Прислонившись головой к холодному окну такси, я вновь и вновь мысленно возвращалась к только что состоявшемуся допросу, спрашивая себя, а не должна ли была вести себя по-другому. Я только что солгала сотруднику правоохранительных органов. Сержанту сыскной полиции, занимающемуся делом о поиске пропавшей без вести женщины, которую они наверняка считали мертвой или находящейся в опасности. Будучи юристом, я лучше кого бы то ни было отдавала себе отчет в том, что своим поведением препятствую отправлению правосудия, то есть нарушаю нормы общего права, другими словами, совершаю преступление, наказуемое – в теории – высшей мерой, пожизненным заключением.

На мгновение я представила себя в тюремной робе, но потом усилием воли отогнала этот образ, пытаясь убедить себя в том, что не поведала сержанту Коллинзу откровенную ложь. Лишь небольшую ложь во благо. Или во спасение.

Не подлежащий разглашению разговор в студии Донны действительно мог оказаться конструктивным, и я на самом деле отправилась домой в тот вечер. Пусть и много позже.

Нет. Я скормила Робу Коллинзу упрощенную версию правды, которая как нельзя лучше устраивала все заинтересованные стороны. И помогала следствию. Ведь сообщенные мною сведения были весьма полезными. Коллинз сам так сказал – он поблагодарил меня за то, что я пришла в участок и прояснила вопрос с таинственным визитером Донны в тот вечер.

Я пыталась отвлечься, рассеянно глядя на здания и вечерние огни Лондона – мазки белого и красного за усеянным дождевыми каплями стеклом, – быстро пролетающие мимо. Их цветовая палитра завораживала; но спустя некоторое время они, казалось, стали усиливать мое беспокойство, и меня начало подташнивать. Я обрадовалась, когда такси наконец остановилось напротив моего дома, и с удовольствием ступила на тротуар, словно сходя на твердую землю после особенно утомительного и бурного катания на карусели.

Мой дом выглядел темным и одиноким. Квартира на верхнем этаже пустовала вот уже много месяцев, и, хотя по слухам туда должен был вот-вот въехать какой-то жилец, с самого Рождества там не было заметно никаких признаков жизни. В окнах жилища Пита Кэрролла на первом этаже тоже отсутствовал свет. Когда я на прошлой неделе уходила от него, он обмолвился, что собирается уехать на несколько дней в командировку, не уточнив, правда, на сколько именно. Но сегодня я была рада тому, что его нет рядом.

Повернув ключ в замке, я вошла в холл и щелкнула выключателем, но лампочка лишь негромко хлопнула, и после мгновенной яркой вспышки света я вновь оказалась в темноте. На коврике у двери валялась корреспонденция. Собрав, я сгрузила ее на столик, стоявший в холле, рядом с двумя стопками писем, своими и Пита, которые рассортировала еще в пятницу.

Я вымоталась настолько, что ноги отказывались нести меня вверх по лестнице к моей квартире. Войдя внутрь, я прямиком направилась в гостиную, рухнула на софу и согнутой в локте рукой прикрыла глаза.

Мне отчаянно хотелось спать, но перевозбужденный ум отказывался успокаиваться. Я думала о Мартине, о том, чем он занимается в этот самый момент, и о тех деталях расследования, которые не смог – или не пожелал – сообщить мне Роб Коллинз, когда я спросила его об этом. Я думала об экспертах-криминалистах, которых видела в Челси, и даже присвоила им имена: Джулия, Тони и Хелен. Насколько я себе представляла, они уже давно отправились по домам. Сняли комбинезоны, приняли душ и вернулись к своей утешительно непримечательной жизни, в которой не было места жертвам и преступникам. А еще я думала о Донне. Где она находится, чем я могу помочь ей? Полиция имеет полное право считать ее мертвой, но мне не хотелось даже думать об этом. Мы обязательно найдем ее, и тогда все вернется на круги своя. Моя работа, моя жизнь, мои отношения с Мартином.

Я позволила себе помечтать, как сижу, положив одну руку на аккуратный вздувшийся животик, а другой сжимая пальцы своего возлюбленного. Я представляла себе, как мы гуляем по пляжу или по лугу, придумывая имя для нашего будущего ребенка. Мы смеялись, плавали, пили, ели и занимались любовью. Я воображала нас вместе. Одним целым.

Но потом я приказала себе успокоиться. Эмоции, грозившие вырваться наружу, начали превращаться в манию. В молодости, перед тем как поступить в университет, перед тем как перемены в моем настроении получили собственное имя, перед тем как все пошло наперекосяк, мне нравилось испытывать подобные чувства. Это было похоже на природный наркотик, который заставлял меня ощущать себя всемогущей. Я помнила, как бодрствовала целыми сутками, повторяя пройденное, и даже сейчас не была уверена, что смогла бы сдать все экзамены на «отлично» и стать студенткой юридического факультета, если бы не моя мания.

Мне ужасно хотелось выпить, но я понимала, что придется ограничиться травяным чаем.

Включив свет, я отправилась на кухню. Открыв буфет в поисках пакетиков с чаем, я вдруг обнаружила, что бутылка водки стоит на том же месте, там, где я припрятала ее вчера, за банками с консервированным супом. Я взяла ее, поставила на стол и задумчиво надула щеки. Пожалуй, сейчас – не лучшее время для трезвости.

Я щедро плеснула в бокал «Смирновской», и тоник из маленькой бутылочки удовлетворенно зашипел, когда я смешала оба ингредиента.

Сделав большой глоток, я вернулась в гостиную и в попытке оправдаться перед собой принялась искать свой портфель.

Вытащив оттуда несколько папок, я разложила их на кофейном столике и отправилась переодеться в пижаму. Вернувшись, я свернулась клубком на софе и взяла первое попавшееся под руку дело, которое я вела для Центра бесплатных юридических услуг в Степни и гонорара за которое мне не полагалось.

Хотя в центре хватало волонтеров, от стажеров до вышедших на пенсию королевских адвокатов, меня до сих пор мучила совесть оттого, что я не появлялась там вот уже несколько недель, и я сделала себе мысленную пометку вернуться туда в самые ближайшие дни. «Придется многое наверстывать», – подумала я, листая отчет об увеличении числа насильственных браков в Ист-Энде и пресс-релиз о новом центре для жертв домашнего насилия, которым требовалась юридическая помощь для развода со своими супругами.

Я уже опустошила стакан с водкой, когда в дверь постучали. Поначалу я испугалась, но потом сердце восторженно забилось у меня в груди. У Мартина не было ключа от моей квартиры. Пока не было. Но, наверное, я просто неплотно закрыла входную дверь, и он воспользовался моей оплошностью и вошел внутрь.

Отложив в сторону папку, я направилась к двери. Времени поправить макияж уже не оставалось, но я успела облизнуть губы и пригладить волосы.

Меня ждал неприятный сюрприз – за дверью стоял Пит Кэрролл. Он выглядел очень хорошо, и загар оттенял россыпь веснушек у него на носу.

– Привет, – сказал он, засовывая руки в карманы джинсов. – Меня не было несколько дней, и теперь мне захотелось узнать, как ты поживаешь.

– Где ты был? – спросила я, приоткрыв дверь больше, чем наполовину. – Ты загорел.

– В Риме. Научный обмен с тамошним университетом.

Мы стояли и молчали, а он не делал попытки уйти. Я чувствовала себя неловко, но после того, как он столь великодушно повел себя неделей ранее – заплатил за такси и позволил мне прикорнуть у себя на диване, – было бы невежливо оставить его стоять здесь.

– Хочешь зайти на минутку? – предложила я. – Я как раз собиралась поставить чайник.

Он последовал за мной на кухню, крохотное помещение, которое вдруг показалось мне слишком тесным для нас двоих, и застыл в дверях, пока я доставала две кружки из настенного шкафчика. Я решила, что, если варить кофе, это займет слишком много времени – часы на стены показывали начало одиннадцатого, – и потому ограничилась тем, что достала из жестяной банки два пакетика кофе «Старбакс».

– Ну, и чем ты занимался в Риме? – осведомилась я, раскладывая пакетики по кружкам и включая чайник.

– Перед самым Рождеством к нам приезжали трое аспирантов – и потому нас пригласили к ним. Хотя, в сущности, мы всего лишь наблюдали за их работой и обменивались идеями.

– А ты когда заканчиваешь аспирантуру, Пит? – улыбнулась я, пытаясь изобразить дружелюбие.

– Через год. – Он пожал плечами. – Может, позже.

Он немного помолчал и посмотрел на меня.

– Ну, а ты как? Ходила к врачу на прошлой неделе?

– Да. Со мной все в порядке, – небрежно отмахнулась я.

– Я читал в Интернете про биполярное расстройство. Тебе нужно быть поосторожнее с алкоголем.

Он покосился на бутылку водки, и я смутилась.

– Знаю, – ответила я, отводя глаза.

– В общем, я просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке. В самолете я пролистал газеты. Жена банкира, которая исчезла… – Он выдержал паузу, а потом все-таки спросил: – Это, часом, не супруга твоего друга, а?

Он выделил голосом слово «друг», и тотчас же атмосфера в тесной кухоньке накалилась.

Пит не дал мне шанса отрицать очевидное.

– Я узнал его по фотографии в газете. Помнишь, однажды вечером я видел вас возле автобусной остановки, – проговорил он, тщательно подбирая слова. – Ты сказала, что он разъехался с женой, но у них все непросто.

На мгновение я растерялась, не зная, что сказать, и потому обрадовалась, когда чайник с урчанием закипел.

Отвернувшись от него, я наливала воду в кружки, но спиной чувствовала на себе его взгляд.

– А еще я видел в газетах твою фотографию.

Он понизил голос, и не заметить, что в нем прозвучали угрожающие нотки, было невозможно. Я помешивала кофе чайной ложечкой, глядя, как образуется коричневый водоворот, и почувствовала, что он шагнул ко мне.

– Ты имеешь в виду фоторобот? – спросила я, стараясь, чтобы голос мой прозвучал ровно, но все равно слыша в нем предательскую дрожь. – Да, это была я. Я ходила к ней в студию, чтобы поговорить. К Донне Джой. Полиция уже знает об этом.

– Значит, ты рассказала им о вас с Мартином…

Сердце учащенно забилось у меня в груди. Стены кухни вдруг вытянулись вверх, словно отвесные склоны каньона, и угрожающе нависли надо мной. А потом они начали сближаться и сошлись так близко, что я едва могла дышать.

– Рассказала им о чем?

– О том, что трахаешься с ним.

Я с трудом проглотила комок в горле.

– Он – мой клиент, – негромко произнесла я.

– Звуки, которые доносились из твоей квартиры, не показались мне профессиональными, – с гаденькой улыбочкой заявил он, словно предлагая все отрицать.

Я на мгновение закрыла глаза, вспоминая тот вечер, когда мы с Мартином были в «Оттоленьи», а на обратном пути встретили Пита Кэрролла. Я была пьяна от апельсинового вина, а голова у меня кружилась от желания. Мы яростно занимались любовью во всей квартире, пока наконец не добрались до спальни: на кофейном столике, на лестнице, на полу в гостиной, где я достигла такого экстаза, что пришлось впиться зубами в подушку. Было слишком поздно, и Пит Кэрролл в своей квартире внизу слышал мои крики.

Открыв глаза, я взглянула на него в упор.

– К чему ты клонишь, Пит? – спросила я, чувствуя, как напряглась в моем теле каждая жилка.

Он сделал еще один шаг ко мне и оказался так близко, что я заметила, как жадно расширились зрачки его глаз.

– Ни к чему, – просто ответил он. – Мне только любопытно, что в ту самую ночь, когда жена твоего любовника пропала без вести, ты видела их вместе и следила за ними. В ту самую ночь, когда ты вырубилась и вернулась сюда, ничего не помня, но все еще расстроенная, и несла ты всякую чушь. Как твоя нога, кстати? Тот порез выглядел отвратительно.

– С моей ногой все в порядке, – отозвалась я.

Пит снова помолчал какое-то время.

– Не думаю, что тебе так уж сильно нравилась миссис Джой. Твои отношения с мистером Джоем, очевидно, развивались как по маслу. Ужины в «Оттоленьи», прогулки под луной. А потом на сцене вдруг опять появляется его жена…

Намек был столь прозрачен, что у меня перехватило дыхание, а по спине пробежали мурашки.

– Что случилось в ту ночь? – без обиняков спросил он.

– Ничего, – бросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– Не думаю, что полиция в это поверит, – сказал он, столь пристально глядя на меня, что я не могла отвести взгляд. – Собственно, я думаю, будет лучше, если они вообще не узнают об этом, ты согласна? – сказал он, придвигаясь ко мне вплотную. – В противном случае положение дел изрядно осложнится. Станет неудобным для всех. Особенно для тебя.

Мне хотелось возразить ему, но вместо этого я лишь кивнула.

– Не беспокойся, я твой друг. Это будет нашей маленькой тайной, – прошептал он, и рука его скользнула мне на талию.

Он привлек меня к себе, и я ощутила его дыхание на своем лице, а еще – его вставший член, даже сквозь грубую ткань джинсов. Его рука легла мне на ягодицы, а потом он поддел резинку моих пижамных штанов.

Закрыв глаза, я приказала себе дышать, отчаянно размышляя над тем, как выпутаться из этой ситуации, и сознавая при этом, что иногда бывает лучше сдаться и уступить. По крайней мере сейчас, пока я не придумаю, что делать дальше. Стратегическое отступление, своего рода жертва пешки.

– Тебе понравится, – простонал он, но я сомневалась в этом, а от его слов у меня по телу пробежали мурашки.

Я знала, что могу оттолкнуть его, закричать, просто сказать «нет». Но я не стала этого делать. Не стала, и все тут. И когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, я наказала себя мыслью о том, что в случившемся мне некого винить, кроме себя самой.