Воскресенье ворвалось в комнату криком и боевым кличем Тома и Элиз:

— С днем рождения, с днем рождения!

Это уже второй день — и все же первый.

Тридцать пять сегодня, ура. Полпути.

Поцелуи, открытки и подарки. Вся семья улыбается и балует тебя. Завтрак в постель. Проявление любви. Ты дрожишь — это от волнения, говорят они. Трясешься и скалишь зубы — от волнения. Им нужно выйти на минутку, чтобы ты мог одеться, говоришь ты. Держись за мой голос, пока они не ушли.

Тридцать пять лет прошло — и тридцать пять еще предстоят. Поэтому — встать, умыться и почистить зубы. Держись за звук моего голоса, пока не пройдет тряска, дрожь. Она пройдет. Это второй день — завтра ты восстанешь из мертвых!

Вниз — на празднование дня рождения.

Пикник. Сюрприз. Сюрприз на день рождения. Шутки, смех и беспорядок. Надо приготовиться. Куртка и ботинки.

Готовы?

Ты поведешь, говорят тебе.

Мэри улыбается, ты улыбаешься в ответ.

Мальчик-именинник за рулем.

Шутки, смех и беспорядок.

Том и Элиз с заднего сиденья машут на прощание дому, потом саду, воротам, улице, городу. Ты везешь их на целый день за город, на пикник. Семейный поход.

Выезжаем на шоссе. Потом на магистраль. Дрожь внутри. Скоро придется остановиться, говоришь ты им. Заправиться, проверить масло. Тропинки с обеих сторон дороги пересекаются внутри тебя — ты чувствуешь удавку. Терзая все свои чувства и нервы, ты стараешься добраться до звука моего голоса — чтобы заставить меня молчать. Ты знаешь, что «курвуазье» навел бы порядок. Всего один стакан. Дрожь. Скоро придется остановиться, говоришь ты им. Крепче сжимая руль. Это второй день — и все еще первый. Теперь каждый день будет первым. Дрожь пройдет; пересекающиеся тропинки выпрямятся сами по себе. Верь мне. Остановись ненадолго — бензин и проверка уровня масла.

Снова в путь, по боковой дороге. Несколько миль. Место для стоянки, стоп.

Начнем идти. Теперь ты идешь по океану, дав ему поддержать тебя. Смелее, Моррис!

Ты забыл походный холодильник. Назад к машине. Один. Дрожа. Слушай звук моего голоса. Второй день, двенадцатый час. Каждый день, каждый час — первый. Но теперь ты не один и никогда больше не будешь один. Солнце расцвечивает деревья, траву, небо, машину, к которой ты прислонился. Весь этот цвет вливается в тебя, его теплота насыщает тебя — как только мог ты подумать, что ты один, когда ты — часть всего этого? Обрати внимание, Моррис, обрати внимание! Дрожь уже прошла, а ты и не заметил. Возьмем холодильник — и в путь!

Походная тропа пятого уровня: семейная тропа.

По узкой тропинке. Обставленной указателями. Содержится в чистоте. Никакого мусора. Ни дорог, ни стоянок. Ни места для печали. Неиспорченный природный парк.

За руки с детьми. Том и Элиз: три маленьких шага, пока ты делаешь один, а Мэри — два. Место для пикника. Стоп. Грубо оструганные стол со скамьями. Мэри выдает сандвичи, а ты осматриваешь холмы и леса, показывая на них, иногда называя. Там, дальше — маленький мостик через ручей.

Ты начинаешь:

— Знаете ли вы, что если перейти тот мост и продолжать идти прямо вперед, тогда… — Небольшая пауза. — Если идти достаточно долго, вам бы пришлось переходить через него снова и снова. Пока будете идти, — заключаешь ты. — Тот же самый мостик.

Ты не очень хорошо объяснил, поэтому хочешь попробовать еще раз, но Том и Элиз уже начали играть с травой, зажимая травинки между пальцами и пытаясь заставить их издавать писк.

— Тот самый мост, — повторяешь ты снова. Позже — семейная прогулка: три шага, два шага. И назад к машине.

Ты поведешь, говорят тебе.

Мэри улыбается, ты улыбаешься в ответ.

Мальчик-именинник за рулем.

Шутки, смех и беспорядок.

Боковая дорога, главная дорога, магистраль, и почти приехали.

Шестьдесят в час с «наказаниями» на заднем сиденье, и Мэри поет им песенку. Шестьдесят пять. На вокзале рано утром, ну-ка, посмотри. Возвращение с пикника. Паровозики чух-чух-рельсы в два ряда.

Пригород. Трехрядное шоссе пошло на подъем. Видишь, машинист берется за рычаг? Все выше и выше, эстакада несет вас над грязью улиц и над грязью мастерских. Над железной дорогой, складами и сталелитейными заводами. В путь-дорогу отправляйся! Мэри рядом с тобой поет. Совушка и кошечка отправились на море. «Наказания» позади тебя: Луна светила им вослед, светила им луна.

Серебряная молния в крайнем, скоростном ряду: хромированные бамперы, обтекаемые зеркала, радиаторы, фары и ветровые стекла.

Семьдесят: скоростной ряд сужается через две мили. Серебряная молния сошла на нет: на белую дорогу, белую обочину, белое небо. Белый цвет окутывает все вокруг тебя, как молчание, снежное молчание. Педаль в пол, чтобы успеть домой, пока свет не померк. Назад с пикника к белому цвету, где все, что с тобой когда-либо происходило, продолжает происходить. Перестраиваясь, чтобы сохранить скорость, меняя галс на сужении полосы. Каждое мгновение тает, превращаясь в следующее, как исчезающая снежинка.

Ты словно неожиданно замечаешь отца — прямо перед собой, там, где заканчивается скоростной ряд.

И одновременно он позади тебя, выкрикивает твое имя. Ты слышишь его: его голос зовет тебя с расстояния в тридцать лет, когда на пикнике ты неожиданно вскочил и побежал вниз с холма в сторону главной дороги, раскинув руки. Он все еще спешит за тобой, чтобы поймать, чтобы удержать.

По обеим сторонам скоростного ряда — полная темнота и грязь, везде грязь: на дороге, на ветровом стекле, на приборной доске. Руль скользит у тебя под пальцами. Ты крепче сжимаешь его.

Ты почти настиг отца, но, похоже, он тебя не видит; ты кричишь ему, но он тебя не слышит. Ты едешь к нему, в грязи тебя заносит из стороны в сторону. Ты ощущаешь его энергию, его силу. Его гнев.

Вдруг ты чувствуешь, что сама дорога начинает двигаться под колесами машины, как огромная конвейерная лента. Это твоя нога на педали акселератора поворачивает дорогу. Гусеницу, опоясывающую Землю. Несясь на полной скорости к отцу, ты вращаешь Землю. Его гнев почти настигает тебя.

Мир вертится так быстро, что машина выходит из-под контроля. Чтобы темнота не поглотила тебя, ты едешь все быстрее и быстрее.

В последний миг отец, кажется, услышал тебя; он вроде бы тянется к тебе — и внезапно исчезает.

* * *

Только теперь ты осознаешь, что это Мэри вцепилась в тебя и отчаянным голосом молит тебя остановиться. Слезы текут у тебя по лицу, ты отпускаешь акселератор и начинаешь тормозить. Когда машина застывает на обочине, ты уже безудержно плачешь.

Твои слезы — и мои.