Пахло смолой, как всегда у дорог. Пыхтящий паровоз уже протащил в город цепочку пестрых вагонов, гул утих и только влажные рельсы подрагивали под рукой, словно внутри билась живая кровь. Так, пожалуй, и есть — начав двигаться, металл обретает душу. Если священники молятся за котов и хоронят на кладбище попугаев, чем хуже стальные трудяги? Пар наполняет их теплом, стук колесиков и шестеренок сродни ударам сердца. А те невежды, что утверждают «рукотворные твари бесчувственны», просто ни разу в жизни не пробовали относиться к ним по-людски…

Борегар Метерлейн или мастер Бойм, как давно уже звали его жители города, был человеком с железным сердцем — может, поэтому он любил механизмы больше людей. Когда мальчик родился, повитуха и доктор в один голос сказали «не жилец» — в груди мальчика что-то свистело и хлюпало вместо размеренного «тук-тук». Сердце билось прямо под кожей, едва прикрытое тонкой перегородкой плоти. Но Метерлейн-старший не стал хоронить сына. По совету единственного из докторов, который взялся помочь, он выковал металлическую пластину, а врач вживил её в грудь младенца. Это не защитило Борегара от насмешек детей, злых шуток девиц и любопытства соседей, но помогло прожить долгую жизнь. Длинные, пышные как у женщины волосы мастера обильно тронула седина, машинное масло, сажа и копоть навеки въелись в большие, испещренные шрамами руки. Он был ещё крепок, но старость уже заглядывала в его зеркала.

Мастерскую свою Борегар унаследовал от отца и деда. Огромный деревянный ангар с рядами полок вдоль дальней стены — никто и никогда не стирал с них пыль, ни одна женщина суетливой рукой не проходилась по бесчисленным масляным или ржавым железкам, не копалась в сундуках и ящиках, полных таинственными деталями. Шустрые роботы-уборщики, шурша колесиками, дочиста отскребали пол, но подниматься на стеллажи им строго-настрого запрещалось. Каких только механизмов не пряталось в мастерской! Допотопные велосипеды с огромными колесами, поломанный парикмахерский автомат, похожий на кресло для пыток, угрюмые, но все ещё грозные паровые машины прошлого века, самобеглые коляски с потрескавшимся лаковым верхом и несуразными тормозными педалями. Всевозможные механические часы, настенные, настольные и напольные — за мелодичный разноголосый звон Борегар и получил свое прозвище. Он был одним из последних механиков-самоучек, не пошел ни в корпорацию, ни на завод, презирая поточное, бездушное воспроизводство.

Половину ангара занимали ничейные механоиды — снятые с выпуска, поломанные, немодные и ненужные, выкинутые на улицу роботы. «Я люблю подбирать на помойках одинокие старые вещи» говорил мастер Бойм. И подбирал, чинил, смазывал, менял подшипники и шестеренки, полировал металлические бока, а затем пристраивал трудяг в хорошие руки или сдавал в аренду. Ведь не всякий может позволить себе новехонький кухонный агрегат, механического садовника или «умную» колыбель. Мастер брал небольшие деньги, а с бедняков и вовсе гроши, но соседи знали — стоит вернуть робота изувеченным или выбросить за ненадобностью, никогда больше не получишь от мастера Бойма и ржавой гайки.

Десятки скрипучих стальных подмастерьев трудились в ангаре, не покладая манипуляторов. У мастера оставалось время, чтобы бродить по городским окраинам, свалкам, депо, собирая несчастные механизмы в свою тележку. Уличные мальчишки порой смеялись над ним, но обычно помогали — за леденцы, удивительные игрушки или (о, чудо!) возможность постоять в мастерской, подержать щипцы, вкрутить болт, осторожно нанести масло, протирая ветошью потайное нутро машины. Учеников Бойм не брал, но и гнать ребятню не гнал — работы хватало на всех.

«Урожайным временем» для него была осень. Летом старые роботы неохотно шли к людям — солнечный свет придавал им сил, позволял резвиться на пустошах и съезжать взапуски с холмов. Зимой они дрожали под снегом в своих непрочных убежищах. Весной гибли во множестве от сырости, ржави и ядовитых стоков — даже лучшие мастера порой бывают бессильны. А тоска осеннего ветра напоминает об одиночестве не только людям и птицам, всякая тварь в октябре слепо ищет тепла.

Кожаный плащ мастера Бойма надежно защищал его от дождя, подбитые мехом башмаки грели ноги, очки в латунной оправе оберегали глаза. Он оставил тачку у самого входа в пустое депо, достал трость, окованную железом — хитро сработанная, она могла служить и орудием и оружием. Вдоль заваленной битым кирпичом тропки тянулись склады, кое-где из провалов окон уже показались молоденькие рябины, жалко обвисшие от сырости. Ржавые остовы вагонов казались тушами допотопных чудовищ. Тощая шавка выкатилась откуда-то, тявкнула и приблизилась, льстиво виляя хвостом. Еды у мастера не было, он потрепал собаку по мягким ушам, потом легонько оттолкнул — ступай. Важна была тишина.

Выждав немного, мастер достал маленький ксилофон, выверенный до тона, и прикоснулся молоточком к блестящим плашкам — дин-донн, дин-донн, ходят роботы на звон. Напрягая слух, он улавливал каждый шорох — каплет вода с крыши, поскрипывает открытая дверь, лепечут мокрые листья, шуршит щебенка под маленькими колесами… Некрупный, похожий на колесную гусеницу механоид выполз из темного склада — хитрец нашел себе уголок посуше. Улыбнувшись в усы, мастер Бойм осторожно присел, подхватил малыша на руки и спрятал под куртку. Манипуляторы пострадали довольно сильно — даже не разберешь, кем он был. Но механизм цел. Ну-ка… Тоненький писк раздавался откуда-то из-за завалов. Мастер пошел на звук, прощупывая путь тростью на случай ям. Несчастный робот провалился в решетку канализации, успел уцепиться манипулятором, но не смог выбраться, покрылся ржавчиной и буквально прирос к прутьям. Пришлось вырезать его, придерживая за передние ножки. Механоид так настрадался, что не шевелился, только чуть вздрагивал. Ничего, соберем, подкрутим, и станет как новенький.

Первая удача оказалась обманчивой — мастер Бойм обшарил все развалины, насвистывая код, но кроме собак и ворон никто ему не откликнулся. Или вымерли бедолаги или попались сборщикам металлолома — в механизмах случалось найти и золото и платину и сапфиры с рубинами, да и медь была недешевой. И дождь начал усиливаться, небо совсем затянуло. Что ж, двум малышам все равно удалось помочь.

Провожаемый скучным лаем, мастер Бойм выбрался из развалин, подхватил свою тележку и пошлепал по лужам к жилым кварталам. Его ждал теплый дом, вкусный грог и горячее рагу с бараниной и базиликом, приготовленное роботом-поваром — прежде старик принадлежал весьма знатному дому и в его ржавой памяти сохранились удивительные рецепты.

Впрочем, ужин простыл — заглянув на минутку в ангар, чтобы устроить поудобней новых питомцев, мастер Бойм провозился с ними до глубокой ночи. Похожий на гусеницу малыш чудом дождался помощи, в тепле цепь треснула и буквально осыпалась с колес. Когда-то механоид был дамским угодником, полировал ногти, завивал волосы, массировал чьё-то стареющее лицо — к запаху железа и смазки до сих пор примешивалась цветочная нота духов. А теперь ему найдется новое дело. Завинтив последний шурупчик, мастер Бойм уложил малышей в коробку, устланную промасленной ветошью, закрутил газ в лампах и запер ангар. Пообвыкнутся новички, сами вылезут.

Домашние роботы, выстроившись по росту, от громоздкого носильщика до крохотной мухоловки, как всегда встретили хозяина у дверей. Растроганный мастер Бойм улыбнулся — он так и не смог понять, каким образом механоиды всякий раз ощущают его приближение. Ужин тотчас разогрели, тапочки подали и даже кончик одеяла заботливо отогнули — будь у мастера жена, и она бы не смогла позаботиться лучше. Чтобы хозяину лучше спалось, робот-секретарь тихонько играл на скрипке, пока дыхание человека не стало медленным и глубоким.

Будильник в то утро не прозвенел — суетливый робот-посыльный поскребся в двери, едва рассвело. За знаменитым мастером Метерлейном послал барон Киль, наказав явиться безотлагательно. Барон выдавал дочь замуж, приглашения уже были разосланы и даже подвенечное платье сшито. Но за день до торжества кухонных механоидов охватило безумие — вместо того, чтобы взбивать кремы и заливать желе тонкие ломтики мяса, они сели кружком на разделочный стол и начали играть в ладушки. Проще всего было бы разобрать или выгнать непокорную технику, но на покупку и обучение новых требовалось время, которого у барона уже не оставалось.

Двери особняка открыли живые слуги — у богатых свои причуды. Барон встретил гостя в халате, впрочем, был безукоризненно вежлив и даже извинился за беспокойство в столь ранний час. Кухня выглядела как кухня — новомодная газовая плита, блестящие эмалированные кастрюли, запах пряностей и жаркого, безупречный порядок, если не считать механоидов с идиотическим весельем хлопающих друг друга по манипуляторам. Шестеренки вертелись, суставы двигались, гироскопы не сбоили, пар отходил вовремя и без шума. Громким свистом мастер Бойм попробовал привлечь внимание роботов — ноль реакции.

Чванный дворецкий, теребя пуговицу на ливрее, дал отчет — уголь и смазку многие годы привозят от одних и тех же поставщиков, вода чистая, никакой химии в кухне не проливали, чистят все по старинке, мелом, углем и содой. Мастер Бойм вежливо покивал, одутловатая физиономия слуги чем-то ему не нравилась. Первый осмотр кухни тоже не дал ничего особого, ни в шкафах, ни на полках ни в мусорных баках не хранилось ничего, что могло бы вызвать коррозию. Второй тоже — помещение можно было ставить в пример. Лишь столы казались плохо протертыми. Машинально мастер коснулся пыли, лизнул её, ожидая кислоты или горечи, резко развернулся, и, минуя дворецкого, отправился прямо к барону.

Всем хозяйкам известно — кухонным роботам нельзя прикасаться к уксусу и вину, мыть посуду манипуляторами, просеивать муку и молоть сахарную пудру. Эту работу приходится делать людям. То ли шеф-повар, выписанный бароном аж из столицы, то ли лентяй дворецкий недосмотрели или (что вероятнее) поленились пачкать руки. Мельчайшая липкая пыль забила металлические суставы и сочленения, проникла в головные колесики и вызвала болезнь. Резюме: роботов купать в масляной ванне, а потом менять смазку, слугу гнать — даже если виноват повар, следить должен был дворецкий. Неопределенно пожав плечами, барон ответил, что сам разберется со своими людьми, однако ценит талант уважаемого мастера и благодарит его. Вас проводят.

Пересчитывать гонорар Бойм не стал — сел в омнибус и поехал в ангар, успев вздремнуть по дороге под шум колес. Его ожидал долгий день.

Вчерашним малышам стало лучше, они уже поскрипывали и возились в коробке. Любопытные уборщики суетились вокруг, то и дело норовя потрогать фанеру, солидные техники скрипели что-то одобрительное и пощелкивали манипуляторами, двуногий робот-санитар топтался рядом с масленкой наготове. Глядя на эту сцену, и самый черствый ревнитель человеческих прав уверился бы в способности механоидов к лучшим чувствам. Погладив по полированным макушкам пару-тройку любимцев, мастер Бойм сменил цивильное платье на любимый комбинезон, поправил ремешок очков и приступил к работе.

У Матильды Форштадт, владелицы уютного кафе «Пышка» снова забарахлила пирожница — с её работой не убережешься, механизм старенький, а на нового робота хозяйке никогда не скопить — половина квартала столовалась у Матильды в кредит. Ничего сложного, только промаслить поршни, и, пожалуй, заменить третий левый манипулятор, фиксаторы разболтались вконец.

С портновским роботом господина Пружански повозиться пришлось куда дольше. Вроде штука не сложнее швейной машинки, а наделена столь витиеватой придурью, что и шахматный автомат бы не постыдился. Отучить его делать слабые швы на заду у брюк оказалось элементарно, а вот разобраться с чего механоида сдвинуло обметывать петли крестиком, мастер так и не смог и посоветовал хмурому закройщику отправить робота на заслуженный отдых.

После обеда на чашечку кофею заглянул отставной бригадир Сэмюель, хромой брюзга и единственный друг мастера Бойма. В свежем номере «Событий и происшествий» отыскалась очередная загадка, это стоило обсудить. Из пансиона «Молитва девы» пропала семнадцатилетняя сирота, наследница миллионного состояния, а вместе с нею — старинное, родовое кольцо директрисы. Сэмюель стоял за то, что пансионерка сбежала с возлюбленным, кольцо украла на первое время, а через четыре года бесстыдница выскочит, словно черт из коробочки и потребует у опекунов свои деньги. Мастер Бойм, задумчиво покрутив прядь волос, предположил, что девица скорей всего забеременела или облысела из-за недавно перенесенной скарлатины и опекуны решили под шумок спрятать её подальше от любопытных глаз, а пропажа кольца — совпадение. Убивать сироту резона не было, если б та умерла не оставив наследников, состояние отошло бы на благотворительность. Циничный Сэмюел, уже стоя в дверях, вспомнил, что один из опекунов, господин Штоллен, заведует городской больницей для неимущих. Но это, право, было бы слишком тонко для восьмидесятилетнего, парализованного старца.

Просмотрев наискось номер «Событий» мастер Бойм обнаружил забавное объявление — некий Август Лурье скупал роботов. Коммерсанта интересовали вышедшие из употребления домашние любимцы — котята, щенки, птицы, детские игрушки. Обведенный рамочкой квадрат красовался между рекламой возбуждающих пилюль для женщин и бескорыстным предложением руки и сердца обеспеченной вдове, владеющей домиком, непременно с вишневым садом. Что ж, уважаемый коммерсант, у нас товар, у вас купец.

И вправду, не успели часы в мастерской пробить шесть, как в дверях ангара возник щеголеватый господин в черном цилиндре, коротком по моде пальто, черных брюках и сияющих лакированных штиблетах, как будто на улице не было ни слякоти, ни грязи. Его ногти были отполированы, словно стекла часов, в глазу блестел золотой монокль, галстук украшала булавка с голубым искрящимся камешком. Не коммерсант, скорее богатый коллекционер, ценитель. Господин Лурье, не торгуясь, купил самоходного рыцаря и двух выгоревших на солнце механических канареек. А затем попросил разрешения осмотреть весь товар — ему нужно нечто особенное.

Заложив большие пальцы за пояс, мастер Бойм долго наблюдал за придирчивым покупателем — тот оглядывал и ощупывал каждого робота, заглядывал под панели, гнул суставы и поднимал забрала, выискивая нечто явное лишь ему одному. А затем прямо спросил визитера, в чем дело.

На свет явилась романтическая история — не будь она чистой правдой, её можно было бы напечатать в «Событиях» по десять центимов за слово. Давным-давно у господина Августа была невеста, Лили. Добрая, кроткая, словно агнец, и беззаветно влюбленная в жениха. Август тогда разносил по домам микстуры и порошки, хозяин-аптекарь, случалось, и бивал его тросточкой. Денег на свадьбу не было и не предвиделось.

Юный Лурье оставил аптеку, должность, и уехал на материк, обучаться искусству оптовой торговли у дальнего родственника. Лили осталась одна. Жестокий отец запретил ей писать «голодранцу», и платил почтальону за каждое письмо дочери. Она нарушала запрет, но, дабы не явить на поругание сокровенные тайны души, прятала послания в металлическом чреве единственного наперсника — домашнего механоида.

Потом отец разорился и умер, Лили успела послать весть возлюбленному, а потом тоже оставила этот мир.

И уже второй год, не снимая траура, он, Артур Лурье, разыскивает робота, хранящего слова единственной женщины, ради которой стоило жить. Деньги тлен, любовь вот истинное сокровище.

Каким именно был механоид, Август Лурье не знал. По его словам, Лили держала любимца, забавную игрушку, умеющую бегать за мячиком, прыгать через обруч и выстукивать простенькие мелодии.

Но был ли то котик, кролик или человекоподобное создание — знала только покойница. Живых слуг семья не держала, родственников у них не осталось, подруги Лили по пансиону давным-давно повыходили замуж и разъехались кто куда. Как выглядела? Прошли годы… Фотография? Да, конечно. На свет явилась пожелтевшая карточка с резным краем, с неё строго смотрела закутанная в меха девушка. Где был дом? У ипподрома, третий коттедж по аллее, справа — после пожара те кварталы так и стоят заброшенными.

Семейное клеймо? Конечно, многие до сих пор метят домашних роботов. Чайка в полете, цельный, черненый контур чайки с расправленными крыльями и головкой, повернутой вправо, в направлении одинокой звезды, ставится под грудной панелью или передним манипулятором.

Послюнявив карандаш, мастер Бойм собственноручно записал: Артур… простите, Август Лурье, гостиница «Фиолент», номер с вазами. Как только будут известия, сообщу. Задаток оставьте, денежки, знаете, всегда пригодятся. Всего наилучшего!

До позднего вечера шла работа — новенького малыша переделывали в чистильщика обуви.

Подвижность у бедняжки все-таки пострадала, тонкости не хватало для мелкой работы. А смазывать кремом ботинки и туфельки — в самый раз. Осторожно накручивая на манипуляторы разнообразные щетки, мастер Бойм напряженно думал — коммерсант озадачил его. Жаль, Сэмюель явится только завтра…

На следующее утро мастер приказал роботу-лакею освежить свой единственный выходной костюм и почистить дорогое пальто. Он решил отправиться в пансион, а заодно проверить свои соображения насчет сбежавшей девицы. Какая-то мысль засела в мозгу и никак не могла пробиться наружу. Прогулка в омнибусе вдоль Гвардейского парка, Театральной площади и шикарного здания нового ипподрома, где соревновались в скорости колесные механоиды и рисковали жизнью наездники, должна была освежить ум.

Мастер Бойм отрешенно глядел в окно. День выдался почти ясным, тени от облаков поочередно накрывали ещё влажную брусчатку мостовой, прохожие поигрывали сложенными зонтами, раскланивались и улыбались друг другу. Чего-то не хватало. Чего?

Облаченная в кружевную шаль и платье цвета слоновой кости директриса походила на жабу в креме.

Её сложно было назвать разговорчивой или любезной. Однако мастер Бойм не встречал ещё казенного учреждения, в котором техника работала бы безупречно. Уборщики в пансионе оставляли за плинтусами пыль, повар портил яйца-пашот и переваривал кофе, в прачечной стальным прачкам никак не удавалось отстирать дочиста батистовое бельё — или роботы рвали ткань или оставляли на ней мерзкие пятна. Нужна была тонкая настройка, с которой не справлялись простые техники, но легко сладили опытные руки мастера.

Смягчившись, директриса угостила посетителя чашечкой кофе (стоит признать, скверным он был не из-за робота) и снизошла до беседы. Старинный перстень нашелся в умывальной комнате — закатился за ванную, в темную пыль. И если б одна нерадивая пансионерка не задремала в воде, залив пол-этажа, так бы и пролежал там до второго пришествия. Сбежавшая девица… неловко об этом говорить, но она слишком тесно сдружилась с кузеном, гвардейским офицером, навещавшим её в каникулы. Свадьбу пришлось сыграть без оглашения, и ближайшие пару лет бедняжке общества не видать. Лили? Какая ещё Лили?

Мастер Бойм вытащил фотографию. Он слыхал, что жабы могут менять цвета, но никогда не видел воочию. Лицо директрисы покраснело от злости, потом побледнело, словно бумага. Девчонка, скандалистка, бесстыдница! Опозорила весь пансион, нахалка. Все порядочные девицы, отучившись, выходят замуж, поступают в монастыри или в услужение, занимаясь полезным трудом. А эта… эта… ин-тел-ли-гент-ка обрезала косы, вместе с тремя такими же дурами подалась в столицу и там добилась, чтобы их приняли в университет. Ей приспичило конструировать механизмы — можете вообразить? Что ж, она получила по заслугам. Ни один завод ни одна фабрика не взяли на работу «госпожу инженершу», друзья от неё отвернулись, отец проклял. Лили жила, никому не нужная, в обгоревшем, рушащемся доме, сердобольная учительница музыки навещала её тайком, пока я не запретила. А потом умерла в одиночестве от стыда и туберкулеза. И поделом!

На Театральной площади мастер Бойм расплатился и вышел из омнибуса, потирая грудь. Пластина легонько ныла, как всегда к перемене погоды. Фотография встала на место, он вспомнил, что давным-давно видел Лили с подругами в «Вечерних новостях», в разделе «курьёзы» — всех четырех девиц тогда ославили почем свет, одна потом отравилась спичечными головками. Немудрено, что и вторая окончила дни как старый робот на свалке. Что такое насмешки, мастер Бойм очень хорошо знал. Но при чем тут жених? Или он в принципе не открывал газет или совесть его замучила совсем по другому поводу?

В городской библиотеке читальный зал был полон, с трудом удалось отыскать местечко. Книжная пыль вредила роботам, поэтому за бюро сидела живая, прехорошенькая барышня. Она выдала уважаемому мастеру тринадцать толстых, аккуратно переплетенных годовых подшивок «Вечерних новостей» и девять стопок «Событий и происшествий». Лили скончалась три года назад (Артур-Август и в этом ошибся), её имя было последним в длинном столбике некролога, и убил её, скорее всего грипп, злейший враг бедняков.

Восемь лет кряду она раз в три месяца аккуратно публиковала объявления о поиске заказов — значит, какие — то деньги у неё все же шевелились в кармане, дело приносило доход. За полтора года до смерти объявления о работе исчезли. Зато появилось предложение о разделе патента на уникального робота, способного работать от электрического разряда. Фантазерка Лили! Всем известно, что собрать такую конструкцию невозможно, дьявольская искра не станет крутить колеса. А если станет… мастер Бойм вспомнил, с какой скоростью электрические звонки сменили старые добрые колокольчики у дверей, и ему стало грустно.

Техника не стоит на месте, люди торопятся изобретать, не думая о последствиях. Он до времени перемен просто не доживёт, но что произойдет с его механическими питомцами? Неизвестно, пускают ли роботов в рай, нужны ли кому-то их верные, честные души?

Письмо от Августа Лурье ждало его в мастерской — посыльный пританцовывал то на задних, то на передних колесах, изнывая от нетерпения. Пожав плечами, мастер Бойм продиктовал короткий ответ: новостей пока нет, ожидайте. Он жаждал увидеть Сэмюела, но бригадир тоже прислал записку — ревматизм одолел. Жаль, очень жаль. Размышлять пришлось за рутинной работой — проверкой роботов-сборщиков. Из — за нагрузок у них частенько разбалтывались суставы, и смазкой тут не отделаешься. Уборщики и подносчики крутились под ногами, любопытствовали — чем же занят хозяин. Почему роботы не говорят?

Собеседник ему бы не помешал. Мастер отпустил сборщиков, подтянул ленту погрузчику, щелкнул по пузику чересчур ретивого чистильщика — малыш хорошо освоился, завтра за ним придут. А вот его ржавый дружок ещё доставит хлопот…

И все-таки, что связывает умницу Лили и щеголеватого коммерсанта? Если б она (любовь зла) в самом деле собиралась бы замуж за господина Лурье, ни отец ни сам черт её бы не остановили. Университет это поступок посильнее брака, неугодного семье. Коммерсант с девицей, скорее всего, был знаком, но не настолько близко, чтобы помнить год её смерти. Учитывая, что лет изобретательнице по самым скромным подсчетам исполнилось не менее тридцати трех на момент кончины, вряд ли Август или как его там торопился вступить с ней в брак. Но про домашнего робота знал и нуждался именно в механоиде. Осталось разыскать ключ.

До темноты мастер Бойм успел побывать в развалинах бывшего дома Лили. Он ничего не нашел — ни следов мастерской, ни останков роботов, ни чертежей или тайников. Дом выглядел нежилым, точно таким же, как и другие заброшенные коттеджи. Судя по отпечаткам ботинок, кто-то недавно прогуливался внутри — вероятно сборщики металлолома подобрали все ценное.

Наутро парадный костюм снова был приведен в безукоризненный вид. Вооружившись фотографией Лили, мастер Бойм отправился навестить учительницу. С собой он взял симпатичную механическую болонку, из тех, что вызывают умиление у девочек и старух. Госпожа Хильдегарда благосклонно приняла дар. Она оказалась ветхим и кротким созданием, миленькую Лили навещала из сентиментальности — в пансионе малышка замечательно барабанила по клавишам фортепиано и отличалась глубоким пониманием музыки. Деточка жила скудно, но многие годы не бедствовала. Изредка ей перепадали заказы, кое-что подбрасывал отец, пока не обеднел, а товарищ по учебе обеспечил небольшой, но постоянный пенсион от одной богатой чудачки.

Лили и вправду любила возиться с чертежами, собирать причудливые механизмы. Работа ужасно сказывалась на её беленьких нежных ручках, даже перчатки не помогали, а после пожара ей пришлось остричь волосы — обгорели, когда она вытаскивала из подвала своих уродцев. Невзгоды копились исподволь — разорился отец, богачка отказала в деньгах, работы не было, и здоровье начало сдавать. Расстроенная Лили жаловалась, что ей осталось совсем немного, чтобы представить миру гениальное изобретение и до конца дней стричь купоны, наслаждаясь безбедной жизнью. А пока что нужна медная проволока, кислота, банки, сверла, шестеренки, валы, кривошеи… Кривошипы? Да, именно так. Ей, Хильдегарде, до поры до времени удавалось поддерживать деточку, невзирая на запреты госпожи директрисы. Но со временем сбережения оскудели, а Лили требовалось все больше денег. Пришлось отказать раз, другой, на третий они поссорились и никогда больше не виделись.

Примостившись на жестком сиденье омнибуса, мастер Бойм всю дорогу разглядывал карточку, воображая, как преобразилась девушка с возрастом. Толстую косу, уложенную вокруг головы, заменила короткая небрежная стрижка, округлость щек ушла из-за работы и недоедания, у строгих губ и на лбу наверняка залегли морщинки. Но взгляд наверняка остался тем же, внимательным, умным и немного печальным. Жаль, что не довелось встретиться десятью годами раньше… Мастеру редко везло с женщинами, обычными, скучными, озабоченными нарядами, деньгами или детьми женщинами. Лили смотрела дальше. Глядя на маленькое ушко, полуприкрытое вьющейся прядкой, выбившейся из прически, Борегар думал о любви — крепка как смерть, да. Лурье был прав, хотя и соврал, мерзавец.

Второе письмо от злосчастного коммерсанта уже лежало на верстаке — механоиды поторопились принять почту вместо хозяина. Мастер Бойм отвечать не стал — он решил нынче же осмотреть дом Лили ещё раз. На всякий случай он кликнул мальчишек, раздал им горсть медяков, велел пробежаться по сборщикам металлолома, барахолкам, пунктам приема и пообещал золотой «герцог» тому, кто доставит в ангар домашнего робота с клеймом в виде летящей чайки. Если и в этот раз постигнет неудача, придется просеивать город, как горсть песка.

В пустом коттедже ничего не изменилось — тот же мусор и пыль, те же крысы, разбегающиеся от света фонарика. На этот раз мастер Бойм подошел к вопросу основательно. Он достал из тележки трех проворных, мощных уборщиков и коротким свистком дал задание. Гусеницы зашуршали, манипуляторы замелькали, и в полчаса поверхность была расчищена. Оставалось только простучать пол и стены, методично, квадрат за квадратом. Тайников в стенах не оказалось, а вот пол в ближнем левом углу звучал гулко. Вскрывать секретный замок дело долгое, поэтому мастер Бойм просто выломал крышку подпола ломиком. При свете фонарика обнаружилась лестница, на вид вполне прочная. Подвал обустраивали на совесть, станки стояли как новенькие, на стеллаже красовались ящики с инструментами. Вот женщина!

Голодала, бедствовала, а оборудование не продала. Впрочем, женской наивности ей было не занимать — чертежи и документацию Лили хранила в простом кнопочном сейфе, вмонтированном в пол за фрезерным станком — повернул рукоять, набрал код и готово. Никогда не кодируйте сейф днем рождения!

Разбирать записи при свете фонарика утомительное занятие, лучше дома, спокойно, неторопливо — вдруг девица и вправду сумела чего-то добиться. На всякий случай мастер Бойм достал ксилофон, тронул молоточком звонкие плашки. Тишина, ни писка ни шороха. И всё же забавная игрушка обязана была прятаться где-то в темном углу… Интуиция редко подводила мастера. Он снял перчатки и пальцами отбил звонкую дробь по железной полке стеллажа. Мгновение было тихо, затем раздался тоненький скрип и вспыхнул свет. Раздвинулись створки, открылась ниша, искусно запрятанная в стене. Некрупный механоид, потешно поднимая то одну то другую ногу, выбрался оттуда и поспешил на сигнал. В глаза робота Лили вставила яркие мигающие лампочки, гладкий корпус отражал огоньки. Глянув на доверчивую фигурку, топчущуюся посреди помещения, мастер Бойм в задумчивости покачал тростью. Пара метких ударов, бумаги в огонь и никто ничего не докажет. Он и его питомцы доживут остаток дней в покое — если до сих пор никому не удавалось подключить к механоиду электричество, вряд ли изобретение распространится в ближайшие двадцать лет. Проще простого — как швырнуть камнем в мальчишку-калеку, насмехаясь над его неуклюжестью. Борегар Метерлейн сын Гиоры и внук Бецалеля, мастера, собравшего первого из паровых роботов, умел ценить мужество. Лили умерла, создавая эту игрушку.

Мастер Бойм подхватил малыша на руки, удивившись незнакомому ощущению. Паровые роботы теплые, как детеныши, а от электрического идет острое, холодноватое покалывание и пахнет свежестью, а не дымом и ржавчиной. Интересно, что у него внутри? Чуткие пальцы мастера ощупали гладкий корпус, отыскали клеймо — контур чайки. Кнопка была под звездой. Панель сдвинулась, на пыльный пол упала пачка бумаги. Бойм почувствовал незнакомую, злую боль в груди — неужели господин коммерсант не врал и Лили действительно любила его? Нет. Дневник, заляпанный маслом, неровно расчерченный, с вырванными кое-где страницами. Целая жизнь в тонкой папке.

Бойм открыл наугад страницу в самом начале — и увидел там свое имя. Сын садовника рассказал десятилетней девочке о человеке с железным сердцем и его потрясающем заповеднике старых роботов.

Отчаянная пацанка выкупила у приятеля немудрящую одежонку и полгода проработала в ангаре, с замиранием сердца подавая ключи и ветошь, изучая нелегкое ремесло. Вечно занятый отец, наконец, доискался до правды, выпорол Лили, сдал в пансион. А она пошла учиться дальше.

Аргус Лурье был одним из последних на курсе, выезжая лишь на умении виртуозно заговаривать зубы профессорам. Сперва он относился к девице презрительно, позволял себе даже посвистывать вслед. Но затем (о, хитрец!) оценил талант нелюдимой студентки. Нет, любовью там и не пахло — Лили работала за двоих, чертила, свинчивала, паяла, писала доклады, а Аргус оплачивал стол и квартиру девушки, не слишком щедро, но достаточно, чтобы она не бедствовала. Прижимистый на деньги, он не скупился на комплименты, и Лили радовалась, что хоть кто-то в неё поверил. После выпускных экзаменов Лурье не оставил подругу, подбрасывал ей заказы на весьма странные механизмы — зачем, скажите, нужно пробираться по водосточной трубе, отслеживать движения силуэта в окошке или тайком записывать разговоры? Небольшая стипендия позволяла ей заниматься исследованиями, не беспокоясь о хлебе насущном.

Мастер Бойм прикрыл глаза, представляя себе тесную мастерскую, свет лампы, тонкие пальчики Лили, перемазанные машинным маслом, большие очки с защитными стеклами, медную лупу на витой ручке и букетик фиалок в вазочке на подоконнике — единственную женскую слабость, которую она сохранила.

Роботы стали её страстью, её детьми и друзьями. Фантазерка… она учила малышей танцевать польку и делать реверансы, даже шила им платья.

Потом настала черная полоса. Отец умер — Лили винила себя в его смерти. Пожар уничтожил дом, повредил мастерскую. Немногие заказчики расползлись кто куда. И в довершение бедствий Аргус пропал — перестал присылать деньги и отвечать на письма. Возможно, он устал ждать и верить, возможно счел что Лили больше не принесет пользы. А её изобретение, её детище было почти готово. Из последних сил, отказывая себе в самом необходимом, Лили проверяла, отлаживала, доводила до ума последнего робота.

Чертежи говорили — электрический механоид превзойдет паровых так же просто, как механизмы взяли верх над коровами и лошадьми. Последняя запись полна надежды. А дальше — пара неразборчивых, закапанных липкой микстурой строк…

Вернувшись в ангар, мастер написал четыре письма, разослал по четырем адресам и уселся неторопливо дожидаться ответа. Господин коммерсант поспел быстро. Сперва он не согласился с ценой за находку, но роботы отобрали у него револьвер. Пришлось объясниться — Аргус-Август не отвечал на письма, потому что переусердствовал в… назовем это торговыми операциями и заплатил свинцом там, где ждали золота. Покровители замяли дело, но поносить неудобные наручные украшения все же пришлось. А когда он вернулся домой, от Лили осталась лишь пачка писем. Вы уверены, господин Метерлейн, что вам не нужны… скажем, материальные ценности? Деньги, знаете ли, открывают любые двери. И где гарантии, что я получу документы и чертежи? Слово мастера? Да, слово мастера.

Провожать гостя Бойм не стал. Убивать его тоже не стал — проклятые обстоятельства, судьба как говорят на востоке. Этот чванный болван невиновен. В мастерской зазвонили часы — словно колокола в память о времени механизмов. Впрочем, паровоз прогресса разгоняется долго — хватит времени и дожить и пристроить питомцев. Ведь теперь он не одинок. И уверен — роботов берут в рай.

Пожелтевшая карточка отдыхала в нагрудном кармане.