LXXII

Элизабет жалась в углу огороженной ямы, ее трясло. Йозефа обхватила ее руками. Над ними нависал мрачный ребристый свод. Пол был устлан гнилой соломой, и запах стоял невыносимый. Вокруг теснились другие несчастные, которых тоже схватили в квартале.

Воздух был такой промозглый, что изо рта вырывался пар. Но холод не шел ни в какое сравнение с тем ужасом, который пробирал их до костей.

Йозефа прижала Элизабет к себе, но мрачные раздумья не оставляли ее.

Она думала о том, что теперь с ними будет.

Йозефа уже слышала о таких местах, про них шепотом говорили в трактире. Казематы, где честных христиан подвергали нечеловеческим мукам – из зависти, алчности или просто от злости. И все это под прикрытием церкви и во имя Господа.

Она подняла голову. Яма была глубиной в два человеческих роста. Просто чудо, что они ничего не сломали, когда их швырнули сюда. По искаженным болью лицам и жалобным стонам было ясно, что другим арестованным повезло куда меньше.

Йозефа осмотрелась внимательнее. Все случилось так быстро, что она даже не поняла, куда их отвезли. И что связывало их с другими несчастными, также оставалось загадкой. Здесь находились мужчины и женщины самого разного возраста. Казалось, солдаты без разбора хватали всех, кто им попадался.

Она вдруг присмотрелась к одному из арестованных. Одежда на нем была изорвана, но это лицо Йозефа не спутала бы ни с каким другим.

Она толкнула Элизабет. Та проследила за ее взглядом… перед ними сидел граф фон Бинден. Ее охватила злоба. Позабыв о страхе, Элизабет вскочила, метнулась к графу и ударила его по лицу. Потом подоспела Йозефа и оттащила ее.

– Это вы виноваты, что Иоганна… – Элизабет сделала глубокий вдох. – Почему вы нас предали?

Граф болезненно поморщился.

– Меня принудили.

– Вот как? – съязвила Йозефа. – И как же? Пригрозили лишить привилегий?

– Папа, почему эта женщина бьет тебя?

К графу подошла маленькая девочка. Тот посмотрел на нее и погладил по светлым волосам.

Элизабет и Йозефа все поняли. Они смотрели на графа с ненавистью – и состраданием.

– Все равно, – упорствовала Элизабет. – Вы не могли…

Внезапно над ними хлопнула дверь. Вошел Базилиус и зажег несколько ламп.

Тьма рассеялась, и стали видны различные крюки и кольца в потолке и стенах. По полу тянулись узкие желоба; они сходились все в одном месте и вели куда-то наружу.

Элизабет машинально пригнулась, чтобы Базилиус не узнал ее. Послушник, словно прочитав ее мысли, подошел к самому краю ямы и посмотрел вниз.

В свете ламп его глаза казались бездонными провалами. Арестованные избегали его пронизывающего взгляда. Элизабет и Йозефа тоже уставились в пол.

Базилиус усмехнулся и отошел от ямы. По обе стороны от двери встали два стражника городской гвардии и вытянулись по стойке «смирно». Вошли еще несколько человек под предводительством отца Бернарда. По его хмурому виду было ясно, что теперь последует. Доминиканец принес тяжелый золотой крест, поставил его на одном из трех массивных столов и сел. Затем раскрыл пустую книгу и положил ее справа от себя, где поспешно занял свое место Базилиус.

Остальные, все до одного церковные сановники, тоже расселись.

Бернард повернул голову к Базилиусу.

– Женщины здесь?

Послушник усердно закивал.

– Привести их?

– А как по-твоему, зачем мы здесь?

Базилиус торопливо поднялся и вышел. Вскоре он вернулся в сопровождении нескольких солдат и приказал поднять из ямы Элизабет и Йозефу.

Солдаты поставили женщин перед трибуналом. Они пугливо смотрели на Бернарда. Тот смерил их холодным взглядом.

– Вы можете облегчить свою участь. Вам требуется ответить лишь на один вопрос: где ваши мужчины?

Элизабет и Йозефа молчали.

Бернард добродушно щелкнул языком.

– Что же в этом такого трудного? Где Иоганн Лист и Хайнц Крамер?

Снова молчание.

– Может, следует… – начал Базилиус.

– Нет-нет, – доминиканец улыбнулся. – Пусть узнают, что бывает с теми, кто не желает говорить, а там видно будет.

Бернард взмахнул рукой. Солдаты схватили Элизабет и Йозефу и оттащили к стене. Они сопротивлялись, но тщетно.

Потом послышался шорох, дверь медленно отворилась. По полу пролегла тень, громадная и искаженная в свете ламп.

– А, он уже здесь… Значит, мы можем начинать допрос, – произнес Бернард и знаком велел мужчине войти.

 

LXXIII

В комнату вошел служитель в кожаном фартуке, с туповатым взглядом. В одной руке он нес корзину, откуда торчали ржавые пыточные инструменты, в другой тащил веревки и цепи, волочившиеся за ним по полу. Он поставил корзину на стол перед Бернардом и стал проворно продевать веревки и цепи через кольца в стене.

Когда до арестованных донеслись эти звуки, из ямы послышался тихий ропот.

Бернард поднялся и подал знак служителю. Тот подошел к яме и посмотрел вниз. Арестованные подались в стороны или вжались в пол. Началась паника.

Служитель бросил в яму пустую корзину с привязанной к ней веревкой.

– Ты, – крикнул он пожилому мужчине с редкими волосами. Остальные отодвинулись от него, словно он был чумной.

Мужчина залез в корзину, его била мелкая дрожь. Кто-то из солдат помог служителю вытянуть его из ямы и оттащить к стене. Служитель достал широкий нож из корзины на столе и стал сбривать мужчине волосы, так грубо, что вся голова тут же покрылась порезами.

Мужчина заскулил, по его лицу стекали тонкие ручейки крови.

Потом служитель привязал ему руки и подтянул вверх, так что ноги едва касались пола. Резким движением он сорвал с бедняги рубашку и штаны, после чего столь же грубо стал сбривать ему волосы под мышками и в паху.

Наконец служитель повернул старика спиной к Бернарду. Под кожей были видны переплетения черных сосудов. Некоторые из сановников в ужасе отпрянули и перекрестились. Бернард удовлетворенно кивнул.

Служитель вновь развернул мужчину, чтобы Бернард мог видеть его лицо. Доминиканец обратился к Базилиусу:

– Секретарь, начинайте протокол допроса. При обвиняемом не обнаружено колдовских средств.

Базилиус обмакнул перо в чернила, аккуратно стряхнул его и записал место, дату и заключение отца Бернарда.

Доминиканец снова взглянул на старика и произнес громовым голосом:

– Итак, мы начинаем с простого допроса. Как твое имя?

– Мартин Никхорн, господин, но я ничего…

– Перед лицом нашего суда и Господа ты обвиняешься в колдовстве и распространении болезни! – невозмутимо продолжал Бернард. – Ты признаешь свою вину?

– Но я не совершал ничего… – дрожащим голосом ответил старик.

– Да или нет? – резко оборвал его Бернард.

– Нет, господин.

Доминиканец выдержал краткую паузу, словно задумался над чем-то, а затем продолжил:

– Как же ты тогда объяснишь отметины у себя на спине? – спросил он сурово.

Старик растерянно огляделся.

– Вероятно, это дьявол отметил тебя в знак принадлежности к его последователям?

Никхорн в панике пытался заглянуть себе за спину, но ему это не удалось.

– Отвечай! – в ярости закричал Бернард.

Обвиняемый снова повернулся к доминиканцу и сделал глубокий вдох.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, господин. Вы, должно быть, с кем-то меня перепутали! Я порядочный горожанин и верный служитель Господа нашего Иисуса Христа. По какому праву вы выдвигаете против меня эти жуткие обвинения?

– По праву, переданному мне городским советом и благословленному Господом. Я повторяю вопрос: откуда у тебя на спине отметина дьявола?

Никхорн почувствовал, как по лбу у него стекает холодный пот, а горло словно перехватили удавкой. Он понял вдруг, что никому из них не выйти отсюда живыми.

 

LXXIV

Бочка скатилась по узкому желобу и с треском выбила ворота в винный погреб. Иоганн и Пруссак забежали внутрь, убедились, что никто за ними не проследил, и снова закрыли ворота.

Пруссак приподнял лампу. Погреб оказался пустым; тяжелые своды были покрыты влагой и местами поросли мхом. Ясно было, почему здесь перестали хранить вино.

– Хорошо, с этим справились, – проговорил Иоганн, переводя дух. – И как отсюда попасть в катакомбы?

Вместо ответа Пруссак двинулся в глубь подвала. Лист последовал за ним.

Они спустились по широкой лестнице еще на несколько уровней, но и здесь ничего не было. Лишь несколько старых бочек.

– Должно быть где-то здесь. – Пруссак резко остановился.

Дорогу им преградила кованая решетка. Прутья покрылись ржавчиной, но по-прежнему были очень крепкими. Пруссак тронул большой украшенный крест, вделанный в решетку и покрытый каплями воды.

– Проклятые святоши! – прорычал он и свирепо взглянул на Иоганна. – Для чего им перегораживать проход? Боятся, что мертвые восстанут и захотят мести?

Лист взял у него лампу и осмотрел штыри в стене. Без особого успеха дернул решетку, поковырял пальцем заполненные раствором щели.

– Сырость вредит не только вину… Можно взять рычаг и попробовать выломать штыри из стены.

– И где мы возьмем рычаг?

Они огляделись, увидели обручи на бочках. Подошли к ближайшей из них, разбили несколькими ударами и вернулись к решетке с двумя железными кольцами. Иоганн отставил лампу, а Пруссак тем временем вставил один из обручей в зазор между стеной и решеткой. Получился своеобразный рычаг.

Иоганн и Пруссак потянули что было сил, но решетка не шелохнулась. Они остановились перевести дух.

– Не выйдет, – просипел Пруссак.

– Попробуем еще раз. Попытаемся расшатать ее рывками.

Пруссак вытер пот со лба, и они вновь взялись за обруч.

– По моей команде, – сказал Иоганн. – Тянем!

Они рванули на себя обруч, отпустили, рванули еще раз.

– Поддается! – воскликнул Пруссак примерно на десятом рывке.

Понадобилось еще шесть рывков, и крепления наконец-то вырвало из стены. Друзья повалились на пол, и решетка с оглушительным скрежетом упала.

Иоганн потер ушибленный затылок.

– Вот так бы сразу…

Пруссак взял лампу, помог Листу подняться, и они углубились в катакомбы.

* * *

Отец Бернард оправил на себе черную рясу.

– Так ты отказываешься признать, что состоишь в сговоре с дьяволом и повинен в распространении эпидемии?

Мартин Никхорн посмотрел доминиканцу в глаза.

– Видит Бог, я не имею к этому ни малейшего отношения.

Он постарался придать голосу твердость в надежде оттянуть неизбежное или избежать уготованной участи.

Элизабет заглянула в яму. Арестованные жались друг к другу, словно могли исчезнуть, стоило им только захотеть как следует. Неужели кто-то всерьез мог поверить, что эти несчастные имели какое-то отношение к болезни?

– Что ж, – продолжал Бернард. – Пусть секретарь запишет, что обвиняемый Мартин Никхорн отказывается добровольно признать свою вину. Переходим к допросу с пристрастием.

Служитель взял корзину и вывалил инструменты на стол, после чего принялся раскладывать их в нужном порядке.

Никхорн, дрожа, широко раскрытыми глазами наблюдал за приготовлениями.

– С помощью этих орудий мы вытянем из него признание. Ему объяснят назначение каждого из инструментов и дадут возможность во всем признаться. Если же он ею не воспользуется, мы начнем допрос с пристрастием, в коем орудия будут применяться в порядке, указанном в кодексе. Пытка повторится в три этапа, каждый продолжительностью в один час, и с возрастающей интенсивностью, – произнес Бернард и добавил с елейной улыбкой: – Разумеется, с перерывами. Ты все понял?

Никхорн безучастно кивнул.

Йозефа рванулась из цепкой хватки солдат.

– Это же просто нелепо! Мы не имеем никакого отношения к дьяволу, – закричала она на Бернарда.

– Если он и тогда не признается, – невозмутимо продолжал доминиканец, – то будет полностью оправдан. В противном случае его тело будет предано очистительной силе огня, чтобы греховная душа могла вознестись на небеса. Ты все понял?

Бернард пристально посмотрел на Никхорна: тот не сводил глаз с пыточных инструментов.

– Ты все понял, я тебя спрашиваю? – сердито повторил доминиканец.

Старик поднял на него взгляд и сумел лишь слабо кивнуть.

В этот момент распахнулась дверь. Вошли несколько солдат городской гвардии под предводительством фон Пранка. Генерал огляделся, увидел подвешенного у стены старика, потом небрежно кивнул и подошел к Бернарду. Доминиканец посмотрел на него с досадой.

– Продолжайте, святой отец, – сказал фон Пранк с таким видом, словно ждал начала представления.

– Что ж, – Бернард дал знак служителю.

Тот взял длинную иглу и показал Никхорну.

– Этим мы проверим дьявольские отметины на теле, – прогудел он и взялся за тиски. – Этим сдавим тебе пальцы, но так, чтобы не раздробить кости.

Старик обливался потом.

Служитель взял в руки железный сапог.

– Это застегнем тебе на ноге и сожмем винтами. – Он провернул крупный винт, и железные пластины со скрипом сомкнулись. – Но так, чтобы не раздробить кости, – добавил он.

Никхорн зажмурился от ужаса.

 

LXXV

Туннель постепенно сужался. Чем дальше они углублялись в катакомбы, тем суше и теплее становился воздух. Иоганн задумался, как долго сюда не ступала нога человека, и в этот миг стены расступились.

Пол выложенного кирпичом склепа был покрыт плесенью. Посреди зала лежали сваленные в кучу тела. Руки и ноги переплетались, словно мертвых побросали сюда в спешке. Скелеты не рассы́пались, плотно обтянутые высохшей кожей. У многих не было волос, ногти посинели. Рядом были сложены ветхие гробы. Некоторые оказались раздавлены, из них торчали кости и обрывки материи.

Следующий проход оказался слишком узким, и пришлось расчищать его от сваленных трупов и обломков.

В дрожащих отсветах лампы им то и дело попадались летучие мыши, висящие под сводами; бесчисленные трупы скалились на них из темноты. Далее потянулись новые склепы, в которых тела были свалены так же беспорядочно, как и в первом.

Наконец они оказались в вытянутом зале, стены которого были до самого потолка выложены человеческими костями.

Пруссак покачал головой.

– Удивительно, с какой заботой опекают нас эти святоши…

Иоганн поднял голову. Под сводами забрезжил слабый свет.

– Свет попадает через решетку в соборе Святого Стефана, – пояснил Пруссак. – Идем дальше.

Они поднялись по каменным ступеням, потом по деревянной лестнице и уперлись в узкую дверь. Пруссак ударил по ней плечом и вышиб, сорвав с петель.

Стая напуганных голубей вспорхнула к затянутому тучами небу. Они оказались во дворе, окруженном ветхой оградой. Пруссак быстро огляделся.

– Сюда!

Он побежал через покосившиеся ворота, у которых стояла телега со сломанной осью. Лист поспешил следом.

За воротами раскинулось кладбище, опоясавшее громадное сооружение – собор Святого Стефана.

Пруссак наклонился, упершись в колени, и перевел дух.

– Что теперь?

Иоганн огляделся, мысли еще путались в голове.

– Теперь разыщем их.

– И откуда начнем?

* * *

Мартина Никхорна била крупная дрожь. В комнате стояла мертвая тишина.

Служитель взял кузнечные клещи и приложил обвиняемому к груди. Тот в ужасе уставился на палача.

– Сейчас они холодные, но я раскалю их и начну кусками срывать с тебя мясо.

Никхорн заметался, охваченный животным страхом.

– А потом сделаю так…

Осторожно, даже с некоторой нежностью, палач прикусил клещами его сосок. Старик закричал.

– Нет, прошу вас… я признаюсь, во всем признаюсь!

Отец Бернард поднялся с довольным видом.

– В чем ты признаешься?

– Во всем, что захотите!

– Мы хотим слышать конкретные признания!

Никхорн озирался в панике. Он не знал, что ему говорить.

– Так ты признаешь, – помог ему Бернард, – что служишь дьяволу…

– Да, я служу дьяволу! Он мой господин и хозяин! – завыл Никхорн.

– И ты признаешь, что намеренно заразился болезнью, дабы осквернить ею добрых христиан и приобщить их к учению Люцифера?

– Да, – ответил Никхорн, – и это правда. Это я всех заразил, всех до единого! – и заплакал.

– Ну? – Бернард повернулся к Элизабет и Йозефе. – Вам есть что сказать мне?

Девушка напряглась до предела, казалось, еще немного, и ее разорвет. Ее прошиб пот, и в то же время по спине бежали мурашки. Она смотрела на обрюзгшее лицо доминиканца, видела пустоту в его глазах. Ею овладело ощущение неминуемой гибели, словно она оказалась перед чудовищем, готовым проглотить ее.

– Повторяю вам, мы сами не знаем, где они. – Голос у Йозефы дрожал, от страха или от злости – она и сама не знала.

Фон Пранк наклонился к Бернарду и что-то шепнул ему на ухо. Доминиканец усмехнулся и кивнул.

– Отвяжите обвиняемого, – распорядился он, – и бросьте в яму до окончания процесса.

Бернард поднялся, подошел к яме и оглядел жавшихся там людей, словно выбирал поросенка на рынке. Потом по лицу его скользнула улыбка. Он погладил вспотевший подбородок и показал на маленькую девочку.

Викторию Анабель фон Бинден.

– Ее, – сказал он удовлетворенно.

Граф загородил собой дочь, в глазах его читалась решимость. Двое солдат сразу направили на него алебарды.

– Отойди, или мы проткнем тебя и сами вытащим девчонку, – прорычал один из них.

Граф словно и не слышал его, еще крепче прижав к себе дочь. Второй солдат приставил острие алебарды к его груди и надавил. По рубашке расползлось красное пятно. Граф вскрикнул и машинально выпустил девочку. Солдат придавил его алебардой к земле.

Все происходило как в кошмарном сне, от которого невозможно было пробудиться.

– Не трогайте девочку, мы ничего не знаем! – закричала Элизабет. – Это правда!

Фон Пранк взглянул на нее со скучающим видом. Бернард покачал головой.

– Что ж, весьма прискорбно. Для малютки.

Он кивнул солдату, и тот знаком велел девочке лезть в корзину.

Виктория посмотрела на отца, который корчился от боли, прижатый алебардой. Потом подняла глаза на солдата и медленно влезла в корзину.

 

LXXVI

Иоганн лихорадочно огляделся. На площади перед собором не было ни души – должно быть, все прятались по домам.

Что теперь? Где им искать Элизабет и Йозефу? Где располагались тюрьмы инквизиции?

Не раздумывай над тем, чего не знаешь.

Иоганн закусил губу. Снова огляделся: у некоторых надгробий мерцали свечи, словно одинокие души в море тьмы.

Подумай над тем, что тебе известно.

Над головой темнело вечернее небо. Собор Святого Стефана каменным монолитом высился в сумерках, словно стремился продавить своей массой маленькую часовню.

Маленькая часовня.

Часовня добродетельной Магдалины.

Отец фон Фрайзинг.

Здесь я чувствую себя ближе к Господу, чем во всех этих дворцах.

– У меня есть идея, – сказал Иоганн и побежал через кладбище к часовне.

Он взбежал по ступеням и отворил тяжелую дверь.

В часовне было темно, горели всего несколько свечей. Лист подождал пару мгновений, пока глаза не привыкнут к полумраку. Деревянные скамьи пустовали, лишь в первом ряду застыла фигура.

– Святой отец? Брат фон Фрайзинг? – окликнул ее Иоганн.

Фигура не шевельнулась.

* * *

Бернард вернулся за стол. Базилиус усердно записывал, а фон Пранк тем временем задумчиво рассматривал Йозефу и Элизабет. «Если Бернард ничего из вас не вытянет, я сам возьмусь за дело. У меня все начинают говорить».

Кроме одного.

Генерал нахмурился. Элизабет смотрела, как солдаты поднимают из ямы девочку. Наконец, сглотнув, она в отчаянии спросила Йозефу:

– Что же нам делать? Ведь мы должны что-то сделать…

– Предоставь это мне, – ответила Йозефа. Ее взгляд был полон решимости.

– Йозефа, только не…

– Говорю же, предоставь это мне.

Когда Викторию подняли, она жалобно заплакала.

Палач шагнул к девочке. Рядом с ней он походил на огромного медведя; одна его ладонь была величиной с ее лицо.

– Это я во всем виновата! – закричала Элизабет что было сил.

В комнате повисло напряженное молчание. Все взгляды обратились к ней.

– Отпустите девочку! Это я принесла болезнь в город, это из-за меня началась эпидемия!

Палач неуверенно взглянул на Бернарда.

– Послушай, милая, – произнес тот нарочито добрым голосом. – Нам и так все известно. Спрашиваю в последний раз: где Иоганн Лист?

Элизабет понимала, что на этот вопрос она ответить не сможет. Даже если б она знала, то ни за что не выдала бы Иоганна.

Бернард словно прочел ответ по ее глазам.

– Продолжай, – приказал он палачу.

* * *

– Святой отец?

Иоганн медленно прошел вперед. Человек на скамье шевельнулся, повернул голову, но Лист не мог разглядеть его лица. Время тянулось бесконечно долго. Если это не…

– Иоганн? – Человек поднялся со скамьи.

– Черт возьми, это и впрямь вы, – воскликнул Иоганн.

– Не богохульствуй!

Этот укор был настоящей отрадой для его слуха. Иоганн подошел к монаху и крепко обнял его. Пруссак между тем тоже вошел в часовню.

– Что случилось, Иоганн? – спросил фон Фрайзинг, приподняв бровь.

– Они схватили Элизабет и Йозефу.

– Кто? – спросил монах, хотя уже знал ответ.

– Они заперли их в клети и увезли. Будь прокляты эти… – Лист не договорил. Но какой толк был от сдержанности? – Похоже, это инквизиция.

– Бернард, цепной пес… – Фон Фрайзинг сжал кулаки.

– И вы знаете, где они?

– Не уверен. Есть немало мест, куда их могли увезти.

– Ты – священник, как ты мог допустить такое? – Пруссак пнул по скамье.

Иезуит спокойно посмотрел на него.

– У нас так же, как и у солдат, есть хорошие командиры и скверные. И не всегда мы можем идти против командования.

– Я восстал против произвола командиров, когда был солдатом, – процедил Пруссак и кивнул на Иоганна. – И он тоже.

Монах покачал головой.

– Брось, у нас нет на это времени. И брат фон Фрайзинг на нашей стороне. – Иоганн сделал глубокий вдох. – Предположим худшее – место, куда можно завести большую повозку. Где никто их не увидит и не услышит. И где от них легко избавиться. – Мужество покидало его с каждым сказанным словом.

Фон Фрайзинг задумался и стал расхаживать из стороны в сторону.

Пруссак опустился на скамью и закрыл глаза. Перед глазами у него возник образ Йозефы, и тоска по ней казалась невыносимой.

– Такое место… – бормотал на ходу фон Фрайзинг. Потом резко остановился. – Блутгассе.

– Блутгассе? – спросил удивленно Иоганн.

– Тут недалеко; раньше там были скотобойни, отсюда и название. Деревянные строения в свое время снесли и на их фундаменте возвели новые. Но подвалы в несколько уровней так и остались. И в здании на углу улицы обосновались доминиканцы.

– Как туда попасть?

– От часовни прямо, и сразу за собором направо, после первого здания снова направо… – Он задумался на секунду. – Я проведу вас.

– Это ни к чему, – сказал Иоганн. – Вы и так нам здорово помогли.

– Нет-нет, твой друг прав, – возразил монах и криво улыбнулся. – И солдаты должны бороться против произвола. А я на протяжении всей своей жизни был воином Божьим и провел немало сражений на Его стороне – так не отступлюсь и теперь.

Фон Фрайзинг подхватил свой посох, лежавший у скамьи, и широким шагом двинулся к выходу. Иоганн и Пруссак последовали за ним.

 

LXXVII

– Я скажу вам, где они, только отпустите девочку! – произнесла Йозефа с поразительным спокойствием.

Бернард самодовольно усмехнулся и взмахнул рукой.

Палач отступил от Виктории. Девочка побежала к яме, спустилась вниз и бросилась в объятия к отцу.

Элизабет схватила Йозефу за руку.

– Не делай этого. Они ни за что…

Та печально улыбнулась.

– Поверь, так лучше для всех.

Стражники алебардами вытолкали ее вперед, к столам.

Сердце у Йозефы заколотилось в бешеном ритме. О чем она только думала? Зачем ей подставлять голову ради чужого человека? Она взглянула на Викторию в объятиях отца, увидела, как он гладил ее по волосам. И все вопросы отпали сами собой.

Йозефа спокойно смотрела на судей за столами. Ни в одном из них не было и капли веры, она была убеждена в этом. Разве мог Господь допустить нечто подобное? Безучастно взирать, как Его именем невинным людям причиняют страдания? Здесь каждый верил в собственного бога, созданного по своему разумению.

– Ну, где они? – Бернард наклонился к ней.

Йозефа набрала воздуха в грудь.

– Их нетрудно будет разыскать. Они…

Бернард вскинул брови в нетерпении.

– …конечно же, молятся в соборе Святого Стефана. – И Йозефа разразилась истерическим смехом.

Доминиканец побагровел.

– Как знаешь, ведьма… Палач, обрей женщину и приступай!

Палач схватил Йозефу и толкнул к стене. От него несло гнилью. Йозефа отвернула лицо. Она закрыла глаза и подумала о своем муже, который всегда стоял за справедливость. Который, невзирая на последствия, всегда помогал тем, за кого никто больше не вступался. Она гордилась им.

Палач рванул ее за волосы. Потом склонился над ней и принялся стричь.

Йозефа покосилась вправо, потом снова посмотрела на зловонного гиганта, нависшего над ней.

Надеюсь, и ты будешь гордиться мною, Хайнц.

Она быстро схватила тяжелые клещи и ударила палача между ног. Тот взвыл и выпустил нож.

Йозефа подхватила его и вонзила палачу в лицо, по самую рукоять. Тот недоуменно уставился на нее, глупо ухмыльнулся и упал замертво.

Священнослужители повскакивали в ужасе, солдаты окружили Йозефу и направили на нее алебарды.

Она затаила дыхание в ожидании смертельного удара.

Внезапно по комнате разнесся громкий смех: фон Пранк явно получал удовольствие от происходящего.

– Определенно не самая умная, но уж точно самая бойкая из всех девиц, что я встречал!

Йозефа бросила на него свирепый взгляд.

– Так подойдете и убедитесь.

Смех резко оборвался, и фон Пранк решительно поднялся.

– Да запросто.

В это мгновение дверь с шумом распахнулась. Все изумленно повернули головы.

В проеме стояли с оружием наготове Иоганн, Пруссак и Константин фон Фрайзинг.

* * *

Никто не шелохнулся.

Пруссак увидел жену в окружении стражников.

– Йозефа! – крикнул он в ужасе.

Она послала ему воздушный поцелуй. В ту же секунду одна из алебард пронзила ей живот.

– Нет!

Пруссак бросился через всю комнату к Йозефе, которая медленно оседала на пол. Иоганн и фон Фрайзинг ворвались следом. Все смешалось, завязался бой.

Размашистым ударом Пруссак отсек обе руки одному из солдат. Второго, который заколол Йозефу, он ударил ногой в нагрудник. Солдат выронил алебарду. Пруссак подхватил ее, провернул в воздухе и с такой силой вогнал в стражника, что острие пробило панцирь, пронзило солдата насквозь и пригвоздило его к деревянной балке.

Пруссак бросился к Йозефе, которая скорчилась на полу.

Иоганн схватился с остальными стражниками, чтобы отвлечь на себя внимание. Солдаты представляли угрозу только числом, но не умением, и против Листа и фон Фрайзинга у них не было ни единого шанса.

Бернард и Базилиус застыли на своих местах и, казалось, не понимали, что происходит. Среди святых отцов началась паника. Им хотелось сбежать отсюда прочь, но схватка кипела перед единственным выходом.

Фон Пранк тоже чувствовал себя как на тонущем корабле. Генерал выхватил саблю. Все-таки у него оставался шанс раз и навсегда устранить Иоганна. Но, увидев, как тот с монахом сдерживают натиск солдат, он замер в нерешительности. Потом взгляд его упал на Элизабет, которая жалась у стены.

Фон Пранк оскалился и устремился к ней.

* * *

Перед Иоганном оставались всего два солдата, когда он заметил, как фон Пранк бросился на Элизабет. Лист крепче сжал меч и обрушился на противника, но уже понял, что не успеет, а фон Фрайзинг оказался слишком далеко.

– Элизабет, беги! – прокричал он и пригнулся под мощным ударом.

* * *

Элизабет замешкалась. Ее взгляд метался по комнате в поисках укрытия. Но здесь была только…

Она повернулась к яме.

* * *

Пруссак держал Йозефу за руки, не в силах вымолвить ни слова; по его лицу текли слезы. Йозефа старалась держаться достойно, даже попыталась улыбнуться.

– Хайнц… – прошептала она.

Потом вдруг увидела, как фон Пранк рвется к Элизабет.

– Спаси Элизабет. Я покамест жива…

– Йозефа…

– Делай что говорят. – И она откинула голову.

* * *

Когда фон Пранк почти уже настиг Элизабет, та рванулась к яме и скатилась вниз. Генерал взревел от ярости. Пусть он и вооружен, но было ясно, что против арестованных у него нет ни единого шанса.

* * *

Пруссак вскочил, вырвал у священника подобранную им алебарду и вогнал в спину одному из солдат, с которыми сцепился Иоганн.

Лист зарубил второго, и теперь путь был свободен. Он кинулся на фон Пранка; тот встретил его размашистым ударом сабли. Иоганн парировал удар, одновременно увернулся от алебарды и рассек бедро ее хозяину.

Фон Пранк нанес новый удар. Лист едва успел увернуться, но при этом машинально отмахнулся клинком.

Генерал вскрикнул, кровь залила ему глаза. Своим ударом Иоганн оставил ему глубокую борозду на лбу.

Фон Пранк обезумел от ярости. Почти ослепший, он подобрал алебарду и вонзил в спину своему же солдату. Затем толкнул умирающего на Иоганна, тот споткнулся и оказался погребенным под стражником.

Фон Пранк прижал ладонь к окровавленному лбу, развернулся и устремился к выходу.

 

LXXVIII

Иоганн рывком свалил с себя убитого стражника, вскочил и огляделся. На каменном полу лежали с полдюжины убитых солдат, и среди них палач. В одном углу сбились напуганные священнослужители под присмотром фон Фрайзинга. В другом лежала Йозефа. Пруссак опустился на колени рядом с ней.

Иоганн бросился к ней, взял за руку. Она лукаво улыбнулась, потом судорожно закашлялась. Из уголка рта потекла кровь.

– Она выберется, – тусклым голосом повторял Пруссак, – обязательно выберется.

– Иоганн? – донесся голос из ямы.

Лист бросился туда. Элизабет стояла среди арестованных. Он нагнулся и протянул ей руку. Девушка подпрыгнула, и Иоганн вытянул ее наверх. Затем обнял ее и прижал к себе так крепко, что ей стало нечем дышать.

Потом они подошли к фон Фрайзингу.

– Как мы поступим с моими… собратьями? – спросил монах и опустил алебарду.

Лист обвел взглядом перепуганные лица. Только двое низко опустили головы, чтобы их нельзя было узнать. Кончиком меча Иоганн приподнял одному из них подбородок.

– Базилиус Совино, безмолвный, как обычно. Ничему ты не научился у отца фон Фрайзинга… – Он вздернул подбородок второму церковнику. – И отец Бернард. Мы уже имели счастье познакомиться.

– Это все его рук дело, – сказала Элизабет.

Глаза у Пруссака вспыхнули. Он схватил алебарду, подскочил к доминиканцу и замахнулся. Но Бернард в последний момент обхватил за плечи Базилиуса и загородился им, как щитом. Алебарда прошила послушника, и тот рухнул, как подкошенный.

– Ты, трусливая дворняга! – презрительно процедил Пруссак.

Он выпустил алебарду, схватил доминиканца за шиворот и потащил к яме, где дожидались спасения арестованные.

Бернард отчаянно махал руками.

– Чего ты хочешь? Я дам тебе денег, много денег! – лепетал он. Потом увидел решимость в глазах Хайнца. – Ты не можешь убить служителя Божьего.

– А я и не стану, – ответил Пруссак и столкнул Бернарда в яму.

Арестованные бросились на доминиканца. Слишком долго Бернард вершил в Вене свое дело. Многие из арестованных теряли родственников стараниями инквизиции.

Комнату наполнили жуткие вопли.

Но длились они недолго.

* * *

– Отнеси меня домой, – прошептала Йозефа.

Пруссак поцеловал ее в лоб.

– Иоганн, вызволи этих несчастных из ямы, и мы вернемся домой.

Иоганн скинул корзину в яму, чтобы арестованные могли выбраться по веревке. Скоро все оказались наверху, в том числе и граф с дочерью. Он шагнул к Иоганну. Его камзол насквозь пропитался кровью.

– Иоганн Лист… я перед вами в долгу.

– Какого черта… вы? – Иоганн инстинктивно схватился за нож, но Элизабет положила ему руку на плечо.

– Не надо. Я потом все тебе объясню.

Сбитый с толку, Лист смотрел то на Элизабет, то на графа. Он не понимал, о чем она говорила, но доверился ей. И пока этого было достаточно.

– Если в вас осталась хоть капля доверия ко мне, – сказал фон Бинден, – то я жду вас к рассвету на своей барже. Теперь все по-честному, клянусь.

Иоганн неуверенно кивнул.

– Куда нам теперь идти? – Арестованные смотрели на Листа.

Он задумался. Изолированный квартал пока еще оставался надежным укрытием, но от фон Пранка и городских властей можно было ожидать чего угодно.

Фон Фрайзинг словно прочитал его мысли.

– Ступайте. Я отведу моих собратьев, – он грозно посмотрел на церковников, и те опустили головы, – и больных в свой монастырь. Там безопаснее, чем в квартале. Этот допрос всего лишь положил начало тому, что нас ждет.

– Что вы имеете в виду? – спросила Элизабет.

– Мой наставник был на собраниях городского совета, и мы опасаемся худшего.

– Тогда мы должны что-то предпринять.

– Позже, – возразил Иоганн. – Сначала мы отнесем Йозефу домой и заберем свои документы. А потом посмотрим, чего стоит ваше слово. – Он посмотрел на графа.

Иезуит кивнул.

– А я отведу их в безопасное место. Это самое меньшее, что я могу сделать.

– Вы не навлечете на себя неприятности, святой отец? – спросила Элизабет.

– Нет, наставник нашего ордена на моей стороне. А после того, что творилось здесь именем Господа, – он обвел широким жестом комнату, – нам не помешает как-то помочь Его созданиям… – Помедлил, потом шагнул к Иоганну и протянул ему руку. – Берегите себя.

– И вы себя. Ступайте, времени не так много.

Монах кивнул, пожал руку Пруссаку и обнял Элизабет. Его ладони коснулись ее спины в том месте, где переплетались черные сосуды. Элизабет невольно напряглась, но фон Фрайзинг, похоже, ничего не заметил.

– Господь с тобой, дитя мое, – произнес он негромко, – и с твоими собратьями.

Элизабет подняла глаза.

– Вы знали… – Она запнулась. – Конечно, вы знали. Это все из-за меня…

Фон Фрайзинг покачал головой.

– Ты не виновата в том, что они появились на свет и разнесли болезнь, которую ты носишь в себе. Борись, дитя мое… Если они появились по воле Божьей, то по Его воле должно быть и спасение для них.

– Спасибо, святой отец.

Иезуит осенил ее крестом и повел за собой церковников и больных. Когда они вышли, Пруссак поднял Йозефу и понес на руках. Иоганн и Элизабет последовали за ним.

Отзвучали шаги, и воцарилась тишина. И в тишине той было умиротворение: впервые за долгое время в стенах этого подземелья не разносились крики и мольбы и воздух не был пропитан отчаянием.

Тюрьмы и камеры пыток опустели. Кошмар миновал – по крайней мере, в этот день.

Факелы, которые столетиями озаряли своим светом ужасы инквизиции, прогорели, но никто не сменил их. И когда погас последний факел, вековые своды погрузились в спасительный мрак.

 

LXXIX

Погруженный в раздумья, Иоганн подбросил в печь еще одно полено. Огонь давно разгорелся, и по комнате разливалось тепло. Элизабет сидела рядом на полу.

Пруссак уложил жену на скамью, опустился на колени и держал ее руки в своих.

Все понимали, но никто не осмеливался высказать это вслух: Йозефа не доживет до утра.

Иоганн молча обнял Элизабет и посмотрел на товарища.

Пруссак то и дело гладил Йозефу по лицу, целовал в лоб и наклонялся к ней, если она пыталась что-то сказать.

* * *

Короткий, пронзительный вскрик.

Иоганн вскинул голову. Должно быть, он задремал. Элизабет тоже проснулась.

Пруссак не двинулся с места, но что-то изменилось.

Йозефа перестала дышать.

Лист быстро перекрестился и подошел к скамье. Пруссак мелко трясся, в его заплаканных глазах застыло отчаяние.

– Я ведь так ее любил… – У него дрожали губы; он так крепко сжал руку жены, что побелели костяшки пальцев. – Это не может быть правдой, Иоганн…

Лист опустился на колени рядом с Хайнцем и положил руку ему на плечо.

– Мне жаль, дружище… – Он опустил голову.

Нерешительно подошла Элизабет. По ее лицу катились слезы. Она обняла Иоганна и Пруссака, и так они просидели следующие несколько часов.

 

LXXX

С самого утра дождь непрерывно барабанил по крышам домов, и солдаты перед домом на углу Блутгассе вымокли до нитки.

Полдюжины стражников вынесли из дома три тяжелых гроба и с трудом погрузили их на черную повозку. Когда все было готово, повозка тронулась, сначала медленно, потом набрала ход и вскоре исчезла за стеной дождя.

* * *

Бургомистр Тепсер стоял у окна ратуши и с тревогой смотрел на противоположные дома, заколоченные окна и двери.

Граница с карантинным кварталом.

Позади него стояли отец Виргилий, генерал фон Пранк, лейтенант городской гвардии Шикард и несколько сановников. Все они были явно встревожены. В салоне царило молчание.

– Отец Бернард хотел без лишнего внимания решить проблему, и вот его разорвали на куски. – Бургомистр стал сердито расхаживать из стороны в сторону. – И, конечно же, теперь мне во всем этом разбираться. Как всегда. – Он взглянул на сановников. – А всё вы и ваша одержимость дьяволом… Нет в этом ни черта! Люди больны, и мы должны что-то придумать, чтобы вся Вена не превратилась в карантинную зону!

– Мы по-прежнему не знаем, с чем имеем дело, – заметил отец Виргилий. – Если мы…

– Мы, отец Виргилий, делать ничего не станем, – резко оборвал его Тепсер. – Я следовал вашим советам, и к чему это привело? Полдюжины человек убиты, преступники на свободе, и слухи о произошедшем с большой вероятностью расползутся, как лесной пожар, – сначала по кварталу, а потом и по всему городу! Слухи о неспособности властей взять проблемы в узду… Нет, отец Виргилий, мы делать ничего не станем. Я предложу совету решение, которое положит конец всему этому.

Бургомистр сел и глотнул разведенного вина.

– С одобрения совета я доверяю генералу фон Пранку исполнение предложенной им процедуры. И ожидаю содействия и слаженных действий от городской гвардии, – он сурово взглянул на лейтенанта Шикарда.

– Так точно, господин бургомистр, – отчеканил лейтенант и слегка склонил голову.

– И что это за процедура, позвольте спросить? – Отец Виргилий понимал, что ступает по тонкому льду, но он должен был знать, к чему им готовиться.

Тепсер кивнул фон Пранку, который ощупывал повязку на лбу.

– Поскольку болезнь эта неисцелима, я не вижу иного выхода, кроме как избавиться от больных.

– Вы хотите казнить их всех? – Отец Виргилий не поверил своим ушам.

– Не хотим, святой отец, а должны. Если в вашем стойле заболевает животное, вы не станете рисковать целым стадом, верно? – ответил тот с елейным выражением.

– Мы могли бы устроить лазарет за городскими стенами и там содержать больных, как делали это во время чумы.

– Вы забыли чуму тысяча шестьсот семьдесят девятого года? И десятки тысяч мертвых? Сестры заносили болезнь обратно в город, как и дворяне, которые просто откупались и их выпускали. Пара сотен или целый город, святой отец, вот в чем вопрос!

– Если хоть один из моих собратьев…

Тепсер вскочил.

– Довольно дискуссий, господа! Время действовать. Благодарю всех.

Бургомистр снова сел и наблюдал, как гости покидают салон.

Он гордился тем, что нашел столь подходящие слова.

В комнате остался только фон Пранк. Отец Виргилий остановился в дверях и взглянул на бургомистра, готового лопнуть от переполняющей его гордости и самолюбия.

Иезуит развернулся и пошел прочь. Он принял решение.

* * *

Бургомистр посмотрел на фон Пранка, который задумчиво глядел вслед отцу Виргилию.

– Ну?

– Я не уверен, действительно ли иезуит пришел с Листом и Хайнцем. Там было слишком темно, и лицо я не смог разглядеть. Но я нисколько не удивился бы.

Бургомистр кивнул.

– Хотите проследить за Виргилием?

– Разумеется, господин бургомистр, – ответил фон Пранк.

Тепсер невольно вздрогнул, уловив иронию в его голосе, но ничего не сказал и снова посмотрел в окно. Дождь безжалостно поливал перегороженные улицы.

 

LXXXI

В подземельях иезуитского монастыря было сыро и пахло плесенью. Масляная лампа в руках фон Фрайзинга едва разгоняла тьму. За ним шагали спасенные с Блутгассе, безмолвные и растерянные, покорные судьбе.

Иезуит водил лампой по сторонам, словно что-то выискивал. Внезапно послышались шаги. Больные инстинктивно отвернулись.

– Я знал, что вы не сможете иначе, брат, – раздался мягкий голос. Из темноты выступил отец Виргилий.

– Я… – Фон Фрайзинг попытался объясниться.

Наставник положил ему руку на плечо.

– И вы поступили правильно. – Он взглянул на перепуганных людей и покачал головой. – Что за вопиющая несправедливость, помилуй нас Господи…

– Как нам теперь быть?

– Городской совет решил не церемониться с больными. Их, во благо города, выведут за ворота и убьют, – зашептал Виргилий на ухо фон Фрайзингу. – Мы можем лишь попытаться укрыть их здесь, а потом вывезти из Вены. Так мы спасем хотя бы некоторых.

Фон Фрайзинг кивнул.

– Это…

– Шептаться свойственно лжецам, – внезапно разнесся под сводами голос фон Пранка. – Особенно если это два священника!

Монахи резко обернулись – и пришли в ужас. По коридору шагал фон Пранк в сопровождении десятка солдат, вооруженных алебардами.

– Но вам незачем о них тревожиться, – генерал показал на больных. – Ведь, по вашим словам, их ждет царство небесное и лучшая жизнь, разве не так?

Отец Виргилий выступил вперед.

– Вы вступили во владения церкви. Я вас…

– Что вы сделаете, святой отец? Доложите епископу или же прямо Папе? – Фон Пранк шагнул к нему почти вплотную. – Тогда можете заодно доложить о своем сговоре против отца Бернарда и что вы со своим цепным псом, – он презрительно взглянул на фон Фрайзинга, – ослушались приказов бургомистра, городского совета и доминиканцев. – Он оглянулся на своих людей. – Увести!

Солдаты двинулись на больных. Началась паника.

Отец Виргилий встал перед солдатами и раскинул руки.

– Эти люди находятся под защитой ордена. Если хоть один волос…

Он запнулся.

И с ужасом уставился на острие алебарды у себя в груди.

Потом поднял глаза на молодого солдата, сжимавшего оружие в дрожащих руках.

– Нет! – Крик фон Фрайзинга разнесся под сводами.

Он бросился было к наставнику, но солдаты загородили ему дорогу.

Отец Виргилий посмотрел в глаза фон Пранку, который и сам как будто опешил.

– Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam, – произнес монах и рухнул на пол.

Люди закричали. Солдаты тотчас обступили их, чтобы те не разбежались.

Ослепленный бессильной яростью, фон Фрайзинг все-таки знал, что должен сделать. Воспользовавшись всеобщим замешательством, он со всех ног бросился к лестнице, оставив солдат и фон Пранка позади.

Генерал недоуменно посмотрел ему вслед, потом покачал головой и повернулся к солдату, который убил отца Виргилия.

– Я сказал увести, а не прикончить, безмозглый сукин ты сын!

Он замахнулся, и кулак с хрустом врезался солдату в висок. Тот повалился замертво рядом с убитым монахом.

Фон Пранк оглядел своих людей.

– Насчет сбежавшего монаха можно не волноваться, он от нас не уйдет. – Лицо его налилось кровью. – И если еще кому-то кажется, что можно наплевать на мои приказы, пусть сразу ложится рядом! А теперь – увести!

 

LXXXII

Иоганн принес ведро чистой воды и поставил рядом с Пруссаком. Тот намочил тряпку и принялся обтирать лицо Йозефы.

Лист подошел к окну, где стояла Элизабет. Она с тревогой смотрела на улицу.

В сумеречном свете окружающий мир лишился всех красок, дождь беспрестанно барабанил по крышам. Элизабет почувствовала руку Иоганна, прижалась к нему. Они стали смотреть, как Пруссак омывал лицо жены. У Листа разрывалось сердце, он с трудом сдерживал слезы.

– Как нам теперь поступить? – спросил Иоганн хриплым голосом, сделав глубокий вдох.

Пруссак не ответил.

– Ну же, Пруссак, как мы теперь поступим?

Молчание.

– Ответь мне, Хайнц, прошу тебя.

Пруссак развернулся и уставился на Иоганна. Еще ни разу тот не называл его этим именем.

– Это ваше дело, поступайте как знаете. Я останусь с Йозефой, – произнес он глухим голосом и продолжил омывать лицо жены, совершенно чистое.

– Но здесь ты погибнешь.

Пруссак вытер слезы и прошептал едва слышно:

– Я умер этой ночью.

Прежде Лист не понял бы друга, но в этот раз все было иначе. Он даже представить не мог, чтобы Элизабет постигла та же судьба.

В комнате повисла тишина, и было слышно только, как скользит тряпка по лицу Йозефы.

 

LXXXIII

Вена, апрель 1704

Mon general,

Vive le roi!

Переговоры с представителями Габсбургов об окончании войны за наследство зашли в тупик. Более того, боюсь, что они провалились.

Франсуа Антони Гамелин

Тем не менее у меня есть для вас важная новость. В Вене распространяется странное заболевание, похожее на чуму, но не столь заразное и более предсказуемое. По этой причине в целом квартале ввели карантин и, ввиду неясной природы заболевания, население квартала, вероятно, подвергнут чистке.

Полагаю, мне удастся изолировать и вывезти нескольких зараженных, дабы в случае необходимости использовать их в военных действиях, в первую очередь – при осадах. Болезнь с большой вероятностью распространится среди защитников, потому как некоторые из больных, охваченные бешенством, заражают здоровых. Кроме того, многие из больных избегают солнца, которое обжигает им кожу. Таким образом, осажденные будут заняты подавлением эпидемии, что свяжет руки подразделениям и сделает невозможной продолжительную оборону. Такая возможность пришлась бы весьма кстати, и я направлю все усилия на достижение этой цели.

Даст Бог, я добуду средство, которое решит исход этой войны.

Гамелин сложил письмо, пролил края красным воском и вдавил печать в застывающую массу. Потом позвонил в серебряный колокольчик и передал письмо вбежавшему курьеру.

Когда дверь снова закрылась, он откинулся на спинку стула, выпил красного вина и задумчиво погладил бородку.

Его действия могли изменить ход истории.

Гамелин невольно усмехнулся.

 

LXXXIV

Лукас Хольцнер, резко проснувшись, огляделся. Они лежали рядом: жена и двое сыновей, а чуть дальше престарелый отец. Все спали. Лицо младшего сына оплетала паутина черных сосудов.

Отмеченный.

Дождь прекратился, по улицам стелился густой туман. Массивные ворота, отделявшие квартал от всего города, были едва различимы.

Отмеченные.

В чем они провинились перед Господом? За что им такое наказание? Они вели пристойную жизнь, чтили заповеди – и вот теперь такая напасть… Они всё потеряли, оказались здесь и спали в грязи, как бездомные животные.

Лукас плотнее закутался в одеяло. Его вдруг охватила злость, и черные сосуды стали пульсировать по всему телу.

Господи, где ты теперь?

Тут донесся скрип сквозь туман, со стороны ворот. Лукас повернул голову, но не смог ничего разглядеть.

Снова шум. В клубах тумана появилась прореха, открылись ворота. Появились люди, у некоторых были в руках факелы. Лукас услышал дробные, ритмичные шаги. Их ни с чем нельзя было спутать.

Солдаты.

Туман снова сгустился. Послышались крики. Крики отчаяния, крики ярости.

Лукас Хольцнер не мог пошевелиться. Рядом заворочались сыновья, жена проснулась и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Лукас…

Шаги стали приближаться, громыхая по булыжной мостовой. Солдаты, внезапно вынырнув из тумана, двинулись к Лукасу Хольцнеру и его семье.

Позади них угадывались большие повозки с клетями…

* * *

Фон Пранк с высоты седла наблюдал, как солдаты непрерывным потоком стекаются в квартал. Затем повернулся к лейтенанту Шикарду.

– Хватайте всех без исключения!

– Так точно! – Лейтенант отсалютовал и хотел уже присоединиться к своим людям, однако фон Пранк удержал его.

– Но беглых доставить ко мне живыми. Если с ними что-то случится, будет… весьма прискорбно.

Шикард сглотнул.

– Живыми. Так точно.

– Рад, что мы поняли друг друга. – Фон Пранк улыбнулся, так что лейтенант поежился. – Продолжайте!

* * *

Солдаты городской гвардии, наводнившие квартал, начали зачистку, хватая беззащитных горожан, как требовал того бургомистр.

Они прочесывали каждый закоулок, безжалостно выволакивали на улицу и зараженных, и тех несчастных, кого угораздило оказаться в квартале. Если болезнь проявляла себя лишь внешними признаками – черными венами и восковой кожей, – таких людей приковывали друг к другу цепями и выводили из квартала. Тех, кого болезнь превратила в зверей, вытаскивали из подвалов и запирали в клетки.

У людей не было шансов. К тем, кто пытался сопротивляться, применяли силу, и многие погибали на месте под ударами алебард. Солдаты вели себя как на войне. И если кого-то из них ранили, то свои же разоружали их и приковывали цепями к другим арестованным.

Улицы оглашались криками. Женщины и дети, больные и здоровые – их голоса летели далеко за баррикады и разносились над городом. Люди снаружи бормотали молитвы и прятались по домам, словно в Вене объявился сам дьявол.

Но в тот день Господь, казалось, отвернулся от них. Город по-прежнему был окутан туманом, словно Он желал скрыть от всего мира происходящее в Вене бесчинство. Даже рассвет, который с начала времен приносил людям утешение, оказался бессилен против густой пелены, стелившейся по улицам подобно живому существу.

И когда взошло солнце, город зажегся красным маревом.

 

LXXXV

Иоганн и Элизабет услышали крики и выбежали на улицу. Люди, закутанные в рваные тряпки, появлялись из тумана и исчезали, словно призраки.

– Господи, Иоганн, что происходит? – Элизабет вцепилась ему в руку.

Лист не ответил. Он придержал кого-то из бегущих: это оказалась мать с младенцем на руках. Лица у обоих были бледные, оплетенные черными нитями.

– Что случилось?

Женщина была в панике. Она хотела убежать, но Иоганн не выпустил ее.

– Отвечай!

Женщина рвалась из его хватки.

– А вы не слышали? Солдаты хватают всех подряд.

– Где они?

– Повсюду.

Женщина вырвалась и побежала вниз по улице. Через мгновение ее силуэт растворился в тумане.

У Иоганна вспыхнула перед глазами похожая картина. Он услышал голоса, приказы, крики, разносящиеся под древними сводами. И солдаты, которые вот так же охотились за ними. И если в тот раз судьба оказалась на их стороне – теперь последнее слово было за солдатами.

– Это конец, – позади них появился Пруссак. – Они всех перебьют. Больных, здоровых, неугодных… Всех, кто окажется у них на пути, включая и нас.

Лист схватил его за плечи.

– Соберись! Ты решил сдаться без боя? Где тот человек, с которым я без единой царапины прошел столько сражений?

– Этого человека больше нет, – ответил Пруссак и оглянулся на свой дом. – Я потерял все, что имело для меня значение. Ради чего мне сражаться?

Иоганн выпустил его, и они молча смотрели друг на друга.

– Может, ради них? – спросила Элизабет. – Однажды ты уже вступился за невинных, так почему…

– Это бессмысленно, как ты не понимаешь? – Пруссак повернулся к ней, его голос становился все громче. – Поверь, если б я мог, то вывел бы отсюда всех больных, но теперь слишком поздно. Этот квартал – смертельная ловушка, и все мы – покойники.

– Он прав, Элизабет, – Иоганн взял ее за руку. – Я понимаю, ты хочешь помочь им, но у нас нет шансов. Хорошо, если мы собственную шкуру сможем спасти.

Элизабет смотрела на них обоих. Она еще не встречала мужчин, более отважных и, если не считать того случая с офицерами, более честных.

Крики в тумане становились громче.

Если эти двое говорили, что у них нет шансов, значит, так оно и было.

Взгляд ее упал на дом, где лежала Йозефа. Йозефа, которая пожертвовала собой в катакомбах инквизиции.

– Спасайтесь сами, а я останусь здесь, – Пруссак медленно двинулся обратно к дому.

Элизабет внезапно поняла, что должна делать.

– Вот и мирись с судьбой.

Пруссак замер, потом повернулся к Элизабет. Даже Иоганн изумился, с какой решимостью она это произнесла.

– Да, посмотрите на меня. Мне надоело безучастно ждать все новых невзгод. Йозефа когда-то тоже потеряла мужа и ребенка – и все-таки продолжала жить. Она отдала жизнь ради меня, и мой долг перед ней – жить дальше. – Она скрестила руки на груди, глаза ее пылали. – И если мы не можем помочь другим, так давайте хотя бы пробьемся к порту, уберемся из этого проклятого города и начнем где-нибудь новую жизнь.

Элизабет сама от себя такого не ожидала, но слова как будто сами собой срывались с языка.

Иоганн обнял ее за плечи.

– Не слышал слов мудрее этих. – Он взглянул на Пруссака. – А ты как считаешь?

Тот тяжело вздохнул. Посмотрел на дом, потом снова на Элизабет. Своей решимостью она напомнила ему Йозефу.

Снова послышались отдаленные крики. Пруссак решился.

– Хорошо. Но придется как-то отвлечь солдат, иначе нам не выбраться.

– И что же нам придумать? – спросила Элизабет.

– Предоставьте это мне, – Пруссак снова посмотрел на дом. – Предоставьте это мне…

* * *

Лейтенант Шикард был доволен ходом операции. Потери не превышали допустимых пределов, и он был уверен, что в скором времени к нему приведут Листа и Крамера.

Он ехал верхом за своими людьми, которые прочесывали дома один за другим. Если фон Пранк останется доволен, то и ему достанется щедрая награда, быть может…

– Смотрите, лейтенант!

Шикард поднял голову. Кто-то из солдат показывал в конец улицы.

Из тумана поднималось пламя, все выше и выше.

* * *

– Прощай, Йозефа. Ты навсегда останешься в моем сердце.

Силуэт Пруссака вырисовывался на фоне горящего дома. Пламя уже перекинулось на соседние строения.

Иоганн и Элизабет стояли чуть поодаль, чтобы не мешать прощанию.

– Мой дневник, – сказала негромко девушка. – Знаешь, я оставила его в доме, когда пришли солдаты. Я хотела, чтобы тебе что-нибудь осталось от меня, если инквизиторы… – Она не договорила.

Лист обнял ее.

– Мы выберемся отсюда. Обещаю.

Элизабет кивнула.

– Потому-то я и оставила книгу в доме. Она мне больше не нужна – пусть прошлое останется в прошлом.

Иоганн поцеловал ее.

– Я подарю тебе новую, когда мы доберемся до Зибенбюргена.

Пруссак развернулся и направился к ним. В глазах его блестели слезы, но голос был тверд:

– Здесь нам делать больше нечего. Идемте.

Лист задумался на мгновение.

– Куда? Все улицы перекрыты, ворота заперты…

– Прямая дорога только одна: через Речные ворота, где нас схватили.

– И как нам туда добраться? – Элизабет растерянно смотрела на Пруссака.

– Нам туда и не нужно. Идемте.

* * *

– Пожар! Пожар!

Крики разносились по улицам. Среди больных и солдат началась паника.

– Будь они прокляты, – прорычал лейтенант и развернулся к адъютанту. – Велите беспрепятственно пропустить пожарные бригады и отведите для их поддержки ровно столько солдат, сколько необходимо. Операцию не прерывать.

– Но…

– Не прерывать, я сказал! – рявкнул Шикард.

– Так точно, господин лейтенант!

 

LXXXVI

Люди собирались на площадках за пределами квартала и наблюдали за представлением: густой черный дым поднимался из тумана, на уровне крыш сливаясь с языками пламени, и едкий запах гари разносился по всему городу.

И, подобно дыму, по городу расползались слухи: о ликвидации карантинной зоны, о жестокости солдат и судьбе всех арестованных.

Горожане были встревожены. Хоть они и боялись их, хоть они видели, в кого превращались некоторые из зараженных, – у многих в квартале оказались ближайшие родственники. А когда схлынула волна паники, люди вынуждены были признать, что далеко не все больные опасны.

Но для подобных умозаключений, по всей вероятности, было уже поздно. В городе царила гнетущая атмосфера страха и ожидания – как в тот момент, когда грозовое небо прочертит первая молния и слух напрягается в ожидании грома.

* * *

Но фон Фрайзингу пока не было до этого дела. Безграничная скорбь и ярость владели его душой. Он то и дело видел пред собой отца Виргилия, слышал его последнее Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam.

И чувствовал себя ответственным – за смерть своего наставника и за арест тех, кого доверил ему Иоганн.

Иезуит знал, что чувство вины будет преследовать его до конца дней. С другой стороны – возможно, и жить ему осталось не так уж долго…

Фон Фрайзинг был уже недалеко от квартала. Он видел звонаря на колокольне собора Святого Стефана, протянувшего красное знамя в направлении пожара. Внезапно дорогу перегородил отряд гвардейцев. Монах, замедлив шаг, направился к солдатам.

Офицер, коренастый мужчина с мясистым лицом, суетливо развернулся.

– Сожалею, святой отец. У нас приказ никого не пропускать.

– Но я должен…

– Не могу. Приказ есть приказ, – офицер отвернулся.

Фон Фрайзинг был в отчаянии. Дорога в квартал закрыта, и дети Овена обречены. Но, насколько он знал Иоганна и Элизабет, они не желали мириться с судьбой, а взяли ее в свои руки и спаслись.

Господи, помоги им.

Иезуит затерялся в лабиринте улиц.

 

LXXXVII

Иоганн, Пруссак и Элизабет вошли в дом, где не так давно встретили больного старика с дочерью. Они осторожно поднялись по скрипучим ступеням, но на чердаке никого не оказалось. Только труп собаки лежал на прежнем месте.

– Интересно, их тоже забрали? – задумался Пруссак, хотя уже знал ответ.

Они открыли окно. Внизу царил хаос: люди бежали к горящим домам, чтобы не дать пожару распространиться. Последние из зараженных отчаянно пытались скрыться, но солдаты ловили их, как зайцев. Закованных в цепи, точно зверей, их гнали по улицам, и за ними катили повозки с клетками, из которых, как из ящиков с куклами, торчали руки и ноги.

– Куда их ведут? – спросила Элизабет слабым голосом; крики пробирали ее до дрожи.

– Лучше тебе не знать, – хмуро ответил Пруссак. – Но будем надеяться, что их просто рассадят по камерам.

– Как ты хочешь перебраться? – спросил Иоганн, выглянув из окна.

– Как и те юнцы, что пытались до нас. Только я не намерен падать. И кое-что нам сегодня на пользу.

Пруссак показал на улицу, окутанную густым туманом. Потом он выдвинул доску, пока конец ее не лег на карниз противоположного дома, едва различимый сквозь пелену.

– Я пойду первым, потом Элизабет, а за ней ты.

– Давай, и меньше слов. – Иоганн вновь с тревогой посмотрел вниз.

* * *

Фон Пранк спрыгнул с лошади и двинулся навстречу лейтенанту, который ехал из квартала, чтобы доложить о положении дел. Генерал встал перед Шикардом, и тот словно стал меньше ростом.

– Где Лист и его потаскуха?

– Мы делаем все что можем, но…

Фон Пранк ударил лейтенанта по лицу. Несколько раз.

– Где Лист? – проревел он.

Лейтенант побагровел и судорожно сглотнул. Рука медленно потянулась за кинжалом. Фон Пранк заглянул ему в глаза.

– Мне нужны эти двое. Живыми! Так где же они?

– Я…

– И уберите руку с кинжала, черт вас дери! – приказал фон Пранк. – Или вы решили поднять бунт?

Шикард покраснел еще гуще, но все же убрал руку с кинжала.

– То-то же. Я беру дело в свои руки. Предоставьте мне эскорт, только живо!

– Так точно! – Лейтенант дал знак четырем конным солдатам.

– Как всегда, приходится все делать самому… – Генерал презрительно щелкнул языком, вскочил в седло и ударил лошадь пятками.

* * *

– Давай, Элизабет, быстрее!

Голос Пруссака пробивался сквозь туман. Элизабет застыла на четвереньках. Она добралась уже до середины, и доска под ней угрожающе раскачивалась. Ей вдруг вспомнилась схватка на Чертовом мосту и представилось, как она падает сквозь туман. Как Буркхарт тогда…

– Элизабет!

Девушка открыла глаза и двинулась дальше. Еще немного, и она оказалась в объятиях Пруссака.

– Умница!

Хайнц снова посмотрел в окно. Иоганн находился еще далеко, его едва можно было разглядеть. Потом доска затрещала – он подбирался ближе.

– Иоганн, быстрее.

Элизабет напряглась, как пружина. Она смотрела на доску, и в этот миг…

Туман рассеялся.

* * *

Фон Пранк медленно проехал ворота. За ним двигались четыре гвардейца, вооруженные мушкетами. Когда все это останется позади, он отправит Шикарда на галеру. Этот бездарный дурак все поставил под угрозу. Нужно было лишь захлопнуть ловушку, но Лист по-прежнему разгуливает на свободе…

Мимо катили повозки с клетками, и заключенные умоляюще тянули к нему руки. Генерал выхватил саблю и ударил по решетке, словно отмахивался от назойливых мух.

Потом туман вдруг расступился. «Наконец-то», – подумал фон Пранк. Солнечные лучи падали между домами. Генерал поднял голову.

И увидел доску, переброшенную с одного карниза на другой.

И человека, ползущего по ней. Похожего на…

* * *

Иоганн добрался до середины доски. Она раскачивалась и трещала под его весом куда сильнее, чем под Элизабет.

«Лишь бы выдержала, – подумал он, – лишь бы…»

– Лист! Не двигайся!

Голос долетел снизу. Иоганн повернул голову: фон Пранк, верхом на лошади, направил на него саблю, лицо его скривилось в жуткой ухмылке. Рядом с ним четверо солдат целились в Иоганна из мушкетов.

 

LXXXVIII

Лист застыл на месте. Время как будто остановилось. Пруссак и Элизабет смотрели на него в ужасе, а внизу солдаты готовы были его подстрелить.

Не теряй времени.

Иоганн закрыл глаза, понимая, что пробираться на четвереньках будет слишком долго. Он сделал глубокий вдох, потом вскочил, раскинув руки в стороны для равновесия. Доска под ним угрожающе затрещала.

Внизу грянул первый выстрел. Иоганн почувствовал, как пуля колыхнула на нем одежду.

Четыре выстрела – четыре жизни.

Он сделал несколько шагов. Прогремел второй выстрел, следом за ним – третий. Лицо обдало жаром, и что-то просвистело над головой.

Еще четыре шага, еще три…

Грянул последний выстрел, под ногами брызнули щепки.

Еще два шага…

Раздался треск, доска переломилась. Иоганн прыгнул вперед, стал падать…

Вот и всё.

Чья-то рука схватила его за запястье, удержала и потянула вверх. Лист повалился на спину, задыхаясь.

– Куда собрался? – Пруссак ухмылялся, хотя едва не вывернул себе плечо, чтобы поймать друга.

Элизабет обняла его. Иоганн прижал ее к себе. Потом поднялся – колени дрожали – и взглянул на Пруссака.

– Спасибо, дружище.

– Ладно тебе. Но ты опять мой должник.

Лист усмехнулся. Потом поглядел вниз: фон Пранк смотрел на него вне себя от бешенства. Иоганн насмешливо отсалютовал ему, Пруссак сплюнул, и они побежали по крыше.

* * *

– Ослы бездарные! – ревел фон Пранк. – Я жопой выстрелю лучше, чем вы из своих мушкетов!

Солдаты молчали, уставившись себе под ноги.

– Быстро в дом и ловите его!

– Но, – один из четверых набрался смелости, – крыши примыкают к стенам, и они давно…

Фон Пранк выхватил пистолет.

Солдаты все как один соскочили с лошадей и побежали к дому.

* * *

Иоганн, Пруссак и Элизабет бежали по крышам. Далеко впереди, по левую руку, был виден столб черного дыма, но уже не такого густого. Должно быть, им все-таки удалось потушить пожар.

На улицах царило удивительное спокойствие. Лишь изредка проезжали повозки, но гвардейцы, очевидно, уже вывезли из квартала значительную часть больных. Все произошло неимоверно быстро.

– Вон там, – Пруссак показал на покатую крышу впереди. – Там можно перебраться через стену, а потом на крыши уже за пределами квартала.

– На тебя можно положиться, – просипел Иоганн.

– Рано радуешься. Мы выбрались из квартала, но не из города.

* * *

Солдаты выстроились перед фон Пранком, едва дыша. Он обвел их взглядом.

– Ну?

– Они ушли, – ответил глухим голосом один из стражников. – Мы видели издалека, как они перебрались через стену, а потом…

Генерал жестом заставил его замолчать и прогнал всех. Солдаты взлетели в седла и пришпорили лошадей так, словно сам дьявол гнался за ними.

Фон Пранк проводил их хмурым взглядом.

На галеры. Всех. А потом привязать к ядрам – и рыбам на корм.

Усмехнувшись при этой мысли, он ударил лошадь пятками и галопом вылетел из квартала.

 

LXXXIX

– Я раскаиваюсь. – Бургомистр говорил так тихо, что голос его терялся в стенах маленькой часовни, устроенной под ратушей.

– В таком случае я отпускаю тебе грехи, – голос священника звучал монотонно. – Прочти десять раз «Отче наш» и десять раз «Аве Мария» и с этого дня живи по заповедям Его. Аминь.

– Аминь.

Священник зевнул и вышел из часовни, а Тепсер сел на скамью и принялся молиться вслух. Закончив, он еще посидел некоторое время, глядя на алтарь.

Стояла гробовая тишина, у алтаря горела всего одна свеча.

Бургомистр подумал о посыльном, доставившем на рассвете известие, которого они ждали полночи: все готово. Тепсер тогда молча кивнул и передал курьеру запечатанный конверт.

Это был письменный приказ всем командующим офицерам доставить зараженных в Россау и там во благо города избавить их от страданий.

Когда посыльный ушел, все присутствующие, от низших советников до городского лекаря, облегченно зааплодировали и расселись за накрытым столом.

Тепсер наблюдал, как они объедались, и веселились, и радовались найденному решению.

В тот момент он и решил наведаться в часовню.

И вот бургомистр сидел в полумраке, в то время как снаружи царил хаос.

А их ждала неминуемая гибель.

Что ты наделал? Слабейшие из слабых, и ты позволил их перебить?

Только во благо города. Я отвечаю за благополучие Вены.

И ради собственных дел.

Бернард говорил…

Бернард убит.

Пламя свечи замерцало. Бургомистр решил посидеть еще немного и подождать. Скоро все закончится, и можно будет вернуться к повседневной рутине.

Свеча погасла. Часовня погрузилась во тьму.

 

XC

Слухи расползались подобно пожару, и вскоре уже весь город знал: в квартале устроили зачистку. Люди сбивчиво пересказывали друг другу, что к западу от города, в лесах за Россау, рыли огромные ямы.

Все понимали, что это значит.

Особенно когда стражники принялись огораживать улицу Кольмаркт, ведущую из города в западном направлении.

Вскоре стали собираться группы людей, недовольных тем, что их родных, больных и здоровых, уводили на убой, как скот. Дело доходило до столкновений с солдатами и даже с горожанами, которые считали, что больных выводят из города недостаточно быстро. Но когда грянули первые выстрелы, толпа рассеялась. Солдаты быстро вернули ситуацию под свой контроль.

Скоро Кольмаркт была полностью огорожена. Тем горожанам, которые жили здесь, запретили выходить на улицу. Тем, кто нарушал запрет, в лучшем случае грозил арест.

* * *

Город словно вымер. Иоганн, Элизабет и Пруссак старались избегать широких улиц, которые непрерывно патрулировали солдаты. Они осторожно пробирались по зловонным проулкам и задним дворам.

Иоганн заметил, что у Элизабет силы на исходе. Он остановился, привлек ее к себе. Девушка побледнела и прерывисто дышала, под глазами темнели круги.

– Элизабет…

– Ничего, – прохрипела она, – я справлюсь…

– Нет, нам нужен отдых. – Лист взглянул на Пруссака.

– Послушай, – ответил тот, – если все пойдет как надо, то через час мы будем у арсенала. Там есть несколько сараев, где можно спрятаться. Выждем до полуночи, потом поднимемся на стену и доберемся до Речной башни. Оттуда спустимся по веревке на другую сторону и добежим до баржи фон Биндена.

Иоганн посмотрел на товарища так, словно тот предложил с куском мяса в руках пробежать мимо стаи голодных волков.

– Стены, башни, веревки… А улицы кишат солдатами. Проще простого.

– Если у тебя есть идеи получше… – Пруссак взглянул на него с вызовом.

Лист помотал головой.

– Нет-нет, у тебя превосходный план. Пошли.

 

XCI

На Кольмаркт не было ни души; лишь солдаты непрерывно патрулировали улицу. Черные тучи затянули небо, и холодный ветер проносился над брошенными лотками и опрокинутыми тележками.

Ганс и Карл сторожили выход из переулка. Ганс оглядел фасады противоположных домов и сплюнул.

– Недоброе у меня предчувствие…

– А что нам остается делать?

Карл поежился, вынул из-под плаща фляжку и глотнул из нее. Ганс не глядя протянул руку, получил фляжку, тоже сделал большой глоток и, закашлявшись, вернул фляжку Карлу.

– Тоже верно. Но просто взять и вывезти всех, а потом…

– Мне это тоже не по душе. Но чтобы не заразить весь город… может, это был единственный выход?

– И все равно это неправильно. Я не для того пошел в патруль, чтобы помогать в убийстве больных людей.

Справа вдруг послышался шум: тяжелые сапоги гремели по мостовой, скрипели колеса.

– Началось, – сдавленно произнес Ганс.

Стражники перехватили оружие и стали ждать. Только звуки шагов прорезали тишину, и казалось, сам город замер в ожидании.

И вот они появились, закованные в цепи и запертые в клетках. Стражники грубо толкали их, если кто-то шагал слишком медленно. Разносились крики, дети плакали у женщин на руках, старики стонали под тяжестью цепей. Из клеток к небу тянулись окровавленные руки.

Это было воплощенное отчаяние, зрелище столь нечеловеческое, что Ганс и Карл, немало повидавшие в жизни, быстро перекрестились.

– Господи, не оставь их… – тихо произнес Ганс.

– Господь с ними. Это люди отвернулись от них.

Ганс и Карл оба вздрогнули и развернулись на голос. За ними стоял высокий монах, иезуит, и безучастно смотрел на колонну обреченных.

– Вам сюда нельзя, святой отец, – сказал Карл. – Никому нельзя выходить на улицу, кроме…

– Них. Я знаю.

– Тогда что вы здесь делаете?

* * *

«Действительно, что я здесь делаю?»

Участь больных и смерть отца Виргилия не выходили из головы. В глубине души фон Фрайзинг понимал, что должен сделать что-то еще, пусть это и станет последним поступком в его жизни.

Монах отправился в маленькую часовню и помолился. В голове непрерывно звучали слова, которые он сказал Элизабет в подземельях инквизиции: что Господь их спасет.

Но как?

Позади него сидели две старые женщины и обсуждали произошедшее, говорили, что скоро все закончится. Голоса их были лишены всякого сочувствия.

Скоро все закончится.

Фон Фрайзинг посмотрел на алтарь и на статую Христа позади него.

Скоро все закончится.

Внезапно иезуит понял, что должен сделать. Он поднялся и стремительно вышел из часовни. Женщины испуганно смотрели ему вслед.

* * *

– Ступайте, святой отец, – сказал Карл, – вы ничем не сможете им помочь.

Монах взглянул на Карла – казалось, он смотрел ему в самую душу.

– Ошибаешься; я – единственный, кто сможет им помочь.

И он медленно двинулся вперед, к больным.

– Святой отец… – Ганс бросился было за ним, но Карл его удержал.

– Пусть идет.

* * *

Фон Фрайзинг приблизился к колонне; некоторые из больных смотрели на него с надеждой. Потом гвардеец загородил ему дорогу.

– Назад! – резким голосом приказал он.

– Мне поручено сопровождать этих людей, – спокойно ответил фон Фрайзинг.

– Кто дал вам поручение?

– Вы ставите под сомнение слова служителя Божьего?

– Святой отец, подойдите! – окликнула его пожилая женщина, прикованная цепью к своему мужу.

Остальные тоже заметили монаха, глаза их зажглись надеждой.

– Не оставляйте нас!

Гвардеец неуверенно оглянулся на своего товарища. Тот пожал плечами.

– Пусть остается. Я доложу лейтенанту, пусть он решает.

Гвардеец отступил в сторону, и фон Фрайзинг пошел рядом с больными. Женщина схватила его за руку.

– Вы останетесь с нами, святой отец?

Он положил ладонь на ее руку.

– Для этого я здесь.

И едва слова эти сорвались с его уст, Константин фон Фрайзинг понял, что принял правильное решение.

* * *

Монах зашагал вместе с другими, и вскоре они скрылись из виду. Но колонна все тянулась и тянулась, и стражники подгоняли арестованных.

– С меня хватит, – решительно заявил Карл.

– Ты это о чем? – Ганс в недоумении посмотрел на друга.

– Я ухожу. Тогда еще надо было, когда мы освободили Хайнца. Этот город прогнил снизу доверху, и кто знает, что нам потом придется делать…

– Ты в своем уме? Ты же не станешь уходить сейчас, тебя просто вздернут! – Ганс умоляюще взглянул на товарища.

Карл засомневался. Взгляд его упал на вооруженных гвардейцев. Он повесил голову.

– Ты прав.

– Отстоим смену, а завтра как следует напьемся. – Ганс похлопал его по плечу. – И ты совсем по-другому посмотришь на жизнь.

Карл вскинул мушкет на плечо, и они продолжали нести вахту.

 

XCII

Фон Фрайзинг шагал рядом с больными. Слышен был только гул сапог по мостовой и звон цепей. Холодный ветер безжалостно рвал одежду на арестованных. Ими овладела странная апатия, как будто все они смирились со своей судьбой.

Солдаты гнали обреченных людей все дальше. Когда городские ворота остались позади, колонна потекла по тесным улицам Россау, и никто из жителей так и не осмелился выглянуть из окна. Наконец они свернули на узкую дорогу, ведущую в глубь леса.

Еще через некоторое время деревья расступились, стало светлее. Впереди показалось расчищенное поле, где были вырыты огромные, бездонные ямы. По краям их горели факелы.

Они пришли.

* * *

Люди стали исповедоваться фон Фрайзингу; многие просили последнего благословения. Но подходили не все – многие проклинали монаха и его Бога, который допускал нечто подобное. Иезуит понимал их, но и им давал свое благословение.

Солдаты между тем по приказу лейтенанта расположились вокруг ям.

* * *

– Святой отец? – тусклым голосом окликнул мужчина. За его спиной стояла женщина со стариком и двумя детьми; очевидно, его семья.

– Благословляю тебя… – начал фон Фрайзинг охрипшим голосом.

– Нет, святой отец, – мужчина отмахнулся, – только не в этот раз. Я хотел спросить вас.

Иезуит взглянул на него внимательнее.

– Да, сын мой?

– Вы расскажете об этом? О том, что с нами сделали?

Фон Фрайзинг покачал головой.

– Боюсь, они не захотят оставлять меня в живых. Я… – Он запнулся.

Мужчина посмотрел на него в изумлении; черные сосуды пульсировали вокруг его шеи.

– И, зная это, вы пошли за нами?

– Вы нуждались во мне. За этим я здесь, на то я и служитель Господа, – ответил монах.

– Но сегодня Господь, видно, отвернулся от нас.

– Не путайте то, чему Он учит нас, с тем, что мы делаем.

– Может, вы и правы, святой отец… – Мужчина взглянул на ямы и на солдат, потом оглянулся на свою семью. – Святой отец… вы ведь не откажете умирающему в последнем желании?

– Говори.

Мужчина наклонился к нему.

– Живите так, – прошептал он, – чтобы мы о вас помнили.

Иезуит поднял на него глаза. Слова мужчины что-то всколыхнули в нем, и чувство страха и бессилия, которое овладело им в самом начале, вдруг потеряло над ним власть.

– Как твое имя?

– Лукас Хольцнер, святой отец.

Фон Фрайзинг поднялся. Его ряса развевалась на ветру, взгляд был полон решимости.

– Лукас Хольцнер, ты и твои собратья будут помнить. Даю тебе слово, как иезуит и слуга Божий.

Мужчина улыбнулся.

– Значит, я в вас не ошибся.

Его схватили – и вместе с семьей и десятком других несчастных вытолкали к яме.

– Стрелки!

Фон Фрайзинг закрыл глаза.

– Целься!

Началось…

 

XCIII

Далеко, в сотнях миль от Вены, ребенок заплакал во сне. Мать склонилась над дочерью. Девочка, обхватив ее за шею, безутешно плакала.

Мать гладила дочь по спине. В глазах девочки застыло отчаяние.

– Мне приснилось, что все мертвы.

– Кто?

– Они похожи на нас. Но это были не мы.

Женщина поцеловала ее в лоб.

– Успокойся, это был просто кошмар. Засыпай.

Девочка всхлипнула и закрыла глаза. Через некоторое время она успокоилась и уснула.

Мать уложила ее на подстилку из соломы и укрыла. Затем огляделась: вокруг все спали, ничто не тревожило тишину древних сводов. Лишь ветер завывал где-то в отдалении. Она мысленно пронеслась с ним над руинами и густыми лесами, к уединенной долине…

Кто-то заворочался у дальней стены. Женщина подошла и склонилась над спящей, которая стонала во сне. Положила руку на покрытый испариной лоб.

Чувствуя, как черные сосуды пульсируют под кожей, она нежно погладила спящую по лицу.

– Все хорошо, Софи, спи спокойно…

 

XCIV

В какой-то момент все закончилось.

Ямы приняли в себя последних казненных, и солдаты тотчас принялись их закапывать.

Фон Фрайзинг смотрел на убитых, слышал приглушенные стоны раненых. Тяжелая, сырая земля засыпа́ла тела, стоны понемногу затихали, пока не смолкли окончательно.

* * *

Спустя несколько часов о произошедшем напоминали лишь пустые клети на повозках. Солдаты выстроились возле ям, факелы мигали на ветру.

Фон Фрайзинг смотрел на земляные насыпи. За спиной послышались шаги, кто-то кашлянул. Иезуит медленно обернулся: подошел лейтенант Шикард в сопровождении двух солдат с мушкетами. Сходство его с хорьком поражало как никогда прежде.

– Святой отец…

– Я знаю. Идемте.

Лейтенант помедлил в нерешительности.

– Конечно, вы можете…

Монах посмотрел на него с удивлением.

– Тут неподалеку есть кладбище, прежде я всегда обретал там душевный покой. Если вы не откажете мне в последнем желании…

– Конечно, святой отец. – Лейтенанту неприятно было отправлять на казнь священнослужителя, но и ослушаться приказа он не мог.

Они двинулись к перелеску. Фон Фрайзинг шагал впереди, лейтенант и двое солдат следовали за ним.

Через лес вела заросшая, едва заметная тропа, и через некоторое время они оказались на поляне, окруженной ветхими крестами и надгробьями. Забытое кладбище нежилось в лунном свете, кругом царил безмятежный покой.

Фон Фрайзинг сделал глубокий вдох.

Господи, помоги мне.

Словно в ответ ему, с ветром долетел отдаленный звон соборных колоколов. Пробило полночь.

И прости мне…

Лейтенант развернулся.

– Ну…

…грехи мои.

Фон Фрайзинг выхватил кинжал из ножен лейтенанта, заколол ближайшего из солдат, подхватил его мушкет и разрядил во второго. Все произошло так быстро, что оба гвардейца упали почти одновременно.

Колокола смолкли, Шикард стоял в оцепенении. Фон Фрайзинг подобрал мушкет второго солдата и направил на лейтенанта.

Тот пришел в себя.

– Вы с ума сошли? Вы слуга Божий, и…

– Я знаю, кто я. И знаю, что после всего вами сотворенного Господь простит меня.

– Прошу вас…

Иезуит выстрелил. Пуля пробила лейтенанту голову. Шикард отлетел назад и упал между надгробьями.

Фон Фрайзинг брезгливо отшвырнул мушкет.

Живите так, чтобы мы о вас помнили.

«Я буду жить, Лукас Хольцнер, обещаю».

И он бесшумно скрылся в лесу.

 

XCV

Башенные часы пробили полночь.

Пруссак осторожно выглянул из покосившегося сарая. Дождь перестал, на улицах не было ни души. В домах и в казармах свет давно погас, и лишь немногочисленные фонари высвечивали мокрую мостовую.

Пруссак прошел несколько шагов и поднял голову. Крепостная стена тянулась в ночное небо, отсюда были хорошо видны Новые ворота.

Подошли Иоганн и Элизабет.

– Наш единственный путь к башне. – Пруссак показал на ворота.

– Тогда будем надеяться, что все не закончится как в прошлый раз. – Лист похлопал друга по плечу. – Ты иди вперед, а я возьму веревку.

* * *

Они прокрались вплотную к стене и остановились недалеко от ворот. Пруссак закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

«Господи, подари нам шанс», – подумал он и перекрестился.

Затем выглянул из-за угла – но в ту же секунду прянул назад. Ворота стерегли два солдата патрульной службы. И они его заметили.

– Эй! Кто это там? – раздался резкий, командный голос. – Выходи, живо!

«Этот голос, – подумал Пруссак, – быть не может…»

Он поднял руки, обогнул угол и медленно двинулся к часовым.

– Хайнц, ты с ума сошел? – прошипел Иоганн, но тот его словно и не слышал.

Стражники навели на него мушкеты, недоверчиво оглядели.

– Иоганн, что он делает? – спросила Элизабет сдавленным голосом.

Лист не ответил. Он видел, как Пруссак заговорил с часовыми, но слов разобрать не мог. У него вспотели ладони и перехватило горло.

Пусть нам повезет хоть в этот раз.

Потом солдаты вдруг обнялись с Пруссаком. Иоганн все понял. Он взял Элизабет за руку.

– Идем.

Они подошли ближе, и Лист узнал часовых. Это были Карл и Ганс.

– И снова я перед вами в долгу, – сказал Иоганн.

Карл ухмыльнулся.

– Сочтемся, дезертир. Идите, пока вас никто не заметил.

Иоганн и Элизабет обнялись на прощание с солдатами и последовали за Пруссаком.

* * *

Они пробежали вдоль крепостного вала, осторожно поднялись по скрипучей лестнице и перебрались со стены на бастион.

Там быстро огляделись: стены сходились клином и резко обрывались. До земли было несколько десятков шагов. Пруссак показал на запад.

– Нам туда. Там можно привязать веревку к столбу.

– Вижу, – подтвердил Иоганн.

Они выждали, не появится ли кто-нибудь из стражников, и побежали к деревянной балке на краю бастиона. Элизабет посмотрела вниз: пристань тянулась вдоль укреплений, у берега покачивались на волнах десятки судов. То были простые плоскодонные баржи разной длины; у крупных посередине имелись надстройки, похожие на небольшие дома.

Иоганн привязал веревку, сбросил второй конец вниз и посмотрел на Пруссака.

– Ты или я?

– Вообще-то за тобой должок, – Хайнц ухмыльнулся. – Но я сегодня добрый. К тому же красота опережает возраст.

И он осторожно скользнул вниз.

 

XCVI

– Видишь что-нибудь? – спросил фон Бинден.

– Ничего, господин, – помощник капитана напряженно всматривался в полумрак.

На пристани не было ни души, соседние баржи тоже пустовали. Утро едва забрезжило, но уже видны были облака, обложившие небо. Поднялся ветер, и баржа длиной почти в девяносто шагов, хоть и тяжело нагруженная, закачалась на волнах.

«Шторм, – подумал граф, – этого нам еще не хватало… Как будто город мало настрадался».

– Смотрите! – помощник махнул рукой в сторону бастиона.

По стене спускались три человека.

– Подать сигнал и приготовиться к отплытию!

* * *

– Получилось, – сказала Элизабет, когда они оказались на твердой земле.

– Подожди, – ответил Иоганн. – Скажешь это, когда окажемся в Зибенбюргене.

Они посмотрели на баржи. Кругом стояла тишина. Потом на одном из судов кто-то зажег лампу и стал раскачивать ею из стороны в сторону. Пару мгновений, и лампа погасла.

Упали первые капли дождя, задул холодный ветер.

– Шторм на рассвете, и почему-то я не удивлен, – вздохнул Пруссак.

Иоганн не ответил. До цели было рукой подать, но у него было странное предчувствие, рожденное предательством фон Биндена.

Доверься чувствам. Они подскажут то, чего не постичь разумом.

Лист потер лоб.

– Чую я недоброе…

– Я тоже, – согласился Пруссак. – Но выберемся мы отсюда или на лодке, или через ворота. А ты знаешь, что это значит.

Иоганн не ответил.

Элизабет поцеловала его в щеку.

– Сейчас или никогда.

Лист все медлил. Сейчас или никогда. Элизабет была права. Сотня шагов отделяла их от баржи – и от будущего. Так в чем же дело?

* * *

– Чего же они ждут? – раздраженно спросил граф.

Помощник не ответил; он тоже смотрел на три фигуры под бастионом.

– Так и быть. – Иоганн взял Элизабет за руку, и они, пригнувшись, устремились к барже.

Пруссак побежал следом. Ветер усиливался, рвал на них одежду, но они не обращали на это внимания.

«Не останавливаться, мы почти у цели, – думал Иоганн. – Половину пробежали, не останавливаться, вот еще…»

И тут они услышали.

Фырканье пришпоренных лошадей, стук копыт по брусчатке.

Они замерли, увидели десяток стражников, которые неслись на них галопом со стороны ворот, и во главе, с саблей наголо, – граф Фердинанд фон Пранк.

* * *

– Иоганн… – Голос у Элизабет дрожал.

Проиграли… в шаге от победы.

Еще мгновение, и их взяли в кольцо.

Конные обступили их плотной стеной. Позади с лязгом опустилась решетка ворот, отрезав единственный путь к отступлению. Потом в стене появилась брешь – фон Пранк неспешно въехал в кольцо и остановил лошадь прямо перед Иоганном.

– Иоганн Лист, – он покачал головой. – У тебя жизней больше, чем у проклятой кошки. Но и девятая жизнь рано или поздно обрывается, не так ли? – Он взглянул на Элизабет и мерзко ухмыльнулся. – А ты…

Девушка прижалась к Иоганну. Тот схватился за нож.

– Не смейте…

– Закрой пасть! – В голосе фон Пранка звенела сталь. – Рано или поздно всему приходит конец. – Он бросил взгляд на баржу фон Биндена. – Им от нас тоже не уйти. Лютеранское отребье…

Генерал дал знак двум солдатам, и они направили лошадей к барже.

На Иоганна снизошло вдруг удивительное спокойствие, все сомнения отпали. Он понимал, что нельзя даваться в руки фон Пранку. У них был единственный выход: если все сделать быстро, он успел бы убить Элизабет и себя, никто этого не ждал. А вот Пруссак…

Он посмотрел на старого товарища. Тот перехватил его взгляд, едва заметно покачал головой.

Обо мне не беспокойся.

Так же незаметно Иоганн кивнул в ответ.

Солдаты подошли к барже и взошли на палубу. Фон Пранк смотрел им вслед.

Лист, стиснув рукоять ножа, взглянул на Элизабет; в глазах ее застыл ужас. Он любил эту женщину больше всего на свете. Ему хотелось отрешиться от всех чувств, что он испытывал к ней, но не выходило.

Иоганн глубоко вдохнул, убеждая себя, что делает это из любви к ней.

Прости меня, Элизабет.

Он выхватил нож.

Прости.

 

XCVII

Прогремели два выстрела, и двое солдат свалились с лошадей.

– Засада! – проревел фон Пранк.

Все смешалось, лошади заметались в панике. Иоганн увидел двух стрелков на краю бастиона.

– Еще сочтемся, дезертир! – прокричал Карл и стал перезаряжать мушкет.

Пруссак осклабился.

– Вот сукины дети…

– Не теряй времени! – прошипел Иоганн.

Пруссак среагировал мгновенно – стащил с лошади ближайшего из солдат, ударил головой о брусчатку и выхватил у него мушкет.

Иоганн последовал его примеру. Он развернулся с мушкетом в руках, хотел прицелиться в фон Пранка – но тот исчез.

Лист лихорадочно огляделся. Вокруг сверкали сабли, падали с лошадей солдаты, кричали раненые. С баржи фон Биндена трое гвардейцев свалились в воду – его люди тоже не хотели сдаваться без боя.

А вокруг них бушевал шторм, дождь хлестал по мостовой. Молнии взрезали небо, гремели раскаты грома.

Иоганн и Пруссак загородили собой Элизабет и стеной стояли против солдат, в то время как Карл и Ганс обстреливали тех с бастиона.

Тут Лист увидел фон Пранка, который появился из темноты и летел на него галопом.

Кавалерия против пехоты. Иоганн, мгновенно приняв решение, повернулся к Пруссаку.

– Смотри за Элизабет!

Пруссак зарубил еще одного солдата и заслонил собою Элизабет. Лист развернулся к врагу, увидел его лицо, искаженное дьявольской гримасой. Несколько солдат попали под копыта, но фон Пранк даже не замечал их.

– Лист! – Генерал занес саблю.

Иоганн выждал еще мгновение, потом быстро вскинул мушкет и выстрелил. Лошадь под фон Пранком рухнула как подкошенная. Лист отскочил в сторону. Генерал вылетел из седла, но ловко перекатился и сразу поднялся на ноги.

Иоганн двинулся на него.

У фон Пранка кружилась голова, его шатало. Он понимал, что нужно выиграть время. Генерал развернулся и побежал к баржам. Лист бросился за ним, на бегу выдернув саблю из убитого солдата.

* * *

Пруссак огляделся: люди фон Биндена обороняли баржу, Ганс и Карл примкнули к нему и помогали отбиваться от оставшихся солдат.

– Хайнц! – Элизабет схватила Пруссака за руку. – Там!

Пруссак тоже увидел: Иоганн и фон Пранк стояли друг против друга на палубе какой-то баржи. Их силуэты вырисовывались на фоне штормового неба.

* * *

Фон Пранк, запрокинув голову, подставил лицо дождю.

– Вот и конец.

– Давно пора. – Голос у Иоганна дрожал от злости.

Генерал улыбнулся.

– Хоть в чем-то мы согласны… – Он выхватил пистолет и направил на Иоганна.

– Прощай, Лист, тут наши дороги расходятся. Но благодаря тебе генерал Фейад получит особенный подарок.

– Даже французы не чтят предателей. – Иоганн пытался тянуть время, но фон Пранк не повелся.

– Ты умрешь, а я еще позабавлюсь с твоей потаскухой, так и знай.

Генерал взвел курок. Звук показался Иоганну неестественно громким. Он закрыл глаза, и фон Пранк нажал на спуск.

Осечка.

Фон Пранк изумленно уставился на пистолет и зарычал от ярости. Потом выхватил саблю, но было уже поздно – Иоганн прыгнул на него как рысь. Они сцепились, снова разошлись, нацелив друг на друга клинки… Палуба раскачивалась под ногами.

– Свинья, умри же наконец! – проревел фон Пранк и обрушил на Иоганна град ударов.

Лист с трудом парировал его выпады. Высокая волна качнула баржу, фон Пранк протащил саблю и резанул Иоганна по груди. Тот даже не почувствовал боли, сделал выпад, но генерал успел пригнуться. Удар ушел в пустоту, Лист споткнулся и растянулся на досках.

Фон Пранк наседал, Иоганн с трудом сдерживал его натиск. Он чувствовал, что ему не справиться: давали о себе знать недавние пытки и усталость.

Лист быстро огляделся. Рядом покачивалась небольшая баржа без надстроек. Увидев в этом свой единственный шанс, он вскочил, перепрыгнул на баржу и развернулся к противнику.

Фон Пранк прыгнул следом и вновь обрушился на Иоганна. Они кружили по палубе; оба тяжело дышали, кровь стучала в висках.

Иоганн оттолкнул фон Пранка, выхватил нож и метнул, целясь в горло. Генерал без труда отбил клинок, нож со звоном ударился о палубу.

– Кончай со своими жалкими уловками, Лист.

Фон Пранк фыркнул и двинулся на Иоганна, занес саблю…

Жди.

…сделал замах…

Сейчас!

Иоганн прыгнул в сторону, баржа резко качнулась вправо. Фон Пранк потерял равновесие, взмахнул руками. Лист бросился вперед, перекатился, вскочил у генерала за спиной и ударил саблей с разворота.

Мгновение фон Пранк стоял неподвижно.

Потом стал медленно заваливаться вперед. Голова отделилась от тела и стукнулась о палубу. Широко раскрытые глаза смотрели на Иоганна.

Лист взглянул на голову.

– Вот именно. Наши дороги расходятся.

Иоганн подобрал свой клинок и убрал в ножны. Он тяжело дышал, его пошатывало. Посмотрел в сторону пристани. Пруссак прикончил последнего из гвардейцев.

Баржа фон Биндена отчаливала.

А со стороны ворот приближались солдаты. Много солдат.

 

XCVIII

– Хайнц! Сзади!

Пруссак развернулся, увидел бегущих солдат и мгновенно среагировал: схватил Элизабет за руку, и вместе с Карлом и Гансом они бросились к барже, которая уже отходила от пристани.

– Стойте, стойте! – кричал Пруссак и размахивал свободной рукой.

Граф помедлил и не стал пока рубить последний канат. Иоганн перескакивал с одной баржи на другую. Но с последнего судна до баржи фон Биндена было слишком далеко. Иоганн разбежался, прыгнул… и в следующий миг скрылся под водой.

* * *

Прогремели несколько выстрелов. Пруссак почувствовал острую боль в ноге. Он выпустил Элизабет, и оба они упали. Карл и Ганс сделали ответный залп.

Из раны толчками текла кровь, по телу медленно расползался холод. Пруссак сразу понял, что ему не выкарабкаться.

– Элизабет…

Она вскочила и протянула ему руку, оплетенную черными сосудами.

– Хайнц, я…

За спиной у Элизабет появился солдат, схватил ее и потащил прочь. Она отбивалась, но гвардеец был сильнее.

– Давай, пошли! – Карл поднял Пруссака и потащил к барже.

– Стойте! – проревел Хайнц. – Нельзя…

– Поздно.

* * *

Вода была темная и ледяная. В первый миг Иоганн растерялся, потом увидел свет над собой, рванулся из последних сил и вынырнул на поверхность.

В воду перед ним упала веревка. Иоганн схватился за нее, и его втащили на борт. Над ним стоял фон Бинден.

Лист поднял голову.

– Где…

Граф показал в сторону.

Иоганн увидел Пруссака, лежащего на палубе: глаза его были закрыты, окровавленную ногу стягивала тугая повязка. Над ним склонились Карл и Ганс.

Карл мрачно покачал головой.

– Ему срочно надо к лекарю.

Где Элизабет?

Иоганн поднялся, посмотрел на удаляющийся берег. Увидел, как солдаты тащат девушку к воротам.

– Элизабет! – проревел Лист и хотел уже броситься обратно в воду, но его удержали несколько крепких рук.

– Не будьте глупцом! Вы не сможете ей помочь, их слишком много!

Голос фон Биндена, казалось, долетал до него сквозь толщу воды. Иоганн тщетно вырывался из крепкой хватки матросов.

– Элизабет! – кричал он снова и снова.

Потом она скрылась за воротами.

* * *

Матросы выпустили Иоганна. Он сидел на палубе и чувствовал внутри себя лишь пустоту. Это было слишком – после всего, через что им пришлось пройти, он все-таки потерял Элизабет. Все кончено, без нее жизнь теряла для него всякий смысл…

Он видел перед собой ее лицо. Вспоминал, как увидел ее в первый раз, в деревне, когда бредил в лихорадке и она выхаживала его. Вспоминал ее смех в редкие минуты счастья, ее страсть. Ее решимость, когда они с Пруссаком готовы были сдаться…

Все исчезло, рассеялось, как дым на ветру.

Чья-то рука неожиданно легла ему на плечо.

– Соберись, друг, еще есть надежда.

Иоганн поднял голову: рядом стоял Карл.

– Сомневаюсь, что они убьют ее, иначе сделали бы это на пристани. Когда мы бежали от бастиона к барже, там остановилась карета, изящная такая…

– Карета? – переспросил Иоганн с удивлением. – Фон Пранк мертв, кому же она понадобилась?

Карл, пожав плечами, снова склонился над Пруссаком: тот стонал, но по-прежнему был без сознания.

Лист поднялся. Он знал, что должен делать. Но прежде следовало доставить Пруссака к врачу, Иоганн был в долгу перед ним.

Он посмотрел на друга, потом на графа.

– Мы должны причалить.

Фон Бинден кивнул.

– Когда будем в безопасности. Через несколько часов.

– Он не протянет столько.

– Ему придется. – Фон Бинден развернулся и отошел в носовую часть.

Иоганн подошел к борту. Ветер трепал ему волосы.

Сначала помочь Пруссаку. А потом он разыщет Элизабет. Окажись она хоть в самой преисподней – он ее вызволит. Пусть это станет последним, что он сделает в своей жизни.

Баржа медленно скользила по воде.

Держись, Элизабет, я найду тебя!