В воскресенье, переполошив всех собак на селе, распугав кур, к крыльцу на риковском рысаке подкатил Степан.
Степан использовал каждый случай, чтобы удивить односельчан и своих родных близкими связями с работниками рика. Работая директором маслозавода, он жил на широкую ногу и, ограждая себя от злых языков, не упускал случая, чтобы не завести знакомства с районными работниками. Он знал, что в Тростном на каждого человека из района смотрели как на важную персону. Вот и сейчас он подкатил к крыльцу с двумя инспекторами, которые ехали совсем в другое село, но дорога от района не близка, а хлебосольство Савельевых им было известно…
Дома, конечно, никто никаких гостей не ждал, но Степан знал, что отец при гостях ничего не скажет, и вместе с инспекторами шумно ввалился в избу. Одет Степан был во все новое и издали походил на ответственного работника. По тому, как он тщательно следил за своими гимнастеркой и галифе, можно было без труда догадаться, что формой он дорожит больше всего на свете.
Андрею он искренне обрадовался, но и тут не преминул похвалиться перед гостями и с гордостью представил его, громко сказав:
— Студент!
Степан поставил пол-литра на стол, отдал матери сверток с закуской и тут же начал поторапливать мать с обедом, — по лицу его было видно, что он уже немного выпил.
Отец водку пил редко и всегда не больше одной стопки и другим больше одной стопки также никогда не наливал, если даже в бутылке еще и оставалось. Он вовсе не был скупым человеком, но привычке своей никогда не изменял.
С подчеркнутым уважением Степан усадил Андрея рядом с гостями. С другой стороны посадил Нину: он знал, что соседство с красивой сестрой будет гостям приятно. Мать он пригласил к столу больше из вежливости, чем от души. А замешкавшуюся во дворе Тоню он даже не вспомнил.
Степан Тоню любил не меньше, чем Нину или Андрея, но в данном случае решил обойтись без Тони: она не была красавицей, не отличалась красноречием, а Степану хотелось блеснуть перед важными гостями, и, с его точки зрения, достаточно было Нины и Андрея.
Андрею уже с самого начала была неприятна эта картина самоунижения брата и дутая напыщенность гостей, по сути дела ненужных в их доме, но он не хотел огорчать Степана и молчал.
Отец правильно понял молчание Андрея, и когда Степан сказал: «Ну что ж, поднимем…» — отец возразил:
— Подождем Тоню.
Но тут явился Николай Ефимович. Он, как говорили в селе, за десять верст учует запах водки. Всего полчаса назад Андрей видел, как он собирался в лес…
— Ярьпонимаете, дядя Петя, ты кузницу не откроешь? Пружинка ослабла в ружье, а завтра хотел сходить на охоту…
Он знал, что отец, конечно, кузницы не откроет. И отец знал, что никакая пружинка в ружье Николая Ефимовича не ослабла, — это был всего лишь предлог, чтобы войти в дом.
— Садись, — сказал отец. — Потом открою, или завтра с утра сделаем…
— Ярьпонимаете, лучше завтра, раз тут такое дело…
Под дружный смех присутствующих он уселся за стол. Смех сорвал с лиц гостей скучные должностные выражения, и за столом стало веселее.
Николай Ефимович тут же оседлал своего любимого конька — охотничьи приключения.
— Ярьпонимаете, дядя Петя, намедни иду я мимо Горелого озера, слышу, кто-то в воде — хлобысь!.. Думаю, ярьпонимаете, что за чертовщина? Может, мне показалось? Ан вдруг опять — хлобысь!..
Думаю, черт Кольку не обманет — Колька сам молитву знает. Навел, ярьпонимаете, ружье на озеро, а в воде огромнейшая, ярьпонимаете, щука вцепилась зубами в голову сома, как Анюта Будякина в своего Гришу Жучка, когда он от Катьки Гулынки приходит. Вцепилась, ярьпонимаете, и ни проглотить сома не может, ни выпустить: у щуки зубы-то внутрь налажены. Думаю, черт Кольку не обманет — Колька сам молитву знает. Бегу в село — самому, ярьпонимаете, не справиться с этакой махиной: пудов на десять оба…
Степан не выдержал и спросил:
— Такие огромные, честное слово?
— Честное слово, чтоб у меня Будилку, ярьпонимаете, украли!
— Откуда же в Горелом озере щука с сомом взялись? — солидно заметил отец. — Рыбы-то эти в проточных водах водятся.
— Ярьпонимаете, дядя Петя, это очень возможно. Намедни я читал в газетах, серебряные монеты с дождем выпали. Их, ярьпонимаете, где-то подняло ураганом в воздух и занесло в тучу, а туча и понесла по свету. Возможно, ярьпонимаете, и щуку с сомом смерч поднял и с тучей перебросил в Горелое озеро.
Всем уже было понятно, что Николай Ефимович все придумал. И Степан, улыбаясь, спросил:
— А пол-литра, Николай Ефимович, никогда из тучи не выпадало?
— Ярьпонимаете, туча не карман, — смеясь ответил Николай Ефимович, — а потом ведь Катька Гулынка в грозу кооператив свой на замок закрывает…
Пообедав, гости уехали по своим делам.
Проводив гостей, мать с болью в голосе принялась укорять Степана:
— И чего ты связался там с пьяницами разными? Доведут они тебя до тюрьмы! Работал бы с отцом в кузнице, а то ночи ведь не сплю спокойно.
— Я знаю, что делаю, — возразил Степан. — Что толку от того, что отец всю жизнь работал? Да и какой дурак от денег откажется, когда они сами лезут в карман…
Отец молча вылез из-за стола и ушел в сад. Было видно, что в доме этот разговор велся не впервые, и Степана уже ни в чем не разубедишь.