Деннис был уничтожен, но к радости Мосли примешивалась горечь. Защищать «Формулу-1» от пороков её вождей — неблагодарное занятие, однако ему требовалось утвердить собственный авторитет для решения главной задачи. Мосли не сомневался: если не считать безопасности, основная проблема «Формулы-1» — непомерные расходы команд. Их необходимо сократить, иначе «королевские автогонки» ждёт гибель.

Экклстоун придерживался другого мнения. Он полагал, что бессмысленно контролировать расходы команд, поскольку автопроизводителям ничего не стоит их скрыть. Пусть лучше, как в природе, выживает сильнейший. «Нельзя запретить им тратить деньги», — увещевал он Мосли, хотя и понимал: бессмысленно спорить с человеком, настолько уверенным в собственной правоте. Экклстоун опасался, что упорство президента ФИА и его нежелание хоть как-то подсластить пилюлю вскоре приведут к новому взрыву.

Мосли тосковал по 70-м, когда в его команде «Марч» было четырнадцать человек, а за рулём болида сидел Ники Лауда. Всего четыре конструктора совершили настоящую революцию в «Формуле-1». Теперь же в «Феррари», «Тойоте» и «Макларене» трудится по тысяче квалифицированных специалистов. Сто двадцать инженеров с кандидатскими степенями занимались в «Макларене» исключительно тем, что выискивали в техническом регламенте ФИА нечёткие формулировки, которые позволили бы внести нужные изменения в аэродинамику болида. Лучшие в мире конструкторы получали по 10 миллионов долларов в год за то, чтобы выгадать одну десятую секунды на круге. Играя с ними в «кошки-мышки», ФИА оказалась в заведомом проигрыше. Мосли хотел навести хоть какой-то порядок в этой дорогостоящей неразберихе.

— Бюджеты команд достигают 400 миллионов. Одна только аэродинамическая труба стоит 40 миллионов. Пора с этим покончить, — говорил он и предлагал ввести «потолок» в 64 миллиона долларов.

11 января 2008 года Мосли собрал руководство команд в Париже, чтобы объявить о снижении расходов. Предполагалось, что комиссарам ФИА предоставят доступ к бухгалтерии команд. К концу встречи он не сомневался: все команды, кроме «Феррари», оказались на его стороне. Экклстоун же по-прежнему колебался.

— Это решение нужно поддержать, — настаивал его соратник. — Чем меньше команды будут тратить, тем меньше станут просить у тебя.

Экклстоун хранил молчание. Мосли не знал, что многие боссы команд крайне возмущены попыткой вторжения в их коммерческие тайны. Новый виток противостояния был на руку Экклстоуну и Маккензи, однако оба они даже не подозревали, какие последствия ждут «Формулу-1». В ожидании очередного конфликта Экклстоун случайно услышал, будто бы враги в Париже заплатили «крупную сумму» за расследование финансовых операций Мосли.

— Пусть ищут, — сказал он своему информатору. — Всё равно ничего не найдут.

Авторитарные замашки Мосли привели к тому, что все вновь заговорили об АПГ и расколе. Даже Монтеземоло опять твердил о выходе из «Формулы-1», после которого можно привлечь серьёзных спонсоров. Экклстоуна это не волновало.

Сезон 2008 года обещал быть, как никогда, интересным. Планировалась ночная гонка в Сингапуре, а новая трасса, эффектно проложенная по улицам Валенсии, должна была привлечь больше зрителей и денег, чем далёкие азиатские автодромы. Несмотря на экономический кризис, «Формула-1» купалась в деньгах — преимущественно телевизионных. Быстро договорившись с Майклом Грейдом, Экклстоун отказался от контракта с «Ай-ти-ви» и снова продал «королевские автогонки» «Би-би-си» — конечно же, с выгодой для себя. Грейд хотел высвободить деньги и побороться за права на футбольную Лигу чемпионов.

— Хорошо, — сказал ему Экклстоун, — только подпиши бумаги и выплати неустойку сегодня.

Поздним вечером администратор позвонил Грейду из его офиса и доложил:

— Тут человек от мистера Экклстоуна. Он принёс документы и хочет забрать чек.

— Берни мог бы просто выставить счёт, — расхохотался Грейд прямо в трубку, понимая, что Экклстоуну не терпится получить деньги сию же секунду.

Зрители ожидали захватывающей борьбы. Первую гонку в Мельбурне выиграл «Макларен», затем, на Гран-при Малайзии, удача улыбнулась «Феррари». Увы, в возрасте 86 лет скончался Жан-Мари Балестр, победа над которым в своё время стала для Экклстоуна первым шагом к вершине. Берни по-прежнему уверенно разрешал все проблемы и конфликты, однако в воскресенье, 30 марта 2008 года, судьба нанесла ему тяжёлый удар.

Ранним утром Экклстоуну позвонил Эд Горман, который вёл в «Таймс» раздел автоспорта, и сообщил, что таблоид «Ньюс оф де уорлд» опубликовал на семи страницах материал о Максе Мосли, которого сфотографировали в Лондоне с пятью проститутками за садомазохистскими забавами. Это считалось бы вторжением в личную жизнь, однако его компаньонки были облачены в нацистскую форму и вдобавок надсмехались над жертвами холокоста, что обретало дополнительный смысл в связи со взглядами Освальда Мосли.

— Вот же чёрт, — выругался Экклстоун, — устрой такое кто-то другой, его бы пристрелить было мало.

Горман неверно понял эту фразу: он решил, что Экклстоун зол на Мосли, однако в действительности тот просто недоумевал по поводу его эротических забав. «Я этого не понимаю», — говорил Берни.

Он тут же позвонил другу. Тот узнал о разоблачении ещё ночью. Газета обратилась к нему за комментарием, но только после того, как номер уже вышел — чтобы Мосли не успел потребовать судебного запрета. Утром он купил газету и отнёс её свой жене Джин.

— Это шутка такая, специально для детей? — спросила она.

Мосли считал, что, прожив вместе полвека, они должны «вместе справиться с катастрофой».

— Кто-то меня подставил, и я с ним рассчитаюсь, — заявил Мосли, разъярённый вторжением в свою личную жизнь.

Экклстоун вспомнил парижские слухи месячной давности, будто бы кто-то ищет компромат на президента ФИА. Теперь всё встало на свои места.

— Ты же знаешь эту газетёнку, — возразил он. — Не обращай внимания. Подумаешь!

Тот же самый таблоид в своё время рукоплескал похождениям Джеймса Ханта, а теперь вдруг набросился на Мосли.

— Попадись он просто с двумя шлюхами, никто и слова бы не сказал, — отшучивался замученный звонками Экклстоун.

Он защищал Мосли, а тот всё пытался разобраться, кто же предатель. «Макс кидается на всех без разбора», — понял Экклстоун. Чтобы хоть как-то исправить положение, тот немедленно разослал всем членам ФИА письма, в которых отрицал всякую связь своих садомазохистских игрищ с нацизмом.

На следующий день Экклстоуну было уже не до шуток, да и игнорировать скандал больше не получалось. Командам предстояло вылетать в Бахрейн, а телефон не умолкал. Все до одного утверждали, что Мосли в безвыходном положении.

— Не понимаю, какое отношение это имеет к ФИА, — отвечал Экклстоун, однако боссы заводских команд были иного мнения.

— Он должен подать в отставку, — заявил глава «Мерседеса».

Особенно угрожающие новости приходили из Бахрейна. Джеки Стюарту уже звонил представитель главы государства, а тот обратился к Экклстоуну:

— Что происходит? Ты из ума выжил?

Он объяснил, что наследный принц этой мусульманской страны запретит Мосли въезд, причём вовсе не за нацистские игрища, а «из-за шлюх». Потрясающее лицемерие.

Потом позвонили из «Тойоты» и намекнули, что Мосли стоит совершить харакири. За ними — Фред Гудвин, глава «Ройал бэнк оф Скотланд» — одного из крупнейших спонсоров «Формулы-1». Гудвин тоже ждал отставки Мосли, как и испанский король, который особо подчеркнул, намекая на предстоящую гонку в Барселоне: «Если Макс приедет в Испанию, я не собираюсь стоять рядом с ним на подиуме и не пожму ему руки».

На следующее утро снова позвонил Эд Горман и записал слова Экклстоуна: «Да, Макс мой друг, но он должен уйти».

— Ты что это пишешь? — перезвонил ему через час Экклстоун.

— Что, по твоим словам, «Мосли должен уйти».

— Я такого не говорил.

— Берни, у меня же весь разговор записан!

— Не говорил я такого, — настаивал Экклстоун. — Этого в записи нет.

Экклстоун угодил в тяжелейший конфликт интересов. Он был в неоплатном долгу перед Мосли, который во всём поддерживал его уже сорок лет. Экклстоун всегда уверял, что его слово нерушимо, как гранит. Он ни за что не бросил бы товарища в беде — особенно теперь, когда его личная жизнь стала предметом разоблачений, срежиссированных врагами «Формулы-1». «Я засужу этих ублюдков», — заявлял Мосли. Экклстоун хранил верность другу, но велел тому держаться в стороне от гонок.

По странному совпадению, Мосли в своё время общался с комиссаром Скотланд-Ярда Джоном Стивенсом, который недавно возглавил детективное агентство «Квест». В феврале они обсуждали за ленчем проблемы безопасности «Формулы-1», и Стивенс упоминал про другое агентство, которое интересуется, не брал ли Мосли взятки у Экклстоуна. Тогда он отчего-то списал это на месть швейцарских врагов. Однако из-за своих сексуальных пристрастий президент ФИА постоянно был настороже и консультировался в «Квесте» по поводу разумных мер безопасности. После публикации в таблоиде он решил, что враги подкупили кого-то из проституток. Его предал кто-то из своих.

Через двое суток после выхода статьи сотрудники «Квеста» уже допрашивали «A», которая занималась организацией досуга Мосли с 2006 года. По её словам, корреспонденты «Ньюс оф де уорлд» угрожали опубликовать в следующем воскресном номере её фото в полный рост, если она откажет в интервью. Женщина была в ярости и обещала помогать Мосли, который к тому моменту по газетным снимкам вычислил: их сделала «Мишель», упоминавшаяся везде как «E». Миниатюрную камеру ей передали сотрудники газеты. Детективам из «Квеста» удалось также выяснить, что муж «Мишель» работал в британской контрразведке МИ5 специалистом по наружному наблюдению.

И «A», и «E» были хорошо известны посетителям одного паба в Милтон-Кейнс. Кроме того, как утверждала «A», сотрудник МИ5 отлично знал о встречах жены с Мосли. Поразительно, но начальство этого «Джейсона» также было в курсе похождений его супруги.

Мосли заподозрил, что, кроме швейцарского врага, им заинтересовалось ещё и британское правительство. Его негодование по поводу вторжения в личную жизнь разделяло, кроме Экклстоуна, большинство членов ФИА, что несколько утешало президента.

К середине мая Мосли пропустил уже три гонки, но близящийся Гран-при Монако игнорировать никак не мог. Во-первых, он там жил, а во-вторых, этот этап был главным событием «Формулы-1». Мосли упёрся и решил немедленно подать иск за вторжение в личную жизнь против владевшего таблоидом концерна «Ньюс интернэшнл». При сложившихся обстоятельствах он рисковал разориться и поставить крест на собственной карьере, однако считал, что лишь суд может вернуть ему доброе имя.

Экклстоун прибыл в Монако в среду, 21 мая, за четыре дня до гонки. Субботним вечером планировалось традиционное празднование дня рождения Славицы на яхте Бриаторе. В этот раз торжество было особое — ей исполнялось пятьдесят. Газеты уже вовсю трубили, что дочь Петра подарила матери платье от Гуччи и туфли «Терри де Хэвилленд» с её датой рождения, выложенной стразами на подошве.

К празднованию готовились давно, и Мосли был в числе приглашённых. Его судьба решалась чуть раньше, на ассамблее ФИА в Автоклубе Монако. Мосли знал, что 85% автоклубов требовали его отставки, однако они составляли лишь четверть делегатов ассамблеи, поэтому он не сомневался в поддержке большинства. Сложнее было с директорами «Си-ви-си» Дональдом Маккензи и Мартином Сорреллом: оба давили на Экклстоуна, чтобы тот потребовал отставки президента ФИА. Соррелл, как еврей, особенно возмущался ролевыми играми в нацистов. Они выловили Экклстоуна у него в моторхоуме и от лица Монтеземоло, Бриаторе, Денниса и Хауэтта настаивали на отставке Мосли.

Две недели назад боссы команд собирались в Барселоне, и там Экклстоун поддержал предложение Бриаторе всем подписать письмо с требованием отставки. Никто не возражал, но тут выступил представитель «Уильямса» Адам Парр:

— Давайте сначала составим проект письма, а тогда уже я решу, подписывать или нет.

Бриаторе вышел из себя, а Экклстоун просто взбесился и закричал:

— Что за детский сад! Я такой хернёй в шестнадцать лет развлекался.

Никакого письма так и не подписали. По мнению Парра, Экклстоун «не знал, как ему быть».

Две недели спустя Экклстоун уже изнемогал под давлением Соррелла. Он согласился ввести того в совет директоров «Си-ви-си», поскольку владелец крупнейшего в мире рекламного агентства обожал «Формулу-1» и когда-то считал за честь заниматься делами Джеки Стюарта. И вот этот самый Соррелл открыто обвиняет его в антисемитизме. Пришлось уступить. Они втроём направились в моторхоум «Феррари» к Жану Тодту.

— Нужно избавиться от Макса, — заявил Соррелл.

— Вовсе нет, — ответил Тодт.

Шлюхами в «Формуле-1» никого уже давно не удивишь, нацистами тоже, а Тодт не был склонен к морализаторству. Экклстоун передумал и выкинул эту проблему из головы. Вскоре он уже заявил в интервью «Би-би-си»: «Максу в паддоке всегда рады», — а потом поучаствовал в протокольной съёмке вместе со своим другом, который поблагодарил за поддержку членов ФИА.

По пути к себе в моторхоум Экклстоун встретил Бриаторе. Две недели назад на Гран-при Турции ему нездоровилось, и Флавио окружил его такой заботой, что Экклстоун сразу заподозрил неладное. Он знал: неприязнь итальянца к Мосли никак не связана с его моральным обликом. Наоборот, газеты без конца трубили о разнузданных похождениях и коммерческих аферах самого Бриаторе. Для «Рено» сезон складывался неудачно — французская команда отстала от «Макларена» и «Феррари». Не избежал Бриаторе и финансовых проблем: команда была по уши в долгах. Экклстоун ссудил ему 30 миллионов долларов в счёт будущих выплат «Си-ви-си» по следующему «Договору согласия», однако Флавио винил во всех бедах именно Мосли с его дорогущим «снижением расходов» и новыми правилами. По мнению итальянца, тот тормозил новый «Договор согласия», поскольку боялся утратить былое влияние.

К Экклстоуну он, напротив, относился дружески, с благодарностью. Своим состоянием, которое оценивалось примерно в 100 миллионов долларов, он был во многом обязан счастливому совпадению: в 2002 году ему достались телевизионные права на территории Испании, а в 2005-м и 2006-м Алонсо праздновал чемпионство.

Однако нынешнее положение дел Бриаторе не устраивало. В отличие от остальных боссов команд, он был не механик, а бизнесмен. Его другу стукнуло уже 78, и кое-кто называл идеальным кандидатом в преемники именно итальянца. Экклстоун даже не задумывался об этом, пока не встретил Бриаторе по пути из моторхоума «Феррари».

— Макса не должно быть на вечеринке, — заявил Флавио, имея в виду субботний день рождения Славицы. — Если он явится, то не придёт Карлос Гон, а с ним и остальные из «Рено». Этого нельзя допустить.

Гон возглавлял «Рено».

— И чего ты от меня хочешь? — непонимающе уставился на итальянца Экклстоун.

— Скажи ему.

— Даже не знаю… — отозвался Экклстоун, который и правда не знал, чего боится больше: сказать об этом Максу или Славице.

Когда Экклстоун вошёл в моторхоум Циммермана и заговорил с женой, свидетелем этой сцены оказался Лауда.

— Флавио велел передать Максу, чтобы тот не приходил, — сказал он и объяснил, в чём дело.

— Ты с ума сошёл! — завопила Славица. — Нельзя так поступать с Максом. Это мой праздник, и я решаю, кого приглашать.

Страсти накалились, и Славица, искренне считавшая себя главой семьи, прямо на глазах у Лауды разоблачила Бриаторе:

— Флавио ударит тебя ножом в спину.

Её особенно беспокоило недавнее интервью Бриаторе, где тот превозносил свои заслуги в «Формуле-1». Славица знала, что мужа это тоже задело. Флавио слишком увлёкся политическими интригами. Хуже того, она пересказала супругу слова Бриаторе, который как-то в разговоре с ней вызывался присмотреть за «Формулой-1» после смерти Берни. Такая заботливость очень не понравилась Экклстоуну, да и Славице тоже.

— Разве ты не видишь: Флавио тебя обязательно кинет? — крикнула она.

— Нет, не кинет, — возразил Экклстоун. — У него много деловых интересов в «Формуле-1».

Однако супруга продолжала упорствовать:

— Сам-то говорит, что он тебе друг…

Уже позже Экклстоун понял, насколько точным оказался её сарказм. Он не ждал предательства, но всегда инстинктивно разделял деловые отношения и личные.

— У Флавио кишка тонка такое провернуть, — стал он успокаивать жену.

— Кончай с этим и бросай свою работу, а не то я уйду! — воскликнула она.

Гнев жены натолкнул Экклстоуна на мысль, что ему стоит быть подружелюбней с прессой, но сперва предстояло исполнить одну неприятную обязанность. Он связался с Мосли и сообщил новости. Тот был удручён. Неприятно, когда тебя выставляют с дня рождения, да ещё и в твоём собственном городе… Впрочем, почти сразу позвонила с извинениями Славица — это несколько успокоило его уязвлённое самолюбие. Вдобавок Мосли не так уж расстроился, что пропустит её традиционные танцы на столах под ободряющие вопли знаменитостей и миллиардеров, собравшихся у Бриаторе. Однако сама Славица итальянца так и не простила и в отместку запретила Экклстоуну 14 июня ехать в Рим на свадьбу Флавио с Элизабетой Грегорачи.

— Опять она со своим «я не люблю Флавио». Не хочу с ней спорить, — объяснил Экклстоун приятелю.

Он терпеть не мог свадьбы.

Воскресным вечером Экклстоун уже был в Лондоне. От постоянных звонков, сообщений и факсов с требованием отставки Мосли просто некуда было деться. Он понял, что тот уже труп.

— Тебе придётся уйти, — объяснял он другу той ночью.

— Ни за что, — не желал сдаваться Мосли.

Экклстоун решил чуть разрядить обстановку и согласился дать интервью «Дейли телеграф». Он объяснил: Мосли сейчас испытывает колоссальное давление, и никто в мире «Формулы-1» не понимает, почему он не подал в отставку в первые же сутки. «Жаль, ведь теперь с ним не будут иметь дело», — заметил Экклстоун. Впрочем, надеясь смягчить свою речь, он добавил: «Макс не заслуживает такого наказания».

Интервью вышло 31 мая, и Мосли перестал отвечать на его звонки, чем ужасно обидел Экклстоуна. Он считал, что товарищ к нему несправедлив. Мосли приобрёл благодаря их дружбе куда больше, чем Экклстоун. Они действовали сообща, пока это было выгодно президенту ФИА, а теперь он вдруг обиделся, не желая посмотреть правде в глаза.

Мосли, конечно же, думал иначе.

Следующая гонка была в Монреале, и Экклстоун полетел туда через Нью-Йорк, чтобы встретиться с Монтеземоло. «Формула-1» привлекала всё больше зрителей. Господству «Феррари» противостоял «Макларен» с Льюисом Хэмилтоном. Победа англичанина в Монако чуть укрепила пошатнувшиеся позиции Рона Денниса. На встрече в баре отеля «Сент-Реджис» они обсуждали финансовые дела, но коснулись и судьбы Мосли.

— Нужно убедить Макса уйти в отставку, — сказал Экклстоун.

Монтеземоло колебался.

— Не мне решать судьбу Макса, — ответил он, — и не мне осуждать его за безнравственность. Пусть сам решит.

Экклстоун рассчитывал на другой ответ.

Дальше он отправился в Монреаль, где его ждал неприятный разговор. Гонка «Формулы-1» была важнейшим событием в жизни Канады: она ежегодно собирала 300 тысяч зрителей и приносила в казну города 50 миллионов долларов, однако организаторы уже три раза пропустили срок внесения очередного платежа. Экклстоун предупредил, что если долг в 30 миллионов долларов не будет погашен, то в 2009 году гонка не состоится. В Канаде к тому моменту Экклстоуна прозвали Почкой — потому что он был «словно камни в почках». В конце концов он дал канадцам время до октября. При этом, как показалось Экклстоуну, они не очень-то поверили его угрозам.

Второй ультиматум был предъявлен Мосли по телефону:

— Лука сказал, что ты должен уйти.

Мосли был вне себя. Он-то слышал, как Фрэнк Уильямс сказал Экклстоуну: «История с Максом нас не касается». Теперь он позвонил секретарю Монтеземоло. Итальянец отрицал, что они с Экклстоуном пришли к соглашению об отставке президента ФИА, и Мосли предпочёл поверить Монтеземоло.

— Тебе надо уйти в отставку, — настойчиво твердил Экклстоун.

— Это решать членам ФИА.

— Ты проиграешь. Это будет полнейшее унижение.

— Пусть голосуют.

Ассамблея ФИА должна была собраться в Париже 3 июня. «Преданность — это не про Берни», — сокрушался Мосли. День ассамблеи подвёл черту под их долгой и нерушимой дружбой. Они не разговаривали ещё несколько недель, однако Мосли надо было отдать должное: ассамблея поддержала его 103 голосами против 55. Пришло его время продемонстрировать свою власть.

Мосли осмелел и тут же ввёл меры по снижению расходов, а также ряд поправок в технический регламент. Монтеземоло объявил ему войну: «Так дальше продолжаться не может. Макс совсем из ума выжил». Все команды разделяли его возмущение. Шлюхами и нацистской формой никого не удивишь, но когда Мосли осмелился не просто указывать богатым корпорациям, как тратить деньги, но ещё и пригрозил прислать аудиторов, которые станут проверять их расходы, — тут уж все возмутились.

— Ты убиваешь саму идею «Формулы-1». Сокращать расходы слишком жестоко, — заявил ему Монтеземоло.

Экклстоун был в нерешительности.

До марта Монтеземоло и не подозревал, что между Экклстоуном и Мосли могут существовать какие-то мутные финансовые отношения, однако их «стратегическое партнёрство» заинтересовало итальянца. Раньше команды бесконечно ссорились из-за разных технических нюансов, облегчая жизнь Экклстоуну. Теперь же, как показалось Монтеземоло, тот скорее противился нововведениям президента ФИА, считая их «непонятными и ненадёжными».

Мосли обиделся на критику и без предупреждения запустил при содействии «Уильямса» «Формулу-2» — аналог серии GP2, которую Бриаторе создал при поддержке Экклстоуна и потом продал «Си-ви-си». Машины «Формулы-2» лишь чуть меньше, чем в «Формуле-1», но при этом гораздо дешевле. На них тренируются пилоты команд, а также те, кто мечтает пробиться в «королевские автогонки». Бриаторе планировал, что гонки GP2 принесут за год около 1,5 миллиона евро, однако сконструированные Адамом Парром болиды «Уильямс» стоили 300 тысяч евро. Экклстоун даже не пытался скрыть свой гнев: «Он специально угробил неплохой бизнес — лишь бы мне навредить». Мосли хранил ледяное спокойствие. Его совершенно не заботили прибыли Бриаторе.

Экклстоун никак не мог решить свою дилемму. Сначала он хотел помириться с Мосли. Экклстоун даже сам связался с Эдом Горманом и опроверг слухи, будто бы именно он стоит за газетными разоблачениями: «Я здесь ни при чём. Вы, наверное, шутите. К тому же это совершенно не в моём стиле — я бы так никогда не поступил. Ну и, наконец, я ни за что в мире не пожелал бы зла Максу».

Однако вскоре поползли слухи, что Мосли планирует перераспределить денежные потоки «Формулы-1» не в пользу Экклстоуна. Тот никак не мог дозвониться до бывшего союзника — Мосли бросал трубку, едва услышав его голос. Тогда Экклстоун объявил: «Подписавшись под решением Европейской комиссии, ФИА яснее ясного дала понять, что является руководящим органом всего автоспорта. К деньгам они вообще отношения не имеют. Если Макс придёт и скажет дать командам больше денег, я пошлю его к чёрту. Пусть занимается своими делами».

Впрочем, даже в гневе Экклстоун разоблачал заговоры против старого друга. В интервью «Таймс» он сказал: «Еврейское лобби контролирует большую часть денег в „Формуле-1“ — где-то напрямую, где-то нет. Оно не желает иметь президентом ФИА такого человека, как Макс».

«Разрыв» Мосли с Экклстоуном вызвал множество слухов. Многочисленные враги президента ФИА увидели отличную возможность заодно ударить и по Экклстоуну. Громче всех кричал Джон Хауэтт. Глава «Тойоты» вместе с Роном Деннисом и остальными боссами команд требовал, чтобы новый «Договор согласия» заключался на тех же условиях, что и барселонский «Меморандум о взаимопонимании».

Хауэтт не любил Мосли за «постоянные изменения в техническом регламенте», а Экклстоуна — за вечную путаницу. «Со времён Барселоны, — жаловался он Мосли, — Берни постоянно увиливает. Нам это надоело». Вместо хаоса он хотел видеть чёткую управленческую структуру и жаловался: «От меня требуют, чтобы „Формула-1“ приносила прибыль, но, сколько я ни говорю с Берни, всё остаётся по-прежнему».

Мосли в открытую ругал Экклстоуна, а тот, в свою очередь, подливал масла в огонь и ругал Мосли. «Я не хочу воевать с Максом, — сказал он Хауэтту. — Надеюсь, и он тоже не хочет. Но если начнётся война, мы будем защищаться».

Сложилась абсурдная ситуация. «Си-ви-си» отказывалась перечислять командам деньги, пока не будет принят «Договор согласия». Команды его уже подписали, но Мосли тянул, поскольку в этом случае лишился бы своего права контролировать расходы и по собственной воле менять технический регламент. Не подписывал его и Экклстоун, потому что ему вообще не нужен был никакой договор, а если уж его непременно надо заключать — то только до 2015 года. Все три стороны винили друг друга. Пока «Договор согласия» не был заключён, власть по-прежнему оставалась в руках ФИА. Порядка становилось всё меньше, терпение подходило к концу — в первую очередь у производителей.

Руководству «Тойоты» в Токио не нравилось, что Экклстоун особенно не пытался подружиться с их корпорацией, а Мосли они вообще не доверяли. После решений президента ФИА по шпионскому скандалу, гонке в Индианаполисе и ещё ряду эпизодов с участием «Бенеттона», «Феррари» и «Рено» японцы разочаровались в «Формуле-1». Видя реакцию Мосли на статью в таблоиде, они задумались, стоит ли вообще содержать свою команду.

Смущало руководителей корпорации и недоверчивое отношение Экклстоуна к производителям, которого тот совершенно не скрывал. Он рассуждал так: «Тойота» тратит 350 миллионов долларов в год, а ни один из её гонщиков ни разу даже не стоял на подиуме — не говоря уж о победах. У BMW с «Хондой» дела шли не лучше. У них не было менеджеров, способных выстроить команду чемпионского уровня. При сплошных неудачах нечего рассчитывать на хорошую прессу, от которой растут продажи. Впрочем, Экклстоуна это не волновало. Если слухи не врут и «Хонда» последует за «Фордом» и «Ягуаром», то он ещё больше разочаруется в заводских командах. Однако в кои-то веки ему вдруг изменило хладнокровие: слишком уж дружно все команды ополчились на него и Мосли. Без помощи президента ФИА такого противника не одолеть.

За 27 лет Экклстоун пережил великое множество битв за власть в «Формуле-1» — и всякий раз его поддерживал Мосли. Берни понял, что зря выступал за уход своего товарища. Весь жизненный путь Экклстоуна строился на верности данному слову. Теперь он поступился принципами, а в ответ команды атаковали единым фронтом. Чтобы укрепить свои позиции, Экклстоун написал президентам всех автоклубов — членов ФИА о поддержке курса Мосли и абсолютной верности «моему другу на протяжении вот уже сорока лет».

Благодаря этому кульбиту отношения с Мосли удалось восстановить, и тот подтвердил подозрения Экклстоуна: «Команды решили уничтожить ФИА и создать свой собственный чемпионат. Нам там не будет места. Этого нельзя допустить».

Экклстоун вдруг понял, что ставки высоки как никогда — причём и в личном, и в коммерческом плане. «Все яйца в одной корзине, — отзывался об этой ситуации Экклстоун, — в том числе и мои. Нужно защищаться».

Когда команды 6 июля 2008 года прибыли в Сильверстоун, всеобщая враждебность в отношении Экклстоуна только возросла. Владелец команды «Ред булл» австриец Дитрих Матешиц отказался от ранее объявленного нейтралитета в политических вопросах и выступил вместе с Хауэттом против новых финансовых правил.

Матешиц пришёл в «Формулу-1» в 1994 году, и с тех пор продажи его энергетического напитка взлетели до небес, особенно после выхода на ближневосточный и азиатский рынки, где в 2008 году оборот вырос на 79%. Гонки стоили недёшево. Матешиц тратил на команду примерно 400 миллионов долларов в год, а выплаты «Си-ви-си» покрывали в лучшем случае 15% инвестиций. «Ред булл» получил неплохую рекламу в прессе и частично компенсировал потери, однако австрийцев совершенно не устраивал план инвестора извлечь за десять лет шестимиллиардную прибыль. Матешиц без лишних слов присоединился к тем, кто рассчитывал забрать у Экклстоуна и Мосли все рычаги власти и управлять «Формулой-1» совместно с «Си-ви-си».

Громче всех протестовал Бриаторе. Мосли окончательно разочаровался в итальянце. Тот воспользовался проблемами Денниса и переманил Алонсо обратно в «Рено», но вместо того, чтобы устранять недостатки своей машины, полез в политику. В борьбе за власть он, как фиговым листком, прикрывался требованием руководства корпорации, что, мол, «Формула-1» должна приносить больше прибыли.

Забеспокоился и Маккензи. Тот хотел ухода Мосли, а от Экклстоуна требовал не допустить нового раскола.

В его моторхоуме на Гран-при Великобритании разгорелась жаркая дискуссия, и Экклстоун предложил командам собраться в Маранелло во вторник, 29 июля, перед отправкой в Будапешт. Он при всех позвонил Монтеземоло и назначил встречу в штаб-квартире «Феррари», рассчитывая при поддержке итальянца призвать команды к порядку и обойтись без «Договора согласия».

Перед вылетом в Италию Экклстоун поговорил с Жаном Тодтом.

— Заранее договорись с Лукой и пообещай ему больше других, — посоветовал француз.

Экклстоун позвонил Монтеземоло.

— Ни слова о деньгах, — сказал тот. — Иначе остальные просто потребуют больше, и всё.

Напряжённые отношения между Монтеземоло и Экклстоуном, а также ссора между Мосли и «Феррари» по поводу расходов привели к тому, что заранее договориться не удалось. Вероятно, без подсказок Мосли Экклстоун утратил свою обычную дальновидность.

Президент ФИА в те дни сражался в суде с «Ньюс интернэшнл» по делу о вмешательстве в личную жизнь. Шаг за шагом он сумел выставить журналистов газеты в крайне неприглядном свете. 24 июля он выиграл дело и получил 60 тысяч фунтов компенсации. Мосли ликовал. Экклстоун был рад за друга и четыре дня спустя отправился в Италию вместе с руководством команд.

Рон Деннис проводил время перед вылетом в напряжённых раздумьях. С 1966 года «Формулу-1» покинули 106 команд, а в строю остались лишь две: «Макларен» и «Феррари». Он понимал, что битва идёт не на жизнь, а на смерть, и отдал бы всё ради победы — даже не над Экклстоуном, а над Мосли. Однажды он проснулся с совершенно блестящей идеей: «Нужно помириться с „Феррари“».

Деннис позвонил Монтеземоло.

— Мы должны оставить все разногласия в прошлом, — начал он и объяснил, что итальянцам пришла пора отказаться от своих привилегий. — Лука, ты же помнишь, как всё было. Посмотри на суммы. Ты взял у Берни 50 миллионов, даже не понимая, что стоит на кону. Ты можешь получать куда больше.

Многое, подчёркивал он, зависит от встречи в Маранелло, на которой «Берни наверняка попытается манипулировать собранием». Деннис убедил итальянца не дать Экклстоуну, как обычно, подчинить команды своей воле.

Экклстоун рассчитывал вести собрание, однако чуть опоздал и обнаружил на председательском месте Монтеземоло. Тот произнёс крайне напыщенную речь по поводу денег — точь-в-точь как в каком-нибудь мультфильме. Презрительные ремарки Экклстоуна задели итальянца, и к обеду он нанёс ответный удар. Монтеземоло заранее пообещал Бриаторе, Деннису и Хауэтту ни за что не поддаваться на старый трюк Экклстоуна — «разделяй и властвуй». Он объявил о создании ФОТА — «Ассоциации команд „Формулы-1“» — и предложил заключить трёхстороннее соглашение между командами, ФИА и «Си-ви-си» с Экклстоуном.

Договориться никак не удавалось, а когда объявили перерыв, к Монтеземоло подошёл Деннис. Память о шпионском скандале была ещё свежа, но доводы Денниса в пользу того, чтобы выступить единым фронтом, звучали разумно. Теперь же он сказал боссу «Феррари»:

— Когда заседание возобновится, потребуй ухода Берни.

Впоследствии Монтеземоло вспоминал, что, услышав от Денниса «нужно избавиться от Берни», был совершенно «ошарашен». Деннис со своей стороны приписывал фразу «Берни должен уйти» Бриаторе. Словом, никто не хотел брать на себя ответственность за отстранение Экклстоуна. Монтеземоло потом рассказывал: «Берни — милый, но всегда говорит разным людям разные вещи. Мы дали ему слишком много свободы. Баста».

И тут Деннис выложил своего козырного туза:

— Послушай, Лука, а почему бы тебе не возглавить ФОТА?

«Это победа», — довольно бросил он своему помощнику, ловко сыграв на самолюбии итальянца.

Когда заседание возобновилось, Монтеземоло обрушился на Экклстоуна с критикой и завершил свою речь словами:

— Берни, ты многое сделал для нас, и мы тебе очень благодарны, но теперь хотели бы поговорить одни, без тебя.

Кое-кто считал, что такая бестактность задела Экклстоуна, однако сам он это отрицал. Впрочем, покинув помещение вместе с Маккензи, он отдавал себе отчёт: противники снова объединились.

— Нас просто вышвырнули, — объяснял он Мосли по телефону уже пару минут спустя.

Ситуация в последнее время требовала особой бдительности, однако измена Монтеземоло всё равно застала их врасплох.

— Ты же знаешь Луку, — ответил Мосли. — Он нападёт при всех, а потом извиняется в кулуарах.

Между тем в зале заседаний Хауэтт с облегчением осознал, что Монтеземоло наконец-то отказался от своих особых отношений с Экклстоуном. Команды чётко сформулировали свои требования: 80% всех доходов. Это ставило крест на инвестиционных планах «Си-ви-си». Они готовились отделиться и распределили роли. Бриаторе назначили ответственным за ключевые коммерческие контракты новообразованной ассоциации.

Экклстоун заподозрил неладное: «Они оба итальянцы, а Лука ведь хитрый. Он политик, поэтому Флавио иногда говорит за него то, что Лука не хочет произносить сам».

Его забавляла неприкрытая амбициозность Бриаторе. «Раскол на руку Флавио. Он просто мечтает отделиться», — размышлял Экклстоун. Он так верил Бриаторе, что в прошлом году вложил по его просьбе 25 миллионов фунтов в бедствующий футбольный клуб «Куинз парк рейнджерс» из Западного Лондона. Итальянец обещал хорошую прибыль, но пока потери превышали расчётные значения. Сосредоточившись на Бриаторе, Экклстоун удивительным образом упустил из вида влияние Денниса.

«Лука, конечно, удружил Берни, — заметил Тодт, узнав о развязке, — только Берни сам виноват. Он вёл себя отвратительно. Нужно было раньше проявлять щедрость. Берни вечно ищет не решение проблемы, а возможность ввязаться в драку».

— Они блефуют, — уверял тем временем Экклстоун Маккензи, не сомневаясь, что голая лесть никогда не убедит Монтеземоло пойти против собственных финансовых интересов. — Они хотят поменять всё, так что не изменится ничего. Лука не умеет продумывать план до конца.

Тем не менее Маккензи забеспокоился. Экклстоун утешал его: командам не выжать из «Си-ви-си» ничего — ну разве что сущие мелочи.

Следивший за развитием событий Лауда сказал через четыре дня в Будапеште: «Похоже, твои дела плохи». Он считал, что ФОТА — это серьёзно, а Экклстоун некстати испортил отношения с Мосли.

Сам Берни хранил олимпийское спокойствие. Источники в лагере ФОТА укрепляли в нём уверенность, что любые планы противника так и останутся планами. Восстание, как обычно, остановят контракты с телекомпаниями и автодромами: ведь нет телевидения — не будет и спонсоров. Ему доставляло удовольствие злить противников даже на домашней арене Монтеземоло в Монце — особенно после того, как итальянец стал открыто критиковать Экклстоуна и Мосли.

— Когда я приезжаю в Монцу, ты каждый раз требуешь платить командам больше, а мне меньше, — заявил он Монтеземоло. — Чем приходить ко мне, лучше пришли запись.

Революция в «Формуле-1» совпала со странными переменами в поведении Славицы. «На шестом десятке вдруг поменяла колёса», — заметил как-то Экклстоун. Вспышки ярости следовали одна за другой. Однажды она набросилась на мужа за ужином, на котором присутствовал Джон Кумб.

— Думает, он большой человек, а на самом деле просто карлик, — взвизгнула она.

Кумб был потрясён и подумал: «Вот бедняга! Вечно она им недовольна». Однако ещё больше его поразил ответ друга:

— Пожалей Джона. Такого мерзкого ужина он в жизни не ел.

Похоже, Экклстоун считал постоянные перебранки нормой.

Чтобы успокоить жену, он отправился летом с ней, обеими дочерьми и их молодыми людьми в плавание вдоль побережья Хорватии на своей яхте «Петара».

«Не хочешь заехать на пару дней?» — позвонил он оттуда Ники Лауде. Тот удивился. Всего пару недель назад, когда он ходил на костылях после операции на бедре, австриец попросил у Экклстоуна пропуск в паддок для своего сына, однако тот отказал.

— Берни, — сказал Лауда, опираясь на костыль, — я ухожу. Не желаю больше терпеть таких оскорблений.

Экклстоун тут же позвонил Паскуале Латтунедду:

— Ты что, не получил моё СМС по поводу Ники? Почему Ники не сделали ещё один пропуск?

Лауда расплылся в улыбке. Экклстоун в жизни не написал ни единого СМС.

Впрочем, мелкие обиды — не повод отказываться от компании, так что Лауда принял приглашение и договорился с Циммерманом, что они поедут вместе. Австрийцы ждали Экклстоуна возле церкви в одной из бухт. Через несколько часов раздался звонок.

— Где вы? — спросил Экклстоун. — Я вас уже три часа ищу. Укачало до полусмерти.

Вскоре появился и он сам на резиновой лодке, а через десять минут они были на яхте, которая ждала у входа в бухту. Очевидно, всегда пунктуального Экклстоуна задержала очередная семейная ссора.

Тем не менее несколько дней владелец яхты пребывал в отличном расположении духа, и даже Славица приняла гостей вполне радушно. «Она замечательная хозяйка», — подумал Экклстоун, полагая, что к жене вернулось душевное равновесие.

Во время стоянки местный фотограф снял Экклстоуна с симпатичной девушкой. Тот якобы утверждал: «Я несчастлив со Славицей и ищу новую жену». Эти слова вместе с фотографией появились в хорватских и итальянских газетах. Славица в бешенстве жаловалась Монти Шэдоу: «Я посвятила ему свою жизнь, я была ему верна и подарила двух восхитительных дочерей, а он не желает уделять мне время. Вот как».

«Я просто пошутил. Будь это правдой, я бы молчал», — объяснял он потом жене.

Домашние неурядицы отражались и на работе. Экклстоун устал от Стивена Маллинса. «Маллинс хитрый, какой-то скользкий и не всегда держит слово, — жаловался он. — К тому же нужно освободить его кабинет».

Юриста попросили уйти. Экклстоун не подозревал о возможных последствиях.

В конце сентября команды прибыли на первый Гран-при Сингапура — гордость Экклстоуна. Первая в истории ночная гонка должна была пройти по улицам густонаселённого города у залива Марина-Бей.

Бриаторе был в ярости. Прошло уже четырнадцать этапов, но гонщики «Рено» ещё ни разу не доехали до подиума. Совсем рядом ликовал Рон Деннис: Хэмилтон шёл на первом месте в напряжённой борьбе с «Феррари»; Алонсо, вернувшись в «Рено», до сих пор не выиграл ни одной гонки, а его напарник Нельсон Пике-младший всё пытался доказать, что ничем не уступает отцу. Оба пилота «Рено» провалили квалификацию в Сингапуре и расположились в глубине стартового поля. Бриаторе напряжённо размышлял у себя в моторхоуме.

Накануне гонки у «Рено» вырисовался план, как обеспечить себе победу. Было решено, что на четырнадцатом круге Пике разобьёт машину в определённом месте. На трассе появится пейс-кар, и гонка будет приостановлена. По их замыслу Алонсо перед самой аварией вдруг заедет в боксы с таким расчётом, чтобы, когда трассу расчистят и гонку возобновят, ему хватило топлива до самого финиша — в то время как конкурентам придётся тратить время на дозаправку.

Начался четырнадцатый круг. Алонсо с полным баком оказался далеко позади лидеров, и тут Пике, как договаривались, резко надавил на газ, не сумел поймать машину и ещё резче затормозил. Болид ударило о бетонную стену с такой силой, что колесо чуть не оторвало пилоту голову, потом его швырнуло поперёк трассы — в другую стенку. Не подозревая обмана, телезрители всего мира, в их числе и Экклстоун, следили, как выбирается из машины чудом избежавший увечий Пике. Гонка вскоре возобновилась, но расклад сил изменился. Всем, кроме Алонсо, пришлось заехать на дозаправку, и испанец принёс «Рено» первую победу в сезоне. Экклстоун поздравил Бриаторе и улетел в Лондон, а командам предстояло перебираться в Японию.

На вопрос, почему он заехал на дозаправку так рано, Алонсо ответил: «Я делал, что мне сказали, и не интересовался, почему». По словам Пике выходило, что Бриаторе рисковал жизнью своего пилота, чтобы обеспечить победу испанцу.

Экклстоун же отправился на всемирный конгресс ФИА в Париже, где, к радости Мосли, прилюдно извинился за своё недоверие к президенту. Там же он завёл с Монтеземоло разговор об особых условиях для «Феррари», что лишило бы «повстанцев» единства.

— Лука, тебе нет смысла упорствовать, в итоге вы всё равно проиграете, — убеждал он, упомянув в подтверждение своих слов о возможном уходе «Хонды». — На производителей нельзя полагаться.

Желая продемонстрировать свою власть, он жёстко обошёлся с делегацией правительства Квебека, которая прибыла обсудить судьбу этапа в Монреале. Экклстоун требовал гарантий выплаты 175 миллионов долларов за пять лет. Канадцы пытались убедить Экклстоуна, что у них нет коммерческих спонсоров и поэтому условия хорошо бы пересмотреть.

— Финансовые аппетиты «Формулы-1» превосходят возможности наших налогоплательщиков, — заявили ему члены делегации, не желавшие дотировать гонку из бюджета.

— Ваш долг — тридцать миллионов, — ответил Экклстоун. — Платите его и заключайте контракт на пять лет, иначе в следующем году гонки в Монреале не будет.

Затем он улетел в Японию. Многочисленные аварии и штрафные санкции в отношении противников помогли Алонсо выиграть и в этот раз. Экклстоун вновь поздравил Бриаторе.

В уже привычной суматохе он ненадолго заглянул в Лондон, откуда ему предстояло лететь в Бразилию. Шесть месяцев назад Славица купила новый дом в Челси.

— Зачем он тебе? — спросил Экклстоун.

— Этот мне не нравится, — заявила жена, имея в виду их дом на Челси-сквер. — Слишком много лестниц. Вверх-вниз. На старости лет по ним будет трудно ходить.

Экклстоун ничего не понимал. Он стал складывать вещи, и тут Славица крикнула:

— Может, ты вернёшься, а меня тут уже не будет.

Эту угрозу он слышал тысячу раз и не придал ей значения. Он полагал, что из-за дочек о разводе не может быть и речи. В действительности же всё зависело от решения Славицы. Избавиться от её влияния было невозможно.

Бразильская гонка завершала сезон и выдалась исключительно напряжённой. В последнем повороте Льюис Хэмилтон обошёл одну из «тойот» и всего на очко опередил в общем зачёте бразильца Фелипе Массу из «Феррари». Экклстоун поздравил Рона Денниса.

В Бразилии Экклстоун повидался со старыми друзьями, в том числе с Нельсоном Пике-старшим. Они немного поболтали, однако Берни не знал, что незадолго до их встречи Пике отвёл в сторонку гоночного директора ФИА Чарли Уайтинга, с которым они семь лет трудились в «Брэбхэме», и заявил:

— Флавио — дерьмо, а не человек.

Пике рассказал ему историю с аварией сына в Сингапуре. Неразговорчивый Уайтинг предупредил Пике:

— Пока лучше ничего не предпринимать. Выйдет только хуже для Нелсиньо. Дорога в «Формулу-1» ему будет заказана.

Уайтинг пообещал бразильцу хранить тайну, но вскоре пересказал его историю Мосли. Тот, немного подумав, решил пока выждать. У Пике-младшего был контракт с Бриаторе, и он не станет свидетельствовать против босса, а обследование машины ничего не дало. Нужны ещё доказательства.

Удивительно, но Мосли не стал рассказывать об инциденте Экклстоуну. По сообщениям местных газет, тот с удивлением узнал от репортёров, что Славица перебралась в квартиру, принадлежащую бойфренду Петры, и собирается подавать на развод. Сам он объяснял её переезд так: «Славица уехала, потому что в соседнем доме идёт ремонт и жить стало совершенно невозможно. Она не выносит шума. Про развод я ничего не знаю».

Несколько часов он названивал ей из Бразилии и умолял вернуться. «Я думал, мы станем жить вместе ради дочек, — говорил он своей подруге Кате Хайм. — Я бы её никогда не бросил, а так и умер бы. Я вообще никогда никого не бросал».

Он вспомнил, как Славица требовала в Монако, чтобы он бросил работу. «Она была права», — печально признал Экклстоун.

Жена перестала отвечать на звонки. Он чувствовал себя униженным, особенно когда одно из агентств распространило от лица Славицы заявление о её дальнейших намерениях. «Вот как? — удивился Экклстоун. — Я и не знал, что у неё есть агенты».

Флавио Бриаторе переживал за Экклстоуна. Он выслушивал его бесконечные причитания, без которых в подобных обстоятельствах никогда не обходится. Этот семидесятивосьмилетний старик в одночасье вдруг оказался таким ранимым. Он вспоминал, что Славица обожала спорт, особенно теннис и лыжи. «Я-то сам не спортсмен, а она хочет начать новую жизнь в пятьдесят, пока не слишком поздно». Экклстоун понемногу понимал, что ей не ужиться с таким трудоголиком. «Она хочет путешествовать, а я нет», — говорил он.

Славица купила себе новый «Гольфстрим» за 70 миллионов долларов и собиралась с друзьями слетать в Индию к далай-ламе. То-то удивится духовный лидер Тибета, ожидая увидеть среди гостей и самого Экклстоуна.

Однако в Лондоне боль быстро прошла. Экклстоун смирился с новой жизнью. Он намеренно избегал бездействия и не копался в себе, объясняя это так: «Иначе я бы расстроился. А так я всё время занят и могу об этом не думать».

— Ну как ты? — спросил его однажды Джон Кумб.

— Спасибо, отлично. Бывает, просыпаюсь утром, а за окном дождь — и вдруг выясняется, что я в кои-то веки в этом не виноват.

Не виноват он был потому, что Славица по-прежнему не подходила к телефону. Поддавшись напору дочерей, которые требовали, чтобы папа с мамой помирились и отпраздновали вместе Рождество, Экклстоун приехал в Баттерси-парк, когда Славица гуляла там с собаками. Она как раз собиралась уходить, но Экклстоун перегородил своей машиной выход и добился от неё согласия отметить Рождество всей семьёй.

После праздника они расстались вполне по-дружески, и Экклстоун надеялся, что брак ещё можно спасти, однако всего через пару дней Славица, к его удивлению, подала на развод. Разумеется, главным вопросом было: что станет с 3 миллиардами долларов, находящимися в управлении трастовых компаний. Дела Экклстоуна вела Хелен Уорд, и она вскоре ознакомилась с условиями Славицы. Претензии та предъявляла очень жёсткие.

— Славица не могла так поступить, — поразился Экклстоун, подозревая, что его супруга попала под влияние алчного адвоката.

В любом случае ему хотелось избежать конфликта.

— Скажи: как она сочтёт правильным, так пусть и будет, — проинструктировал он Уорд. — В моём-то возрасте мне и остатка хватит, — добавил Экклстоун, сокрушаясь, что когда-то самый высокооплачиваемый человек в Великобритании теперь, похоже, расстанется по соглашению о разводе с крупнейшей суммой в истории страны.

Экклстоун не сумел сохранить брак и теперь был полон решимости отстоять свой бизнес. Бриаторе, который проводил с ним много времени, ужасно злился, что тот не идёт на сотрудничество с ФОТА.

— Берни слишком много зарабатывает, — жаловался он Мосли, едва ли не слово в слово повторяя недавнюю реплику Монтеземоло: «Берни, ты уже богат. Дай теперь и нам порулить».

Известие об уходе «Хонды» было смягчено заявлением «Мерседеса» об успехе его проекта в «Формуле-1» и твёрдом намерении продолжать. Экклстоун позвонил Монтеземоло:

— Лука, тебе ведь не надо коммунизма. Ты должен заботиться о собственных интересах.

Монтеземоло согласился, но не бесплатно. В декабре они договорились, что итальянец немедленно порвёт с ФОТА за дополнительные 80 миллионов долларов в год. «Феррари», как звезда голливудских блокбастеров, требовала за своё участие в гонках особый гонорар.

Экклстоун ликовал: «Мы купили „Феррари“! Мы купили их верность. Мы платим, а они остаются с нами». Бриаторе и остальные боссы команд поражались эгоизму Монтеземоло.

Заплатив предателю, Экклстоун не мог отказать себе в удовольствии хоть частично расквитаться за июньское унижение в Маранелло. В интервью «Таймс» он сказал: «Просто стыд, что он [Монтеземоло] совершенно не общается с людьми, которые действительно управляют компанией, а вместо этого работает у них пресс-атташе».

Экклстоун полагал, что теперь всё пойдёт по-старому, но остальные не желали скрывать жёсткие разногласия за привычными уже сделками.

За прошедшие тридцать лет в «Формуле-1» отгремело множество битв, но не было в ней личной неприязни острее, чем между Джеки Стюартом и Экклстоуном. Обозревая бурные события 2008 года, Стюарт дерзко заявил: «Экклстоун имеет такую власть, что может удушить всякого, кто осмелится говорить о переменах». Отказ Мосли уйти после скандала с проститутками он назвал «непонятным». Стюарт отказался мириться с происходящим и потребовал отставки этих деспотичных «сиамских близнецов».

Экклстоун считал Стюарта нытиком и не обращал на его жалобы никакого внимания. Он ринулся в лобовую атаку, собираясь покончить с Монтеземоло, Бриаторе и Хауэттом. Надежды на примирение оставалось всё меньше и меньше.

Новость о том, что «Си-ви-си» воспользовалась банковским кризисом и рефинансировала свой долг на вторичном рынке за 90% исходной суммы, повысив тем самым свои доходы, привела к очередному витку споров.

Один из сотрудников «Си-ви-си» опрометчиво заявил, что компания зарабатывает на инвестиции в «Формулу-1» около полумиллиарда долларов в год «чистыми», не платя при этом налогов, поскольку компания была предусмотрительно зарегистрирована в оффшоре. Экклстоуну предстояло бороться с очередным мятежом, однако на этот раз он оказался в невыгодном положении. «Си-ви-си» лишила его большей доли полномочий, а её сверхприбыли надоумили боссов команд снова требовать отставки Мосли. Экклстоун хорошо понимал риски и при этом не вполне понимал, насколько уязвим он сам.