Я направилась на юг, не отдавая себе отчета в том, куда, собственно, иду. Мне хотелось чувствовать себя разгневанной и преданной, но, говоря по правде, я могла понять реакцию Клэр. Почему она должна верить мне? Почему она должна обратиться ко мне, когда ее жизнь начала рушиться? Она была права, потому что я вела себя с ней не как с подругой, а как с дальней родственницей: возникала на пороге ее дома, только если у меня не оставалось иного выбора. Клэр всегда приходила мне на помощь, беспокоилась обо мне, а я платила ей тем, что забывала о ее существовании, как только у меня все налаживалось.

Да, я чувствовала себя уязвленной, но, в общем, не удивилась тому, что Клэр ничего не сказала мне о своей беременности. После появления в моей жизни Мартина у нас завелись тайны друг от друга – я, во всяком случае, утаила от нее некоторые вещи. Много лет назад мы делились друг с другом всеми своими радостями и горестями. Я помню утро после того, как она познакомилась с Домиником.

Это случилось в каком-то баре в Ислингтоне, во время просмотра матча чемпионата мира по футболу на большом экране. Она рассказала мне, как они поцеловались после того, как Англия забила гол, и весь остаток вечера просидели, касаясь друг друга бедрами, а потом отправились в какой-то полуофициальный джаз-бар в Кэмдене и бродили по Северному Лондону, пока не оказались на рассвете в его доме в Кентиш Таун, который он снимал вместе с несколькими другими жильцами.

Боже, какой же счастливой она тогда выглядела! Я до сих пор вижу блеск в ее глазах, когда мы стали планировать ее следующий шаг: должна ли она позвонить ему, или лучше подождать, пока он не позвонит сам, или же подстроить «случайную» встречу? Так получилось, что Доминик позвонил сам, и с тех пор они не расставались. Пожалуй, они не слишком счастливы, но ведь было время, когда они любили друг друга больше жизни. Теперь мы уже не смеемся так, как прежде, и уж точно не препарируем и не обсуждаем свои отношения: впрочем, разве только мы одни?

Тем не менее мне было очень больно сознавать, что мы настолько отдалились друг от друга, особенно в тот момент, когда я наконец-то могла бы помочь Клэр. Хотя нельзя сказать, что я была признанным экспертом в этой области.

Много лет назад я решила для себя, что у меня не будет детей, – или, точнее, мое биполярное расстройство приняло такое решение за меня. Врачи не рекомендовали пытаться зачать детей тем, кто принимает литиевые таблетки, а я не желала рисковать и надеяться, что все закончится для меня благополучно. Клэр, разумеется, поддержала меня в этом убеждении – или, во всяком случае, она села рядом и обняла меня, когда я в слезах и соплях заявила ей об этом. Пожалуй, уже один этот факт изрядно осложнил бы обсуждение ее собственной беременности, даже если бы я от нее не отдалилась. Но дружба – это дорога с двусторонним движением, и я проклинала себя последними словами за то, что даже ни разу не спросила Клэр о планах в этой области.

Но вдруг я резко остановилась посреди улицы, когда в голову мне пришла одна мысль. Теперь, когда я собиралась переехать к Мартину, нам, возможно, рано или поздно придется заговорить о детях.

Паника накрыла меня с головой. Не потому, что я боялась, будто мое нежелание зачать оттолкнет его, а совсем напротив. Совершенно неожиданно меня вдруг охватило непреодолимое желание иметь общих детей с этим мужчиной. Меня охватил неземной восторг, голова закружилась от множества мыслей, которые пришли в нее разом. Найти замену литию… найти другую квартиру, потому что апартаменты под крышей решительно не годятся для ребенка… выбрать имя для него или для нее… На кого из нас будет похож ребенок?

Наше будущее обещало быть восхитительным. И все, что нам для этого требовалось, – решить проблему с Донной Джой.

Оглядевшись по сторонам, я вдруг заметила, что дошла до Ноттинг-Хилл и стою на Портобелло-роуд, совсем рядом с кафе, в котором, по словам Клэр, подавали розовый кофе латте. Взяв у продавца газету, тот самый воскресный таблоид, который показывала мне Клэр, я вошла в кафе и за пастельно-розовым кофе еще раз прочла всю статью от начала и до конца, чувствуя, как меня вновь охватывает гнев. Это была бульварная пресса в самом худшем своем проявлении. Как мог журналист написать такое и не терзаться угрызениями совести, оставалось вне пределов моего понимания. Зато я точно знала, к кому можно обратиться за подробностями: к Дженни Моррис, старой школьной подруге, которая помогла найти меня, когда я сбежала из дома летом, перед самым поступлением в университет.

Дженни поднялась вверх – или скатилась вниз – по той же самой тропинке, что и я, причем мы обе вышли из одной и той же, самой обычной средней школы на севере Англии. Но потом наши пути разошлись, когда мы ощутили неизбежное притяжение столицы, с той только разницей, что Дженни подалась в журналистику, а я – в юриспруденцию.

Я не виделась с ней вот уже несколько лет, но, когда я получила от нее последнюю весточку, она работала в издательстве того самого таблоида, который я сейчас держала в руках.

Я набрала ее имя в строке «Гугла», и поисковая машина выбросила ее профиль на «Линкедин». Она по-прежнему работала в газете, хотя ее нынешняя должность называлась «заместитель редактора отдела» – несомненный шаг вверх с последней ступеньки, о которой она мне рассказывала. Впрочем, то, что Дженни занимала относительно высокий пост в таблоиде, было и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо потому, что она держала руку на пульсе и была в курсе происходящего, а плохо – потому что она не поделится со мной нужными сведениями за просто так, какие бы дружеские воспоминания нас ни объединяли.

Я улыбнулась, вспомнив разоблачительную статью о шпаргалках, которую она написала для студенческого информационного бюллетеня. Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы, поскольку опиралась на результаты тщательного расследования, в ходе которого Дженни купила украденную экзаменационную работу на тускло освещенной автомобильной парковке. К несчастью, попавший в неловкое положение директор школы отомстил ей, заявив, что незаконная сделка, совершенная Дженни, означает, что она сама нарушила правила сдачи экзаменов, и без колебаний отчислил ее. А Дженни в ответ просто позвонила в «Манчестер ивнинг ньюс» и получила заказ на статью о неспособности коррумпированной системы британского образования поддерживать свободу слова.

Отыскав ее номер в списке контактов своего телефона, я спросила себя, сумею ли до нее дозвониться. Я не пользовалась им вот уже несколько лет. Поначалу, когда она только переехала в Лондон и стала работать в одной из национальных газет, мы неоднократно встречались. Разумеется, она вываливала на меня ворох всевозможных сплетен обо всех и вся, обычно какую-нибудь сенсационную историю вдобавок к той, которую осмеливалась опубликовать газета. Но постепенно нам становилось все труднее выкраивать время для встреч и, по правде говоря, все сложнее игнорировать тот факт, что наши профессии оказались решительно несовместимы. Разве могла я рассказать Дженни какой-нибудь забавный случай из жизни очередной разводящейся пары, если он мог появиться – точнее, наверняка бы и появился – в завтрашней утренней газете? И в этом отношении ровным счетом ничего не изменилось – напротив, если на то пошло, то последние события лишь усугубили наш конфликт интересов. Но я отчаянно нуждалась в том, чтобы выслушать подоплеку этой истории, увидеть ее под другим углом. Я не видела фамилии Дженни ни под одной из статей о «пропавшей Донне», но она наверняка знала все подробности, озвученные на ежедневных планерках, а еще, что было для меня куда важнее, могла предполагать, к какой версии склоняется полиция. Хотелось лишь избежать очередных сюрпризов, и Дженни могла мне в этом помочь. Но о том, чего она попросит взамен, я могла только гадать. Я нажала кнопку вызова.

Дженни прибыла в кафе меньше чем через час. Ее голос по телефону звучал столь знакомо, что, устраиваясь поудобнее в ожидании подруги, я вдруг поняла: я ведь не имею ни малейшего понятия, чем ей пришлось пожертвовать, чтобы в воскресенье утром примчаться в Ноттинг-Хилл. Может быть, она отказалась от плотного позднего завтрака с другом или пропустила футбольный матч своего сына. Я ведь даже не знала, где она живет. Но чутье не подвело меня; будучи журналисткой, она не могла пренебречь встречей с женщиной, замешанной в самом громком за последние несколько лет скандале с пропавшим без вести человеком. И вот она вошла в кафе, уверенно лавируя между столиками и раскинув руки для объятий.

– Привет, незнакомка, – улыбнулась она и крепко обняла меня, когда я встала, чтобы поздороваться с ней.

Дженни заметно поправилась с тех пор, как я видела ее в последний раз, лицо ее округлилось, но улыбка от этого стала еще очаровательнее и ослепительнее. Харизма, которой она обладала, никуда не делась. Люди мгновенно проникались к ней симпатией и готовы были поделиться самым сокровенным – а потом прощали ее, когда она повторяла услышанное в прессе. И я понимала, что не должна ни на минуту забывать об этом.

– У меня все в порядке. И я рада тому, что появился повод, чтобы вновь встретиться с тобой, – сказала я, ничуть не покривив душой, сама удивляясь тому, как сильно, оказывается, я скучала по ней.

Быть может, я поняла, что жизнь продолжается, встретив подругу юности, из той эпохи, когда все было гораздо проще, и это заставило меня приободриться. Возможно, свою роль сыграл и тот факт, что она знала меня еще в те времена, когда нам обеим приходилось многое доказывать и нечего было терять.

– Извини, что вытащила тебя сюда, – сказала я, когда она уселась за мой столик и зна`ком попросила официантку принести ей кофе.

– Я живу тут недалеко, в Килбурне, – ответила Дженни. – Кроме того, редактор просто помешался на Донне Джой. Собственно, как и все мы, как ты могла бы заметить, – засмеялась она, постучав пальцем по газете, лежащей передо мной. – Ничто так не увеличивает продажи газет, как без вести пропавшие, особенно когда исчезнувшая женщина красива и замужем за эдаким злодеем из пантомимы.

Я улыбнулась, пряча за улыбкой тот факт, что она описывала мужчину, который должен был, по моей задумке, стать отцом моих детей.

– Значит, ты – его адвокат, – заключила она, когда ей принесли кофе.

– Адвокат по разводу, да.

– Наверное, я заработалась, – сказала Дженни. – Знай я об этом, то непременно позвонила бы тебе, когда полиция сообщила нам, что они берут Мартина Джоя под арест.

– Правда?

Она улыбнулась мне. Мы обе знали, что ответ на мой вопрос был бы утвердительным, но только если бы это принесло пользу газете и статье. С ее стороны такой звонок вовсе не был бы любезностью; в лучшем случае, она позвонила бы, чтобы потом сослаться на мою реакцию, причем перед самой отправкой номера в печать, чтобы у «жертвы» не осталось времени на получение судебного запрета.

– Итак, я должна спросить у тебя, думаешь ли ты, что Мартин Джой согласится на интервью?

Я позволила себе еще одну улыбку и покосилась на часы.

– Две минуты. Я поспорила сама с собой на то, сколько времени тебе понадобится, чтобы задать этот вопрос.

Дженни расхохоталась, и я, пусть и помимо воли, присоединилась к ней. Она, конечно, была начисто лишена моральных предрассудков, но вы по крайней мере знали, что от нее ожидать, чего никак нельзя было сказать о большинстве тех, с кем я общалась в последнее время.

– Ладно, но что ты об этом думаешь? – не отставала она. – Я уже сто лет как заместитель редактора отдела. У меня нет знакомых среди снобов Оксбриджа, подвизающихся редакторами, посему мне нужно раскопать какой-нибудь горяченький материал, чтобы получить повышение.

Я смотрела на нее, вполне отдавая себе отчет, что действовать придется по принципу «ты – мне, я – тебе» и что информация покупается и продается, словно товары на средневековом базаре.

– Я не уверена, что он захочет говорить, – сказала я с таким видом, словно эта мысль только что пришла мне в голову. – Но я обязательно спрошу у него. Он не имеет никакого отношения к исчезновению Донны, и не исключено, что он постарается прояснить ситуацию после того публичного оскорбления, которое нанесла ему твоя газета.

– Воскресный ее выпуск, – уточнила Дженни. – То же название и тот же владелец, но сотрудники совершенно разные. Могу сказать, что мой редактор совсем не рад тому, что воскресный выпуск первым опубликовал статью о Мартине Джое.

– Ну, быть может, он приободрится, если мне удастся убедить Мартина поговорить с тобой.

В отличие от инспектора Дойла, Дженни точно знала, что означает quid pro quo, – и поняла, что пришла ее очередь предложить что-нибудь взамен.

– Ну, так для чего ты хотела встретиться? – начала она, окинув меня острым взглядом.

– На самом деле вопрос очень прост: где она? – спросила я. – Что случилось с Донной Джой? Ничто не поможет моему клиенту – и моей практике – лучше, чем появление Донны Джой и оправдание ее супруга раз и навсегда.

– Понимаю, – отозвалась Дженни, – но я комментатор, а не репортер. Почему ты спрашиваешь меня?

– Потому что ты – лучшая, – искренне сказала я. – Ты нашла меня в той комнатенке в Фоллоуфилде, пока остальные даже не знали, с чего начать поиски. И, как ты сама говоришь, похоже, твоему редактору стоит напомнить, насколько ты хороша.

– Лестью можно добиться чего угодно, – улыбнулась Дженни.

– Нет, серьезно, Дженс, я уверена: тебе известно, что говорит полиция. Ты всегда держала ушки на макушке и была в курсе происходящего. Даже в колледже ты знала, кто из преподавателей и с кем крутит роман.

– Как я уже говорила, редактор бегает по потолку оттого, что воскресный выпуск первым опубликовал статью. Мы готовим кое-что получше, но наша юридическая команда еще должна прошерстить материал мелкой гребенкой. В воскресном издании представили смягченный вариант. Как ты, вероятно, уже поняла, это все инсинуации, но не факты. Тем не менее их статья выбила у нас почву из-под ног, если речь зайдет о том, чтобы опубликовать на неделе еще что-нибудь на эту тему.

– Ну, и в чем же заключается новая история? – упорствовала я.

Дженни медленно покачала головой.

– Фран, я ведь не совсем дура. Ты – его адвокат. Если я скажу что-нибудь, уже к завтрашнему утру твоя команда добьется судебного запрета на публикацию.

– Джен, это очень важно для меня. Скажи мне по дружбе, прошу тебя.

– А ты сможешь устроить мне интервью с Мартином Джоем? – Это была Джен-журналистка, умело ведущая торг с позиции силы, а не моя старая школьная подруга, но я не могла винить ее за это.

– Он сделает то, что я скажу.

– Вот как, – заметила она, выразительно выгнув бровь. – При иных обстоятельствах я бы могла тебе позавидовать. Мартин Джой – лакомый кусочек.

Я нетерпеливо кивнула.

– Так что там у тебя за история?

Дженни бросила кубик сахара в свою чашку с кофе и принялась медленно помешивать его.

– Полиция не утверждает официально, что Мартин Джой убил свою жену, но верят они именно в это. У них есть куча улик на этого малого. И у нас тоже.

У меня перехватило дыхание.

– Например?

– Наши источники в отделе городских новостей утверждают, что он – безжалостный руководитель, начисто лишенный сочувствия. В офисе он ведет себя как настоящий тиран. Одна секретарша, которая работала у него, говорит, что однажды он схватил ее за горло. Вся ее вина заключалась в том, что, пытаясь перевести звонок, она разорвала соединение. Другую сотрудницу постоянными придирками и оскорблениями он довел до того, что у нее случился выкидыш. Во всяком случае, по ее словам.

Меня едва не стошнило, но я не могла открыто выказать свою слабость и потому небрежно отмахнулась, изо всех сил стараясь, чтобы она не заметила, как меня начала бить дрожь.

– Это всего лишь слухи и домыслы, Дженни. Они немногим лучше тех бездоказательных обвинений, которые выдвинуло против него ваше воскресное издание. Во всяком случае, это вовсе не означает, что Мартин Джой имеет какое-либо отношение к исчезновению своей жены.

– Может быть, – задумчиво протянула она. – Но полиция уже обнаружила дневники Донны. В те несколько недель, что предшествовали разводу, она была напугана до смерти, Фран. Мартин угрожал ей, требуя, чтобы она не посягала на долю в его бизнесе. Он пообещал осложнить ей жизнь, если она все-таки сделает это.

И вновь я изо всех сил постаралась изобразить мимикой крайний скептицизм.

– Похоже на стандартные словесные баталии, которые ведут при расставании многие семейные пары. Мне сотни раз доводилось слышать нечто подобное.

Я понимала, что защищаю его. Дженни была очень умна и обладала острой интуицией. Я не хотела, чтобы она заподозрила, будто нас с Мартином связывают не только профессиональные отношения.

– Но если Донна умерла до того, как была заключено финансовое урегулирование, Мартин Джой полностью сохранит свою долю в бизнесе, верно? Все свои деньги, активы и прочее. Ты адвокат и прекрасно знаешь об этом. Он – безжалостный человек, и его компания означает для него все. К тому же кроме мотива у него была еще и возможность. Джой утверждает, что вышел из дома своей жены в полночь. Однако камеры видеонаблюдения засекли его только в два часа ночи. Но что он делал, начиная с того момента, как пришел к ней домой? Даже если он не убивал ее и не избавился от тела, то он – состоятельный человек, имеющий связи в криминальном мире. До нас дошли слухи о том, что один из его деловых знакомых угодил в больницу после того, как сорвалась некая сделка с инсайдерской торговлей.

Я постаралась сохранить на лице равнодушное выражение.

– Но если Донна была настолько напугана, почему она согласилась поужинать с ним в ночь своего исчезновения?

Дженни пожала плечами.

– Джой обаятелен, верно? Как и большинство психопатов.

Пожалуй, мне следовало бы растеряться под натиском этой лавины пропаганды, направленной против Мартина, но вместо этого я обнаружила, что переключаюсь в профессиональный режим, впитываю все полученные сведения и рассматриваю их под разными углами, создавая целостную картину. Я и сама склонялась к тому, чтобы по-прежнему считать Мартина невиновным, и вся эта история меня ни в чем не убедила. Уж слишком скользкими были предъявленные улики, да и сама мысль о том, что он психопат, представлялась мне смехотворной. Я ведь не забыла, как смотрела на него Донна в тот вечер в ресторане. Это на ее губах играла соблазнительная улыбка, а не на его. Помнила я и о том, что Дженни пристально смотрит на меня, ожидая, как я отреагирую.

– Все это чушь собачья, – заявила я, и Дженни рассмеялась.

– Почему мы не виделись так долго, Фран? Я скучала по тебе.

– Не знаю, – ответила я. – Скорее всего, мы позволили работе взять над нами верх.

– Две девчонки с Севера вскарабкались по скользкому шесту Лондона, и все закончилось тем, что спустя много лет они встретились, чтобы поболтать о том, как им живется среди преступников.

Я окинула подругу циничным взглядом.

– Ты хочешь сказать, что нам лучше было бы остаться в Аккрингтоне и получить работу в банке?

– Я хочу сказать, что уже готова стать корреспондентом «Сельской жизни», – улыбнулась Дженни, глядя на меня поверх чашки кофе.

– Для здоровья уж точно полезнее, – рассеянно кивнула я.

И тут зазвонил мой телефон. Номер был мне не известен, и я, извинившись, встала из-за стола, чтобы ответить.

Я не узнала голос, и инспектору Дойлу пришлось представиться.

– Прошу прощения, что беспокою вас в воскресенье, мисс Дей, но не могли бы мы сегодня подъехать и поговорить с вами?

– А нельзя ли обсудить интересующий вас вопрос по телефону?

– Думаю, будет лучше, если мы встретимся лицом к лицу, – заявил он куда тверже, чем во время нашей предыдущей встречи.

– Сейчас я не дома, – сказала я, чувствуя, как у меня пересохли губы. – Я могу поинтересоваться, о чем идет речь?

– В таком случае, приезжайте в участок, – отозвался он, и я сразу же поняла, что события сдвинулись с мертвой точки.