1

В 2004 году случилось мне отдыхать в Подмосковье. Была середина января, начало года, на работе не знали, чем занять людей, и мне предложили взять недельку-другую в счет отпуска. А работал я на пока еще не совсем развалившемся госпредприятии инженером. Зашел в местком, как раз там оказалась горящая путевка. Недолго думая, написал заявление и уже на следующий день, сев в электричку, к обеду прибыл к означенной в путевке станции.

Выйдя из автобуса, который в дни заездов доставлял отдыхающих от станции, люди, годами не вылезавшие из серого, задушенного газами и дымом города, изумленно глазели на открывшуюся за вывеской «Добро пожаловать», висевшей над воротами из железных прутьев, панораму.

Пансионат находился в сосновом лесу, и на фоне сосен и елей, покрытых изумительно белым снегом, через полянку, также отливающую белизной, метрах в семидесяти, красовался заново отреставрированный особняк, очевидно старинного имения. Не портили вида и несколько новых небольших хозяйственных построек. Было безветренно и непривычно тихо. Восхитительное чувство умиротворения хлынуло в суетливые души горожан. «Бывает же такое!» – подумал каждый.

Наше любование природой прервала дежурная. Выйдя на крыльцо сторожки, она указала, куда пройти для регистрации.

Опускаю не нужный читателю процесс обустройства, надеюсь, правильно делаю, хочу быстрей подойти к встрече с очень интересным человеком; из чего, собственно, я и взял в руки перо: больно поучительный случай для человеков. Народ подобрался разный: были и малого, и среднего достатка и даже пять или семь пенсионеров. Но как бывает в таких случаях, всех объединяло обстоятельство людей, на время убежавших от повседневных забот. Поэтому чинов не соблюдалось, все быстро перезнакомились и разбились по интересам. Было и несколько семейных пар, но у них образовалась своя колония, и к нам, холостякам, они не касались.

Нужно сказать, режим в пансионате был довольно вольным, никаких притеснений отдыхающим не чинилось. После завтрака я с группой человек в десять брали напрокат лыжи и с удовольствием уходили на них за территорию. В километре от пансионата был глубочайший овраг с небольшими естественными трамплинчиками, а вокруг него проложена лыжня с дистанцией пять километров. И вот мы – кружок по трассе, а затем забавлялись на трамплинах, съезжая вниз.

В это время остальные – кто у телевизора, кто в шахматы и шашки, кто в домино, а кто и в картишки. Все это было в большой зале на втором этаже, где находились также два отличных бильярдных стола.

После обеда многие, на пару часов, шли по палатам отдыхать.

Но больше всего я любил время после ужина. Расходился по домам персонал, постепенно укладывались спать «жаворонки» – отдыхающие. Отбоя как такового не было, и отдыхающие-«совы», к числу которых относился и я, собирались в бильярдной. Она располагалась в углу второго этажа, палат рядом не было; мы никому не мешали, и никто не принуждал расходиться. До часу ночи работал буфет. Иногда самые упорные «совы» засиживались аж до утра. Кто расписывал пульку, кто смотрел сериал по «ящику», кто в шахматишки-шашки-домино, кто на бильярде, да еще стоял стол для пинг-понга. Короче, снарядов было достаточно. На каждом играли по очереди – на вылет. В общем, под пивко усиленно занимались спортом. Одновременно травили анекдоты. Особенно преуспевал один «хохмач» – любитель домино, ставший всеобщим любимцем. Скажи, читатель, кто из вас не позавидовал такому отдыху? Здесь я обращаюсь, конечно, не к любителям кипров и турций, а к простым старым русским.

Незаметно прошла неделя. Однажды утром, когда мы шли свой традиционный пятикилометровый круг, нас дольно шустро обошел мужчина лет тридцати, может сорока. А позже, когда мы уже кувыркались на трамплинах, еще трижды просквозил мимо нас, причем в таком же резвом темпе.

– Во дает, – заметил я Виктору, приятелю, с которым сошелся ближе всех, – наверно, готовится к соревнованиям.

– Ошибаешься, – ответил Виктор, – это дядя Коля, местный лесник, у него тут недалеко избенка стоит.

Виктор уже третий год отдыхал в этом пансионате, поэтому я, не удивившись его осведомленности, спросил: «А почему ты его называешь дядя Коля, он же наших с тобой годов?». Он снисходительно улыбнулся и сказал: «Скорее, его нужно называть дед Коля, ему уже за семьдесят».

– Не может быть, – удивился я.

– Скоро ты его сам увидишь, – раз он объявился. У него большой участок, и иногда по нескольку дней его не бывает дома. Заночевать есть где, на участке два поселка и несколько деревень. А в пансионат он частенько заходит поиграть на бильярде. И как играет – редкий шар не забьет.

И действительно, в этот же вечер, часов в десять, он появился. Мы с Виктором играли в шахматы, и наш столик стоял ближе к входу. Он узнал Виктора, поздоровался и с улыбкой сказал: «Ну ты прямо прописался здесь, который уже год приезжаешь?»

– Да всего лишь третий.

Протянул он руку и мне. Рука его оказалась прямо железной, чувствовалась силища неимоверная, но пожатие совсем легонькое, какое-то аккуратное, так бывает, когда человек пытается взять пальцами что-нибудь нежное, легко разрушаемое, но боится его сломать или помять.

Теперь вблизи видно было, что ему не тридцать, но уж и никак не семьдесят. Его возраст был как-то трудно определяем. Если незнакомого человека попросить определить его возраст, он бы, подумав, сказал, что лет пятьдесят, и даже потом, вглядевшись, мог уточнить: «Или сорок пять».

На нем был поношенный спортивный костюм и темные кроссовки. Рост его примерно 175–176 см. Я легко это определил, так как он был одного роста со мной. Был он сух, подтянут, ни единого намека на живот, плечист. Волосы довольно густые, темно-русые, слегка подернутые сединой. Он прошел к бильярдному столу, поздоровался и спросил последнего.

А играл он действительно великолепно. Вот бывает, иной игрок с эффектным стуком о лузу вбивает прямого шара и тут же торжествующим взглядом обводит публику. Он же легких шаров вообще не бил, а предпочитал посложнее; играл для себя и совсем не старался привлекать внимания. А оно так и было – все занимались своим делом. Наверно, только я заинтересованно наблюдал его и удивлялся, как можно в семьдесят лет так сохранить себя.

Примерно половина двенадцатого по «ящику» по первой программе началась передача «охота на НЛО». Теперь у нас в моде смотреть всякие под грифом «Секретно», «отдел Х», «Очевидное невероятное» и прочее… Поэтому многие отвлеклись и переключили внимание на телевизор.

Рассматривались две противоположные гипотезы ученых. Одни считали, что НЛО существуют. Показывали фотографии ровных кругов на полях, оставленных якобы летающими тарелками. Рассказывали, как у летчиков, попытавшихся преследовать «тарелку», отказывали приборы и как молниеносно они уходили от преследования. Ну и приводилось много других примеров.

Другая точка зрения, что это игра природы, то есть неизученные атмосферные явления. И тоже приводился ряд доказательств и аргументов в ее защиту.

У нас в зале тоже постепенно разгоралась дискуссия. В пользу последней гипотезы выступил наш балагур-доминошник. Громко отдуплившись, затем взяв конца, прокатил всех и тут же, со стуком сделав «рыбу», встал и авторитетно заявил, что все это фуфло. Как же богат и емок язык просторечия! Одним словом, выражено целое направление в уфологии.

Нечаянно я посмотрел на дядю Колю. Он тоже прекратил играть и, медленно подойдя к окну, смотрел в пустоту. Лицо его поразило меня. Он смотрел вверх, на звездное небо, и видно было, что он был не здесь, с нами, а словно какие-то мысли унесли его куда-то далеко-далеко отсюда.

В это время дискуссия в зале разгоралась, спорили все жарче; очевидно, требовалась разрядка после умственных и физических напрягов. Аудитория разделилась на пессимистов, которых оказывалось больше, но были и верящие. Особенно яростно сцепились двое, наш доминошник и один шахматист, косивший под интеллектуала. Тьфу… ты… как же все-таки прилипчивы слова просторечия и жаргона, но зато часто очень точны! Этот горе-интеллектуал так и сыпал к месту и не к месту терминами, самому, похоже, непонятными, чем привел своего противника в некоторое изумление и даже замешательство, но не тут-то было, как говорится, не на того напал. «Битый час смотрим мы это, – воскликнул он, обращаясь уже ко всем, – и видим, все делается, чтобы напустить интересу к передаче и повесить вам лапшу, сами знаете куда. Нам говорят, что такой-то фермер видел близко… у такого-то летчика отказали… тормоза… а того вообще похищали… но он ничего не помнит. И выходит, что все это голословно. А показать фактического человека, непосредственным образом участвовавшего в каких-либо этих событиях и могущего доказательно рассказать о них, не могут. Нет такого человека! Значит, все это голые слова!» – закончил он во всеобщей тишине…

– Почему же, есть, – произнес негромко дядя Коля, уже отошедший от окна и слушавший последний монолог.

Все удивленно замерли и повернулись к нему. Затем раздались несколько возгласов:

– Как?.. Когда это было?

– И вы были участником?

– Расскажите!

– Вы нам расскажете?

– Что же, рассказать можно… Но уж больно длинная это история… захочется ли вам ее слушать до конца, – задумчиво и с неуверенностью произнес дядя Коля. По нему видно было, что он уже сомневается, стоило ли начинать этот разговор. И продолжил: – Прошло уже десять лет, и я еще никому не рассказывал…

– Нет уж, позвольте, раз уж начали, продолжайте, а мы с интересом послушаем, – сказал пессимист-доминошник.

Его поддержали другие и уже начали переставлять поближе стулья, стоявшие вдоль стен зала. Кстати, народу оставалось всего человек пятнадцать.

Дядя Коля обвел всех взглядом и начал:

– Было это в тот год, когда Москва готовилась принять Олимпиаду. В то время реже, но иногда показывали, – он кивнул на телевизор, – как кого-то взяла тарелка, куда-то его возила, что-то в нем изучала, а затем снова возвращала на Землю. Не очень-то я в это верил, да и не особо мне было интересно, других забот хватало. Но вот что произошло со мной. Сразу предупрежу, если в конце моего рассказа кому-то он покажется слишком невероятным, то особо недоверчивым, – при этих словах он посмотрел на доминошника, – имея большое желание, можно проверить, что пятнадцать лет меня не было на этой нашей земле; ни в одном документе он не найдет никакого упоминания обо мне. Я исчез, когда мне было сорок семь лет, и явился снова уже пенсионером. В конце, если будет интерес, я могу рассказать, сколько хлопот мне, пропавшему без вести, доставило выхлопотать эту самую пенсию.

Все случилось в Первомайский праздник. Отмечали у меня. Гостей было немного. Жил я в однокомнатной квартире на Октябрьском Поле. К тому времени я уже десять лет как был в разводе. Ну вот – были два моих друга с женами, одна из которых пригласила подругу, чтобы познакомить со мной. Не хочу отвлекать вас от сути моего рассказа и описывать подробности этого праздничного вечера. Короче, часам к двенадцати начали собираться по домам. Мужики изрядно поднабрались, особенно Борис; он еле держался на ногах, а он с женой жил в Зеленограде, ну и, естественно, я вызвался их отвезти на своем стареньком жигуленке домой. Забыл сказать, что мне утром надо было на работу, а работал я таксистом и поэтому в этот вечер не пил, исключая один бокал шампанского.

Еду я обратно, ночь теплая, снег уже с неделю, как полностью стаял, поэтому было сухо. Время половина второго. Дорога пустая, ни одной машины, в то время машин было намного меньше, чем сейчас, к тому же перед Олимпиадой Москву закрыли для иногородних. Я прибавил скорость и открыл окошко. Свежий ветерок приятно освежал и привносил запах распускающихся тополей. Светит луна – как-то особенно сильно светит! Мне хорошо! И я почему-то забываю, что скоро на работу, и решаю остановиться, выйти и полюбоваться на просыпающуюся природу. Выйдя из машины, тут же понял, что свет исходил не от Луны. Почти над дорогой, немного в стороне от нее, висел яркий предмет, а точнее не предмет, потому что не видно было никаких очертаний его, а светлое пятно на фоне темного неба. И трудно было определить расстояние до него, в километре он от земли или меньше. «Тарелка!! – была первая моя мысль. А надо сказать, в этом месте Ленинградского шоссе, от Зеленограда до Химок, их и раньше замечали и говорили о них. Да я и сам, раз давно проезжая здесь с пассажиром, обратил внимание, что некоторые машины остановились у обочины, а их водители стоят рядом, задрав головы вверх. Пассажир, заинтересовавшись, предложил остановиться и посмотреть. И мы с ним минут десять наблюдали за хаотическим перемещением световых точек на небе. Их было четыре или пять, но тогда они были достаточно высоко. Сейчас же Оно было близко и светилось мягким, а точнее изливало свет, не било лучом на землю в одно место, а как будто наступал рассвет, хотя до него было еще далеко. Оно постояло некоторое время неподвижно, потом плавно переместилось в мою сторону и оказалось прямо надо мной. Постояв так несколько времени, резко ушло вверх, и, когда удалилось до размеров световой точки, я увидел еще одну такую же. Они медленно двигались навстречу друг другу.

«Что же это такое?» – думалось мне. Интересно, но я не увидел никаких очертаний тарелки, ни каких-то других обрисовывающих конфигураций – это было просто светлое пятно на фоне ночи. Вспомнилась теория, что это неизвестное явление природы.

«Ну вот, – с сожалением и некоторой долей иронии, улыбнувшись, подумал я и о себе, – а ты хотел, чтобы тебя забрала тарелка».

В это время точки сблизились и, слегка вспыхнув, соединились в одну. А после небольшой паузы начали снижаться, вернее, теперь уже одна общая быстро приближалась ко мне. Метрах в ста она замедлила движение. Стало светло – как днем. А Оно опускалось все ниже и ниже и уже начало обволакивать меня. Во мне не было ни чувства страха, ни желания убежать, спрятаться… Сознание мое и воля ослабли, как бы доверяя и подчиняясь неизбежности. И тут я потерял сознание. Вернее, я не терял его в общеизвестном смысле – я просто ничего не помнил, что происходило дальше. Единственное, в последний момент смутно промелькнули очертания странного, непонятного помещения.

2

Пришел в себя я на берегу реки, лежащим на песке в двух метрах от воды. На мне был надет то ли пиджак, то ли куртка из простого плотного холста и такие же штаны. Все «брезентового» цвета. Под пиджаком теплая водолазка, тоже серо-зеленая. На ногах, если можно их так назвать, кроссовки, из такого же материала, но более толстого, как брезент, даже толще, застегивающиеся на липучках. Мой головной убор напоминал бейсболку, только с более коротким козырьком.

«Вот тебе и раз, значит я действительно побывал на тарелке, – подумал я, оглядывая себя. – Где же я теперь?.. И зачем меня переодели?..» – продолжал я рассуждать. Потом встал и огляделся.

Река была широкая с тихим течением – очень похоже на Москву-реку. Берег реки был высоким и песчаным, довольно крутым, градусов сорок. Наверху виднелись верхушки деревьев с уже распустившимися листиками, похожими на осиновые.

Этот песчаный крутой пляж остро напомнил мне картину детства и юности. Жили мы на Живописной улице в деревянных двухэтажных барачных домах, рядом с клубом Курчатовского института. Сюда, на этот пляж, мы, пацаны, босиком в одних трусах прибегали купаться. Здесь в тринадцать лет я впервые переплыл Москву-реку. А на том берегу был женский нудистский пляж, куда мы, переплыв, иногда ходили подсматривать сквозь щели в деревянном заборе.

Все это хорошо, но странное мое положение быстро заставило вернуться к настоящему. Механически опустив руки в накладные карманы моей новой одежды, я обнаружил там свои зажигалку и перочинный нож – все, что мне было оставлено. Сигарет не было. «Хорошо хоть, что я на Земле, а не на какой-нибудь неизвестной планете», – подумал я. В этом я не сомневался: и река, и утреннее солнце, и вверху зеленеющие деревца – все было знакомым и родным. Слегка смущало, что уж больно чистая вода в Москве-реке; да и дышалось слишком легко, такой чистый воздух, что одного вдоха мне хватало почти на целую минуту; теперь я заметил, что дышу очень редко. Ладно, сейчас выберусь наверх и увижу: Живописная ли улица там проходит? По ней теперь пустили трамваи, только что-то не слышно их, значит, я в другом каком-то месте? С удивительной для себя, курящего, легкостью я мгновенно взлетел на этот песчаный склон и остановился пораженный. Передо мной открылась возвышенность, до самого горизонта поросшая лесом. Лес и больше ничего. Я оглянулся на тот берег – та же картина. Сплошным нескончаемым массивом стоял лес, чего снизу не было видно. Снова повернувшись и внимательней присмотревшись к деревьям, я обнаружил некоторые различия с обычными деревьями. В основном лес состоял из сосен и елей, но у елок макушки были из листьев. Такая вот елка: на две трети иголки, а верхняя часть листья, их-то я снизу и принял за осины. Еще были деревья, раскидистые, как дубы, только листья круглые и большие.

Только теперь окончательно уяснилось мое положение. Я редко терял присутствие духа, что хорошо помогало в жизни. «Вот и сейчас – сказал себе, – не впадай в панику, а попробуй по возможности уяснить для себя некоторые вопросы». И так, факт, что я попал на другую планету, что планета эта пригодна для жизни, даже больше – здесь есть жизнь; об этом говорят как чайки, летающие и покрикивающие над рекой, так и другие птицы, чирикающие и посвистывающие в лесу. Изменить произошедшее не в моих силах, и ничего не остается, как принять это за данность. Дома, конечно, привычнее, спокойней, но когда-то я бросил дом и поехал за романтикой на целину, где почему-то ее не ощутил и был разочарован не я один. А вся пафосная литература о целине оказалась просто агиткой для мечтателей. Какая она подлинная, настоящая романтика? Кто знает это точно? Возможно, и есть такие счастливые люди. Но вот судьба сама преподнесла мне новый шанс. Правда, годы уже не те… Хоть и вспомнил я о годах, но, странное дело, необъяснимое чувство молодости, легкости и силы играло во мне. Мне захотелось подпрыгнуть и достать до толстой ветки сосны, которая, как гимнастическая перекладина, находилась у меня над головой. Приготовившись, я прикинул – не достану, слишком высоко, попробую сначала хоть одной рукой коснуться – и, изо всей силы оттолкнувшись, врезался в нее головой, потерял равновесие, перевернулся в воздухе и упал на спину. Поднявшись и потирая ушибленное место на голове, начал соображать, что произошло. Наверно, масса этой планеты меньше земной, а мышцы мои еще не привыкли настолько, чтобы я мог координировать свои усилия. Другой вариант, пришедший мне в голову, что те, кто перенес меня сюда, каким-то образом влили в мои мышцы дополнительную силу. То, что они запросто могли это сделать, в этом сомневаться не приходится, уже одно то, что они доставили меня сюда, говорило об их возможностях. Получается, им нужно, чтобы я был очень сильным. Иначе сожрет меня местное зверье, или дикари, или кто тут еще обитает… И конец их эксперименту. Ведь не шутки же ради привезли меня сюда – не их это уровень так шутить.

Вот еще и дыхание подозрительно редкое, может, и под водой я смогу плавать. Решив проверить, глубоко вдохнул и задержал дыхание. И действительно, минут с десяток не дышал, не чувствуя никаких затруднений, мог и больше, просто надоело.

Затем я решил повторить упражнение с перекладиной. Подойдя к ветке, протянул одну руку и опять подумал, что высоковато, но, наученный горьким опытом и уже набухшей шишкой на голове, осторожно, слегка присев, одним только движением мышц пальцев на ногах, подпрыгнул и уцепился за нее. Потом подтянулся на одной руке и дальше вышел в упор на руках (так, кажется, называется это положение в гимнастике), а я это сделал одной рукой. Спрыгнув, заметил при этом, что падал вниз быстро, не как перышко, и значит эта моя сила не от малой массы планеты. Я стал намного сильнее! По моему грубому прикиду, раза в три, а то и в четыре сильнее борца или штангиста тяжелого веса на Земле. Между тем мышц у меня не прибавилось нисколько. Конечно, я был не хилым, но и не качок: в юности занимался и акробатикой, правда, всего около года, боксом, аж три года и в футбол играл за мастеров класса «Б». Но теперь мне уже под пятьдесят – а чувствую себя прямо семнадцатилетним. Какой-то задор появился… но и рассудительность не потерялась. За всеми моими рассуждениями и прикидками я не забывал о своем положении и без всякой паники, а скорее озабоченно думал о дальнейшем. Ведь мне предстояло здесь жить, и неизвестно сколько, возможно недолго, а возможно, всю оставшуюся жизнь. Есть ли здесь люди или хотя бы разумные существа, и если есть, то какие они. Судя по дикой нетронутой природе, цивилизация их находится в зачаточном состоянии.

В этот момент в кустах, росших метрах в сорока от меня, послышался сильный шум, напоминающий хлопанье крыльев, и раздалось звериное рычание. Кусты зашевелились, и из них выскочил зверюга, державший в зубах птицу, величиной побольше курицы. Зверь представлял собой какую-то помесь волка и рыси. Он был желтой масти с коротким хвостом, но с волчьей удлиненной пастью. Увидев меня, он остановился и с полминуты изучающе смотрел; затем придавил птицу лапами к земле, перегрыз ей горло, перехватил поудобней и, снова искоса глянув на меня, неторопливо удалился.

Это происшествие навело меня на мысль, что неплохо бы иметь какое-нибудь орудие, как для защиты, так и для добычи пропитания. Вон из того дубка отличная дубина должна получиться. Дуб был высотой около трех метров и толщиной с кулак. Отступив с полметра от земли (благо нож мне был оставлен, наверно, знали, что пригодится), я начал обрезать его по окружности. И какое же крепкое дерево оказалось – как железное! Промучившись с полчаса, подрезал его наполовину и попробовал сломать, но при раскачивании оно начало подозрительно потрескивать, и я побоялся, что оно расщепится. Пришлось еще поработать ножом. Наконец оно аккуратно по надрезу сломалось. Затем, отмерив метра два, может чуть меньше, я отрезал верхнюю часть и несколько оставшихся толстых веток. Получилось нечто абсолютно непригодное для целей, мною заявленных, будь то на Земле, так как поднять ее, даже обеими руками было бы затруднительно, не говоря уже о том, чтобы от кого-либо отмахнуться. Сейчас же вышло, что я правильно рассчитал и учел свою теперешнюю силу и, взяв ее за более тонкий конец одной рукой, словно бейсбольной битой с легкостью поиграл ею в воздухе.

Появление этого орудия вызвало чувство обустраивающегося в новом доме человека, что-то хозяйское, и я для удобства почище обстругал ручку, а начавшее появляться чувство голода заставило подумать о том, чем меня здесь собираются кормить. Так подбадривая себя, пытался я шутить. Ведь несмотря на в большой степени напускную мою самоуверенность, все же определенное чувство некоторой растерянности присутствовало во мне, что вы легко поймете, на миг представив себя на моем месте.

Наверное, этой дубиной можно не только защищаться, но и как городошной битой на небольшом расстоянии добыть что-нибудь съестное типа гуся или зайца (если они есть), ну, или им подобное.

Сидеть на месте не было смысла, и я решил идти вдоль реки, а по дороге при случае заняться промыслом. Еще потому я выбрал такой маршрут, что если и есть здесь люди, то обычно они селятся вдоль рек, правда, что сулит мне такая встреча, неизвестно, и значит надо быть осторожней.

Удивительное дело – не вызывает сомнения, что я нахожусь на другой планете, но как же она похожа на Землю. Такая же структура земли, правда, несколько отличается животный мир и растительность, деревья, трава – хоть ее еще было мало, но такой травы я на Земле не видел, но ведь это не принципиальные различия. Нужно учесть, что я простой работяга, образование мое всего семь классов и в моем понимании другая планета – это Марс, Венера, где, как учили, жизни нет. Говорили также, что где-то далеко во Вселенной и существуют планеты, на которых возможны некоторые формы жизни, но как же далеко нужно залететь, чтобы найти такое же светило и на таком же расстоянии от него вот эту вот штуку, которую я сейчас топчу. Не хватало еще, чтобы ночью взошла Луна. А что? Говорят, что Вселенная бесконечна, значит, можно в ней отыскать такое же место. Все могут боги! Я вот все думаю, кто они те, кто занес меня сюда. Вообще-то я крещеный, но, честно сказать, в Бога не верю, но не верю также, что все произошло само из каких-то микробов, в эту… как ее… в эволюцию. Я думаю, что есть какой-то создатель или создатели и по их воле я оказался здесь, а вот зачем, пока не могу себе объяснить, но, возможно, дальше это прояснится.

Так рассуждая, прошел я уже километров десять. Берег стал ниже, лес иногда отступал от реки на довольно значительное расстояние, уступая место редкому кустарнику, и – о чудо! На полянках желтели наши одуванчики, хоть я и не силен в ботанике, но их то, родных, я узнал. Вообще жалко, что на моем месте не оказался какой-нибудь ученый, он бы смог описать лучше и местную природу, и технические вещи, которые встретились мне позже, или здешний климат и время года. По моим незатейливым умозаключениям, здесь тоже наступила весна, прошлогодняя пожухлая примятая трава лежала пыльным ковром на полянах, а сквозь нее местами пробивались одуванчики и другие незнакомые мне ростки. Также кое-где в лесу, мало, но еще лежал снег. Если еще время вращения этой планеты вокруг светила тоже двенадцать месяцев, то будет совсем как на Земле. Надо же подобрать такую планету – хоть это радует.

Я уже приноровился к внезапно обретенной мною силе и шагал нормально; между тем как раньше у меня получались какие-то неравномерные скачки, я мог, неосторожно оттолкнувшись, шагнуть метров на пять, а то и больше; приходилось на ходу заново тренировать двигательные навыки – это занимало меня и я провел несколько экспериментов посложнее.

Вот передо мною стояла толстая высокая сосна, снизу, как и бывает, метров на семь без веток, голая, и мне надо с ходу, сделав несколько шагов разбега, как по стене, взбежать на нее и закрепиться на начинающихся там ветках. С третьего раза получилось. И не думайте, что это легко далось, главное, суметь скорректировать силу разбега и резкость, но мой организм быстро усваивал эти новые навыки. Через несколько дней это очень пригодилось и спасло мне жизнь.

Я прошел еще километров тридцать, не забывая о своем намерении добыть пищу, но, увы… не то что ее не было, наоборот, пару раз мне встретились зверушки, похожие на зайцев, наверно, это и были зайцы, я не успел рассмотреть – начал подкрадываться и оба раза спугнул. Потом мимо меня, похрюкивая, пробежали четыре кабана, здесь я хорошо их рассмотрел, но почему-то растерялся и просто проводил их взглядом, хотя потом подумал, что запросто с моей скоростью и силой мог догнать и одного убить своей дубиной. А вскоре лес отступил от реки километра на два, и там, в низине, оказалось небольшое озерцо, в котором плавала стая гусей. Опять не повезло – они находились далеко от берега, поэтому я, не скрываясь, подошел прямо к воде, ожидая, что испугаю их, но они спокойно продолжали свои дела. Затем я взмахнул дубиной и громко крикнул – никакой реакции, тогда я поднял валявшийся не берегу булыжник и запустил в них, он попал в середину стаи да еще два раза подпрыгнул, произведя много брызг и шума, только тогда они лениво поднялись и улетели. «Да, непуганый край, знать, не часто на вас охотятся. И видели ли они людей?» – подумал я.

Я встал на колени и пригоршней напился, один раз я уже спускался к реке, чтобы утолить жажду, вода здесь оказалась чистейшая и вкуснейшая. Представляю, что бы со мной было, если бы я решился напиться из Москвы-реки.

А Солнце (буду уж его так называть), между тем, уже стало клониться к закату. Видать, придется устраиваться на ночлег на голодный желудок. Действительно, до захода Солнца, похоже, оставалось часа два, от силы три, и пора подумать, как проведу я здесь свою первую ночь. Разжечь костер, хорошо я (как знал) «перед отлетом» в последний день поменял зажигалку (опять подшучиваю над собой – это прибавляет оптимизма), да нарезать веток и постелить на земле, благо их, еловых и сосновых, было в изобилии. Или лучше попробовать устроить ночлег на дереве, удобств, конечно, меньше, зато безопасней, черт знает, какие тут еще хищники водятся. Поэтому остановился я все-таки на втором варианте и тут же начал подбирать дерево.

Больше всех для этого подходили местные дубы, их крепкие ветки располагались по стволу часто, и можно было на них устроиться. Конечно, только сидя, но, как говорится, не до жиру – быть бы живу. Как вы понимаете, залезть на дерево для меня не представляло сложности – даже если ветки начинались высоко; я, подпрыгнув, хватался за нижнюю и ловко, не хуже обезьяны, взбирался на него, подбирая «кровать» помягче. Таким образом забраковав несколько штук, я нашел что искал. Дерево оказалось очень ветвистым, три толстых ветки расположились на одном уровне – для тела и ног, дальше две чуть повыше – для спины и одна поменьше, еще выше, – поддерживала шею и голову. Получилось положение полулежа. В моих условиях идеальная постель, особенно если вспомнить, как Суворов накладывал под простыню камней.

Было тепло, даже для мая, градусов двадцать, но на всякий случай я решил насобирать сухих веток, ведь к утру может похолодать, и я бы слез и согрелся у костра. Когда я заканчивал, набрав порядочный ворох, откуда-то налетел ветер и нагнал облаков.

Быстро стемнело, и я залез на свою «кровать», устроился там поудобней, и подумалось, что в Москве я сейчас, поужинав, смотрел бы телевизор. Увижу ли я его когда-либо снова? Но сильно загрустить не позволил пустой желудок, он отвлек меня и заставил соображать, как ловчее добыть завтра пищу.

Я и на Земле никогда не страдал бессонницей, а здесь, утомленный новыми впечатлениями и убаюканный чистым свежайшим воздухом, я мгновенно уснул, не додумав даже процесс завтрашней охоты.

Проснулся уже под утро, и не от холода, а от ломоты в костях и теле, еле ворочалась шея. Виват Суворову! А мне, видать, никогда не быть полководцем. Но еще сюрприз ожидал меня: облака разошлись, сквозь листву проглядывало звездное небо и светила, что бы вы подумали? Луна! Во всяком случае, что-то очень похожее на нее. Я уже говорил, что не силен в науках, как в ботанике, так и в остальных. А все мои познания в астрономии ограничивались Солнцем, Луной, Марсом, Венерой и когда-то в школе мне показали Большую Медведицу и объяснили, что она похожа на ковшик, хотя я никакой такой особой схожести с ковшом не разглядел. И вот сейчас я попытался отыскать что-нибудь похожее, но куда там, как я был нерадивым учеником, таким и остался. Мне быстро надоело, и я решил плюнуть на эти свои научные изыскания и заняться делом. Сегодня во что бы то ни стало нужно добыть пищу, уже начинало светать, и я решил обследовать ближайшую округу, не уходя далеко от кучи приготовленного хвороста. Не отойдя и ста метров, услышал тяжелое похлопывание крыльев, так бывает, когда курица слетает с нашеста. Я затаился на некоторое время и впереди на земле, перед густым кустарником, почувствовал еле слышное шевеление, а затем разглядел крупную птицу, которая, разгребая лапами прошлогоднюю листву и траву, что-то склевывала. Я не решился бросить в нее своей дубиной – далековато и очень большая вероятность промахнуться, пришлось осторожно обойти кусты с той стороны, подкрасться поближе и действовать уже наверняка. Когда до нее оставалось метра три, я резко выскочил и, оставив дубину, просто схватил ее руками; мне понадобилось на это всего доли секунды, она даже не успела взмахнуть крыльями. Это был экземпляр, напоминавший одновременно и курицу, и тетерева, и глухаря. Он был рябого оперения с большим красивым хохлом малинового цвета. Размером он несколько превышал этих вышеназванных птиц, но имел совсем небольшие крылья, очевидно, что на большие расстояния он летать не мог и вел образ жизни глухаря. Вчера такой же на моих глазах стал добычей рыси. Жалко, но пришлось и мне скрутить ему голову; затем из кустов, у которых его поймал (похоже, орешника), срезал три «шампура», заострил концы и нарезал под них несколько рогаток. Отнес все это к своему временному становищу, развел костер, ощипал и опалил свою добычу; затем спустился к реке, разделал и промыл ее. Отрезал шесть кусков, и еще осталась половина «глухаря» к обеду или к ужину – посмотрим по аппетиту. Мясо оказалось очень вкусным, даже без соли, возможно с голодухи.

Основательно подкрепившись, я все равно не почувствовал себя положительно удовлетворенным, все-таки человек есть существо общественное, и неопределенность одиночества угнетала. Но успокаивала мысль, что шел всего второй день, кстати, нужно как-то вести отсчет времени, и я тут же сделал одну насечку на дубинке, вечером сделаю вторую. Я оказался здесь утром второго мая, значит, сегодня третье число. Короче, перспектива встречи с себе подобным социумом все-таки была, и она впереди. Пусть дикари, пусть даже людоеды, но что-то обязательно должно быть, уж очень условия жизни подходящие. Итак, вперед к перспективе!

Было неудобно нести оставшийся запас пищи, но я нашел прошлогодние стебли растения, напоминавшие лиану и оказавшиеся очень крепкими, и сплел из них что-то типа авоськи, положил остаток туда, привязал к дубинке, а ее закинул на плечо, и стало удобней.

Прошло еще несколько дней, я привыкал, проблема пищи в этом благодатном мире уже решалась мною легко: меню состояло не только из птицы, но была и крольчатина, и зайчатина. Спал теперь только на земле. Прошел уже очень большое расстояние, километров триста, никак не меньше, но ландшафт совсем не менялся – река и лес, только река несколько сузилась, очевидно, я шел к истоку. Никаких признаков жилья или, на худой конец, какого-нибудь бывшего стойбища дикарей не встречалось.

Было не по-весеннему жарко. Один день выдался особенно душным, и я решил искупаться, а заодно проверить, действительно ли могу долго находиться под водой. Я разделся и по грудь зашел в воду – дно оказалось песчаным. Вода уже более-менее прогрелась, но я некоторое время постоял, привыкая и прикидывая, смогу ли донырнуть до середины. Потом нырнул и постарался, пока хватало захваченного воздуха, уплыть как можно дальше. Все-таки не совсем верилось, что смогу долго пробыть под водой, ведь одно дело задержать на десять минут дыхание в родной среде – на воздухе, а другое – непривычный подводный мир. Минут пять я усиленно плыл, но потом, сообразив, что моего рекорда оценить все равно будет некому, остановился и, чувствуя, что пока не испытываю потребности в новом глотке воздуха, начал осматриваться. Я находился примерно в полутора метрах от поверхности. На этом уровне видимость была отличной.

В двух метрах от меня медленно проплывала стайка красноперок. Вдруг, сверкнув серебром и на солнце красно-розовым переливом плавников, они юркнули вниз и пропали. Испугал их полуметровый судак, на них даже не обративший внимания, а всплывший то ли подышать, то ли погреться на солнышке. Постояв, пуская пузырьки у поверхности, он заметил меня, перебиравшего руками и ногами, удивленно уставился на это доселе не виданное им чудо и решил от греха отплыть подальше. Вспомнилась телевизионная передача о ныряльщиках, когда-то виденная мной. Там некоторые особо одаренные и усиленно тренировавшиеся могли по нескольку минут проводить под водой. Прошло уже, наверно, побольше десяти минут, но потребность всплыть и подышать не ощущалось, и я решил обследовать дно. Медленно опускаясь, чувствовал, что вода становится холоднее. Дно оказалось слегка заиленным. Глубина метров шесть или семь. Свет едва проникал сюда, но вода была чистой и прозрачной, поэтому метров на пять виделось неплохо. Передвигаться по дну было трудно, все время выталкивало и приходилось взмахами ладоней снизу вверх удерживать себя.

Ко мне подплывала крупная – больше метра – рыбина, по форме напоминающая дельфина или даже акулу, но снизу, на морде, имеющая множество разновеликих усиков, из чего я заключил, что это какая-то разновидность донных рыб. Тем более что плыла она в полуметре от дна. Она ощупала мои ноги и начала подниматься. Остановившись на уровне моей груди, она уставилась на меня. Очевидно, из-за своих размеров у нее не было врагов и она никого не боялась. Я протянул руку и потрогал ее. Она не испугалась, а, повернувшись, ощупала мою руку усами и губами потом туловищем и хвостом, словно приглашая поиграть, слегка ударила меня по груди. Тогда я обхватил ее обеими руками, и она, не вырываясь, проплыла со мной несколько метров, как будто желая покатать. Я выпустил ее, оттолкнулся от дна и несколько отплыл, но она, развернувшись, снова подплыла ко мне. Так некоторое время мы с ней играли.

Наконец я почувствовал, что начинаю промерзать. Пришлось проститься со странной игруньей, и я начал подниматься. Она, недолго провожая, следовала за мной, но на полпути остановилась и, на прощанье взмахнув хвостом, снова ушла вниз.

За это время пару раз я вроде бы начинал чувствовать кислородный голод, но через мгновение он проходил. Прошло уже около получаса, и, подумав, что на первый раз достаточно, я всплыл на поверхность. Хоть течение было несильным, но метров на пятьдесят меня отнесло от места, где я раздевался. Я заметил это по двум отдельно стоящим большим соснам.

Восьмого мая, значит на седьмой день моего нахождения здесь (я хорошо это запомнил), вдруг увидел в небе быстро передвигающийся четырехугольник темно-серебристого цвета. Он передвигался на небольшой высоте, одним более острым углом вперед со скоростью, раза в два превышающей наш реактивный самолет, но абсолютно без звука. Весь этот предмет был окутан голубоватым искрящимся облачком и вместе с ним перемещался.

– Вот это да! – удивленный, открыв рот, машинально проговорил я вслух. – Самолет что ли; может, разновидность тарелки.

Да нет, хоть он и быстро скрылся, но я отчетливо успел заметить на серебряном фоне боковых углов его какие-то знаки, а зачем знаки «богам», и потом, ведь наш самолет в принципе представляет собой тоже четырехугольник – нос, хвост и два крыла.

Здорово озадаченный, я задумчиво продолжил движение. В этот день произошел и еще один случай.

В полдень я уселся пообедать остатками зайца метрах в пятнадцати от небольшого возвышения, на котором когда-то росло дерево, сейчас оно было выворочено с корнем, и под ним, в образовавшемся углублении, как потом оказалось, находилось логово тигрицы с двумя тигрятами. Это выяснилось позже, а пока я, досыта наевшись, подумал, куда бы деть остатки – жалко выбрасывать. Только я так подумал, как из углубления под корнем вылезли, потягиваясь (наверно, спали) один за другим два маленьких тигренка и принялись весело возиться и играть. Решив оставить им остатки зайчатины и идти дальше, я поднялся и, не забыв прихватить дубину, направился к ним. Они насторожились и попятились, один юркнул в нору, но второй, похрабрее, остался. Остановившись недалеко, я кинул свое угощение, оно упало в полуметре от него. Он, принюхиваясь, осторожно подошел и лизнул его.

В это время сзади послышался шум, я обернулся: на меня с оскаленной пастью неслась тигрица, она была уже рядом. Представляете ситуацию? В первый момент меня охватил ужас. Метров с пяти она прыгнула и на лету лапами и грудью уже готовилась сбить меня. В последний момент, придя в себя, я успел отпрыгнуть и поднял дубину, а она, видя, что промахивается, уже повернула в мою сторону оскаленную пасть и наклонила корпус, чтобы, приземлившись, тут же повторить нападение, и как раз в момент ее приземления, сделав шаг вперед, я нанес удар, не успев подумать, в какое место бить, и попал по спине. Удар получился такой силы, что перерубил ее пополам. Она захрипела, затем затихла и осталась лежать. После этого у меня образовалась дрожь в коленках, и я опустился на землю. Сейчас бы закурить, чтобы снять стресс… но, увы…

Тигрята, уже оба, ничего не понявшие, ласкались к лежавшей матери, потом занялись с моей зайчатиной. Жалко их: теперь, наверное, не выживут. Только сейчас я сообразил, что мог бы не убивать ее, а просто убежать, но уж очень быстро все произошло и некогда было оценивать ситуацию, пришлось реагировать мгновенно. Вообще пару раз я уже встречался с такими зверями, и они не показались столь свирепыми, просто здесь мать защищала своих детей. Один раз тигр прошел совсем рядом. Я остановился и уступил ему дорогу, а он только слегка поворчал, очевидно, не считал меня за пищу, а почитал за равноценного охотника, а пищи здесь было и так в изобилии.

Посидев еще немного и придя в себя, я снова продолжил свой, ставший уже надоедать, однообразный путь. Правда, кое-какую надежду вселил вроде бы увиденный самолет. Почему вроде бы? Потому что прошло еще несколько дней, пошла уже третья неделя, мой «календарь» на дубинке насчитывал уже семнадцать зарубок, но больше ничего подобного не повторялось, хоть я и, как говорится, все глаза проглядел, постоянно задирая голову к небу. И уже все чаще в голове являлось известное выражение: «А был ли мальчик?». Может, все это мне привиделось, от большого желания? Да и какие могут быть самолеты, когда уже столько прошел, скоро река кончится, а на обоих берегах, насколько только может глаз охватить, один только лес. Река действительно стала совсем узкой, метров пятнадцать, в некоторых местах и десять, а была никак не меньше ста. Вот скоро дойду до истока – и что? Дальше куда идти? Надо было в другую сторону пойти, ведь река всегда куда-нибудь впадает. Да, еще на два дня и две ночи подряд зарядил мелкий дождь – в общем, начал я скисать. Но вот, наконец, на третий день к вечеру дождь затих, а когда я уже стал засыпать на «постели», как обычно, приготовленной под дубом из сосновых и еловых душистых ветвей, кончился совсем.

Проснулся я часов в девять (здесь я всегда долго и крепко спал), светило Солнце, и день обещал быть отменным. Сходил к реке, разделся до пояса и умылся. Очень сильно зарос. Раньше я никогда не носил ни бороды, ни усов, и было непривычно – неприятно чесалась кожа.

Как бы и казалось бесперспективным теперь мое движение вперед по реке, но до конца дойти нужно и уже там решать, что делать дальше. Но прежде надо добыть пищу. Вчера, еще в обед, я доел кролика и лег спать уже голодным. Добыть что-либо еще то ли поленился, то ли помешала моя хандра, и я, махнув рукой, оставил все на утро.

Последние дни я иногда для ускорения, говоря земным языком, передвигался трусцой, но местная трусца у меня выходила этак километров сорок в час, и никаких затруднений в дыхании.

Сегодня я тоже побежал. Пробежав километров пятнадцать, вдруг заметил стадо косуль. Вот говорю: косуль, а ведь в биологии я разбирался так же «хорошо», как и в астрономии, короче, побольше козы, но без рогов. Лес в этом месте поредел, и они паслись на полянке (уже стала подрастать травка). Я остановился, раздумывая, стоит ли начинать на них охоту? Куда я дену столько мяса? Пока я думал, основное стадо, голов двадцать, повернуло в глубь леса, а один, чуть поменьше, отстал и оказался ближе к реке. И я решился. Чтобы отсечь его от стада, забежал со стороны леса; он перепугался и кинулся дальше к реке, но далеко от меня не убежишь, догоняя, я бросил в него дубинкой и свалил с ног; тут же настиг, придавил коленом и, достав нож, перерезал горло, чтобы сошла кровь.

Во время этого преследования мы выскочили уже на самый край леса, и когда я поднял голову, увидел на том берегу то, что заставило меня затрясти головой и несколько раз закрыть и снова открыть глаза, думая, что это, как и в случае с самолетом, какой-то мираж, и я, раньше никогда не крестившийся, машинально перекрестился. Но нет, ничего не пропало.

А увидел я, что лес на том берегу закончился и там была пашня, а на ней обычный, как и я, мужик, управлял запряженной в борону лошадью, а в отдалении виднелась бревенчатая изба, но покрытая какой-то странной блестящей полустеклянной крышей. А еще на берегу купались четверо пацанов лет по восемь-десять, среди которых крутилась обыкновенная дворняжка.

3

Было четыре часа утра, когда дядя Коля, посмотрев на часы, остановился и сказал:

– Пора спать, на сегодня хватит, если повесть моя вам не наскучила, продолжим в следующие дни.

Мы с большим интересом слушали его и даже не заметили, как прошли эти четыре часа. Поэтому мы все как один просили его, чтобы он вдруг не передумал и обязательно пришел завтра.

– Хорошо, обещаю, тем более что эти воспоминания волнуют меня самого и заставляют снова переживать все моменты той моей далекой жизни, – сказал дядя Коля и, попрощавшись со всеми, ушел.

У нас оставалось еще побольше недели, и за это время он успел рассказать нам полностью все свои приключения и даже поведал о своих злоключениях в первые дни на Земле, после пятнадцатилетнего отсутствия.

Приехав из пансионата и выйдя на работу, я сразу, чтобы не забыть хронологию и не упустить чего-нибудь из услышанного, начерно записал его рассказ. Но набело успел написать только вышеприведенную первую часть. Мне пришлось прерваться на три года, так как наш завод через месяц все же обанкротился и был продан с молотка. Оборудование вывезли, цеха закрыли и отдали в аренду под склады.

Мне пришлось переменить место работы. Новая работа была связана с непрерывными командировками, и вот только сейчас у меня появилась возможность по черновикам и прежним наброскам закончить повествование этого уникального человека.

Итак, прервались мы на том, что оставили Николая (именно Николая, а не дядю Колю, так будем его теперь называть, ведь двадцать пять лет назад он был моложе) пораженным внезапно открывшейся пред ним картиной. Несколько времени Николай никак не мог поверить глазам своим, переводя их то на мужика с лошадью, то на избу с блестевшей крышей, то на мальчишек, плещущихся в реке на том берегу. Когда же он точно поверил и убедился, что это не мираж, то первым радостным порывом его было вскочить, закричать и обратить на себя внимание. Но то был первый порыв, он лишь успел привстать, как его осекла мысль, а что же он им скажет? как объяснит свое появление? Скажет: «Здравствуйте, я ваша тетя, то бишь инопланетянин», – это, уже приходя в себя и снова обретая способность подшучивать над собой, подумал он, да и как, на каком языке изъясняться.

Но объявляться все равно придется, хотя разумнее некоторое время понаблюдать, а потом уж действовать по обстоятельствам. Интересно, какую реакцию вызовет появление чужака в этой деревне или населенном пункте? Только теперь он заметил такие же избы, идущие вдоль реки, но расположенные на порядочном расстоянии друг от друга, – почти деревня. Вдруг по какому-нибудь сигналу тревоги выскочат мужики с вилами, а возможно и с ружьями, и откроют на него охоту. Знать бы их нравы. И еще значительную деталь подметил Николай: когда мужчина разворачивал свою борону на ближнем к реке конце пашни, хорошо различалось, что одет он был так же, как и Николай: такие же штаны и куртка, такая же бейсболка с коротким козырьком, да и обувь, хоть и не разглядеть как следует, вроде такие же кроссовки.

«Получается, что не зря меня переодели – подумал Николай, – а чтоб сошел за своего, ну пусть так и будет. Только вот рожа какая-то бандитская, небритая, но это еще сойдет, а вот языка не знаю. Что же делать? Хоть немым притворяйся!»

Но позже оказалось, что и с языком у Николая не стало больших проблем. Вы, читатель, возможно, слышали, что в нашей научной литературе описывались некоторые случаи, когда человек, побывавший в какой-нибудь шоковой, экстремальной ситуации или переживший клиническую смерть, вдруг начинал понимать и говорить на языках, раньше совсем ему незнакомых, а кто-то из таких даже смог перевести очень древние знаки на камнях. Значит, есть в нас какие-то скрытые резервы, надо только уметь на них воздействовать. А кому не уметь, как ни им – создателям, богам или экспериментаторам, а вернее всем троим в одном лице, жалко, но это останется неизвестным.

Не зря, видимо, у Николая остались смутные ощущения, когда он пришел в себя на песке у реки, что ему на виски и к телу присоединяли какие-то датчики или передатчики (так он выразился). В результате, как мы знаем, он стал и сильнее, и быстрее, и под водой мог долго оставаться, вот и в голове чего-то, наверное, переворотили (опять его выражение). Конечно, оказалось, что он не совсем стал понимать их язык, а просто очень быстро начал запоминать слова и усваивать их смысл. Но обо всем по порядку.

Общение Николай решил начать с ребятишек, все равно их не обойти: они рядом и продолжали возиться в воде. У них там стоял небольшой плот, связанный из трех или четырех толстых жердин, он был прикреплен веревкой к берегу, и они по очереди ныряли с него.

Николай встал, но они его не замечали, тогда он не очень громко, чтобы не испугать, окликнул их. Один из них услышал и, показав на него рукой, громко сказал пару слов, обращая на Николая внимание приятелей.

– Это обо мне, – подумал Николай и запомнил сказанные слова, – значит, я вот кто.

Как позже выяснилось, слово означало «старовер», но пока Николай уяснил, что он не их человек, а из какого-то другого племени, но не враг, а значит, имеет право на общение. Это он понял из того, что они не были напуганы, а двое вообще, недолго посмотрев на него, продолжали свою возню с плотом, что явно казалось им интересней, чем появление бородатого мужика. Потом этот мальчуган, видно постарше, уже обращаясь к Николаю, вопросительно крикнул два слова.

– Ага, – отметил Николай, запоминая слова, – по всей видимости, спрашивает: «Чего тебе?». Тогда Николай одной рукой поднял за ноги косулю, а другой поочередно, то махая ему, как бы подзывая к себе, то показывая указательным пальцем на себя, переводил руку, указывая на деревню. Неизвестно, правильно ли понял его пацан, но он, что-то сказав остальным (жалко, что теперь уже негромко), прыгнул в воду и быстро переплыл, как вы помните, ставшей уже узкой речку.

Здесь надо ненадолго прерваться и объяснить читателю, кто были эти староверы, за которого приняли Николая. Эти люди в определенный исторический момент отошли от всеобщего развития местной цивилизации, не приняли ее, остались верными своему богу. Жили они уединенно, преимущественно в лесах, их было мало, за сотни лет их язык стал во многом отличаться от всеобщего универсального, на котором все стали говорить на этой земле, после окончательной победы нового сильного бога над старым добрым, но слабым богом. Но иногда староверам все же приходилось общаться, чтобы обменяться некоторыми товарами, и даже бывали случаи, правда крайне редкие, что отдельные индивидуумы переходили жить во всеобщий мир, наверно, их изгоняли за какие-то проступки. Но не будем забегать вперед, сейчас это сделано единственно с той целью, чтобы вы поняли, как объяснилось в дальнейшем плохое знание Николаем языка, да и его появление.

Переплыв, паренек подошел к Николаю и, по-взрослому протянув руку, произнес приветствие. Николай ответил аналогичным словом, но сомневаясь, а вдруг это он знакомится и сказал свое имя, решил проверить и, пальцем ткнув себя в грудь, сказал: «Николай». Тогда тот тоже, показав на себя, сказал: «Бил».

«Ну вот и отлично, – подумал Николай, – вот и познакомились, может, я зря беспокоюсь насчет незнания языка, ведь те, за кого меня принимают, не обязательно говорят на их языке, вообще-то нужно стараться поменьше говорить, сойду за немногословного».

Паренек снова повторил прежний вопрос, очевидно означающий «чего тебе?». Николай жестами постарался объяснить, что он только что добыл косулю и хочет, чтобы ее в деревне употребили по известному назначению, и что он сам очень хочет «ням-ням». Ему действительно порядком надоело пресное мясо и хотелось чего-нибудь «ням-ням» с солью и обязательно с хлебом. Бил вроде бы все правильно понял, так как, переводя мимику Николая на свой язык, одновременно показал на косулю и на деревню. Николай утвердительно затряс головой. Тогда Бил прокричал товарищам несколько слов, а те отвязали плот, и один из них переправил его на этот берег. Николай погрузил на него косулю и начал раздеваться, но Бил предложил ему не делать этого, а сесть на плот. Смышленый парень оказался этот Бил, уловив затруднения Николая с языком, он, когда говорил, старался жестами объяснять смысл слов, что как раз и нужно было Николаю и, учитывая его вновь приобретенные способности к языкам, дало очень хороший результат.

Николай сел на плот рядом с косулей, тот притонул слегка, но выдержал, а пацаны, взявшись за края, отбуксировали его на другой берег. Конечно, Николай мог, разбежавшись, запросто перепрыгнуть эти десять-двенадцать метров, но он решил никогда не выказывать такие свои способности.

Когда плот причалил, Николай взял косулю под мышку и, прихватив свою дубинку, перешагнул на берег. Двое «буксировщиков» тоже вылезли из воды, и он, используя уже усвоенный запас слов, сказал им: «Надо в деревню» – и кивнул головой на деревню и на мужчину, который, остановив лошадь на краю поля, наблюдал за их переправой. Пареньки перебросились несколькими словами, и один из них (это был уже второй) быстро натянул штаны и, забросив на плечо футболку, сказал, очевидно, «Пойдем!» и повел Николая к поджидавшему мужчине. Оказалось, что это был его отец. Пока шли, мальчишка без умолку болтал, и Николай усвоил примерное значение еще нескольких слов, а также узнал, что его зовут Кид.

Когда уже подходили, Кид бегом опередил Николая и начал что-то объяснять отцу, показывая на него. Николай поздоровался и назвал себя. Мужчину звали Авдей.

Здесь надо предупредить читателя, что все имена несколько изменены, так сказать подправлены, это было сделано Николаем и частично автором для облегчения произношения и восприятия слушателями и читателями.

Авдей был молод, лет тридцати, ростом чуть выше Николая и поплотнее его. Он даже не стал особо интересоваться Николаем, ведь появление его, как мы уже выяснили, не явилось таким уж экстраординарным событием. Да и ситуация была довольно простая – есть только что забитая косуля и ее требуется разделать. Николай продолжал держать ее под мышкой, а Авдей только приподнял не до конца перерезанное горло и по продолжающим еще стекать каплям крови убедился, что это свежатина. Он велел сыну отвести Николая домой и сказал, что скоро закончит и придет обедать. Николай все лучше начинал понимать язык, так как он, внимательно следя за ситуацией, запоминал слова.

По берегу вдоль деревни тянулся ряд вековых сосен. Они располагались через каждые сто метров друг от друга. Наверно, их специально оставили еще, когда очищали место от леса для этого поселения. На подходе к дому стояло несколько странных ветряков, явно не мельницы (зачем их столько?), но и не флюгеры, так как на каждом столбе их было штук по десять, торчащих на разной высоте во все стороны. Еще удивляла эта крыша, на которой находились какие-то интересные устройства, вроде бы из стекла и пропущенных сквозь него проводков. У Николая мелькнула мысль, что это все похоже на ветровую и солнечную энергетику, о которой он читал в каком-то журнале, но он тут же отбросил ее – уж больно разительный контраст получался между тем, что он тут пока видел, и электричеством.

На крыльце дома их встретила молодая женщина. Она держала в руке около уха какой-то предмет и что-то говорила. Это сейчас в новом веке у нас мобильники по несколько штук на семью, а тогда, в восьмидесятом, это было еще очень большой редкостью, и Николай сначала ничего не понял. Женщина положила предмет в карман фартука, сошла с крыльца, вежливо поздоровалась и рукой пригласила Николая к пристройке около дома, оказавшейся большим подземным холодильником. Открыв дверь, она велела сбросить туда тушу и повела Николая в дом. По дороге она сказала: «Я знаю, ты – Нико, а меня зовут Эн, позвонил Авдей и велел тебя принять». Про сказанные слова Николай, как вы понимаете, догадался, теперь дошло до него и про телефон.

Дом был просторный, многостенный, сзади был пристроен к нему вместительный скотный двор, в котором по земным меркам запросто можно было держать до пяти коров. Эн провела его по комнатам, их было четыре: в одной из них уже сидел Кид перед включенным видиком и с увлечением занимался какой-то «стрелялкой». На кухне прямо в стене был вмонтирован плоский экран телевизора, он был включен: шел, очевидно, сериал; на столе лежала недочищенная рыба, наверно, ее готовили к обеду. Потом Эн принесла Николаю чистое белье, электробритву и указала на дверь, где можно помыться, при этом она все время говорила, опять упомянула Авдея и показала, как переключать бритву, чтобы состричь бороду, а потом побрить.

Звуки языка, на котором говорили эти люди, ничем не отличались от земного. Они не были какими-то необычными, например, какими-нибудь гортанными или еще какими-то, и если бы Николай не был уверен, что он на другой планете, он мог подумать, что попал в какую-нибудь английскую или европейскую деревню: некоторые слова и словосочетания очень напоминали язык этих стран, и хоть Николай не знал иностранных языков, это было заметно даже ему.

Слово «спасибо» Николай пока не знал, поэтому, кивнув головой, он вошел в указанную дверь. Здесь была квадратная комната четыре на четыре метра обшитая досками, но пол выложен кафелем. По одной стене, как в бане, располагались полки, а рядом сложенный из кирпича метровый куб, в который наложили крупные камни. У противоположной стены с одной стороны стояла большая двухметровая ванна, а в другом углу находился душ. Около двери был умывальник и висело зеркало, рядом с которым встроенная в стену панелька с четырьмя кнопками разных цветов и розеткой.

Всего полчаса назад сникший Николай думал, что он обречен жить на, как он считал, необитаемой планете, и без особой надежды мечтал о встрече с дикарями. Сейчас же его чувства выражали одновременно радость, удивление и ожидание чего-то могущего удивить еще больше. Радость – что встретил абсолютно таких же, как и сам он, живых существ, с таким же примерно укладом жизни. Удивление малой численностью планеты, контрастом между, если можно так выразиться, лошадиной тягой и развитием техники. В нем просыпался исследователь. Определенно планета эта в прошлом хранит какую-то тайну.

Николай включил бритву, с удовольствием состриг бороду и переключил ее на бритье, при этом на коже чувствовались какие-то странные покалывания. Потом выяснилось, что это заложено в технологию бритвы: в ее лезвие был вмонтирован механизм, который в совсем мизерной дозе впрыскивал какой-то раствор и одновременно на определенной частоте тока воздействовал на корни волос, замедляя их рост. Поэтому брились здесь всего раз в месяц, и то не для того, чтобы сбрить выросшие волоски, а чтобы закрепить уже достигнутый результат прекращения их роста, то есть просто поводить бритвой по щекам. У Николая уже после этого первого бритья только через две недели появилось небольшое ощущение щетины.

Кстати о неделе: рядом с зеркалом висел небольшой календарь, и по нему выходило, что неделя здесь составляла десять дней, каждый месяц ровно тридцать дней или три недели, а в году было тоже, как и у нас, двенадцать месяцев, только стоящий в календаре последним насчитывал тридцать пять дней. Такая вот десятичная система. (А она, кстати, была у них и во всех остальных расчетах.) Николай подсчитал дни – получалось как на Земле. Он подумал, что, может, у них и високосный год есть, если вращение этой планеты вокруг Солнца за год не укладывается в 365 дней. Правда, это осталось неизвестным, так как Николай к этим тонкостям в своем дальнейшем повествовании не возвращался, а мы, захваченные разворачивающимися событиями, забыли уточнить.

Побрившись и вглядевшись в себя в зеркало, Николай удивился своему помолодевшему виду, таким он себя помнил в двадцать пять лет. Потом он, глядя на полки и выложенный камнями куб, помечтал о баньке – поддать бы сейчас пару и попариться. Примерно он представлял принцип работы местной парилки, наверно, камни раскаляются электроспиралью, проходящей где-то внизу куба и хорошо изолированной от попадания брызг воды. А кнопки на панели, очевидно, такие: зеленая – включение, оранжевая – малый накал, красная – большой и черная – выключение. Но он не решился злоупотребить гостеприимством хозяев, побоявшись чего-нибудь напортить. Из всего помывочного «сервиса» пришлось выбрать самый простой – душ. На полке лежали мыло и три мочалки. Николай отрегулировал воду погорячей, постоял, наслаждаясь, некоторое время и, взяв мочалку побольше (наверно, Авдея), начал мыться.

Когда он закончил, переоделся в чистое и вышел, Эн продолжала возиться с рыбой. Она показала Николаю на окно: там во дворе Авдей уже распрягал лошадь. Николай вышел на улицу и направился к нему.

– Ну вот и на человека стал похож, – сказал Авдей, одобрительно оглядывая помытого и побритого Николая.

– Ты как к нам, насовсем? Собираешься остаться у нас жить?

– Да, если это возможно.

Здесь автор опять должен сделать небольшое отступление и объяснить читателю, что с этого момента удобнее будет передавать все диалоги уже в переводе с языка мимики и догадок Николаем на нормальный язык, тем более, что, пообщавшись еще этот вечер с семьей Авдея, он уже на следующий день мог сносно говорить на их языке.

– Ну что ж, завтра сходим к старосте, пусть прикинет, куда тебя определить, – сказал Авдей, заводя лошадь под навес, – обед, видно, еще не готов, нужно бы шкуру снять с твоей косули, пока не застыла. Сейчас позвоню Сашку, если он свободен, приедет, сделает.

– А кто это? – поинтересовался Николай.

– Да есть у нас мастер по этим делам, живет недалеко, через пять дворов от меня, – и Авдей достал телефон.

Поговорив минуты две, он убрал телефон и сказал: «Сейчас будет» и, обращаясь к Николаю: «Тащи косулю сюда, под навес».

Николай понял из его разговора по телефону, что речь шла и о нем, были по несколько раз произнесены слова: старовер, косуля, пришел или принес, хочет остаться у нас.

Пока Николай ходил за косулей, Авдей достал пару метровых веревок и сказал: «Велел подвесить за задние ноги, давай привяжем вон к той стрехе, она покрепче». Он передал Николаю веревки.

– Привяжи к ногам, а я принесу с крыльца табуретку.

Они уже заканчивали, когда на дороге показался, как сначала подумал Николай, велосипедист, но почему-то он не крутил педали, как потом оказалось, педалей вообще не было, только подножки, как у мотоцикла. Это был электромопед, причем работавший почти без звука – мотор лишь слегка шуршал. Устройство его Николай тогда в пансионате объяснил нам в меру своего «высокого», как вы, надеюсь, помните, образования, по-дилетантски просто. Он сказал, что на его задней вилке находился небольшой электромотор и два аккумулятора, каждый размером всего со спичечный коробок, работали они поочередно, один работает, а другой заряжается. И когда наш пансионатский отдыхающий – «интеллектуал» (вы помните, был такой) недоверчиво прервал рассказ Николая словами о том, как могут такие маленькие аккумуляторы обладать большой мощностью, его оборвал наш пессимист-доминошник, ставший во время рассказа самым заинтересованным и внимательным слушателем. Он сказал: «Не мешай слушать, здесь тебе не научный семинар, и, если у тебя с головой все в порядке, ты поймешь, что техника везде имеет свойство развиваться». И дальше подколол его с явным намеком:

– Если у нас будет поменьше таких «ученых», возможно, и мы дойдем до этого.

Не научный семинар – отличное выражение в нашем случае, возьмем его путеводителем для нашей хроники и не станем слишком придираться к Николаю, тем более что дальше будут еще более удивительные технические вещи, также дилетантски описанные Николаем, ведь, как выяснится позже, Николай попал в цивилизацию, на две с половиной тысячи лет, а может и на все три, опередившую нас. А дилетантство Николая нисколько не помешает нам. И задачу свою автор видит в по возможности сжатой социальной, а не технической, хронике, именно социальной, этих двух с половиной или трех тысяч лет. По ходу его рассказа у нас появится возможность проследить, как менялась жизнь с развитием цивилизации, как бы в назидание, как говорится: век живи – век учись, а тут сразу столько веков, чего же не поучиться?

Сашок, подъехав, поставил мопед и поздоровался. Он выглядел уже достаточно пожившим человеком лет пяти-десяти-шестидесяти, сильно заветренное огрубевшее лицо, морщины на лбу и в углах глаз, почти полностью седые волосы. Когда он уже приступил к своей работе, а Николай с Авдеем, чтобы не мешать, отошли в сторону, Николай спросил:

– А сколько ему лет?

– Сто два будет в этом году.

Сначала Николай подумал, что тот шутит, но, посмотрев на серьезное его лицо, задумался и почему-то решил спросить:

– А тебе сколько?

– Мне еще пятьдесят один.

– А Эн?

– Мы с ней ровесники, а чего ты спрашиваешь, тебе то сколько?

– Мне сорок семь, – ответил Николай.

Сашок провозился еще больше часу, Эн уже два раза выходила и звала обедать. Сняв шкуру и разделав тушу на постеленной под навесом клеенке, Сашок, отказавшись от приглашения на обед и захватив с собой шкуру, голову и одну заднюю лодыжку косули (так здесь принято), пристроив все это на багажник мопеда, попрощавшись, уехал.

Николай с Авдеем перенесли оставшееся разделанное мясо в уличный холодильник. (Был еще холодильник на кухне, в который Эн перенесла сложенные Сашком отдельной кучкой сердце, печень, почки и еще что-то.)

Наконец, позвав Кида, они уселись обедать, он был совсем не обильным; Эн налила по чашке бульону с хлебом, на второе по два куска рыбы и картошка с подливой, на третье кисель, похоже клюквенный. Все было очень вкусно приготовлено: и бульон, и подлива, и кисель, но проголодавшийся и отвыкший от домашней пищи, Николай не наелся, а попросить еще стеснялся, и Эн, уловив его замешательство, положила ему в тарелку еще картошки и рыбы. Когда он начал есть, Кид, допивавший кисель, значительно предупредил его: «Переедать вредно для здоровья». Авдей, защищая Николая, сказал: «Ему можно, он долго был в лесу и проголодался». Николай, поощрительно обращаясь к Киду, спросил: «Где же ты уже постиг науку о правильном питании, в школе, наверно?»

– Нет, просто это известно каждому, а в школу я еще не хожу.

– Как, почему? – обращаясь уже к Авдею, удивился Николай.

– Да, год пропустил, ему в этом уже исполнится одиннадцать, а в том году учительницу не присылали, потому что не набралось и пятнадцати десятилетних детей – неполный класс получался, у нас всего двести пятьдесят дворов. Вот в этом году составится класс ребятишек тридцать пять, и будут учиться вместе и десяти– и одиннадцатилетние.

– Значит, у вас в школу идут с десяти лет?

Авдей удивился: «А у вас, что, не так что ли? А хотя у вас там свои законы». Чтобы не выдать себя, Николаю не следовало показывать явную неосведомленность о местной жизни, но, подумав, что его любопытство оправдательно тем, что он человек из леса, как они говорят, старовер, все же решился и спросил:

– А сколько же лет учиться?

– Как и положено, два года.

– Всего? Чему же можно научиться за два года?!

– Всему, что и положено: будет уметь читать, писать, считать и историю узнает.

– А если он захочет дальше учиться?

– Опять учиться? Что он дурак, зачем второй раз учиться? – улыбаясь такой наивности Николая, ответил Авдей. – Ты сам-то учился?

– Я нет, не пришлось, – на всякий случай соврал Николай.

– А как же, должны же быть ученые, инженеры, – Николай, продолжая выспрашивать дальше, повел вокруг рукой, – вот телевизор, телефон, электроплита, энергетика ваша, кто все это делает? А если что сломается, кто отремонтирует?

Дальше Авдей, возмущенный непониманием Николая, как ему виделось, самых простых и естественных вещей, чтобы исключить дальнейшие глупые вопросы, по своей инициативе решил его просветить и разразился эмоциональной тирадой, смысл которой Николай уже смог понять, но оттенки, например ругательные, уловил лишь день-два спустя по мере освоения языка. Нам же, тогда в пансионате, он передал ее, конечно, сразу в абсолютном переводе.

– Ты прямо тупой какой-то, – начал Авдей. – Слушай, вот отучится Кид два года в школе, потом, когда исполнится ему пятнадцать лет, будет полугодовая комиссия в специальном лагере, которая и определит, где и в каком качестве предстоит ему жить. Первая категория – быть военным, следить за порядком в городе; вторая – значит быть спортсменом; следующая – рабочая категория для работы в городе в мастерских и других местах; последняя – вернется домой для хозяйства. А техника, она не ломается, чего ее ремонтировать, она сама себя подправляет, на то она и техника; вот сарай у меня перекосился, так его отремонтировать учиться не надо, небось, и такой неученый балбес, как ты, подправить его сможет. Ну бывает ЧП раз лет в пятьдесят, или сильным ветром ветряк свернет, или что другое, или новый дом кто поставит, так установить на крышу энергоустановку пришлют из города рабочую бригаду, на то и есть категория рабочих людей.

Пока у Николая не укладывалось в голове, что, с одной стороны, двухклассовое образование, а с другой – колоссальный прогресс в технике, вот загадка-то: кто-то же все это изобрел? Они уже сидели за столом на кухне одни. Кид, допив кисель, сразу же схватил мяч и убежал к ребятам играть, а Эн, помыв и убрав посуду, ушла на огород.

Авдею и самому, похоже, понравилась роль лектора, он вошел во вкус и смотрел на Николая, как бы ожидая новых вопросов. Уловив эту его готовность к «факультативу», Николай счел возможным задать еще несколько вопросов.

Прямо против двери на стене висела хорошо исполненная картина. На ней с небес исходила мощная, яркая вспышка, как бы от взрыва, направленного на землю, а внизу валялись изуродованные, обожженные человеческие тела, оторванные конечности и головы с глазами, полными ужаса. Сверху, на фоне взрыва, просматривался изображенный почти контурно, но все же отчетливо угадываемый лик то ли человека, то ли животного, зло взиравшего на землю. У него были непропорционально большие уши и глаза, а на лбу две здоровенные шишки. Николай спросил:

– А что изображено на этой картине?

– Это момент, когда наш бог окончательно расправился с неверными.

– Бог? – Николай удивился и, продолжая оценивающе рассматривать картину, добавил: – Он же и на человека-то не похож… какие-то несуразные уши… шишки на лбу, что это рога что ли?

– Он и не должен быть похожим, это же не человек, а бог, – объяснил Авдей, – а большие глаза и уши означают, что он все видит и слышит, а то, что ты назвал рогами, в них вся сила, они изрыгают громы и молнии и поражают всех, кто пойдет против него.

«Ну и страсти», – усмехнулся про себя Николай и, решив перейти к следующему вопросу, спросил:

– Авдей, а еще какая-нибудь категория людей у вас есть?

Он слегка задумался (наверно, обдумывал, как сформулировать ответ), потом сказал:

– Есть, но это не совсем категория – это начальство, они не работают, только рисуют на бумаге разные рисунки, а по ним уже рабочие все сами делают, правда, они хорошо людей лечат, да, еще они книги разные читают.

– А вы книги читаете?

– А зачем их читать, а телевизор на что, про все расскажут и даже покажут.

«Ну вот наконец Авдей вспомнил, что где-то у них есть интеллигенция, – подумал Николай, – но странно, почему она не образовывает свой народ, а, похоже, специально задерживает его интеллект на уровне второго класса».

– А ты, сколько классов кончил? – спросил Николай.

– Я – полных два класса, – с некоторым оттенком гордости заявил Авдей.

– Вот ты говорил, что в школе изучают историю, а какая она, ваша история?

– Какая-какая… – уже почему-то недовольным тоном, посмотрев на часы, начал скоро, словно торопясь, говорить Авдей, – такая же, как и ваша, на одной земле живем. Когда-то давным-давно была большая война, погибло очень много людей, но наш бог – самый сильный, и мы победили и теперь живем на земле очень счастливо, никаких войн не бывает. С той победы ведется у нас новое летоисчисление, вот сейчас две тысячи девятьсот восьмой год.

Закончив, Авдей переключил телевизор на другую программу и, снова посмотрев на часы, сообщил:

– Через пять минут начнется футбол, за нашу команду играет мой старший сын Нико. А ты любишь футбол?

Удивленный Николай (здесь еще и футбол?!) опрометчиво сказал:

– Да, конечно, я и сам играл.

– За какую же команду ты играл? – скептически удивился Авдей.

– Да так, у нас на любительском уровне, – нашелся Николай.

Футбол здесь оказался очень приличного уровня, и, что интересно, правила почти не отличались от земных. Играли также по одиннадцать человек в каждой команде. Примерно таких же размеров ворота, поле тоже сто на пятьдесят метров, но было и несколько различий: чуть-чуть побольше мяч, почти как баскетбольный, и играли три тайма по тридцать пять минут.

Сын Авдея был центральным защитником. Игра проходила очень упорно, первый тайм наши проиграли 0:1, ко второму тайму прибежал Кид, он спросил счет и расстроился. Стали болеть втроем. В итоге наши одержали победу 3:2 и вышли в финал.

Это был полуфинальный матч чемпионата планеты, чемпионата мира, он проводился раз в два года. Оказалось, что страна в этом мире была одна и состояла из шести республик. И между ними раз в два года разыгрывалось звание чемпиона. Но в результате назывался этот чемпион все равно чемпионом мира. Названий республик по национальному или по какому-то другому признаку не было. Они обозначались только численно. Наша была вторая, а играли мы с пятой.

Все это по ходу матча удалось узнать у Авдея. Потом показывали второй полуфинальный матч между третьей и четвертой республиками. Все закончилось очень поздно, и уже стало темно. Эн приготовила легкий ужин, и пора было укладываться спать. Николаю постелили в небольшой комнатке, расположенной на втором этаже.

Впервые здесь Николай лег спать в удобную чистую постель, имея под головой мягкую подушку, и без боязни подвергнуться какой-нибудь внезапной опасности. Но странное дело, в этот раз ему не спалось: неожиданные события последнего дня перевернули его однообразную, уже лишенную надежды на встречу с людьми местную жизнь, и он невольно начал перебирать в уме все детали этого дня. Начинался новый этап его жизни на этой, пока непонятой, планете. Какое-то необычное для высокой цивилизации жизнеустройство вырисовывалось здесь. Вот в этой деревне живут простые, по-видимому, очень добрые люди, пользуются плодами этой цивилизации, и в то же время возникает чувство, что они живут, вернее, их кто-то держит как бы за производителей продукции (как сказал Авдей, для хозяйства). Кто-то распределил людей по категориям и предписал оставаться в ней, в этой категории, навсегда и внушил мысль, что учиться ни к чему. А действительно, зачем учиться, зачем думать, зачем читать, достаточно только уметь нажимать на кнопки, для этого вполне хватает двух классов. Не надо даже ремонтировать технику, по выражению Авдея, «она сама себя подправляет», наверно, программируется чем-нибудь похитрее нашей электроники. В общем, одно было безусловно ясно Николаю: цивилизация этой планеты намного старше нашей, ну а дальше, как говорится, пока одни «непонятки», особенно в социальном плане. Тут он вспомнил, что завтра идти к старосте.

«Ну что же, – подумал Николай, – утро вечера мудренее…» – И с этой мыслью наконец уснул.

4

Проснулся Николай, едва только забрезжил рассвет и запели первые петухи. Он долго лежал с открытыми глазами. Потом снизу послышалось, как Эн загремела ведрами, наверно, пошла во двор доить коров (их было две). «Как на Земле», – подумалось ему. Вспомнилось, как в детстве ездил он в деревню к тетке, так же по утрам кричали петухи, тетка выгоняла со двора корову… а по селу с мычаньем проходило стадо… щелкал кнутом пастух… Эти воспоминания, эта похожесть снова повернули его мысли на философский лад.

Оказывается, Создатель, которого считают на Земле Богом, как пишут в священных книгах, создал жизнь и человека «по образу и подобию своему» не только на одной Земле, но и в бесконечной Вселенной. Создатель един во всей Вселенной, и поэтому во многих удаленных от Земли уголках нашей Вселенной люди оказались одинаковы не только по внешнему виду (и значит не правы земные фантасты, показывающие в своих фильмах каких-то монстров), но, наверно, он вложил в них и все другие качества, присущие нам, землянам, а именно достоинства и пороки. Значит, и жизнь на наших планетах развивалась по схожим законам. Правда, местная цивилизация, наверно, опередила нашу, она постарше, но все равно, раз люди одинаковы, и здесь встретятся ему и подлецы, и честные люди и они также радуются и страдают. Только по-прежнему непонятно было ему: с какой целью переместили его сюда, а цель, безусловно, есть.

Уже совсем рассвело. Внизу стукнула дверь, и послышался негромкий говор. «Авдей проснулся, пора и мне подниматься», – решил Николай. Он встал, заправил кровать, оделся и спустился вниз. Эн уже возилась на кухне, она заулыбалась и сразу начала говорить: «Проснулся? Доброе утро! Как спалось на новом месте?» Видно было, что она, как и все остальные нормальные женщины, мягко говоря, чтобы не обидеть читательниц, очень не любила молчать. Николай собрался ответить, но она не дала такой возможности и тут же продолжила: «Летом мы умываемся на улице, выйдешь и сразу налево, за углом под навесом умывальник, там и полотенце висит». Николай вышел и прошел за угол, под небольшим навесиком из стены дома выходил обычный смеситель и под ним раковина. Авдей уже умылся, они поздоровались, и он сказал:

– Давай быстрей умывайся, скоро будет рейсовая машина, поедем в центр тебя регистрировать. Пока он умывался, Эн позвала завтракать. На завтрак была жареная печенка и творожная запеканка. Кид еще спал.

Позавтракав, они вышли на дорогу и, пройдя пару домов, остановились ждать. Николай предложил: «Да мы бы и пешком могли дойти». «Скажешь тоже, – возразил Авдей, – деревня протянулась никак не меньше верст на пятнадцать, а то и больше, посчитай, сколько топать до центра». Потом он еще решил объяснить: «Сейчас посевная закончилась, машина ходит всего два раза в день, а в страду она курсирует каждый час, иначе как людей доставлять и перебрасывать по рабочим местам». Дальше, пока ждали, Авдей успел рассказать, что у них были и свои частные огороды, и государственные поля для обеспечения города. Дорога, проходившая вдоль деревни, была хорошо вымощена булыжником. С одной стороны дороги стояли дома с пристроенными к ним сзади скотными дворами, а с другой, где протекала река, стояли амбары и сараи. Между рекой и амбарами было пространство, занятое частными огородами и парниками. А вот выше, со стороны скотных дворов, находились государственные поля, а ближе к центру парники, на которых местные крестьяне обязаны были трудиться, за работу немного, но платили. Получался своего рода колхоз, председателем которого был староста, на него же возлагались и все управленческие функции. Он вел учет населения, распределял рабочую силу, рассчитывался за произведенную работу, имел связь с городом и обеспечивал ему поставки продукции.

Подошла, как ее называл Авдей, машина, это был электромобиль-автобус немного подлиннее нашей «Газели», но ниже ее, он имел с каждой стороны по пять двухместных сидений и общий сплошной ряд сзади. Пока добрались до центра, подобрали еще человек двадцать, на работу ехали и мужчины, и женщины. Мужики, едва поздоровавшись, тут же начинали обсуждать вчерашний футбол – выход нашей команды в финал. И вот что интересно, все мужики были одинаково одеты, такие же, как у Николая с Авдеем, кроссовки, штаны и куртки. И сами они все были почти одного габарита, не было ни коротышек, ни толстяков, ни худышек. Да, еще на голове нелепые странные бейсболки с коротким козырьком. У Николая невольно возникла мысль, что одеты они прямо как в наших тюрьмах и лагерях.

Подъехали к центру. В этом месте деревня прерывалась, и на площади примерно два на два километра находилось все колхозное хозяйство. Здесь были ангары для хранения сельхозтехники, заводик для переработки молока, птичник, еще какие-то помещения, а также и контора старосты.

Автобус остановился у крыльца конторы, люди вышли и разбежались по рабочим местам. Авдей с Николаем зашли в контору. Староста сидел за столом и общался по видеотелефону с какой-то женщиной. На противоположной стене размещался большой, метр на метр, экран, с которого эта женщина что-то ему надиктовывала, а он это записывал. Посмотрев на вошедших, староста рукой указал им на лавку. Они сели. Напротив двери, на стене, висела такая же картина, как у Авдея на кухне. Потом Николай узнал, что они, как иконы, находились у них в каждом доме.

Староста был очень пожилой мужчина, возраст которого Николай определить сам уже не решился, он уже несколько раз в этом ошибся, и потихоньку спросил Авдея. Ответ был – сто десять лет.

«Прямо планета долгожителей, – подумал Николай, – значит, у них не только техника, но и медицина на очень высоком уровне».

Закончив, староста обратился к посетителям:

– Знаю ваш вопрос, уже наслышан, даже не хочу знать причину твоего желания перейти жить к нам, могу только приветствовать это желание. Авдей, может он пока пожить у тебя?

– Конечно, места хватит, – сказал Авдей.

– Есть еще вариант с жильем, – обратился староста уже к Николаю – У нас есть вдова, в прошлом году у нее в городе убили мужа, надо узнать, может, возьмет она тебя на постой за недорогую плату. Она живет вдвоем с маленькой дочерью, все-таки мужик в доме всегда пригодится, гвоздь забить или еще для чего… – при этих словах он посмотрел на Николая, озорно прищурился и подмигнул ему.

Потом достал из стола толстый журнал и сказал: «Ну а пока давай тебя зарегистрируем, иди сюда, как звать-то тебя и сколько лет?» Николай ответил и подошел к столу.

– Тебе присваивается номер одна тысяча сто семнадцать, обязательно запомни его, между прочим, это освободившийся номер убитого мужа Яны, распишись здесь, – и он указал на записанную им последнюю строку и графу для росписи.

Там стояли цифры и слова, наверное, его имя и номер. Местной грамоты Николай пока не знал, он просто взял и скопировал свое имя с написанного старостой. Он только подумал: «Как странно, ни фамилии, ни отчества у них нет, только имя и номер».

– Теперь скажи, на каком месте ты бы хотел работать?

Николай не представлял, что ответить, и спросил:

– А какие есть места?

– Везде рабочие руки не лишние, смотря к чему у тебя склонность есть: если любишь землю – полевые работы или в парниках, животных любишь – пастух нужен и конюх, технику любишь – механизатором или перевозчиком.

– А что перевозчик делает? – спросил Николай.

– Заказы развозит в город и еще кое-куда.

«Во, как раз по специальности устроюсь здесь, вспомнив, что он таксист», – про себя обрадовался Николай, а вслух сказал:

– Хочу перевозчиком.

– Зря парень, опасная это работа, город – это не у вас в лесу и даже не у нас в деревне, там совсем другие нравы, вот как раз Янин муж был перевозчиком, а его в городе убили.

Николай был городским жителем, и все перечисленные старостой деревенские специальности его совсем не устраивали, поэтому он, стараясь быть убедительным, сказал:

– Я постараюсь быть очень осторожным, если одного убили, это не значит, что всех будут убивать, потом, кому-то надо работать перевозчиком, а я очень хочу.

Староста смотрел на него, с сомнением качая головой, но все же согласился.

– Ну раз не боишься, смотри сам, я тебя предупредил. Управлять машиной ты, конечно, не умеешь, но это небольшая проблема, легко научишься. Теперь перевозчика замещает мой внук, несколько раз съездите вдвоем, обучишься и заодно точки изучишь. Вот как раз сегодня получил большой заказ, – староста кивнул на экран, – на доставку ранних овощей на послезавтра. Приезжай в контору утренним автобусом, тебя будет ждать мой внук, загрузитесь, и начинай работать. А сейчас получи аванс пятнадцать рублей.

Он достал ведомость и велел расписаться. Потом отсчитал ему семь бумажных рублей и бросил на стол кожаный кошель, типа кисет, в котором, как он сказал, еще восемь рублей мелочью.

– Это пригодится в городе, в столовую сходить или еще на что-нибудь, – посоветовал он.

– Два дня пока поживешь у Авдея, а после командировки посмотрим, пока будешь в отъезде, я сам попробую договориться с Яной, думаю, рубля за четыре в месяц она согласится тебя взять на постой. Ну, с тобой все.

Потом он обратился к Авдею:

– Слушай, Авдей, заказ на овощи очень большой, завозить нужно аж в три точки, у нас в колхозе столько не набирается, придется обратиться к частникам, у тебя что-нибудь есть? Расплатимся в получку.

– Это вопрос к Эн, но, кажется, ящика по два помидоров и баклажанов наберется. Баклажаны у Эн всегда выходят отличные.

Пусть читателя не смущает, что все названия овощей, да и вообще все остальные названия в дальнейшем рассказе Николая идентичны нашим. Он объяснил это тем, что во-первых, они и по виду, и по вкусу были тождественны нашим и, во-вторых, нам так будет понятней, он сказал: «Зачем вам забивать голову, ведь не на курсах изучения языков вы здесь сидите», – и мы с этим согласились. Я уверен, что и читатель в этом с нами будет солидарен. Ведь вот тут же в его рассказе вышла заминка, Николай никак не мог придумать или вспомнить название прибора, по которому староста обратился к жителям деревни с просьбой приготовить кто сколько может ранних овощей. Николай замялся и начал объяснять нам, что староста нажал у себя на столе кнопку, в результате во всех домах деревни прекратили работать телевизоры и прозвучало обращение старосты.

А как Николаю нужно было назвать этот прибор, чтобы нам сразу все стало бы понятно? Не абракадабра же? Или какая-нибудь латифундия.

– Селектор, – неожиданно при этой заминке выскочил наш пансионатский «ученый» – шахматист.

– Во, правильно, – поддержал его хохмач-доминошник и, заметив, что тот уже стал очень заинтересованным слушателем, потихоньку ехидно добавил рядом сидящим: – Исправился.

В общем, согласовано было всей пансионатской аудиторией и рекомендовано, не стесняясь, называть вещи проще и понятней по-русски, колхоз так колхоз, получка так получка, огурец так огурец. Многие предложили также и имена пусть уж будут русские.

После такой нашей рекомендации рассказ Николая продолжался уже без заминок.

Закончив свое оформление на работу, Николаю захотелось ознакомиться с местной инфраструктурой коллективного хозяйства, а Авдей вызвался провести его по всем отделениям. Староста одобрил это, но предупредил, чтобы поторопились, если хотят попасть домой раньше вечернего рейсового автобуса, через полтора часа от конторы отправится грузовой фургон собирать овощи и может их захватить.

Они в темпе прошли по молочному заводу, затем посетили все животноводческие помещения: свиноферму, птицеферму, большое помещение для крупного рогатого скота и поменьше для мелкого. Все это не очень интересовало Николая, он только отметил, что везде было очень чисто, все механизировано: и уборка, и доставка кормов, и дойка. В основном здесь, в центре, были сосредоточены и колхозные парники: они располагались в верхней части площади. Сквозь их стеклянные стены виднелись несколько работниц. Туда наши экскурсанты из экономии времени решили не заходить. Зашли в магазин – это был обычный сельский магазин, где продавали все: мясо, бакалею, электротовары. Николай заинтересовался и чуть не купил мобильный телефон – все они были по четыре рубля и работали от батареек, которые нужно было менять всего один раз в два-три года, и никаких подзарядок. Его остановил Авдей: усмехнувшись, он сказал:

– Погоди пока, сначала обживись, кому тебе звонить, а деньги еще пригодятся.

Посмотрев на него, Николай согласился и похвалил, он сказал:

– Ты хороший практик, – и чтобы не обидеть, про себя не зло юморнул: – Не зря тебя учили целых два года.

Задержались они лишь в ангарах с техникой: там стояло штук пятнадцать колесных электротракторов, несколько комбайнов, разные прицепные устройства, культиваторы и тому подобное, а также две очень крупные и странные машины. Они были похожи на цистерны, стоящие на шести небольших колесах, по три с каждой стороны, у одной из них была откинута вниз задняя стенка, и открывался вид на вместительное помещение.

– А это что за агрегаты? – спросил Николай у Авдея.

– Это как раз то, на чем ты будешь перевозить грузы на склады в городе.

– Мне кажется, такие махины, да еще на небольших колесах, не очень удобны для перевозок, ведь у вас, по-моему, и дорог-то хороших не видно, – заметил Николай.

– А дороги и не нужны, это универсальные машины, на воздушной подушке, они пройдут и по бездорожью, и по болоту, по глубокой воде, втянув колеса, могут плыть, как катер, и по воздуху на большой высоте полетят.

Николай удивился:

– Как самолет что ли, ведь у них даже крыльев нет?

– При необходимости каждая боковая стенка машины может вытянуться, принять треугольную форму и образовать крыло и даже если придется садиться где-то в лесу на небольшую площадку, то сверху можно выдвинуть винт.

Николай подумал, что ему уже пора перестать удивляться, явно, что в технике они здорово опередили нас. Вероятно, тогда в лесу был не мираж, а мимо него пролетела именно такая машина. Он только засомневался:

– А смогу ли я научиться управлять такой сложной машиной?

– Как раз в управлении она очень проста, – успокоил Авдей, – освоишь за один раз.

Они сели в кабину. В ней было три сиденья впереди и три сзади. Слева на месте водителя находилось рулевое колесо – это для езды по дороге на земле. При движении в других режимах у сиденья с правой стороны, на квадратном возвышении, находилась маленькая панель, на которой были расположены пять тумблеров. Вот этими тумблерами осуществлялось все управление и в воздухе, и на воде, и на воздушной подушке. Тумблеры сидели на панели в расположенных крестообразно пазах и могли перемещаться вперед, назад, влево и вправо. Для каждого режима свой тумблер. Например, если машина плывет, как катер, по воде и надо прибавить скорость, то перемещай тумблер вперед, если надо повернуть налево, соответственно и тумблер надо переместить туда же, остановиться надо – тумблер назад. И так в каждом режиме. Никакого щитка с приборами не было и в помине. Впереди на сплошной торпеде был только экран телевизора да несколько почти незаметных непонятных кнопок.

Авдей в настоящее время работал в колхозе механизатором, а когда-то давно полгода поработал перевозчиком на этой машине. Но все попытки Николая узнать у него подробней устройство и принцип работы машины натыкались на одно слово: «Не знаю» или «А зачем мне это знать».

Почти то же потом было и с Антоном (так звали внука старосты). Единственное отличие – когда Антон уже устал от приставаний Николая по поводу управления, он изрек: «Значит программа у нее такая!» И еще, когда они уже летели, Николай специально сделал испуганный вид и сказал: «А вдруг какая-нибудь деталь двигателя из-за износа металла или по какой другой причине выйдет из строя и мы упадем на землю и разобьемся». Антон рассмеялся и сказал: «Вот придумал, какой износ, все сделано из вечных сплавов, они не изнашиваются и не ломаются. И даже твой невероятный случай предусмотрен и заложен в программу, в этом случае у машины сверху выдвигается винт и она пойдет как вертолет, у нее для каждого режима свой двигатель».

Еще он смог выяснить, что те три двигателя, которые работают в режиме обычной машины, катера и вертолета, электрические, работают, как и вчерашний мопед Сашка, от двух мощных аккумуляторов. А вот принцип работы двигателей самолета и на воздушной подушке его учителя и сами совсем не представляли. Правда, Антон, даже сомневаясь в целесообразности постановки такого вопроса, все же попытался порассуждать на эту тему и сказал: «Видишь спереди пропеллер, но это лишь вспомогательное устройство, а главное, – предположил он, – это электромагнитные волны, как-то засасывая и концентрируя воздух, образуют мощные завихрения и, выталкиваясь под колоссальным давлением, двигают машину». (Николай к такому объяснению, конечно, отнесся скептически.) А Авдей, просто слегка перефразировав свое изречение, сказал: «Зачем мне над этим ломать голову».

Авдею не хотелось опоздать на попутный фургон, поэтому он поторопил Николая. Они вышли из ангара и направились к конторе. Там уже стоял трактор с прицепленной к нему тележкой, загруженной пустыми деревянными ящиками. Над тележкой была легкая брезентовая крыша, а в кузове несколько скамеек, наверно, поэтому ее и называли фургон. В нем уже сидели две женщины.

Из конторы вышел староста и двое мужчин, один из которых был водителем, а другой оказался попутчиком. Староста сел в кабину, а мужики влезли в фургон. И тронулись.

Авдей, видно, был уважаем сельчанами, ведь его сын играл в футбол за сборную, и севший с ним попутчик увлеченно заговорил с ним на спортивную тему. Женщины, до этого оживленно болтавшие, примолкли и, с любопытством посматривая на Николая, перешептывались. Слух о перешедшем к ним старовере уже разнесся по деревне.

Николай с интересом рассматривал окружавший их пейзаж. Одинаковые просторные дома с примыкавшими к ним скотными дворами, за ними зеленели квадраты полей с уже взошедшими злаками. Промежутки между квадратами были метров по пятьдесят, и в них уже зацветали колхозные сады. А еще дальше снова начинался лесной массив.

– Интересно, – почему-то пришло в голову Николаю, – а где же у них находится кладбище? Где они хоронят умерших?

Фургон остановился: здесь жил староста. Он сошел и, когда они уже трогались, крикнул:

– А тебя, Николай, жду послезавтра, не опаздывай!

– Хорошо.

Глаза у женщин тут же загорелись любопытством, и одна из них спросила:

– А куда же тебя определили?

Николай собрался ответить, но его опередил Авдей, который, прервав разговор с попутчиком, с улыбкой сообщил им:

– Благодетелем вашим его назначили, будет из города получку вам привозить.

– Да-а-а?! – одновременно протянули обе женщины с какой-то уважительной и даже в некоторой степени подхалимской интонацией.

– Неужели перевозчиком будешь? – добавила одна из них.

Это, очевидно, была здесь самая элитная специальность. Из деревенских очень редко кому приходилось бывать в городе, еще точнее сказать, почти никому. Иногда перевозчику заказывали привезти что-нибудь из города, чего не бывало в местном магазине, чаще это делали женщины. Теперь с еще большим интересом они стали на него посматривать, а одна полюбопытствовала:

– А почему ты ушел от своих и перешел к нам?

Чувствуя такой повышенный интерес к своей персоне, Николай решил пококетничать и ответил:

– Надоело сидеть на одном месте, потянуло попутешествовать, захотелось увидеть новых людей, узнать их обычаи. Такой ответ еще больше поднял его в глазах местных провинциалок. Дальше Николай, воспользовавшись эффектом произнесенных слов, спросил:

– Вот меня интересует, где и как вы хороните умерших родных?

Этот вопрос привел женщин в замешательство. Они удивленно переглянулись, помолчали, и потом одна сказала:

– А мы никого и не хороним, у нас никто не умирает.

Конечно, это сначала очень удивило Николая, но потом он подумал, что, наверное, их медицина научилась преодолевать все болезни и от них никто не умирает, но от старости ведь не вылечишь, и он сказал:

– Но ведь старые люди все равно, в конце концов, умирают.

Тут вступил в разговор попутчик:

– Никто у нас не умирает, а старым людям, когда приходит время, бог подает знак, и они уходят к нему в другую, еще более счастливую жизнь. А вот ваш бог не такой сильный и добрый, вы ему верите, а он не заботится о своих людях. Когда я еще учился в школе, помню, учитель рассказывал, что староверы зарывают старых людей в землю. Сознайся – это правда?

Эти слова попутчика произвели на Николая странное действие, он смотрел на него и на них всех, как бы опешив, пропустил вопрос, совсем не собираясь отвечать, и думал: «Это ж сколько времени нужно долбить по мозгам, чтобы убедить их в бессмертии. Неужели они настолько одурачены, что верят в счастливую загробную… хотя не так, не загробную, а другую жизнь, ведь гробов они, естественно, не видели, не знают, и значит (о, несчастные!) отсутствует в них, по словам поэта, «любовь к отеческим гробам». Вот почему здесь нет ни фамилий, ни отчества, один лишь номер».

Много позже Николай узнал, что было такое место, куда привозили людей, получивших «знак» от бога (а знаком являлась степень немощи, которая уже не позволяла работать, то есть наш пенсионер), где следовала эвтаназия и затем крематорий. Некоторые осведомленные люди (интеллигенты, разные, и хорошие и плохие, позже встретившиеся ему в городе) с циничной иронией метафорически называли это место «вратами в рай».

Фургон остановился, попутчик и обе женщины, так и не дождавшись ответа Николая, вышли: их дома стояли рядом. Молча доехали до конца. Николай помог погрузить Авдею приготовленные Эн овощи. Потом сели обедать.

Вроде бы ничего не значащий разговор по дороге в фургоне отрицательно повлиял на настроение Николая. Первоначальный интерес к этим людям уступил место некоей разочарованности. Николай всегда уважал умных, интересных людей, ему нравилось общение с ними. По роду своей профессии (как вы помните, таксиста) ему часто приходилось встречать таких. А здесь, видимо, в этом смысле его ждет разочарование. Многое хотелось узнать о жизни этой странной планеты. Особенно об ее политическом устройстве и управлении ею. Но у кого спросить? Примитивность ответов местных жителей с вероятной точностью уже угадывалась Николаем: или традиционное для них «не знаю», или внедренные в них мифы, например, о второй счастливой жизни, или об их козлорогом всемогущем боге. Вот и сейчас, во время обеда, по телевизору шел сериал, в котором проходила пустая череда событий, а Авдей с Эн с живым, каким-то детским интересом обсуждали нагромождение этих событий. Николай уже понимал, что задай он им вопрос чуть повыше определенной планки, удовлетворительного ответа он все равно не получит. Скучно так жить будет. Одно утешение: послезавтра в городе его ожидают новые впечатления. Скорее бы уж наступало это послезавтра.

Полтора дня Николай провел в нетерпеливом ожидании, не зная, как убить время. Попробовал сначала посидеть у телевизора. Как раз началась передача под рубрикой «Уроки жизни». Такие передачи шли в течение получаса почти после каждой серии фильмов. Учили, как жить, чтобы не гневить бога. Учили всему: как питаться, немного о сексе, говорили, что в семье должно быть 2–3 ребенка, о многом другом. А также об обязательном послушании и подчинении этим законам жизни. И очень много и подробно, с примерами, о неотвратимости наказания за нарушение законов. Причем говорили, совсем не утруждая и себя и слушателей объяснениями, почему так, а не иначе, просто вдалбливали как законы, не подлежащие сомнению. Наверное, такая ежедневная, вековая долбежка, при отсутствии других источников знаний, должна была дать хороший результат – и, похоже, дала: она впиталась в кровь и вошла в гены. Да, так и есть. Они довольны собой, никогда ни в чем не сомневаются, знают все, что положено, и живут механически. Поел, ночью пожил с женой, поспал, проснулся, снова поел – нет, не поел, а правильно, не переедая, напитался, поработал, посмотрел телевизор… и пошло по новому кругу.

Передача закончилась, и Николай вышел на улицу. Остаток этого дня он просто прослонялся по округе.

На следующий день помог Авдею исправить покосившийся сарай, потом пошел с Кидом и другими ребятами поиграть в футбол. На краю деревни, как раз за домом Авдея, было импровизированное футбольное поле, правда, меньшего размера, но достаточно ровное. Иногда там проходили местные футбольные баталии. Пришли поиграть еще пятеро взрослых мужиков. Получилось две команды по восемь человек, в каждой по трое взрослых и по пять пацанов, но не совсем пацанов, им было по 15–17 лет, и Кида, к его огорчению, в этот раз не приняли.

Николай хоть давно не играл, но навыков не утерял. В молодости, играя за профессиональную команду класса «Б», он слыл очень техничным игроком. А сейчас помолодевший и чувствовавший себя, как вы помните, семнадцатилетним, он творил на поле чудеса.

Здесь была и небольшая группа болельщиков. Человек пятнадцать взрослых, в основном временно свободные механизаторы (посевная закончилась, а первый сенокос еще не начался), было даже несколько женщин и, конечно, человек тридцать-сорок пацанов. В общем, шум и свист стоял почти как на настоящем стадионе. Трибун не было, но три ряда скамеек стояло.

Ловкость и техника Николая вызывала восторг зрителей, даже несмотря на то, что он старался не особо отличаться, играл осторожно, как говорится у профессионалов, в полноги, чтобы не обнаружить свои недавно приобретенные физические качества.

Каждый человек, будучи уже в солидном возрасте, иногда ловит себя на мысли: «Эх, мне бы сейчас семнадцать лет!» Особенно если это бывший спортсмен, и, представьте, вдруг эта мечта осуществляется, с каким вдохновением этот человек предался бы любимому делу, а во времена Николая в футбол играли не за деньги, а из любви к нему.

Он действительно очень любил футбол, был талантлив и сожалел, что из-за травмы колена совсем рано закончил играть и не достиг высот, достойных его.

Николай вспоминал и применял все свои прежние финты. Все получалось даже легче и изящней, чем в прежние времена его натуральной молодости. Он упивался игрой, как любой человек, внезапно обретший, казалось бы, уже несбыточную ностальгическую мечту. Он понимал, что нельзя было ему сильно отличаться своей необычностью от других игроков, поэтому не старался забивать голы сам, а получал удовольствие в других действиях, не столь заметных непрофессиональному взгляду болельщиков. Игра закончилась крупной победой команды Николая, 16:3, причем сам он забил всего пять голов, остальные, почти все, были забиты при его непосредственном участии.

Эта игра хоть как-то подняла настроение Николая. После ее окончания его окружили болельщики и сами игроки, все старались с ним заговорить, восхищались, одобрительно хлопали по плечу. Такого мастерства они от него увидеть не ожидали, и авторитет Николая вырос на глазах. Все уже знали, что он старовер, что с завтрашнего дня он начинает у них работать перевозчиком.

Авдей тоже присутствовал на игре, только пришел немного позже, и домой пошли вместе. Кид остался еще погонять мяч.

Вымывшись в душе после игры, Николай опять застал супругов за просмотром сериала.

– Опять кино? А что-нибудь другое бывает? – спросил он.

– А что тебе еще надо? Вот вчера ты смотрел «Уроки жизни». Ну иногда концерты показывают, юморины разные смешные бывают, – объяснил Авдей.

– А какие-нибудь новостные передачи?

– Новости нам тоже сообщают каждые десять дней. Вот как раз сегодня вечером они должны быть.

Николаю не хотелось сидеть с ними около телевизора, но новости его заинтересовали, и он спросил: «Пойду прогуляюсь, а не пропущу ли я эту передачу новостей?» Авдей, недовольный, что его отвлекают от интересного фильма, махнул рукой и скороговоркой сказал: «Иди, иди гуляй, никак не пропустишь, приходи к ужину, а передачу всегда повторяют три раза подряд, в девять, в десять и в одиннадцать часов, она идет по десять минут, причем сразу по всем каналам.

Николай, нагулявшись, пришел как раз к ужину. Уже начинало темнеть, и Кид тоже был дома. Все вместе поужинали и сели смотреть новости.

На экране появилась молодая красивая дама, приветливо поздоровалась и сказала: «Передаем новости второй республики».

Исключая долгосрочный прогноз погоды и прочее несущественное, вот вам два главных (на взгляд автора) сообщения. Сам автор, конечно, их не слышал, поэтому не отвечает, смог ли Николай дословно точно их воспроизвести, привожу их в его интерпретации.

Сообщение первое:

«Сообщаем, что по всей республике полностью закончился сев. Бог наш всевидящий и всемогущий за наше послушание правителям нашим, поставленным им управлять нами, даровал нам благоприятную погоду. Возблагодарим же правителей наших за то, что простили нам многие грехи наши и проступки, совершенные нечаянно, а не по мысли подлой, и не нажаловались богу нашему».

И второе сообщение:

«В прошлом месяце мы рассказывали, что в шестой республике раскрыт антигосударственный заговор. Арестована группа в количестве десяти человек. Они выступали против уклада жизни нашей, против священных законов наших, против правителей наших, поставленных над нами. Сообщаем, что на прошлой неделе состоялся суд. Все десять преступников приговорены к высшей мере – лишению жизни.

По гуманности правителей наших, способ лишения жизни разрешено им выбрать самим. Все отказались от повешения. Двое предпочли расстрел. Остальных пришлось посадить на электрический стул».

«Ага, оказывается, не все так гладко в королевстве нашем, далеко не Датском, – подумалось Николаю, – это уже становится интересней, посмотрим завтра, что за жизнь у нас в городе. И что это за правители». Много позже Николай узнал, что для интеллигентов существовал другой вид казни, более устрашающий, о котором простым людям старались не говорить, зато он был хорошо известен тем, кому предназначался.

5

Когда на следующий день Николай приехал утренним автобусом на работу, на крыльце конторы его уже ждал староста. Увидев вышедшего из автобуса Николая, он спустился с крыльца, поздоровался и сказал: «Пойдем, я представлю тебя Антону. Остальное все решай с ним, все вопросы к нему, он все знает, теперь он твой наставник». Они направились к ангару, из ворот которого выруливал уже известный Николаю перевозочный агрегат. Поравнявшись с ними, он остановился, с его подножки соскочил совсем молодой парень (ему было всего двадцать лет), очень привлекательный, рослый, со светлыми прямыми волосами. В его больших серых глазах заметен был живой интерес, какая-то добрая искра зажглась в них и не угасала, а светилась во все время обмена взглядами, при рукопожатии. Николай почему-то сразу почувствовал к нему определенную симпатию. Чем-то неуловимым отличался он от остальных роботообразных сельчан, с которыми пока пришлось общаться в этой деревне.

Староста, познакомив их, тут же напутствовал добрыми пожеланиями и со словами: «Давайте грузитесь и в путь, а через пару дней жду обратно», – отправился в контору.

Антон предложил Николаю сесть на место водителя, но Николай запротестовал, мотивируя тем, что ему сначала надо присмотреться. Но Антон настоял, в приказном порядке он сказал: «Давай, давай, ничего не бойся, я рядом, а пульт управления у нас обоих под рукой, он как раз между нами, так быстрей освоишься». Он первым влез в кабину и пересел на место пассажира. Пришлось Николаю сесть за руль.

«Заводи, сначала надо погрузить в холодильник мясо, а потом загрузимся овощами, хорошо бы успеть все сделать до обеда», – приказал Антон и коротко объяснил и показал, как заводится и управляется эта махина. Управлять ею оказалось действительно очень просто. На колонке руля была заводная кнопка. Николай нажал ее, и машина завелась. Никаких скрежетов стартера или привычных ему шума и легкой тряски от работы двигателя не послышалось, только зажглась зеленая лампочка на панели.

– Все, теперь трогай, – сказал Антон, – вот этот нижний тумблер потихоньку перемещай вперед. Видишь, он сейчас зафиксирован в центре паза – это нейтралка, а если понадобится подать назад, значит и тумблер назад. Николай слегка двинул тумблер вперед, и машина тронулась. Площадь, в отличие от дороги вдоль деревни, оказалась не булыжной и потому ровной. Она была залита раствором, напоминающим то ли асфальт, то ли какой-то шершавый пластик, поэтому двинулись абсолютно бесшумно. Через некоторое время Антон беззлобно, а наоборот, подбадривающе прикрикнул: «Ну что ты тащишься, давай прибавь!» Ему, как и подобает опытному наставнику, хотелось быстрей придать уверенности Николаю, и он внимательно наблюдал за ним.

Знал бы он, как Николай по Москве, в гололед, на изношенной лысой резине, в интенсивном потоке машин, уверенно лавируя и обгоняя, перевыполняя план, накручивал в смену до четырехсот километров.

Вспомнил это, и его губы невольно тронула усмешка, и он передвинул тумблер вперед, потом еще… и еще… Машина быстро набирала ход. Они приближались к отдельно стоящему двухэтажному зданию магазина. Уже прямо перед ним Николай правой рукой, лежащей на тумблере, слегка снизил скорость, а левой, держащей руль, залихватски вырулил и объехал вокруг магазина, потом тут же снова прибавил скорость. Антона на повороте болтануло так, что ему пришлось локтем завалиться на соседнее третье пассажирское кресло. Он выпрямился, изумленно посмотрел на Николая и произнес:

– Ловко ты… – И, помолчав, добавил: – Где же ты?.. не может быть, что ты первый раз сел за руль!

Из какого-то баловства, решив поинтриговать (все равно истина была бы невероятна и не откроется), Николай ответил:

– Конечно, не первый, этому я научился у нас в лесу, ты не знаешь многого другого, чему я еще там научился.

– Да уж слышал, что и в футбол у вас здорово играют, – сказал Антон. – Кстати, завтра мы должны быть в городе Центральном, а там будет проходить финальный матч, можем сходить, если успеем разгрузиться.

– Отлично, давай сходим, посмотрим, значит, нам надо торопиться, куда подъезжать-то, а то за разговором сейчас уже на второй круг пойдем.

– Да подъезжай к скотному двору, видишь в середине его пристройка – это забойный и разделочный цех, здесь мы погрузим мясо.

Николай подъехал и остановился около ворот цеха. Антон, вылезая из кабины, сказал: «Сейчас схожу посмотрю, все ли у них готово».

Николай тоже вышел и по шоферской привычке стал осматривать машину. Его заинтересовали несоизмеримо маленькие колеса, причем всего по три штуки с каждой стороны. Масса и длина всего этого агрегата была очень большой, получалась почти настоящая фура, но не КамАз конечно, а примерно ГАЗ-53 с крытым кузовом. Но все равно у нас весь этот груз стоял сзади на массивном мосту и аж четырех больших колесах плюс такой же мост в середине, да еще два колеса впереди. Всего получается десять. А здесь, прямо невероятно, на шести небольших, очень подмывает сказать: колесиках. Каким же прочным и легким должен быть металл, ведь машина еще и полететь должна, прямо не верится. Невольно позавидуешь их сплавам и материалам.

Открылись ворота, и вышел Антон вместе с уже знакомым Николаю Сашком (он работал в этом цехе бригадиром разделочников). Николай с Сашком поприветствовали друг друга.

– Все готово, – сообщил Антон Николаю. – Я сейчас схожу в ангар за погрузчиком, а ты продвинь вперед, чтобы освободить для него место.

– Погоди со своим погрузчиком… – И обращаясь уже к Сашку: – Покажи, что грузить-то и много ли?

– Как и заказывали, забили девять телят и четыре кабанчика, вот они, – ответил Сашок и показал на открытые ворота цеха.

Там на крюках, прямо у ворот, висели уже приготовленные к погрузке туши.

– О… о!.. да тут рядом, зачем нам погрузчик, мы так быстрей перетаскаем.

– Ты что, зачем надрываться, – начал возражать Антон, – да и не осилишь, они, небось, килограмм по двести пятьдесят, а то и больше, для этого есть техника.

Николай подошел к крайней туше, снизу одной рукой, как бы взвешивая, попробовал слегка приподнять и понял, что ему не составит труда ее перенести.

Глупо, конечно, но какая-то досада на этих полуграмотных «технарей» и нелепая обида за образованных землян сыграла роль, и он сказал:

– Это у вас цивилизация, вы, технари, только и знаете, что на кнопки нажимать, а мы люди привычные, у нас в лесу все пердячим паром делается.

Сашок рассмеялся этой попытке репризы в петросяновском стиле. Антон тоже улыбнулся, но скептически, и сказал:

– Ну давай, попробуй, испытай силу своего такого пара.

Прямо за воротами на стене цеха висели два кожаных фартука.

– Я надену один? – спросил Николай у Сашка.

– Конечно, конечно, – в предвкушении конфуза Николая разрешил с ехидной улыбкой Сашок и еще, сняв с себя рукавицы, протянул их ему.

– А ты что стоишь лыбишься, открывай агрегат, – надевая фартук, деловито зыркнул Николай Антону.

Тот, хоть и предполагал бесполезность затеи, все же подошел и повернул на задней стенке машины небольшой рычажок. Стенка медленно откинулась вниз до земли, образовав удобный настил с двумя ступеньками.

Николай подошел к висевшим тушам, приобнял сразу две, присел и приподнял, чтобы освободить крюки от балки, потом, взвалив обе на плечи, спокойно понес. Подходя к настилу, сказал, обращаясь к Антону:

– Опять стоишь, рот открывши, показывай, куда укладывать.

– Сейчас, сейчас, – засуетился Антон и, опередив Николая, взбежал по ступенькам настила внутрь.

Холодильников было два, располагались они в передней части салона по обе стороны и были очень большие, обе туши поместились на одной полке. Не обращая внимания на изумление Сашка с Антоном, Николай быстро перетаскал все туши и разместил их в холодильниках. Затем снял рукавицы и фартук, передал Сашку и с улыбкой обратился к Антону:

– Ну что, пойдешь за погрузчиком?

– Ладно уж, признаю, твоя взяла, – с виноватым видом произнес Антон. – Кто вас знает, староверов, на что вы еще способны.

– Да уж, тренируемся постоянно.

Потом они подогнали машину к парникам, там тоже уже почти все было готово к погрузке. Около парников уложено было несколько рядов ящиков с овощами, и работницы продолжали их выносить. Антон открыл им заднюю стенку-дверь и показал порядок укладывания. Загрузились намного раньше полудня.

– Ты есть хочешь? – спросил Антон.

– Да нет, вроде рано.

– Тогда поехали, нам сегодня в двух местах надо разгрузиться и еще в Наш город надо успеть колхозную зарплату получить – в городе и пообедаем.

– Ты сказал, что на футбол сходим, – напомнил Николай.

– Вот и надо поспешать. Футбол-то завтра в городе Центральном, а у нас последняя точка на складе между этим городом и правительственным поселком. Он расположен в пятидесяти километрах от города, а склад находится как раз посередине между поселком и городом. Я все это не зря тебе рассказываю, запоминай, это наши постоянные точки. Еще пару-тройку раз я с тобой съезжу, а потом сам будешь развозить.

Ну вот, чтобы попасть на футбол, дальше план такой: оставляем после окончательной разгрузки машину на стоянке около склада, а сами на автобусе, а лучше на такси (двадцать пять километров – это примерно рубль) едем в город, сначала устраиваемся на ночлег, потом едем на стадион за билетами, но скорее всего их уже раскупили, тогда я звоню сыну Авдея Нико, а это мой друг, мы с ним еще в школе вместе учились, он нам достает две контрамарки, и мы спокойно вечер гуляем и развлекаемся в городе.

Довольный Антон, ожидая одобрения, спросил:

– Ну, как план?

Вместо одобрения Николаю к месту вспомнилась пословица:

– Это хорошо бы, но у нас… – начал он и запнулся, но тут же нашелся: – В лесу говорят: «Гладко было на бумаге, но попали на овраги».

– Как это? – не совсем уяснил Антон.

– Это образное выражение, оно означает, что не всегда такие радужные и пространственные планы обходятся без сбоя, а частенько их подстерегают неожиданности, – пояснил Николай.

Не зря он, впервые увидев Антона, заметил в его глазах какое-то отличие от остальных сельчан. Вот и сейчас тот задумался, оценивая сказанное, и сказал:

– Меткое выражение: на этих наших точках сидят такие волокитчики, всегда приходится ждать.

– Ну вот, значит, я этим выражением попал не в бровь, а в глаз, – продолжил знакомство Антона с русским фольклором Николай.

Антон, подумав и осмыслив и эту пословицу, одобрительно покачал головой, улыбнулся и сказал:

– А у вас там, в лесу, не дураки живут.

– Теперь, наверно, уже пора приступить к выполнению наших планов, – решил поторопить его Николай.

– Да, да, поехали, поехали, – поспешно согласился Антон.

Они уселись в машину – теперь уже сам Антон сел за руль.

– Теперь я поведу машину, а ты учись, – сказал он.

Потом завел ее и начал выруливать вверх по площади, где из села вела длинная дорожка, залитая таким же составом, как площадь.

«Взлетная полоса», – подумал Николай.

Антон передвинул нижний тумблер вперед до упора. Машина быстро разгонялась, и он, взявшись рукой за теперь уже другой верхний тумблер, начал объяснять:

– Смотри, я слегка вытаскиваю его до небольшого щелчка, это фиксация того, что началось преобразование машины в режим самолета, длится это пятнадцать секунд. За это время выдвигаются крылья, и мы начинаем взлетать, потом механически убираются колеса, и мы уже летим. Видишь, как все просто.

Николай с некоторым напряжением наблюдал за взлетом. Он посмотрел в окно. Они совсем незаметно уже парили на небольшой высоте. Антон продолжал объяснять:

– Набор высоты у нас автоматически перешел к рулевой колонке. Вот потянули слегка ее на себя и, видишь, полезли вверх. Ею мы регулируем высоту полета. Дальше, как маневрировать? Раз мы движемся в режиме самолета, значит, первый тумблер у нас отключился и утерял свои функции. Возвращаем его в нейтральное положение и тоже слегка выдергиваем до фиксирующего щелчка. В результате теперь им можно осуществлять поворот.

Антон немного перевел тумблер вправо, и машина начала разворачиваться. Они уже на достаточное расстояние отлетели от деревни и теперь возвращались. Снова подлетели к деревне, к ее краю. Николай узнал двор Авдея и за ним футбольное поле. Антон продолжал пояснять:

– Я уже хорошо изучил местность и могу лететь по памяти. Но машина так устроена, что ты и любой другой может долететь до любой точки на автомате, совсем не зная местности. Есть несколько точек, они постоянны и никогда не меняются. Машина сделана давно, наверно, лет пятьсот, а может и тысячу назад, и эти точки запрограммированы. Наша деревня снабжает продуктами четыре города: Наш, Центральный, Северный и Озерный, да еще две непонятных точки. Никто не знает, что там, и на территорию не пускают. Вот здесь на торпеде находятся кнопки и под каждой надпись. Вот они все шесть кнопок, ты их, наверное, и не заметил. Сегодня у нас с тобой первая точка – город Наш, нажимаем кнопку, и машина пошла в автоматическом режиме. Все, хочешь включай телевизор, а хочешь спать ложись.

Довольный Антон откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Машина летела на высоте около километра с небольшой скоростью, примерно четыреста-пятьсот километров в час. Николай с удовольствием обозревал медленно проплывающий внизу пейзаж. Несмотря на то, что он был однообразен: небольшие холмы, поросшие лесом, и река, было красиво. Ярко светило солнце. Русло реки ширилось. Похоже, летели они в ту сторону, откуда он пришел в деревню, так сказать к месту его рождения. Скоро, наверно, покажется его «малая Родина», тот песчаный пляж, где впервые появился он на этот свет.

Но тут машина неожиданно накренилась и повернула в сторону от реки. Притворявшийся спящим Антон (Николай был уверен, что тот притворяется) мотнул в сторону головой, открыл глаза, «проснулся» и спросил:

– Что случилось?

Николай, решив поддержать игру, ответил:

– Пока ты спал, мы уже три круга сделали над деревней.

Антон, оценив юмор, рассмеялся.

В этом месте Николай задал вопрос, уже упоминавшийся автором ранее, о том, что вдруг что-то сломается, они упадут и разобьются. Если помните, на это Антон тоже рассмеялся и сказал, что все сделано из вечных сплавов, которые не изнашиваются и не ломаются. Николай продолжил задавать вопросы по устройству машины. Антон первый раз в жизни столкнулся с таким странным, на его взгляд, любопытством, видно было, что он с детства выучен был по принципу: «Ну летит и летит, зачем знать, как и почему летит?»

Николай никак не мог понять странных особенностей местных жителей: отсутствие стремлений к познанию, неспособность и, главное, нежелание думать.

Получается, что, достигнув высот цивилизации, процесс пошел в обратную сторону. То есть, по закону маятника, снова от человека к обезьяне. Что это: естественный и закономерный ход истории или это кем-то специально устроено, ведь недумающим человеком легче управлять.

Раньше уже упоминалось, что Николай любил общаться с мыслящими людьми, в результате таких бесед, несмотря на свою необразованность (конечно, по земным меркам), приобрел наклонность пофилософствовать.

И он думал, почему тут начинают учить детей только с десяти лет? Всем известно, что ребенок, родившись и едва начав говорить, постоянно задает вопросы: «а почему?.. а зачем?..». Наверно, это длится до определенного времени, когда он накапливает некоторый бытовой запас знаний, достаточный для повседневной жизни. Этот почемучковый период заканчивается примерно к десяти годам. Тогда уже ребенок хочет казаться большим и считает, что он, как взрослый, все познал, и интерес к узнаванию ослабевает, а если этот интерес никак не поощряется, то пропадает совсем. Остается только слегка подучить того же молодого Сашка, чтобы он потом, когда вырастет, вместо девяти телят не приготовил бы всего четыре. Очень похоже, что это действительно так, думал Николай, да, не дураки эти правители!

А Антон не мог понять любопытства Николая и начинал думать, что тот то ли действительно боится, то ли сильно заинтересовался, потому что у староверов никогда не было таких диковинных машин. Но Николай уже начал вызывать в нем какое-то необъяснимое чувство превосходства, причем нисколько не навязываемое им, а само по себе возникшее. И, наверное, поэтому, из уважения, Антон дальше попытался как мог удовлетворить любознательность Николая. Он начал говорить, но чувствовалось, что объяснения эти не от профессиональных знаний предмета, а просто где-то когда-то случайно услышаны и забыты как лишние, так как благополучный полет машины не зависел от этих знаний – она все равно прилетит куда положено.

– Эта машина умнее человека – мы никогда не упадем, – успокоил он Николая. – Ты заметил над кабиной несколько антенн? Это ее глаза и остальные органы чувств, которых у нас с тобой нет. Она видит и чувствует даже самой темной ночью. Сама оценивает ситуацию, рассчитывает, определяет и даже прогнозирует. Она обойдет или пройдет даже через тайфун, а если определит, что сила тайфуна чрезмерна и ей не справится, то сама приземлится и переждет его. Я уже не говорю о более простых вещах, например, попробуй направить ее специально вон в ту скалу – она не позволит это сделать.

Николай подумал, что это значит полностью исключается авария из-за человеческого фактора, и решил попробовать узнать у разговорившегося Антона про скорость:

– Я несколько раз видел с земли, что эти самолеты летают с очень большой скоростью, – сказал он. – Ты знаешь, каким образом она достигается?

Сначала Антон задумался, как бы вспоминая, и трудно, с паузами, начал объяснять:

– Эти вот… электромагнитные волны увлажняют и электролизируют воздух, концентрируют его вокруг машины… образуют мощные, колоссальные электрические завихрения, и машина обволакивается этой наэлектролизованной плазмой… получается искусственно созданное и управляемое цунами, которое и несется вместе с машиной.

– Как это? – переспросил Николай. – Цунами бывает на море – значит оно связано с водой.

– Не знаю, так Даша сказала – наша учительница, вообще правильно, она так и говорила… что-то про воду… образуется наэлектролизованная плазма из капель воды… и ее что-то такое там толкает… что-то связанное с магнитом. Да ну тебя, зачем это тебе? – заключил он.

Во время этой «лекции» Антона на его лице читалось напряжение, какое было бы у профессора, решившего пробежать сто десять метров с барьерами. Но потом напряжение на лице сменилось на удивление самому себе и, возможно, даже гордость.

Николай, удивившись и обрадовавшись этому неожиданному мыслительному проблеску, лишний раз убедился, что Антон, в отличие от своих односельчан, имеет острый ум, но нет, все же точнее будет сказать: ум, еще не окончательно заглушенный навязываемыми местным телевидением штампами и стандартами и готовый к восприятию нового, неординарного. «Хорошо бы взять над ним шефство», – подумалось Николаю. И дальше, желая поощрить его, спросил, как бы восторгаясь:

– Как ты хорошо объясняешь, как доходчиво! Значит, ты где-то это все изучал?

– Да нет, просто в конце позапрошлого учебного года, в марте, я отвозил домой в Наш город учительницу Дашу, и во время полета она мне кое-что объяснила.

Тогда Николай попробовал сыграть на самолюбии Антона и сказал:

– А тебе не обидно, что какая-то обыкновенная баба все знает, а тебе это недоступно. Что, ты глупее нее?

– Нельзя так про нее говорить, бабы это у нас в деревне, а она другая.

– Какая другая, что у нее две головы или ноги растут из другого места, или еще кое-что не в том месте находится. Нет, уверяю тебя, она точно такая же и все у нее на тех же местах, как у всех баб твоей деревни.

– Да нет же, она такая… необыкновенная!..

Это «необыкновенная» сказано было таким откровенным тоном, что у Николая не осталось сомнений, и он спросил:

– Ну вот, час от часу не легче, уж не влюбился ли ты?

Антон засмущался и сказал:

– Ты что, разве это можно?

Николай и раньше предполагал, что в этом мире существует своего рода сегрегация, только людей делят не по расам, а, видимо, по сословиям. И вот сейчас представилась возможность выяснить, насколько это разделение непреодолимо.

– А почему же нельзя, сам Бог создал так природу, чтобы мужчины и женщины влюблялись и размножались.

– Да, но он создал разных мужчин и женщин, она же из начальства, и бог запрещает нам любить их женщин. Таков закон.

Это глупый закон, как можно запретить любить? Сердцу не прикажешь. Я по тебе вижу, что эта учительница тебе нравится. Она молодая? Красивая?

Антон еще больше смутился, но замолчал и перестал отвечать, непривычны ему были такие разговоры, еще никогда не приходилось их вести. Но видно было, что вопрос этот ему далеко не безразличен. И, возможно, в своих сокровенных и тайных мыслях он иногда задумывался о таком несправедливом законе. Ведь любовь, если она большая, сильнее всех законов.

Николай решил не отступать и продолжил:

– Чего замолчал-то? Сколько лет учительнице?

Антон посмотрел на него, сообразил что-то и, наверно, чтобы предположение Николая стало выглядеть нелепым, решил сыграть на возрасте учительницы, он сказал:

– Да она еще совсем молодень… – не договорил и заменил слово на еще более подходящее, – …маленькая. Этой зимой в школе занятий не было, а в прошлом году, когда я первый раз ее увидел, ей было всего 16 лет.

Николай раскусил эту довольно бесхитростную уловку, но подумал про себя: «Чего привязался, ну не хочет парень открывать душу перед первым встречным, и правильно делает». И он сделал вид, что удовлетворился этим объяснением.

В это время они подлетали к какому-то населенному пункту, расположенному посреди леса.

– Смотри, Антон, это не наша ли уже точка?

Антон, искоса глянув в окно, с ходу определил, где они летят, и не без удовольствия подколол приставалу Николая.

– Ну ты даешь, не узнал своего родного очага, это же ваша староверческая деревня. Ведь ты же отсюда пришел? Больше в ближайшей округе ваших нет. Слышал, что подальше в этом лесу есть несколько поселений, да на границе республики, около города Северного, еще есть один ваш поселок. Но то ведь за почти тысячу километров, не может же быть, что ты пришел пешком оттуда. Посмотри внимательней! Узнаешь?

Николаю ничего не оставалось делать, как узнать «родной очаг».

– Да, да, теперь узнаю, сверху он очень непривычно выглядит.

Он прильнул к окошку и с интересом стал рассматривать это поселение.

– Если хочешь, можем сесть ненадолго, повидаешься со своими, – предложил Антон.

– В другой раз, в другой раз, я же там переругался со всеми, – поспешил отказаться Николай. – И потом мы же с тобой спешим. Когда же мы долетим до Нашего?

– Да мы же летим-то всего десять или пятнадцать минут, а до города от нашей деревни пятьсот километров. Но мы может и ускориться. Для этого снимемся с автомата, – и Антон повторно нажал кнопку с надписью «Наш», – и теперь можем прибавлять скорость тумблером.

Он передвинул тумблер, и скорость сразу начала быстро увеличиваться, а вокруг машины стало образовываться искрящееся голубоватое облако.

Странное впечатление создавалось у Николая от этого сверхскоростного перемещения в пространстве. С одной стороны, грубо сработанная металлическая кабина, прямо как у ЗИСа пятидесятых годов, на котором он когда-то начинал шоферить. Явно проектировщики совсем не утруждали себя мыслью о дизайне – наперед знали, что тем, кому предстоит на них летать, не до эстетики. И в то же время гениальность инженерной мысли создателей угадывалась в мерно, без сбоев, негромко, словно в репродукторе, шуршащем сердце – моторе, а также управляющем мозге, полностью исключившем человеческий фактор, так изруганный и обвиненный во всех грехах у нас на Земле. И все это невидимо, а запрятано где-то внутри этой грубятины, и не нужно ни открывать капот, чтобы залить или заменить масло, ни влезать в электронику, чтобы поменять перегоревший конденсатор.

Внезапно лес закончился. Антон, чтобы не проскочить город, быстро перевел тумблер, и машина снизила скорость до минимально возможной. Город представлял собой правильный квадрат, по площади примерно равный московскому. Обращала внимание и удивляла планировка улиц. Сверху представлялось: как будто кто-то на листе бумаги разлиновал улицы вдоль и поперек, и они получились идеально ровными, перпендикулярно пересекающимися, очень широкими, видно было, что места не жалели и не экономили: никаких закоулков, переулков или тупиков. Все улицы выходили на квадратный периметр, по которому проходила еще более широкая дорога, если можно так ее назвать, – кольцевая, вернее, выполняющая ее роль. Дома были двух– или трехэтажные.

Николай подумал: «Сколько же в таком городе населения, надо у Антона спросить. Интересно, знает ли он. Вполне допустимо, что не знает!» Он спросил:

– Антон, сколько людей живет в таком городе?

– Кажется, целый миллион.

– А в нашей республике сколько?

– Точно не помню, наверно, миллионов сто пятьдесят, а может и двести.

– А вообще на всей планете?

– Этого я не знаю.

Тут получился удобный момент задать вопрос, который Николай давно хотел задать еще Авдею и другим, и Антону, но осторожничал, боясь выдать свою подозрительную неосведомленность. Выглядело бы очень странным, что он не знал названия планеты, на которой живет.

– Ну вот, опять не знаю, тебе не стыдно? – с показным упреком обратился он к Антону. – Ты хоть знаешь название планеты, на которой мы живем?

– А как же, это-то я знаю.

– Ну и как она называется?

– Ялмез.

– А, правильно, – со знающим видом подтвердил Николай, а про себя подумал: «Какое-то несуразное, незвучное название, то ли дело Марс, Сатурн, выходит, люди, здесь живущие, – ялмезанцы».

Они уже летели над центром города.

– А где же мы будет приземляться? – спросил Николай.

– Склад за городом, там и посадочная площадка. Садись на мое место, ты уже присмотрелся и сам сможешь посадить.

Николай уже уверился в непогрешимости машины и без боязни сел за руль-штурвал. Он немного подал штурвал от себя, и машина снизилась.

– Погоди снижаться, когда пролетим город, увидишь место для посадки, вот тогда и снижайся.

Уже на окраине города, вдали, показался аэродром – несколько длинных посадочных полос. Машина была направлена на крайнюю из них, и не нужно было разворачиваться, чтобы зайти на посадку. Наверно, такое точное направление само выправилось, когда она шла на автомате.

– Вот теперь потихоньку снижайся, – подсказал Антон.

– А шасси как выпускать и когда?

– Какое шасси? – удивился Антон незнакомому слову.

– Ну, колеса.

– А-а… это не твоя забота, они сами выпускаются. Когда машина будет уже в трех-четырех метрах от земли, она это почувствует и сама выпустит колеса, а как только они коснутся земли, начнут убираться крылья и руль начнет работать как у машины на земле. Ты, главное, старайся плавнее коснуться полосы. Все это можно делать и в автоматическом режиме, но я хочу, чтобы ты быстрее освоился.

Плавно Николаю посадить машину не удалось. Она, коснувшись дорожки, все же разок подпрыгнула, но быстро выправилась и побежала, замедляя ход. Николая с Антоном при ударе колес о землю тоже подбросило. Антон слегка поморщился, и Николай, ожидая негативной оценки такой посадки, спросил:

– Ну и как?

– Да ладно, это не страшно, для первого раза вполне сносно. Привыкнешь. Надо еще осторожней и плавнее в самый последний момент штурвал подавать.

Машина уже снизила скорость километров до десяти. Антон ткнул пальцем в панель.

– Тумблером, тумблером, не забывай, он же зафиксирован у нас на нейтралке, а то сейчас совсем остановимся, прибавляй тумблером. Видишь в конце полосы съезд на дорогу – и по ней давай к складу. Николай съехал с полосы и по дороге поехал в обратную сторону. Склад находился километрах в десяти от аэродрома, прямо на краю города. Дорога хорошая, прямая, и минут через десять они были на месте.

Склад представлял собой длинное (метров двести) одноэтажное строение из серого кирпича. Вся площадь вокруг была асфальтирована таким же идеально ровным, шершавым пластиком, как на аэродроме и вообще на всех дорогах. В одном углу площади находился навес, под которым стояли три электропогрузчика. По одной боковой стороне склада на равном расстоянии располагались трое ворот. Ворота были и с одного его торца, где уже находился точно такой же агрегат, как оказалось, тоже в ожидании разгрузки. Около него стояли двое мужчин и о чем-то разговаривали. Николай подъехал и остановился рядом с первым агрегатом. Все ворота были закрыты.

Антон сокрушенно смотрел на закрытые ворота… двух мужчин… поджав губы, качал головой и не спешил вылезать.

– Да-а-а, – задумчиво протянул он, потом, посмотрев на Николая, вспомнил его пословицу и огорченно сказал: «Начинаются твои овраги».

– А что такое? – удивился Николай.

– Наверно, грузчики и приемщик уехали обедать.

– А кто эти двое?

– Один, как и мы, привез груз, а другой – местный механизатор, работает на погрузчике.

– А чего мы сидим, пойдем, поторопим и сами поможем разгружать, – предложил выход Николай.

– Бесполезно, приемщика-то все равно нет, а только он знает, чего и сколько разгружать. У него разнарядка.

– А ты что сам не знаешь, у тебя документ на груз есть?

– Какой документ, зачем это? Моему деду заказали, сколько и чего надо загрузить. Наше с тобой дело объехать три точки. А кому сколько брать, они сами знают, у них уже все согласовано. Они с минуту помолчали, потом Антон со вздохом сказал:

– Нам же с тобой еще сегодня зарплату получить надо… Ну ладно… пойдем к ним, узнаем, давно ли они ждут, заодно и познакомишься.

Перевозчика первой машины звали Лихон. Он был из хозяйства, расположенного на востоке, в семистах километрах отсюда, недалеко от города Озерного. Лихон привез живую рыбу и водоплавающую птицу. У него тоже это была не последняя точка.

Второго звали Рэй. Кроме работы на погрузчике сейчас он был за сторожа. Сторожили склад поочередно, сутками, и в охране принимал участие весь штат склада: и Рэй, и приемщик, и трое грузчиков.

Одежда Рэя отличалась от стандартной одежды Лихона, Антона, Николая и всех деревенских мужиков: на нем была ярко-красная ветровка с синими рукавами, невысокая шляпа и кожаные ремешковые сандалии. Цвет кожи у Рэя был темный, но не как у негра, а посветлее. Николай подумал, что он мулат, значит, здесь должны быть и негры, при случае надо бы узнать у Антона.

У торцевых ворот склада была небольшая конторка с телефоном, и они зашли туда позвонить приемщику. Все работники склада жили рядом на ближайших улицах города. Рэй, поговорив по телефону, сообщил, что они будут через час.

– Ну тогда мы с Нико съездим в город, нам надо заехать в центральную контору, а потом в банк, колхозную зарплату получить, – сказал Антон, обращаясь к Рэю.

– Конечно, поезжайте, раз дела, чего вам тут торчать, даже если опоздаете, мы и без вас разгрузим.

Рэй включил телевизор, потом достал из стола игровую доску, напоминающую наши нарды, и предложил Лихону:

– Ну как, в кости сгоняем?

Лихон с удовольствием согласился, и они уселись играть. Выйдя на улицу, Антон, оглядев Николая, сказал:

– Пойдем, я переоденусь, тебя тоже переодеть надо, ты деньги взял с собой?

– Да взял, весь аванс, твой дед сказал: «Пригодится в городе».

– Дай мне три или, лучше, четыре рубля. Подберем тебе что-нибудь, потом пообедаем и поедем за деньгами.

– А зачем переодеваться? – удивился Николай.

– Так лучше. Городские нас не уважают. Стараются унизить, задираются. Короче, о себе много понимают, а мы у них деревенщина. Да они и между собой-то не ладят. Часто дерутся. Улица на улицу, район на район. В общем, ты с ними поосторожней, если что – лучше уступить.

Они подошли к машине. Антон влез в кабину, открыл встроенный в нее сзади шкафчик, достал другую куртку, кожаные полуботинки и начал переодеваться. Николай тоже полез в кабину. Он достал из кармана кошель и протянул Антону:

– На, возьми, сколько нужно.

– Сейчас, вот переобуюсь, – ответил Антон, зашнуровывая ботинки. – Кстати, у тебя какой размер обуви?

– Сорок первый, – ляпнул Николай и тут же опомнился. – Вообще-то я не знаю.

– Ну как не знаешь, вот примерь-ка мои кроссовки.

Кроссовки Антона оказались великоваты. Антон посмотрел и сказал: «Куплю тебе на размер поменьше – девятый как раз будет». Он убрал в шкаф снятую куртку и кроссовки, взял кошель, отсчитал четыре рубля, а кошель положил в шкаф на полку.

– Деньги пусть тут лежат, чего их с собой таскать.

Потом он достал из шкафа вместительный саквояж и объяснил:

– Это для денег, нам с тобой тысяч пятнадцать получать, и твою одежду заодно сюда уберем.

Мимо склада проходила дорога, по которой они приехали от аэропорта, дальше она же вела к городу. От аэропорта в город ходил автобус, около склада была его остановка, но он ходил очень редко, а до города было всего около километра, и они пошли пешком.

6

Подойдя к городу, Антон остановил Николая:

– Я помню, где-то тут, на первой же улице, был небольшой захолустный магазинчик с одеждой, я и сам в нем все покупал. А ты побудь здесь, вон там, за теми кустами, по-моему, скамейка стояла.

Антон вернулся минут через пятнадцать. Он поставил на скамейку саквояж и достал из него серенькую ветровку, по бокам и по рукавам украшенную темно-желтыми продольными вставками, коричневые полуботинки и кожаную кепку с пуговицей посередине (сейчас у нас сказали бы «лужковку»).

– За все отдал три рубя двадцать копеек, – довольный сообщил он и добавил: – Давай примеряй.

Николай переоделся, и все ему оказалось впору. Антон оценивающе осмотрел его и отметил: «Как раз то, что надо, и самое главное – неброско». Они убрали старую одежду в саквояж и отправились в город.

Своеобразный это был город, город-миллионник, если верить Антону. Ровные широченные улицы, по которым изредка пробегали машины, в основном грузовые и еще реже легковые – такси. Зато были разнообразные мопеды, легкие, как велосипеды, и покрупнее, как мотоциклы, а иногда и с коляской. Все это электро, и поэтому стояла тишина.

По тротуарам шли редкие пешеходы. Николай подумал, что для миллионника маловато народу на улицах, но потом сообразил, что, наверно, это нормально, ведь площадь города очень большая, а никаких высоток не было. Трехэтажные одинаковые длинные (каждый метров семьдесят) жилые дома с несколькими проходными подъездами, с обширными зелеными дворами и детскими площадками. Двухэтажных домов намного меньше. Это были одноподъездные коробки, и в них располагались офисы различных учреждений, дворы которых были огорожены заборами, и там находились одноэтажные производственные помещения. Разные мелкие мастерские, небольшие склады; Антон сказал, что где-то на другом конце города был и один крупный завод.

Да, странный это был город. Мы знаем из истории образования больших городов у нас на Земле, что почти все они зарождались без какой-либо системы. Начинались с небольшого поселения и постепенно, в течение веков, под влиянием определенных факторов, стихийно, без всякого планирования разрастались. Поэтому, когда население их достигало большой численности, а индустрия развивалась, жить в них становилось не очень комфортно. Города перестраивались, но архитектурные творения разных эпох старались сохранить, народы делали это, чтобы не утерять память о культуре предков и сохранить свою индивидуальность.

Здесь же все было построено как бы заново по стандарту. На вопрос о том, сколько лет городу, Антон ответил, что уже больше двух тысяч. Таким же стандартным оказался и город Центральный, куда они попали ближе к вечеру, да и все остальные города ялмезанцев.

Банк и контора находились где-то в центре, и туда ходил автобус, Антон собирался там же зайти в закусочную и пообедать. Они прошли уже два квартала и подходили к остановке, когда Николай заметил на противоположной стороне улицы застекленную витрину какого-то пищеблока, где видны были столы, за которыми сидели люди.

– Антон, вон столовая, пойдем здесь пообедаем, автобуса все равно пока нет, – задержав шаг, предложил Николай.

Антон тоже остановился, посмотрел и сказал:

– Да вижу я, но это не столовая, а кафе.

– А что тут дороже? – поинтересовался Николай.

– Нет, цены везде почти одинаковы, – сказал Антон, но продолжал с сомнением стоять.

– Ну тогда пойдем поедим, ты что еще не проголодался? – видя его нерешительность, спросил Николай.

– Да нет, просто не нравятся мне эти окраины.

– А какая разница, пошли, – потянул его за рукав Николай.

– Ну ладно, пойдем, – наконец с неохотой согласился Антон.

Дом, в котором было кафе, стоял в конце квартала, и вход в него был за углом, не со стороны витрины, а уже на другой, пересекающей эту, улице. Когда они стали переходить улицу, на месте, где они стояли, остановилось такси, из него вышли два человека, к ним подошли еще двое, они поздоровались и стали разговаривать. Это такси минут через пятнадцать сыграет важную роль для наших героев. Поэтому пока просто запомним, что оно подъехало и остановилось почти напротив окон кафе.

В кафе находилось человек двадцать. Тем, кто пришел посидеть и отдохнуть, можно было занять столик и сделать заказ официанту. Но было и окошко самообслуживания для тех, кто пришел, как и наши спешившие любители футбола, просто пообедать. Было несколько свободных столиков, и наши «футболисты» облюбовали тот, что стоял ближе к раздаточному окошку, Николай сел на стул, а Антон, взяв поднос, встал в очередь (она была небольшая: всего четыре человека).

За столом у окна веселилась компания. В деревне Николай ни разу не видел выпивших людей, он даже думал, что на Ялмезе вообще не пьют и не бывает спиртного. Но нет, у тех на столе стояло два графина с каким-то напитком, причем один был уже почти пустой, и заметно было, что они навеселе. Они, размахивая руками, громко разговаривали и смеялись.

В кафе вошли новые посетители, оказавшиеся знакомыми сидевшей у окна компании. Последовали приветственные возгласы и объятия. А один из них после приветствий, опускаясь снова на стул, промахнулся и плюхнулся на пол, при этом больно ударившись затылком о ножку стола, чем развеселил приятелей.

Уже подходил Антон с подносом, когда к Николаю обратился один из вновь пришедших с предложением пересесть за другой столик, чтобы передвинуть этот к знакомым. Помня предупреждение Антона с городскими не связываться и лучше уступить, Николай согласился и, взяв со стула Антона саквояж, встал. И когда Антон, подойдя, уже готовился поставить поднос на стол, его, как говорится, прямо из-под носа вытащили. Лицо Антона от такой внезапной дерзости машинально стало злым, но он вспомнил, о чем сам предупреждал Николая, и его лицо стало удивленным и растерянным. Он держал поднос, не зная, как поступить. Это показалось Николаю настолько забавным, что он невольно рассмеялся.

Между тем тот подвыпивший парень, опираясь локтем на стул, все никак не мог встать. Один из друзей его, посочувствовав, подал руку и помог подняться. Досадуя на осмеянную приятелями свою неловкость, он огляделся и встретился взглядом с продолжавшим некстати улыбаться незнакомцем, а тут еще не утихающие от удара при падении болевые ощущения в затылке. «Тебе весело», – нашел он на ком выместить внезапно накатившую злость и направился к Николаю.

Но Николай, все еще улыбаясь, попытался объяснить, что смех относится не к нему, но то, что парень принял смех на свой счет, в глазах Николая добавило ситуации комичности, поэтому он, иногда такое бывает со всеми, не мог остановить смех, а, наоборот, растянул рот еще шире.

– Ах, ты! – уже с яростью прохрипел парень незнакомым словом и бросился на Николая.

– Судя по ситуации, наверно, сука, – успел перевести себе продолжавший постигать тонкости языка Николай, но все равно никак не мог перестать улыбаться. Он правой рукой перехватил за кисть пущенный в него кулак, а в левой все еще держал саквояж.

Силы, конечно, были не равны, для Николая это было все равно что удерживать руку пятилетнего ребенка, но, не желая обострять, он просто держал руку и ждал, когда тот остынет и успокоится. Но парень, пытаясь освободить руку, никак не мог понять, что происходит, его рука как бы была зажата в тисках, с целую минуту он дергался, пытаясь освободиться, это злило его еще больше. И в момент, когда Николай отвел взгляд на продолжающего стоять с подносом Антона, он ногой ударил Николая между ног и, на свое несчастье, удачно попал.

От резкой боли Николай на мгновение утерял контроль над собой, забыв, что обладает очень большой, несоразмерной силой, он еще сильней сжал его руку, дернул ее на перелом вниз и с силой оттолкнул его от себя прямо на стол с посудой. Раздался хруст кости и вопль парня, стол с закуской опрокинулся. Дело принимало серьезный оборот.

Когда-то, молодым человеком, Николаю часто приходилось бывать в разных передрягах, он был далеко не примерного поведения. Но сам никогда не был зачинщиком ссор и драк, наоборот, всячески старался их предотвратить, но уж если приходилось драться, действовал смело и решительно. Сейчас он еще надеялся, что обойдется без драки, но, похоже, напрасно. На него наступали сразу несколько человек из этой, всего минуту назад довольной, беззаботно веселящейся компании – и поди докажи теперь, что не он начал.

Они обступили этого незнакомого наглеца, так внезапно оборвавшего их приятное времяпрепровождение, с ясными намерениями. А он, этот странный незнакомец, вместо того, чтобы струсить и попытаться убежать или хотя бы попросить прощения, спокойно стоит, подняв руку, и назидательно пытается что-то вякать, вроде того, что, мол, сами виноваты.

И началось. Первый удар он просто отбил этой поднятой рукой. Нападавший вскрикнул: «Уй, уй!» – от боли схватился за руку и согнулся. Увидев это и посочувствовав, Николай подумал, что ему с ними надо как-то понежнее, и вообще перестал отбиваться и решил использовать только уклоны и нырки. Благо что-то осталось в памяти от прежних занятий боксом.

Читатели, наверно, видели в американских ужастиках, с какой мгновенной скоростью перемещаются вампиры. Нечто подобное начало происходить и здесь.

Николая окружили несколько человек и, приняв боксерскую стойку, молотили кулаками по воздуху, потому что никак не могли попасть. Эта карусель с маханием рук происходила таким образом: Николай, опустив саквояж на пол, стоит в середине этой кучи, в него прицеливаются и бьют, кулак летит, а он в последний момент переместился и уже находится за спиной у бьющего, а кулак бьет воздух, а иногда и подвернувшегося партнера.

Николай имел своеобразную особенность поведения в минуты опасности: если другие обычно начинали лихорадочно перебирать в голове варианты выхода из ситуации, то он… только не подумайте, что он был безумно храбр, он тоже переживал и даже мог иногда струсить, но у него в голове всегда отыскивались веселые стороны ситуации. Вот и сейчас он глядел как бы со стороны на молотивших воздух, а моментами и друг друга, уже запыхавшихся ялмезанских граждан, а в его голове мелькали обрывки мыслей: «Сколько же это будет продолжаться? – и уже минуты три прошло… как раз раунд, устали люди, вот бы сейчас гонг раздался, может, все бы и закончилось мирно». Но гонга не было, и он продолжал мыслить: «Как бы это закончить?.. Убежать, что ли?.. Был бы я один, а то еще и Антон… до сих пор стоит с подносом, как истукан».

Но ялмезанским гражданам самим все начинало надоедать, двое из них немного отступили от места боевых действий; коротко посовещались, достали ножи и незаметно передислоцировались на противоположные фланги. Эти их тактические маневры произошли вне поля зрения основной ударной силы противника, продолжавшей изматывающие действия.

Но стратегия в итоге всегда берет верх над тактикой, и запасной резерв, сидевший в засаде в лице Антона (на стоявшего с подносом, немного в стороне, человека мало обращали внимания) заметил и разгадал коварные замыслы.

В этот критический момент сражения вдруг опять загремела посуда, это Антон, наконец, пожертвовав обедом, выплеснул его с подноса, прямо на бросившегося на Николая сзади с ножом заговорщика.

Тот, остолбенев от неожиданности, выронил нож и развел руки, осматривая себя, облепленного супом и подливой. Выглядел он до того нелепо, что на мгновение все остановились, наступила пауза, почти как в «Ревизоре».

Но второй заговорщик, Гоголя явно не читавший, быстро сделал три роковых шага и сзади ножом нанес удар Николаю в правый бок.

7

Три роковых шага – надеюсь, читатель понял, что роковыми они стали не для Николая. Он, благодаря привнесенным в его тело уникальным способностям, едва только нож коснулся кожи и начал входить в тело, почувствовав боль, мгновенно среагировал, резко отскочил и одновременно, на отскоке, с разворотом вправо, локтем нанес смертельный удар в скулу. Тот упал, а на Николая снова бросились несколько человек. В запале, начисто забыв про осторожность, он перестал уклоняться и начал просто наносить удары по нападавшим. Несколько человек, как подкошенные, попадали замертво на пол.

Этот всплеск активности Николая длился всего несколько секунд, во время него еще и Антон, подняв выпавший у облитого подливой нож, бросился на помощь Николаю и вонзил его одному из нападавших в грудь.

После этого мгновенного всплеска драка внезапно прекратилась. Николай, Антон и оставшиеся на ногах трое из компании, остановившись, осматривали поле боя. Около восьми или семи человек валялись на полу, и непонятно было: они просто в отключке?.. или с ними дело еще хуже… но некоторые из них еще шевелились. Угнетающее это было зрелище, особенно ужасающе смотрелся лежащий в середине в луже крови с ножом в груди парень.

– Надо уходить, – произнес сквозь зубы очень тихо Николай. Он поднял саквояж и направился к выходу, поравнявшись с Антоном, негромко сказал: «Спокойно, без суеты выходим». Но Антон стоял на месте, он, находясь в каком-то ступоре, никак не мог отвести взгляда от лежащего с ножом в груди парня. Обернувшись, Николай вернулся, взял Антона за руку и вытащил на улицу. Он, выглянув из-за угла, сообразил: чтобы лишний раз не светиться перед посетителями кафе, бежать в эту сторону под окнами не стоило.

Как раз в это время закончившие беседу пассажиры того такси (очевидно, договорились), все четверо, усаживались в него. Оно тронулось и, быстро набирая скорость, проехало мимо окон кафе. Это такси в дальнейшем запутает расследование происшествия, что окажется на руку нашим героям. Николай предложил Антону разделиться, он велел тому снять куртку и быстро идти к складу. «Я догоню», – сказал он, взял куртку Антона, зашел в подъезд жилого дома, переоделся в свою старую «зэковскую» одежду, убрал все лишнее в саквояж и спокойно пошел за ним, причем по другой стороне улицы. Антон, в одной футболке с коротким рукавом, маячил далеко впереди. На них никто не обращал внимание. «Ну, слава Богу, вроде все обошлось удачно, не хватало еще здесь попасть в тюрьму, – подумалось ему, – какие-то органы правопорядка здесь наверняка есть». Он вспомнил, что еще Авдей в первый день рассказывал о категории военных, призванных следить за порядком в городе. Очевидно это и есть местная полиция. Интересно, как оперативно они сработают, наверное, их уже вызвали на место происшествия.

На дороге за кольцевой людей уже совсем не было, но Николай на всякий случай специально догнал Антона только перед самым складом. Они подошли к машине, и как только Антон влез в кабину, из сторожки по малой нужде выскочил Рэй. Увидев их, он удивился и крикнул:

– Вы что еще не ушли?

– Да нет, пока думаем, стоит ли, – ответил Николай, а про себя сообразил, что вот оно готовое алиби.

– А тогда чего вы здесь сидите, давайте к нам, сейчас по телевизору будут говорить про какой-то случай в городе.

– А что случилось? – спросил Николай.

– Пока не знаю, сказали какая-то бандитская разборка, вроде кого-то зарезали, туда выехало телевидение, скоро покажут, идите к нам, вместе посмотрим.

– У нас свой телевизор, мы сейчас включим.

Николай тоже влез в кабину, Антон слышал разговор, он сидел в углу с отрешенным видом и еще никак не мог окончательно прийти в себя. «Он же был жив, я видел, что он пошевелился и открыл глаза», – с каким-то надрывом и надеждой, как бы желая подтверждения, обратился он к Николаю.

Николай понимал состояние молодого человека; сам он, еще служа в армии, перед самым дембелем, в пятьдесят шестом году, был направлен в Венгрию, полгода прослужил там и насмотрелся смертей.

Был там у них один солдат, отчаянный парень, ни разу не струсивший в сложных, опасных ситуациях. Но вот однажды пришлось их отделению выдвинуться в секрет на предполагаемом передвижении антисоветчиков. Было это на каком-то хуторе. Просидев полдня в засаде, выпросили у хозяина курицу и поручили парню сварить суп. Так он никак не смог решиться (даже после обидных насмешек) отрубить ей голову. А когда через несколько дней в рукопашном бою, чтобы спасти командира (в того в упор стреляли), ему пришлось заколоть стрелявшего штыком, так его вырвало, и он дня три приходил в себя. Похоже, такая же тонкая, ранимая натура была и у Антона.

Николай решил, чтобы его встряхнуть, надо бы постараться его разговорить.

– Они сами первые начали, мы с тобой защищались, ведь нас могли и убить, ты же видел: меня ножом в бок пырнули. Хорошо хоть ты спас.

Он начал снимать куртку и попросил Антона:

– Посмотри, что у меня там, по-моему, вскользь попали, только саднит немного.

– Ранка есть небольшая, а кровь запеклась, сейчас я спиртом промою, – констатировал Антон и полез за аптечкой.

Николай в это время включил телевизор и сказал:

– Надо посмотреть, что в этом кафе потом было, не ищут ли нас?

Но там шла какая-то другая передача, похоже, «Уроки жизни».

– Это будет по городскому каналу, – сказал Антон и переключил телевизор.

Он обработал ранку спиртом и йодом и заклеил пластырем.

Началась передача. Показали улицу, на которой было кафе. Там стоял полицейский микроавтобус, и уже отъезжали две санитарные машины, а у подъезда находился еще один микроавтобус без опознавательных знаков, как оказалось, это была труповозка.

Корреспондент брал интервью у какого-то старшего полицейского. На вопрос, есть ли жертвы, он ответил, что четверых раненых только что увезли в больницу. Один был ранен ножом, у другого сломана рука, но их жизнь вне опасности, а вот еще двое находятся в глубокой коме, и неизвестно, выживут ли. Есть и трое убитых, неизвестно каким орудием, но у двоих проломлена грудь и ребрами повреждены все внутренние органы, включая сердце. А у одного убитого сбоку треснут череп и сломан шейный позвонок.

Еще старший полицейский чин сказал, что сейчас следователи опрашивают свидетелей, и разрешил телевизионщикам пройти в кафе и послушать.

При входе в кафе камера выхватила угол между окном и стеной, где лежали уже зачехленные темным пластиком три тела погибших. Санитары начали их выносить.

Опрос свидетелей уже заканчивался, и один из освободившихся следователей согласился ответить на вопросы.

Он сказал, что картина преступления очень расплывчата: все свидетели путаются в показаниях. Никто не смог определенно сказать, каким орудием нанесены были эти ужасные повреждения на телах убитых и раненых; все говорили, что там получилась общая куча, все происходило на небольшом пятачке и закончилось очень быстро. Не смогли даже выяснить, сколько было нападавших, одни говорили, что их было трое, другие – четверо, а некоторые выдели аж пятерых бандитов, они сели в поджидавшее их на улице такси, которое скрылось в сторону центра города.

Николаю стало ясно: никто из посетителей кафе их не запомнил, так что можно было, не опасаясь, снова ехать в город, и он выключил телевизор.

Антон тоже повеселел, ведь его «крестник» оказался только ранен, и, как сказали, его жизнь вне опасности. Но все равно что-то его смущало, оказаться причастным к этому громкому происшествию, которое показали всему городу, было неприятно, и потом, эти необъяснимые повреждения на телах. Он, задумчиво глядя на Николая, как бы самому себе негромко проговорил:

– А почему же оказались такие жертвы? – И еще тише добавил: – Это ты их?

Николай соображал, как бы ему объясниться правдоподобнее, и решил, что здесь уместнее всего полуправда.

– Может, после нас там еще что-нибудь произошло… – начал он, но увидев, что Антон, слушая, недоверчиво покачивал головой, мысленно остановил себя: чего я выкручиваюсь? И продолжил: – А может, и я в горячке не рассчитал силу.

– Это ж какая сила должна быть, чтобы так изуродовать людей.

– Какая, какая, такая, какая есть, – решил слегка напереть и умерить его любопытство Николай. – Ты же знаешь, что я сильнее тебя, видел же, как я таскал туши. К тому же наши староверческие приемы драки, которые у нас секретно передаются по наследству… И вообще, чего ты пристал, будь доволен, что все обошлось. Нам же деньги-то так и так получать нужно, а ты сидишь, мечтаешь, давно бы переоделся в нашу деревенскую одежду, теперь в ней поедем.

– Деньги можно получить и на обратном пути.

– Один великий человек сказал: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».

– Это кто же так сказал?

– Неважно, все равно ты его не знаешь, он давно умер, но мужик был очень умный. Короче, давай переодевайся и скажи вот что: этот автобус, что проходит мимо склада, он куда дальше идет?

– В центр, почти до нашей конторы, я раньше иногда ездил на нем, только он редко ходит и у него неудобный длинный маршрут: он идет сначала по кольцевой и только потом поворачивает в город.

– Это как раз хорошо, минуем наше злополучное кафе. А как бы узнать, когда он пойдет?

– Я не помню, но могу узнать, здесь у них в конторке есть расписание.

– Ну переоденься и сходи узнай; да, и еще, у нас есть для денег что-нибудь, кроме этого, теперь приметного, саквояжа?

Антон достал из шкафчика что-то типа вещмешка и синюю сумку на молнии.

– Во, это как раз подойдет, у сумки даже ремешок есть, можно на плечо повесить, только все это уже больно запылилось. Ну ладно, ты переодевайся, все почисти и хорошо вытряхни, а я сам схожу узнаю расписание.

Оказалось, что у этого маршрута как раз заканчивался полуторачасовой перерыв и потом они ходили каждые полчаса.

– Все-таки надумали ехать? – поинтересовался Рэй.

– Да, решили съездить, а то придется еще на обратном пути заезжать.

Ждать автобуса почти не пришлось. И уже через полчаса они свернули с кольцевой в город. Чем ближе к центру, тем на улицах становилось больше народу. Здесь, в центре, появилась и полиция. Полиции было много, они группами по двое, трое, а иногда и четверо прохаживались по улицам, заглядывали во дворы, на детские площадки, в кафе, стриптиз-бары (были и такие), в кинотеатры. У каждого полицейского в руках были дубинки, оказавшиеся еще и электрошокерами.

Антон объяснил, что в центре жило начальство, поэтому поддерживалась строгая дисциплина. Но архитектура была такая же одинаково однообразная, как и на окраинах.

На нужной остановке они вышли, и пока наши герои будут добираться до конторы, чтобы оформить Николая как нового перевозчика, воспользуемся этим и сделаем небольшое отступление от нашей хроники.

Так вот, в этой однообразной архитектуре все же было и внешне невидимое отличие в расположении квартир. Мы уже знаем, что все жилые дома были трехэтажные, и если в домах простых людей подъезды были тоже трехэтажные и на каждой лестничной клетке было по две квартиры, то есть получалось на подъезд шесть квартир, каждая по четыре комнаты, иначе говоря, в подъезде жило шесть семей… (Согласитесь, что тоже совсем неплохо.) То в домах, где жило начальство, внешне такой же проходной подъезд (они все были проходными) вообще не имел этажей и лестниц. У него на первом же этаже на обе стороны располагались две входные двери в квартиры. То есть в подъезде жили всего две семьи. А вот уже сами квартиры были трехэтажные и состояли из двенадцати комнат. Еще одна дверь выходила прямо во дворики этих домов.

У этой социальной группы, именуемой в обиходе «начальство», было много отличий и преимуществ по сравнению с простым народом. В окрестностях города у них имелись благоустроенные дачные поселения, где некоторые семьи по желанию проводили весь год или большую его часть. Дети «начальства» обучались в отдельных школах и получали хорошее образование и дальше могли учиться в высших учебных заведениях, они становились учеными, инженерами, врачами, адвокатами, судьями, владельцами всех развлекательных заведений. Вся жизни на Ялмезе обустраивалась и шла под руководством этих «интеллигентов».

Жилье на планете всем: и простым людям, и начальству – предоставлялось бесплатно (исключая дачи) – такой как бы фрагмент из советской жизни. За все остальное (питание, всякие предметы обихода и роскоши) нужно было платить, и начальство, в зависимости от результатов труда, получало зарплату. Начальству можно было и не работать на государство, а если была к этому склонность, иметь свое дело. Они жили хорошо, не очень богато, но сытно, казалось бы, живи в свое удовольствие, но далеко не всех устраивала эта жизнь, а поменять в ней что-либо они не имели права: тоже были подневольными людьми.

На Ялмезе была и еще одна, уже высшая социальная группа, это правители, она была сравнительно малочисленна, всего пятнадцать миллионов. Жили они отдельно, в хорошо охраняемых замках с просторными парками, эти замки и парки были такими, что и не снились нашим олигархам, хотя, возможно, если у олигархов было бы столько же свободного места, они бы в зависимости от своей фантазии и превзошли бы местных правителей. Кстати, о свободном месте, всего населения на планете было чуть больше миллиарда, из них миллионов двести были интеллигенты – начальство, а остальные – простые люди в городах и деревнях. Так что места свободного было достаточно.

Все это Николай узнавал постепенно, но автор, в интересах читателя, заранее опережая события, решил высветить эти и еще некоторые непривычные и от этого не совсем понятные для землян условия жизни и экономические законы, по которым вынуждены были жить ялмезанцы.

Местные законы экономики были как бы рыночными, но не по-настоящему рыночными, а, так сказать, игрушечно-рыночными, так как регулировались не рынком, а самими правителями, которые когда-то при настоящей рыночной экономике сами были талантливыми экономистами и финансистами и так искусно вели дело, что стали богатейшими людьми, и весь мир оказался в их руках. Вот тогда у них и появилась возможность сделать эту игрушечную экономику. Для этого правители создали банки, напечатали ограниченное количество бумажек, виноват, денег (ограниченное: чтобы не расслаблялись, а работали), а чтобы особо талантливые и одаренные люди сильно не забогатели, для них применяли некоторые административно-командные методы.

У самих правителей денег вообще не было, с некоторых пор они им были не нужны – у них была власть.

Медицина, наука, техника достигли таких высот, что изобретать было почти нечего, но однако же в лабораториях ялмезанцев все равно велись неспешные изыскания; в производстве, благодаря прочнейшим материалам и сплавам из металла и пластика, которые столетиями не изнашивались, было накоплено достаточно всевозможных машин, но тоже потихоньку шла работа. Например, один трактор или самолет разрешалось делать пять или даже десять лет; вся эта работа в основном велась, чтобы не утерялась квалификация инженеров, техников и рабочих.

В медицине давно побеждены были все болезни, продолжительность жизни простых людей в деревнях достигала ста сорока, ста пятидесяти лет, в городах – до ста, причем, доживая до этих лет, организм не имел признаков старения, а сохранял многие функции молодости и, главное, мог, не уставая и не утомляясь, производить работу. Начальство, и особенно правители, доживали до четырехсот лет.

Нам на Земле в наше время бума изобретательства и открытий понять, что все это уже достигнуто, очень трудно, чтобы предсказать и представить такое развитие жизни, нужен гениальный полет мысли нового Нострадамуса, но его появление у нас пока не предвидится, поэтому доверимся очевидцу, увидевшему это воочию, везунчику Николаю.

Медики в течение двух с половиной тысяч лет проводили эксперимент по физическому усовершенствованию человека. В наше время на Земле такой эксперимент по моральным, духовным, этическим и другим принципам был бы невозможен. Но на Ялмезе прошел удачно и дал хороший результат. В основном он проводился на деревенском населении.

Когда-то количество населения на Ялмезе подходило аж к восьми миллиардам, но в результате рукотворного катаклизма (о сути которого пока умолчим) сократилось до нынешнего количества. В силу малого населения деревню удалось полностью изолировать и информационно (по телевидению шли только специально выверенные передачи), и во всех остальных отношениях: не было вредных привычек, еда, одежда только экологически чистая, никакой химии, и не слишком утомительный труд на свежем воздухе.

В нашей медицине, генетике, евгенике, хоть ученые у нас считают, что достигнуты большие успехи, но они находятся в зачаточном состоянии, в сравнении с состоянием этих наук на Ялмезе, даже две с половиной тысячи лет назад, когда начинался этот эксперимент. Фармацевтами был изобретен препарат на основе лекарственных трав плюс вытяжка из эмбрионов свиньи и некоторых морских животных. Он вводился в организм в виде пищевой добавки и, действуя на иммунную систему, на каждую молекулу организма, не давал этой молекуле сбиться с пути, предначертанного природой, заставляя функционировать в лад со всем организмом.

Экспериментом руководили евгеники. Ставилась задача как улучшения здоровья человека, так и (это уже просто из интереса – получится ли?) корректировки его антропологических данных. Как все «гениальное», для этого выбран был самый простой способ (кавычки в слове «гениальное» здесь только в моральном смысле и, если хотите, немного ироническом). Проводилась искусственная селекция жителей деревень. Для потомства оставляли исключительно здоровых во всех отношениях людей. Рост взрослых особей должен быть: мужчин – от 175 до 180 сантиметров, женщин – от 170 до 175, соответственно регулировался и вес. Недотягивающих до такого стандарта отсеивали и переводили жить в города.

Участвовали в эксперименте и сами правители, среди которых были не только финансисты, но и ученые, однако же не заблуждайся, читатель, он проводился отнюдь не в заботе о здоровье простого народа. Создавалась естественная кладовая для хранения здоровых органов с последующей пересадкой, для продления жизни правителей, ну и интеллигентов – начальства. Постепенно, с развитием науки, полностью орган перестали забирать, а, подобрав совместимый человеческий организм, иначе донора, брали из него стволовые клетки и выращивали нужный орган в искусственных условиях, так они оказывались более надежными и служили еще дольше.

К тому времени уже был открыт ген старения, а также метод воздействия на него. Правда правители применяли его только для себя.

Все, хватит, автор обещает больше не забегать вперед – теперь только последовательная хроника, как раз наши герои дошли до конторы и уже поднялись на ее крыльцо.

Открыв дверь (при этом сработал колокольчик), они очутились в просторной светлой комнате, где стояло три канцелярских стола, за которыми сидели двое мужчин и одна женщина. Это были обычные клерки из простых людей, но обученные простейшим операциям на компьютерах. У них на столах стояло по компьютеру, а один из них даже раскладывал на нем какой-то пасьянс. Другой, невысокий и упитанный, явно из рода отсеявшихся и отбракованных из деревни, с удовольствием осматривая с разных сторон многослойный бутерброд, с наслаждением его пережевывал. Женщина, как и положено в рабочее время, прихорашивалась, ей было несколько за пятьдесят, по здешним меркам, в самом соку.

Антон снял бейсболку и поздоровался, на что никто из них не обратил внимания. Лишь отбракованный на мгновение оторвал любовный взгляд от бутерброда и глянул как бы сквозь них, куда-то поверх Николая. Что-то знакомое почудилось в нем Николаю, он подумал: «Где-то я его уже видел», – но тут же понял, что этого не может быть. После приветствия, не увидев никакой ответной реакции, Антон, стоя в дверях, как-то бестолково и нерешительно переминался с ноги на ногу. Николай с интересом за всеми наблюдал. Наконец и первый мужчина отвел глаза от пасьянса и ненадолго перевел его на вошедших. Николай поразился, опять тот же знакомый взгляд, смотрящий вроде на тебя и в то же время как бы сквозь, как будто тебя он не увидел, тебя нет. Внезапно Николая осенило, он вспомнил этот взгляд, он встречал его сотни раз на Земле, когда заходил в какую-нибудь канцелярию с просьбой или за подписью. «Вот, – тут же подумал он, – это еще одно подтверждение моей теории, что во всей нашей Вселенной Творец один и что лепил он нас даже из одного теста, которое иногда где-то подкисало и оказывалось слегка подпорчено, откуда и нежелательные, не совсем качественные гены бюрократа. Но кто знает, может Создатель специально нас так задумал. Получается, что на всех планетах у нас живут одни и те же люди и никаких монстров, как врут и придумывают фантасты, не бывает», – заключил про себя Николай. «Здесь же все свои люди, и чего Антон стоит стесняется», – опять про себя усмехнулся он и, еще не придумав, что скажет, пошел к столу отбракованного.

– Здорово! С чем бутерброд-то? – подойдя, неожиданно даже для себя спросил Николай.

Тот, опешив от такой наглости, сначала растерялся и, опять любовно глянув на бутерброд, похоже, даже собрался объяснить его составляющую, но все же быстро пришел в себя и, сделав строгое лицо, спросил:

– Ты кто такой?

– Это Антон… – начал объяснять Николай, кто они такие.

– Его я знаю, – перебил отбракованный. – А ты кто?

– А я новый перевозчик из нашей деревни Большие Сосны.

– Вот так бы и сказал сразу. Ну что… деньги вам уже перечислены, можете идти получать. – И, обращаясь уже к женщине, прикрикнул: – Манька, хватит штукатуриться, займись делом, к тебе пришли, переоформи доверенность на нового перевозчика.

И потом, наверное, чтобы показать новому человеку, кто здесь есть кто, решил представиться. Он протянул руку Николаю и сказал: «Я Джек, старший оператор, подойди к ней, она все оформит, это по ее части». Николай пожал ему руку и пошел к Маньке.

Манька свое дело знала хорошо, спросив у Николая его имя и номер, она моментально ввела эти данные в компьютерную сеть, и на Ялмезе появился официальный инкассатор, числящийся как Николай под номером 1117. А ему она выдала бланк, где велела расписаться, там стояла сумма. Увидев, что Николай, как и положено тупому деревенщине, непонимающе держит его в руках, не зная, что с ним делать, объяснила:

– Это доверенность на получение пятнадцати тысяч четырехсот рублей, предъявишь ее в банке. За такой бумажкой будешь ко мне приходить каждый месяц, ясно?

– Понял – не дурак, – ответил известной присказкой Николай.

Она улыбнулась и покачала головой, явно не поверив в объявленную Николаем свою сообразительность. Антон все это время простоял с вещмешком и сумкой у дверей, затем они попрощались и вышли.

– Ну что, теперь в банк, – предложил на улице Антон.

– Хорошо бы сначала поесть, этот Джек аппетиту нагнал своим бутербродом, – проглотив слюну, сказал Николай.

– Это можно, впереди у нас по пути будет кафе, а вон на той стороне столовая.

– Давай в столовую, а то в кафе здесь плохо кормят, мы с тобой уже были в кафе и ушли голодные, – улыбнувшись, сказал Николай и посмотрел на Антона, стараясь понять по его реакции на шутку, совсем ли он отошел от недавнего стресса.

Антон шутку принял и тоже улыбнулся. Они перешли улицу и зашли в столовую, где наконец-то благополучно пообедали.

Потом получали деньги. Эта процедура не заняла много времени. Банк сильно отличался от привычного Николаю «Сбербанка». Он охранялся двумя полицейскими вооруженными дубинками и пистолетами. При входе они узнали и поздоровались с Антоном, но остановили Николая и спросили, кто он. Антон объяснил, и их пропустили. Внутри никаких стеклянных перегородок и тем более очередей. В первой небольшой комнате за столом сидел мужчина. Николай подал ему бланк, тот по компьютеру проверил наличие такого инкассатора, расписался на бланке, вернул его и указал на дверь, где можно получить деньги. Другая комната, побольше, была отгорожена от посетителей, как в баре, высокой метровой стойкой, за которой находились двое кассиров, а вдоль одной стены на полках лежали деньги, купюры были уже упакованы в пачки по сто штук. После предъявления бланка-доверенности один из кассиров выложил им на стойку пять десятирублевых пачек и много пачек трехрублевых и рублевых и сказал, что здесь тринадцать тысяч. В это время второй кассир на стоящем в углу и встроенном в стену автомате набрал несколько цифр, дернул рычаг, и из него посыпалась мелочь прямо в подставленный поддон. Его тоже выставили на стойку и сообщили, что в нем две тысячи четыреста рублей. Мелочь была не металлическая, а из пластика, поэтому оказалась легкой. Антон, не пересчитывая, перекидал пачки в сумку. Потом они пересыпали мелочь в вещмешок.

8

Когда Николай с Антоном приехали на склад, разгрузка их машины была в полном разгаре. Лихон уже полностью разгрузился и собрался уезжать.

У них же оставались еще две точки, одна их которых была рядом, всего в двухстах километрах отсюда, в лесу, куда было проложено шоссе, идущее мимо аэродрома. Это была одна их тех секретных точек, на которые, как говорил Антон, посторонних не пускали. И последняя между городом Центральным и поселком правителей, где они собирались оставить на стоянке машину и поехать на такси в город, чтобы достать билеты и на следующий день пойти на футбол. По времени, несмотря на сегодняшнюю задержку с получением денег, они успевали.

Короче, уже через полтора часа они подъехали к закрытым воротам этого секретного объекта и зашли на его проходную. Часовые по телефону сообщили об их прибытии, а им велели ждать на улице. Николаю было любопытно, что может находиться здесь в этом месте, огороженном высоким забором и спрятанном посередине леса. Антона это не интересовало, он влез в кабину и включил телевизор.

– Долго ли они будут разгружать? – спросил у него Николай.

– Не знаю, им торопиться некуда, пока машина подойдет, пока найдут, кому разгружать, бывает, полчаса прождешь, а бывает и больше.

– Я пойду схожу в одно место, – не придумав лучшего объяснения своего ухода, сказал Николай и направился вдоль забора в глубь леса. «Что если перелезть через забор и посмотреть, – подумал он. – Если задержат, можно сработать под дурачка, ведь он же из деревни, да и первый раз всего приехал, меня же никто не предупреждал, что туда нельзя заходить, скажу, прошел в ворота, когда машину пропускали, а часовые не заметили».

Пройдя метров сто, он на столбе забора увидел что-то похожее на видеокамеру, но она была разбита, свернута и смотрела куда-то вниз, в землю. Видно когда-то давно в прошлом, когда секретность являлась необходимой, они были нужны, а сейчас, наверное, любопытных уже не стало и испорченное видеонаблюдение за периметром восстанавливать не стали.

Забор был высоким, метра четыре, из гладкого пластика, причем с наклоном градусов десять во внешнюю сторону. Обычному человеку без приспособлений преодолеть его было невозможно. Но Николай, подпрыгнув, ухватился за край, подтянулся и заглянул за него. Он еще не ушел далеко, и ему сквозь деревья видны были ворота, как раз в это время через них уже пропускали грузовик, чтобы забрать привезенный ими груз.

За забором людей видно не было, Николай перенес ноги внутрь и, как детишки на горке, съехал по гладкому пластику вниз. Здесь, за забором, был такой же лес, и он направился в глубь него. Где-то в глубине слышались хлопки, было похоже на приглушенные выстрелы.

Внезапно откуда-то выскочили две собаки, пару раз гавкнули и завиляли хвостами. Он приласкал их и подумал, что это за секретность, если даже у собак пропал сторожевой инстинкт и притупилась бдительность, видно, очень давно уже здесь не было никаких врагов, воров, бандитов и даже любопытных. Он пошел дальше, собаки, виляя хвостами, бежали рядом.

Впереди показалась спортивная площадка, на которой человек двадцать молодых людей под руководством инструктора по очереди занимались то со штангой, то подтягивались и кувыркались на турнике, то боксировали. По разнообразию снарядов Николай понял, что это не тренировка какого-то определенного вида спорта, а скорее всего здесь какой-то военный лагерь, тем более впереди уже отчетливей слышались выстрелы, наверное, где-то дальше находился тир или стрельбище.

Навстречу и мимо него в быстром темпе пробежала еще одна группа молодых парней. Он уже шел не прячась, и на него не обращали внимания.

Справа, вдалеке, виднелись одноэтажные строения, похоже, казармы, а слева, наконец, он увидел место, откуда раздавались выстрелы. Это был достаточно широкий ров, окруженный валом земли, сверху, от дождя, он был закрыт металлической, а скорее пластиковой крышей. Николай выбрал удобное место, прилег на валу и заглянул вниз. В центе этого помещения стоял человек с автоматом и стрелял одиночными по внезапному звуковому сигналу на мгновение появлявшимся мишеням. А рядом, через двухметровую стену, было другое помещение, поменьше, где во всю стену располагался экран, на котором высвечивались результаты стрельбы. Там за столом сидели такие же молодые парни в спортивных костюмах, каких он видел наверху, и наблюдали за экраном. «Прямо тренировка спецназа», – подумал Николай.

Внезапно он вверху экрана увидел свою рожу, увидели ее и сидящие в помещении, это вызвало у них некоторый переполох. «Сейчас придут арестовывать», – подумалось ему. Он заранее решил, как оправдываться, а вернее, решил болтать что попало, как язык повернется.

Прибежали четверо (как их назвать? курсанты, что ли), ни о чем не спрашивая, заломили руки и повели вниз. Николай не сопротивлялся. Спустившись по лестнице, они попали в ту комнату, где был экран. У другой стены стояла пирамида с несколькими автоматами.

Николай сделал невинный, глуповатый вид, поднял руку и сказал: «Всем привет», на нем была деревенская куртка, на голове бейсболка, поэтому всем стало ясно, кто он.

Вероятно, сегодня в этом военном лагере проходила какая-то плановая проверка, и, как понял Николай, проверяющих было двое, и, наверно, они были из категории начальства. Он понял это по тому, как уважительно и заискивающе перед ними старались оправдаться местные руководители. Один из них начал объяснять:

– Это, наверное, перевозчик, там привезли продукты, и я уже послал туда машину.

А второй заорал на Николая:

– Ты как сюда попал, кто тебя пропустил?

– Никто не пропускал, я сам пришел. Услышал, что стреляют, и пошел посмотреть. А вы плохо стреляете. Дайте мне стрельнуть, я покажу вам, как нужно стрелять.

Это он сказал просто так, даже не надеясь, что дадут. Однако ему было интересно, зная, что Создатель, переместив его сюда, добавил его телу несколько качеств, таких как скорость, сила, возможность долго находиться под водой, то он был почти уверен, что и глазомер его улучшился.

Когда-то служа в армии, еще на первом году, до Венгрии, он посещал секцию стрельбы из пистолета, которую вел старлей Чеботок – сам мастер спорта по стрельбе. И вот насмотревшись американских боевиков с ковбоями, как те мгновенно доставали пистолеты и, не целясь, от живота поражали цель, в секции заинтересовались, а возможно ли это, и начали экспериментировать. У Николая часто неплохо получалось. Чеботок объяснял это хорошим глазомером. Он говорил, что обычно такие люди хорошо играют на бильярде.

– Я сейчас тебе дам стрельнуть, – погрозил кулаком опять тот крикливый местный начальник. – Ты хоть раз в жизни держал в руках оружие?

– Держал и, наверно, почаще, чем ты, ведь я бывший старовер и перешел к вам недавно, а у себя я был хорошим охотником.

Принадлежность Николая к староверам вызвала интерес окружающих, и неожиданно к нему обратился один из проверяющих начальников, ему, наверно, наскучила эта проверочная поездка, а здесь предвиделось некоторое развлечение, и он спросил у Николая:

– А белке в глаз можешь попасть?

– Легко попадал, и не раз, – продолжил врать и хвалиться Николай.

– А из чего ты бы хотел пострелять?

– Да из чего угодно, вот хотя бы из автомата, я вижу, у ваших учеников нет нужной твердости руки, а здесь нужен не столько меткий глаз, но еще реакция и твердость руки, – вдумчиво сказал Николай, почувствовавший, что пора слегка подправить свой первоначально намеченный имидж простачка на более интеллектуальный.

Для жителя деревни такая осведомленность и способность объяснить удивила и особенно заинтересовала начальство, а один из них спросил:

– А почему ты перешел к нам от староверов?

– Да я и сам точно не знаю почему, наверно, захотелось посмотреть на другую жизнь.

– Ну и как у нас жизнь, как она тебе показалась?

– Пока еще не понял, но, думаю, постепенно разберусь.

– А зачем это тебе, ты что, летописцем хочешь стать?

– Хорошая идея, возможно, в будущем я ею воспользуюсь, – продолжал умничать Николай, понимая, что такой ответ отличается от речи деревенских простолюдинов.

Это был первый случай на Ялмезе его встречи с категорией интеллигентов-начальников, и он специально умничал, стараясь, на всякий случай, вызвать к себе их симпатию или хотя бы интерес. Он видел, как после его слов они многозначительно переглянулись, но тот местный начальник гнул свое:

– Ишь, как ты складно врешь, – бросил он Николаю и, обращаясь уже к высокому начальству, предложил: – Чего вы его слушаете, Эстебан Петрович, давайте я велю его вывести за ворота, пусть занимается своим делом, а не болтает языком.

Николай отметил про себя, что начальника назвали по имени отчеству.

– Не спеши, Мартин, вывести за ворота мы его всегда успеем, говоришь, болтает языком, а вдруг он не только интересно языком владеет, но и стрелять умеет хорошо, давай попробуем, нам же это ничего не стоит. Как ты считаешь, Крис Иваныч, стоит попробовать? – обратился он ко второму начальнику, до сих пор молча с интересом слушавшему их рассуждения.

– Конечно, есть резон посмотреть, уж больно интересный этот старовер, мы же действительно ничего не теряем. Давай, Мартин, выдай ему двадцать патронов и объясни условия упражнения, – заключил тот.

Мартин с неохотой выдал Николаю автомат и магазин с двадцатью патронами. Упражнение длилось двадцать секунд. Каждую секунду по звуковому сигналу (это был то треск сухой ветки, то человеческий голос) со стороны сигнала на мгновение появлялась мишень, которую надо было успеть заметить, повернуться (они появлялись с разных сторон), прицелиться и поразить. Николай сам выбрал секундную периодичность появления мишени, ему была предложена на выбор секундная, двух– и трехсекундная.

Редко кто из курсантов, да и самих инструкторов (здесь их было двое, Мартин и еще один) успевали поражать даже половину мишеней при двухсекундной периодичности их появления, не говоря уже о секундной. Николай же поразил все двадцать мишеней. Была еще и полусекундная периодичность, на которую Николай не решился, перестраховавшись, он побоялся опозориться, а зря, это он понял после стрельбы. Когда он стрелял, невероятное чувство легкости и уверенности овладело им, он чувствовал добавленную его телу скоростную реакцию и твердость руки, а меткость глаза его отличала и раньше.

В это время в первом помещении воцарилось восхищенное молчание. Такой стрельбы никто еще никогда здесь не видел. Все переглядывались, удивленно поджимали губы и покачивали головами, никто не знал, что сказать. Через некоторое время отодвинулась бронированная дверь и в помещение вернулся Николай, окинул взглядом притихшую аудиторию и спокойно поставил в пирамиду автомат.

И тут вдруг тишину взорвали аплодисменты – это первыми встали и зааплодировали двое начальников, сразу же их поддержали остальные. Николай слегка растерялся, потом поднял руку, как бы успокаивая аудиторию, и произнес:

– Это вы мне? Я у вас человек новый и еще не знаю, есть ли в вашей жизни театр, но, судя по реакции, есть. В таких случаях на аплодисменты артисты обычно раскланиваются. Я не артист и совсем не тщеславен, поэтому, как правильно заметил Мартин, пора заняться делом, там уже, наверно, разгрузили машину, и меня напарник заждался, надо лететь дальше. Мы с ним задумали завтра попасть на футбол, надо успеть достать билеты.

Дальше все сели, а Эстебан Петрович обратился к Николаю:

– Конечно, здесь не театр, но мы сейчас увидели величайшее представление, все восхищены и благодарны тебе. Мы с заместителем начальника этого училища нашей республики (он кивнул на Криса Иваныча) успели коротко переговорить и решили предложить тебе место инструктора.

Николай подумал, что очень уж быстро решаются здесь такие дела, и ответил:

– Предложение заманчиво, спасибо, конечно, но я не люблю принимать необдуманных, поспешных решений, поэтому пока подожду, а дальше жизнь покажет, и, если вы не передумаете, возможно, впоследствии я воспользуюсь вашим предложением.

– Жаль, жаль, – посетовал Эстебан Петрович и поинтересовался: – Так вы, значит, сейчас в Центральный летите?

– Точно не знаю, я только начал работать перевозчиком и еду первый раз, правда, напарник говорил, что склад недалеко от Центрального.

– Знаю этот склад, он рядом с городом, тут уже почти закончено, и можно уезжать домой, поэтому попросил бы вас захватить меня. Кстати, я тоже иду на футбол и с билетами могу вам помочь, так как имею отношение к распределению пригласительных билетов в гостевой сектор.

Николай согласился подождать Эстебана Петровича полчаса, а Мартин вызвался проводить его до ворот к машине. Теперь Мартин очень зауважал Николая, уже был с ним вежлив и по дороге охотно ответил Николаю на некоторые интересовавшие его вопросы. Он рассказал, что в республике есть еще несколько военных лагерей, они обучают военному искусству молодых людей, признанных «комиссией» наиболее способными к ратному делу. Им определили по жизни быть в категории военных. Из них по окончании обучения набирались кадры для охраны правителей, а также рядовые и даже иногда средние кадры для работы в полиции.

Крис Иваныч был здесь заместителем начальника, а Эстебан Петрович был членом наблюдательного совета республики, курировавшим эти военные лагеря. Еще Мартин сообщил, что у них была своя легковая машина-самолет с водителем, которой пользовались и Крис Иваныч, и Эстебан Петрович, но сегодня Петрович решил улететь домой с вами, раз представилась такая оказия.

На проходной Николай простился с Мартином и пошел к машине. Она давно уже была разгружена, и Антон с недовольным видом прохаживался от нее и до угла забора, при этом иногда не очень громко выкрикивая имя Николая. Он не знал, что подумать, и уже стал волноваться. Увидев Николая, спокойно шагавшего от проходной, он всплеснул руками, подбежал к нему и возмутился:

– Ты где был, я тебя обыскался?

– За билетами на футбол ходил, – пошутил в обычной своей манере Николай.

– Все шутишь, если и дальше везде будешь пропадать, мы ни на какой футбол не успеем попасть. Давай садись и быстрей заводи.

– Придется еще полчасика подождать, – огорчил его Николай.

– Зачем это?

– Не волнуйся, на футбол мы теперь точно попадем, сейчас придет человек, который обещал нам два билета, он живет в Центральном, и мы его захватим с собой.

Такое объяснение никак не прояснило ситуацию Антону, наоборот, у того возникли вопросы: какой человек? откуда он взялся в лесу? или Николай продолжает свои шуточки? Увидев, что Антон удивленно стоит с открытым ртом и, похоже, собирается задавать новые вопросы, Николай не счел нужным пересказывать подробности своего вояжа за забор и только сказал, что встретил и познакомился с важной «шишкой» из начальства; он здесь работает и зовут его Эстебан Петрович.

Минут через сорок Эстебан Петрович пришел, и они полетели. Сразу от проходной, примерно с целый километр, дорога была прямой, а по бокам ее с каждой стороны на несколько метров специально для взлета был спилен лес.

Николаю хотелось поговорить с наконец-то встреченным здесь человеком из категории начальства, но они очень быстро преодолели тысячу километров до города Центрального, и он успел задать лишь один вопрос. Не слишком охотно, даже, можно сказать, с какой-то непонятной внутренней настороженностью отвечал Эстебан Петрович. Николай спросил: «Зачем этот учебный пункт, с кем мы собираемся воевать, ведь вроде на Ялмезе воевать-то не с кем». Эстебан Петрович как-то подозрительно посмотрел на Николая, как бы стараясь понять, зачем он спрашивает. Николай заметил этот странный долгий изучающий взгляд, и ему сразу почему-то вспомнился взгляд Мюллера на Штирлица в известном телефильме; к тому же вспомнилась новостная передача, увиденная уже здесь, о заговоре против правителей, и он подумал: «Неужели и здесь что-то незаконное, тайное». Но Эстебан Петрович после порядочной паузы все же начал объяснять Николаю необходимость учебного пункта. Сначала он повторил сказанное Мартиным, но потом, увидев, что Николай не совсем удовлетворился этим, продолжил, но как-то слишком расплывчато и дипломатично. Он начал с исторического отступления: сказал, что когда-то в древности, три тысячи лет назад, на Ялмезе была другая жизнь, больше двухсот стран разных национальностей, часто воевали друг с другом, и им приходилось содержать большие, хорошо оснащенные армии. Тогда в ходу было даже несколько поговорок: «Хочешь жить спокойно в мире – готовься к войне» или «Держи порох сухим». Конечно, сейчас воевать нам не с кем, но с тех времен и осталась традиция на всякий случай содержать небольшие боевые отряды.

Аэродром Центрального был намного больше, чем в городе Нашем. Рядом с ним находился и склад, который являлся действительно центральным в республике. Он занимал очень большую площадь, на ней стояло много складских построек, здесь хранилось не только продовольствие, но и всевозможные промышленные товары, как мелкие, например телефоны и электробритвы, так и крупные, такие как сельскохозяйственная техника и самолеты-машины. А так как склад находился далеко от города, а для его обслуживания требовалось много работников, то при складе и аэродроме был свой рабочий поселок. Это место было довольно оживленное, до города часто ходили автобусы, здесь даже находилась стоянка такси.

Антон с Николаем поставили машину в очередь под разгрузку и за пятьдесят копеек поручили ее одному перегонщику, который должен был после разгрузки отогнать ее на стоянку. Затем они переоделись в городскую одежду. Полученные в банке деньги пришлось взять с собой. Эстебан Петрович еще в лагере позвонил в город, и скоро за ним должна была прийти машина. Они ждали ее около стоянки такси.

Приехав в город, Эстебан Петрович велел водителю сначала ехать на стадион, чтобы передать обещанные Николаю и Антону пригласительные билеты. Машину он не отпустил и, выйдя через пятнадцать минут с билетами, приказал водителю отвезти их, куда они скажут. «У меня еще здесь дела, – сказал он. – Машина на час в вашем распоряжении, я думаю, вы успеете устроиться». Еще раньше, по дороге, он спрашивал, есть ли у них место, где можно остановиться на ночь. Антон заверил, что знает такие два-три места, несколько раз ему уже приходилось пользоваться этими частными гостиницами.

Николай настолько заинтересовал Эстебана Петровича, что при прощании тот предложил ему на всякий случай обменяться номерами телефонов. Николай объяснил, что еще не успел приобрести телефон, тогда Эстебан Петрович дал ему свою визитку и сказал, что тоже будет завтра на футболе и, возможно, они еще встретятся.

Одна гостиница находилась прямо в двух кварталах от стадиона, но там свободных номеров не оказалось. Владелец гостиницы огорчил их, сказав, что в связи с завтрашним футболом все гостиницы переполнены, но, увидев, что они на машине, посоветовал проехаться по окраинам города.

Все гостиницы на Ялмезе были частными и располагались в обычных стандартных домах. В основном это был бизнес простых людей, за редким исключением, когда сдавались как гостиницы и квартиры интеллигентов-начальников, почему-либо оказавшиеся свободными, например, когда семья круглый год жила на даче.

Цены на номера в этих гостиницах были очень доступными: в центре города с человека брали пятьдесят копеек в сутки, на окраине тридцать, а иногда даже двадцать копеек, поэтому такой бизнес больших капиталов не приносил и им занимались немногие. Антон знал одну такую гостиницу на окраине, туда и решили съездить.

В этой квартире жила пожилая пара (им было уже за семьдесят), когда-то три их дочери одна за другой повыходили замуж и ушли в новые семьи. Сами хозяева жили в одной комнате, а три другие сдавали. К счастью, одна из комнат оказалась свободной. Антон с Николаем поблагодарили водителя и отпустили машину. Хозяева отдали им ключи от квартиры и от комнаты и предупредили, чтобы жильцы поужинали в городе, так как они уезжают на день рождения дочери.

Было еще рано для запланированного ими похода по вечернему городу с посещением увеселительных заведений, что было интересно Николаю. Поэтому они решили на пару часиков прилечь и отдохнуть. Николай даже сразу заснул.

Отдохнув, они закрыли комнату на ключ и пошли в город. Николай предложил никуда не ехать специально, а просто идти в сторону центра. «Как хочешь, мне все равно», – согласился Антон.

Николай знал, что находится на другой планете, в то же время здесь все было почти как на Земле. Такие же люди, так же гуляют, шутят, смеются. Они зашли в какой-то бар, и у стойки заказали выпивку, Николай купил сигарет и закурил. Табак не принес ему никакого удовольствия: или он уже отвык, или тут табак был без никотина. Выпивка, а он выпил двести грамм, тоже не дала ожидаемого им результата, даже не ударила в голову. Они вышли и двинулись дальше к центру. Гуляющих на улицах становилось больше. Время было часов восемь, солнце уже опустилось и зашло за облако, на улице потускнело, но еще было светло. Уже стала заметна световая реклама, и начали зажигаться уличные беспроводные фонари. Освещение и реклама на улицах оказались очень хорошими, но никаких проводов не было видно, все это светилось автономно. Наверное, светильники были из каких-то неизвестных материалов, днем они, как аккумуляторы, накапливали энергию, которую начинали отдавать в темное время суток.

Вот на стене здания вспыхнула картина боя на ринге: здоровенный негр бросает через себя не менее габаритного белого бойца.

– Это что за реклама? – поинтересовался Николай.

– Откуда я знаю, – отмахнулся Антон.

– Ты что читать не умеешь, ладно я, еще вашу грамоту не освоил и то кое-что разбирать уже стал, вот читаю, тур… тур… нир, – по слогам прочитал Николай и снова обратился к Антону. – Неужели не интересно? Прочитай дальше-то.

– Ежегодный турнир, приз победителю одна тысяча рублей, – начал дочитывать Антон и вспомнил: – А, я знаю этот турнир, он проходит…

– А когда это будет? – перебил его Николай.

Недовольный тем, что его перебили (сам просил прочитать и перебивает, недослушав), Антон, последнее время иногда делавший попытки копировать нравившуюся ему шутливую манеру говорить Николая, попробовал поддеть того в том же стиле:

– Зачем тебе знать когда? А… а… ты тысячу рублей хочешь заработать. Опоздал, этот турнир уже неделю как идет, скоро уже финальный бой. Сказал бы раньше, я бы свел тебя с одним человеком, он владелец спортклуба, и его бойцы всегда участвуют в этом турнире.

Николай скептически и недоверчиво глянул на Антона:

– Откуда у тебя, деревенского недотепы, такие связи, ведь таким клубом, наверное, может владеть только человек из категории начальства.

– Правильно, он и есть из начальства, это родной дядя нашей учительницы Даши.

– Откуда же ты его знаешь, ты вроде говорил, что Даша живет в городе Нашем.

– Да, ты прав, но Даша то ли проходит какую-то практику, то ли где-то доучивается, и это заведение находится в Центральном, поэтому ей часто приходится жить в доме своего дяди. Позапрошлой зимой я по поручению Даши несколько раз заезжал за книгами к дяде и познакомился с ним. Между прочим, отличный мужик, даже не подумаешь, что он из начальства, со мной вел себя очень просто, как с равным, мы даже с ним выпили, правда, тогда у него начались какие-то трудности с финансами (он при мне обсуждал этот вопрос со своим приказчиком).

Уже совсем сгустились сумерки, они шли по освещенной улице, прикидывая, куда бы еще зайти. Впереди стояла двухэтажная коробка, над крыльцом ее горела двигающаяся реклама с обнаженными, очень красивыми девушками, занимающимися лесбийской любовью. Оформитель этой рекламы, очевидно, имел задатки гениального художника. Очень вероятно, что это была женщина. Девушки, как живые, меняли позы и наслаждались друг другом, все это выглядело очень натурально.

Николай, явившийся сюда из нашего восьмидесятого года, конечно, слышал об этом, но еще не будучи «просвещен» до блевотины обрыдлым уже нам, кабельным, да и не только кабельным, телевидением девяностых, заинтересованно остановился, вынужден был остановиться и Антон. Он презрительно махнул рукой и сказал: «Пойдем дальше, здесь дом проституток, им мужики не нужны, если хочешь, мы с тобой сходим, я тебе покажу, где есть хорошие девушки». Николай продолжал смотреть и вполголоса, как бы самому себе, сказал: «Я бы не сказал, что это проститутки», – и уже про себя мысленно подумал: «Странно, я-то думал, что однополая любовь обычно водится за образованными женщинами, любительницами особого вида свободы». Где-то, в каком-то журнале он когда-то прочитал, как одна из них (вроде, поэтесса) разделась донага и бегала по улицам где-то в районе ВДНХ. «Получается, они заманивают красивых молодых простушек себе в напарницы, – продолжал он рассуждать, – интересно бы узнать, кто владелец этого заведения?»

«Подожди я сейчас», – сказал он Антону и поднялся на крыльцо. Тут же к нему вышли две молодые девушки в мини-юбках и надетых на голое тело коротеньких полицейских кительках без рукавов, через которые виднелись и их голенькие животики, и груди. Что кительки полицейские, Николай решил потому, что на них, как и на одежде у настоящей полиции на Ялмезе, были красные пуговицы. Он подумал: «Наверное, это местные распорядительницы».

– Мужчинам сюда нельзя, – сказали они. – Видишь, написано под рекламой «Женский клуб».

– А мне к вам и не надо, – нашелся Николай. – Я по специальности оформитель, и мне очень понравилось качество вашей рекламы, не могли бы вы мне сказать, кто владелец этого клуба, я бы потом с ним связался.

– Владеет клубом Лиля Луизина, – ответили девушки.

Двойное имя владелицы дало Николаю понять, что она точно из интеллигенции – начальства. Он вернулся к Антону, а тот, решив, что Николай получил от ворот поворот, сказал:

– Я же говорил, что им мужики не нужны – это проститутки. Мы с тобой еще встретим и зайдем в дом с хорошими девушками, здесь таких домов полно.

– Ты имеешь в виду публичные дома?

– Дома девушек они называются.

– Вообще-то это же опасно, можно заболеть какой-нибудь нехорошей болезнью.

– Ты что, что ты говоришь, какая болезнь, это, наоборот, полезно для здоровья, вон по телевизору об этом всегда говорят. Я когда приезжаю в город, иногда захожу к «девушкам».

В Москве у Николая была постоянная подруга, они встречались раз или два в неделю. Здесь же… скоро будет месяц… как… к тому же большим моралистом он не был и сейчас чувствовал, что был не прочь составить компанию Антону.

Николай улыбнулся, хлопнул его по плечу и сказал:

– Ну что, гуляем дальше, и раз по телевизору говорят «полезно для здоровья», может, и вправду укрепим здоровье и сходим к твоим хорошим девушкам. А пока, что-то выпить захотелось, ты как на это смотришь?

– Хорошее дело, я не против.

Питейных заведений встречалось множество. Николаю не хотелось заходить в первое попавшееся, и он начал выбирать что-нибудь пооригинальней. Антон ждал у входа, а он открывал дверь заведения и, не заходя, оглядывал зал. Почти везде было все одинаково, как и у нас: столики, бар, сцена, на которой одна или несколько девушек крутили полуголыми задами или пели. Забраковав так уже несколько заведений, наверное, заглянув уже в седьмую дверь, Николай наткнулся на некоторое разнообразие. Посередине зала стояли два стола для игры в рулетку, Николай, никогда не увлекавшийся, как он считал, такими бесполезными забавами, уже хотел захлопнуть дверь, как откуда-то ему послышался характерный стук бильярдных шаров, он тут же позвал Антона, и они вошли. Николай любил бильярд и очень неплохо играл. Стук шаров слышался из арки, проделанной в стене зала, обращенной в сторону дворика, через нее оказался вход в одноэтажную пристройку, где и располагалась бильярдная, там же был бар. Они уселись за стойку и снова заказали по двести граммов. Деньги были у Антона, расплачиваясь, он озабоченно предупредил Николая:

– Я всего пять рублей взял с собой, нам надо быть поэкономней, а то и на девушек не хватит, вот осталось всего четыре рубля сорок копеек.

– А сколько же стоят девушки? – улыбнулся Николай.

– По два рубля каждая, – сказал Антон, бережно убирая в карман деньги.

– Не бойся, сейчас я сыграю на бильярде, и мы немного разбогатеем, – успокоил Николай Антона, он уже заметил, что играют на интерес.

– А ты умеешь играть? – удивился Антон. – Где же ты научился?

– Где, где, – передразнил Николай и счел возможным просто отмахнуться от ставших уже надоедать таких вопросов, – все там же, в лесу.

Столов в бильярдной стояло четыре. Час игры стоил десять копеек. Ставки были не крупные, в основном не больше пятидесяти копеек, только за одним столом играли по рублю. Как раз там закончилась очередная партия, проигравший рассчитался и не захотел больше играть, а победитель обратился к публике: «Есть еще желающие?» Он у всех на глазах шустро, меньше чем за час, выиграл три партии подряд у предыдущего игрока, и поэтому никто не вызвался, все остерегались. Николай не спеша, допил из стакана и вышел к столу.

– Раз никто не хочет, давай я попробую, – сказал он и взял кий.

– Ставка – рубль, – предупредил удачливый игрок.

– Как скажешь, рубль так рубль, – согласился Николай. – Только дай мне пару раз ударить, кий опробую.

– Пожалуйста, это твое право, хоть десять.

Николай несколько раз произвел тренировочные удары, но специально забил только один шар из четырех ударов, остальные промазал. Рядом с одной лузой на борту лежал мелок, и он целил в это место. На порядочном расстоянии от лузы он установил рядом, сантиметрах в пяти друг от друга, два шара, причем совсем не прямые. Такие шары обычно бывает трудно определить: насколько их подрезать, и забить их очень сложно, как раз этот шар он постарался забить, и забил.

– Дурак залетел, – уловил он негромкое утверждение зеваки-зрителя.

Как всегда в таких случаях, зевак у этого стола образовалось достаточно, ажиотажу добавила рублевая ставка.

– Ставка рубль!.. По рублю играют! – слышались негромкие возгласы зрителей.

Начали играть. Это была пирамида с такими правилами: играли одним нулевым битком, он был оранжевого цвета, свояков не били, а если в лузу случайно залетал этот биток, то сгорали все набранные очки и забитые шары выставлялись по бортам. Если биток после удара не задевал других шаров, то промазавший тоже штрафовался, но уже всего на один шар.

Соперник Николая, конечно, не был игроком выдающимся, но играл довольно прилично. Николай и на Земле был отличным игрокам, а сейчас, когда известным читателю образом ему добавились некоторые физические качества, среди которых был и отличный глазомер, он, как говорят бильярдисты, мог закончить партию с кия. Но он не стал этого делать, а повел игру, если можно так сказать, в стиле случайностей. Вот, например, стоят два почти прямые шара, но они были замазаны, это опять сленг бильярдистов. А если объяснить популярно, то на пути движения битка стоит еще один шар и слегка, почти незаметно (незаметно для неопытного игрока), мешает забить. И вот Николай, «не замечая», что он замазан, как бы бьет в этот шар, стараясь его забить, а на самом деле срезает совсем другой, мешающий шар, и он залетает совсем в другую лузу. Или у него «случайно» падал в лузу дуплет, которого он вроде бы и не собирался бить. У зрителей складывалось впечатление, как уже было сказано одним из зевак, что залетел дурак. Николай проделывал все это так правдоподобно, что у нас на Земле говорили бы: «Вот везет чуваку», примерно так реагировали и здесь и зрители, да и сам соперник.

Таким способом Николай выиграл три партии и потребовал рассчитаться. Получив деньги, он предложил сыграть еще одну партию, последнюю, но уже по три рубля. Соперник с радостью согласился, кажется, он и сам хотел это предложить, чтобы отыграться.

Разбивать досталось Николаю. На этот раз он не стал притворяться, ему стало интересней попробовать закончить партию с кия, что он и сделал. После этого, конечно, играть с ним никто не захотел, все поняли, что он мастер и первые три партии очень оригинально дурачился.

Антон поздравил Николая и на радостях предложил заказать еще по двести граммов, но Николай отказался, сказав, что не хочется. Напиток был как-то непривычен и не понравился ему. Вообще-то он слегка веселил, но все равно эффект был не совсем привычный, невольно Николаю пришла мысль: «Сейчас бы двести грамм русской водки». Николай пил редко, тяги к спиртному не испытывал, не любил вина, совсем не пил пива, но всегда мог поддержать хорошую компанию.

Они вышли, на улице уже была ночь, по небу рассыпались звезды, появилась Луна, дул слабенький, освежающий ветерок.

– А не пора ли нам бай-бай, ведь завтра нам рано вставать ехать на футбол, – вздохнув полной грудью, напомнил Николай. (Футбольный матч был назначен на десять часов утра.)

– Успеем, выспимся, мы же еще собирались зайти к девушкам, – напомнил Антон.

– Где же они твои «хорошие» девушки, ты говорил, что их здесь полно, что-то не видно, наоборот, пока только плохие девочки да мальчики попадаются. (Пока они, выбирая, где выпить, наткнулись на бильярдную, им встретились два гей-клуба, членов которых Антон обозвал мужиками-проститутками). В общем, в «проститутки» у Антона, простого мужика-необразованца, попадало все секс-непонятное.

Интересную и странную разницу увидел в этом Николай между городом и деревней.

В городе это было в порядке вещей и даже, как мы видим, поощрялось, а деревню от этой содомии почему-то оберегали. Много позже, общаясь интеллигенцией и близко сойдясь с многими, некоторые из них, помогли ему понять причину такого разделения.

Правители были образованными людьми, а главное, умными, они тщательно изучили историю развития мира, историю падений цивилизаций. Главное, что уяснили из этого изучения, – не повторять ошибок руководителей погибших цивилизаций. Они понимали, что сплошная гоморрализация всей планеты приведет к концу, нужно было оставить здоровую отдушину в виде изолированной деревни. К тому же только в такой деревне можно получать здоровые органы для замены и продления своей жизни.

Теперь почему-то Николаю расхотелось идти к «девушкам», но он раньше обещал Антону, поэтому уже больше из любопытства, как обстоит с этим здесь дело, он согласился и сказал: «Ну, веди к девушкам, как говорится, изучать так изучать».

Антон растерянно огляделся, ему мало знаком был этот район, потом, махнув рукой дальше в сторону центра, сказал: «Идем туда». Пройдя два перекрестка, они повстречались с двумя полицейскими. Антон тут же подошел и спросил, где здесь дом девушек. Полицейские обстоятельно объяснили, что нужно пройти назад и на следующем перекрестке повернуть направо. Никаких скабрезных ухмылок или подколов (как было бы в таком случае у нас) с их стороны не было, все в порядке вещей – ребята идут поправить здоровье.

У «девушек» тоже все оказалось обстоятельно и серьезно. Владели заведением муж с женой из интеллигенции. Посетителей в гостиной усадили за стол, подали в рюмках по пятьдесят грамм. Напиток оказался более крепким и утонченным, чем тот, что они пили в кафе. Николаю он понравился (наверно, это был местный коньяк). Затем мужчина спросил их, где они предпочитают «отдохнуть»: на первом или на втором этаже. Николай не понял, а Антон поспешно сказал: «На первом, на первом!» – и объяснил Николаю, что на втором всегда девушки дороже, там они уже по два с половиной рубля.

– Не мелочись, Антон, гулять так гулять, – сказал Николай и спросил у хозяина, кому платить: ему или наверху девушкам.

Поняв, что Николай пришел первый раз, и удивившись, ведь он выглядел постарше, хозяин объяснил, что платить ему. Николай тут же отсчитал хозяину пять рублей.

– Можете не спешить, – сказал хозяин, – вон уже жена несет вам еще выпить, это бесплатно и входит в общую плату, – добавил он и начал нарезать на блюдечке лимон.

– Спасибо, но у нас мало времени, – отказался Николай от угощения.

Они поднялись на второй этаж, там в первой общей комнате сидели четыре девушки и смотрели телевизор. На них были только прозрачные нейлоновые халатики. При появлении клиентов девушки встали, вежливо поздоровались и начали прохаживаться, демонстрируя свои ясно просматривающиеся аппетитные формы (аппетитные не значит, что пышные). Они бесцельно наклонялись за вроде бы нужной вещью, тянулись, чтобы положить ее на другое место, даже иногда вставали на стул, чтобы куда-то дотянуться. У каждой из них оказалась своя отдельная комната, и после такого недолгого своеобразного дефилирования они остановились, каждая у двери своей комнаты, взялись за ручки и замерли в ожидании.

Антон сразу же поспешил в комнату к одной брюнетке, Николай выбрал блондинку.

Когда минут через сорок Николай спустился вниз в гостиную, Антон уже сидел там и, допив свою рюмку коньяку, присматривался к рюмке Николая.

– Долго же ты лечился, знать здоровье твое сильно расшаталось, – снова в стиле Николая пошутил Антон.

– Допивай уж, шутник, – кивнул Николай на оставшуюся рюмку, – поехали домой, что-то предчувствия у меня какие-то нехорошие.

Действительно, в этот момент что-то странное начало твориться с Николаем. Какое-то неясное чувство опасности возникло в нем и давило, ему куда-то хотелось спешить, он даже не понимал куда, вроде бы на их съемную квартиру. Раньше такого с ним никогда не было.

И точно, подъехав к дому (Николай настоял взять такси), они увидели у подъезда полицейскую машину. Странное предчувствие Николая не обмануло. Квартира была ограблена. Хозяева и все жильцы были уже дома, их опрашивал следователь. Входной замок и все другие в комнатах были сломаны, исключая последнюю дверь, расположенную в конце коридора, за комнатой Николая с Антоном. Им следователь предложил зайти в свою комнату и проверить, не пропало ли у них что-либо, и, конечно, они не обнаружили сумки с колхозными деньгами. У остальных жильцов ничего не пропало, да они ничего и не оставляли. У хозяев пропали все их денежные накопления в сумме ста восьмидесяти рублей.

Следователь оказался очень дотошным, подробно расспросив потерпевших: сколько было денег, где они лежали, где их получили, куда везли, почему приехали в город, зачем сняли гостиницу и остались на ночь? Затем подробно изложил им свою версию. Он рассуждал так: охотились не за их деньгами, такого везения воры не ожидали, они местные и не профессионалы, это видно по почерку, замки были не открыты, а взломаны, скорее всего, шли за хозяйскими деньгами, у мелких частников всегда бывают некоторые накопления, а сто восемьдесят рублей – это порядочная сумма. Навел, очевидно, кто-то из близких или знакомых, они точно знали, что хозяев не будет, ну а проверить, на месте ли жильцы, – дело техники. Ограбив хозяев, на всякий случай заодно решили проверить и жильцов, особенно и не надеясь на успех. Когда грабители открыли вашу сумку с деньгами, они даже не стали вскрывать последнюю комнату.

Относительно перспектив раскрытия он сказал, что если эта кража не будет раскрыта по горячим следам в первую неделю, то есть в первые десять дней, то дальше раскрыть ее будет очень сложно. А также успешное раскрытие зависит от количества преступников, участвовавших в ограблении. Одно дело, если их было несколько, и другое, если один или от силы два, один навел, а другой грабил, в этом случае им легче затаиться.

Это происшествие очень сильно ударило по Антону, он понимал, что произошло непоправимое, безвозвратно утеряны общественные деньги, много денег, он сидел на кровати согнувшись, положив локти на колени, обхватил голову руками и причитал: «Что делать? Что делать?». Когда следователь вышел в комнату хозяев, он решил позвонить деду. «Перестань, время второй час ночи, – остановил его Николай. – Зачем ты будешь будить и волновать старика. Тем более, может, воров найдут и деньги вернутся».

Зачем-то приехал адвокат. «Следователь что ли его вызвал?» – предположил Николай. Он зашел к ним в комнату и сказал, что им нужно написать заявление, и он поможет его правильно составить. Николай никогда не любил всяких этих юристов, адвокатов и прочих, как он считал, тунеядцев, почему-то он их не переваривал. «Ничего не делают, только обирают простых людей», – считал он. «И на Ялмезе без них не обошлось», – подумалось ему.

Он собрался послать его… куда-нибудь… подальше, но сначала решил переговорить со следователем и вышел в комнату хозяев, где тот заканчивал писать протокол и спросил у него:

– А зачем нам адвокат, нас, что, собираются судить? Ведь не мы украли, а у нас украли. Зачем ты его вызвал?

– Я его не вызывал, это такой порядок, когда в полицию поступил звонок с сообщением о краже, то дежурный обязан был сообщить в контору адвокатов. Там у них тоже сидит дежурный, а уж он посылает адвоката по адресу.

– А зачем это? – спросил Николай.

– Так положено, ведь им же нужно зарабатывать деньги.

– По-твоему получается, что адвоката прислали только потому, что им или ему нужно зарабатывать деньги. Ну и причина! А кто платить будет, я?

– Да, но там немного.

– Ну уж нет, я платить не собираюсь, даже немного. Другое дело, если найдут деньги, я согласен заплатить тому, кто нашел, – следователю, то есть заплачу за выполненную работу.

– За нашу работу нам платит республика. У каждого своя работа и по-своему оплачивается, адвокат сделает свою – напишет вам заявление, и вы должны эту работу оплатить, – пытался вразумить следователь Николая.

– Хочет заработать, пускай идет мешки разгружать, а у меня он ничего не получит. Сами напишем заявление, мы тоже грамотные, на двоих аж два класса кончили, – пошутил Николай, даже и в этот невеселый момент не забыв о своем пристрастии к шутке, правда, это уж больше для себя, следователь, наверно, глубину шутки не сможет постичь. Но тот, просто механически, захотел уточнить:

– Как на двоих?

– А так: он один – где писать учат, а я другой – где думать. Так мы и напишем: я диктовать буду, а он писать.

Во время всего разговора следователь удивленно смотрел на Николая, это был человек уже достаточно поживший, из категории интеллигентов-начальства, впервые в его профессиональной деятельности встретился человек из простых людей, не согласившийся с когда-то установленными и без сбоев веками действовавшими инструкциями. Он подумал, что эти жизненные инструкции могут быть нелепыми или несправедливыми, но это он может так посчитать, ведь он человек образованный и, значит, думающий. «Да, странный случай, а он к тому же еще и шутник», – отметил он последние слова Николая.

Николай, увидев, что следователь замолчал и с интересом смотрит на него, спросил:

– Тебе вообще-то такое заявление нужно?

– Да, по инструкции в деле должно быть заявление.

– А в этой инструкции написано, что именно адвокат должен его написать?

– Нет, таких слов там нет.

– Будет тебе заявление, – сказал Николай и пошел в свою комнату.

Адвокат сидел за столом и, достав бумагу, уже дописывал «шапку» заявления. Ни слова не говоря, Николай вытащил листок у того из-под рук и начал комкать его. Тот, вылупив глаза, уставился на Николая и спросил:

– Что это значит?

Смяв листок окончательно, Николай выбросил его в приоткрытую дверь и ответил:

– Культурно выражаясь, мы в ваших услугах не нуждаемся и просим вас последовать за своим неоконченным «произведением».

У ошеломленного адвоката куда-то пропал голос, он с полминуты беззвучно шлепал губами и наконец сиплым дискантом возмущенно пропел:

– Ты что, свихнулся или с Луны свалился?

– Вы так считаете? Но, возможно, я прибыл с еще дальше расположенного объекта, но это не меняет дела – жуликам и тунеядцам стараются не подавать ни на Луне, ни где-то еще. А про Луну Николай подумал: «Во как, даже поговорки как у нас».

Короче, как ни возмущался адвокат и жаловался следователю, ему все же пришлось уйти.

Николай позаимствовал у следователя бумагу и ручку, усадил Антона за стол, и начали писать.

В силу того, что все больше выявлялась похожесть психологии между людьми на Земле и здесь, Николай, не мудрствуя лукаво, решил, что и большой разницы в форме заявления быть не должно, то есть от кого, куда и зачем. Только уточнили у следователя, куда писать. Оказалось, в четвертое отделение полиции города Центрального… ну и от перевозчиков деревни Большие Сосны… просим принять меры к разысканию… Показали следователю, он прочитал и принял заявление.

На футбол даже после такого несчастья все же решили сходить, и не столько из интереса к нему, а еще и просто рассказать и посоветоваться с новым знакомым Николая, он же из начальства, может, удастся перезанять денег, выплачивать-то им все-таки, наверное, придется. Еще Николай напомнил Антону о его знакомых: дяде учительницы Даши и футболисте, сыне Авдея, Нико, – может, у них попробовать перехватить денег. Но Антон сказал: «Не думаю, что они настолько богаты».

За этими разговорами улеглись спать. Николай, несмотря ни на что, быстро уснул. В восемь часов его разбудил Антон, так и не сомкнувший глаз. Они умылись, хозяйка уже хлопотала на кухне; чем-то вкусно пахло. Они позавтракали и направились на стадион.

9

Зрители уже стали собираться, на подходе к стадиону было много народу, кассы не работали, все билеты давно распродали, но с одного угла касс, над которым висела замеченная ими еще вчера реклама боя боксеров, толпился народ. Николай остановился, стараясь понять, что означало это небольшое столпотворение.

– Пойдем, пойдем, – начал подталкивать его Антон, – нам еще сектор наш надо найти.

– Куда ты спешишь, успеем, еще только начало десятого, – ответил Николай и спросил у него: – А что это за толпа собралась?

Антон с минуту смотрел на висевшее под рекламой объявление с какими-то цифрами, прислушался к тому, о чем говорят, подумал и стал объяснять:

– Здесь букмекерская контора, принимают ставки на результат футбольного матча и полуфинальных боев по боксу, ну и билеты на бокс продают.

– А где бокс-то будет?

– Да здесь же, на стадионе, и будет, сегодня в восемь часов вечера.

– Как, на таком огромном стадионе, зачем это, ведь зрителям плохо будет видно.

– А стадион, когда надо, уменьшается, я не знаю точно, как это делается, но одна трибуна боковая, которая за воротами, стоит не капитально и может передвигаться. А ты что на бокс собираешься?

– Нам с тобой сейчас не до бокса.

А о трибуне Николай подумал: «Надо же, до чего додумались, наверно, стоит на шарнирах». За полчаса до начала они уже сидели на трибуне. Стадион вмещал двадцать пять тысяч. Беговых дорожек, как в Лужниках и на Динамо, не было. Трибуны начинались сразу от поля и шли круто вверх. Над стадионом от дождя и яркого солнца была раздвижная крыша. Он был уже почти полностью заполнен. У них в гостевом секторе стояли отдельные удобные кресла. На остальных же трибунах были общие скамьи, как у нас в семидесятых.

Николай разглядывал публику. Никто не размахивал флагами, не было никаких баннеров, не выкрикивали речевки.

Вдруг Антон подтолкнул Николая локтем и кивком головы показал на моложавого мужчину, поднимавшегося снизу по проходу сектора. «Жан Ильич поднимается», – потихоньку, почти шепотом произнес он.

– А кто он?

– Это Дашин дядя.

Тот уже был почти рядом и высматривал себе место повыше. В гостевом секторе, в отличие от остального стадиона, было много свободных мест. Антон с Николаем сидели с краю, почти рядом с проходом. «Давай останавливай, смотри не пропусти», – тоже тихо вполголоса сказал Николай Антону. Поднялся Антон в момент, когда до него оставалось уже два ряда. Тот, увидев Антона, сразу узнал его, с приветливой улыбкой остановился и протянул руку: «Антон, вот так встреча, на футбол решил сходить? Ты наверно в командировке? Ну как жизнь?».

– Плохо, очень плохо! – неожиданно без всякой дипломатии взял «быка за рога» Антон. – Вчера вечером зарплату колхозную у нас украли, и теперь не знаем, что и делать.

– Как же это случилось?.. ну-ка расскажи… давай-ка присядем, – потянул он Антона на трибуну (они стояли в проходе и все держались за руки). – А это кто с тобой? – усаживаясь, спросил он.

– Это Николай, мой напарник, наш новый перевозчик, он недавно перешел к нам жить от староверов.

– Будем знакомы, – пожал тот руку Николаю и представился: – Жан Ильич.

Жан Ильич владел двумя магазинами: продовольственным и спортивного инвентаря. Сам бывший боксер, он любил спорт и на свои средства содержал боксерский клуб для детей, одна группа была и для взрослых, помещение, для которого (небольшой зальчик) арендовал под трибунами на этом же стадионе. Он был небогат, и почти все доходы от торговли, кстати не очень большие, уходили на аренду и на зарплату трем тренерам. Дела у него шли все хуже и хуже, поэтому помочь им с деньгами он не имел возможности.

Рассказывая все это, Жан Ильич, который сидел между ними, обращался к ним обоим, но чаще оборачивался к Николаю, заметив, что он с интересом слушает, тогда как Антон, скучая о своем, только иногда с кислым видом, равнодушно кивал головой.

Николай действительно с живым интересом, наконец-то получив возможность пообщаться на этой планете подольше с человеком из категории начальства, вслушивался, чтобы детальней и обстоятельней разобраться и вникнуть в их психологию. До сих пор он подозревал, что весь негатив, все странности планеты зависели от их недоброй воли, нежелания что-то поменять в лучшую сторону. Но оказывалось, что не все так однозначно, не все они одинаковы, некоторых волнует не только свое благополучие, но и проблемы простого народа. А между тем Жан Ильич продолжал:

– Была надежда поправить дела: завоевать первое место на главном ежегодном турнире с призом в тысячу рублей, и боец в этом году подготовлен у нас как никогда сильный. С ним мы бы точно взяли первое место, а тысяча рублей решила бы все наши проблемы, но неожиданно на турнир приехал из шестой республики Бешеный бык – непобедимый боец, последние десять лет он бьет всех.

– Это чернокожий, который запечатлен на всех рекламах? – уточнил Николай.

– Да, именно он, его еще называют Прыгающим тигром, Наковальней. В общем, плакал теперь наш приз, жалко, но придется закрывать школу, и семьдесят ребятишек опять поглотит улица. Вот сегодня вечером полуфиналы, хорошо еще, что по жребию в соперники нам достался не сам Бык, а другой боец, которого можно победить. За второе и третье места выплачивают тоже по сто рублей, а это хоть месяца на три, но задержит наш конец.

Началась игра, и одновременно пошел дождь. Быстро, буквально в пять минут, над стадионом образовалась крыша. На первых же минутах наши пропустили гол, но через десять минут после красивой комбинации отыгрались. Стадион в радостном порыве взревел.

По местным правилам игра делилась на три тайма по тридцать пять минут, причем третий тайм должен был проходить без офсайдов. Интересно было увидеть, как в третьем тайме изменится тактика. Постоянно держать одного нападающего перед воротами противника? Так к нему обязательно приставят «сторожа». Или просто одного скоростного игрока держать наготове, сделать рывок, этого приема тоже будут остерегаться. Кто победит: у кого выше скорость или кто техничней?

Николай, как профессионал, еще вчера с интересом собирался посетить этот матч. Сейчас же он никак не мог сосредоточиться на игре, он смотрел на поле, но невольно мысленно возвращался к неприятности с похищением денег. Как быть и где взять деньги? Теперь он специально отвлек себя от футбола и задумался, он чувствовал, что в нем зреет какая-то мысль. Почему-то у него все цеплялось за предстоящий боксерский поединок, чувствовалось, что в этом что-то есть. Но что? Он говорил себе: «Ну, уговорю я Жана Ильича заменить его боксера на себя, конечно, сто процентов, что я выиграю, а что это даст? Засветиться и привлекать внимание к своей персоне из-за одной тысячи рублей – стоит ли огород городить, и потом, еще неизвестно, имеет ли тот право поменять бойца?

Но внезапно его осенило: «Тотализатор!» – вот выход, на неизвестного боксера никто не будет ставить. Наверняка на победу этого Быка будут ставки десять к одному, а то и больше. Сорвем куш – хватит и нам с Антоном и Жану Ильичу.

Николай посмотрел на него, тот полностью отдался просмотру футбола. Николай подумал, что надо обмозговать, как бы его уговорить на такую авантюру.

Подходил к концу первый тайм, близился перерыв, и Николай приступил:

– Жан Ильич, а вы можете своего участника боя заменить на другого? – спросил он.

В это время у наших ворот получился опасный момент, и Жан Ильич, не поняв до конца Николая, напряженно махнул на него рукой, а когда опасность у ворот удачно ликвидировал вратарь, с облегчением глянув на Николая, спросил:

– А зачем? Он у меня самый сильный.

– Меня интересует в принципе, возможна такая замена, например, если он заболеет.

– Как заболеет, никто не болеет, а он вдруг заболеет.

Николай вспомнил, что он на планете, где нет болезней, продолжал допытываться:

– Ну если вдруг с ним что-нибудь случится, например, ногу сломает или руку.

– В таком случае я имею право выставить от клуба замену.

В это время раздался свисток об окончании первого тайма, и Жан Ильич, уже внимательней посмотрев на Николая, спросил:

– А зачем ты обо всем этом спрашиваешь?

– Вам нужна тысяча рублей и нам с Антоном пятнадцать, и вот дело в том, что я придумал, как нам достать эти шестнадцать тысяч, а может и больше. Если получится больше, то остальные все ваши, и на них вы поправите все ваши дела.

Жан Ильич недоверчиво посмотрел на Николая и с улыбкой сказал:

– Выглядит заманчиво, но каким же образом это сделать?

– Сделать это легко, – сказал Николай, – вам нужно только сегодня вместо своего полуфиналиста выставить на бой меня.

Жан Ильич еще больше заулыбался и довольно скептически оглядел не слишком внушительную комплекцию Николая. А тот, правильно оценив его взгляд, продолжил:

– Я вас отлично понимаю, – сказал он, – никто в этом случае не поверил бы голым словам, но я готов доказать на деле, нужно как-то испытать меня, если бы была возможность где-нибудь провести легкий спарринг, можно было бы убедиться в моих возможностях. Вы не смотрите, что по моему виду никак не скажешь, что я смогу победить этого Быка.

Здесь Николай ненадолго смолк, стараясь придумать, как бы поскладнее сфантазировать ему про свою силу. Возникшую паузу в их разговоре тут же заполнил Антон.

– Да, да, Ильич, он очень сильный.

– Антон говорил вам, – продолжил Николай, – что я сам из староверов, а у нас тоже есть школа кулачного боя, где издавна разработан способ тренировки резкости, скорости и увеличения силы без наращивания мышечной массы. Все это держится в строжайшем секрете, и даже из староверов мало кто допущен к этой тайне, но мне повезло, я с детства занимаюсь в этой школе и достиг очень больших успехов.

Жан Ильич уже без скептической улыбки выслушивал Николая, но все же потом с сомнением сказал:

– Я могу поверить, что у вас существует какая-то древняя, особая система тренировки бойцов, но как-то не верится, что можно одолеть Бешеного, ты бы видел его кулаки, не зря одно из прозвищ у него Наковальня.

– Не мне вас учить, – стараясь не обидеть, снова заговорил Николай, – вы сам бывший боксер, что в боксе величина кулаков не главное, а есть много других качеств, влияющих на конечный результат. Короче, только спарринг окончательно убедил бы вас, а это, наверно, невозможно из-за отсутствия времени, ведь полуфинал уже сегодня в восемь, так что вам придется решиться, если хотите выиграть приз.

– Ну как раз спарринг можно успеть провести, зал сейчас пустой, ключи у меня, Даг – это мой боец, находится здесь на трибуне, но для вас я не вижу смысла, ведь приз всего тысячу рублей, а где взять остальные пятнадцать.

– Тотализатор, Жан Ильич, тотализатор, все будут уверены в победе Быка и будут ставить на него, ставки будут… вы представляете, какие будут ставки… с одной стороны Бешеный бык, а с другой – неизвестный и совсем невнушительный я. Для контраста можно даже придумать мне кличку, например Скромная овечка… или Серая… – Николай подумал и поправил кличку. – Нет, для боксера это слишком, пусть будет Маленький буйволенок или уж если он Наковальня, то я буду Молот или хотя бы Молоток. Нам нужно только тысячи полторы рублей, так сказать, для начального капитала, у нас с Антоном, конечно, нет таких денег, у вас возможностей побольше, вы не могли бы где-нибудь перезанять на короткий срок.

Загоревшийся идеей, Жан Ильич некоторое время соображал, а потом сказал:

– В кассе клуба последние 30 рублей, да и особых богачей у меня среди знакомых нет, а вот кредит в банке, думаю, смог бы взять, есть знакомый банкир, но жаден до невозможности. Думаю, смогу его уговорить под проценты, в крайнем случае, под залог моих двух магазинов, на это он пойдет с удовольствием, он давно на них зарится. Спускайтесь вниз, там вход под трибуны, и ждите там, я вас догоню, мы все-таки для моей уверенности проведем спарринг, но мне нужно найти Дага, он, наверное, сидит выше, мы всегда садимся на верхних рядах, я туда не дошел, увидев вас.

– Жан Ильич, надеюсь, вы понимаете, что об этом больше никто не должен знать, – решил предупредить его Николай, – вы просто отзовите его, а уже на месте все объясним.

В зале действительно никого не было, они заперли дверь на ключ, и можно было начинать.

По дороге Жан Ильич, не посвящая полностью Дага в задуманный план, объяснил, что сейчас ему предстоит провести небольшой тренировочный спарринг. Даг, невозмутимо пожав плечами, кивнул, как бы говоря: «Ну что ж, надо так надо». Он был угрюмым двадцатипятилетним черноволосым парнем с перебитым носом, в меру накаченным, ростом слегка за метр восемьдесят.

Ринг был примерно на метр с каждой стороны побольше нашего и устлан одним сплошным толстым, но жестким матом.

Бои здесь проходили без всяких правил, бей чем угодно, хоть рукой, хоть ногой, хоть головой, можно было и душить, и проводить броски с захватом ноги или руки на перелом – как у нас в самбо, можно было делать все, не запрещалось даже кусаться.

Не было и весовых категорий, все-таки эксперимент на селе с улучшением антропологических данных человека, то есть попытка искусственной эволюции его, проводимый когда-то правителями, дал некоторый результат и в городе. Поэтому в городе тоже рост метр девяносто – это была очень большая редкость, не встречалось и людей ниже Николая, если только чуть-чуть.

Дрались босиком, настоящих боксерских перчаток не было, на руки надевались легкие перчатки, как наши тренировочные «блинчики», еще более легкие, чтобы освободить пальцы для захватов. Николай разделся до трусов и надел перчатки. Они уже стояли в ринге. Даг тоже был готов и уже заложил себе капу. Жан Ильич предложил Николаю набор кап, чтобы тот подобрал себе по размеру, но он отказался, похвалившись, что это ни к чему, меня невозможно достать.

Жан Ильич усмехнулся и сказал: «Любопытно, сейчас посмотрим, – ударил в гонг и добавил: – Даг, отлупи-ка как следует этого задаваку».

Николай не хотел быстро заканчивать бой, хотя и мог, ему самому больше всех присутствовавших нужен был этот небольшой тренировочный спарринг, для того чтобы понять доскональнее этот вид спорта, чтобы потом правдоподобней выглядели его две победы, в которых он не сомневался, особенно первая – сегодняшний полуфинал. Она должна была выглядеть очень трудной, как бы еле выигранной, может быть, даже случайной, чтобы не поднять свои ставки, а то, не дай бог, заподозрят, что он феномен, и потому продлить бой он собирался подольше. В общем, чтобы все увидели, что Быка-то он одолеть не сможет.

В его безупречной технике Жан Ильич убедился уже в первом раунде, он, как и у нас, длился три минуты. Николай специально открывался, подставляясь под удары, но уже в момент нанесения их, мгновенным движением корпуса, уклонялся или делал небольшой шажок назад, не отпрыгивал, как делают некоторые боксеры, а отступал так расчетливо, что кулак Дага всего сантиметр-два не доходил до цели. При этом сам Николай, непрерывно, но совсем не сильно нахлестывал того по обеим скулам и по корпусу.

В перерыве Жан Ильич подошел к углу Николая, как секундант наклонился и сказал потихоньку:

– С техникой у тебя все в порядке, будешь выступать, но как сила удара? Ведь чтобы свалить Быка, нужно о-го-го… сможешь ли?

Николай так же тихо ответил:

– С этим придется поверить на слово, не буду же я вашего боксера нокаутировать… хотя сейчас попробую показать и свою силу, только почему-то он совсем почти не атакует ногами.

– Это мы сейчас исправим, – тихо сказал «секундант», отошел и дал гонг, а Дагу громко посоветовал: «Даг, почаще работай ногами».

Еще в первом раунде Николаю пришло в голову попробовать провести оригинальный прием: во время атаки соперника ногой поймать его за эту ногу и что-нибудь изобразить, используя свою силу, но Даг почему-то мало работал ногами.

Но теперь, во втором раунде, Даг, по рекомендации своего наставника, начал атаковать ногами. Сначала пару раз Николай уклонился, примериваясь, и понял, что у него вполне хватит реакции успеть перехватить ногу, ну а дальше… как-нибудь продемонстрировать свою силу. Так он и сделал, когда в очередной раз Даг попытался ударить ногой, Николай, отступив на шаг, одновременно схватил того правой рукой за ногу повыше пятки, развернулся и быстро дернул по ходу удара, инерция ли помогла или сила Николая, но Даг оказался поднят на воздух, а Николай, переступая ногами, начал раскручивать его вокруг себя. Прокрутив так несколько раз, он мог забросить его за канаты, но передумал и просто поставил на пол, подстраховав за плечо левой рукой.

Во втором раунде не закончилась еще и первая минута, но Жан Ильич остановил бой. «Все, достаточно, закончили», – объявил он, хлопнув в ладоши. Николай понял, что тот окончательно решился.

Жан Ильич оказался очень деятельным человеком и теперь взял на себя все руководство, так сказать, операцией. Сначала объяснил Дагу, что сегодня на ринг вместо него выйдет Николай, потому что тот сильней и сможет потом победить Быка, а клубу очень нужна призовая тысяча рублей, иначе придется закрывать его.

Даг сам уже начинал подрабатывать у Жана Ильича, тренируя детей, и совсем не хотел закрытия клуба, поэтому согласно покивал головой. А чтобы поменять Дага на Николая, ему, Дагу, придется немного поактерствовать и сыграть роль человека со сломанной рукой.

– Сейчас мы перебинтуем тебе руку, поносишь ее недельку на перевязи, – сказал ему Жан Ильич.

В зале, рядом с раздевалкой, был небольшой медпункт, где они и произвели эту манипуляцию и посоветовали пока не появляться в гостевом секторе, где много своих, а выйти по подтрибунному коридору в другой сектор, подальше.

– Только когда закончится футбол, найдешь меня или покажешься в организационном комитете на втором этаже, после игры там будут все, я тоже туда зайду, – подвел итог Жан Ильич.

Они выпроводили Дага, а сами решили на некоторое время задержаться, чтобы не идти вместе с ним. Эта задержка была на руку Николаю, ему надо было уточнить один вопрос с Жаном Ильичом.

Николаю пришлось оказаться здесь, но он чувствовал себя просто как бы наблюдателем и еще не вжился в их мир, не был настоящим его членом, да вроде и не собирался этого делать, к тому же было неизвестно, сколько продлится эта его «командировка».

Ему совсем не нужна была здесь слава и карьера известного боксера, но риск получить известность был очень большой, как же – победил самого Бешеного быка. Если бы не необходимость вернуть украденные деньги, он ни за что не пошел бы на это. Удастся ли ему после этой победы остаться незамеченным? Очень уж мало здесь население, чтобы суметь потом незаметно раствориться. Это его беспокоило, у него было ощущение, как будто это чувство осторожности тоже привнесено в него свыше и понималось им так, что известность может помешать задаче, которую ему предстоит здесь выполнить.

Когда ушел Даг, Николай спросил у Жана Ильича, можно ли сделать так, чтобы выйти на бой не под своим именем, потому что он не собирается в дальнейшем связывать свою жизнь со спортом, и тогда о нем постепенно забудут.

– Это можно, имен многих боксеров никто и не знает, они выступают под своими прозвищами, но человека, победившего Быка, не забудут под любым именем и будут узнавать, так что скрыться или исчезнуть тебе все равно не удастся. В твоем случае есть один вариант, чтобы как-то потом потеряться, но так ли это тебе необходимо и согласишься ли ты.

– Необходимо, Жан Ильич, очень необходимо, не люблю я этой суеты, начнется мое возвеличивание, расспросы, всякие интервью, а я человек тихий и хочу жить без всего этого; скорее говорите свой вариант, я заранее согласен.

– Ну тогда так: перед боем тебе придется слегка изменить внешность, например, перекрасить волосы в какой-нибудь яркий цвет, лучше в рыжий, заодно и кличку тебе подправим, будешь Рыжий буйволенок, еще хорошо бы усы приклеить. Помочь в этом попросим мою племянницу Дашку, она будущий химик и теперь как раз живет у меня, сейчас я ей позвоню, лишь бы она была дома. А вы к ней подъедете, Антон, еще помнишь, где я живу? – спросил он.

– Конечно, помню, – ответил тот.

Жан Ильич позвонил домой, трубку взяла жена и сказала, что Даша дома, к ней пришла однокурсница и они у себя ставят какие-то опыты. Потом жена позвала к телефону Дашу, он объяснил ей, в чем дело, и она сказала, что перекрасить волосы это не проблема, а вот с усами посложнее, но попробуем, пусть приезжает.

Окончив разговор, он сказал:

– Поезжайте, сейчас вы здесь мне не нужны, наоборот, только мешать будете. Николаю нужно быть здесь к шести часам, перед боем, как всегда, будет небольшая пресс-конференция. А мне, как только объявится Даг, надо будет заняться перезаявкой и, возможно, при всех придется, якобы разыскивая «Рыжего буйволенка», позвонить вам, а вы как приедете, не забудьте предупредить жену, чтобы она не удивлялась и позвала к телефону тебя, Николай. Просить подозвать к телефону придется не Николая, а я назову какое-нибудь другое имя, ну, например, Антона или Марка, в общем, ничему не удивляйтесь.

Пробираясь к выходу, они посмотрели на табло, начался уже третий тайм, наши проигрывали, счет был уже 1:4, но теперь им было уже не до футбола, появился другой интерес.

Приехав на место, они позвонили в квартиру, им отрыла супруга Жана Ильича и пригласила пройти в комнату Даши. Это была стройная девушка с густыми каштановыми волосами, заплетенными в две толстые косы, опускавшиеся ниже пояса. Она была не классической красавицей: слегка вздернутый носик, довольно обычные пухлые губы, приятный матовый цвет лица, украшали ее большие серые глаза, светившиеся теплотой и искренностью, в таких глазах не мелькнет и тени кокетства; из таких женщин обычно получаются верные жены и хорошие матери.

Все поздоровались, и Николай заметил, как Антон с Дашей одновременно смешались, взволнованные встречей. Чувствовалось, что хотя между ними, конечно, пока ничего серьезного не было, но смутились они просто оттого, что часто думали друг о друге и боялись, что об этом догадаются, а это только увеличивало их смущение.

Антон, желая как-то замять эту неловкость, тут же начал представлять ей Николая, объяснять, кто он, и перешел к цели их приезда.

Эту показную деловитость сразу же поддержала и Даша, она сказала, что дядя Жан ей уже все объяснил по телефону и сейчас придет ее подруга, которая отправилась домой (она жила в соседнем доме), у них есть домашний театр, я тоже иногда участвовала в любительских спектаклях, и вот там есть некоторые необходимые Николаю атрибуты: бороды, усы, бакенбарды.

– Эти театральные штуки будут плохо держаться и могут соскочить, мне же не на сцену в них выходить, – с сомнением предположил Николай.

Но Даша заверила его в обратном:

– Пусть вас это не волнует, все будет прочнее настоящего: во-первых, сделаны они из тонкой и прочнейшей искусственной кожи, также у нас есть такой клей, что и нарочно захочешь, не оторвешь. Но мы дадим вам пузырек раствора и, когда у вас все закончится, смочите им обильней ватку, можно и ладошку, и увлажните приклеенные предметы, после этого они отойдут при совсем небольшом усилии.

Действительно, вскоре пришла Дашина подруга, она вытащила из сумочки несколько предметов и выложила их на столик, там были две бороды, трое усов и несколько разных бакенбард.

Все четверо уселись вокруг столика, поставили перед Николаем зеркало и стали на нем все примерять.

Усы были трех видов: тоненькие, щегольские, полосочкой, потом пушистые, прямо буденновские и среднего размера, очень солидные, как у Сталина. Николаю приглянулись сталинские, он приложил их, все посмотрели и одобрили, сначала решили на этом и остановиться, но Даша посоветовала еще и бакенбарды, к нему приставили и их, густые, доходившие до подбородка. Они как раз оказались ему к лицу, он посмотрел в зеркало и тоже одобрил. С приложенными усами и бакенбардами он становился совсем не узнаваем.

В это время супруга Жана Ильича позвала Николая к телефону.

Жан Ильич, по-видимому, когда позвонил, был не один, поэтому и разыграл для присутствующих небольшой спектакль. Николай это понял и в паузах, которые тот делал, якобы выслушивая ответы, сообщил, что все отлично, дело идет как задумали, вы меня и не узнаете, в общем, Рыжий буйволенок к шести часам будет готов.

А вот телефонный разговор хитрюги Жана Ильича:

– Здравствуй, Марк, здравствуй, дорогой, как дела, как поживаешь, это Жан Ильич, узнал меня?

Пауза.

– Ну и у меня почти все хорошо, только произошло непредвиденное, поэтому я тебе и звоню, что-то тебя вторую неделю уже не видно, ты как сейчас, форму не потерял?

Пауза.

– Это хорошо. Дело в том, что Даг упал где-то с лестницы и сильно повредил запястье и не может сегодня драться. Я хочу тебе предложить его заменить.

Пауза.

– Ладно уж, не обижайся, извини, что сразу тебя не заявил, но согласись, Даг все же посильней тебя будет.

Опять пауза.

– Да, уже полуфинал, давай соглашайся, а то все срывается, и билеты уже проданы, да и букмекеры претензии предъявят, в общем, выручай, Марк.

Еще пауза.

– Ну все, спасибо, Марк, тебе это зачтется, как тебя заявлять-то, под именем или под прозвищем?

Последняя пауза.

– Ну все, пока, Рыжий, жду к шести часам.

Пока Николай говорил по телефону, девочки уже приготовили в тазике краситель, усы тоже пришлось покрасить, они были черными, а вот бакенбарды даже не пришлось окрашивать, они уже были нужного цвета.

Всего через полчаса Рыжий буйволенок уже с высушенными волосами и намертво приклеенными усами и бакенбардами был полностью готов. Он сидел перед зеркалом и расчесывал свои длинные рыжие волосы, у девчонок нашлась сеточка на резинке, под которую он решил потом убрать волосы, чтобы во время боя они не лезли ему в глаза.

Николай был очень доволен, уже можно было уезжать, он сердечно поблагодарил девочек, и они стали собираться, в это время в комнату вошла Жанна Катина (так звали супругу Жана Ильича) и пригласила всех в столовую отобедать.

Кстати, автор не успел объяснить про имена женщин интеллигенции, а также правительниц на этой планете. Если у простых людей были только простые имена, например, Люба, Катя, то у женщин с более высоким статусом имена образовывались двойным словосочетанием, но не по отцу, а по матери. Очевидно, это был результат эмансипации, результат борьбы женщин за свои права.

Борьба, в свое время это слово и действие было поставлено во главу угла всей жизни планеты. Это началось давно, еще до всемирной катастрофы, когда еще планета была густо заселена и было много разных стран.

Борьба, за что-нибудь боролись все: женщины за равноправие, национальные меньшинства с национализмом, секс-меньшинства за возможность открыто любить. Очень сильно боролись с экстремизмом, за демократию боролись и выдумывали другие всякие причины – лишь бы бороться. В конце концов, стали бороться с неправильными странами – специально ввели такой термин.

Все эти разнообразные виды борьбы искусно направлялись и контролировались будущими правителями. Она, эта борьба, выбрана была ими как действенное орудие, как эффективное средство для своей глобальной цели – покорение мира.

Но об этом подробнее будет идти речь позже.

Николай с Антоном не стали отказываться от обеда, он оказывался кстати: на стадион им было рановато, шел только пятый час.

Жанна Катина к обеду позвала их девятилетнюю дочь, она играла с подружками во дворе. У них был еще и тридцатилетний сын, который пока не был женат, он работал инженером на небольшом заводике по производству пива, соков и других напитков. Он тоже часто приходил к обеду, но сегодня был занят, о чем предупредил мать по телефону.

Николаю, несмотря на свою неожиданно возникшую проблему с добычей денег, интересно было знакомиться с укладом жизни первой семьи интеллигентов, с которой пришлось здесь общаться. Впечатление было очень положительное, их с Антоном, простых людей, приняли как равных, не задавая лишних вопросов, постарались помочь, пригласили к столу. А почему же все-таки так странно устроена здесь жизнь, почему такое неравенство между людьми, почему, например, Антон не смеет и мечтать о женитьбе на Даше. Конечно, Николай понимал, что общение всего с одной семьей интеллигентов не даст полной картины, ведь семей много и они могут быть совсем другими. Пока от пребывания в городе загадок для Николая не становилось меньше.

Пообедав, они тепло распрощались, еще раз поблагодарили и неспешно, пешком направились не стадион, до него было четыре небольших автобусных остановки. Футбол закончился, болельщики уже расходились, наши проиграли: окончательный счет 2:4.

Около шести часов подошли к стадиону, но не так-то легко оказалось попасть туда. Его закончили переоборудовать во дворец спорта, при входе стояли контролеры и, проверяя билеты, уже начинали запускать некоторых нетерпеливых зрителей. Конечно, без билетов их завернули.

Они потеряли время, пытаясь проникнуть на стадион с другой стороны, обошли его, но и там все было перекрыто, оказалось, что теперь дворец спорта полностью отделили от остального стадиона. Пока суетились вокруг стадиона, пошел седьмой час, и пресс-конференция началась.

Она проходила в маленьком зале, где на небольшом возвышении за столом сидели ведущий и трое полуфиналистов: Бешеный бык, его противник и противник Николая.

Первый вопрос был: «Где же четвертый полуфиналист?». Сидевшие в первом ряду журналистов наши заговорщики встали (Даг был с подвешенной и перебинтованной рукой) и Жан Ильич объяснил, что тот внезапно получил травму, но бой не отменяется и уже вызвана замена – Рыжий буйволенок, он вот-вот должен подъехать.

Опоздание на пресс-конференцию оказалось на руку Николаю, ему же не хотелось засвечиваться. Но появиться все же было необходимо, и по местному телефону (он стоял при входе), узнав у контролеров номер телефона помещения, где проходила пресс-конференция, Николай сообщил о себе.

За ними спустился Жан Ильич, он осмотрел обновленный внешний вид Николая и остался доволен. Уже поднимаясь по лестнице, сообщил, что все в порядке: Николай официально утвержден на бой и заявлен как Рыжий буйволенок.

Пресс-конференцию уже собирались заканчивать, когда они вошли в зал. Жан Ильич, пройдя с Николаем к столу, представил его журналистам, ведущему и бойцам, сидящим за столом, как Рыжего буйволенка, и ведущий вручил ему карточку участника. Николай и его сегодняшний противник обменялись рукопожатием и сели рядом.

Поднялся ведущий и сказал:

– Заканчиваем, господа, боксерам нужно отдохнуть и уже пора готовиться, но в связи с только что прибывшим бойцом последний вопрос к нему, и на этом закончим. Итак, последний вопрос к Рыжему буйволенку, кто желает, господа?

Встал один журналист и с подковыркой обратился к Николаю:

– Что ты рыжий, мы видим, но вот буйвол ли ты, скоро узнаем. Тебя выставили не сразу, а только на замену, значит ты слабее Дага, да и хилый ты какой-то, будет ли бой интересен зрителям, у меня к тебе такой вопрос: сколько раундов ты рассчитываешь продержаться?

При других обстоятельствах Николай, конечно, смог бы достойно ответить на этот дерзкий выпад. Но сейчас такой вопрос оказался кстати, журналист невольно сыграл на его стороне, и он, спокойно проглотив этот укол, вполне безобидно ответил:

– Точно не могу сказать, но буду стараться, думаю, раундов восемь-десять продержусь. Как вы считаете, этого достаточно?

Такой невинный, а скорее наивный ответ вызвал улыбку у всех присутствующих, они смотрели на сидевших за столом полуфиналистов и невольно мысленно сравнивали их. Николай должен драться во втором полуфинале, первыми были Бешеный бык и Белый носорог. Оба ростом по метр восемьдесят пять, одинаково мощные, здорово накаченные. Почти так же внушительно выглядел и противник Николая, ростом он даже превосходил их, но был поуже в плечах и постройнее. На этом фоне имевший всего метр семьдесят шесть росту и совсем не выделявшийся рельефом мышц Николай (они все четверо были в футболках с коротким рукавом) выглядел очень миниатюрно.

Пресс-конференция закончилась, и все спустились на первый этаж: журналисты в зал, а бойцы в свои раздевалки. Николай с интересом заглянул в зал, это был настоящий дворец спорта, вмещал он двенадцать тысяч зрителей.

У Жана Ильича в связи с неожиданно возникшей возможностью спасти свой клуб, внезапно открылись качества азартного игрока, и он с увлечением поведал Николаю с Антоном:

– Пресс-конференцию показывали в прямом эфире по городскому каналу, пойду сбегаю к букмекерам, узнаю, какие теперь ставки на тебя, до передачи, когда тебя еще не видели, принимали один к трем, а сейчас, после твоего явления и замечательного ответа на вопрос корреспондента, наверно, еще больше понизились. Я уже взял из кассы деньги и, если еще принимают ставки, поставлю на тебя.

Он уже и не сомневался в победе Николая, точнее сказать, даже не хотел сомневаться. Уходя, сообщил еще, что сегодня по телефону уже договорился о кредите в две тысячи рублей, завтра к десяти часам пойдет в банк, оформит бумаги и получит деньги.

Он ушел, и они остались в раздевалке одни. Антон уселся на скамью и молчал. Николай походил по помещению, получше осмотрел раздевалку, еще раз заглянул в зал, он был уже полон. Антон, все молча, задумавшись, сидел. Николай посмотрел на его сосредоточенный вид и подумал: «О чем он сейчас думает… да, наверно, просто, как всякий нормальный человек, понимает, что от него теперь ничего не зависит и ему ничего не остается, как только ждать, чем все закончится». Он подошел к нему и, желая его подбодрить, спросил в шутливой форме:

– О чем молчим-то?

Антон невесело посмотрел и с натянутой улыбкой со вздохом ответил:

– А о чем еще молчать-то? О деньгах, конечно.

– Не переживай, завтра будет все в порядке, – похлопав по плечу, успокоил его Николай.

Вскоре пришел Жан Ильич и сказал, что на первый бой за полчаса до начала ставки прекратили принимать, а на Николая, действительно, ставки еще уменьшились, теперь они один к пяти, он поставил на его победу последние тридцать рублей.

– Интересно, а какой же был расклад у Быка с Носорогом? – поинтересовался Николай.

– На победу Быка принимали тоже пять к одному. Пойдем посмотрим, тебе это будет интересно, слышишь, уже объявляют.

В это время в зале диктор уже перечислил все титулы и заслуги первого боксера. Они вышли в зал и сели в первом ряду, специально освобожденном от зрителей. Представление Носорога закончилось – он был уже в ринге.

Они уселись, когда, закончив с титулами второго участника, диктор с паузами, растягивая слова, поочередно перечисляя его прозвища, представил: «Прыгающий ти-г-р!.. На-ко-валь-ня!.. Бешеный бык!». После каждого прозвища зал аплодировал, а после последнего взорвался криками, свистом, топаньем ног и аплодисментами и долго не мог успокоиться.

Бык вышел на середину ринга, четырежды раскланялся и отошел в свой угол.

Бой начался, и Бык сразу, без разведки пошел вперед; но сначала Носорог показал себя достойным соперником, пропустив вроде бы сильный прямой удар, на самом деле смягчив его небольшим движением головы и корпуса назад, одновременно в прыжке, развернувшись в воздухе, нанес сильнейший удар ногой в подбородок Быку и сбил его с ног. Но это был единственный успех Носорога, когда он готовился с разбегу, уже замахнувшись ногой, добивать лежавшего соперника, тот, только встряхнув головой, мгновенно вскочил и снова, как ни в чем не бывало, полез вперед.

Иногда сама природа наделяет ребенка качествами драчуна, такой ребенок всегда берет верх, в часто возникающих среди предоставленных самим себе детей простых людей ссорах и драках он побеждает сверстников, а позже и детей постарше. В таком ребенке одновременно сочетаются несколько качеств: сила, злость и упорство. Таким ребенком, очевидно, и рос Бык да плюс потом, наверно, попал к хорошему тренеру.

И сейчас это была настоящая боксерская машина: совсем не обращая внимания на довольно сильные удары Носорога, иногда достигавшие цели, он непрерывно атаковал. Удары наносились с молниеносной скоростью. Носорог еще не успевал прочувствовать одни удар, как в него летел, даже не летел, а уже попадал следующий. Он еле стоял на ногах, спасался только в клинче, постоянно повисая на Быке. Наконец, в самом конце раунда, Бык оттолкнул его от себя и тут же правым крюком в подбородок уложил на пол. Судья открыл счет, но раздался гонг. Носорог все-таки встал сам и, пошатываясь, направился в свой угол.

После тяжелого нокдауна здесь обычно к минутному перерыву добавлялась еще одна, чтобы боец получше оклемался и бой был интересней.

– Ты видишь, что делается, – в перерыве сказал Жан Ильич, – и это при том, что Носорог всегда славился тем, что отлично держал удары.

– Это я вижу, еще я вижу, что у Быка неважно с защитой, он все-таки часто пропускает удары.

– А ему и не надо защищаться, лучшая его защита – это нападение.

– Ну что же, завтра будем посмотреть, – улыбнувшись, сказал Николай.

– Тебе еще сегодня надо победить, в каком раунде собираешься закончить?

– Да подольше нужно протянуть. Жан Ильич, а сколько раундов вообще-то бой может длиться?

– Что ты меня все Жан Ильич, да Жан Ильич, зови проще Жан или Ильич, для своих близких это допускается, вон Даг так зовет и даже Антон. А количество раундов никак не ограничено – сколько бойцы выдержат, но больше двадцати их, как правило, не бывает.

– Ну тогда раундов пятнадцать нужно протянуть, не меньше, а то зрителям и вправду станет неинтересно, ведь Бык, похоже, скоро закончит, а я постараюсь подольше повозиться, может, даже пару раз упаду, нокдаун сымитирую.

Во втором раунде Бык сразу продолжил беспорядочный напор, на первой же минуте удачно попал, Носорог заметно поплыл и был окончательно добит. Не очень довольные такой скорой развязкой, зрители лениво зааплодировали.

Николай провел свой бой в точности, как и планировал. Он затеял с противником настоящую игру. У зрителей относительно Николая должно было создаваться впечатление неполной ясности. И бьет чаще, и ловко уходит от ударов… и не редко пропускает, все-таки в его действиях явно чувствовалась какая-то незаконченность, неуверенность и неспособность поставить окончательную точку, что и нужно было ему. Такая манера ведения боя не составляла для него большого труда. Многие специально пропущенные удары он смягчал едва заметными резкими отклонениями головы и корпуса. Потом, как и положено менее рослому, старался войти в ближний бой, а от этого часто получалось клинчевание, он повисал на противнике, чем сильно утомлял и изматывал его. У самого-то у него с дыхалкой, как мы знаем, затруднений никаких не было, ему даже в перерывах между раундами, специально притворяясь, приходилось тяжело дышать.

Правда, досаждали Николаю удары противника своими длинными ногами, он хорошо владел ими и бил неожиданно и довольно сильно. С этим действием Николай был не знаком, так как кикбоксинг во времена его еще мало был известен. Но примерно к пятому раунду он решил и эту проблему. Не стал, как в случае с Дагом, поднимать его в воздух и раскручивать, так как это могло обнаружить его большую силу, а просто несколько раз подряд перехватив ногу, сильно дергал его и отпускал, и тот по инерции, потеряв равновесие, летел и, плашмя ударяясь о канаты, отскакивал от них и падал. Это совсем не понравилось ему, и он почти перестал атаковать ногами.

В общем, этот бой оказывался для зрителей намного интересней. Довольные, они часто аплодировали, поддерживая и поощряя удачные действия обоих бойцов.

В десятом раунде Николай за несколько секунд до гонга специально упал, судья открыл счет, но раздался гонг, а Николай продолжал лежать. Ильич, исполнявший роль секунданта, выскочил в ринг, помог ему подняться и отвел в угол. По местным правилам сам судья не мог остановить бой, поэтому можно было не опасаться досрочного прекращения боя. Раз боец желает продолжения, пожалуйста, даже после нескольких нокдаунов подряд. Ильич понял Николая и, поддерживая его игру, попросил дополнительную минуту отдыха.

В одиннадцатом раунде Николай тоже решил послать противника в нокдаун, проблема была в том, что нужно точно рассчитать силу удара, чтобы не получился нокаут, а именно нокдаун, кстати, и нокаут в конце, когда Николай решит бой закончить, должен быть рассчитан так, чтобы не искалечить соперника.

Сначала Николай попробовал это сделать прямым в подбородок, но оказалось, что сила удара была недостаточна, противник лишь поплыл немного, но быстро пришел в себя. Тогда Николай уже в ближнем бою резким боковым в голову все же достиг успеха, противник упал, но Николай почувствовал, что перестарался, – возможно, не поднимется – слишком резким оказался удар. Помогая ему, чтобы продлить паузу, пока судья не начал считать, Николай начал, подняв руки, бегать по рингу, якобы торжествуя победу. Прошло некоторое время, пока судья смог загнать его в нейтральный угол и отрыть счет. Почти в бессознательном состоянии к десятой секунде противник поднялся. У нас, только посмотрев в глаза такому бойцу, судья тут же остановил бы бой. Но здесь, увидев, что тот поднялся, сразу взмахнул рукой на центр ринга и дал команду «бокс».

До гонга была еще почти минута, и Николаю пришлось проявить некоторую изобретательность, изображая активность, чтобы не вызвать сомнения, что он специально не стал добивать соперника в этом раунде.

В перерыве все понимавший Ильич, обмахивая сидевшего на табуретке Николая, с улыбкой спросил:

– Когда же заканчивать-то будешь?

– Думаю, после пятнадцатого раунда.

– А завтра? – спросил Ильич. – Там у букмекеров за угаданный раунд окончания боя добавляется какой-то коэффициент.

– Ставьте на седьмой раунд, я могу закончить и в первом, но зрителей жалко, их развлечь слегка надо, да и подозрений никаких не будет.

Их прервал гонг. В двенадцатом раунде Николай еще раз упал, имитируя нокдаун, но, чтобы не повторяться, быстро «пришел в себя» и продолжил бой. Оставшиеся четыре раунда до намеченного им конечного, шестнадцатого, он провел без особых клоунад, в «упорной борьбе». Эту игру удавалось вести очень легко – противник к этому времени был уже настолько измотан, что с ним можно было делать все что угодно. Небольшая сложность оказалась только в том, что все еще свеженькому Николаю приходилось показывать такую же усталость, но с этим он справился.

Наконец, в начале шестнадцатого раунда, выходя из ближнего боя, удачно рассчитанным крюком с правой Николай нокаутировал соперника.

Ну и все, на сегодня все завершилось. Уставшие, но радостные и довольные Ильич и Антон после торжественного объявления победителя, прошедшего под улюлюканье зрителей, сопроводили Николая в раздевалку.

И пока тот принимал душ, оживленно делились впечатлениями и своими дальнейшими планами. Антон был доволен, что не придется огорчать деда пропажей денег (они уже оба нисколько не сомневались в завтрашней победе), Ильич строил планы развития клуба и возможного расширения коммерции.

Николай, выйдя из душа и послушав их уверенные и далеко ушедшие радужные помыслы, счел нужным немного остудить их пыл:

– Еще курочка в гнезде, а вы уже и яичницу изжарили, пока Ильич не получит кредит, наш с вами проект ничего не стоит, и мы никаких денег не увидим.

Огорошенный возможностью и такого хода событий, Антон снова заскучал и невесело спросил у Ильича:

– А вдруг и вправду этот банкир передумает и не даст денег, ты же говорил, что он очень жадный.

– На его жадности и построена моя уверенность. Сегодня в телефонном разговоре он обговорил такие кабальные для меня условия договора, что отказать в кредите этот крохобор ни за что не захочет. Когда он спросил, на какое время мне нужен кредит, то я так, с потолка, назвал примерный срок его погашения и сказал: «Ну точно не знаю, на неделю, на две, может побольше». Не годится же объяснять ему всю ситуацию, как он ни допытывался, зачем мне понадобились деньги. Я только сказал ему, что нахожусь на мели, выручай, друг!

И вот «друг» предложил такие условия: если через неделю я не погашу долг полностью, то он возрастает на пятьдесят процентов и потом за каждую следующую просроченную десятидневку набегают еще какие-то проценты.

Я, конечно, на все согласился, даже не вдаваясь в подробности, но предупредил, что в договор обязательно должен быть включен пункт, что деньги я должен получить на руки завтра не позже двенадцати часов дня. Так что, даже если случайно задержусь и не приду в банк к десяти утра, то он сам начнет меня разыскивать.

«Интересно, – уже одеваясь, подумал Николай об Ильиче, – у него светлая голова, быстро соображает, вперед может многое просчитать, что для коммерсанта немаловажно, и странно – дела в упадке». Он спросил об этом у него. Ильич посмотрел, задумался и начал говорить.

– Очень непростой этот вопрос, однозначно на него не ответишь…

Он снова замолчал, видно, подумал, стоит ли вообще на него отвечать, а не лучше просто отшутиться. Но Николай, в это время уже закончив одеваться, сел на скамью рядом и, расчесывая свои длинные теперь рыжие волосы, ждал ответа. Вообще вопрос задел Ильича, он был задан в несколько обидной форме, как ему показалось, а может, и вправду резковато звучал: и умный ты… и это у тебя есть… и то хорошо… а дело не идет.

– Вот ты ждешь ответа, – снова начал Ильич, – а я не уверен, поймешь ли ты его, странно, что тебя интересуют такие вопросы… хотя ты пришел к нам из другого мира…

Здесь Николай счел нужным перебить его:

– И в моем мире меня, простого человека, научили думать.

– Да, да, вы другие, когда-то в молодости я серьезно интересовался историей, много читал, помню статью одного профессора о староверах. У вас еще остались древние понятия о справедливости, добре и зле. Здесь же давным-давно победило новое мышление. Наши правители учат нас, и сама жизнь постоянно доказывает правоту этих учений, и одно из них гласит: справедливо все, что побеждает, нет никакого зла или добра, есть только справедливость.

– По этому закону человек, укравший у нас с Антоном деньги, поступил справедливо? – спросил немного шокированный Николай.

– Да, если его не поймают, а если он правильно распорядится этими деньгами и будет выполнять все остальные законы нашей жизни, станет очень уважаемым человеком.

– Так он же вор!

– А кто его может назвать вором, ведь его же не поймали? Теперь, отвечая на твой вопрос: «Почему у меня не все получается», – скажу, что мне не всегда удается следовать этому закону, значит, где-то глубоко в генах, как предрассудок, у меня еще засело понятие о какой-то другой, неправильной справедливости, и мне надо стараться изжить этот предрассудок, тоже и тебе советую, раз ты перешел в наш мир.

«Ну и ну, – удивленно подумал Николай, – вот так фортель выкинул Ильич, но уверен, что сам он осознанно живет по нормальным человеческим законам, это видно по его поступкам, что же заставляет нести эту белиберду, и решил, что скорее всего это забота обо мне. Нормальные человеческие законы, – продолжал про себя рассуждать Николай. – Это же, по существу, условное понятие, вот условились люди на Земле определенным образом разделять нормальное от ненормального и написали на этой основе законы. Наверно, и люди на Ялмезе таким же путем вырабатывали свои законы, но здесь важно, кто, как и каким образом обоснует эти понятия и законы, ведь обосновать можно и силой. Значит, все дело в правителях, они, по словам Ильича, проводят такие законы, чем же они, эта малочисленная, пока еще не встреченная Николаем категория людей так сильна или страшна, что им беспрекословно подчиняются». Между тем Ильич, заметив, что Николай уже полностью переоделся, предложил:

– Хорошо бы тебе выйти со стадиона незаметно, там на выходе наверняка тебя поджидают фанаты, начнутся поздравления, просьбы дать автограф и прочее, тебе же это не надо. Пойдем зайдем ко мне в зал, у меня там где-то в шкафу завалялась старая шляпа с большими полями, хоть рыжину свою приметную прикроешь, может, не узнают.

Николай охотно согласился.

В зале Ильич нашел шляпу и велел им подождать, пока он сходит за выигрышем.

Он пришел уже минут через двадцать и сказал, что очереди за выигрышами никакой нет, потому что мало кто ставил на Николая. Из ста пятидесяти рублей, которые он получил, шестьдесят он отдал Николаю, сказав, что это его доля, тридцать рублей были из кассы клуба, а сто двадцать выигрышных он разделил с ними поровну.

Шляпа оказалась кстати, Николай надвинул ее поглубже и опустил поля, день был пасмурный, все еще моросил дождь, и уже темнело. Они вышли и никем не узнанные смешались с толпой. Ильич предложил им эту последнюю ночь в городе переночевать у него, но они отказались, им надо было рассчитаться с хозяевами.

Поймав такси, они подвезли к дому Ильича и поехали к себе на съемную квартиру. Назавтра договорились встретиться в половине четвертого у входа на стадион.

На квартире их ждала хозяйка и обрадованно сообщила, что утром после их ухода она занялась уборкой и под кроватью Антона обнаружила их вещмешок с мелочью.

Антон тут же вспомнил, когда при заселении выкладывал деньги (он нес и вещмешок, и сумку), сбросил их на пол возле своей кровати, а так как они заняли около нее много места, задвинул вещмешок ногой под кровать. А воры, наверное, открыв сумку и обнаружив много денег, больше не стали ничего искать, а тут же, обрадованные, поспешили уйти. А сами они ночью, уже при следователе, обнаружив сразу пропажу сумки, огорошенные, даже не догадались заглянуть под кровать.

Теперь получалось, что они и без кредита Ильича могли вернуть свои деньги, поставив в тотализаторе на Николая.

За ужином (хозяйка брала за него отдельно) они, посовещавшись, решили действительно поставить в тотализаторе не все, а хотя бы тысячу рублей, деньги всегда могут пригодиться, особенно Николаю, в конце концов, ему нужно было обживаться и купить хотя бы кое-какую одежду и белье. Решили завтра перед отлетом домой пройтись по магазинам.

День заканчивался, для Антона он был слишком напряженным и утомительным, к тому же он не спал прошлую ночь и уже за столом начал клевать носом.

Они улеглись и тут же уснули, Антон с надеждой на завтрашний день, Николай, как всегда, сном спокойным и безмятежным.

Утром Антон в семь часов уже был на ногах. Послонявшись без дела по квартире, заботливый, не стал будить Николая (перед боем пусть набирается сил!) и вышел на улицу. Немного побродив по пустынным улицам, обнаружил в конце следующего квартала приличный супермаркет. Он был еще закрыт, но на витрине было много из того, что вечером планировал приобрести Николай. Погуляв еще, не выдержал и в девять пошел будить Николая.

Позавтракав, чтобы не терять времени и не откладывать на потом, пошли в магазин. Николай купил все, что задумал, и еще мобильник. Вместе с красивой сумкой, куда он сложил купленные вещи, обошлось это все в двенадцать рублей.

Они предупредили хозяйку, чтобы к вечеру подготовила им расчет, вечером они рассчитаются и съедут.

– А чего его готовить, и так все ясно, – сказала она. – Пробыли две ночи, два раза ужинали да два раза позавтракали, рубля полтора дадите, ну и хорош.

– Мы сегодня еще пообедаем и, возможно, ужинать будем, – уточнил Антон.

– Ну тогда два рубля, – окончательно назначила она цену.

Они зашли к себе в комнату, им нужно было отсчитать тысячу рублей для букмекерской конторы – раз уж решили играть.

– А примут ли такую большую сумму мелочью? – почесав затылок перед предстоящим нудным трудом, засомневался Николай.

– А почему нет, что это не деньги? Там вообще, наверно, все деньги мелкие. Ведь основная масса играющих – простые люди, они не играют по-крупному. Ставят и пятьдесят копеек, и двадцать, крупнее рубля там, наверное, и купюр-то нет, – с видом знатока сказал Антон и добавил: – Это мы с тобой вручную будем считать, а там автоматы на вес определяют. Давай попробуем только пятидесятикопеечные монеты отбирать, их здесь как раз много, если их хватит, тогда вообще без проблем получится.

Они стали укладывать их на столе столбиками по десять штук. Не прошло и часу работы, как набралось уже двести столбиков.

– Куда бы их уложить теперь? – задумался Николай.

– А вот в Дашин пакет и сложим, – предложил Антон, – только надо его освободить.

Он вытащил из него два пузырька с раствором и какие-то две старые с вытертыми обложками растрепанные книги.

Николай видел, как Даша уложила эти пузырьки в этот зеленый, похоже полиэтиленовый, пакет и отдала Антону, она еще объясняла при Николае, что один пузырек, поменьше, чтобы отклеить усы и бакенбарды, а второй, побольше, чтобы смыть рыжий цвет волос. «Выльешь его в тазик с водой», – объяснила она. А вот как в пакет попали книги, он не понимал.

– Откуда книги-то? – спросил он.

– Даша дала.

– А зачем они тебе?

– Читать буду.

– Очень интересно, вон Авдей говорил мне, что у вас книги никто не читает, только телевизор смотрят.

– Я тоже раньше не читал, пока полтора года назад Даша не дала мне почитать одну книжку.

– И что, понравилась, про что она?

– Про людей, про жизнь… только не теперешнюю, а про ту, какая она раньше была… странная жизнь… не такая, как сейчас… но читать интересно, там всякие рассказы про разных людей. Даша еще потом мне давала другие книги. У меня и сейчас дома есть пять книжек.

– И ты все их прочитал?

– Конечно, за полтора года по несколько раз, особенно мне нравится одна, она написана стихами. Как же там складно и красиво описывается и природа, и люди. Читаешь, и так хорошо становится, так радостно, у меня даже иногда слезы наворачиваются, – не постеснялся признаться Антон. – Я и сам начал пробовать писать стихи, но у меня так не получается. Вот вчера она мне дала еще две книжки, одна из них со стихами. Сейчас я их просмотрю, а ты ложись, отдохни до обеда, – снова озаботился он о Николае, укладывая полтинники в пакет.

Николай совсем не собирался отдыхать, но почему-то послушно лег. Он был ошеломлен последними словами Антона. Сам он не считал себя знатоком или любителем поэзии и никогда не мог вдохновиться красочно выраженной мыслью. Но услышать от простого безграмотного парня такое совсем просто и бесхитростно выраженное понимание прекрасного было столь удивительно, что Николай надолго замолчал и только изумленно посматривал на перелистовавшего книгу Антона. «Откуда в нем такое взялось? – думал Николай. – Две тысячи лет его безграмотные предки только и делали, что копали землю, откуда в нем эта утонченная поэтическая натура?»

Сразу же после обеда они решили поехать на стадион, чтобы успеть без проблем сделать ставку на тотализаторе. Ильича на месте их встречи еще не было видно. Антон пошел к букмекерским кассам, а Николай зашел в сувенирный ларек, или палатку, временно поставленную недалеко от входа, сегодня день был солнечным, и Николай в надвинутой на лоб шляпе выглядел странно, но не желая быть узнанным, купил еще в этой палатке солнцезащитные очки. Он остался в этом помещении, наблюдая через окно за входом, и вышел только тогда, когда подошли Антон и Ильич, который еще с утра получил кредит и уже поставил на Николая все две тысячи.

Сегодня тоже была короткая пресс-конференция. Журналисты, как и ожидалось нашими заговорщиками, ничего из вчерашнего боя не поняли и не особенно восторгались победой Рыжего буйволенка, считая прошедший бой боем равных соперников: мог победить и один и другой, просто слепая фортуна нечаянно повернулась лицом к одному из них и он удачно попал. Все понимали так, что шансы Николая на победу в сегодняшнем бое не увеличились ни на грамм.

Дали слово тому единственному журналисту, которому довелось прошлый раз задать Буйволенку вопрос. Он извинился перед Николаем за свой вчерашний дерзкий вопрос, сказал, что он понравился и ему, и зрителям, и, тут же обращаясь к Быку, попросил того быть поснисходительней к этому техничному бойцу и не добивать его сразу в первых раундах. «Подумай о зрителях», – сказал он ему. Все знали, что пресс-конференция идет в прямом эфире, и дальше последовала небольшая пикировка между соперниками.

Отвечая корреспонденту, Бык сказал, что его принцип: стараться сразу, с первого раунда, нокаутировать любого соперника и он, даже ради зрителей, не собирается нарушать этот принцип, и будучи в публичных выступлениях хорошим шоуменом, добавил, что если этот Буйволенок не упадет в первых двух раундах, то обещаю, что в третьем откушу ему нос. Николай уже знал, что на него принимают ставки лишь один к десяти, поэтому, решив, что никакого вреда его ответ не принесет, захотел поддержать шоу. Сразу после выпада Быка он встал и, потрогав свой нос, нежно погладил его и сказал:

– Так как мне очень нравится мой нос, а ему обещают дожить только до третьего раунда, то у меня не остается выбора, как только выбить во втором эти обнаглевшие зубы.

Быка такой ответ задел, он, раздраженный, вскочил и, решительно сжав кулаки, пообещал, что Буйволенок не доживет и до второго раунда и рога его будут обломаны еще в первом.

Увидев, что у Быка такой взрывной характер, дальше пикироваться в таком ключе Николай поостерегся. Он не то чтобы испугался, чувство юмора не изменило ему и в этой ситуации, он представил, что выявление победителя может произойти прямо здесь, то есть Быка придется нокаутировать еще до ринга. И тогда вопрос, как на такое определение победителя посмотрят организаторы тотализатора и выплатят ли деньги поставившим на Николая его подельникам. «Получится, плакали наши денежки», – про себя отметил Николай. Поэтому дальше на все выходки Быка и острые вопросы корреспондентов старался отвечать короткими безобидными фразами вроде: «не знаю, как получится», «может быть», «увидим» и другими.

Далее пресс-конференция проходила без эксцессов и закончилась мирно.

Ну а бой Бешеный бык начал, как всегда, без разведки, стараясь сразу ошеломить соперника. Трудно бы пришлось Николаю, даже обладавшему качествами, привнесенными в него свыше: скоростью перемещения, резкостью, выносливостью, – если бы он когда-то не занимался боксом, хоть и не очень долго, всего три года, но профессионально. Еще неизвестно, что бы было, если бы Бык, эта Кувалда, как-нибудь случайно попал в Николая.

Появившись снова на Земле в девяносто пятом, когда как раз в расцвете сил был Тайсон, Николай увидел по телевизору его бой. И потом, рассказывая нам о Быке, он сказал, что и ровнять нельзя: Тайсон не выдержал бы и половины раунда с этой боксерской машиной.

Действительно, поначалу Николай был ошеломлен таким натиском, но благодаря своим новым качествам плюс оставшемуся в двигательной памяти профессионализму, постепенно освоился и уже под конец раунда начал контролировать ход боя. Кроме того, что он применял удивительно резкие нырки и уклоны, в результате которых Бык позорно бил по воздуху, но еще и иногда очень чувствительно встречно отвечал, так чувствительно, что у Быка искрило в глазах, и на мгновение терялась ориентация. После вчерашнего боя Николай научился контролировать силу удара и бил так, чтобы только потрясти, но не свалить окончательно. Это было не очень заметно зрителям, но Быку-то это приходилось чувствовать, он в первый раз встретился с такой непонятной ему стойкостью. Обычно под напором его ударов пасовали куда более известные и мощные атлеты, но этот совсем с виду невзрачный, но невероятно увертливый парень уверенно держал его как бы в рамках дозволенного, а при малейшей попытке выйти за эти рамки потрясал одним-двумя ударами и ставил на место.

Уже к концу третьего раунда Быком овладела растерянность, и он впервые засомневался в себе. В перерыве его тренер и секундант, тоже удивленный, но считавший, что все дело в Быке, постарался встряхнуть его, он ободряюще сказал ему: «Ты что, спишь, что ли, или приболел? Проснись и работай как всегда, больше напора – и он ляжет». Ободренный тренером в начале четвертого раунда, Бык снова уверенно бросился в атаку, но тут же был остановлен точным прямым в голову, причем Николай на этот раз не рассчитал и переусердствовал, удар получился слишком сильным, и Бык заметно поплыл, его повело, и ему понадобилось даже опереться о канаты.

Довольные зрители в ожидании сенсации и фиаско непобедимого Быка начали призывать добить его. «Давай, Рыжий! Добей! Добей его!» – вскочив на ноги и улюлюкая, кричали они.

Раунд был всего лишь четвертый, а Николай обещал Ильичу закончить в седьмом, и ему пришлось проявить максимум изобретательности, чтобы сгладить впечатление от этого неосторожного удара. Но для специалистов все ухищрения Николая выглядели довольно подозрительно. В перерыве Ильич, нагнувшись к Николаю, потихоньку потребовал:

– Давай заканчивай, хватит играться. Я сейчас слышал разговор двух профессионалов, сидящих в первом ряду, они очень заинтересовались тобой: «Что это за Рыжий буйволенок, откуда он взялся?» – говорил один, а второй, задумчиво покачивая головой, ответил: «Да, странный бой».

– А как же приз за угаданный раунд окончания боя? – спросил Николай.

– Да бес с ним, с призом, к тому же он совсем мизерный. В общем, давай, в этом пятом заканчивай быстрей, получим деньги, а там пусть разбираются.

Пришлось Николаю заканчивать в пятом раунде, он поиграл еще половину раунда, зрители уже начинали понимать, что назревает сенсация, видно было, что Бык какой-то вялый и непохожий на самого себя. Как часто бывает на массовых зрелищах, когда кумир не оправдывает надежд, симпатии зрителей меняются и полностью переходят к противнику, и толпа уже требует крови недавнего кумира. В зале стоял неутихающий шум, слышался свист, зрители вскакивали с мест, размахивали руками, и снова неслись призывы добить непобедимого Быка.

Так под призывы зрителей в середине раунда Николай нанес хороший, несильный, но резкий прямой удар в голову. Бык не упал, но по нему видно было, что он готов, глаза его поехали кверху, он бросил вниз руки и стоял, пошатываясь. «Нужно добить, а то еще очухается», – пронеслось в голове Николая, и он, уже просто сделав к нему шаг, резким крюком в челюсть уже окончательно свалил его. Нокаут оказался очень глубоким, его даже пришлось уносить с ринга.

Зал аплодировал новому кумиру, диктор провозгласил победителя, последовала нежелательная для Николая церемония награждения (она шла в прямом эфире), ему вручили небольшой по размеру хрустальный кубок с крышкой в виде головы льва и двумя ручками в виде боксерских перчаток и конверт с тысячью рублей.

Николая окружили корреспонденты, наперебой задавая вопросы. Он старался поменьше попадать под объектив камеры, направленной на него, и поворачивался к ней спиной. Только через полчаса, отбившись от наседавших корреспондентов, Николай и помогавшие ему Ильич с Антоном добрались до раздевалки.

Они закрылись, уселись на скамейку, переглянулись и, как после тяжелой работы, разом вздохнули с облегчением. Ильичу с Антоном предстояла еще другая, более приятная работа – получить деньги.

Николаю хотелось побыстрее скрыться с глаз корреспондентов и фанатов, и он спросил у Ильича, много ли времени займет этот процесс получения денег.

– Да нет, – объяснил Ильич, – это делается быстро, сейчас вот пресса подразойдется, – он кивнул на дверь раздевалки, – тогда перейдем в мой зал, и мы с Антоном сходим за деньгами. Он уже знал, что Антон с Николаем тоже поставили свою тысячу рублей.

Через некоторое время им удалось покинуть раздевалку. Антон с Ильичом проводили Николая в спортзал, а сами пошли получать деньги.

Еще через полчаса они уже сидели в спортзале и разбирались с деньгами.

Николай предлагал разделить все выигранные деньги пополам с Ильичом, но тот считал, что к десяти тысячам, выигранным Антоном с Николаем, он вообще не имеет отношения и это их деньги, а из двадцати тысяч своих он собирался взять себе всего пять тысяч, а остальные пятнадцать, как и договаривались, отдать им. Они объясняли ему, что теперь им столько не нужно, что им хватит и пяти тысяч, а ему еще кредит отдать надо, и останется всего три тысячи.

– Я категорически против такого вашего распределения денег, – говорил он. – Я и так очень доволен: эти деньги, считай, свалились мне с неба, и они решают все мои проблемы, а никакой моей заслуги здесь нет: и идея Николая, и основная работа сделана тоже им, не могу я взять их. Еще некоторое время они спорили, и, наконец, Николай сказал:

– Раз вы считаете, что я основной разработчик и исполнитель идеи, то уж и разделить доверьте мне. Предлагаю компромисс: вашу сумму делим пополам, по десять тысяч, – предложил он Ильичу.

Так в конце концов и порешили.

Все! Можно было разъезжаться. Антон с Николаем опять взяли такси, завезли домой Ильича, довольные друг другом, тепло простились и поехали на квартиру.

Уже когда подъезжали, у Антона вдруг зазвонил мобильник, что бывало очень редко, по существу он держал его для проформы, на всякий случай. Удивленно доставая его, он предположил: «Наверное, дед хочет узнать, когда приедем». Но оказалось, что позвонил следователь (Антон оставил ему свой номер для связи) и сообщил, что поймали грабителей. Одним из них оказался дальний родственник хозяйки, их взяли в ресторане, где они второй день отмечали удачу. Шестьдесят рублей из хозяйкиных денег они уже пропили, но их сумка, пока нетронутая, находилась у одного ворюги дома, и завтра с утра ее можно будет забрать. Антон, передав это сообщение Николаю, сказал:

– Вот так, значит вся авантюра, затеянная нами, оказалась ненужной и наши переживания были лишними.

– Переживал ты действительно зря, но зато мы теперь разбогатели, – с улыбкой констатировал Николай.

– Да, надо же, привалило столько денег, это же у нас останется целых двадцать тысяч, куда же нам их девать, что с ними делать будем? – спросил Антон, раньше видевший такое количество только казенных денег.

– Об этом не переживай, думаю, лишними они не будут, возможно, и пригодятся, жизнь покажет.

Отъезд домой пришлось отложить на завтра. Вечером Николай привел себя в порядок, попросили у хозяйки ножницы, и Антон остриг длинные волосы Николая под «ежик», смыли краску с волос, убрали усы и бакенбарды – и Рыжего буйволенка не стало.

Утром заехали в отделение полиции, получили сумку с деньгами и сразу в аэропорт. За штурвал сел Николай, к одиннадцати часам уже подлетали к деревне. Сели, загнали агрегат в бокс, зашли в правление и сдали деньги, староста уже ждал их. О своих приключениях они договорились ничего не рассказывать.

За время их отсутствия староста договорился с Яной. Она согласилась взять квартиранта на постой за четыре рубля в месяц вместе с питанием. Ее дом находился недалеко от центра, и староста, не откладывая, сразу отвел туда Николая и представил хозяйке.

Вместе с Антоном Николай слетал еще три раза, за это время тот показал ему все остальные постоянные точки. Еще Антон сказал ему, что иногда могут поступать заказы и на новые места, но Николай постепенно освоится, изучит местность и легко станет ориентироваться.

Начался новый этап жизни на этой загадочной планете.