Когда послышался звонок, Ингрид неохотно поплелась к двери. Она подумала, что пришел почтальон, контролер газовой сети, сосед или посыльный, и уже готовилась преградить дорогу в комнату, если бы кто-нибудь из них захотел туда прорваться. Но это был Клаус Майнинген.
Он был одет, как и прежде, в кожаную куртку и свитер с широким воротом, в значительной степени утративший свой первоначальный белый цвет. Похоже, он не переодевался со вчерашнего дня, и это ей не понравилось. Он по-прежнему был небрит, выглядел как сезонник-строитель, но все это было неважно. Главное, перед Ингрид стоял Клаус Майнинген, и в первый момент она хотела броситься ему на шею.
Но уже в следующее мгновение она отпрянула, да и он не приближался к ней, видимо чувствуя себя не в своей тарелке. Сейчас оба вели себя сдержанно, помня о скорбных событиях, происшедших в Моосрайне.
— Привет, — просто сказала Ингрид.
— Вы смотрите на меня так, словно в следующую минуту захлопните дверь перед самым моим носом, — заметил Клаус. — Что с вами? Я вам причинил какую-то неприятность?
Ингрид покачала головой. Она и в самом деле не хотела пускать Клауса дальше передней: увидев комнату, он, наверное, составит не совсем лестное мнение о ее обитательнице. Но все ее опасения тут же улетучились… А, что бы он о ней ни подумал, она проводит его в свою камору.
— Входите. И приготовьтесь увидеть кое-что непривлекательное.
Она провела его в свое убогое жилище, которое до сегодняшнего дня казалось ей вполне приличным.
Клаус вошел, немного испуганно огляделся, затем недоуменно пожал плечами.
— Чего вам еще не хватает? — спросил он. — Над вами не каплет, даже цветы на подоконнике есть. В Боливии я жил в бараке из ржавого гофрированного железа. Барак продувался насквозь, а ветер с берега там дует постоянно. Да еще каждую ночь, ложась спать, я со страхом глядел вверх — крыша могла в любую минуту свалиться на голову… А вот этот стенной шкаф — образчик молодежного стиля — просто приводит меня в умиление: красиво и удобно!
Клаус дотронулся до небольшого шкафа с резными дверцами. Ингрид до сих пор видела в нем только еще одно хранилище — и ничего больше. Ну, а теперь… Может, этот шкаф и в самом деле ничего?.. Она немного смутилась.
— Во всяком случае, вы легко переносите всякого рода неудобства и трудности.
Он рассмеялся и протянул ей руку:
— Мне кажется, нам нужно прежде всего поздороваться. Ну а потом договоримся обо всем прочем.
При всем желании Ингрид не могла понять, куда он клонит. Но, видимо, что-то должно было произойти. Не стоять же им так вечно.
— Для начала — сядем.
— Спасибо. Сядем.
Ингрид убрала с дивана книги и бумаги и села.
Для Клауса даже нашелся свободный стул.
— Вы выглядите так, словно только что из этой своей Боливии, — заметила Ингрид.
Клаус тряхнул головой и улыбнулся:
— Я еще не был дома. Прочесывал местность на машине.
— Все это время?
— В конце концов попал в «Космо-Тель». Это люди, которые мне… А разве я вам о них не рассказывал?
Ингрид покачала головой.
— Ну, и?.. — спросила она небрежно, всем своим видом показывая, что эти люди ей неинтересны.
Клаус пожал плечами:
— Ничего. Паршиво. Прием был отнюдь не восторженный. К тому же куча упреков, выговор.
— Ну, о последнем вы уже успели забыть, насколько я вас знаю. Или не так?
— Нет. Старался забыть. Но нервы… Как-как вы сказали? Насколько вы меня знаете?
— Мы уклонились от темы, — сказала Ингрид.
— Напротив. Я должен, Ингрид…
— Ах, оставьте, пожалуйста, ничего вы мне не должны, так же как и я ничего не должна вам…
— Однако…
— Нет-нет, Клаус! Вы что-то там себе вообразили, но все совсем не так.
Было немного странно, что он сидит напротив нее и слушает то, что она говорит. Впрочем она знала, что ей не удастся его переубедить… А ведь он не всегда такой — небритый, неухоженный. Клаус Майнинген, исходивший и изъездивший весь мир викинг…
— Беда в том, что вы чересчур рассудительны. Просто беда. Я бы на вашем месте не стал все подчинять доводам рассудка. Жаль. Очень жаль.
Ингрид вдруг стало смешно, и она облегченно рассмеялась. «Надо же, поднялась в такую рань, и оказывается, ради вот такого, одетого как бродяга, небритого Клауса, который сидит и смотрит на нее, ероша волосы на и без того взлохмаченной голове!» Все еще улыбаясь, она проговорила:
— Если хотите что-нибудь для меня сделать, дайте сигарету.
Он бросил на диван пачку. Ингрид открыла ее и в тот же момент ощутила, что волновалась напрасно; она почувствовала облегчение и знала, что дальше ей будет еще легче. Она вынула сигарету для Клауса, передала ему ее вместе с пачкой, позаботилась об огне.
— Я знаю, что нам дальше делать, — сказал он. — Я приведу себя в порядок, а после этого… Короче — я приглашаю вас на ужин, а там посмотрим.
— И вы думаете, это очень оригинально?
— Нет. Но, безусловно, полезно. Ну?
Ингрид молча курила.
— Вы чудо, — произнесла она наконец. — Я принимаю приглашение.
Клаус с удивлением поглядел на нее:
— Вот так просто?
— Да.
— Интересно!
— Вы разочарованы?
— Совсем наоборот! Я уже приготовился было к словесной дуэли… Но насчет аргументов у меня слабовато.
— Так каким же образом вы стали бы меня убеждать? Только откровенно!
— Блефовал бы, конечно, — прищурившись, ответил Клаус.
— И продолжали бы блефовать даже тогда, когда стало бы ясно, что обман раскрыт, что меня не удалось провести?
— Так в этом и состояла моя цель: ведь обман, который раскрыт, — самый действенный.
Ингрид вздохнула.
— Я боюсь, что таким образом вы далеко зайдете.
— Возможно, — согласился Клаус. — Если позволите, я потрачу некоторое время на то, чтобы снова обрести облик цивилизованного человека, а затем заеду за вами. Скажем, в семь. Да? Итак, в семь.
— И куда же мы направимся?
— Не имею понятия. Но в этом и вся прелесть. Положитесь на меня.
Клаус спускался по лестнице, по которой недавно поднимался, в самом радужном настроении, громко и фальшиво насвистывая какой-то шлягер — что-то легкомысленное, даже развязное. Куда-то пропала нервозность, исчезла раздражительность. Он как мальчик прыгал со ступеньки на ступеньку.
Клаус сел в машину и поехал. «Все это чепуха, — думал он по дороге домой. — Кротхоф с его мятными таблетками… Смешно! И чего он крутит все вокруг да около? Да и комиссар Хаузер не такой уж самоуверенный: то так повернет, то этак… Убийство! Ну и ну!.. Он, Клаус Майнинген, водит всех их за нос. Ингрид он уже провел. Но рано еще радоваться. Надо продолжать игру, и все будет в порядке».
Клаус жил в недавно построенном доме на Миттлерен Ринг, в холостяцкой, уютной, современно обставленной квартире с бассейном на крыше. Квартира располагалась на двенадцатом этаже и состояла из четырех помещений: маленькой прихожей, ванной, небольшой кухоньки, в которой он готовил завтрак и, возвращаясь домой поздней ночью, ужинал, и огромного салона, превосходящего по площади три указанных помещения вместе взятые.
Блестящий, облицованный гранитом вестибюль, стекло и бетон, мозаичный пол, абстрактные фрески. Вход в ресторан, бар, кегельбан. Свет, веселье, жизнерадостность. Медленный лифт. Слишком медленный. Клаус сейчас взлетел бы на ракете — вверх, сквозь крышу…
«Ты не в своем уме, ты словно пьян. И все из-за этой Ингрид? Ребенок! — твердил он себе. — Все это так несерьезно!»
Он открыл дверь, захлопнул ее за собой и в три шага преодолел расстояние от двери до салона.
В салоне в современном кресле с пестрой обивкой кто-то удобно устроился. Галлюцинация, подумал Клаус. Но это была не галлюцинация. Это была Ева Кротхоф.
Она вдавила в пепельницу окурок.
— У тебя есть время? — спросила она. — Я надеюсь, ты никуда не спешишь? Я жду уже больше часа. Перед этим я была у папы, но ты ушел оттуда задолго до меня… Боже, как ты выглядишь? Со вчерашнего дня не переодевался?
Клаус покачал головой.
— Я был полностью деморализован, — насупился он, — даже не брился.
— Не думай, что я ничего не заметила. Ты произнес это так, будто гордишься всем этим.
— Уж и горжусь! Ничего подобного.
— Возможно, находятся люди, которым по душе такой тип — бродяги, дикаря, неандертальца… Я, во всяком случае…
— Скажи, — прервал Клаус этот поток слов и плюхнулся в соседнее кресло, — как ты сюда проникла?
Ева удивленно подняла брови.
— Ты, по-видимому, забыл, что ключ от твоей квартиры…
— Об этом я не подумал. Я полагал, ты в Зальцбурге и выступаешь.
— Концерт состоялся вчера вечером.
— Да? — спросил Клаус.
— Тебя в самом деле это интересует? — Ева улыбнулась. — Это был успех, я думаю. Того же мнения Аплаус. В газетах еще нет рецензий. Зато там подробно описывается все, что произошло вчера в Моосрайне. Дорогой Клаус, я… я не знаю, как бы это сказать…
— Лучше никак.
— Я знаю, между вами — между тобой и твоим братом — все было не так, как должно быть, но все-таки… И потом: обстоятельства, при которых это произошло…
— Но будем говорить об этом.
Но Еву не так-то легко было остановить:
— Я боюсь, что нам все-таки придется об этом поговорить, — возразила она, правда, вполне дружелюбно. — Это очень важно. Насколько я понимаю, ты полностью выбит из колеи.
— Ерунда! — запротестовал он.
Она положила руки ему на плечи. Он поежился, но не уклонился.
— Мой бедный Клаус, — заговорила Ева с притворным участием. — Тебе не отвертеться. Меня не обманешь. Я была в Моосрайне.
— Было бы лучше, если бы ты все забыла, — сказал он жестко, — например, то, как мы с тобой туда приехали, — забыла бы раз и навсегда.
— Ты меня неверно понял, Клаус. Я была там, в Моосрайне, сегодня утром.
— Что-о? — Клаус вскочил с места.
— Да. И говорила с твоей ведьмой.
— Ага, с Терезой. Ну и что же?
— Милый, что с тобой?
Клаус подошел к окну. Прекрасный вид на парк, на крыши и башни города… Где-то там, скрытая серой пеленой, улица, а на улице — дом, где живет Ингрид. «Боже мой, — думал Клаус, — похоже, я здорово влип. Что же теперь делать?» Он больше не мог полагаться на Еву. Господи! Разве можно предположить, что она замышляет?
Он отвернулся от окна. Она сидела расстроенная, но держала себя в руках.
— Кто она? — резко спросила Ева.
Наверное, она уже знала об Ингрид.
— Кто?
Вопросом на вопрос: противная игра.
— Ты прекрасно знаешь. Кто она?
— Ах, да. Но прошу тебя! — Он пожал плечами и принужденно улыбнулся. — Ее зовут Ингрид Буш, она студентка юридического факультета; Леонгард нанял ее в качестве секретаря.
— Ингрид… — Ироническая улыбка скривила ее густо накрашенные губы. — Она хорошенькая? Как выглядит?
— Ты задаешь слишком много вопросов… У нее длинные волосы.
— Бедный Клаус. И на это ты клюнул?
Она вздохнула. Да и как тут не вздохнуть!
— Ева, перестань! Я понимаю шутки, но…
Ева ответила ему ослепительной улыбкой. Возможно — искренней… и в соответствии с правилами хорошего тона.
— Милый, почему ты все время пытаешься защищаться? Так ли это необходимо? И от кого? От меня? Нет, Клаус, так себя вести не следует. Наконец, это просто бессовестно. Впрочем, я понимаю, откуда это в тебе, я ведь тебя хорошо знаю.
«Ничего все вы не знаете, — подумал он, — но почему-то убеждены в обратном».
— Я знаю, кто ты. Я знаю, что есть немало людей, которым ты нравишься. Леммляйн, например. Мне это безразлично. Я же не спрашиваю, как к тебе относится эта Ингрид.
Клаус стоял вконец пристыженный, ему было не по себе; больше всего ему сейчас хотелось очутиться на другом конце света. Черт побери, он многое бы отдал, только бы эта франтоватая цикада наконец замолчала. Но он ничего не говорил, ничего не делал; опустив голову, Клаус думал о том, что Ева явно одерживает над ним верх, а он не может воспрепятствовать этому.
— Маленький флирт, не так ли? Ну конечно, так. — Она понимающе подмигнула ему и прощебетала: — Мой дорогой Клаус, ты испугался, что я рассержусь на тебя? Да?
Как она сияла, куда делся весь ее сарказм! Какие, мол, счеты, какая там ревность? Ее шелковое платье так красиво облегало фигуру; казалось, она сделала все, чтобы очаровать, восхитить его…
— Разве не так? — спросила Ева.
— К этому надо добавить еще кое-что, — сказал Клаус. — Дело в том, что я был у нее в руках. Пожелай она только… Стоило ей раскрыть рот и ляпнуть два слова, и мое алиби лопнуло бы как мыльный пузырь.
— Твое алиби?
У Евы над переносицей залегла кротхофская складка. Слово «алиби» в данной ситуации дочери шефа явно не понравилось. Оно вывело ее из равновесия, заметно ухудшило настроение, разрушило все очарование.
— Да. Мое алиби. — Клаус, казалось, напирал на это слово, нарочно повторял его. — Я не хотел лишнего шума, не хотел поднимать тревогу. Я вернулся назад в Хайдхауз и там сел в поезд. В купе сидела Ингрид. Когда она вдруг начала спрашивать об обстоятельствах дела, я сказал, что сел в Хайдхаузе. Я не могу рисковать. Поэтому я осторожно ей намекнул…
«Все вранье», — подумал он. Он начал лгать и должен был наконец перестать лгать.
— Тебе нет нужды передо мной оправдываться, Клаус. Ты можешь делать все, что посчитаешь нужным.
— А ведь ты мне поверила, Ева?
— Ты делаешь мне больно.
Он повторил:
— Ведь ты мне поверила?
— Я не хочу тебя терять, — сказала она. — И сама не знаю почему; возможно, это глупо, — но я хочу тебя сохранить. Для себя. Понимаешь?
Она круто повернулась, засунула руку в сумочку и положила что-то на стол. Послышался стук.
— Ключ, — сказала она и взглянула на него. — Ключ, с помощью которого я сюда проникла.
Конечно же, она ожидала, что он будет ее удерживать, попросит ее не уходить. Но он не говорил ничего. Его губы, плотно сжатые, словно окаменели.
— Потом ты можешь опять отдать его мне, — сказала она. — Я буду ждать. Подумай.
— Оставь его у себя, — сказал он и тут же устыдился своих слов.
Но Ева покачала головой:
— Не теперь. Завтра, если хочешь. Сначала все хорошенько обдумай. Я не хочу, чтобы ты поступил опрометчиво. Будь здоров, Клаус! Надеюсь, мы скоро снова увидимся. Пока! — Еще раз промелькнуло перед глазами и прошелестело ее платье. Шаги в прихожей, стук затворяемой двери.
Клаус подошел к столу и взял ключ. Ему вдруг стало холодно. Очень холодно.
Но это было еще не все. Пять минут спустя раздался звонок в дверь. Клаус успел выпить рюмку водки и наливал вторую. Он думал, что это опять Ева — вечно она что-нибудь забывает! Быстро спрятав в шкаф бутылку и рюмку, он поспешил к двери.
С той стороны стоял комиссар Хаузер. В этот момент он больше чем когда-либо походил на мопса.
— Добрый вечер, герр Майнинген, — сказал он. — Очень сожалею, что вы меня не застали.
— Ладно, это в общем-то пустяки. Я только хотел…
— Вы хотите сказать, что ничего экстренного у вас ко мне не было? — проворчал комиссар скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.
Клаус попытался улыбнуться. Но мускулы лица ему не повиновались. Впрочем, каким образом полагается встречать комиссара, с какой миной — Клаус не имел ни малейшего понятия.
— Ну что же… Заходите, — пригласил он Хаузера.
— У меня нет разрешения на обыск, — пробурчал комиссар, но вошел в квартиру. Он очень внимательно осмотрел сначала прихожую, затем гостиную.
— Шикарно, шикарно, — бормотал он.
Наконец он вышел на балкон, вдохнул пару раз воздух — полной грудью! — перегнулся через перила и тотчас отпрянул назад.
— Вы не боитесь опростоволоситься? — спросил он.
— Абсолютно! — ответил Клаус.
— А я боюсь, — вздохнул Хаузер. — Хожу все время как по острию бритвы.
Клаус снова достал водку и принес тоник.
— Как я понимаю, у вас возникло… Хотите пропустить рюмочку?
Комиссар отказался:
— Я обхожусь без этого, — заметил он. — Кроме того, выпивка — довольно дорогое удовольствие.
— Да, вы правы, — подтвердил Клаус, наливая рюмку до краев и опрокидывая ее содержимое в рот — дороговизна его, видимо, не смущала.
— Я полагаю, вы на телевидении неплохо зарабатываете, — продолжал Хаузер, усевшись в кресло.
— Ну, не так уж много, — отозвался Клаус.
— Однако у вас очень удобная мебель, хотя взгляд она не радует, — заключил Хаузер, похлопывая по дереву. — Гм… Насколько я знаю, с начала года вы сидите без работы.
— Вы достаточно хорошо информированы.
— У вас сохранились какие-нибудь доходы?.. Может быть, недвижимость?
Клаус криво усмехнулся, становясь все более серьезным.
— Что означают ваши вопросы, герр комиссар? С каких это пор вы взяли на себя обязанности налогового инспектора?
Хаузер вздохнул, и Клаус понял, что это неспроста — надо быть начеку. Нет, не просто так возникло у комиссара желание поболтать с кем-нибудь вечерком. Комиссар был на службе.
— Вы продали свою машину, — сказал он. — Мазерати. Вполне исправную, на ходу. Вам жалко было с ней расставаться? Вы сделали это с легким сердцем?
Клаус молчал.
— Вы хотели, по-видимому, купить себе недорогой фольксваген… Я полагаю, теперь он вам не нужен, герр Майнинген. Или?..
— Я… Я могу спросить, чего вы добиваетесь своими вопросами?
Клаус почувствовал себя вдруг как государственный преступник на допросе в охранке, где никогда и никому нельзя доказать свою правоту. Мысленно он пытался найти выход из щекотливого положения.
— Когда вы в последний раз навещали брата, — продолжал комиссар Хаузер, словно не замечая его смущения, — вы, видимо, поссорились с ним.
— Ага, — кивнул Клаус. — Тереза Пихлер. Голос народа. И вы под впечатлением ее показаний?
— Меня интересуют факты, и только факты! Или вы будете отрицать, что перебранка между вами и братом перешла границы дозволенного и вы начали оскорблять друг друга?
— Да. Но это было месяц назад.
— Итак, вы не были в ссоре. А может статься, ссора состоялась, потому что вы хотели получить от брата некоторую сумму — и немалую? А он отказывался дать ее вам?
— Боже мой! Не загоняйте меня в угол!
Комиссар поднял брови. Клаус обследовал свои карманы, ничего не нашел, поднялся с места, достал из ящика секретера пачку сигарет.
— Послушайте, — сказал он, — я никогда не клялся в любви к Леонгарду и не лгал… — Он достал зажигалку и высек огонь. — Не буду врать: я хотел его немного потрясти. Согласен, это очевидный нажим. Я продал автомобиль, который мне очень нужен, действительно, но моя касса опустела.
Хаузер кашлянул, но Клаус поднял руку.
— Но, — продолжал он, — но, когда я вчера был у Леонгарда, я привез ему приглашение от «Космо-Теля». В новом супер-шоу я должен стать ведущим. Запланировали шесть передач. За каждую передачу плата в пятикратном размере. Это больше, чем вы, сбиваясь с ног в погоне за преступниками, получаете за год.
Последнее замечание свидетельствовало о том, что Клаус пренебрег правилами хорошего тона, ну да теперь это было неважно.
— Короче: теперь мне ничего не нужно, — заметил Клаус в заключение. — Сами видите, куда вы забрели с этим вашим «cui bono».
— Спасибо. По латыни у меня тоже была четверка, — усмехнулся комиссар.
— А у меня нет. — Клаус загасил сигарету.
Хаузер по-прежнему оставался невозмутимым. Кряхтя, он тяжело поднялся с места.
— Я должным образом оцениваю вашу откровенность, — сказал комиссар. — Смею заметить, что, видимо, в вашем кругу продажа автомашины не воспринимается как событие значительное. Наверное, и вас эта продажа не разорила. Впрочем, это надо еще проверить. Неубедительно и ваше объяснение, что визит к брату заказало вам телевидение. Вы все это знаете, может быть, поэтому так настаиваете на своей версии, пытаясь убедить нас, что это самоубийство, хотя выглядит все скорее как убийство.
«Вот баран!» — подумал Клаус. Им овладела ярость, он было открыл рот, чтобы высказать все, что думает о Хаузере, но тут же решил, что благоразумнее не делать этого. Возможно, представится другой случай выпустить пар.
— Кстати, по поводу «cui bono». Если у вас появится настроение сообщить мне несколько неопровержимых истин, — я к вашим услугам. Будьте здоровы! — попрощался наконец комиссар.
— Катись колбаской! — зло пробормотал Клаус ему вслед. Но эта злость охватила его лишь на мгновение. В глубине души он сознавал, что неправ. И все же осторожность была необходима.