С Беранеком была сплошная морока. Отвечал он односложными фразами, и каждую из них приходилось тащить клещами.

Одет он был так нелепо, что это потрясло даже Янду, привыкшего за многие годы работы ко всему. Самыми приличными были джинсы — грязные, оборванные, заправленные в высокие ботинки с потрескавшейся кожей неизвестно какого года выпуска. Но это было ничто по сравнению с неописуемой робой, похожей на рубашку русского крепостного крестьянина прошлого века, подпоясанной жеваным ремешком. Впечатление дополняли густая смолисто-черная борода, полотняная кепка со сломанным козырьком, которую Беранек снял только после того, как ему напомнил об этом Коварж, и подстриженные под горшок волосы.

«Ниже пояса, — размышлял Янда, — похож на ковбоя Вили, золотоискателя из Эльдорадо, а выше — на бурлака с Волги. Нарядился для нас. Не доставлю ему радости, не буду обращать внимания».

Из ответов, состоявших в основном из междометий, удалось выяснить, что из замка Беранек ушел около восьми, в ресторане увидел Квазимодо а подсел к нему. Примерно в девять появился Дарек Бенеш а вслед за ним — Марин Залеска. Описание вечера, но существу, совпадало с показаниями Седлницкого. Ресторан покинул в полночь, поднялся к домку по косогору и сразу пошел к себе. По дороге никого не видел, ничего не слышал. Да, Яначек был дома и спал.

— У вас есть собственный взгляд на это трагическое событие? — спросил после длинной паузы Петр Коварж, потому что Янде этот волосатик уже так надоел, что у него пропала охота задавать вопросы.

— Нет.

— Но узнав об убийстве… должны же вы были подумать хоть о чем-нибудь.

— Не должен.

Коварж бессильно развел руками.

— Пан Беранек, — обратился к нему Янда, — есть у вас какой-нибудь другой костюм, кроме того, в котором вы нас посетили?

— Ну.

— Почему же вы его не надели?

— Не годится для общества.

— А для чего годится?

— Для путешествий.

— Хм. Что это за костюм?

— Штормовка.

— В таком случае хорошо, что вы надели свой выходной костюм, — вздохнул Янда.

— И я говорю, — кивнул довольный Беранек.

— В штормовке его сюда не пустили бы, — процедил Коварж. — Итак, подведем итоги: за весь вечер, от вашего ухода из замка до возвращения, из своих сотрудников вы видели только Седлницкого, Бенеша и Залеску.

— Этого я не говорил.

— Как не говорили? — разозлился поручик.

— Так вы же меня не спрашивали. Только о том, встречал ли я кого-нибудь по дороге туда и обратно.

— Значит, вы видели еще кого-то? — Коварж с трудом овладел собой.

— Ну. Ту пышку.

— Которую?

— Лудвикову. Стояла и смотрела в ресторан через окно.

— Вы выходили наружу?

— Ну. Помочиться.

— Сколько было времени?

— Примерно четверть одиннадцатого. В десять я глянул на часы.

— О чем вы говорили?

— Ни о чем. Она меня не видела.

— Как это не видела?

— Стояла у углового окна как приклеенная и пялила глаза внутрь.

— Что вы подумали?

— Ничего. Я о своих маленьких потребностях не размышляю.

— Хватит! — Янда неожиданно закричал так, что Коварж и Чап вздрогнули, но Беранек даже не моргнул. — Или вы будете давать показания как следует, или мы вас оставим здесь! Доводов найдется не меньше десяти!

Беранек открыл было рот, но передумал отвечать. Капитан закурил и несколько раз глубоко затянулся.

— Как вы думаете, кого она высматривала? — продолжал Коварж.

— Скорей всего кого-нибудь из речников. Среди них есть симпатичные.

— Это вы подумали тогда?

— Ну.

— Потом вы ее уже не видели?

— Нет.

— Еще раз подведем итог, — вздохнул поручик. — По дороге в ресторан из своих сотрудников вы не видели никого. «В раю» — Бенеша, Залеску и Седлницкого. Примерно в четверть одиннадцатого снаружи вы увидели Лудвикову, но она вас не видела. По дороге домой — снова никого. Так?

— Так.

— Значит, на тропе не было никого, во дворе тихо и темно, все спали. Правильно?

— Нет.

— Парень, я из-за тебя с ума сойду! — закричал теперь уже Коварж. — Прошу тебя, — обратился он к Янде, — арестуй его, такое никто не сможет выдержать.

— Я же даю показания, — обиженно отозвался Беранек. — Вы сказали: «Темный двор, все спали», а я на это: «Нет». Рассказываю как могу, за что арестовывать? Это вы называете законностью?

— Что вы видели во дворе? — спросил Янда сухо.

— Светилось окно. После полуночи. Значит, спали не все.

— Какое окно?

— На втором этаже. Справа. В углу.

— Это в подсобном помещении рядом с залом бракосочетаний, которое вы называете конференц-залом?

— Ну. Там живет Дарек. Наверное, еще читал. Когда я прошел двор, как раз дочитал.

— Погасил?

— Ну.

— Теперь, — сказал уставшим голосом Коварж, — я еще раз прочитаю вам ваши показания. В третий раз и, надеюсь, в последний.

Теперь Беранек со всем согласился.

— Что вы делали перед тем, как пойти в ресторан? — спросил Янда. — Конкретно в половине седьмого?

— А что?

— Задаем вопросы мы. Вспомните.

Бородатый ковбой выглядел уставшим.

— Я был в хранилище, — произнес наконец он.

— В котором?

— На втором этаже, в глубине, где стоят кушетки.

— Вы слышали ссору между Залеской и Седлницким?

— Нет.

— Странно. Они так шумели, что слышали все.

— Я покемарил немного. Чтобы вечером быть в форме,

— В хранилище?

— Это было после работы.

— Но ведь ваша комната почти рядом. Почему вы не пошли спать туда?

— Это трудно объяснить, — забормотал уже слегка обалдевший Беранек.

— Трудно или легко, но объяснить вы должны.

— Опять будете грозить камерой? Ладно, скажу.

Он долго мялся, мямлил, каждое слово из него приходилось выдавливать, как пасту из тюбика. И, к большому удивлению присутствующих, выяснилось, что, укладываясь время от времени в антикварные кровати в стиле ампир или барокко, с альковом или без, Беранек любит перед сном представить себя наследным владельцем замка. А также деревни, окрестных полей и лесов. Лежит он и размышляет, как проведет следующий день. И ночь.

— С деревенскими девушками? — ухмыльнулся Коварж. — Большая выгода — никаких алиментов. Дело в том, что пан Беранек, — объяснил он Янде, — из-за этих неприятных платежей не получает зарплату. За ним числился большой долг, и дело дошло до суда.

— Но на ресторан ему остается, — заметил капитан.

— Хожу туда раз в сто лет, — пробормотал притихший Беранек.

— Знаете, что очень странно? Что в полночь, в разгар веселья, вы вдруг вспомнили о работе.

— Это я сказал в шутку. Горчиц боялся, что мы не заплатим за ящик вина, и старший среди речников велел всем выложить деньги на стол. А я хотел, чтобы у меня хоть что-нибудь осталось. На потом.

Наступила тишина. Янда незаметно зевнул.

— Хотите ли вы дополнить свои показания? — спросил после паузы Коварж.

— Нет.

— Тогда свободны, — отпустил его Янда. — Из замка не отлучаться. Еще поговорим.

Беранек встал с кресла так, словно на шее у него висела двухпудовая гиря. Ни на кого не глядя, поплелся к двери. В коридоре остановился перед Альтмановой и Бенешем.

— Я довел их до ручки! — заявил он с победным видом.

— Проходи и садись, — пригласил Коварж Дарека Бенеша. — Историю твоих приключений знаем, она даже есть у нас в архиве, но я обязан снова спросить тебя, когда ты родился…

— Не тыкайте мне, — вяло возразил Бенеш и упал в кресло, словно у него подкосились ноги.

— Не тыкайте ему, товарищ поручик, — строго сказал Янда. Пока выполнялись формальности, он рассматривал молодого фотографа. Хрупкая фигура с узкими плечами, белые тонкие девичьи руки. В открытой схватке с молодой, здоровой женщиной у него нет никаких шансов. Самое большее, на что он способен, — вызвать испуг. «Разве что, — подумал капитан, — застанет врасплох. Нападет из засады…» Ему вспомнилась узкая и длинная фигура из песчаника, установленная на слишком широкий постамент.

Лицо Дарека Бенеша — вытянутое, бледное — было покрыто рыжеватыми веснушками. Волосы густые, тоже с рыжим оттенком. «Если следовать моей теории, — подумал Янда, — что природа каждого наделяет хоть чем-то, то Бенешу достались глаза». Они были большими, миндалевидными. Сейчас, правда, в них спрятался испуг. На вопросы Коваржа Дарек отвечал дрожащим сиплым голосом.

Около половины девятого он увидел, как Яначек ловко открыл старые запоры ворот. Они вышли вместе. Яначек направился на горку в заказнике, а Бенеш — вниз, к деревне. В ресторан «В раю» пришел после девяти, подсел к Седлницкому и Беранеку. Вскоре появилась Залеска. Дарека стали подозревать, что он крался за ней по косогору. Это было неправдой, он же шел через деревню. Поэтому Бенеш обиделся и покинул ресторан. В замок возвращался той же дорогой, потому что не любит, когда на путях на него кричит oбxoдчица. Лег, попытался читать, но за день слишком устал, поэтому быстро уснул. Кроме Яначека, по дороге в ресторан и обратно никого из обитателей замка не встречал. Ничего не слышал и не знает.

— Хм. Теперь кое-что уточним, — обратился к нему Янда. — Из замка вы вышли около половины девятого, в ресторан пришли после девяти. Путь через деревню у вас занял больше получаса. Вы, наверное, время от времени останавливались и смотрели на звезды?

— Я зашел в национальный комитет, — ответил Дарек. — Был вторник, у них в этот день приемные часы вечером. С семи до девяти.

— Что вы там хотели?

— Договориться насчет субботы. Я фотографирую на свадьбах в рыцарском зале. Подрабатываю. Это не запрещено.

— Хорошо… А когда вы вернулись в замок?

— После половины десятого.

— Как вы попали внутрь?

— Не понимаю.

— Архитектор Яначек, обладающий искусством открывать без ключа запертые ворота — кстати, только изнутри, — вернулся на полчаса раньше вас. Видимо, он оставлял их приоткрытыми, а по возвращении снова тщательно запер. Вы можете открыть ворота снаружи?

Дарек покраснел, веснушки на его лице потемнели. Заикаясь, объяснил, что обошел замок со стороны заказника и во двор вошел через барбакан.

— Значит, прогулялись. Видели вы кого-нибудь по дороге?

Бенеш замотал головой.

— Во сколько вы вернулись в помещение, в котором ночуете?

— Около десяти.

— Сколько времени вы читали, прежде чем погасили свет?

— Примерно полчаса.

— Во сколько вы проснулись?

— В семь утра. Начался шум…

— Подождите, мы не поняли друг друга. Во сколько вы просыпались ночью?

— Я вообще не просыпался.

— Значит, крепко спали до утра?

— Конечно.

— И ничто вас не потревожило?

— Нет.

— Вы не зажигали свет, чтобы, скажем, посмотреть на часы? Или, может, выходили в туалет?

Дарек отрицательно завертел головой.

— Пан Бенеш, все, что вы говорите, будет занесено в протокол. Предупреждение об ответственности за ложные показания вы слышали. Еще раз повторяю: вы утверждаете, что обошли наружную стену, прошли через барбакан, вошли замок и направились в свою комнату. Затем около половины одиннадцатого погасили свет, уснули и проснулись только в семь утра. Ночью вы не просыпались, не зажигали свет, не покидали постели. Так?

— Да.

— Ну как хотите. Вы — взрослый человек и полностью за себя отвечаете. А что касается конкретно вас, то в дело имеется также справка от врача. С прошлых времен.

Дарек заморгал, сжал руками подлокотники кресла, но не сказал ни слова.

— Когда в последний раз вы разговаривали с пани Залеской? — продолжил Янда.

— По-после обеда. В хранилище. Она помогала нам… примерно с четырех до пяти. Когда мы закончили, я пошел на улицу. На прогулку.

— Куда вы направились?

— Далеко. Мне нужно было прогуляться. После этого фотографирования… я был… — Он глотнул, голос его застрял где-то внутри.

— Одеревеневший, — помог ему Петр Коварж, а про себя подумал: «Как наш шеф сейчас от тебя. Надо ему помочь».

— Да. Я ходил к большому шлюзу. Вернулся… через барбакан, — уточнил он, с опаской взглянув на Янду, — около половины девятого. Когда подошел к дверце, услышал, как с другой стороны, во дворе, пани Залеска разговаривала с Яначеком. Я… немного испугался. Поэтому, когда дверца открылась, прижался к стене. Она прошла мимо, не заметив меня. А я снова открыл калитку и у ворот догнал Яначека. В общем-то вначале я хотел идти в замок, но потом вспомнил, что надо зайти в национальный комитет.

— Пан Бенеш, — снова вмешался Янда, — что вас испугало в разговоре Яначека с Залеской, который вы слышали с другой стороны дверцы?

— Ну… так… вообще…

— Послушайте, дорогой мой. Вы уже достаточно долго ходите вокруг да около, а ведь именно вы, — подчеркнул он, — должны давать предельно точные и ясные показания, потому что от этого зависит, выйдете ли вы отсюда. Предупреждаю вас, что содержание разговора нам известно от другого свидетеля. Нужно только кое-что уточнить. Пани Залеска была очень взволнована? До такой степени, что временами срывалась…

— Точно, срывалась. Это… было ужасно. Поэтому я и не хотел, чтобы она меня видела. — Дарек вынул платок и вытер веснушчатый лоб. — Она страшно сердилась на пана архитектора за то, что он ходил в хранилище на втором этаже. Яначек… понимаете… ему нечего там делать. Пани Залеска говорила, что уже предупреждала его раньше и что он ей обещал…

— …что этого больше не будет, — помог ему Коварж.

— Да. Только он не сдержал слово. Больше всего ее разозлило, что он был там в тот день после обеда, она увидела его в окне снизу, со двора. Говорила, что во время инвентаризации возникли подозрительные неясности, и… — Дарек облизнул губы, — что об этом она сообщит руководству института… Что это ее обязанность.

— А что Яначек? Отвечал ей дерзко?

— Что вы! Уговаривал. Но она стояла на своем. Потом заскрипел ключ в замке, и я отскочил к стене.

— Вы же тоже входите в группу инвентаризации, — вспомнил Янда. — О каких неясностях шла речь?

— Это вам лучше скажет пани Альтманова. Я только фотографирую то, что принесут мне на стол. Слышал, что там было что-то перепутано… Обе говорили о каких-то французских портретах, не могли никак их найти.

— Залеска разговаривала с Альтмановой? Я думал, они были в ссоре.

— Это верно, но о делах они говорили между собой, — и неожиданно добавил: — Милушка Альтманова очень хорошая, добрая.

— Значит, вы на ее стороне, — улыбнулся Янда. — А Мария Залеска была доброй?

— Это бы-была дама. Жа-жалко ее.

Таким коротким некрологом Дарек Бенеш завершил свои показания.

— Самое лучшее оставляют на конец, — Янда улыбкой встретил Эмилу Альтманову.

— Самое лучшее? — Она уселась в кресло для свидетелей. — А мне, бедняжке, казалось, кто на конец вы оставляете того, кого больше всех подозреваете.

— Вы на самом деле так думали?

Петр незаметно посмотрел на начальника. «Если это бедняжка, — подумал он, — да к тому же и маленькая, то я — как там у поэта? — мальчик босенький утром на летней лужайке».

В этот раз Янда сам задал наводящие вопросы и быстро перешел к сути дела.

— Марию Залеску в последний раз я видела в тот день вечером, — отвечала Эмила тихим и грустным голосом. — Она пришла ко мне в комнату примерно в четверть девятого. Точнее, остановилась на пороге комнаты. Позвала меня на прогулку. Я отказалась, к сожалению, слишком решительно, чего сейчас себе простить не могу. Вы, видимо, информированы, что мы хоть и были давними подругами, но в последнее время… — Она запнулась.

— В последнее время отношения между вами были не самыми лучшими, — помог ей капитан.

— Да. Благодарю вас. Вначале объясниться с ней хотела я, но Мария была неприступной. А в тот вечер все было наоборот. Она звала меня на улицу, чтобы побеседовать, внести в наши отношения ясность. Но я вдруг уперлась. Почему — не могу объяснить.

— Нет необходимости. Она ушла, а вы остались в своей комнате?

— Не больше десяти минут. Я опомнилась и побежала за ней. В коридоре на втором этаже стояли Гакл и Лудвикова. Мария, видимо, с ними только что разговаривала и уже собиралась уходить. С Яначеком. Я позвала ее, но она не оглянулась. Ленка Лудвикова сказала, что Залеска пошла в ресторан за Седлницким, который там, так сказать…

— Пьет, — добавил Янда. — Все это мы знаем. Вы пошли за ними?

— Да, но только до первого этажа. Там стеклянные двери, я остановилась перед ними — не могла решиться пойти дальше. Мария и Яначек стояли у дверцы, ведущей в барбакан, и оживленно разговаривали. Точнее, оживленной была Залеска, кажется, она отчитывала архитектора. Затем ушла на барбакан, а я все стояла и размышляла, бежать за ней или пет. Потом увидела Бенеша, он проскользнул в дверцу и побежал к воротам, в которые мгновение назад вышел Яначек. Не знаю, что они там делали вдвоем. Двор опустел, я решила, что будет лучше, если вернусь в свою постель. А завтра — видно будет. До сих пор жалею, — добавил а Эмила подавленно, — что не пошла тогда за ней.

— Значит, вы вернулись в свою комнату на третьем этаже правого крыла замка?

— Да.

— И больше ее не покидали?

— Примерно в десять вышла умыться, но это рядом, за стенкой. Уснула где-то в половине одиннадцатого.

— То есть примерно с девяти вечера до утра вы не передвигались по замку, и вам даже в голову не приходило покинуть его. Простите, что я повторяю, но мы ваши показания заносим в протокол.

— Вы все сказали абсолютно точно.

— Вот видите, как это просто. Совсем просто. — Янда простодушно улыбался. — Теперь скажите, не бросилось ли вам что-нибудь в глаза, не заметили что-то необычное? В тот день или в предыдущие? Может быть, знаете нечто, что нас может заинтересовать?

— Нет. Я же целыми днями сижу в хранилищах. Разве что… она подняла голову, — но здесь нет никакой связи…

— Неважно, все равно скажите.

— Мне показалось это странным. Очень. Но здесь определенно нет никакой связи с делом, которое вы расследуете!

— Вам показалось странным… — повторил капитан.

— Яначек дал Беранеку деньги. В тот день, в полдень. Мы с Дареком подогревали обед в подсобной комнате. Он мешал в кастрюле, а я стояла рядом. Вдруг мне показалось, что кто-то вошел в рыцарский зал — там только один вход, знаете?

— Знаю.

— Я подумала, может быть, идет Мария, и на цыпочках подошла к двери посмотреть. В зале я увидела эту парочку. Яначек как раз передавал Беранеку банкноту. Она была сложена, но по цвету безошибочно можно было определить бумажку в пятьсот крон.

— Может быть, он попросил его что-нибудь купить?

— Яначек?! — Эмила прыснула со смеху. — Сразу видно, что вы его не знаете. Он никогда в жизни не даст никому даже геллера. Ни на покупки, ни на что другое. Он болезненно скуп, не попросит вас купить даже рогалик, потому что боится, как бы его деньги не пропали. Но покажите ему крону, и он полезет за ней в пекло, если понадобится. Вот так-то, пан капитан.

— Выходит, вы действительно увидели странную вещь. Но не могло быть ошибки? Яначек действительно дал пятьсот крон?

— Абсолютно точно. К тому же Беранек после обеда говорил, что вечером отведет душу в ресторане. Есть на что, подумала я. Обычно он — как церковная крыса.

— Вы полагаете, что между переданными ему деньгами и посещением ресторана есть прямая связь? То есть здесь было определенное намерение?

Эмила какое-то время молча смотрела на Янду.

— Каждый, — сказала она наконец, — кто снабдит Беранека деньгами, может быть уверен, что наш Иво вечером отправится в ресторан и скоро оттуда не вернется. В этом можете не сомневаться.

— Когда заведующий коллекцией сидит в ресторане, по хранилищу гуляют мыши, так? Вы сказали: «Скоро оттуда не вернется». Но он пошел домой в полночь, в разгар веселья. Почему?

Эмила снова задумалась.

— В этом виновата пятисотенная банкнота, — заявила она. — Яначек перестарался. Если бы дал ему сотню, парень сидел бы в «Раю» до утра. А пятьсот крон — большие деньги. Такая сумма сломала Иво. Он начал подсчитывать, беречь на потом. Может быть, кто-то в ресторане захотел, чтобы Беранек за нею заплатил.

— А вы умная, — оценил Янда. — А теперь подумайте: если мы узнаем, что болезненно жадный Яначек дает Беранеку довольно большую сумму, то какой вывод мы сделаем?

— Я — никакой. Это не моя профессия. Мне только кажется, что это не связано с делом, которое вы расследуете. Им ищете убийцу, а не спекулянта или мелкого мошенника.

— Даете мне понять, что вор обычно не убивает. Вы правы. Но в данном случае дело дошло до убийства,

Эмила пожала плечами.

— Вы меня спрашивали, — добавила она после паузы, — что необычного я заметила в тот день. Я ответила.

— Послушайте, — Янда задумчиво мял подбородок, — поручик Коварж неплохо рисует. Он изобразил мне планы всех этажей замка Клени. Так красиво — просто глаз радуется. А сейчас, — он вытянул шею, — вместо того, чтобы делать заметки, рисует в блокноте толстых кошек. Что поделаешь, талант. Ему надо было бы стать архитектором, вместо вашего Яначека.

Эмила выжидающе смотрела на капитана.

— Рассматривая его планы, я заметил, что ваша комната на третьем этаже находится над хранилищем. То есть его потолок — пол вашей комнаты. В ночной тишине — а ночью в замке должно быть тихо — вы могли что-нибудь услышать. Я имею в виду ту ночь.

У Эмилы впервые забегали глаза. Светлая кожа на ее лице порозовела.

— Вы ничего не слышали? — повторил Янда.

Она молча замотала головой.

— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы Яначек был простужен, а вы среди ночи услышали его характерный кашель, донесшийся снизу. Я сразу же поехал бы за ним и привез сюда. Но что поделаешь. Значит, вы, пани Альтманова, — он широко ей улыбнулся, — с девяти вечера до утра находились в своей комнате, не выходили из нее и, к сожалению, ничего не слышали.

— Конечно. Вы это уже говорили.

— Недостаток людей моего возраста, — с притворным огорчением заметил сорокапятилетний капитан. — Мы любим повторяться. Ну, мы сейчас быстренько соберем здесь листы, а вы подождите меня, пожалуйста, в коридоре. Как вам известно, кресла и пепельницы там есть.

Эмила с удивлением посмотрела на капитана, но ничего не сказала.

— Беседа в неофициальной обстановке? — спросил Коварж после ее ухода. — Ты верно выбрал.

— Я тоже так думаю, — кивнул Янда, потому что знал, что на этот раз Коварж не имел в виду женские достоинства Эмилы.