Все было готово — дверь, оконная рама и наблюдательная вышка, похожая на корабельную рубку, — а леса для стропил все еще не было.

Мальчики решили поторопить шефов.

— Пойдемте к ним все вместе, — предложил Вася Херсоненко. — А ты, Нина, останешься на берегу.

Секретарь директора судоремонтного завода приветливо встретила мальчиков.

— Пожалуйста, доложите о нас директору, — попросил Вася Херсоненко.

— Алексей Федорович занят, с Москвой разговаривает…

— А мы подождем.

— Смешной вы народ! Ведь все в порядке. Мы, шефы, лес вам дадим, только нельзя же так сразу, по щучьему веленью!

— Нам к директору, — упрямо сказал Херсоненко.

— Занят. Очень занят. — И, взглянув на ребят и почему-то весело подмигнув, секретарь сказала: — А что, если я дам вам слово, что лес сегодня же будет у вас, тогда уйдете?

— Уйдем, — ответил Вася.

— Ну, честное слово!

А Нина в это время сидела на водной станции.

Весь день с севера тянуло свежестью; к концу дня ветер переменился — подул с юга. На берегу стало жарко. Нина решила выкупаться. Она быстро сбежала вниз, к морю…

Те, кто ранней весной приходил в Отраду, наверное, видели разбитую штормом «Анастасию» — шаланду, которая всем своим днищем вросла в береговой песок.

Но не только от штормовой зыби шаланда пришла в негодность. На ее правом борту, ближе к носу, зияло несколько дыр — следы от снарядов малокалиберной скорострельной пушки.

Шаланду считали безнадежной. Лишь один старый рыбак, в прошлом боцман торгового флота, Матвей Корнеевич Прохоров, думал иначе.

«Жить будешь, развернешь еще парус», — говорил он, дымя своей кривой черной трубкой.

И тот, кто видел шаланду ранней весной, теперь не узнавал ее. Очищенная от песка и ракушек, с просмоленными бортами и мастерски заделанными пробоинами, она приобретала мало-помалу настоящий ходовой вид.

Матвей Корнеевич любовно восстанавливал шаланду. В то время как ребята возводили стены, он настилал палубу, мастерил руль и тут же, на берегу, отделывал стройную мачту.

Раздевшись недалеко от «Анастасии», Нина вошла в воду. Плывя вдоль берега, она с любопытством наблюдала, как трудится старый моряк, всегда молчаливый, всегда держащий в зубах кривую матросскую трубку.

Открытое бронзовое лицо старика казалось суровым. Взгляд зеленоватых глаз, обычно обращенных к морю, был задумчивый, строгий и в то же время приветливый. Матвей Корнеевич жил в домике на берегу Отрады, получал пенсию, рыбачил и занимался ремонтом осводовских шлюпок. Он ладил и с парусом, и с волной. И никто не сказал бы, что этот мирный рыбак, шестидесяти лет от роду, был боцманом катера «Скадовск», на котором моряки-партизаны остановили туманной ночью фашистский транспорт с грузом термитных мин.

Глядя, как девочка резво, по-дельфиньи плещется в воде, Матвей Корнеевич отложил в сторону кисть, которой красил борт шаланды, и негромко произнес вслух странное имя:

— Энка!

Нине, выходящей из воды, послышалось, будто Матвей Корнеевич позвал ее.

— Я слушаю вас, дядя Матвей! — радуясь случаю познакомиться с ним, крикнула Нина.

— Разве ты Энка? — спросил Матвей Корнеевич. — Ты Нинка. И Алешу я знаю.

— А я думала, вы совсем не знаете нас…

— Как не знать — ведь соседи, — вытряхивая из трубки пепел и вновь набивая ее табаком, ответил моряк.

Тем временем Нина пристально рассматривала сапоги Матвея Корнеевича.

— Дядя, — краснея, выговорила она, — вы извините… Очень толстые у вас подошвы.

— Ничего, подходящие.

— Можно их посмотреть?

Прежде чем ответить, Матвей Корнеевич с некоторым удивлением взглянул на девочку, а затем, дружески хлопнув ее по плечу, сказал:

— Ой, и хитрая ты девчонка!

Нина смутилась.

— Ладно, гляди, — улыбнулся Матвей Корнеевич. — А лучше и не гляди: это я у вас повозился.

— Вы?

— Я.

— Спасибо, дядя Матвей!

— Не за что, — махнул рукой Матвей Корнеевич.

Вечерело. На теплоходах зажглись рейдовые огни. Вдоль берега пронесся рыбацкий сейнер «Отважный». Замигали то ярко-зеленым, то ярко-красным лампы маяка.

— Красивые огоньки, — глядя на них, промолвила Нина. — Они, наверное, что-нибудь говорят.

— «Добро пожаловать!» — говорят они. Душа радуется, когда видишь их после дальнего рейса.

Матвей Корнеевич улыбнулся, осторожно погладил девочку по голове шершавой рукой и сказал:

— Ну, Нина, до завтра!

А мальчишки все не возвращались. День прошел зря. Нина собралась было уже уходить домой, как вдруг заметила Алешу, Васю и Шевчука с драгоценной ношей — тремя досками в руках. Нина бегом бросилась к ним навстречу, радостно сообщая:

— Алеша, Вася, я узнала: наш таинственный друг — дядя Матвей.

— Неужели он?

— Он, ребята!

— Здорово! — обрадовались мальчики.

— Это нужно ценить. Ведь мы мечтали познакомиться с ним. Он настоящий, бывалый моряк.

— Партизан!

— Здорово!

— Нина, зажги свет и занеси доски, — попросил Алеша.

Нина зашла в домик и зажгла фонарь «летучая мышь».

— Сюда, сюда! — громко и радостно закричала она. — Глядите.

На полу лежали доски, фанера и новая пила. На одном фанерном листе было написано мелом: «Видите, шефы вас не подвели».

— А я купалась и не видела, когда все это привезли! — смущенно призналась Нина.

— Молодцы шефы! — крикнул Вася Херсоненко. Он взял фонарь из рук Нины и, высоко подняв над головой, торжественно произнес: — Через два-три дня наша водная станция будет готова. Только нам еще придется крепко потрудиться, ребята!

— Есть, Вася!

Всеми звездами неба и всеми огнями порта светила южная ночь.

В воскресенье, как только начали гаснуть последние утренние звезды, строители водной станции собрались на берегу. Работа шла весело, споро. К полудню достроили крышу. Укрепили флагшток на вышке. Теперь оставалось немного — побелить стены, смастерить тент из парусины.

В фабричных гудках, рокоте портовых кранов и напеве весенней легкой волны промчался день, солнечный, быстролетный. Алеша Чижиков, беливший стены, устало отложил кисть в сторону.

— На сегодня хватит, — сказал он. — Завтра обязательно закончим.

— Давайте сегодня! — предложил Шевчук. — Поработаем при свете фонаря.

— Верно! А сперва отдохнем и поужинаем, — добавила Нина.

Она развела костер и поставила на огонь чайник. Все подсели к костру, усталые, запыленные. Неожиданно поднялся Алеша:

— А что, если крыша протекает?

— Быть не может! — возразил Липецкий. — Посмотри, какая она прочная, красивая.

— Вот было бы здорово, если бы пошел дождь! — сказал Шевчук. Сразу бы узнали.

— А мы обойдемся без дождя. — Вася Херсоненко оживился.

— Как же так?

— Очень просто: будем лить воду из ведра, морскую, — ответил Вася.

После чая Алеша взобрался на вышку. Сименцул в цинковом ведре таскал морскую воду. Нина привязывала к ведерной дужке веревку и кричала, как грузчики в гавани:

— Вира помалу!

Алеша поднимал ведро и с силой опрокидывал на крышу. Вылили десять полных ведер. Все было хорошо. Крыша не протекала. Вылили еще шесть. Все было в полном порядке. И еще два…

— Вода! — крикнула Нина тревожно.

Все торопливо вбежали в помещение водной станции. С потолка падали капли. Одна из стен потемнела от сырости.

Вася поглядел на Алешу, Алеша — на Васю. Оба не произнесли ни одного слова. А вода просачивалась. Определить место течи было невозможно.

— Придется законопатить по-корабельному, — наконец заговорил Алеша. — Все швы до единого.

— Значит, не закончим завтра? — упавшим голосом спросила Нина.

— Нет, еще два-три дня. Сами виноваты… — с грустью признался Вася.