— Идиотское яйцо с помидором! — Льюис посмотрел на свой бутерброд, потом покосился на Стивена: — А у тебя?

Стивен облокотился на лопату и вытер пот со лба. На секунду он задумался — может, соврать? — но решил, что выйдет себе дороже.

— Арахисовое масло.

— Арахисовое масло? Меняемся?

— Не-а.

Льюис был уверен, что Стивен не захочет меняться. Стивен терпеть не мог помидоры. И Льюис знал это и знал, что Стивен знает о том, что он знает, но мысль об арахисовом масле вместо яйца с помидором делала его эгоистом.

— Черт, ну ладно. Давай и тот и другой пополам! Честнее не придумаешь.

И он уже полез в «спаровский» пакет Стивена — так теперь назывался магазин мистера Джейкоби, «Спар», а самого мистера Джейкоби обязали носить зеленую фуфайку с логотипом на широченной груди.

Стивен беспомощно смотрел в спину Льюису:

— Хотя бы оставь мне горбушку!

Он вздохнул. В присутствии Льюиса были свои плюсы и минусы.

В одиночестве Стивен копал, копал и копал, съедал бутерброд, выпивал воды и снова копал. В удачный выходной он мог выкопать ям пять глубиной и шириной с одиннадцатилетнего мальчика — впрочем, он был не настолько глуп, чтобы считать, что размер ямы дает ему какое-то преимущество при поиске. Он прекрасно сознавал, что с тем же успехом мог бы копать ямы в форме слона шириной в два фута и глубиной в четыре. Но поскольку он искал тело мальчика, размеры ямы постоянно напоминали об этом. И это утомительное и одинокое занятие, как ни странно, приносило удовлетворение.

Когда на плато время от времени наведывался Льюис, все шло по-другому. Конечно, вдвоем веселее и капюшонников можно не так опасаться — но имелись и свои недостатки.

Льюис неизменно появлялся со словами: «Ну что, помочь тебе?» — и при этом ни разу не помог. Он никогда не приносил лопату и не предлагал Стивену отдохнуть.

Да и само присутствие Льюиса отвлекало. Он болтал, задавал вопросы, на которые Стивену приходилось отвечать. Льюис обращал внимание на то, чего Стивен, вечно уткнувшийся в вереск, просто не видел, — и требовал обсуждения.

— Ого, ты только глянь!

— Что?

— Да вон же!

Стивен опирался на лопату и запрокидывал голову.

— И кто это такой?

— Не знаю. Может, орел?

— Канюк, скорее. Их тут тьма-тьмущая.

— Я что, по-твоему, совсем дурак? Канюка не знаю? Это не канюк.

Стивен пожимал плечами и возвращался к своей яме. А Льюис продолжал сидеть, глазея по сторонам, или покрывал синими крестиками военную карту, уже и без того всю в странных созвездиях, — указывал Стивену, где копать.

— Ты не там копаешь.

— Что значит «не там»? Какая разница, где копать?

— Есть разница.

Долгая пауза.

— Сказать — почему?

— Ну?

— Потому что надо представлять, как думает убийца!

— Да? — Стивен, сопя и изгибаясь, продолжал бороться с переплетением корней.

— Да! Вот представь себе: если бы ты кого-то убил, где бы ты его закопал?

— Да он же закапывал их повсюду, до самого Данкери-Бикон.

Льюис примолк, но ненадолго.

— А может, в какой-то момент все пошло не так. Может, он подумал — я уже шесть человек здесь похоронил, надо бы прекратить. Перейти на новое место. На Черные Земли, например. Чтобы никто не нашел, понимаешь?

Пауза.

— Стив! Ты меня понял?

— Угу. Понял.

— Когда я в следующий раз приду помогать, будем копать на Черных Землях.

Вдобавок к этому Льюис вечно поедал его бутерброды. Стивен пробовал не говорить, что там внутри, но Льюис обязательно проверял и обязательно отправлял в рот. Стивену оставалось только побыстрее прикончить Льюисовы припасы — даже если еще не проголодался, — чтобы не остаться вообще ни с чем.

Льюис быстро начинал скучать. Уже в четыре он принимался ныть, что пора домой, — хотя Стивен мог бы копать еще часа три.

С Льюисом Стивен выкапывал максимум три ямы. Но, несмотря на это, Стивен радовался, когда Льюис вызывался идти с ним. С Льюисом у него пропадало ощущение странности происходящего, точно перекопать пол-Эксмура в поисках трупа — дело совершенно нормальное, если только заниматься им в компании.

Стивен отбросил лопату и полез в спаровский пакет:

— Ну и что ты мне оставил?

— Чего?

— Опять сожрал горбушку!

На широкой конопатой физиономии отразилось невинное изумление:

— А ты хотел горбушку? Ну извини, я не понял.

Стивен снова вздохнул. Толку-то спорить? Они с Льюисом обсуждали преимущества горбушки раз шесть. Льюис прекрасно знал, что горбушка лучше, и перед лицом такой наглой лжи Стивен терялся. Но стоит ли из-за бутерброда с арахисовым маслом рисковать дружбой?

С другой стороны, Стивен смутно ощущал, что в один прекрасный день все не доставшиеся ему горбушки снесут Льюиса волной справедливого негодования.

Он быстро съел свой бутерброд, смахнул помидор с бутерброда Льюиса — мрачно отметив, что и тут горбушка ему не досталась, — и тоже съел.

Про письмо Стивен рассказывать Льюису не стал. Это смущало его — точно он написал письмо Стивену Джеррарду, чтобы попросить автограф.

Естественно, если бы Стивен Джеррард действительно прислал ему автограф, все мальчишки сбежались бы посмотреть на него и потрогать — кроме разве что дяди Билли, поскольку тот болел за «Манчестер Сити», мельком подумал Стивен. Но до тех пор проситель автографа подвергался бы всеобщему осмеянию, а то и оскорблению действием, причем ежедневно.

Нет, он сможет рассказать кому-либо о письме, лишь когда разыщет тело Уильяма Питерса.

Только тогда он расскажет обо всем, что сделал, — при условии, что мама и бабушка будут благодарны и признают, что цель оправдывала средства.

Волнение, охватившее Стивена после письма Эйвери, сменилось разочарованием, когда он прочитал ответ. Вначале.

Но спустя несколько дней два аккуратно выведенных предложения стали обрастать в его мозгу новыми смыслами.

Сам факт того, что в письме (если не считать личного номера и номера камеры Эйвери вверху страницы) было всего два предложения, означал, что эти два предложения наверняка должны быть обдуманы и проанализированы тщательнее, чем какое-нибудь шестистраничное послание.

«Я не понимаю, о чем вы говорите».

Спустя несколько дней Стивен пришел к выводу: это вранье. Это просто не может быть правдой!

Льюис ошибался: Стивен как раз старался поставить себя на место убийцы, сочиняя письмо, и знал он о психологии преступников куда больше, чем его ровесники.

После инцидента в спальне Билли, когда Стивен со страху напрудил в штаны, — к счастью, Льюису хватало ума об этом не вспоминать, — Летти рассказала о том, что произошло с дядей Билли.

Поначалу Стивен онемел от ужаса, но восторженная реакция Льюиса приободрила его, заставив обнаружить в этой истории свое очарование. Мать назвала ему имя Эйвери, но и только, никаких подробностей она не сообщала. Зато на следующий год Стивен прочитал про маньяков — естественно, втайне от всех, пряча библиотечную книгу в рюкзаке и читая по ночам при свете фонаря.

Вздрагивая от скрипа шагов внизу и поплотнее заворачиваясь в одеяльный кокон, Стивен узнал об убийцах больше, чем следовало бы в его возрасте.

Он узнал, что преступники бывают организованные и неорганизованные; преследующие свою жертву подолгу и совершающие преступление случайно, под настроение. Он читал о задушенных щенках и расчлененных кошках, о моббинге и его жертвах, об эксгибиционизме, о сумасшедших хакерах и анатомическом вскрытии.

Запойное чтение дало двойной результат. Во-первых, читательский возраст Стивена подскочил в течение полугодия с семи лет до двенадцати — это выяснилось во время очередной школьной проверки; во-вторых, Стивен понял, что маньяки, подобные Арнольду Эйвери, действуют весьма методично. И следовательно, Эйвери, если только он не исключение из правила, должен помнить убитых достаточно хорошо.

Все жертвы выбирались Эйвери неслучайно, и даже если он не знал имен и фамилий во время убийства, то потом узнавал их из газет.

За пятнадцать минут бесплатного Интернета, предоставляемых ежедневно школьной библиотекой, Стивен успел найти только пару репортажей о суде над Эйвери. Согласно репортажам, Эйвери узнал имя Ясмин Грегори из «Брэкнелла и окрестностей»: Ясмин преподносила букет уродливых оранжевых лилий принцессе Анне. Фотографию Ясмин, присевшей в реверансе, позднее нашли в доме, где проживал Эйвери со своей вдовствующей матерью. Там же, в коробке из-под обуви, обнаружились и остальные газетные вырезки, в которых родители умоляли сообщить о местонахождении ребенка, и желтые детские трусики с блестящей вышивкой «Вторник». Трусики были тщательно выстираны. В репортаже упоминалось, что Эйвери «не выносил физиологических выделений».

В репортаже говорилось и о том, что Ясмин оставалась жива по меньшей мере два дня. Стивен поискал еще и нашел фотографию Ясмин в васильковом платье — светловолосая щербатая девочка с легким косоглазием. Снимок обрезали так, что Ясмин была в кадре одна, но видно было, что одной рукой она обнимает собаку, оставшуюся за кадром.

Стивен поежился, несмотря на стоявшую в школьной библиотеке духоту.

Ясмин Грегори, обнимающая большую белую собаку. Ясмин Грегори, которую наверняка дразнили в школе из-за ее косоглазия, и это было ее самой большой неприятностью. Ясмин Грегори, не вернувшаяся домой во вторник и убитая только в четверг. Стивен поспешно выключил компьютер.

А сколько Билли оставался в живых?

За спиной раздался голос библиотекаря:

— Выключать компьютер нельзя, ты разве не знаешь? Надо завершить сеанс. Я перестану тебя пускать, раз ты не соблюдаешь правила.

— Извините, — пробормотал Стивен.

Он медленно зашагал домой. Его разум бурлил.

Попирая все законы общества, с фантастической легкостью ускользая от правосудия, преследуя слабых, беззащитных и доверчивых, Эйвери пронесся мимо, вырвав чеку из его семьи и даже не остановившись посмотреть на последующий взрыв.

Разум Стивена мог осмыслить преступления, совершенные Эйвери, лишь частично. Он понимал все слова, которые читал, но, когда начинал обдумывать их, сама суть ускользала, слишком страшная и лишенная логики. Эйвери играл по каким-то иным правилам — у нормального человека они не укладывались в голове. Это были правила из другого мира.

Однажды — случайно — Стивен краем глаза узрел этот мир и похолодел от увиденного.

Миссис Джеймс принесла на географию фото Млечного Пути. Когда она показала на этом снимке их Солнечную систему, Стивена точно подбросило в воздух. Какая крошечная! Какая ничтожная! И где-то в этом световом пятнышке крутилась точечка-планета, а на ее поверхности суетились крохотные ничтожные существа.

Что удивительного в том, что Эйвери творил то, что творил? Что значил его поступок для Вселенной? Это он, Стивен Лам, оказывался в дураках, пытаясь выяснить, что же случилось с одним из микробов, проживавших когда-то на планете-точке внутри светового пятнышка! Кому было до этого дело? А Эйвери, напротив, работал с большими масштабами. Он понимал, что истинная ценность человеческой жизни — ничто. Отнять или не отнять ее — какая разница? Совесть — лишь искусственно возведенная преграда на пути к удовольствию. Страдание столь мимолетно, что можно замучить миллионы детей в одно мгновение космического ока.

Уши и щеки закололо от ужаса. Казалось, что-то чуждое пробралось в мозг и теперь пытается оторвать от реальности и зашвырнуть в черный океан небытия. Стивен поднял глаза и обнаружил, что миссис Джеймс и одноклассники смотрят на него с насмешливым интересом. Стивен так и не узнал, что он пропустил и чем вызван этот интерес; впрочем, ему было наплевать. Он просто порадовался своему возвращению в нормальный мир.

Отчасти поэтому Стивен не стал никому рассказывать о письме. Написать маньяку — это похлеще, чем писать поп-звезде или футболисту. Он писал призраку. Санта-Клаусу. Инопланетянину. Человеку, которого нет.

Он писал дьяволу, взывая о милосердии.

Но, прочитав это все и пережив на уроке географии погружение в астрал, Стивен полагал, что он знает об Арнольде Эйвери достаточно.

И он не сомневался, что Эйвери прекрасно понял, о чем речь. Что-то заставило убийцу солгать. И пожелание удачи выглядело более чем подозрительно. Стивен решил докопаться до истины.

«Удачи вам» — эти слова, похоже, не означали окончательного отказа. Стивен никогда не изучал семантики, он и слова-то такого не слышал, но письмо Эйвери оказалось отличным введением в материал. Миссис О'Лири осталась бы довольна его логикой.

Стивен, хоть и жил в Сомерсете, неотесанной деревенщиной вовсе не был. У него имелся диск Эминема, и он посмотрел целую кучу нашпигованных убийствами голливудских боевиков. Полагаясь на опыт этих странных людей из странного мира, Стивен сделал вывод: окончательный отказ должен звучать по-другому. «Больше мне не пиши, ублюдок» или «Отвали», что-нибудь в этом роде. Что такое ирония, Стивен тоже не знал, но что-то в этом листке заставляло почувствовать — эти два слова означали вовсе не то, что призваны означать.

На третий день Стивен решил, что «Удачи вам» переводится как «Ты смелый парень». На пятый — «Я восхищен твоей попыткой добыть информацию». На седьмой — «Попробуй еще раз».