– Вижу замок. – голос прорвался сквозь треск в наушниках. Вертолет, вылетевший полчаса назад на север, очевидно, обнаружил Рокпилс.
– Докладывайте, как… что он из себя представляет? – небритый Голубев возбуждённо кричал в микрофон. Слышно было плохо.
– Стены бревенчатые, двойные… сверху навес и это, чтоб ходить..
– Галерея, – пробурчал Казаков, подключивший дублирующие наушники. – Разведчики…
– Шесть башен, нет, семь, одна в стороне, у поля, за полем какие-то еще строения, идем туда… А, черт!
– Что такое? – встревожился Голубев.
– С башен стреляют, пулеметы!
– Немедленно уходите!
– Ясно… Кажется, баки пробило. Ну да, теряем топливо…
– Возвращайтесь! – Голубев привстал со стула, уперся руками в столешницу. До Новомосковска дотянете?
– Сейчас…
Некоторое время был слышен лишь треск, вой помех и грохот вертолетного движка. Затем снова появился голос:
– Вряд ли, в обрез до ваших деревень, минимум три дырки. Идем к вам, отбой, до связи…
– Слушай эфир. – строгий капитан передал наушники патрульному, сидевшему на лавке сзади. – В случае чего – вызывай по рации. Пошли?
Последнее уже относилось к Казакову. Тот скривился.
– Вертолёт нам попортили… Слушай, надо бы… впрочем, ладно. Пошли.
Они вышли из штабной избы. Казаков прищурился от слепящего солнца. Было но очень жарко – очевидно, с реки, текшей в двадцати километрах, дул свежий, ветерок.
Прошли шагов сто по поселку. Названия пока у него не было, так же, как и у соседнего: гуманитарии два месяца не могли договориться даже о названии, а потом пришли рокеры и назвали в честь кого-то из своих кумиров Музыкант вчера говорил, но Казаков не стал запоминать… Осмотрели конюшню, где еще пахло конским потом, навозом и свежескошенной люцерной (люцерну рокеры заставляли сеять наряду с пшеницей, и стога сейчас по-деревенски радовали глаз на скошенной половине поля), и куда даже по желобку была подведена вода из родника; затем Голубев отправился проверять посты и, заодно, инспектировать морально-нравственный климат в армии – не перепились ли вражьим пивом и не слишком ли злоупотребляют добрым отношением туземок? – а Казаков направился к баракам.
Бывшие рабы робко бродили, щурились на солнышко и наслаждались бездельем. То тут, то тем среди них мелькали камуфляжные куртки Котов и живописные костюмы Охотников – эти сидели в окружении кружка восторженных слушателей и травили байки. К Казакову, отделившись от одной кучки, подбежал давешний музыкант.
– Товарищ координатор, – выговорил он непривычный титул, – уже есть больше тридцати добровольцев, и еще из того Поселка придут.
– Хорошо, – ответствовал Казаков. – Машина за оружием уже ушла. Teпepь, вот что. Вы какое-нибудь самоуправление выбрали?
– Нет пока, ну, ведь мы, конечно, к вам присоединимся, да?
– Это нам с вами вместе решать предстоит…
Собственно говоря, Казаков хотел перевести разговор на то, что все вокруг теперь колхозное, ваше собственное, а, следовательно, пшеничку надо бы дожать, для самих, конечно, себя – но тут запищала рация. Вызывал дежурный котёнок от радиостанции, а там на связи был Валерьян. Извинившись, Казаков заторопился обратно. Когда он подходил к избе, раздалось знакомое жужжание – с севера тяжелой мухой полз вертолет, и координатор с облегчением подумал, что, слава богу, дотянули, можно пока не беспокоиться.
– Сань, – голос Валерьяна был встревожен, – тут на ваш грузовик нападали.
– Ну?
– На Бандерложьей тропе, как он из Первограда шел. Обстреляли из кустов, ребята не стали останавливаться, отстреливались наугад. Шина порвана картечью, одному охотничку ногу поцарапало.
– Шины-то у них есть запасные?
– Да есть, не в этом не дело. Значит, какой-то отряд здесь ошивается а у меня обороны – пять человек…
– Ну, не знаю. Говорил же я, мы вас эвакуируем временно… Возьми из грузовика еще пяток арбалетов, что ли… Думаю, что рокеров там немного, если они в открытую не напали. Ну, бдительность там удвой…
– Хорошо, я понимаю. Значит, я возьму арбалетов. Отбой.
Вот еще проблемка, подумал Казаков, – еще какие-то партизаны объявились… Вызвал Голубева.
– Капитан, как твои посты? Сквозь них просочиться нельзя?
– Все в порядке. А что?
– На Бандерложьей рокеры шалят. Человека три. Может, они решили перейти к партизанской войне? Вот я и спрашиваю – как посты? Ты не видишь, что население полно энтузиазма? Может, твои там пиво пьют; может, к ним бабы ходят…
– Нет, Сань, исключено. Война же! Все на посту, бледны от ответственности. Котята даже меняться не стали на сон, так по двое всю эту ночь везде и простояли.
– Ладно, коли так. Постов не мало?
Получил заверения, что не мало, в аккурат обе деревни в надежном кольце, и вышел посмотреть на вертолет. МИ-1 дотянул на соплях, в баке оказались три небольшие, аккуратные дырочки, и еще несколько в хвостовой балке. Техники и летчики обступили повреждения и досадливо матерились. Было ясно, что ВВС выведены из строя надолго – возможно, до конца войны.
••••••••••••
– …внутри города – каменный дом и с два десятка изб. Еще какие-то сараи, огороды… Стена над обрывом к реке – низкая, в одно бревно. Больше толком ничего не разглядели, да, эти… рабы, очевидно, в бараках за полем. – Наблюдатель докладывал, нервно комкая в руках пижонскую пилотку. Ему было неудобно, что так все получилось.
– Очень хорошо, – сказал координатор. – Спасибо. Можете идти. Вечером доложите, что с вертолетом, так?
Отпустив пилота, он несколько секунд посидел просто так, потом встрепенулся – вспомнил, что давно не выходил на связь с Крайновским. Тральщик «Тариэль» под управлением наркомвоенмора, вчера уже поздно вечером, вошел в то самое таинственное устье. Увы, «Альтаир» в кампании не участвует – проводить килевую яхту по незнакомой реке – значит огрести кучу проблем, хотя её ДШК оказался бы при штурме отнюдь не лишним. Впрочем, пулемёт можно на время снять; и если повезёт с фарватером, то под стенами Рокпилса «Тариэль» будет вовремя, а сорокапятка и крупняк – неубиенный козырь против бревенчатых стен и пулемётных гнезд на башнях.
••••••••••••
Тральщик, переквалифицированный распоряжением Координатора в канонерскую лодку, мерно стуча машиной, шел по спокойной, желтоватой реке вверх по течению, метрах в тридцати от левого берега. Навстречу несло гнилые листья, ветви, пучки водорослей. Что-то лениво плескалось в мутной воде. «Интересная, наверное, будет здесь рыбалка», – подумал мельком Стась, и тут с берега, из переплетения заросших голубыми цветами коряг, грузно плюхнулся в воду кто-то тяжелый. Стась успел заметить лоснящуюся коричневую спину размером с диван. Ольга, стоявшая рядом, ойкнула.
– А вы ловите, вы ловите крокодилов… – пробормотал Крайновский… – Не узнаешь пока?
Ольга помотала головой.
– Вот-вот должно быть. Ты говорить, мы всю ночь шли на восток?
– Шкипер говорит, – пожал плечами Крайновский. – Шкипер, мы всю ночь шли на восток?
– Я не знаю, чем тем вы занимались всю ночь, – невозмутимо ответил шкипер, стоявший у руля спиной к консулу и Андреевой, – а «Тариэль» шел на восток.
Безответственный и безчинопочитательный треп был любимым занятием морячков. Наличие на судне женщины вот уже вторые сутки питало неистощимое остроумие питомцев Крайновского.
– Ольга, нас раскусили, – трагическим громогласным шепотом возвестил Стась. – И хотя я всего лишь читал вам всю ночь стихи, но, как честный человек…
Шкипер оглянулся с подозрением.
– Начальник, – сказал он. – Какие стихи? «У Лукоморья дуб зеленый»?
– Ой, смотрите! – перебила их Ольга.
Заросли цветущего тысячествольника, трехметровые пучки красных «камышей» внезапно и резко оборвались; пошел пологий берег, поросший чем-то низким, багрово-коричневым; этот странный луг простирался вдаль, где в легкой сизоватой дымке еще не расточившегося утреннего тумана поднимались бело-рыжие, непривычной формы скалы, холмы, иногда накрытые такими же багряными шапками.
– Известковые холмы, – прошептала Ольга. – Здесь те самые пещеры, где Инга с ребятами погибли.
Несколько секунд длилось молчание. Было неудобно за веселый треп. Кстати все вспомнили, что «Тариэль» направляется, собственно, на войну. Стась кашлянул.
– Значит, это та самая река?
– Да, точно, Двина…
Крайновский в бинокль оглядел холмы. Они были безжизненны – выветренные, ноздреватые склоны с глубокими промоинами, вкрапления каких-то темных пятен, кое-где – растительность. Он перевел бинокль на берег – багровая трава оказалась родственницей саговников, только метровой, кажется, высоты. В ней роились всякие мелкие твари. Заросли у воды были неприятно густыми – при случае, оттуда можно было запросто шарахнуть по канонерке что из пулемёта, что из обычной двустволки. Матрос, дежуривший у ДШК, перехватил встревоженный взгляд нарокмвоенмора, подобрался и повёл стволом вдоль берега…
••••••••••••
ДНЕВНИК КАЗАКОВА
«16 августа. Под вечер случилось еще две маленькие стычки. Только что вот сообщили из Первограда – там разъезд рокеров нарвался на наш охотничий патруль. Охотнички не подкачали – одного застрелили, одного ранили я взяли в плен, обеих лошадей тоже. Двое или трое ускакали, их не стали разыскивать ночью в лесу. А как только я сел ужинать, еще до этого – стрельба от другой деревни, переполох – короче, эти твари стреляли из сайвы, причем из автомата, видимо, из числа захваченных в Новомосковске. Стреляли издалека, неприцельно, у нас потерь нет. Отправили прочесать лесок взвод ополченцев, те вернулись ни с чем. Кстати, мы организовали три взвода ополченцев из деревень – по 15 человек. Вооружение, мало сказать, пёстрое – арбалеты, мачете, косы торчком на длинных древках, утыканные гвоздями молотильные цепы, топоры – вот ведь, пугачёвцы-косинеры, матка боска, тудыть их… Дополнительно – по две гранаты на нос. В каждом взводе трое – с пистолетами или двустволками. Огнестрельного оружия, увы, в обрез…
Ну так вот, только солнце село, еще светло – с передних постов сквозь возбужденный гам ведут парламентера. Выехал на белой лошади с белым флагом из лесочка. Пижон – кожаный пиджак (не куртка, как у тех бандитов, что мы захватили), серебряные побрякушки, витые серебряные шнуры на плечах. Представился рыцарем гвардии Его Высочества герцога и поинтересовался, кто здесь самый главный. Привели его к нам с Голубевым…»
••••••••••••
ПИСЬМО ГЕРЦОГА РОМАНА
«Его высокопревосходительству,
Координиатору Теллурийского Государства,
– от герцога Рокпилса Романа I.
Прежде всего хочу принести самые искренние извинения за ни чем не оправданный, варварский налет на поселок вашего Государства. Виновные в этом понесут самое суровое наказание. Должен отметить, что захваченные во время налета женщины находятся в полном здравии и им ничего но угрожает.
Я надеюсь, Вы вполне понимаете, что продолжение войны приведет к ужасающему кровопролитию и к совершенно напрасным жертвам с обеих сторон. Рокпилс хорошо укреплен, а легионерам нечего терять; но, само главное – эта война не будет выгодна никому, а приведет лишь к подрыву позиций человеческой расы на Теллуре. У нас слишком мало людей, чтобы мы могли ими разбрасываться, даже из благородного чувства мести, не так ли? Если ради кровавой мести за десятерых должны погибнут сто человек, – в этом, как мне кажется, нет особой справедливости, тем паче в наших условиях. На основании всего вышеизложенного, я предлагаю Вам, Ваше Высокопревосходительство, заключить мир на следующих вполне выгодных и почетных для Вашего Государства условиях:
1.Мы немедленно возвращаем всех пленных, а так же все оружие и имущество, захваченные в Новомосковске.
2. Мы уступаем под власть Вашего Государства два занятых Вами поселка, а также согласны передать Вам известное количество продовольствия, руды и пороха в виде компенсации на нанесенные материальный и моральный ущерб.
3. Мы приступаем к немедленным переговорам, имеющим целью установить справедливую и устраивающую обе стороны границу между государствами.
Я надеюсь, что чувство ответственности за судьбы теллурийского человечества подскажет Вам верное решение.
С глубочайшим уважением —
••••••••••••
– Э-э, товарищ патрульный, – сказал Казаков котенку, неподвижно стоявшему за спиной парламентария. – Уведите господина рыцаря в сени на полчасика. – Что скажешь?
Последнее относилось уже к Голубеву. Капитан вдумчиво перечитывал послание.
– Хорошо излагает, собака, – сказал он с некоторым удивлением. – «Ответственность за судьбы теллурийского человечества…» Умный, пес. Даже странно, что среди этих павианов такой нашелся…
– Да уж, умный. – Казаков недовольно дернул щекой. – Ты обратил внимание, как он мягко нас заложницами шантажирует? Нет, ну что ты скажешь?
– Надо бы Совет запросить, – осторожно предположил Голубев. – Хотя, конечно, условия явно недостаточны…
– Вот-вот! – Казаков оживился. – Совет! Я сам знаю, что надо… Я, в конце концов, представитель, нет?
– Ну-у… – неопределенно промямлил Голубев,
– Да не бойся ты! – Казаков примерно понимал чувства Голубева. Ему хотелось, как говориться, и рыбку съесть, и на… сесть: и героическим победителем вернуться в Первоград, и не терять больше людей. С одной стороны, если уж не победоносная война, а почетный мир – то опять-таки как его, Голубева, заслуга, а не Совета; а с другой стороны, союзнички-триумвиры будут недовольны.
– Следи, что я сейчас напишу. – Казаков достал из своего планшета тетрадь и ручку. Подумал, заменил ручку на перьевую, пояснил: «Так красивее…»
••••••••••••
ПИСЬМО КАЗАКОВА И ГОЛУБЕВА ГЕРЦОГУ РОМАНУ
Его Высочеству герцогу Рокпилса Роману – от командующих Союзной армией, Координатора Совета ТСРГ А. Казакова и капитана А. Голубева
Ваше Высочество! Как человек, несомненно, умный, Вы должны понимать, насколько недостаточны предложенные Вами мирные условия. Во-первых, мы не можем допустить, чтобы убийцы наших товарищей были преданы суду пристрастному, который, конечно же, найдет способ их выгородить. Во-вторых, взятие нами двух поселков позволило нам составить мнение о практикуемом в Вашем государство способе управления. И то самое «чувство ответственности за судьбы теллурийского человечества» о котором Вы упомянули, не дает нам права бросить сотни бесправных, порабощенных людей на произвол судьбы. С другой стороны мы, конечно, тоже не хотим кровопролития и не желаем бесполезных жертв. Поэтому мы имеем заявить Вам следующее:
I. Прежде всего, как бы ни повернулись события, будет или нет достигнута между нами договоренность, продолжится или нет война и несмотря на то, как она повернется – пленникам и женщинам должна быть обеспечена безопасность. Мы тожественно заявляем, что в случае, если их попытаются использовать, как заложниц и хотя бы одна из низ как-либо пострадает – все легионеры будут уничтожены без суда и следствия, хоть бы для этого пришлось десять лет осаждать Рокпилс или преследовать беглецов через весь материк.
II. Теперь излагаем наши условия мира.
Во-первых, разумеется, как Вы и написали, немедленный обмен пленными, возвращение Вашей стороной всего захваченного при налете.
Во-вторых, возмещение Вами убытков, как то также было изложено в Вашем послании.
В-третьих: Вы должны отказаться от власти над всеми захваченными поселками, кроме собственно Роптилса и Конезаводска, и отозвать отовсюду гарнизоны.
В-четвертых, Ваша власть сохраняется в Рокпилсе и Конезаводске, но Вы предоставляете всем жителям этих поселков гражданские права, и свободы.
В-пятых, Ваша сторона выдает нам для следствия и суда всех легионеров, участвовавших в нападении на Новомосковск.
В-шестых, для наблюдения за исполнением вышеизложенных пунктов вы принимаете у себя Посла ТГЯТ; в свою очередь, мы будем тогда готовы принять у себя в Первограде Вашего посла.
Наконец, в-седьмых, численность вооруженных сил Вашего государства устанавливается не выше 40 человек; все излишнее оружие, в том числе все пулеметы, уничтожается, либо передается ТСРГ в порядке вышеупомянутой компенсации»
Таковы условия, которые мы предлагаем Вам от имени Консульского Совета и от лица народа ТСРГ. Мы даем Вам 48 часов на их обдумывание; считая еще 6 часов на то, чтобы гонец достиг Рокпилса – получается 54 часа от настоящего времени. Если в 3 часа ночи 19 августа мы не получим ответа, то будем считать себя вправе возобновить военные действия.
••••••••••••
– Вот такие вот пирожки с котятами, – сказал Казаков, когда белый круп парламентерской лошади скрылся в сайве. – Будем ждать.
– Думаешь, согласится? – с сомнением спросил Голубев.
– Если такой уж умный… Да, насчет постов. Привлеки местное ополчение – в каждый пост введи по третьему, арбалетчику, и поставь два дополнительных: во-он у того пригорка, – Казаков махнул рукой в сизый сумрак, где смутно виднелся выступающий из сайвы бугор, – и, я думаю… ну, вообще поплотнее поставь.
– Думаешь, это для отвода глаз? – оживился Голубев. – Полагаешь, они ударят?
– Вряд ли. Но!
••••••••••••
Сайва кончилась. Только что вокруг непроницаемой глухой стеной проносились саговники, и вдруг – поле, и лишь редкие пучки черных мечелистьев. Степь была жутковатой: в хирургическом освещении двух почти полных лун она казалась застывшей кровью; когда слабый ветерок колыхал траву, трава багрово поблескивала.
Грузовик раскачивался: котята вперемешку со Следопытами и ополченцами прыгали вниз. Казаков тоже вылез из кабины, поежился от ночного холодка, закурил. Трава оказалась неожиданно высокой – по пояс, кое-где по грудь. «Хорошо», – мелькнула военная мысль, пропала. Впереди чернел отдельный островок сайвы; Рокпилс был где-то в пяти километрах за ним. Сзади заурчало: из леса выдвигалась отблескивающая в мертвенном лунном свете туша «Защитника». Не считая приглушенного гудения моторов, шелеста травы да далеких, странных криков каких-то существ, было тихо. Разгрузившись, грузовики (их было два) развернулись по траве и, слегка раскачиваясь, имея в хвосте настороженного «Пса» – БА-64, лёгкий бронеавтомобиль, словно бы с любопытством поводящий туда-сюда пулеметным хоботом, – ушли обратно, за второй партией бойцов. Второй броневичок, носивший имя «Кот», дежурил на фланге, карауля тропу в Конезаводск.
Подразделения тихо, с шепотливыми командами, группировались в траве, закуривали, выставляли охранение. Предстояло ждать три часа, пока не вернутся машины. Ночью решено было не атаковать: все равно рокеры, скорее всего, следили за движением каравана и, может быть, даже были где-нибудь поблизости. Башня «Защитника» неторопливо и успокоительно поворачивалась…
••••••••••••
Герцог не ответил на письмо; мало того, вчера вечером конный разъезд внезапно атаковал патруль ополченцев у того самого пригорка, убил одного и отступил без потерь прежде, чем соседи открыли прицельный огонь, а около полуночи из кустов на берегу обстреляли «Тариэль», стоявший на фарватере в двадцати километрах ниже Рокпилса. С канлодки (иначе бывший тральщик уже никто не называл) ответили пушечным выстрелом наугад. Короче, было ясно, что рокеры выбрали войну. Около часа Казаков и Голубев вырабатывали диспозицию последнего и решительного боя, а затем выступили, провожаемые буквально стенаниями освобожденного народца.
Казаков, плотно укутавшись в бушлат, заклевал носом и совсем уже задремал, как вдруг раздался возбужденный голос Голубева «Ведите, ведите его сюда!»
«Опять парламентарий. – сообразил Казаков. – Запрыгало-таки очко у герцога»!
Но это был не парламентарий. В лунной мгле можно было разглядеть росистую от пробирания сквозь кусты кожанку, оцарапанное листвой, но чисто выбритое лицо, черно-красную гвардейскую эмблему на рукаве и золотовышитого орла с короной сверху. Гвардеец тяжело дышал.
– Перебежчик, – вполголоса самодовольно пояснил Голубев. Рокер недовольно покосился на него.
– Вы – координатор Александр Казаков? – хрипло поинтересовался он.
– Я – координатор, – подтвердил координатор, – С кем имею честь?
– Гвардии квестор, рыцарь Мохов, – представился рокер и даже слегка щелкнул каблуками, – Вы знаете, что в Рокпилсе переворот?
– Та-ак, – протянул Казаков, стряхивая дремоту и собираясь с мыслями, – Очевидно, Черная когорта? Те, кто нападал на нас?
Мохов кивнул,
– Вчера… то есть, уже позавчера утром герцог получил ваш ультиматум. Он решил принять все ваши условия и днем созвал офицеров гвардии и Золотой когорты. Сказали, что будто бы обсуждают план обороны, на самом деле он отдал приказ ночью арестовать"черных». Но нашелся предатель сволочь… – Мохов передохнул, – короче, вечером «черные» подняли бунт, их поддержали лимитчики из Золотой… Герцог и трое офицеров брошены в тюрьму, герцогом эта шваль избрала «черного» магистра Васирова, а Лиепиньш – тот, что на вас нападал – стал магистром.
– И вы решили перебежать? – мягко спросил Казаков. Мохов дернул плечом.
– Татарин – герцог, в городе заправляет панковская шваль.. Гвардию сняли из дворца и посадили на башни… Они думают, мы им присягали! Короче, я не один пришел. Я вам башню принес…
«Та-ак», – одновременно подумали командующие и подались вперед. Мохов достал из-за пазухи торопливо, но уверенной рукой начерченный план Рокпилса.
– Вот эта башня, вторая от реки. Я ей командую… народ весь надежный. Как мы спустим флаг – значит, можно входить. В обмен мы требуем гарантий жизни и… сохранения чести себе, а также герцогу и тем трем офицерам – они за вас же, можно сказать, пострадали!
– А какие гарантии можете дать вы? Что это всё – не провокация?
Мохов снова дернул плечом.
– Хорошо, я к вам выползу. Буду заложником. Договорились?
••••••••••••
– Бронетранспортёр, значицца? – Голубев похлопал рукой по мешочкам с землёй, уложенным в навешенные снаружи решётки. Эта импровизированная защита сплошь закрывала борта. Кабина зашита листами железа, наскоро прихваченными друг к другу сваркой; сверху переднюю часть кузова прикрывал наклонный дощатый козырёк, поверх которого приспособлен толстый железный лист и уложены мешки с песком. Все шесть колёс тоже были прикрыты почти до земли широкими стальными щитками. Щитки болтались на петлях, причём правый-передний был погнут и заляпан зеленью – зацепили за что-то по дороге…
Самопальная бронетехника, против ожиданий, прибыла вовремя и теперь диспозицию, составленную с такими трудами, приходилось переигрывать. К тому же, что-то приключилось с движком «Защитника» – с броневиком уже третий час возились механики с ремлетучки.
– Молодцы эсэмгэшники! – искренне похвалил Координатор. – Надо же – всего за двое суток такое сваять! Только очень уж долго к нам ехали…
– Так ведь движок слабоват для такого веса! – принялся оправдываться Колосов. – Мы бы ещё дольше добирались, спасибо – ребята догадались мешки пустыми везти. Мы землю в них уже здесь засыпали, так что вы тут тоже особо не разгонитесь. И вообще – мы сначала хотели из дэтэшки танк сваять – ну знаешь, вроде тех, что в Одессе во время войны клепали из тракторов СТЗ. «НИ» ещё назывались – «На испуг», то есть. Но Андрей запросил бронетранспортёр…
Кустарный бронетранспортёр смотрелся до крайности брутально – вообще-то это был мобилизованный с началом боевых действий трёхосный ЗИС-151, доставшийся колонии в наследство от вымерших хиппи. На левом борту, полускрытая мешками, виднелась надпись белой краской – «За Родину, за Сталина!» Казаков поморщился – Маляна на них нет, шутнички хреновы…
У передка возились, лязгая железом и непринуждённо матерясь, двое механиков – прилаживали на массивный бампер нечто вроде бороды из одинаковых по длине кусков крупнозвенной цепи. Борода свисала почти до земли – по замыслу Колосова, это должно было хоть в малой степени защитить передний мост и колёса от пуль. Координатор обошёл грузовик. Задний борт был откинут, открывая взору пустой кузов; у кабины, под козырьком, в наскоро приспособленном гнезде, примостился, задрав хобот к небу, крупнокалиберный пулемёт, который распоряжением Казакова сняли с несчастного «Альтаира». Яхта. как и ожидалось, осталась не у дел. а приписанные к ней морячки усилили команду канлодки.
– Тут, кроме расчёта, будет десятка полтора десантников. – предупредительно пояснил Колосов. – Можно втиснуть и больше, но лучше не рисковать – мало ли? Всё-таки кузов сверху считай, не прикрыт, надо, чтобы люди могли все на дно улечься – а то вдруг с башен достанут, сверху вниз?
Голубев забрался в кузов, споткнулся на набросанные в беспорядке доски, невнятно выматерился. Потом выглянул наружу поверх блиндированного борта и присел на корточки.
– А что бойницы по бортам не сделали? Не успели?
– Незачем. – ответил за Колосова Кондрашов. – Да и кузов портить неохота, заваривай его потом… Пулемётов всё равно лишних нет, а палить из автоматов по стенам – только перевод патронов. Вот подползём шагов на тридцать, сбросим десант и и подойдём вплотную. В машине будут тротиловые шашки с запалами, так что, ежели припрёт – сможем и ворота подорвать и стены проломить.
– Прямо шайтан-арба – Голубев явно был доволен, варварский агрегат ему нравился. – Панцерваген… Тогда, значит, под бронёй, за «Защитником», «Псом» и «Котом» пойдут три взвода Котов и Следопыты с местными…
– Два. – поправил Казаков. Третий – в резерве, и «Кота» с ними оставим, мало ли… Как пройдём за стены, можно будет бронетранспортёр отослать назад, за второй партией десанта – если понадобится, конечно.
– Ладно, на том и порешим. – согласился Голубев. – Только – связь держите! Если это ведро с гвоздями, – и он мотнул головой в сторону панцервагена, – заглохнет или там застрянет, «Защитник» прикроет бронёй…
– Жаль вертолёта нет – посетовал Кондрашов. – Причесали бы перед штурмом дворик из пулемёта, дымовух накидали бы в периметр, гранат – всё штурмовым группам подмога.
– Чего уж теперь жалеть… – вздохнул Казаков. Вертолёт, как он и ожидал, прочно выбыл из строя. – Может, пойдём? Часа три хотя бы надо бы ухо придавить…
••••••••••••
«Ттадах!» – сухо и раскатисто громыхнула сорокапятка «Защитника», подползавшего по багровой траве к главным воротам. С боков и сзади от бронеавтомобиля бежали, часто спотыкаясь, ополченцы, над травой виднелись только голова и торс, ныряющие, как в кровавом море. Отделение Немировского заняло позицию в траве, на пригорочке, оседлав тропу на Конезаводск, вместе со Следопытами. Их задачей было: вначале не допустить возможного прорыва рокеров из города, затем, когда «Защитник» вломится в ворота, атаковать Шестую башню. Отсюда, с пригорка, было хорошо видно, как вспыхнул огненный шар на надвратной башенке, как она сложилась и осела внутрь, отворилась и повисла на одной петле левая воротина, какая-то черная фигура упала с галереи на землю и замерла. Донеслось слабое «ура!» – это кричали ополченцы; с реки глухо раскатился орудийный выстрел, еще, еще – это «Тариэль» вел огонь по Четвертой башне и, через стену, по герцогскому дворцу. Пулеметы с башен отвечали слабо и неубедительно, но то один, то другой ополченец вдруг словно бы нырял в траву и не появлялся, а отсюда, с безопасного пригорка, казалось, что они еле-еле ползут, и Немировский знал, что оружия-то у них – арбалеты и гранаты… Затрещала, забулькала рация.
…«Первому и всем, срок вышел, повторяю, срок вышел!» – голос Кондрашова был радостен даже по рации, под «сроком» в целях примитивной конспирации подразумевался квестор Мохов, и все это значило, что Охотники сейчас займут Третью. Казаков сквозь смотровую щель разглядел, как сворачивается и падает вниз черное знамя с багровым крестом на Третьей. Больше ничего увидеть было нельзя, и тут его пребольно стукнуло головой о броню – «Защитник» подскочил на камне, ворота были совсем близко. «Огонь», – прохрипел Казаков, держась за бровь и мысленно матерясь, и снова оглох от грохота. Мехвод тоже поморщился, но огненный шар разрыва вырос на фронтоне Первой башни, превращая ее в труху.
Пулемет замолчал, первый ополченец ворвался внутрь, кинул гранату и тут же упал, держась за живот, «Защитник», трясясь по обломкам досок, въехал в Рокпилс; Казаков увидел прямо перед носом уютный двухэтажный коттедж, крашеный в веселенький голубой цвет и с выбитыми окнами. Из-за коттеджа выскочил кто-то черный и чумазый с бутылкой в руке, замахнулся прямо на Казакова, но в груди у него возникли две стрелы, и он упал на спину и тут же весь яростно и весело запылал. Лужа, растеклась, пламя принялось жадно лизать палисадник коттеджа. «Никого не подпускать», – прохрипел Казаков пулеметчику, а мимо уже бежали, тяжело топая, ополченцы, в слепой ярости устремившиеся вглубь города ко дворцу, хотя диспозиция предусматривала атаку изнутри на Шестую, и Казаков махнул рукой, «Тихо-тихо – к Шестой, – приказал он, – Бойтесь метальщиков с бутылками!»
«Первому и всем, мы в баше; в центре города пожар, взрывы гранат, бой ведут ополченцы; поворачиваем пулемёт в город». «Саня, я пошёл!» – это был голос Голубева. Это означало, что орудие с «Тариэля» подавило пулемёт на Четвертой, и теперь Коты и высадившиеся со «Сталина» (так уже успели прозвать самодельный панцерваген) Следопыты могли занять ее довольно безболезненно, тем более, что Третья была уже в руках охотников; они бежали по-над обрывом, почти не скрываясь.
С галереи ударил выстрел; один из «стажеров» упал – в ответ по галерее тут же ударило несколько очередей, потом на парапете лопнул осколочно-фугасный снаряд – и с галереи никто больше не стрелял. Сквозь проломы в стене, мимо мертвой, тлеющий башни «Сталин», вместо того, чтобы отходить на исходную, вполз в город и оказался на пустыре, на огородах, среди мирных огурцов и помидоров. Лишь впереди где-то, за ближайшим палисадом, дымился коттедж, виднелась железная крыша дворца, и бойцы с разбега, топча помидоры, дополнительной кровью брызгавшие на сапоги, устремились туда…
••••••••••••
…«Защитник» ударил снизу, на предельном угле возвышения, в упор. Со «Сталина» рыкнул ДШК, от парапета полетели куски дерева. Наводчик в бронеавтомобиле поправил прицел, сорокапятка грохнула снова – башня словно подскочила и весело, будто в киношном боевике про индейцев, запылала. Уцелевшие рокеры ошалело скатывались вниз по лестнице, бросали оружие и дисциплинированно становились лицом к стене; Казаков подождал, пока над стенами не покажутся грязные физиономии «советских», и приказал поворачивать в сторону дворца. К тому времени, кажется, все башни были захвачены или брошены, кроме Пятой, примыкавшей непосредственно к герцогской резиденции, но оттуда, из этого массивного, трехэтажного дома, из окон. заложенных мешками с песком и прикрытых дубовыми толстенными ставнями, все ещё стреляли из пулемётов и ружей. Плац перед дворцом простреливался насквозь, пули то и дело взбивали в пыли весёлые фонтанчики – и никому не хотелось идти на штурм теперь, когда почти все уже позади.
«Сталин» медленно полз вслед за «Защитником»: было дымно, два или три коттеджа горели, в остальных были выбиты окна, и везде были трупы: рокер, висящий на заборе и утыканный стрелами, как морской еж; несколько ополченцев, у одного вместо головы – кровавая каша, Казакова замутило, но он заставлял себя смотреть, а дергающаяся смотровая щель открывала все новые сценки: горелое пятно, стена, заляпанная кровью и белесыми ошметками, какие-то кроваво-чёрные клочья на земле – здесь удачно кинули гранату или разорвался снаряд… «Защитник» выполз на пыльный плац, обогнул чёрный труп со стрелой в затылке, остановился, неторопливо навел орудие на провалы окон. «Т-доу!» – вдалеке с «Тариэля» разносили караульные вышки вокруг рабских бараков. Пулемётная очередь, бессильно, чиркнула по броне, раздались ещё выстрелы… Странные какие-то выстрелы – не очереди, а тарахтение, почему-то до боли знакомое… белый флаг в окне, тесня и отпихивая кровожадных ополченцев, откуда-то сбоку в окружении Котов вылезает геройский Голубев – принимать капитуляцию, но ведь выстрелы… черт, это же мотоциклы! «Назад!» – заорал Казаков, – «Они удирают, назад!», и тут же откликнулся Стась с реки: «Сань, там с тылов дворца дюжина мотоциклов выскочила! Они между рекой и стеной проскочили, сейчас вдоль поля чешут, я не успею!» Казаков знал, что «Защитник», и, тем более «Сталин» не успеет – пока бронетехника выберется из города, мотоциклистов и след постынет. Но все же, приказал сдавать назад, к воротам…
••••••••••••
Немировский увидел в башни, как одиннадцать чёрных и красно-чёрных мотоциклов цепочкой выскочили от реки. В один из них попали из пулемёта с захваченной башни, и он кубарем улетел куда-то вбок, но остальные летели вперед: издали они казались насекомыми, скачущими по полю. И ещё он увидел, как наперерез этим насекомым устремилась от бараков серая, нерасчленяемая масса, затрещали далекие выстрелы, но это, казалось, никак не повлияло на массу; три первых мотоцикла накрыло, смяло, они исчезли, остальные заметались и повернули обратно, сдаваться в плен.
••••••••••••
ХРОНИКА ГОЛУБЕВА
«…Таким образом, ставленник экстремистов герцог Константин не процарствовал и двух суток. К сожалению, нам не удалось взять его в плен: во время попытки вырваться из Рокпилса на мотоциклах, Константин и его кровавый дружок магистр Лиепиньш были настигнуты и буквально разорваны в клочья обезумевшей толпой освобожденных рабов. Как говорится, собаке – собачья смерть…
Мы освободили из подземных казематов дворца своих пленниц, не пострадавших, если не считать нервного потрясения, а также обнаружили там герцога Романа с беременной женой, трех его верных офицеров и еще- одного легионера, посаженного туда, якобы, по причине психической болезни. Интересно, что этим психом заинтересовался Казаков, имел с ним пару бесед наедине, после чего тот удивительным образом выздоровел. Я это отношу, конечно, не на счет экстрасенсорных особенностей координатора, а на счет какой-то таинственной информации о сути Переноса, которой он, как я уже отмечал выше, пока не намерен ни с кем делиться.
Во время штурма Рокпилса 19 августа мы потеряли убитыми 17 ополченцев, троих котят и по одному из подразделений Охотников, Следопытов и «стажеров»; кроме того, впоследствии умерло трое раненых – один Охотник и два ополченца. Таким образом, общие наши потери – (не считая сюда потерь среди ополченцев) составили за все время войны, с нападения на Новомосковск по штурм Рокпилса, 20 человек. Во время штурма было убито не менее 20 легионеров. Кроме того, тем же вечером ополченцы линчевали двух пленных и нам с трудом удалось утихомирить толпу. Помимо легионеров Черной и Золотой когорт, мы захватили 35 девиц легкого поведения, пользовавшихся, в отличие от рабынь, свободой, не работавших и служивших рокерам своего рода «коллективной женой».
Серебряная когорта, расквартированная в Рудном и Теплом Стане, помощи своим при штурме не оказала; правда, одна ала подошла к Рокпилсу, но город уже был занят советскими войсками. Утром 20-го числа от «серебряного» магистра Валчетиса прибыл парламентер: при условии сохранении жизни когорта почти в полном составе сдавалась в плен, только несколько человек одвуконь ушли за Двину; больше о них никто ничего не слышал до сих пор.
Вечером того же числа я на «Псе» прибыл в Рудный для принятия капитуляции. Таким образом, на сто шестьдесят седьмой день Переноса война завершилась; перед нами встала труднейшая задача устройства и организации новых поселков…»