Ингрид встала, убрала со стола и отнесла все на кухню. Остаток торта был выброшен в помойное ведро. Затем она вымыла тарелки и чашки.

Спустя некоторое время вошла фрау Хеердеген с горящими от восхищения глазами.

— Вот это мужчина! — воскликнула она. — Настоящий мужчина. Знаете, мне просто плохо становится, когда я встречаю какого-нибудь привлекательного мужчину и у меня вдруг мелькает мысль: а что если у него какая-то не такая, не благородная профессия?! Но тут мне все ясно: у этого человека не будет хлопот в старости. У этого человека есть деньги. Я посмотрела в окно: какая машина! Не машина, а сказка!..

— Это машина сенат-президента, — сказала Ингрид.

— Но теперь она принадлежит ему, фроляйн Буш. Я потрясена. Представляю себе, как вам с ним хорошо.

— Едва ли у нас что-нибудь получится, фрау Хеердеген. Едва ли.

— Непременно, дитя мое, непременно. Я рада за вас. Я и сама словно помолодела.

Ингрид вытирала посуду. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы все оставили ее в покое. Она с трудом держала себя в руках.

— Вы заблуждаетесь, — устало сказала она. — А это убийство?.. Убийство — не шутка.

— Естественно, — согласилась квартирная хозяйка. — Надо переждать год траура. Так полагается. Ну, а потом… Счастье само плывет вам в руки, фроляйн Буш! У меня к вам большая просьба: пригласите меня на свадьбу. Ну как, пригласите?

Ингрид подумала: это смешно, все ведь совсем не так, но не проронила ни слова; бросив полотенце на стол, она поднялась к себе, схватила колбу с розами, спустилась вниз и вручила всю эту роскошь ошеломленной фрау Хеердеген.

— Вот, возьмите, — в голосе ее слышались слезы. — Я не могу их больше видеть.

Потом, тяжело дыша, она снова поднялась к себе. Аромат роз еще держался в комнате. Он еще не скоро выветрится. Это нервировало ее. Она распахнула окно, дождь сразу ворвался в комнату, образовав лужицу на полу. Романтика романтикой, а фрау Хеердеген взыщет за испорченный пол.

— Фроляйн Буш, фроляйн Буш! — донеслось из прихожей. Фрау Хеердеген стучалась в дверь, запертую изнутри. Ингрид не открывала. — Фроляйн, не расстраивайтесь. Все это не так уж трагично: все мужчины — предатели… Фроляйн Буш! Да что с вами? Ответьте же наконец, — в Тревоге возопила фрау Хеердеген.

— Все в порядке, — сказала Ингрид. — Все хорошо.

— Откройте дверь! Пустите меня! — настаивала квартирная хозяйка, дергая за ручку двери.

— Я переодеваюсь. Сейчас уйду.

«Да, да, — думала она, — надо идти, хотя дождь не перестал. Нужно как-то отвлечь себя, и мне станет легче. Нельзя сидеть сложа руки».

Она достала из шкафа плащ. В этот момент дважды позвонили в дверь. Два звонка, как и полагалось, как и было написано на ее визитной карточке, укрепленной на двери. Правда, никто обычно не обращал на это внимания. Но сейчас — два звонка…

— Фроляйн Буш, звонят! — позвала ее фрау Хеердеген. Ингрид уже была в прихожей. Сердце готово было выскочить из груди, кровь стучала в висках. Она обогнула фрау Хеердеген, которая все еще стояла с розами в руках, и отворила дверь.

— Очень сожалею, если помешал, но без вас нам не обойтись, — сказал комиссар Хаузер и стряхнул капли дождя с головного убора.

Хаузер сел за стол, Ингрид опустилась на диван. Комиссар втянул носом воздух: в комнате все еще пахло розами. Он внимательно осмотрел комнату, но ничего не сказал, хотя и не обнаружил роз. Только на подоконнике стояли изрядно потрепанные ветром и дождем пеларгонии.

— Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов, — сказал он.

Ингрид кивнула.

— Я не знаю, что еще могу вам рассказать. Кажется, я уже все сказала.

— Верно. Но открываются все новые и новые детали этого дела. Возможно, это мелочи, на которые вы просто не обратили внимания. Для вас — мелочи. По вашим словам, вы познакомились с Клаусом в поезде по дороге в Моосрайн.

— Да. Это действительно так.

— Я не сомневаюсь. Можете вы мне описать все, что произошло, все подробности этого знакомства?

— Мне просто не пришло в голову говорить о них. Здесь нет ничего подозрительного. Я заснула. Вдруг пробудилась. В купе вошел мужчина. Я спросила его, какую станцию мы проезжаем. Прежде чем поезд тронулся, он успел сказать, что это Хайдхауз. Я почувствовала облегчение: ведь заснув, я могла проскочить Моосрайн. Позднее я узнала, что мой попутчик — Клаус Майнинген.

Во время своего рассказа она наблюдала за комиссаром. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он угрюмо молчал.

— Вот и все. Вам еще что-нибудь от меня нужно?

— Это самое я и хотел от вас услышать.

Хаузер слегка наморщил лоб и закусил нижнюю губу. Ингрид почувствовала себя так, словно ей опустили лягушку за шиворот В голосе комиссара она уловила категоричность, даже решительность. Почему? Что она прояснила своим сообщением? У нее возникло внезапное подозрение.

— Это означает, что я…

Хаузер перебил ее:

— Благодарю вас, фроляйн Буш. Это было самое важное для нас показание.

Ингрид поднялась с дивана. Комната показалась ей темной и неуютной. Она сделала несколько шагов и села напротив комиссара, бессильно опустившись на тот самый стул, на котором недавно сидел Клаус.

— Что с вами? Вам нехорошо? — спросил Хаузер. Его глаза, окруженные горестными складками, внезапно потеплели.

Ингрид покачала головой. Кажется, теперь все для нее прояснилось. Она откинула волосы со лба.

— Но все это не имеет никакого значения, — услышала она свои слова. Она говорила совершенно автоматически, воля ее была парализована. — Что вы хотите? В поезде ехали дети, школьники, они подняли ужасный гвалт. Клаус не мог этого вынести и перешел в другое купе.

— Это он вам рассказал?

— Да… Нет… Я не знаю… Я так думаю.

— Почему вы так стараетесь свести на нет свои показания?

— Я? — Ингрид засмеялась. В этот момент она напоминала птенца, который, еще не научившись летать, выпал из родного гнезда.

— Герр комиссар, у меня нет ни малейшего намерения…

— Вот именно, — проворчал Хаузер. — Но вы хотите доказать, что Майнинген попал в ваше купе еще до того, как поезд пришел в Хайдхауз.

Комиссар смотрел на нее пронизывающим взглядом. Ингрид молчала. Больше не имело смысла с ним спорить, точнее, оспаривать собственные слова: они были произнесены.

Хаузер вынул из кармана золотой автоматический карандаш и положил его перед Ингрид на стол.

— Вы где-нибудь видели эту вещицу? — спросил он. — Она, если хотите, тоже имеет к нашему делу некоторое отношение. Можете познакомиться с ней поближе.

В этом не было необходимости. Ей было достаточно беглого взгляда. Ингрид отрицательно покачала головой.

— Нет. Я вижу этот карандаш в первый раз.

Хаузер снова положил карандаш в карман и поднялся из-за стола.

— То, что вы познакомились с герром Майнингеном до дня убийства и по прибытии поезда в Хайдхауз — очевидный факт. Ничего другого я и не ожидал, — заметил он.

Ингрид одновременно с ним встала со стула. Она не могла допустить, чтобы он сейчас ушел. Она не хотела, чтобы он приходил снова, и сделала последнюю попытку настоять на своем.

— Герр комиссар, — сказала она решительно, — я беру назад мои показания.

Хаузер поморщился:

— Я бы вам этого не советовал, фроляйн Буш. Это произведет невыгодное для вас впечатление.

— Тем не менее, я повторю то, что сказала до этого.

— А что вы скажете взамен сегодняшнего?

— Больше я не могу ничего вспомнить.

Хаузер печально покачал головой.

— Вы думаете, что повредите Клаусу Майнингену? Тем, что вы сказали правду? Фроляйн Буш! — Лицо комиссара больше не казалось непроницаемым; сейчас это было строгое и суровое лицо представителя закона. — Вы студентка юридического факультета. Очень грустно, что вы об этом забываете. Или ваши занятия нужны вам только как средство приятно провести время?

Ингрид потупилась. «Боже мой, и он называет это «приятным времяпрепровождением!» — подумала она.

— Так как же мы поступим с вашими показаниями? — жестко спросил Хаузер.

— Я… — Она проглотила комок, подступивший к горлу. — Мои показания остаются в силе. Прошу прощения, герр комиссар.

Хаузер еще раз пристально посмотрел на нее, потом кивнул. Лицо его уже не было таким суровым.

— Это нелегко. Никто так хорошо этого не понимает, как я, — сказал он, вздохнув. — Ну, ладно. Прошу вас потом зайти ко мне и подписать протокол.

Ингрид кивнула. Она едва расслышала то, что он сказал. Она не знала, что ее больше огорчает — показания, которые она дала Хаузеру, или большой «подарок», который она преподнесла Клаусу.

Ингрид, расстроенная, спешила хоть на время ускользнуть от пристального взгляда фрау Хеердеген и от града вопросов, который та непременно бы на нее обрушила. Она накинула плащ и, несмотря на проливной дождь, опрометью выбежала из дома и побрела неизвестно куда. Не обращая никакого внимания ни на прохожих, ни на движение, она дрогла под плащом, который, отсырев, сразу прилип к телу. Волосы ее растрепались и рассыпались по плечам тонкими мокрыми прядями.

Попытка определить, где она находится, не удалась, хотя местность была знакомая: улица с высотными домами; многие из них занимали различные редакции. По вечерам в подвальных помещениях работали огромные ротационные машины, которые, если заглянуть внутрь подвала, казались сказочными чудовищами, изрыгающими печатную продукцию. Все это проходило сквозь ее сознание, но она пробегала мимо, не в силах остановиться. Сейчас ей все было безразлично, на этом свете ее больше ничто не интересовало, все для нее кончилось.

Вдруг из темноты вынырнул человек; поравнявшись с Ингрид, он положил руку ей на плечо.

— Что вам нужно? — Она в испуге остановилась.

— Ингрид!

— Берт… — Она изумленно смотрела на него и в следующий момент бросилась ему на шею — в самом центре людского потока, прямо под проливным дождем. Несколько прохожих ухмыльнулись, глядя на эту пару, и проследовали мимо.

У Берта было озабоченное лицо. Ингрид этого не заметила.

— Берт, — горячо шептала она, — извини, Берт, что я тебя сразу не узнала… Последние несколько дней меня окончательно добили.

Берт Аккерман смотрел на ее мокрое лицо и боялся, что она вот-вот разревется. Осторожно высвободился из ее объятий. Ему этого не хотелось, но ничего другого не оставалось.

— Ну, пройдемся немного вместе, — сказал он хрипло. — Пошли, пошли…

Они остановились перед зданием, в котором помещалась редакция Берта. Он провел Ингрид через широкие стеклянные двери мимо вахтера, который ему кивнул, и они поднялись в лифте наверх.

Берт повесил дощечку с надписью: «Не мешать! Конференция» на дверь своего кабинета.

— Так… — сказал он. — Теперь сними плащ и вытри лицо.

— Это все дождь, — сказала Ингрид.

Берт посадил ее на старомодную, обитую кожей оттоманку, подошел к столу, налил в стакан неразбавленного рома и заставил Ингрид выпить. Она дрожала и кашляла, но постепенно приходила в норму.

Берт снял телефонную трубку:

— Я снова здесь и просил бы мне не мешать. Лотхен, организуй мне, пожалуйста, две чашки кофе, да — две, и пачку сигарет. Все.

— Кто эта Лотхен? — спросила Ингрид.

— Ага… — Берт вместе со стулом пододвинулся к ней. — Ты почти ожила. Ты что, не помнишь Лотхен, маленькую блондинку из отдела спорта? Она сидит в приемной: фрау Клинкерих больна.

— Ах да, Лотхен, — пробормотала Ингрид. Это очень хорошо, что Берт сидит рядом и рассказывает ей об этой Лотхен и фрау Клинкерих. Ингрид почти позабыла, что на свете есть другие люди, а не только Клаус и комиссар Хаузер или фрау Хеердеген, Клаус и сенат-президент, которого убили, Клаус, который вдруг появился в ее купе в Хайдхаузе.

— Рассказывай дальше, — попросила Ингрид.

— Лотхен недовольна. Она по-прежнему хотела бы заниматься своими спортивными делами… — Берт протянул Ингрид свою расческу. — Она влюблена в Макса Хокеди, эксперта по вопросам футбола, который одновременно является ее тренером. — Он снял очки и протер стекла. Он смотрел, как Ингрид расчесывает слипшиеся волосы. Ингрид вернула ему расческу. — Теперь две-три недели ей придется исполнять обязанности…

— Две-три недели? — переспросила Ингрид и замялась. — Тебя не затруднит кое-что для меня сделать?

— Конечно, — кивнул Берт и снова водрузил на нос очки. — Поэтому я и приходил к тебе позавчера. Не только для того, чтобы пригласить тебя в театр. Но тебе нужно было ехать на вокзал. Раньше я тебе ничего не мог сказать. Но теперь ты несколько изменилась. Клаус выиграл по всем статьям, да? Можно вас поздравить?

Ингрид хотела было ответить, но тут с коротким стуком вошла Лотхен и принесла кофе и сигареты. Она холодно поздоровалась с Ингрид, бросила язвительный взгляд на Берта и снова исчезла.

— Ну, наконец-то мы можем подкрепиться, — сказал Берт и придвинул Ингрид чашку.

Ингрид поднялась. Это она была еще в состоянии сделать. Но надо было срочно избавиться от чего-то такого, что мешало ей обрести прежнее душевное равновесие.

— Дай мне сигарету, — попросила она.

Берт достал одну из пачки. Ингрид зажгла ее и затянулась.

Она почувствовала приятное головокружение, словно и не было у нее никакой ответственности, пригибающей к земле, словно и камня на сердце больше нет, а есть только воздушный шарик, вырываемый ветром из рук.

— У меня была полиция, — быстро проговорила она. — Я выдала Клауса. — Ее лицо дрогнуло. — Я сказала комиссару Хаузеру нечто такое, что может стоить Клаусу головы.

Берт уставился на нее.

— Что?

— Ты верно расслышал. — Она сделала еще одну глубокую затяжку. — Я выдала Клауса. Я проговорилась, но заметила это слишком поздно; это можно расценить как своеобразный акт мести. Клаус ничего не выиграл. Я его прогнала.

— Ты его…

— Да. Я его выдворила вон. — Она притушила наполовину выкуренную сигарету. Прежнее ощущение легкости исчезло. — Едва Клаус ушел, явился этот комиссар. Я думаю, он следит за ним. С Клаусом дело плохо. Я знаю: он ненавидел брата. Это выглядит как…

Берт кинул окурок в пепельницу и встал с места. Затем, словно ему не хватало воздуха, оттянул пальцем воротник.

— Проклятье.

— Сейчас я думаю, что, может быть, я его и не выгоняла. Не знаю. Ах, Берт, я вообще не могу понять, что со мной творится.

Слезы хлынули у нее из глаз.

Берт слегка обнял ее и осторожно положил ее голову на свое плечо.

— Я должен тебе это сказать? — спросил он тихо. Она отрицательно покачала головой. — Ты влюбилась в него по уши, — сказал Берт.

Ингрид отодвинулась от него. Она отвернулась, вытерла носовым платком слезы, высморкалась. Потом взглянула на Берта сухими глазами:

— Но я его выгнала!

— Именно поэтому, — подтвердил Берт.

— Берт, я не могу поверить, что он… собственного брата… Нет, я не могу в это поверить, Берт.

Он некоторое время молчал. Потом посмотрел на Ингрид — та выдержала его взгляд, — на кофе в чашках из буфета, и тяжело вздохнул.

— От меня Лотхен сегодня может вернуться на закаленную спортом грудь своего Макса Хокеди. Если хочешь, завтра приступай к работе. Так оно лучше. Ну, а сейчас давай пить этот так называемый кофе, а то он остынет.