Глава 14
Захлебываясь от страха, я открыл глаза и поблагодарил небеса за то, что все происходящее было сном. Солнце успокаивало первыми лучами, разгоняя все ночные кошмары и тревоги. Я окинул взглядом комнату, чтобы окончательно убедиться, что покинул мир грез. Поднявшись, первым делом я устремился к окну, чтобы поприветствовать новый день. Город просыпался, скидывая туман, словно одеяло, которое так заботливо укрывало городские улицы. Всеобъемлющую тишину по-хулигански пронизывали крики птиц. Одни за другими, подобно звездам на небе, зажигались окна домов. Мне всегда нравился Хегри одиноким, без людей. Он смотрел на меня грустными глазами, как будто брошенный ребенок. Столь невинный, недоверчивый, запуганный, мечтавший лишь о ласке и любви. С появлением первых людей город прятался, надевая маску безразличия. На столе я обнаружил аккуратно свернутую записку. Изящным почерком на ней было адресовано послание мне:
«Доброе утро, Шаду!
В первую очередь хочу поблагодарить тебя за твое согласие работать. Но больше всего спасибо, что в твоих глазах не было жалости к моей неполноценности. Вот список дел, которые необходимо сделать:
— убрать мастерскую
— помыть посуду и окна
— купить продукты
— купить масляные краски и набор кисточек (деньги ты найдешь в столе).
Одежду для тебя я сложил в шкафу. Надеюсь, тебе подойдет. Наверху ты найдешь картину с изображением мальчика, который горячо обнимает маму. Отнеси ее в хегринский приют и подари ее кому посчитаешь нужным.
Хороших приключений».
«Да, долгожданный посудомойщик наконец-таки появился», — с улыбкой подумал я.
Я ненавидел уборку, но в этот раз делал ее с особым энтузиазмом. Разгребая порванную бумагу в мастерской, я увлеченно старался сложить из обрывков некогда бывшие картины. Некоторые возрожденные мною работы поражали своей глубиной. Боль, отчаяние, безысходность были отражены столь безупречно, что я невольно подвергался влиянию этих чувств. Почему маэстро так жестоко прервал жизнь этих произведений? Я не осмелился избавиться от них и решил затаить шедевры у себя.
Эту часть мастерской я назвал «темницей месье Деданжа». Я представлял его мучеником, обессиленным узником этой непреодолимой тюрьмы. Маэстро предавался страданиям здесь, испытывая разрушающее чувство вины, лишившее его свободы. Он знал, что больше никому не нужен, и в ожидании судного часа отдавал все чувства краскам. Мисье выплескивал крики души на холст, швырял в гневе кисточки, злословил портреты, ненавидел эти дряхлые стены. Не с кем разделить отчаяние, некому принять боль.
Но тут, за дверью, был другой мир. Я назвал его «чистилищем месье Деданжа». Словно отпустив грехи и простив все зло, он впустил в душу самое светлое, прекрасное, святое. Каждый штрих был идеален, каждая деталь олицетворяла любовь. Здесь было безопасное убежище, пусть в одиночестве, но в союзе с добрыми намерениями. Да, я вне всяких сомнений был убежден в безграничной жизненной силе этих стен. Мир внутри Месье был поделен на рай и ад и воплотился в действительность, поделив эти комнаты.
Возле рояля покорно ждала своей участи картина с изображением мальчика. Я заботливо укутал ее в белую ткань и направился во владения города. Я был другой. Иначе смотрел, уверенней шел, замечал лица людей, улыбался, наплевав на то, что не встречаю взаимности. Мою маску безразличия украли. Наконец-таки я проснулся внутри сновидения, осознал себя. Скованность, присущая мне, исчезла, страхи развеялись. Я чувствовал движение каждой секунды, перетекающее из минут в поток, стремящийся вверх и превращающийся в фонтан из часов. Сердце, дыхание, тепло рук — я живой. Хотелось идти пешком, хотя заведомо знал, что приют находится на другом конце города. Я радовался усталости в ногах, и от этого лишь сильнее ускорял шаг, превращая его в бег. За эти несколько часов я узнал о городе больше, чем за всю свою «прошлую жизнь»: видел грозные скульптуры неизвестных мне людей, чувствовал сладкий запах булочной, слышал нелепое пение птиц в сквере. Заблудился, растворился в организме города. Я плыл в ожидании увидеть неизведанные горизонты, хотел стать первооткрывателем и назвать потайные уголки в честь себя.
Невольно я наткнулся на испорченное здание, обнесенное строгим, ржавым забором. Очередное потухшее произведение искусства. Архитектурное творение, которое теперь напоминало крепость для заключенных. С сожалением я осознал, что это был хегринский приют.
Мою персону встречали сотни детских обнадеженных глаз, которые пристально наблюдали за мной через оконные стекла. Меня вышла встречать пожилая женщина, которая с опаской наблюдала за моим приближением.
— Кто Вы и что Вам нужно, юноша? — без колебаний спросил комендант
— Здравствуйте, меня зовут Шаду. У меня есть подарок, который необходимо передать, — рваными предложениями ответил я.
— Для кого?
— Я не знаю, это сложно объяснить…
— Я зову охрану, — с холодной решительностью ответила женщина.
— Нет! Нет, постойте. Взгляните — это просто картина, я уверен, она будет радовать своего обладателя.
На мгновение женщина застыла, покоренная изображением. Ее уставшие глаза стали понимающими, легкая улыбка прорезалась через морщинистое лицо и уже совершенно другим, живым голосом она сказала:
— Да, конечно, проходите. Дети как раз сейчас играют в холле.
Коридор, по которому я двигался в заданном направлении, напоминал мне пребывание в больнице, нежели в приюте. Детский шум усиливался до тех пор, пока не превратился в гул. Я оказался в просторном помещении, где играли дети. Они радовались жизни, хотя были брошены или потеряли родителей. Я был тронут. Они приветливо улыбались мне, кто-то передразнивал, кто-то начинал петь мне песни, кто-то танцевал. Но в дальнем углу я заметил мальчика, который с серьезным видом разбирался в каком-то механизме. Я осторожно подошел к нему, словно боясь спугнуть, и спокойным голосом спросил:
— Привет! А что ты делаешь?
Мальчик посмотрел на меня строгим взглядом и без колебаний, неестественным для ребенка тоном ответил:
— Пытаюсь починить компас…
Мир, полный веры и надежды, отражался в голубых глазах этого обаятельного маленького человека. Словно глубины океана, они были столь же загадочны и прекрасны. Он хотел казаться старше своих лет, сморщив лоб и скомкав губы, которые якобы говорили за него: «Я сам о себе могу позаботиться». Пламенно-рыжие волосы придавали яркость мрачно — белой комнате. Как создатели такого шедевра могли отказаться от него? Храбрый, но беззащитный. Добрый, но недоверчивый.
С интересом я продолжил:
— Ну а когда починишь, отправишься на поиски сокровищ?
Изменившись в лице, он тихим голосом, чтобы никто не заподозрил, решил раскрыть свой тайный план:
— Для начала я убегу из приюта. Потом отправлюсь искать папу и маму, а компас укажет мне дорогу, как их найти… — малыш загрустил. — Только вот у меня никак не получается починить его, но я дал обещание, что не сдамся.
Мое сердце сжалось. Изо всех сил я хотел помочь этому отважному созданию. И вдруг мою голову посетила светлая мысль:
— Я знаю, кто может починить компас. У меня есть друг, который мастер на все руки, — я на мгновение сделал паузу, осознавая абсурдность этой фразы.
— Вы правда поможете мне? — избавившись от оков замкнутости, потянулся ко мне мальчик.
— Обещаю. Меня зовут Шаду, а как тебя?
— Ромаль. Я хочу быть твоим другом, Шаду!
— И я тоже хочу! И в честь нашей дружбы я дарю тебе эту картину.
Ромаль выплеснул восторженный крик, который заставил всех детей собраться вокруг. Он пылал от радости. Счастье окружает нас в близких нам людях, ценность которых познается в разлуке и утрате. Эти чудесные дети, алчущие родительской доброты и внимания, крепко верили в незыблемую мечту, что наступит такой день, когда они проснутся в собственной кроватке, окруженные прочными стенами семейных уз. Семья — это неприступная крепость.
Я подумал о родителях. В душе не осталось ни обиды, ни ненависти, порожденной в пылу эмоций. Хотелось увидеть маму и папу, забыв обо всем плохом. Но какое-то едкое чувство отягощало меня изнутри, мешало простить. Ах, да. Я сразу не признал тебя, Гордость. Ты очень дипломатична. Ты не плохая и не хорошая. Без тебя можно обойтись, но придется показывать всем свои слабости. Все, что остается, это терпеть твои капризы, набивать себе цену и играть твои высокомерные роли. Черстветь. Да с чего ты вообще решила, что ты вольна повелевать мною? Кто надоумил тебя, лицемерную, так бессовестно себя вести?
— Шаду, ты будешь ко мне приходить? — порвал нить моих мыслей светлый, потеплевший от радости мальчик.
— Даю честное слово друга, Ромаль!
Он без колебаний обнял меня, и казалось, что его маленькие руки способны охватить весь земной шар — столько доброты было в них.
Я уходил из приюта с победоносным чувством того, что совершил свой первый маленький подвиг. Я смог бескорыстно подарить частичку радости. Наверное, это и есть та самая частица Бога в нас, которая способна осчастливить. Меня охватило чувство окрыленности. Теперь я видел город, который застыл в предвкушении любви. Словно перед свиданием, он как следует привел себя в порядок, выпрямил осанку и стал как никогда привлекателен, всеми силами пытаясь понравиться. Солнце начинало свой путь ко сну, окрашивая небо в приятный лиловый цвет. Бушующая спешка растаяла, подарив столь необходимое спокойствие. В моей голове играла музыка, в воображении сияли мысли-картинки. Кто-то помогал мне собирать внутреннюю разбитость, наполняя опустошенность благодарностью.
Когда я добрался до мастерской месье Деданжа, на небе уже появился доблестный часовой, охраняющий миллиарды звезд. Я позволил себе еще немного насладиться мерцающим покровом таинственных светил. Переполненный впечатлениями, я спешил поделиться приключениями с маэстро. Когда я вошел, месье сидел в кресле, уставившись в ленивое пламя камина. Он встретил меня легкой улыбкой, уловив мое восторженное настроение:
— Я вижу, Шаду, день прошел на славу?
— Да, месье Деданж. Он был мимолетен, но столько впечатлений я за всю свою жизнь не испытывал! Все вокруг меня наполнилось яркими красками….
Вдруг я осознал, что забыл про некоторые поручения маэстро. Мне стало стыдно, и я покраснел.
— О нет, юноша, даже не вздумай переживать за те мелочи, о которых ты сейчас думаешь. Лучше поведай старику о своем путешествии.
Я рассказал о том, как прошел мой день, и в очередной раз поблагодарил месье за все. На что он ответил лишь скромным кивком. Затем я достал из кармана сломанный механизм детской надежды.
— Я пообещал моему новому другу, что найду способ починить этот компас. Вы сможете помочь мне?
— Это дело чести, Шаду. Я посмотрю, что можно сделать. Тебе пора отдыхать, юноша. Нужно набраться сил перед встречей с новым днем.
И действительно я почувствовал ватность в ногах и усталость в глазах. Затем пожелал доброй ночи и спустился к себе в комнату. Перед сном я внимательно разглядывал отверженные обрывки работ месье. Я видел в них свою прошлую скомканную жизнь. Все, чего я хотел, — это собрать воедино эти дребезги отчаяния. Сначала я рассортировал кусочки по цвету, а затем принялся склеивать таинственную мозаику. Приложив немного усилий, я увидел, что картинка стала проявляться. С каждым следующим шагом мне становилось страшнее до тех пор, пока я уже с трудом держался за сознание, узнав ее — женщину в белом. Ту, которая заставляет меня в приступе покидать сон, вскакивая от удушья в поисках оправдания нереальности происходящего. Стерву, озлобленную на людские вдохи и выдохи, которая останавливает сердца, не колеблясь ни перед младенцем, еще не понимающим, что живет, ни перед старцем, осознающим, что уже прожил…. Маэстро словно был наблюдателем моих кошмаров и запечатлел мучителя. Она ехидно улыбалась, испепеляя своим презирающим взглядом, который уничтожал остатки моего спокойствия.
— Она оскорблена. Ведь тебе удалось скрыться от ее объятий. С разбитым сердцем, облаченная в мантию ревности, она ждет возмездия.
— Мне страшно засыпать, Вестос…
— Ты сделал свой выбор, впустил в свое сердце жизнь и полюбил ее. А ведь мы боимся потерять любовь. И с каждым годом твой страх будет сильнее, Шаду. Все, что ты можешь, это принять его неизбежность и продолжать заботиться, понимать, оберегать самый бесценный дар. Жизнь — это проводник, ведущий к смерти.
— А смерть?
— Это тайна, которая предназначена только тебе. И я не в силах открывать завесу раньше срока.
— Спасибо, что в минуты душевной слабости ты со мной, Вестос…
Ответ не последовал. Мой гость исчез.