Просыпалась я медленно. Полоска тусклого света протянулась в спальню сквозь щель в неплотно задернутых занавесках, прозрачно намекая на то, что ночь подошла к концу. Обычно в это время, на рассвете, я медленно и лениво приветствовала наступление очередного дня; говорила себе, что могу поваляться в постели еще пять минуточек, неспешно вспоминая, что у меня запланировано на сегодня, прежде чем вскочить с матраса и заняться приготовлением кофе. На один сладкий и невинный миг все казалось прекрасным, как вдруг мой желудок, словно проваливаясь сквозь прогнивший пол, рванулся к горлу, и я вспомнила события вчерашнего дня.

Руки Пита, скользящие по моему телу.

Свою ложь в полиции.

Прикосновение его губ к моей коже.

Препятствование осуществлению правосудия.

Прикосновения его липких пальцев.

Что же я наделала? При мысли о том, что он до сих пор может лежать рядом со мной в постели, тело мое напряглось, а во рту пересохло. Я замерла, улавливая негромкое чужое дыхание. Не услышав ничего, я медленно повернула голову и с трудом разлепила веки. Другая половина кровати была пуста. Пит ушел. Я не имела ни малейшего представления, когда именно это случилось. Наверняка уже после того, как меня сморил сон, хотя после секса я испытывала настолько сильное отвращение к себе, к нему и ко всей этой ситуации, что долго не могла заснуть даже после того, как Пит скатился с меня, удовлетворенный и опустошенный, и уже через несколько минут негромко захрапел.

Я села и взглянула на вмятину на подушке, чужой рыжий волос на простыне – и меня вдруг охватило ужасное предчувствие, что сейчас меня стошнит. Зажав рот ладонью, я метнулась в ванную, примыкающую к спальне, и упала на колени перед унитазом. Раз за разом меня выворачивало наизнанку, словно холодный двигатель древнего автомобиля, но желудок мой исторг лишь длинную струйку слюны; казалось, даже тело отказывало мне в облегчении рвотой.

Я опустилась на холодные плитки пола и закрыла глаза. Было совершенно бесполезно терзаться вопросом, правильно ли я поступила, занявшись сексом с Питом Кэрроллом. У меня даже не было времени, чтобы обдумать свое решение. Все произошло слишком быстро; только что я слушала его едва завуалированные угрозы, а в следующий миг он прижался губами к моим губам, и мне было легче отдаться ему, чем оказывать сопротивление и столкнуться с немедленными последствиями. С разъяренным и горящим жаждой мести Питом Кэрроллом, который, как я теперь знала совершенно точно, был способен разрушить мою жизнь. Но у меня в тот миг еще оставалось маленькое утешение. Я чувствовала себя заторможенной и оторванной от окружающего мира; нервной и хрупкой, готовой сломаться от малейшего прикосновения.

Я ненавидела Пита Кэрролла, ненавидела всей душой. Но сильнее всего я ненавидела себя и все те ужасные решения, которые привели на сужающуюся дорожку, где меня тискали и сжимали со всех сторон в абсолютной и беспросветной темноте.

«Дыши, – сказала я себе. – Выход есть всегда. Думай на ходу: у тебя это всегда неплохо получалось. Сделай это сейчас». Я кивнула себе. Выбор у меня был невелик: или остаться здесь, скорчиться на полу, или встать, взглянуть окружающей действительности в лицо и попытаться выпутаться из неприятностей.

Ноги отказывались держать меня, но я все-таки встала и накинула халат, чтобы прикрыть наготу, дрожащими руками затянула потуже пояс на талии. Затем мелкими неуверенными шагами я вошла в гостиную, страшась обнаружить Пита в квартире. К счастью, мое прибежище встретило меня пустотой и тишиной, если не считать слабого шума дорожного движения, только начинавшего набирать громкость на улице.

После минувшей ночи водка по-прежнему оставалась на кухонном столе, и меня охватило искушение допить ее. Вместо этого я заставила себя выпить стакан воды, а потом принять душ, чередуя горячую воду с холодной, насколько мне хватило сил. Кожа горела, как в огне, после столь экстремальных температур, зато я вновь ощутила себя чистой после того, как смыла его запах в сливное отверстие.

Отыскав в комоде самое старое и скромное белье, а не те полоски дорогущих кружев, что я покупала для Мартина, я надела его. Застегнув белую блузку до самого горла, я влезла в самые плотные черные трусики, какие только у меня были, а сверху натянула строгую юбку от костюма.

Одеваясь, я старалась не смотреть на кровать, но, когда затхлый запах ударил мне в ноздри, я схватила одеяло и вышвырнула его в коридор, потом содрала простыню с матраса и пинком ноги отправила ее вниз по лестнице. Спустившись вслед за ней, я взяла на кухне мешок для мусора и затолкала в него влажную ткань, туго затянув его большим черным узлом.

Затем я вымыла руки и распахнула настежь кухонное окно, полной грудью вдыхая воздух Лондона, который еще никогда не казался мне таким свежим и сладким. Вцепившись руками в потрескавшийся белый подоконник, я взглянула в крошечный дворик внизу и увидела мотороллер Пита, прислоненный к стене. На мгновение я задумалась, а не броситься ли мне вниз, но потом опомнилась и закрыла окно.

Мое маленькое убежище вдруг показалось мне враждебным, оно словно бы перестало быть моим. Но при этом я чувствовала себя попавшей в западню.

Мужчина, который изнасиловал меня, сидел внизу с самодовольной улыбкой на лице, удовлетворенный ночным шантажом и насильственным сексом, прислушиваясь к моим шагам и планируя свой следующий ход. А почему бы и нет? Ведь именно так и работает шантаж, верно? Стоит вашей жертве уступить один раз, и вы будете возвращаться к ней снова и снова – этакий бездонный колодец, который никогда не пересохнет.

Схватив портфель и пальто, я бросилась к двери. Если я дам волю своим мыслям, то превращусь в парализованного страхом кролика, загнанного в норку, чувствующего запах приближающейся лисы. На каждом шагу я невольно вздрагивала, не сводя глаз с двери внизу, мысленным взором видя, как Пит появляется оттуда со злобной ухмылкой на губах, подобно мистеру Панчу, и когтистыми лапами затаскивает меня к себе в квартиру. «Тебе понравится, – издевательски гогочет он. – Обязательно понравится».

Но дверь осталась закрытой, и я выскочила на улицу, стуча каблуками по плитам тротуара, чувствуя, как бегут по телу мурашки, и в любой миг ожидая почувствовать его мерзкое прикосновение, ощутить его дыхание и услышать его захлебывающийся шепот. Но вместо этого я увидела впереди мигающий красный свет, тормозные огни автобуса девятнадцатого маршрута, и сорвалась с места, переходя на бег. В салон я успела заскочить в самый последний момент, когда двери уже с шипением закрывались.

Я нашла свободное место на нижнем ярусе, села и постаралась сосредоточиться. Сегодня в суде меня ждало большое дело, и мне нужно было собраться с мыслями.

С радостью ухватившись за возможность отвлечься от воспоминаний о Пите Кэрролле, я вынула папку из портфеля, зажатого между ног, положила ее на колени и стала перелистывать страницы, чтобы ознакомиться с материалами дела.

Моя клиентка Холли Хан пыталась помешать своему бывшему супругу Юсефу увезти их десятилетнего сына Данияля в Пакистан на свадьбу родственников, опасаясь того, что он не вернется оттуда. Неудивительно, что Юсеф Хан категорически возражал против бунта Холли, которая настолько боялась потерять своего ребенка, что пожелала получить судебный запрет, дабы официально остановить своего супруга в его поползновениях. В любой другой день я с радостью взялась бы помочь этой беззащитной молодой женщине, но сегодня утром эта задача представлялась мне сродни прогулке по канату над пропастью в грозу. Можно было не сомневаться – я начала терять профессиональную хватку, и недостаток подготовки к своим адвокатским делам стал для меня еще одним поводом испытать угрызения совести.

Я едва успела пробежать материалы дела глазами, когда мы прибыли в Холборн. Поспешно собрав свои вещи, я выскочила из автобуса, чувствуя, как неприятно липнет к спине блузка, а между лопатками стекает струйка пота.

Купив на бегу кофе, я поспешила вниз по Кингсуэй.

– Франсин!

Проходя мимо поста судебной охраны, я увидела своего солиситора Таню, которая должна была инструктировать меня в суде. Она энергично махала мне. Ускорив шаг, я последовала за ней в одну из совещательных комнат.

Только сейчас я должна была встретиться со своей клиенткой, что в семейном праве не редкость.

– Франсин Дей, это Холли Хан.

Моя новая подзащитная оказалась невысокой и симпатичной, но на лице ее читалась тревога, она была измучена заботами и, кажется, готова расплакаться в любую минуту.

– Уверена, что Таня проинструктировала вас должным образом, Холли, – сказала я, моментально переключаясь в рабочий режим. – Вам решительно не о чем беспокоиться.

Женщина посмотрела сначала на Таню, а потом на меня. Я видела, как ей хочется поверить моим словам.

Как ни странно, но явное расстройство клиентки заставило меня успокоиться. Полагаю, свою роль сыграли знакомая рабочая обстановка и привычный ритуал подготовки к слушаниям. Закон – дело сложное и противоречивое, но, по крайней мере, здесь есть свои правила, так что вы хотя бы примерно представляете, чего следует ожидать.

– Ладно, Холли, вот что сейчас произойдет…

Я вкратце прошлась по основным моментам дела и объяснила Холли, что у слушаний двоякая цель. Мы попытаемся убедить судью выдать постановление об ограничении односторонних действий, которое помешает ее бывшему супругу вывезти Данияля из страны, в то время как его адвокаты будут настаивать на «временном разрешении на перемещение».

– По сути, мы будем просить судью передать вам юридический контроль за всеми перемещениями Данияля, и Юсеф будет настаивать на том же. – Я взглянула на документы, лежащие передо мной. – А почему процедура запрета на односторонние действия не была применена во время развода? – спросила я, поднимая голову.

Молодая женщина испуганно вздрогнула, словно ученица, которую вызвал к себе директор.

– Простите, – сменив тон, сказала я, – я вовсе не имею в виду, будто вы что-то сделали неправильно, но эти же вопросы судья задаст вам в ходе слушаний.

Однако Холли словно язык проглотила.

– Мы не хотели осложнять процедуру развода, – вмешалась в разговор Таня. – Нам удалось добиться для Холли хорошего финансового соглашения, и в то время мы желали только одного – побыстрее развестись. Мистер Хан – сложный человек.

– С тех пор все изменилось, – жалобно заговорила Холли. – Тогда у него еще была причина оставаться в Лондоне, но теперь он лишился всех своих денег. Даже тех, которые утаил от меня при разводе.

– Да, – согласилась я, читая примечания, подчеркнутые мной красным. – Кроме того, насколько я понимаю, мистера Хана преследуют другие люди? Но у нас нет доказательств этого, верно?

Таня скорчила извиняющуюся гримасу. Однажды она уже выдала мне характеристику для юридического справочника: «Франсин Дей раз за разом добивается невозможного». Было очевидно, что и сейчас она хотела, чтобы я на их глазах достала кролика из шляпы.

– Пожалуйста, – взмолилась Холли, глядя на нас блестящими от слез глазами, – вы сможете мне помочь?

– Я сделаю все, что в моих силах, – отозвалась я, стараясь внушить своей клиентке уверенность, которой не чувствовала сама.

Откровенно говоря, меня подташнивало, я не находила себе места от беспокойства и чувствовала себя плохо подготовленной к предстоящему слушанию – не самая удачная комбинация для выступления в суде. Некоторые барристеры, например Том, похоже, обладали врожденной способностью излучать уверенность, встречая неприятности по мере их поступления, а вот я была, что называется, зубрилой и чувствовала себя уверенно только тогда, когда располагала всеми фактами и была готова к любому повороту событий. Но сегодня мне казалось, будто я иду по канату без страховочного троса. Я смотрела на обеих, сознавая, что должна многое сказать им, но не могла найти слов. В разговоре возникла неловкая пауза, а потом Таня откашлялась и произнесла: «Пожалуй, нам пора идти», – после чего повела нас в зал суда.

Я была знакома с судьей Шелдоном и барристером Хана, Нейлом Брэдли, который был настоящим профессионалом, знающим и компетентным; ходили слухи, что в этом году и он подал заявление на получение шелковой мантии. Мы обменялись приветствиями, заняли свои места, и слушания начались; мы по очереди представили судье факты со своей точки зрения.

Я ожидала, что с первого взгляда проникнусь неприязнью к Юсефу Хану, но он был само очарование с того момента, как мы вошли в кабинет судьи. Смазливый, словно актер из Болливуда, он казался умным, убедительным и вежливым, по контрасту с Холли, которая запиналась, робела и бросала на бывшего супруга гневные взгляды во время всего слушания. Я знала, что это моя вина. Я должна была отрепетировать с ней ее поведение, предостеречь ее, что события могут развиваться именно так и что Нейл Брэдли – тот самый умник – наверняка посоветует своему клиенту избрать подобную тактику. Застигнутая врасплох, я начала объяснять, почему Холли не хочет разрешить Юсефу вывезти Данияля из страны. Я не сомневалась в правдивости рассказанной ею истории о том, что Юсеф столкнулся с финансовыми трудностями. Таня сообщила мне, что несколько принадлежавших ему ресторанов субсидировались по остаточному принципу за счет денег, поступающих из других сфер его интересов, включая бордели и торговлю наркотиками, от которых он отказался после того, как вдрызг разругался с гангстерами. Но доказать вещи подобного рода тяжело, практически невозможно. Едва ли мы могли рассчитывать на свидетельские показания гангстеров или тех, кто покупал у него наркотики, а Хан представил последние бухгалтерские отчеты, согласно которым дела у его ресторанов шли превосходно. К тому времени, как мы сделали перерыв на обед, я уже понимала, что противная сторона выигрывает, но, несмотря на печальное выражение лица Холли, знала, что это еще не конец света. Сильная заключительная речь вполне могла заставить судью перестраховаться. В конце концов, отсутствие на свадьбе было лишь мелкой неприятностью, а вот похищение ребенка у матери – реальной и серьезной опасностью.

– Я не могу потерять его, – скорбно заявила Холли. – Юсеф очень умен. Он говорит так убедительно. Мне кажется, судья верит каждому его слову.

Я подошла к ней и накрыла ее руку своей.

– Скажу честно, нам будет трудно доказать, что Юсеф не собирается возвращаться в Соединенное Королевство. Но зато мы уже представили последствия того, что случится, если Данияль не вернется обратно и отец оставит его с собой в Пакистане. Жизнь его перевернется с ног на голову, а благополучие ребенка – высший приоритет для любого судьи.

Она сдержанно кивнула, и я поняла, что она доверяет мне, сложив все яйца в одну корзину – мою. А вот я была не в состоянии оправдать ее доверие.

Таня вернулась в комнату с чаем, после чего отвела меня в сторонку, чтобы Холли нас не слышала.

– Значит, ты уверена в себе? – спросила она, искоса поглядывая на меня и дуя на горячую жидкость. Было очевидно, что сама она подобной уверенности не испытывает. Едва ли я могла винить ее за это.

– Нам по-прежнему нужен запасной вариант, позиция для отступления, – коротко ответила я. – Поездка в Карачи намечена на следующую неделю. Времени на подачу апелляции может попросту не хватить. Поэтому нам необходимо подстраховаться на тот случай, если судья разрешит им слетать на свадьбу.

– Например?

– Если Юсеф не привезет Данияля домой, то это однозначно будет похищением. Однако Пакистан не подписал Гаагскую конвенцию, и поэтому переговоры о возврате ребенка будут сложными хотя бы в силу того, что мы не сможем ссылаться на международные договоры и соглашения. Но зато мы можем потребовать от Юсефа внести гарантийный залог или оставить паспорт Данияля в Верховном комиссариате Великобритании в Исламабаде.

Таня фыркнула.

– Гарантийный залог! С таким же успехом ты можешь взять с него честное скаутское. Если он улетит в Пакистан, то больше не вернется сюда, и ты сама знаешь об этом.

– До этого не дойдет, Таня, – сказала я. – Доверься мне.

Таня выразительно подняла брови.

– В общем-то, у Холли нет особого выбора, верно?

Зазвенел колокольчик, возвещая, что нам пора возвращаться в суд. Вынув из кармана телефон, я быстро проверила его. Ничего. Сообщений не было ни от Мартина, ни от Фила. Преисполнившись решимости, я надула щеки, шумно выдохнула и вернулась в кабинет судьи.

Чаша весов немедленно стала клониться не в нашу сторону. Следует отдать ему должное, Нейл Брэдли превзошел самого себя, обрисовывая причины, по которым Юсеф Хан имел полное право свозить своего сына в Пакистан. Он указал на то, что Холли ничуть не возражала против этой поездки, когда они были еще женаты, и в пух и прах разбил наши жалкие потуги доказать, что у его клиента назрели финансовые трудности. Он нарисовал картину благополучной жизни Юсефа в Великобритании и раскрасил ее в яркие цвета, включая подробности его новой связи с женщиной, которая жила в Бедфорде, – важнейшая улика, знать о которой мы были просто обязаны. Брэдли представил их роман в розовом свете и риторически вопросил: для чего Юсефу отказываться от всего этого?

– Ваша честь, я считаю своим долгом вновь напомнить о том, что последствия невозвращения изменят жизнь Данияля самым радикальным образом. Он хорошо учится в школе, он только что заслужил право поступить в учебное заведение для одаренных детей, о чем давно мечтал, у него здесь много друзей…

Судья Шелдон согласно кивал, просматривая записи.

Настала очередь вновь выступить Нейлу. Я пыталась сосредоточиться, но тут в кармане у меня завибрировал телефон. Не случится ничего страшного, если я взгляну на него одним глазком, решила я и положила его на колени. Нажав кнопку, я увидела, что пришло какое-то сообщение от Дейва Гилберта.

Слова разлетелись с экрана, подобно осколкам от взрыва ручной гранаты.

«Мартин Джой арестован».

Я еще раз прочла текст, и голова у меня пошла кру´гом. Комната расплывалась перед глазами, и лишь откуда-то издалека до меня доносился чей-то голос – Нейла или, быть может, судьи Шелдона, мягкий и приглушенный, как если бы мы находились под водой.

– У вас имеются какие-либо предложения по гарантийным мерам безопасности? – Слова судьи прорвались ко мне сквозь пелену.

Я бестолково зашуршала бумагами и попыталась заговорить, но с губ слетело лишь невнятное бормотание. Мысль о том, что Мартин арестован, была единственной, за которую уцепился мой разум, а все остальное потеряло смысл и значение. Я представила, как его ведут в наручниках в холодную и темную камеру; вообразила, как он пытается связаться со мной, но у него ничего не получается.

Дыхание мое участилось, и иглы яростного, пугающего пламени пронзили меня до кончиков пальцев.

Таня настойчиво дергала меня за рукав, но мне казалось, будто я покинула собственное тело и бессильно дрейфую куда-то, погружаясь все глубже. Я тону.

Кто-то прошипел мне на ухо: «Заключительное слово», – но у меня возникло такое чувство, будто мой мозг отказывается воспринимать происходящее.

– Мне надо уйти, – пробормотала я, поднимаясь и собирая свои вещи.

Таня попыталась остановить меня, схватив за пиджак, но я вырвалась.

– Мисс Дей? – В голосе судьи звучала растерянность, а не гнев. Пожалуй, ему еще не приходилось видеть барристера, который вскакивает и убегает со слушаний до их завершения.

– Неотложное дело, – пробормотала я, протиснулась мимо столов к двойным дверям и выскочила в коридор, звонко стуча каблуками по мраморным плитам пола.

Белый воротничок блузки буквально душил меня, а стены смыкались, нависая над головой и грозя раздавить. Я вырвалась сквозь вращающиеся двери на яркий свет улицы, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом. Мне нужен был кислород. Но останавливаться мне было некогда; я должна спешить к Мартину. Земля ушла у меня из-под ног, когда я заметила такси и побежала к нему.

– Куда едем, дорогуша? – обернулся ко мне водитель, улыбаясь во весь рот.

Я тупо уставилась на него, только сейчас сообразив, что не знаю, куда надо ехать. Мне отчаянно хотелось увидеть Мартина, оказаться рядом с ним. Но если он заключен под стражу, мне там делать нечего: ему нужен адвокат по уголовным делам, а если там объявлюсь я, то это будет выглядеть чертовски странно.

– Мейфэйр, – сказала я, назвав первое попавшееся место, которое пришло мне в голову.