная палочка, — думала феечка, обдирая бока об узкую щель, я смогла бы стать мышкой или мушкой и пролезть в подвал без проблем. А так придется оставаться самой собой. Уффф!

Вместе с кучкой щебня и мусора она свалилась на пол и оказалась в темной-претемной комнате. В углу плакали и что-то бормотали дети. Феечка видела, как испуганными огоньками свечей мечутся их подбитые души — ещё немного и опоздает любая помощь.

— Эй, детеныши! — закричала она так весело, как умела. — Хватит хныкать, посмотрите, какие у меня бабочки!

Щёлк — и стайка розовых мотыльков сорвалась с пальцев феечки и разлетелась по студии, освещая мольберты и покрытые пылью от штукатурки картины. Щелк — и в другую сторону понеслись золотые хвостатые звезды. Феечка лихорадочно вспоминала, можно ли наколдовать новое платьице без волшебной палочки и — о, чудо! — у неё получилось.

— Вас обязательно спасут, чумазая малышня! А пока давайте творить чудеса! Вы умеете? — улыбнулась нарядная, словно с открытки, феечка и расправила крылышки. — Вот ты, лохматый, умеешь?

Зареванный кудрявый мальчуган покачал головой. Феечка сделала строгое лицо:

-Ай-яй-яй, нехорошо обманывать старших! Я знаешь какая старая? Уууу… А если ты не умеешь творить чудеса, откуда у тебя мороженое в кармане? Оп!

Мальчишка неуверенно улыбнулся, ухватив эскимо за палочку. А феечка уже перелетела к следующему ребенку:

— Как тебя зовут, милая? Ну-ка, погромче! Агаа… и ведь ты у нас тоже волшебница! Тебе всегда хотелось иметь котенка, ведь правда? Держи! Когда мы выберемся наружу, папа с мамой подарят тебе живого, честное слово! А теперь давайте все вместе придумывать сказку — жила-была феечка… давайте, это была феечка корабельного флюгера. И этой феечке очень-очень хотелось полететь к морю! И вот, однажды…

Ах, как аплодировали бы такой сказке на большом Осеннем балу! Но и детям она понравилась. Пришлось придумывать дальше. Феечка чувствовала, как вечер сменился ночью, вышла и снова спряталась большая луна. Как хрипят и стонут, грозя обрушиться в любую минуту, измученные камни свода, как кипит наверху работа, как могучая воля волшебника сплетается с исступленным трудом людей. Почувствовав, что дети устали, феечка спела им колыбельную и закружилась над спящими, разгоняя кошмары из их беспокойных снов. Она позволила себе упасть лишь когда свежий воздух ворвался в подвал вместе с утренним солнцем и заботливые руки одного за другим вынесли детей из подвала. Все были живы.

До домика феечку пришлось транспортировать на носилках. Она спала двое суток и ещё неделю не показывалась из домика, впрочем, вкусные приношения принимала охотно — аппетит у бедняжки был зверский. На восьмой день феечка встала как ни в чем не бывало, и, нарядившись — о, казус! — в розовое платьице вместо привычного синего, полетела к себе на флюгер. Она осталась такой же веселой, задорной и чересчур живой (для феечки конечно), ловко ловила ветра и бесстрашно летала в бурю, но никогда больше не смеялась над глупыми и бесполезными феечковыми волшебностями. И повсюду, даже в ванную брала с собой новенькую волшебную палочку — такую миленькую, с перышками и звездами.

…Каждому чуду свой черед…