«Черные Земли» не задумывались мною как роман о преступлении. Сначала это была просто история о маленьком мальчике и его бабушке.

Мысль об этой книге пришла мне в голову после того, как я увидела по телевизору мать давно убитого ребенка. Я вдруг осознала, что влияние преступлений, подобных тем, что совершил Эйвери, растягивается на годы, на жизни и даже на целые поколения.

Я подумала: «Если бы я была внуком или внучкой этой женщины — как это отразилось бы на мне? Какой стала бы моя жизнь?» Меня ошеломило ощущение беды, расколовшей семью, и это оказалось сильнее всех моих теорий о всепрощении и благородном страдании. Я представила себя двенадцатилетним мальчиком, и единственным моим вопросом было: «Как я могу это изменить?»

Когда я вообразила себя Стивеном, мне казалось вполне логичным переписываться с Эйвери. Становясь на место Эйвери, я мучила маленького искателя истины, испытывая болезненное удовольствие. Ощущение, что все это вот-вот вырвется из-под контроля, превратило «Черные Земли» в столь мрачное повествование.

Вся эта история — исключительно игра воображения. У персонажей не было прототипов, ни живых, ни мертвых, все совпадения с реальностью случайны. Лишь побег Эйвери из тюрьмы навеян реальным побегом заключенного, произошедшим в 2003 году.