В вагоне была такая духота, что с Андрея пот полился ручьями. Втиснутый волной пассажиров сразу же в середину вагона, он стоял и подозрительно смотрел на каждого человека. «В вагоне держи ухо востро», — вспомнил он напутственные слова Ярьпонимаете и еще крепче вцепился в отцовский зеленый сундучок, служивший чемоданом. Народ ехал куда-то целыми семьями. Андрею казалось, что все эти люди не захотели работать в колхозе и, бросив все, едут в город искать свое счастье. Вглядываясь в полунищую толпу пассажиров, он со щемящей болью в сердце вспоминал родную уютную избу с огромной русской печкой, которая всегда дышала вкусными щами или сдобными пирогами. «Как же я все это бросил!» И лица братьев, сестер, матери, отца становились ласковее и дороже. А все люди, что сейчас толпились вокруг него, казались холодными и бездушными. Глядя на пассажиров, он не верил ни их холщовым рубахам, ни заплатанным полушубкам. Ему казалось, что большинство из едущих — люди, подлежащие раскулачиванию. Его только успокаивала одна мысль, что он, Андрей, ничего общего с ними не имеет. Его отца ведь не раскулачили, и у Андрея все документы в порядке. И в город-то он едет не потому, что ему не захотелось работать в колхозе, а потому, что ему, молодому парню, захотелось расправить крылья. У него был тот юношеский возраст, когда жизнь в родном доме, в родном селе кажется скучной и неинтересной, когда человеку кажется, что он может в жизни достичь всего, если вырвется на простор. Таким простором ему казался город. Но, попав в вагон, он невольно подумал, что его могут причислить вот к этим людям, которые ищут не простора, а убежища, и ему стало холодно.

Толкаясь и ругая друг друга, пассажиры уселись. Андрей отыскал под самой крышей вагона свободную полку, положил туда свой сундучок и кое-как втиснулся сам.

Мерное постукивание вагонных колес расслабляло тело, хотелось забыться и уснуть, но мысли не давали покоя. Чтобы не бояться будущего, он думал только хорошее про город. Он будущее рисовал себе без каких-либо неполадок. В чем дело? Он, Андрей, считается хорошим кузнецом, он умеет работать, а рабочему человеку, как говорили уполномоченные, везде дорога открыта. И отцу дома будет легче.

Думая о городе, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернулся и увидел прямо против себя русоголового паренька. Паренек лежал на такой же высокой полке и дружелюбно смотрел на него. Засаленный пиджачишко он подстелил под себя, а под голову — аккуратно сложенную выгоревшую на солнце буденовку.

Когда взгляды юношей встретились, паренек улыбнулся и сказал:

— Ты шубу-то сними и подстели под себя, будет лучше. Будь как дома! Далеко едешь-то?

— Да нет, — соврал Андрей: кто его знает, какой он, паренек-то, стоит ли сразу ему правду говорить!

В ответ паренек понимающе улыбнулся и продолжал:

— Меня зовут Леня Пархоменко. Я еду аж на самый Днепрострой. Слыхал? Буду строителем. Мирово!

Услышав о Днепрострое, Андрей сразу же посмотрел на паренька дружески: Андрей ведь и сам ехал в те края.

Он знал, что там, где-то около Запорожья, и находится Днепрострой. А работать на такой великой стройке Андрею казалось очень интересным.

— Я тоже туда еду, — ответил Андрей Лене.

— Честное слово?! Вот мирово! Давай дружить?

Позже, когда в вагоне почти все пассажиры уже спали, Леня и Андрей, чтобы удобнее было разговаривать, свесив ноги, уселись на полках.

— Меня мать не пускала, — сказал Леня. — Говорит, живи дома, помогай мне. А что мне дома делать? Одна фабрика на весь город. А я не хочу ткачом быть. Я хочу быть строителем. Я ей отсюда больше помогу.

— А дом-то у вас большой? — спросил Леню Андрей.

— Ага! Двухэтажный!

— И весь ваш? — удивился Андрей.

— Не, не весь. Мы только одну комнату занимаем. И то нам дали как семье героя гражданской войны.

— А разве дом не ваш собственный?..

— Как бы у нас был собственный дом, — мечтательно протянул Леня. — Я бы никуда в жизни не уехал. А у вас свой дом?

— У нас и дом есть, и кузница, и сад хороший. — Андрей не без гордости стал перечислять все свое хозяйство. Леня слушал с широко раскрытыми глазами.

Выслушав Андрея, он сказал:

— Зачем же ты из дому едешь, когда у вас так мирово в дому?! Я бы на твоем месте учился бы и учился, пока инженером не стал.

Андрей объяснил новому товарищу, что для того, чтобы учиться, надо жить в районе, надо много денег, а денег у них никогда не хватает, потому что семья большая. Тут же Андрей похвалился тем, что он умеет самостоятельно работать в кузнице. И в город едет, чтобы работать на заводе кузнецом.

— Тебе хорошо будет в городе, — согласился Леня. — А я и семилетку не кончил и специальности никакой не получил. Ну, ничего, — заключил он, — на Днепрострое поступлю на курсы. Там, говорят, это пара пустяков.

Утром, когда Андрей проснулся, Леня уже сбегал на станцию и купил белую булку. Булку Леня разломил пополам и одну половинку дал Андрею.

У Андрея в сундучке было и сало, и воложные пышки. Но ему было неудобно как-то сознаться в том, что он, Андрей, оказался нехорошим товарищем и первым не предложил Лене свою закуску. Из затруднения вывел его сам Леня.

— Чего же ты не завтракаешь? — спросил он, указывая на булку, которую Андрей продолжал держать в руках.

— Да я… — Андрей замялся. — У меня, знаешь, сало есть. — Говоря это, он полез в сундучок и достал свои домашние запасы.

К счастью Андрея, Леня не заметил его смущения и начал уплетать Андреево сало с такой же бесцеремонностью, с какой съел и свою булку.

Где-то за Харьковым Андрея удивила внезапно наступившая в вагоне тишина. Пассажиры на станциях входили и выходили из вагона так же, как и прежде, и было их не меньше, но вошедшие большей частью разговаривали между собой длинными тихими словами и молча отыскивали себе место.

А за окнами развернулась такая безбрежная равнина, что хотелось громко-громко закричать или засвистеть, чем-то заполнить ее молчаливые просторы.

Это была Украина.

Прежде Андрей не представлял себе равнины без синеющих на горизонте зубчатых холмов леса, без широких кустов ракиты по краям круглых, как сковорода, болот, без одинокой вековой березы у большака.

Здесь, на Украине, уже не подбегали к самому железнодорожному полотну тонконогие осины, не кружились веселым хороводом березовые рощи. Нет! За окнами медленно, как бы нехотя показывая свое величие, разворачивалась бескрайняя степь.

Села в степи были редки. Маленькие глиняные хатки удивляли непомерно высокими соломенными крышами. В селах, у пруда, торчали высокие и тонкие, как шесты, тополя. А вокруг хат белыми клубящимися облаками цвели вишни.

Даже Леня и тот утратил общительность и теперь молча смотрел в окно, как бы подавленный величием украинской степи.

Окраины города Запорожья также утопали в белых вишнях, а красные черепичные крыши домов делали город веселым и почему-то, казалось, громким.

Люди в вагонах засуетились и стали пробираться к выходу.

Теперь, когда Андрей был у своей заветной цели, он так вдруг взволновался, что не сразу сообразил, что надо делать. Ему было и приятно, что он уже приехал в город, и вместе с тем ему казалось, что уж слишком скоро кончилась дорога, что он как-то даже и не успел приготовиться к встрече с городом. На выручку Андрею пришел пожилой рабочий, сидевший на нижней полке и слышавший разговор Андрея с Леней.

— Не робей, кузнец, — сказал пожилой рабочий, — пойдем на биржу труда вместе.

Тут же он объяснил Андрею, что все рабочие, прибывшие в город, должны первым долгом зарегистрироваться на бирже труда.

Леня нехотя расстался с Андреем. Он уже стоял в кузове грузовика, отъезжавшего с вербованными рабочими прямо на Днепрострой, когда Андрей с толпой других рабочих направился на биржу труда.

— Приезжай на Днепрострой! Там встретимся! — кричал Леня Андрею, размахивая отцовской буденовкой и показывая на акации. — Мирово!

У вокзала под густыми шарообразными акациями суетились бойкие торговки украинскими колбасами и молоком. За железной оградой привокзального садика зеленела трава, а за поворотом улицы под красными черепичными крышами стояли окруженные цветущими белыми деревьями дома, — там, за этими тихими улицами, начинался город. И на всем, что попадалось на пути, лежало тихое сияние апрельского солнечного дня.

На бирже труда оказалось народу еще больше, чем на вокзале. Большинство безработных — хлынувшие из сел ремесленники. В городе же и на стройках в это время требовались главным образом чернорабочие. С набором квалифицированных рабочих было временное затруднение. Некоторые из них томились уже по нескольку недель в ожидании работы.

Андрей впервые в жизни видел людей, которые жили только на зарплату.

В деревне в неурожайный год у крестьянина всегда найдется в хозяйстве теленок или овца, которых он может зарезать. В деревне не уродится хлеб — уродится на огороде. В деревне семье кое-как перебиться год всегда можно.

У рабочего, кроме заработной платы, нет ничего. У рабочего даже курицы нет во дворе, да и самого двора-то у иного нет. Для рабочего месяц прожить без зарплаты тяжелей, чем для крестьянина год без копейки.

Не теряя времени, Андрей снял себе угол неподалеку от биржи и слился с толпой безработных.

Денег у Андрея было достаточно, чтобы прожить месяц без работы, но за компанию и он ходил с унылым видом около биржи. Потолкавшись на бирже пять дней, Андрей стал знать всех ее служащих не только в лицо, но и по имени-отчеству. Нужда, говорят, заставит звать по отчеству! Андрей узнал, что начальника биржи зовут Василием Алексеевичем Деминым. Андрей также узнал, что начальник биржи уроженец Рязанской области.

В большом городе, где люди подвержены всяким превратностям судьбы, слово «земляк» приобретает смысл слова «родственник». Недаром же говорят в шутку: «Земляк земляка видит издалека». Земляк всегда придет на помощь земляку!

На другой же день Андрей встретил начальника за целый квартал от биржи. Худощавый, русоволосый начальник биржи был, видимо, демобилизованным красноармейцем. Об этом говорили полинялая военная гимнастерка и такие же галифе.

Андрей пошел с ним рядом.

— Говорят, вы рязанский?

Начальник окинул Андрея взглядом с ног до головы. — А ты что, земляк, что ли? — спросил он.

— Я-то? Я — рязанский. Мы из Тростного, — заторопился Андрей. — Может, слышали про наше село Тростное?

— Из Тростного? — Начальник остановился. — Из Тростного?.. Ну как же, слыхал про ваше Тростное. Это там, за Святым озером?.. А ты слыхал про деревню Дремово?

Андрей обрадовался:

— Как же, мы дроги ковали дремовским. Мишку Грома знаешь?

— Знаю. А ты чей же в Тростном-то?

— Савельева, кузнеца, знаешь? Я сын его.

— Это дядю Петю, что ли? Знаю, он нам лошадь ковал. Кузнец хороший. А ты Деминых знаешь? Все Дремово нас знает. Мы плотники. Давно из дому-то? — обрадовался начальник. — Как там наши живут? Как колхозы? Ты-то что не в колхозе? Раскулачили?

— Да я в артели кустарей работал, — Андрей покраснел, — дела стали в кузнице плохие…

Объяснениям Андрея, видно было, Демин не поверил, но с Андреем заговорил покровительственным тоном:

— Ты послушай меня внимательно. Для дяди Пети я все сделаю. Кузнецы пока не нужны. Да и тебе же лучше будет поработать месяц-другой на Днепрострое. А потом придешь ко мне, и я тебя устрою на завод. Понял? Делай так, как я говорю.

Теперь они уже шли, разговаривая, как давние знакомые. Демину было приятно слышать каждое слово о своей далекой родине. Жизнь в Тростном, видимо, мало чем отличалась от жизни в его родном Дремове, и поэтому он спрашивал про дела в Тростном с такой живостью, как будто бы речь шла о его Дремове.

На другой день Андрей сделал все так, как посоветовал Демин. Он даже радовался тому, что встретится на Днепрострое с Леней Пархоменко.

В конторе найма и увольнения Андрея покоробило слово «чернорабочий». Но делать было нечего. К тому же должность временная, и домой Андрей напишет, что пока устроился работать строителем.