Южная Эрафия, окрестности Клекстона, днем ранее

Нагаш шел по дороге, что вела к Нарнскому урочищу. Шел сильный дождь, и струи стекали с капюшона в лицо нойону. Поверх амальганового доспеха он накинул сиреневый монашеский плащ с капюшоном. Со стороны его можно было бы принять за странствующего послушника ордена Фавела.

Нойон-воин не знал покоя. Казалось, если он остановит этот длящийся уже несколько веков разрушительный бег, то тут же рассыплется в прах.

Овладеть королевством людей будет на удивление легко. Войска людей не смогут сопротивляться Драконам-Духам. К тому же люди так разобщены… Их руководство полно изменниками. Эрафия упадет к нашим ногам, как поеденное червем яблоко. Он подумал: «к нашим ногам», но на деле понимал, что плоды победы собирается пожинать Моандор.

Может, стоит выступить сейчас? Нагаш не доверял главе разведки, но понимал и всю выгоду от сотрудничества с ним. За много столетий они досконально изучили друг друга. Жестокость и жажда власти Моандора не уступали его собственным устремлениям. «Если наши пути пересекутся, то погибну либо я, либо он, и это будет очень быстро». — Нагаш вспомнил, как ему описали позорное изгнание Сандро. Теперь нойон-воин не сомневался: Моандор пойдет до конца и ни перед чем не остановится, чтобы завладеть оставшимся без хозяина полиархом.

Небо над головой нойона разорвала молния. Нагаш сам мог легко вызвать подобное, но он не хотел выдать себя ни малейшим магическим действием. Здесь, на территории противника, никогда нельзя было забывать о силе арагонцев, которая через сотни миль может в любой момент обрушиться на тебя. Потому нойон оставил летающего коня в пещерах на берегу Прады. Его искусственное тело не знало усталости, и двигался он очень быстро.

Когда странствующий монах подошел к усадьбе Йодля, шел первый час ночи. Гроза только усиливалась. В маленькой будке около ворот мирно спал сторож. Он поводил носом, сонно тряс головой и ворочался с боку на бок с каждым новым раскатом грома. Шелест льющейся с черепицы воды, вой ветра — все это оставалось снаружи, а тепло сторожки ещё больше усыпляло.

А вот Карлу Марии Йодлю не спалось. Он лежал на левом боку и смотрел на ломаные цепи молний, мелькающие за окном. Потом повернулся на другой бок, световые отблески так и играли на барельефах белого таталийского мрамора. На стене висела коллекция холодного оружия, и каждый кинжал чуть подергивался, отвечая раскатам грома.

Наконец Йодль не выдержал и встал с огромной кровати, закрытой позолоченным балдахином. Кое-как попал ногами в тапочки из кроличьего меха. Накинул халат и, бесшумно ступая по драгоценному ковру из шкур горных барсов, подошел к окну. Ветер переменил направление, и струи воды хлестали прямо в стекло, сквозь которое торговец смотрел на двор. Ему почти ничего не было видно. Вдруг холодок пробежал у него по спине — где-то в глубине спальни раздался скрип. Гадкий, медленный и дерущий нервы, потом что-то зашелестело, и всё стихло.

Он снова посмотрел в окно. Вода, стекавшая по стеклу, вдруг преобразилась в человекоподобную маску с черными провалами вместо глаз. Рожа смотрела прямо на Йодля всего миг и вновь растаяла под давлением струй. Купец отшатнулся и, держась за стену, в темноте подошел к столику, на котором стоял канделябр с пятью свечами. Движение огнивом, и, одна за другой, все они загорелись, толком не осветив и половины огромной спальни.

Нет, все это просто показалось… Дурак, надо же так бояться! Вдруг сзади на углу большого одежного шкафа раздался какой-то шелест. Крыса! Торговец наугад схватил попавшийся под руку сапог. Раздался писк и грохот упавшей цветочной подставки. Видимо, он не убил грызуна, так как в темноте вновь что-то зашуршало, и серый комочек шмыгнул под шкаф из-под обломков горшка. У Йодля заболела голова. Он прошелся по комнате, посмотрел на груду черепков и земли. Рядом валялась опрокинутая позолоченная подставка. Он сел на кровать и уставился в окно. Там снова была рожа. Йодль протер глаза — рожа исчезла.

«Бред, — подумал Йодль. — Может, я болен?! — Он пощупал лоб. — Может, охрана пустила на постой странствующего колдуна, и он шутит со мной такие злые шутки? — Спина и лоб его были холодны. — Позвать девок, — вспомнил он о своих молодых наложницах, всегда бывших в его распоряжении в этом доме. — Это иногда помогает. Кого бы позвать, одну или всех вместе?»

Йодль мгновение подумал, затем дернул шнурок колокольчика, и через минуту лакей уже ждал его приказов. В спальне не хватало света, и фигура слуги издали показалась ему зловещей.

— Через полчаса чтобы Жанна была здесь, понял?

— Да, господин, ещё что-нибудь принести?

— Да, пусть принесет вино, бокалы у меня тут, теперь иди!

— Слушаюсь, господин!

Когда дверь за слугой захлопнулась, Йодль подумал: «Чем ещё, кроме женщины, можно успокоить расшатанные нервы?» Он прошел в другой конец комнаты и открыл двери, напоминающие стенной шкаф. Они вели в отгороженную от спальни туалетную комнату. Внутри находилась небольшая мраморная ванна, к которой шли трубы от огромных бочек, размещенных на следующих этажах. По желанию хозяина можно было набрать как холодную, так и горячую воду. Это устройство даже по энрофским меркам было верхом роскоши, и монтаж конструкций обошелся Йодлю в тысячи циллингов.

На полочках вокруг стояло множество свечей и пузырьков с ароматическими и лечебными маслами, благовониями, десятки сортов мыла, рядом на стене висели несколько халатов и мягких полотенец из роскошного хордского хлопка. Йодль на ощупь открыл краны и, взяв из комнаты канделябр, стал зажигать свечи.

Вскоре вся комната была полна теплого света. Не раз он предавался здесь любовным утехам, это место придавало сил. Сбросив халат на лавку, он попробовал пальцем воду. Одно за другим вылил в воду несколько благовоний, шипучее пенящееся мыло полетело следом, и, наконец, он погрузился целиком в теплую, оплетающую и умиротворяющую жидкость.

Йодль глубоко вдохнул влажный щекочущий ноздри воздух. Гул громовых раскатов и шелест дождя по крыше ещё доносился, но он уже не пугал, а, казалось, успокаивал. Торговец представлял себе Жанну, её молодое и сочное тело в своих руках. Несмотря на свой возраст, с женщинами он чувствовал себя вполне уверенно. Он полностью расслабился и старался закрыть глаза, но каждый раз при этом из тьмы выплывала ужасная смеющаяся рожа. Йодль вздрагивал и поднимал веки. Перед ним вновь был всё тот же ряд свечей с благовониями, стена, полотенца и канделябр. Прошло уже достаточно времени, а Жанна все не приходила. Его это не беспокоило, но тут он услышал где-то в глубине дома глухой удар, похожий на стук. Как будто оставленную настежь открытую дверь захлопнуло порывом ветра.

Из щели под дверью ударил поток свежего воздуха. Он взметнулся под потолок и тут же загасил половину маленьких свечей по краям ванной. «Верно, окно открылось от порыва ветра», — подумал Йодль. Он поднялся в полный рост и потянулся за канделябром. Тут в его голове, именно изнутри, возник странный и страшный звук, он больше всего напоминал глухой крик сгорающих заживо людей. В тот же миг стало холодно. Ростовщик обессиленно опустился в жесткую воду. Посидев так, он встал и, повинуясь инстинкту, закрыл двери изнутри на маленькую задвижку. Снова садясь в ванную, он услышал ужасный крик, раздавшийся где-то внутри дома.

— А-а-а!..

Потом — шаги. Они приближались, кто-то бежал сюда. Йодля бросило в дрожь, при нем не было никакого оружия. Мысль о шантаже герцога Рууда тут же посетила его. Йодль приподнялся в воде, думал вбежать в спальню, но, парализованный ужасом, поскользнулся и упал обратно в пенную воду. Крики приближались… Было слышно, как двери спальни распахнулись от удара.

— Карл, Карл, помогите!!! — Йодль похолодел: это кричала Жанна. Затем чьи-то тяжелые шаги, вернее, топот, будто преследователь наложницы передвигался на четырех ногах. Жанна подбежала к туалетной комнате. Она колотила ладонями в дверь, кричала, звала на помощь, но парализованный ужасом Йодль так и сидел в воде. Дверь пошатнулась от навалившейся массы. Крики девушки перешли в стон, а стон в хрип. Что-то ещё несколько раз дернулось там за дверью, и наступила ужасная тишина, нарушаемая чавкающими звуками. Йодль приподнялся и все-таки смог сам закричать. Хотел крикнуть громко и сильно, а получилось жалко и слезно.

— Стража! — хотел позвать он, вместо этого выдавив: «Помогите!»

Йодль посмотрел на пол, и волосы его встали дыбом. Между створками дверей и полом растекалось алое пятно. Потом показались четыре зеленых пальца, они карябнули дверь изнутри и исчезли. Затем в дверь ударили, потом ещё, видимо, плечом. Потом кто-то заурчал, заскрежетал, и с новым усилием навалился на дверь — посыпалась дорогая краска, доски шатались из стороны в сторону, и щеколда готова была слететь с петель. Йодль истошно завопил: «Помогите!!!»

Старый ростовщик вскочил на скамью, задел и уронил свечи и пузырьки. Он стал отчаянно колотить в прикрытое тонкими деревянными ставнями внешнее окошко. Удар, ещё один. Он смог выбить ставни, на него дохнуло холодом. Йодль подтянулся, хотел втиснуться в него, но это было невозможно. Он орал и визжал так, будто его уже резали несколько мясников, но все крики тонули в раскатах грома и шуме дождя. Неловко дернувшись, он поскользнулся на мокрой от воды лавке и рухнул вниз, обдирая в кровь руки. Голый и жалкий старый мужчина с животиком и дряблой кожей лежал на полу, среди перевернутых тазиков и разбитых бутылочек, обломков ставен, щепок и досок. Вода из ванны смешалась с кровью. Йодль заерзал руками по осклизлому полу. Тут чавканье и рык за дверью усилились, и через миг щеколда вместе с болтами полетела вниз.

Огромный уродливый и лохматый монстр ввалился в туалетную комнату на втором этаже усадьбы в Нарнском урочище.

Если бы Йодль был в Авлийском посольстве в Александрете три месяца назад, он, без сомнения, узнал бы его — манкурта Дешла. Те же уродливые кривые зеленые руки, те же черные от гнили, красные от крови клыки, те же гнойно-желтые бельма вместо глаз, грязные космы сальных волос. Йодля сковал животный ужас, он замер, и манкурт замер.

Купец издал дикий визг и одним броском попытался перепрыгнуть чудовище. Ему это почти удалось. Метя в ногу, монстр поскользнулся на скользком полу и, падая, ободрал ему кожу длинными когтями. Однако и этого было достаточно, Йодля качнуло. Едва ли при других обстоятельствах у него хватило бы сил на такое. Шутка ли человеку на шестом десятке из лежачего положения преодолеть почти восемь футов? Как подкошенный, он упал на липкий от крови пол. Дикая боль пронзила спину. В глазах померкло, он ощутил, что рука опирается во что-то мягкое и упругое. Перед ним было тело Жанны в прозрачной ночной сорочке, разодранной посередине, а рука опиралась в её упругую грудь. На правом боку девушки зияла огромная кровавая рана — жадный до пищи манкурт вырвал ей печень. Йодля стошнило, он почувствовал резкий противный запах, ударивший в лицо. Голова закружилась, но сдирая кожу о края плит, он пополз вперед. Весь мир вокруг плыл во мраке, освещаемый лишь полыхающим заревом молний. Сзади послышалось рычание, и Йодль подумал, что это конец. Но он ещё был нужен живым. Манкурт догнал его, наотмашь ударил лапой по темени, оглушив одного из прежде влиятельнейших людей Эрафии.

Когда Йодль снова открыл глаза, он понял, что находится в своей гостиной. Кругом лежали тела его слуг, охранников и наложниц. Кто-то был убит, кто-то связан по рукам и ногам. В голове шумело, изо рта пахло какой-то дрянью. На нем был его собственный халат, хотя последний раз, когда он себя помнил, Йодль был гол. Почувствовав влагу, он перевернулся на бок и понял, что весь пол вокруг мокрый, а воздух вокруг пронизан резким жгучим запахом. Это была не кровь и не вода, это был спирт. В усадьбе занимались заготовлением спиртов, а в подвалах стояли огромные бочки с огненной водой. Купец повернулся на бок. Две бочки были опрокинуты, а около третьей деловито возился отвратительный зеленокожий монстр.

Руки болели от сильного ушиба. Вдруг в атмосфере комнаты что-то изменилось. Стонавшие до того пленники резко смолкли. Манкурт оправился и подтянулся, замерев в позе собаки, ожидающей хозяина. В голове у Йодля возник звук, который он уже слышал сегодня — крики сгорающих заживо людей, словно сопряженные с хоралом церкви Велеса.

Йодль обернулся. На парадной лестнице, ведшей сюда с первого этажа, стоял огромный, шести с лишним футов росту, широкоплечий монах. Его лицо скрывалось под глубоко надвинутом на глаза капюшоном. Странное осознание того, что он скоро умрет, овладело Йодлем. Все было напрасно — ни разъехавшихся детей, ни богатства, ничего с собой отсюда не возьмешь. «Как глупо я прожил жизнь», — подумал он и с дрожью ощутил, как могучая неосязаемая рука оторвала его от пола и скрученного, жалкого поднесла к мрачной фигуре на уровень глаз. Йодль понял, что это они. Понял, что Рууд перехитрил его, сдавшись лишь на словах. Надо было все же его убить…

— А его все равно убьют, так что особенно не расстраивайся, — услышал он усмешку в астральном голосе Нагаша.

Пока Йодль висел над землей, нойон уже вовсю копался в его мозгах. Йодль сопротивлялся, считал овец, молился, представлял знакомые образы, но все усилия были тщетны. Нойон моментально нашел его тайну о двух поверенных в Энрофе, и ещё одном небольшом авлийском городке. «Теперь можно кончать», — решил Нагаш, и несчастный купец рухнул на пол. Нойон направился к выходу, мерзкий манкурт засеменил у него за спиной, как сторожевая собака за хозяином. Йодль не мог понять: ощущение скорой смерти не покидало его, а нойон уже скрылся с глаз и покинул дом, выйдя через открытые настежь большие парадные двери.

Ростовщик привстал, огляделся. Гостиная была полностью разгромлена, мебель разбита в щепы, кругом лежали связанные люди. Стоял мерзкий запах спирта. Было темновато, лишь несколько светильников у входа да канделябр в пять свечей стоял на чудом уцелевшем столе.

«Неужели пронесло?!» — закралась в сознание сладкая мысль. Надо бежать сейчас же. Запинаясь о тела связанных и молящих о помощи людей, он побрел к выходу. Ноги скользили по скользкому от спирта и крови полу, но он мог идти. «Куда угодно, в деревню, в город, на конюшню! Бежать, бежать отсюда! Я ещё смогу убить тебя, Рууд». — Йодль улыбнулся и пошел к дверям.

В это время Нагаш уже вышел за двери усадьбы. Манкурт был водворен в сторожку и снова принял облик толстого сторожа. Лишь следы запекшейся крови на губах говорили о недавнем перерождении. Нагаш закрыл ворота и водрузил на место центральный засов, подняв его астральным касанием. Оставалось последнее. Астральное щупальце нойона неимоверно удлинилось и проникло во дворец Йодля. Раздался легкий щелчок, и успокоенный Нагаш больше не думал об этой проблеме. Быстрым шагом он направился к пещере, где оставил Сатая. Следы сапог на мокром песке исчезали сами собой.

Йодль услышал за спиной звук катящегося по столу маленького предмета. Его мутило, казалось, спирт полностью вытеснил воздух, он прикрыл рот рукой, обернулся. Одна из пяти свечей на канделябре надломилась и, не погаснув, покатилась по столу. Йодль сразу не осознал ужасной опасности. Он замешкался, и этого мгновения хватило, чтобы свеча достигла края. Порыв ветра ударил ему в лицо. Он понял, какую судьбу уготовил ему нойон. С диким криком торговец метнулся к столу, отчаянно пытаясь поймать свечу, когда она уже летела на залитый спиртом пол.

— Будь ты проклят, Ру-ууууд!

Йодль рухнул на пол, его рука сомкнулась в дюйме от свечи. Это были его последние слова. Огонь почти мгновенно охватил весь дом. Недаром манкурт целый час разбивал бочку за бочкой, по одной на каждую комнату огромного дома. Он разливал спирт ковшами и ведрами, делал дорожки по коридорам и лестницам. Йодль недолго метался в огне, а затем рухнул на пол, объятый жгучими языками пламени.

Когда Нагаш уже мчался в небе над севером Эрафии, в Нарнском урочище стражники арестовали ночного сторожа. Несчастный утверждал, что спал так крепко, что не слышал ни криков, ни шума пожара. Впрочем, в это было легко поверить. Сторож еле ворочал языком, а в его домике валялся наполовину опорожненный бурдюк огненной воды. Наемники, находившиеся в дозоре у ограды сада, говорили, что дом полыхнул весь разом. Люди быстро вспомнили о спиртоваренных машинах, недавно поставленных из Азахареи по приказу предприимчивого хозяина. В столь сильную грозу всякое может случиться. Губернатор Клекстона Фарух не стал возбуждать особого расследования и велел немедленно передать новость в Энроф.

«Теперь можно заняться другими делами, забрать письма этого старика, и более я Моандору ничего не должен». Так решил Нагаш и направил летающего коня на север в направлении авлийской границы.

Южная Эрафия, Клекстон, 9-й путь Лун, 987 год н. э.

Гримли здесь нравилось. Если Александрет был первым крупным городом, где он побывал, то Клекстон оказался первым, который Гримли прочувствовал. В конце концов, в Александрете разрушилась его прежняя жизнь. Здесь же в Клекстоне его жизнь текла спокойно и размеренно, так что Гримли мог изучить город и познакомиться с горожанами.

Однако юноша быстро стал уставать от общения с людьми. Если раньше он мог легко заговорить с кем угодно — со случайными прохожими, с гуляками в пабах, то теперь сторонился незнакомых людей. Гримли перестал искать случайностей и старался не ввязываться в приключения, которых можно было избежать без ущерба для собственного самолюбия. Иногда ему в спину кричали — «Трус, слабак!» Он знал, что может обернуться и изувечить этих пьяных парней, но также ощущал колоссальную силу в том, что он этого не делает. Оскорбления и нагловатые выходки больше не задевали в нем скрытый нерв ярости, а может, он просто вырос. Он любил проводить время с Толином и Илирвен, другими новыми знакомыми, но разлюбил случайные встречи.

Уже месяц они с Толином сдавали экзамены в Военную академию. Гном прошел испытания в совершенстве. Сдал все и уже знакомился со своими будущими сокурсниками по классу техники «боевой топор».

Гримли остался последний экзамен по рукопашному бою. Он поступал на самое престижное отделение — мечников. Экзамен представлял собой поединок с мастером, в котором надо было удержать оружие в руках три минуты. В подобном испытании проверялось, на что готов ученик для поступления в школу. Мастер мог его ранить, причинить боль независимо от того, принадлежал ли стоящий перед ним юноша к богатой и знатной семье или же, как в случае Гримли, кроме меча не имел ничего. Главное, чему учили испытания — не опускать рук, не терять оружие, ни при каких обстоятельствах не сдаваться. Гримли знал, что на его проверку назначили Торребора, старого мечника. Он хоть и знал множество приемов, но возраст был серьезным преимуществом для соискателя. Говорили, Торребор просто не любил особенно унижать учеников. Уже неделю юноша готовился к поединку и, хорошо изучил каждый прием, какими, по рассказам новых друзей, мастер Торребор любил поражать новичков.

Гримли сидел за столом в комнате, которую они с Толином снимали за два циллинга в неделю, что было значительной платой. Был вечер, свеча на массивной подставке почти догорела. Гримли ел жареные солнце-плоды, которые отменно готовили в харчевне напротив, и в то же время читал очередной рассказ из книги «Энциклопедия боевых искусств Эрафии, том второй». Книги он получал из библиотеки под честное слово Илирвен как слушательницы Академии, и обходились они по циллингу в неделю за каждую. И вот сейчас Гримли изучал жирное пятно, которое он неловким движением поставил на странице древнего рукописного текста. Он думал о том, сколько академический библиотекарь затребует за порчу имущества, и мысленно отругал себя за то, что не мог поесть раньше.

Тут дверь открылась и сильно ударила о косяк, на пороге стоял запыхавшийся Толин, еле державшийся на ногах от быстрого бега.

— Ну ты попал, братец, в историю! Ну ты и везучий, приманиваешь всякую дрянь! — закричал он и со смехом сел на скамью, заваленную грудой тряпья.

— Что ты раскричался? — подняв глаза от ненавистного пятна, спросил Гримли. Внутри у него все тряслось, он понимал: что-то случилось и это что-то серьезно.

— Твой экзамен ведь завтра, с утра с девяти?

— Да, ну и что? — уже оторвавшись от книги, вызывающе смотрел на гнома Гримли.

— Торребор сегодня на тренировке вывихнул руку и всю неделю будет у монахов-лекарей. Вместо него принимать будут другие мастера!

— Кто? — дрожащим голосом спросил Гримли, более всего опасаясь ответа «Леворукий Мантис».

— «Кто», — засмеялся гном и налил себе в кружку немного пива из бочонка, стоявшего на тумбе под окном, — Мантис, самый молодой мастер во всей Эрафии!

Гримли привстал из-за стола. Потом снова сел и тихо, как раненый, произнес:

— Но они не имеют права, это нечестно менять наставника за полдня до экзамена!

— Иди и спроси их о честности! Они выбросят тебя на улицу. Тогда наши деньги, что мы просадили с тобой на все это, — он указал рукой на обстановку комнаты, — все будет никому не нужно. Ты выдержишь бой и с Мантисом, ты просто соберись с силами, и все пойдет само собой.

— Легко тебе говорить, — со злостью бросил Гримли, — да ты знаешь, кто он такой? Знаешь вообще, с кем мне завтра биться?

— С самым бешеным парнем в этом городе, да и во всей округе…

Гримли осталось усмехнуться и плюхнуться на сундук, он попросил кружку и отхлебнул пива.

Толин посмотрел на книги, которые последнюю неделю читал его друг.

— Знаешь, выкини из головы всю эту дурь. Готовься к бою, у тебя же есть дар, та сила, о которой ты мне говорил. Волшебство! Толкни его мысленно в нужный момент, и все, дело в шляпе.

— Я не должен, не могу использовать свой дар, — огрызнулся Гримли.

— Поче… — но Гримли не дал другу договорить.

— Да потому что, во-первых, это нечестно, во-вторых, это может кто-нибудь заметить, в-третьих, — перед глазами Гримли пронеслась картина разрушений в Александрете, и черный воин, — эти силы мне непонятны и неизвестны. Я не маг и не колдун, может, кто-то из моих предков обладал даром. Я не знаю настоящих родителей, но не более того. Ты знаешь, что в Эрафии делают с колдунами?!

— Отправляют в орден Фавела, а если те отказываются вступать, сжигают! Я вычитал это в твоей книге, но что-то не видел множество костров в ваших городах…

— Потому что свободные колдуны бегут из Эрафии. Многие раньше бежали на остров Зейлот и основали там колонию!

— Ну что ты мне историю читаешь? Я знаю, все это началось ещё с войны Стихий. Ты мне ещё про нойонов расскажи. Ими теперь только детей пугают, а зря, кстати! — прищурился гном. — Честный он, видите ли, а наставника тебе менять за полдня, это честно?!

— Нет, — отрезал Гримли.

— Ну вот и ты не обязан быть с ними честным. Пока это ведь все несерьезно, главное — заинтересовать! Это ведь не смертельная битва, грешок твой будет ма-аленький! — показал пальцами гном.

— Ладно, хватит. Ты не понимаешь, его и так даже остановить будет нелегко! Он самый молодой мастер, его приемы никому не известны. Он бьет левой рукой, против этой атаки нет хорошей защиты, ведь так никто не дерется!

— Ну, это ты загнул, я в библиотеке даже видел книгу, так и называлась: «Оружие в левой руке»!

— Я не доживу так до разрешения посещать библиотеку… Но в то же время… — грустно начал Гримли. Он уже решил, что завтра будет использовать магию и теперь не хотел попусту спорить с Толином. Его, конечно, стоило отблагодарить, но сейчас он нес какую-то чушь.

— Слушай. Спасибо тебе огромное за предупреждение, но мне надо ещё подумать и рано лечь спать!

— А в «Кабаний зев»? Там все, кто завтра будет болеть за тебя, и может показаться сам Мантис, может, расспросят его о чем?

— Толин, ты знаешь, я уже решил, и не меняю решений. Давай только условимся, что когда ты придешь ночью оттуда, ты не будешь грохотать, разбрасывая сапоги, горланить гномьи песни, ладно?!

— Хорошо, пойду всех расстрою, — буркнул гном и исчез.

Интересно, зачем он захватил с собой на праздник топор, подумал, ложась на кровать, Гримли. Он вспоминал стычку с бандитами в Александрете и потом, при освобождении Илирвен. Да, бой — это совсем не то, что драка. Ведь то глупые наглецы, а Мантис… Он мастер, профессионал убийства. А завтра надо будет именно выбить меч, обезоружить, а не убивать, это его единственное слабое место, единственное…

С этими мыслями Гримли уснул. Высоко над его окнами, между двух почти полных лун скользнула падающая звезда.

Вернее, так показалось людям. На самом деле это был астральный глаз Арагона. С огромной скоростью он несся на восток, туда, откуда выходил на связь с владыками Светлого круга агент авлийской разведки Ивор Итон.

Северная Эрафия, Энгибрасс,

10-й путь Лун, 987 год н. э.

Но прежде чем оказаться в этом прекрасном городе, расположенном в отрогах великих гор, почти на границе с Лордароном, эльф-разведчик побывал в самых разных местах. Он пересек границу почти на крайнем западе Эрафии, проехал в Александрет, Мёльде, Энроф.

Везде искал следы таинственного юноши-волшебника, но как трудно найти одного человека в море людей, когда почти ничего о нем не знаешь…

Он начал со встречи с консулом Киррем. Дипломат как раз хлопотал над восстановлением разрушенного цунами александретского консульства. Разговор с ним получился продолжительный и открытый, правда, Киррь очень часто корил себя за то, что не остался здесь и попытался остановить нойона. Мол, будь они вдвоем с Корониусом, у того был бы шанс.

Ивору было нелегко слушать эти речи. В отличие от Кирря, у него было куда больше поводов обвинять себя в трусости. У него был гладиус, это отчасти уравновешивало силы. Истинного им не победить, но отпугнуть его, не дать применить всю свою магическую мощь в страхе перед оком Арагона они могли. А он, опытный рейнджер, испугался тогда. Просто испугался за себя и за информацию, которую затем столь бездарно потерял. Теперь нужно исправлять положение и делать это так быстро, как только возможно.

К счастью, у консула оказалась блестящая память на лица. Проникнув в мысли Кирря, разумеется, с его разрешения, Ивор отчетливо зафиксировал портрет парня лет двадцати, не больше. Киррь в подробностях описал ему все, что удалось узнать о юноше со слов Гурта, ныне купца четвертой гильдии из Мёльдского уезда. Рассказал о старом Томе Фолкине, убитом во время разгона бунтовщиков на торговой площади. Информации было много, но вся она была не конкретна, кроме Гурта все остальные нити вели в никуда.

Тогда Ивор решил использовать связь с властями Александрета. Он встретился с местным лорд-мэром. Эдуард Томассин рассказал, что в тот день особенной потерей для него была гибель доверенного лица Йордана Дешла. Обезображенное тело советника сыска нашли среди обломков при разборе завалов вблизи авлийского консульства. В словах и мыслях Томассина сквозило недоверие к эльфам вообще и к собеседнику в частности. Ивор покинул его, потеряв в ратуше полдня. Единственной пользой от разговора с лорд-мэром было замечание о том, что всех людей по выезду из города переписывали.

Потратив несколько дней, Ивор пересмотрел множество свитков, бумаг и документов, встретился с огромным числом охранников. Он уже хотел покинуть Александрет и отправиться в Мёльде, чтобы искать купца Гурта, как вдруг случай свел его с начальником Александретской тюрьмы. Ивор заходил с расспросами к своему знакомому таможеннику, его сотрудников также привлекали в те дни для переписи беженцев и восстановительных работ в порту. Находившийся в гостях начальник тюрьмы обрадовал эльфа, рассказав, что множество людей были арестованы в те дни. Тюрьмы просто ломились. Одних обвиняли в заговоре, другие занимались мародерством в портовой части города. Многих, задержанных по ошибке, выпустили уже на следующий день. Чтобы они побыстрее покинули город, давалось указание не останавливать их на пропускных пунктах. Конечно, шанс мал, но проверить стоит, решил Ивор. Добившись устного разрешения на поиски у начальника тюрьмы, эльф поблагодарил его и отправился для начала в судебно-прокураторскую палату.

Там-то его пути и пересеклись с Лесли Тейквангеном, главой следственного отдела внутренней стражи Александретского муниципалитета. Именно он допрашивал Гримли и Толина.

Начало их разговора было малоинтересным. Лесли не сразу вспомнил, о ком идет речь, а Ивор, в свою очередь, тонко прочел его мысли. Все мысли, в том числе и воспоминания о том, как Тейквангену не удалось обокрасть задержанных и выбить вещи, которые он считал ценными. «Ну и мразь», — с яростью подумал Ивор. Он ещё глубже погрузился в мысли следователя, и тут Лесли почувствовал, что иноземный гость шарит в его мозгах.

— Ты читаешь мои мысли, эльфийская сволочь! — с перекошенным от ярости лицом мужчина вскочил из-за стола и потянулся к приставленной к стене сабле. Тут произошло нечто, чего Лесли позже вспомнить не мог. Он пришел в себя лежа на полу. Рассеченная бровь, в кровь разбитые губы, Тейкванген отчаянно сплевывал соленую кашу во рту. В комнатушке царил полнейший разгром. Стол, стулья, скамьи и ящики были перевернуты и раскиданы. Эльф сидел на табурете для заключенных и читал свиток дознания из опрокинутого шкафа, где Лесли хранил результаты своих трудов. Под ногами у него валялась переломленная сабля.

— Ну что, очухался?! Тогда садись и отвечай! — Ивор пинком заставил Лесли подползти к табурету.

— Вы не имеете права, я позову стражу, твое место в тюрьме! Ты ещё об этом пожалеешь! — сплюнул красную слюну Тейкванген.

— Зови, зови стражу, давай, я жду, — театрально развел руками Ивор и как будто случайно задел каменную стену комнаты. Валун в ней оказался натянутой пленкой типа бычьего пузыря с тщательно нанесенной каменной крошкой. Лопнув, она сползла вниз и обнажила небольшое углубление, за ним незакрытой дверцей сиял тайник.

— Интересно, что у вас здесь, государственные тайны? — На лице эльфа отразилось картинное недоумение.

— Драгоценности, брильянты, золото, какие-то пергаменты. Кстати, очень хорошая бумага, не то, что здесь. Думаете, начальник тюрьмы и лорд-мэр будут рады узнать, что вы с ними чем-то не поделились?

Лесли побагровел, потом побледнел и осунулся.

— Спрашивай, чего хочешь! Хотя зачем, ты ведь все вычитал в моих мыслях!

— Я ничего не вычитал, ты сам подумал о тайнике, когда я тебя оглушил. Ты считал, что я хочу тебя ограбить, но ты ошибся — мне не нужно твое ворованное богатство, наоборот, я могу тебя вознаградить!

— Чего?.. — непонимающе качал головой Лесли. — Вознаградить меня порцией тумаков?

— Ну, это ты сам себе запросил аванс в столь изощренной форме. Я же могу дать тебе по десять циллингов за каждый ответ, который меня устроит. Ну и кроме того, я забираю все это, — он указал на разбросанные по полу свитки, — с собой.

— Тебе их не унести, запрещено! — со злостью в голосе бросил Лесли.

— Да, а ещё за мздоимство и сговор с преступниками вешают, знаешь? Проверка какого из двух законов тебя больше волнует? Итак, вопрос первый. То, что написано у тебя об этом деле, это вся правда или тебе есть что добавить?!

— Мне? Мне нечего добавить, кроме того, что гном этот, Атой, кажется, очень нагло себя вел. Говорил, что он сын или внук какого-то вельможи у вас в Авлии. Вам это наверняка известно лучше, чем мне. Мне это не понравилось, я сам из простых…

— Тебя это сравнение не красит!

— А парень этот вообще ничего собой не представлял, нищий. Голодранец. Но у него была одна вещь, вас, может, заинтересует.

— Я слушаю, — облокачиваясь о поваленную тумбочку, эльф прятал свитки в небольшой заплечный мешочек.

— У него была драгоценность, я не отметил её в списке вещей, так как хотел… получить её в качестве залога, но гадкий гном дал деньги и за него. Это был какой-то золотой медальон с красным камнем. Не рубином, а так, речным каким-то… Штраф за задержание всего пять циллингов, а эта штука потянула бы на всю сотню, если камень в центре настоящий, а не стекло. Я думал, парень не заметит, но гном сообразительный попался. Когда они вышли за стены, они его наверняка продали. Любой на их месте поступил бы так же!

Ивор был поражен и ошеломлен таким стечением обстоятельств. Человек с удивительным даром, которого искал сам нойон, и потерянный архив находятся в одном месте? Конечно, возможна ошибка. Таких кулонов не один и не два, но эльф не хотел в это верить. Район порта, где их задержали, и время совпадали…

— На нем были инициалы JJ? — голос Ивора был стальным.

— Не помню, — с трудом выдавил Лесли и съежился, будто ожидая удара.

Ивор сорвался с тумбы, на которой сидел, и почти упал на Тейквангена, схватил его одной рукой за волосы, а другой за плечо у самой шеи. Лесли показалось, именно так ощущают себя повешенные перед смертью.

— Советую вспомнить, или этот день будет для тебя последним!

— Не помню, может, сзади, да серебром по золоту выведены были, — залепетал Лесли. Лжет, понял Ивор, пройдясь по внешним мыслям Тейквангена. Сейчас он бы сказал, что видел битву нойона с магом, если бы его спросили. Он был готов на все, чтобы от него сейчас отстали. Инициалов он точно не видел.

— Ладно, тебе повезло, — вставая и забирая с собой мешочек, бросил эльф, — надеюсь, ты все здесь приберешь и не будешь писать на меня доноса. Вообще задумайся о жизни! Будешь так же глуп, долго не протянешь!

Ивор переступил через валявшегося на полу Тейквангена и заметил, что хранить подношения там, где служишь — верх идиотизма.

— Ты, наверное, во всей Эрафии один такой, — усмехнулся разведчик и, прикрыв дверь, вышел.

«И все равно я знаю слишком мало», — думал эльф, трясясь в седле на Энрофском тракте. Он ехал в Мёльде, чтобы там свернуть на юг на старую Клекстонскую дорогу в поисках не обозначенной ни на одной карте деревеньки под названием Бренн. Он уже знал, что его подопечного зовут Гримли Фолкин, ему около двадцати лет, а его друга — Толин Атой. Скорее всего, это родственник Кланси Атоя, верховного вождя гномов из скального города на озере Тетис. Это одна зацепка, и её ещё надо проверять. Вторад зацепка — купец Гурт. Если Гримли не соврал, называя свою фамилию, то он укажет, где можно найти его родственников. Куда может направиться молодой парень без денег, без образования, без знакомых? Только к родственникам, помогать им по хозяйству, или пойдет в город учиться.

В Бренне ему не повезло. Оказалось, что Гурт уже съехал оттуда, поближе к границе с Авлией. Староста Аскольд, несмотря на возраст, сохранивший здравый ум, все-таки вспомнил, что у Тома Фолкина, приемного отца Гримли, есть брат, проживающий в Мёльде. Звали его Ёган. «Вот там есть шанс что-то найти», — решил эльф, но ошибся. Он не знал, насколько не любит эльфов старый Ёган Фолкин. Как и многие другие ветераны Авлийской войны, тот вынес с поля боя ужас и ненависть к казавшемуся неодолимым противнику. Разговора в Мёльде не получилось, а добиваться от старика признания силой эльф не решился.

Снова Ивору пришлось пересекать королевство людей в поисках купца Гурта. И вдруг, совершенно случайно, он выяснил, что за ним следят. Опытный рейнджер легко уходил от преследования, но его не оставлял вопрос: кто и с какой целью сел ему на хвост? Их упорство и пытливость наводили на мысль о разведке. Но какая из разведок и по чьему приказу?

Он не знал, что за месяц до того состоялся тот самый разговор принцессы Эльзы с отцом и потом с первой фрейлиной Аделаидой, которую просили найти Ивора. И уж конечно, он не знал того, о чем не подозревала сама Эльза. Её старшая служанка Линси подслушала этот разговор и за достойную награду передала его содержание герцогу Рууду. Она и раньше по его просьбе следила за своей госпожой, регулярно встречаясь с вице-канцлером не только днем, но и ночью. Едва планы принцессы стали известны вице-канцлеру, как он запустил всю государственную машину на поиски соперника. Герцог не знал одного: что заставило эльфа вернуться? Зачем он мотается по дорогам и разным направлениям уже несколько месяцев? И весьма скоро их пути пересеклись…

В своем путешествии по стране Рууд и принцесса Эльза посещали с визитом город Энтибрасс. Там же находилась и секретная точка связи авлийской разведки, откуда Ивор в то самое время проверял свою первую зацепку. Он связывался с Алагаром, а для передачи использовались астральные глаза белого мага-дипломата, друга и покровителя главного разведчика эльфов. Голограммную дымку пронзала рябь, но рейнджер мог различить фигуры Солмира и Алагара. Звук немного отставал от изображения их движений.

— Приветствую вас! — поклонился Ивор. — У меня очень мало времени. Сразу о деле, если вы не против…

Алагар хотел было заговорить, но смолк, повинуясь жесту Солмира.

— Мои поиски человека, который является точкой приложения астральной силы, пока безрезультатны. Но оказалось, что мой архив о деятельности в Фолии может оказаться у него же. Юноша не подозревает о его истинной ценности, носит, скорее всего, просто как украшение. Плюс ко всему у меня на хвосте висит эрафийская разведка, не знаю, чего они от меня хотят, но все мои перемещения у них под наблюдением. Обнадеживает то, что я не видел никаких следов темной слежки, чего можно было бы ожидать в случае, если бы нойоны также искали этого парня. Может быть, тот нойон, что убил Корониуса, не заметил его. Вообще здесь, в Восточной Эрафии, много тревожных новостей. Говорят, лояльный нам Гирд свергнут, и в Боссе сидит теперь отчаянный душегуб Краг Хак. Ходят слухи, что в следующем году можно ожидать вторжения варваров под его руководством, и, кроме того, меня не покидает ощущение, что и нойоны обязательно выступят против нас в ближайшем будущем. У меня нет доказательств, но поверьте, я сделаю все, чтобы их предоставить!

Алагар посмотрел на Солмира, тот одобрительно кивнул. Голос старого эльфа дрожал от волнения.

— Мы тебе верим и поддержим всякое твое решение. Но, должен предупредить, клевета, которую возвел на тебя Фарсал Одри, разрослась, и теперь ты больше не можешь действовать открыто, как раньше. В Авлии ты объявлен в розыск, я могу отложить передачу этих сведений людям, но ненадолго.

— Вы его до сих пор не разоблачили? Почему?

— Он не дает нам шанса. Однако через месяц вместе с приемным отцом Фарсал Одри прибудет в Валтару на Совет Белых. Там мы постараемся изобличить его предательство. Ты же не должен рассчитывать на нашу поддержку и обращаться в консульства и торговую федерацию Авлии. Уйди в подполье.

— Ещё один вопрос и просьба к вам, учитель Алагар! Вы можете узнать у Атоя из скальных холмов северного побережья Тетиса, куда он отправил своего сына Толина? Этот гном — одна из немногих моих зацепок для поисков молодого колдуна. Они вместе движутся по Эрафии, видимо, стали друзьями, и, узнав, куда направился один, я бы нашел и другого. Узнайте это до следующей связи!

— Я постараюсь. Следующее окно будет через месяц. Здесь или в Лордароне!

Время подходило к концу, тут заговорил Солмир. Голос мага проникал сквозь огромное пространство совершенно не искаженным и был наполнен фантастической силой.

— Учти, славный Ивор из Глетеррота, ты ошибся в одном. Тьма положила свой глаз на цель твоего путешествия. Когда ты найдешь юношу, найдут и они. Бойся шелеста крыл в ночи и будь бдителен. Шестнадцать охотников посланы за тобою, и нет тебе помощи ни от людей, ни от эльфов!

Связь прервалась. Эльф вышел на улицу с заднего двора харчевни. Был темный осенний вечер, и промозглый ветер срывал с деревьев последнюю листву, бросая её под ноги прохожих. Но Ивор постарался убедиться, что за ним нет хвоста.

Хорошо, что Алагар ещё может как-то мешать им. Проклятый Одри! А может, он лишь жертва? В любом случае сейчас надо идти на постоялый двор, забирать все и уходить. Быстрее уходить из города, да и вообще из Эрафии. Он прекрасно понимал, что опасность велика, и друзья не смогут долго его прикрывать. К тому же нужна связь, и путь только один, в Лордарон, в Восточное Герцогство. Лишь там, среди ненавидящих Эрафию хозяев скальных замков, можно будет отлежаться, пока не утихнет шум. Ещё несколько месяцев, и его покровителям наверняка удастся разоблачить ложь Фарсала, а главное — понять причины, побудившие его так оклеветать бывшего друга и командира.

Вблизи гостиницы он понял, что его снова «ведут», но на этот раз уж как-то больно открыто. Несколько человек, которых разведчик приметил еще на въезде в Энтибрасс, вновь встретились ему неподалеку от дома связи. Эльф петлял по окрестностям постоялого двора, неизвестные люди шли следом. Зашел в кабак, затем резко развернулся и в дверях прошел мимо своих соглядатаев, успев прочесть их мысли — «снаружи берем его…»

Рейнджер напрягся, собрал в кулак астральную мощь и проверил, легко ли выходит из ножен меч. Действительно, едва он вышел за двери, пропустив внутрь пару местных забулдыг, как перед ним остановилась карета, а сзади обступили пятеро человек.

Ивору легко бы раскидал их всех, даже не прибегая к магии. Но, прежде чем он успел взяться за оружие, двери кареты открылись и раздался старческий голос:

— Не пугайтесь господин Итон, эти люди не хотят вам зла. С вами хочет встретиться один очень высокопоставленный человек и поговорить о предмете ваших поисков. Он готов вам помочь.

На Ивора смотрел старик в темно-сиреневой сутане высшего руководства ордена Фавела. Вместе с ним в карете сидело ещё двое. Ивор подумал мгновение и, решил, что в даже самом худшем случае им навряд ли удастся его убить. В лучшем же этот разговор может пролить свет на загадочные события этого лета и приблизить его к цели поисков, на которые может уйти не один месяц. Эльф огляделся по сторонам. На улице стали собираться горожане, подозревая, что у питейного заведения происходят какие-то тайные аресты, а ведь ничто в Эрафии не может собрать толпу зевак столь быстро. Слышались окрики о произволе монахов. «Да уж, не любят здесь церковников», — усмехнулся эльф. Он одобрительно кивнул старцу и сел в карету. Массивная дверца за спиной захлопнулась, и собеседник представился:

— Карлос Мартинсон, соправитель Ордена.

Колеса возка застучали по булыжной мостовой. Мгновенно запоминавший особенности местности, Ивор понял — они едут в западный квартал Энтибрасса. Это была самая роскошная часть города, где гости с юга снимали себе целые виллы с небольшими садами. Ивор посмотрел на сопровождающих — серые лица, сухие подбородки, выбритые головы. Чувствовалось серьезное астральное сопротивление, Мартинсон отлично подготовился к встрече. Значит, есть шанс обнаружить что-то действительно стоящее. Ивор откинулся на спинку сиденья. У объявленного в розыск, отвергнутого своей страной эльфа не осталось ни страха, ни сожаления.

Северо-восточная Таталия,

10-й путь Лун, 987 год н. э.

Летающий иссиня-черный конь Сатай мчался на юг, его целью были склоны горы Ферис. Яркая красная грива развевалась на ветру. Плотно сидело драпированное серебристой нитью седло, сверкали темно-фиолетовые латы всадника. Древнейший из нойонов летел в Таталию. Он устранил всех свидетелей, о которых его просил Моандор, отвел угрозу разоблачения от герцога Рууда.

Нагашу удалось ловко скрыться от всевидящего ока Арагона, практически не творя серьезной магии. Ни эрафийский орден Фавела, ни рейнджеры Авлии не смогли ему помешать. Купец Йодль, по доставленным ко двору сообщениям, сгорел при пожаре в главном доме его поместья в Нарнском урочище. Его партнер в Авлии умер от разрыва сердца, а его охранники были поражены странной потерей памяти, вызванной, по словам разбиравшихся в деле эльфов, тяжелым отравлением вином. Многие даже забыли, как их зовут.

Сейчас нойону-воину предстояло поднять свой старый отряд, оставленный им в этом убежище двести лет назад, когда в страхе бежали армии мертвых, и каменная поступь титанов севера грохотом отдавалась в таталийских горах. Нойон вспоминал те дни, глядя с высоты поднебесья на проплывавшие внизу горные хребты и перевалы.

Вот на горизонте показалась одиноко стоящая белая шапка — гора Ферис. Вулкан этот потух задолго того, как Велес и Хаид, неведомые творцы силы, согласно преданию, коснулись этого мира, породив начала нойонов и магов. Как много повидала эта гора, как много крови пролито на ее склонах, всего две сотни лет назад…

Астральный взор Нагаша будто раздвинул пелену многих лет. Вот те же горы, те же хребты. Только повсюду сияют вспышки молний, слышен грохот разрывов, яростные удары стихий кромсают небо и землю.

Титаны — каменные исполины, оживленные силой белой магии, почти сто футов росту с гигантскими мечами в руках. Ладонь проходит по лезвию, и вот голубое сияние, подобное яркой звезде, застыв на миг, летит вперед, расщепляя и кроша любого противника.

На укрепление, которое защищал Нагаш и его гвардия, отвлекая армию Арагона от убежища, надвигался десяток этих существ. Пара драконов-духов отчаянно бросались на отряды магов, и багровые всполохи, срываясь с когтей, вспарывали колонны врагов. Рядом несколько десятков личей, все, что он смог взять с собой из своей отступившей армии. Остальные надежно запрятаны под землей, в месте, более похожем на древнее языческое капище. Там магия сумрака и хаоса, там их не найдут глаза ненавистных Белых Старцев. Невиданный грохот, треск и рев, казалось, до основания потрясали горный хребет. Вместе с титанами, легко преодолевавшими глубокие трещины и острые скалы, двигались многочисленные отряды Армии Света. Виднелись флаги Эрафии, на юг с победным клекотом летели грифоны. Яростно и метко разили его солдат эльфы-лучники, неудержимо надвигались стройные ряды золотых големов с пиками наперевес.

Скалы рушились, реки иссыхали, леса горели там, где соприкасались две силы. Нагаш прокладывал себе дорогу, не давая шансов противникам. Погибая один за другим, рвались за ним личи. Далекий, скрытый где-то в глубине нападающих белый маг знал, кто его главный противник, и умело управлял титанами. Только нечеловеческая реакция спасла Нагаша в очередной раз, когда кристальные мечи двух исполинов прошлись по тому месту, где он только что был, и каменистая крошка поднялась на месте распавшейся скалы, размером превосходившей двухэтажный дом. Личи отчаянно сражались, каждый их выстрел, каждый вырвавшийся из жезлов зеленый луч настигал цель. Люди и эльфы падали как подкошенные, но големы, выставляя перед собой зеркальные щиты, отражали удары некротической магии. Иногда, беря выше и ниже щитов, личи валили и големов, оставляя на узких тропинках оплавленные металлические фигуры. Точные броски грифонов, залпы разящих голубых молний титанов рассеивали очередную укрепленную позицию, и горстки нежити вновь отступали к вершине, скользя по снегу и льду прогнившими сапогами.

Ни одной из своих армий Нагаш не гордился так, как этой. Обычные боевые единицы, в его глазах они вырастали до вполне самостоятельных личностей. Он до сих пор помнил порыв отчаянного героизма его отряда, погибшего на склонах горы Ферис две сотни лет назад. Големы десятками наседали на него. Угрожающе сверкали их золотые доспехи и посеребренные пики три ярда длиной. В какой-то момент Нагаш почувствовал, что главное завершено: пятьдесят тысяч воинов укрыты на будущее под древним таталийским капищем. Ему удалось отвлечь на себя все силы, и даже астральные глаза не засекли этого. Теперь можно отступать.

В тот момент небо над ним озарилось исполинской вспышкой. Подбитый ударом сразу трех титанов дракон-дух разлетелся в куски, что яркими болидами стремились к земле. Под огнем подоспевших эльфов один за другим падали личи. С небес прямо на Нагаша обрушился всадник, верхом на грифоне, но был сражен астрально ещё на подлете, огромная туша рухнула рядом, подняв тучу пыли.

С невиданной силой черный воин рванулся вперед. За его спиной развевался багряный плащ. Яростно, темно-красным светом заполыхал в его руках гладиус. Отпрянули люди, отступили эльфы, под натиском силы столь древней, что их жизни рядом с ней, что мимолетный огонь по сравнению с ветром. Лишь големы не устрашились. Каменные истуканы не знали эмоций и верно служили белому магу, что управлял ими, находясь в медитации, за несколько миль отсюда.

Но вот и в их стройную, ощетинившуюся пиками линию черной трещиной ворвался Нагаш. Взлетал и рубил все перед собой могильный клинок. Астральный удар расшвыривал врагов на несколько десятков футов. Броня вокруг тела нойона не давалась серебряному оружию, пики плавились и шипели, но не достигали его. Один, другой, третий ряд големов расступались. Груды дымящихся, обгорелых обломков оставались на камнях и среди затоптанных карликовых деревьев.

Старшие големы пали под его ударами, другие не могли перестроиться и только метались, толкали друг друга, не давали преследовать остальные силы нежити, брошенные Нагашем на произвол судьбы. Раздался свист и грохот. Гигантская глыба льда и снега, пролетев по небу, обрушилась рядом с ним. Это лишившийся меча титан решил поразить истинного нойона, подняв гигантский кусок нетающего ледника. Облака снежной пыли оседали вокруг. Титан поразил по большей части своих собственных големов. Тут же перед встающим на ноги нойоном появился ещё исполин в золотистой кольчуге. Нагашу оставалось лишь выставить энергетический щит. Все вокруг померкло, но щит выдержал, и Нагаш оказался на дне глубокой воронки, на краю которой стоял разрушитель.

Ещё несколько титанов спешили навстречу. Высокие гребни шлемов, казалось, задевали облака. Шансов почти не было. Тогда нойон решился растратить последние свои запасы — запасы бессмертия. Те самые силы, что накопил за предыдущие почти восемь столетий. Сняв всю защиту, он вложился в силу сокрушения и гнева.

Люди и эльфы, случайные свидетели этой битвы передавали увиденное из поколения в поколение как легенду. Исполин, которым стал вырвавшийся из тела дух Нагаша, вступил в бой с тремя титанами. Один золотистый обезглавленный труп осел на снег. Другого он перерубил пополам, и големы внизу бросились врассыпную. Однако третий титан смог поразить маленькое тело нойона на дне воронки. Когда оно вместе с доспехом обратилось в сносимый ветром пепел, Нагаш дрогнул. Оставшись без якоря реального мира, нойон мог навеки стать пленником холодного красно-черного астрала, где его собеседниками были бы только сны смертных.

Ярчайшая вспышка полыхнула над хребтом, глыбами камня распался последний из трех титанов, и в тот же миг небольшое черное облачко первородной тьмы понеслось вниз. Оно таяло, розовые предрассветные тучи рассеивались, и каждый луч солнца уменьшал его силы. Всего несколько минут на солнце без тела, без носителя, и от могущественного Нагаша не осталось бы и следа, а память о нем погибла бы… Но не так прост был нойон, он знал, как мало осталось у него времени! Ему нужно было найти себе точку привязки, найти вместилище в этом реальном мире.

Вокруг оседали густые облака пыли. Дымились изуродованные обломки скал и титанов. Ни эльфы, ни люди, прочесывающие руины в поисках его тела, не заметили, как небольшое пепельно-черное облако припало к земле и заползло в расщелину. Там лежал человек. Он был ранен осколком разнесенного в клочья золотого голема и умирал. Из груди торчал обломок, и кровь уже застывала большими темно-бурыми корками. Над лицом умирающего зависла небольшая черная тучка. Мгновение покрутилась и вдруг с силой ворвалась внутрь, проходя сквозь рот, уши и ноздри. В тот же миг астральное тело несчастного, которое у людей принято называть душой, почернело, помрачнело и умерло. Его место заняла черная душа — астральное тело Нагаша. Глаза умирающего открылись. Он поднялся, вырвал из груди обломок золотистого металла и швырнул его на камни. Звонкий удар, перекатывание, шелест песка. Истинный нойон вновь выжил и с огромным трудом смог добраться к своим.

С тех пор минули века. Нагаш астрально прощупал свое тело. Старая рана на груди немного заныла, это был плохой знак. Он чувствовал растущее в мире сопротивление. Белые не дураки. Они всегда действуют наверняка! Всегда могут изготовиться и обрушить на нас страшную мощь. Сейчас силы Арагона на порядок превосходят все, что прежде знал мир. Столетия прямого обмана и тайных чар сделали миллионы людей и эльфов их рабами. Противник был невероятно силен, практически неодолим, и это как ничто раззадоривало нойона. В грядущей битве могло не оказаться победителя. Ещё несколько шагов, и на прежние позиции не отступить. На какое-то мгновение нойон задумался о мире как о меньшем из двух зол. Эта мысль крутилась у него в голове, но тут же была отринута. Бросить все, согласиться на встречу с Солмиром, отойти в сторону… Но разве радости мира могут сравниться с таким азартом?! Нет, жребий брошен, падет или Арагон, или мы — и я, и Моандор, и все остальные погибнем вместе.

Тяжесть решения, казалось, сильнее вдавила Нагаша в седло. Он наддал сапогами бока Сатая, и летающий конь усилил свой бег, приближая древнейшего из нойонов к заброшенному капищу. Здесь кончилась последняя война, здесь начинается новая. На отвесном плато его уже ждали Михаэль Торнтон и Мади Локхед.

Южная Эрафия, Клекстон,

10-й путь Лун, 987 год н. э.

С самого раннего утра у Гримли было отвратительное настроение. Встать пришлось в шесть, и напряжение копилось уже давно. Вместе с Толином они шли на ристалище, где юношу ждал бой-экзамен с Мантисом, самым молодым мастером Королевской академии. Он был всего на десять лет старше Гримли. Юноша знал, что экзамен собирает много зрителей, и более всего боялся быть уличенным в колдовстве. Он, конечно, надеялся, что можно будет сдать экзамен, не прибегая к неведомым ему самому силам, но вера в такую возможность таяла на глазах.

Боевой двор располагался в двух кварталах от их дома, в комплексе зданий академии, которое представляло собой укрепленный форт, внутри которого было множество построек, в том числе и ожидающее Гримли ристалище. К удивлению юноши, за него даже пришли болеть. Ещё на подходе к заднему двору он увидел Илир вен Мей, с ней несколько людей и эльфов с отделения лучников, было много простых зевак.

Охрана из пикеносцев проверила, что гости именно те, за кого себя выдают, и пропустила их внутрь. По дороге встречались знакомые, желали удачи и честной битвы. Они прошли в раздевалку. Гном сел на дубовую скамью и молча уставился на Гримли, который спокойно разложил на столе принесенное с собой оружие и подаренные новыми знакомыми элементы брони. Звенела металлом кольчуга, блестели удобные недорогие поножи, накладки на плечи и локти из прочной бычьей кожи. Юноша глубоко вздохнул и стал раздеваться. Многочисленные тренировки хорошо отразились на нём, и сейчас это было особенно заметно. Мышцы и мускулы Гримли были крепки и подтянуты, он был в великолепной физической форме.

Недаром каждую тренировку он ловил пронзительный взгляд зеленых глаз Илирвен. Эльфийка была очень красива, за ней ухаживали несколько постоянных поклонников, но она держала всех на некоторой дистанции, Гримли же дарила дружелюбные и, даже казалось, нежные взгляды. Однако юношу несколько смущали жесткие эльфийские черты лица, прямые, ярко очерченные скулы. Она была красива, но не мила его сердцу.

— Ты опять витаешь в облаках, — засмеялся Толин. — Если не соберешься, он выбьет у тебя меч одним ударом.

— Ты считаешь, я слишком расслаблен?

— Да, ты должен злиться на него! Разозлись как следует, и тогда ты, может, даже победишь его!

— Злостью делу не поможешь, — затягивая латы кожаными ремнями и проверяя, как все притерлось, ответил Гримли.

— Ну ты ещё скажи, что когда он тебя искалечит там, ты на него злиться не будешь!

— Отстань, Толин! Ты раздражаешь меня перед самой важной битвой в моей жизни.

— Молчу, молчу… Ну, удачи тебе.

Перед самым выходом Гримли обнял своего невысокого друга и сказал ему на ухо: «Мы выстоим. Я помню твой совет о силе, и Мантису меня не свалить!»

— Да пребудет с тобой Великий Творец! — гном резко обернулся и пошел на трибуны для зрителей, где место для него заняла Илирвен.

Арена имела не меньше тридцати ярдов в диаметре, и в данный момент на ней никого не было, кроме членов приемной комиссии, расположившихся за длинным столом, покрытым зеленым бархатом: пять человек, в том числе и мастер Торребор, с которым первоначально должен был драться Гримли. На столе лежали бумаги, пузатые медные чернильницы, перья и пара больших двуручных мечей, блестевших сталью на утреннем солнце.

Низкий гул гонга несколько раз обошел трибуны. Копейщики открыли двери по левую сторону от судей, и появился Гримли. Приветствия были столь бурными, что главе совета мастеров пришлось звонить в серебристый колокольчик, а стоящим у перил копейщикам грозно постучать об пол своим оружием.

Гримли подошел к совету воинов и поздоровался, отвешивая почтительный поклон каждому. Затем громко назвал свое имя, чтобы зрители знали претендента, и тут открылись правые врата, и показался его соперник.

Мантис шел спокойной, уверенной и очень мягкой, кошачьей походкой. Гримли частенько видел его раньше, но только сейчас осознал, какая физическая мощь таится в этом человеке. Он походил на легендарных воинов древности, какими их изображали книги о деяниях магов или священное писание Велеса. Ростом почти шесть футов, на голову выше Гримли, хотя у того на сапогах были небольшие каблуки, а Мантис был обут в кожаную обувь варваров, чтобы лучше чувствовать почву ступнями. Вдвое шире Гримли в плечах, а торс, казалось, выточен ветром из горного базальта. Мышцы рук толщиной могли сравниться с телом противостоящего ему юноши.

Особенно выделялась гипертрофированная левая рука, более похожая на чуть увеличенную клешню прибрежного краба. У мастера были длинные светлые волосы, собранные в пучок на затылке и ниспадавшие ниже лопаток. Из доспехов он надел только кованую набедренную юбку да легкий натяжной кожаный панцирь. Он более всего напоминал варвара с гор Кревланда с мужественным и волевым лицом, в котором угадывались черты эльфийского происхождения. У Гримли возникло желание куда-то убежать, спрятаться…

Но биться было нужно, и когда Мантис подошел к столу, Гримли пожал ему руку и тут же пожалел об этом, с такой силой сжалась кисть учителя, и это была только правая, на что же способна левая?!

А когда Мантис схватил тяжелый двуручник и, чтобы позабавить публику, подкинул левой рукой вверх на высоту ярдов пяти над собой, а потом на лету поймал оружие правой, перехватив рукоять и сорвав шквал аплодисментов, Гримли задумался, а этой своей силой или магией можно ли незаметно остановить такого гиганта? Он окинул взглядом трибуны, нашел Толина и Илирвен. Они прочли нерешительность и растерянность в его взгляде, и это было хуже всего. Гримли страшно разозлился, не на них, не на Мантиса, а на себя, за то, что испугался. Когда Торребор велел: «Претендент Гримли Фолкин из Мёльде, возьми меч!» — он схватил оружие двумя руками и постарался показать, что меч легок, но это оказалось непросто. Вес меча был ему хорошо знаком по тренировке, но именно сегодня он показался каким-то невыносимо массивным и неудобным. Наверно, большой топор Толина куда легче, подумал он.

— Деритесь честно, — сказал глава комиссии и высоко поднял руку с блестящими песочными часами. Песчинки отсчитывали те три минуты, которые претендент должен был удержать в руках свое оружие. Отсчет начинался после первого соприкосновения мечей.

Они сходились. Гримли знал, что мастерам на экзамене запрещено биться в полную силу, чтобы, не приведи Велес, не покалечить учеников, но обезоруживали они легко. Часто бои заканчивались после пары ударов.

Мантис вышел вперед играючи. Сегодня ему предстояло отобрать двух-трех из полутора десятков претендентов. Этот первый выглядел достаточно жилистым, но неуверенным. Может, он хотя бы ловок? Первый замах — Гримли уклонился. Удар, ещё, и все мимо. Да это «беглец», подумал Мантис. Нормальный быстрый парень, его стоит брать, но прежде, конечно, припугнуть. Их мечи едва задели друг друга, раздался громкий лязг, и глава комиссии перевернул часы, песок побежал вниз, а для Гримли начался первый, по-настоящему трудный бой.

Юноше удавалось лавировать и уходить от выпадов мастера, но те были не очень точны и резки, он чувствовал, что Мантис щадит его, в то же время знал, что существует запрет на пассивную защиту, и судьи могут сами остановить сражение. Он попытался провести атаку и тут же натолкнулся на контрвыпад. Это был удар не какой-то изощренной коварности, но Гримли показалось, что он врезался в скалу, и его меч чуть не выскочил из рук. Мантис отбросил его назад, и Гримли взмыл в воздух, приземлившись в нескольких ярдах от мастера, но приземлился на обе ноги и не потерял оружие. Со стороны стола судей послышались одобрительные возгласы. Ещё несколько таких ударов, и Гримли понял, что его силы иссякают. Сжимавшие рукоять пальцы болели так, будто в них вколачивали гвозди, в то время как Мантис орудовал одной рукой, и то не ударной.

Вот их мечи снова сошлись, и Гримли, удержавшись на ногах, почувствовал будто бы неуверенность в движении мастера. Он сделал подсечку, стараясь повалить белокурого гиганта. Мантис подпрыгнул, пропустил ногу Гримли под собой и обрушил на плечо претендента удар своей страшной левой руки. Из глаз Гримли брызнули слезы, дикая боль пронзила его и, не удержавшись на ногах, он упал на землю. Быстро поднявшись, он не выпустил оружие, но почти ничего не видел. Глаза застил туман.

Мантис, разозленный непонятливостью ученика, жестко ударил его рукоятью меча. Удар прошел вскользь. Мастер не хотел вышибить из него дух, но Гримли отлетел в сторону. Острые углы крестовины меча разодрали ему щеку и бровь. Гримли рухнул на песок и пыль арены. Боль стала нестерпимой. В голове все плыло, левый глаз плохо видел и стремительно заплывал, все лицо было в крови. Ноги стали ватными и едва держали его. Мантис остановился, отдышался и медленно, давая шанс, двинулся к нему. Осталось меньше минуты. Дикая боль, сковывавшая тело юноши, не отступала. Сжав челюсти, сплевывая и утирая кровь, он смог встать и, пошатываясь, ждал приближающегося противника.

Ненависть вдруг овладела Гримли. Он понимал: сейчас он окончательно ослабеет и мастер может просто вытащить меч из его рук. Тогда экзамен, да что экзамен — весь его путь, его жизненный план, все это рухнет в бездну! Он возненавидел Мантиса. Суровый мастер жестоко избил его совершенно незаслуженно! Так нельзя обращаться с учениками, это экзамен, а не побоище! Это нечестно, ведь ему проиграет любой ученик, любой!

Неожиданно его взору открылась красно-черная пустота астрала и белая светящаяся фигура — душа Мантиса. Сейчас ты получишь, мразь! Гримли протянул магическую руку к девственно чистому астральному телу врага и схватил его сердце. Все, кто следил за поединком, видели, как в нескольких шагах от еле держащегося на ногах противника Мантис вдруг побледнел, схватился левой рукой за грудь и упал на одно колено. Его глаза заволокла пелена. Гримли усмехался, глядя, как корчится в предсмертных судорогах его враг. Ненависть не отпустила его, и он, забывшись, скорее всего, убил бы жестокого мастера, если бы сильный крик не прорвался в его сознание. Это была Илирвен.

— Что ты стоишь, Гримли, ударь его, выбей у него меч! — Эльфийка страстно следила за поединком и желала победы Гримли. Её сердце сжималось с каждым страшным ударом Мантиса, который выпадало принимать молодому ученику. Сейчас видя, что мастер упал, не подозревая, что причиной этого является как раз сам Гримли, она желала ему воспользоваться ситуацией. Илирвен не могла и подумать, что тем самым спасла Мантису жизнь.

Гримли очнулся, красно-черная пелена отошла и рассеялась. Магическая рука отпустила сердце мастера, тот дернулся и тяжело задышал. Но юноша успел всерьез воспринять слова Илирвен. Превозмогая боль, он рванулся к стоящему на коленях гиганту и с силой ударил его ногой в грудь. Тот охнул и отвалился на спину, хотел встать, но сапог Гримли прочно прижал его меч к земле. Встать можно было, лишь расставшись с оружием. Мантис что-то шептал и тяжело вдыхал воздух, открывая рот, как рыба, выброшенная из воды.

— Сдавайся! — прохрипел Гримли и направил острие своего меча на грудь противника.

— Нет, — прошептал Мантис.

Гримли хотел наступить ему на кисть, сжимающую рукоять меча, но крики судей из приемной комиссии одернули его.

— Претендент Гримли Фолкин, подойдите к нам, ваше время истекло!

Вся ярость сразу спала, бессилие окутало его со всех сторон, с трудом, шатаясь и бросив вдруг показавшийся невыносимо тяжелым меч, Гримли поплелся в сторону судей. Зрители ликовали, Илирвен радостно бросилась на шею Толину, а тот колотил по бортику арены гигантскими кулаками. И только в глазах поверженного мастера Мантиса сверкнул огонек подавленной ярости. С трудом, держась за сердце, он подошел к столу судей.

— Вы показали высокий уровень подготовки, юноша. Ваши навыки заслуживают развития и вдохновения, экзамен сдан. Вы по праву можете этим гордиться, пожмите друг другу руки и будете свободны, — сказал Гримли председатель комиссии, старый седой мастер, имени которого он не знал.

Гримли протянул руку Мантису, тот резко и быстро пожал её. Под бурные крики и радостный свист толпы юноша выходил с арены, а судьи уже вызвали на ристалище другого претендента. Учитель Торребор встал из-за стола и, помогая Мантису покинуть арену, вступил с ним в отчаянный спор. Причем оба то и дело оборачивались в сторону снискавшего славу молодого победителя.

В комнате подготовки Гримли окружили новые друзья. Толин кричал, что эту победу нужно отметить так, чтобы полшколы из кабаков неделю вытащить нельзя было. Илирвен говорила, что Гримли станет самым великим мастером, какого когда-либо знали люди. Остальные кричали, поддерживая оба этих мнения.

Гримли долго просил их всех удалиться. Сбросив кольчугу, он с трудом смог переодеться и промыть себе раны. Одна разбитая скула и бровь чего стоили. Только авлийские травы, подаренные Илирвен, смогли быстро остановить кровотечение. Зубы во рту пошатывались, и есть без боли он не смог бы ещё долгое время. Едва держась на ногах, он вышел в коридор, обогнул барак и остановился у родника подле конюшни. До ворот было рукой подать. Там, за ними, судя по крикам и басистому смеху гнома, уже начинали праздновать его победу…

На ристалище, возвышавшемся перед ним, снова шел бой. Уже другие зрители болели за своего друга, но весть о том, что ученик на экзамене побил мастера, разошлась по всей академии и просочилась в город. Гримли склонился над гладью воды, и вдруг мир перед ним померк. Из воды вместо собственного отражения на него смотрел эльф с длинными русыми волосами, в глазах у него переливался белый огонь.

— Не дай ярости овладеть собой! Ярость погубит всё, что тебе дорого, давая мало, отнимет всё.

Это видение сменилось другим: всадник на летающем черном коне с красной гривой и пастью, полной острых клыков. За спиной у него развевался плащ белого цвета и виднелись силуэты трех надломленных башен. Ярко-серебристый доспех был прожжен и оплавлен, и, приглядевшись, Гримли узнал в этом всаднике самого себя. На груди у него золотом сиял чуть исковерканный огнем символ N. В голове нарастал яростный гул, как тогда на крыше консульства. Он отпрянул, и все смолкло, тут же чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Гримли передернуло. Ему вспомнился ужас перед темным воином тогда в Александрете. Он обернулся так резко, что чуть не опрокинул бочку. Перед ним стоял Мантис, одной рукой сжимавший меч.

— Что вам от меня нужно? — сжавшись в комок, Гримли отшатнулся и уперся задом в край бочки.

— Не бойся, парень, — Мантис усмехнулся, но это была злая усмешка, — ты показал себя выдающимся бойцом и по итогам нашего поединка получил максимальный балл из всех, кого я когда-либо видел в этой школе при поступлении. Совет судей решил тебя вознаградить. Этот меч, которым ты дрался сегодня, теперь твой!

Он провел ладонью по лезвию и с силой воткнул орудие в землю на четверть длины. Меч даже зазвенел от такого удара.

— Можешь взять его, если вытащишь! От себя добавлю тебе кое-что, — наклонившись вперед, он взял Гримли за плечо и, подвинувшись ближе, зашептал: — Я знаю, маленький мерзавец, что ты колдун, а колдунам не место в нашей школе! Коль ты человек, ты должен быть прежде монахом Фавела и потом от ордена быть присланным сюда. Славы захотел, так подумай! Я сделаю так, что о твоих способностях всем будет известно. Подумай, что тогда с тобой будет! Монахи узнают, что ты скрываешь от них дар, скрываешь не по незнанию, а с определенными целями, как ведьмак! Я всегда буду у тебя за спиной, и однажды ты проснешься не в теплой постели, а в монастырском подвале, где таким, как ты, самое место!

Мантис отпустил его и пошел обратно к баракам. Меч отбрасывал тень, подобную кресту. Юноша ещё несколько минут не мог двинуться с места.

Вечером, когда гулянка в одном из пабов, облюбованных учениками академии, уже шла к концу, Гримли вытащил из-за стола уже чуть протрезвевшего Толина и рассказал ему об этом разговоре.

— Похоже, после поступления меня ждут большие неприятности!

— Конечно, ты серьезно поссорился с самым опасным мастером во всей академии, — усмехнулся гном.

— Да нет, — Гримли вспомнил видение, — все хуже, я, кажется, не в ладах со своей совестью!

Северо-восточная Таталия,

10-й путь Лун, 987 год н. э.

В тот полдень Мади Локхед чувствовал себя не очень хорошо. Возможно, на нем плохо сказывалось уже месячное пребывание высоко в горах без теплых душистых ванн и ласковых рук карнских красавиц, известных своим мастерством целебного массажа. А может, он просто плохо выспался. Все движения говорили, что проконсул сегодня не в духе. А день как раз был такой, что от него требовались сосредоточенность и здравомыслие, это был удивительный день. Сегодня они с Торнтоном должны были встретить истинного. Он знал, что все его мысли могут стать их достоянием, и это пугало более всего. Вместе с охраной Мадивьяр поднимался по узкой тропинке вверх по склону горы Ферис. По той самой тропе, на которой двести лет назад пал в неравном бою отряд Нагаша. Ярким алмазным блеском играла на солнце шапка горы. Бесконечные хребты и горные пики простирались в разные стороны. Множество мелких деталей скрадывали глаз, не давали сосредоточиться. Мади отпустил поводья и нервно потер виски.

Кроме прочего, у Локхеда был ещё один повод иметь не лучшее настроение. Вчера вечером к нему прибыл гонец из Асанны с посланием от брата Артура. Оно было написано тайнописью, указывая на то, что гонцу не сильно доверяют. Содержание свитка было столь ужасно, что могло расстроить все планы при выборах в совет Таталии, которые должны были состояться практически со дня на день. Вот что писал Артур:

«Дорогой брат, после прочтения сожги это письмо и постарайся не откровенничать с их посланником. Нам не нужны лишние поводы для озабоченности. Учти, огласка и шумиха это наш главный враг в настоящее время. Пишу тебе, любезный брат, о том, что пять дней назад ( считай, две недели, ибо дорогу от столицы до склонов Фериса едва ли можно было покрыть быстрее десяти дней) наши доблестные армии заняли город Тайшет, захват которого и был целью нашей летней кампании. Верная нам пропаганда в столице и крупнейших городах уверила людей, что главные силы Фолии разбиты, и мы заключим мир на правах победителей.

Любящий тебя брат Артур».

Но на самом деле это не так. Военная разведка донесла мне, что к северу от больших болот на границе с нами фолийцы собрали мощную армию численностью от двадцати пяти до тридцати пяти тысяч человек. К тому же они заключили сделку с кем-то из многочисленных вождей Кревланда, где власть меняется, как погода весной. Этот вождь навербовал наемнический отряд, движущийся им на подмогу с севера. Варвары уже смогли пригнать в Фолию двадцать своих ужасных боевых монстров Гроссов, представляющих страшнейшую опасность. Конечно, у нас есть культ священных подгорных драконов, но мы не можем полагать, что война потребует их боевого применения. Они являются оружием устрашения, и едва ли, думаю, они могут реально принести в бою успех. Все мы полагались на конфликт другого масштаба, подобные столкновения и война на своей земле отразятся на настроениях новоизбранного совета крайне отрицательно. Тогда мы с тобой можем оказаться в плачевном положении.

Так вот, в день занятия Тайшета эта объединенная армия фолийцев и наемников Кревланда перешла нашу границу и движется в направлении города Роратон. Наши войска заняты на юге укреплением вновь присоединенных земель, и нам нечего противопоставить им, кроме городского ополчения. Рассмотри, что ты считаешь нужным предпринять по этому поводу, и отошли мне свое письмо немедленно. Мое мнение таково: гарнизон Роратона и ополченцы попробуют остановить эту орду, но если у них не получится, придется напомнить твоим компаньонам о нашей сделке. Уверен, у них есть силы, чтобы в пух и прах разгромить фолийцев, но это повлечет за собой серьезные последствия. Тогда наши отношения всплывут наружу. Эрафийские послы выразят нам протест и укажут на угрозу от Могущественного Севера. Сейчас мы думаем над их ускоренной высылкой. Однако убедить совет будет нелегко. Сам знаешь, сколь большие доходы приносит торговля с королевством…

Напиши, чем Торнтон и другие там занимаются?! Мне не нравится то, что придворные колдуны не могут рассказать, что происходит у горы Ферис. Говорят, что их видение скрывает мрак. Все идет не совсем так, как бы хотелось, милый брат. Разреши проблему с Торнтоном и как можно скорее сам возвращайся в Асанну, но и этого „подкидыша“ так же не оставляй без присмотра.

Любящий брат оставил ему больше вопросов, чем ответов. Да и действовать заставлял быстро и в весьма сложных обстоятельствах. Внутренне Мади с самого начала был против этой военной авантюры в Тайшете. Но с тех пор, как он под давлением брата поставил свою подпись кровью на свитке нойонов, после того расписался за всю Таталию, выбора уже не было. Конечно, в принципе, выбор был, но он был связан с таким риском, о котором Мади сейчас боялся и подумать.

Сквозь скользкий промозглый ветер колонна из семи всадников во главе с Локхедом все же поднялась на плато с заброшенным порталом входа в убежище.

Здесь, в простой палатке, несмотря на снег, дождь и пронизывающий ветер, как пес на цепи у хозяйского сокровища, все это время жил Михаэль Торнтон. Отряд Локхеда поднимался из деревни, находившейся в пяти лигах по западному склону. Подъем занимал длительное время, и большую часть пути они были на виду у Михаэля.

Он видел перемещение людей, но мысли его были заняты другим. Как не допустить обрушения сводов пещер? С тех пор, как почти два месяца назад они открыли хранилище, ветер, вода и дожди стали делать свое черное дело. Никакая сокрытая магия более их не сдерживала, а истинные все не находили времени посетить их. Возможно, были заняты, возможно, это было опасно — Торнтону оставалось лишь гадать.

Он посмотрел на золоченые песочные часы, стоящие на маленьком дорожном столике. Эта деталь совсем не здешнего интерьера не вязалась с первозданной заброшенной каменной пустыней. Но сейчас срок ожидания истекал. Время было указано точно, и, когда последняя песчинка упадет вниз, на горизонте должен появиться дракон-дух, несущий в себе одного из владык.

Вот прибыл Локхед. Перебросившись с ним парой фраз и заметив, что Мади сегодня чуть менее разговорчив, чем обычно, Михаэль попросил проконсула отослать охрану. Сопровождавшие рыцари повиновались и без особых споров отъехали На несколько сотен ярдов вниз по тропе, к веревочному мосту, не так давно натянутому над трещиной. Эта предосторожность не возмутила Локхеда. Он видел мотивы нойонов не являться перед смертными. С другой стороны, он понимал, что раз они его вызвали, значит, скоро это уже не будет иметь никакого значения. Любую тайну опускают в цене постепенно, сделать это резко — всегда навредить себе, он отлично знал этот завет дипломатов.

Погода стояла отличная, на небе не было ни облачка. Ветер развевал длинные волосы Локхеда. Он поставил ногу на большой камень и всматривался вдаль. Ничего не происходило, лишь неподвижной щеткой уперлись в небо вершины гор. Рядом, облокотившись на свой гротескный, декоративный стол, над краем обрыва ждал Торнтон. На голове посланца с юга была плотная накидка грубой шерсти. Под ней скрывались глубокие рубцы шрамов у основания черепа, следы его пребывания в Терминасе. За спиной развевался зеленый эльфийский плащ. Торнтон был очень горд — он выполнил волю бессмертных, ждал поощрений и новых приказов. Локхеда пронзало скользкое чувство того, что вся его память сейчас может стать достоянием нойона. И чем больше он так думал, тем более грешные и тайные мысли шли ему на ум. Проконсул знал, что приближается носитель древней и могучей силы, что любой нойон непредсказуем, и потому ждал встречи в сомнении и страхе.

Вот на горизонте показалась черная точка. Она быстро приближалась, а вместе с ней и этот нестерпимый, врывающийся в голову звук. Всадник на летающем коне с кроваво-красной гривой и огненными копытами летел на них с неимоверной скоростью. Он сделал круг на высоте сотни футов и стал снижаться. Мади не знал этого, но в тот самый момент сонные заклятия сковали всех в радиусе нескольких миль от плато. Уснула деревня, в которой ночевали он и его охрана. Конь коснулся земли, и Локхед видел, как плеснул в разные стороны расплавленный гранит. Его обуял ужас, и страх сковал волю. Всадник выскочил из седла и шел прямо к ним. Инстинктивно рука проконсула легла на рукоять меча, но так и замерла, парализованная ужасом. Его голова раскалывалась от боли, а та все росла. Нагаш приближался. Торнтон вскинул руку.

— Смерть — путь к жизни! — Нагаш также поднял блистательную темную длань и также ответил нойонским приветствием. Локхед хотел также что-то сказать, но язык присох к нёбу. Его взгляд скользил по чарующему своей силой гостю. Высотой все семь футов, фиолетово-черный, с широким роговым воротником без шлема, но лицом, будто расплывающимся при движении — не рассмотреть. Лысый череп, резкий прямой нос, в глазах багровый блеск. Проходя мимо Локхеда, Нагаш неожиданно обернулся на него, и проконсул подумал, что сейчас умрет. Холодная, неимоверно тяжелая рука опустилась на его душу. Он больше не думал, не дышал, не жил несколько секунд, затем, будто удовлетворившись чем-то, нойон отпустил его, и давящий виски звук тут же спал. Локхед упал на колени, ноги не держали его.

— Приветствую тебя, Мади Локхед из Асанны, — услышал он голос у себя в голове.

Опершись руками о какой-то круглый серый камень, таталиец закашлялся, чувствуя странный соленый привкус. Когда он смог подняться, Нагаш и Торнтон уже скрылись в сети подземных туннелей. Долгое время ничего не происходило. Локхед даже почувствовал себя лучше, но после пристального взгляда нойона нельзя было остаться прежним. Новый страх навсегда свил гнездо в его сердце. Как безумный ещё целый час дипломат бесцельно бродил по плато. Он то спускался к самой расщелине, где обнаружил спящей свою охрану, то поднимался к самому краю начинавшихся на склоне снегов и опускал руки в искрящуюся массу. Локхеду казалось, что он стал ниже ростом и ослабел, а исполинские горы и ледяные утесы, нависавшие над ним, подпирают сам купол неба.

Наконец, обретя хоть какую-то тень спокойствия, Мади повернул назад, к входу в подземелье и обрушившемуся старому капищу. Его бесил красивый стол на тонких ножках у самого края бездны. Он смотрелся несуразно и глупо. Рядом переступал с ноги на ногу конь Сатай. Локхед захотел рассмотреть его поближе, но, подойдя на десять ярдов, почувствовал жар тела и холод в душе. Конь, казалось, пронзил его взглядом черных как ночь глаз, встал на дыбы и ударил копытами землю. Брызги мелкого щебня почти достали проконсула. Он отшатнулся и вскрикнул будто ошпаренный. Сатай завыл подобно волку и осклабился пастью, полной стальных зубов. Локхеду казалось, конь смеется над ним. «Чародейская сволочь», — подумал он про себя, и тут произошло нечто удивительное. Из-за дверей домика послышался топот сапог, а потом низкий глубинный гул. Оттуда выбежал Торнтон и закричал Локхеду на бегу:

— Уходим, быстро уходим отсюда! Вниз!

Он бросился бежать по тропе, ведущей к подвесному мосту. Земля под ногами у Мади заходила ходуном. Ему показалось, что гора Ферис вот-вот взорвется, ведь когда-то давным-давно она была вулканом. Домик у него за спиной и корявые фигуры идолов — все осело и куда-то проваливалось. От того места, где он сам стоял, в разные стороны побежали скальные трещины. Мади метнулся следом за Торнтоном. Гул и грохот у них за спиной все росли и прекратились лишь тогда, когда они оба достигли расщелины.

— Что случилось? — шепотом спросил Мади у Торнтона. — Всё-таки обвалился свод?

— Он все обрушил, чтобы быстрее поднять манипулы на поверхность. Через старые ходы они бы поднимались, наверное, три недели, а так выйдут за сутки.

— Их армия? — вместо ответа Торнтон одобрительно кивнул. Он выпрямился и с силой втянул воздух.

— Уже кончено.

Когда они поднялись наверх, Локхед не узнал горного плато. В центре зиял неравнобокий, шириной до ста ярдов, дымящийся сизым паром провал. Заваленные грудами обломков спуски занимали половину всего плато. Было видно, что в самом центре провала нет дна. Вместо него огромное пустое пространство внутри горы, а в нем копошились мириады серых, плохо различимых фигур.

Нагаш стоял около столика Торнтона, который ни на йоту не сдвинулся с прежнего места. Он всматривался в глубину разверзнувшейся перед ним пропасти. Из-за поворота тропы показались человек и слуга. Хороший слуга, при случае стоит забрать его у Моандора, подумал нойон. Перед Нагашем на столе лежал небольшой стальной ларчик с блистающим замком и белой буквой N, ярко сиявшей на черном фоне крышки.

— Подойди ко мне, Михаэль, — обратился Нагаш к Торнтону.

Локхед этого не слышал, приказ был подан мысленно, но таталиец почувствовал, что ему приближаться не стоит. Нагаш открыл шкатулку, и Торнтон услышал лязг металлической крышки и скоб по амальгановой броне перчатки нойона. Внутри что-то шевелилось, волосатое и мохнатое. Локхед ничего не видел, а Торнтон понял, что это какие-то животные, не то мыши, не то крысы. Другое движение происходило в тот момент на дне воронки. Там солдаты нежити перетаскивали неподъемные камни, складывая из них подобие лестницы. Проконсул завороженно смотрел то на черного мага, то на его рабов в глубине рассевшейся скалы.

— Михаэль, теперь ты ответственен перед Темным Кругом за их доставку в Ато-Моргул. У меня свои дела. Это ты можешь сделать в одиночку. Можешь связаться с Моандором, он уточнит тебе что-либо по твоим запросам и в случае изменения ситуации. Я поднял ровно тридцать одну тысячу пятьсот два скелета и лича, более тут никого не осталось. Все прочие наши солдаты оказались не столь долговечны телом. Хотя ты должен сотрудничать и помогать этому человеку, — взгляд нойона указывал на Локхеда, — убереги его от соблазна использовать эту огромную мощь в своих целях. Помни, ни один наш воин не должен пролить кровь «живого». Пока не должен. Это условие, какое мы не хотим нарушать.

— Чье условие? — хотел было поинтересоваться Михаэль, но не решился.

— Теперь оставь меня! — Михаэль поклонился и отступил назад к Мади, созерцавшему толчею поднимавшейся из глубин армии мертвых.

— Господин Локхед, — услышал дипломат голос у себя в голове, — вы можете следовать вниз, ваша охрана вот-вот проснется. Вы должны во всем содействовать Торнтону, в перемещении войск к нашим границам особенно.

— Я слушаюсь, — с тяжелым чувством выдавил из себя Мади.

— Вы можете гордиться, проконсул, вы на хорошем счету. Перед вами великое будущее. Теперь идите!

Локхед повернулся и пошел вниз, с трудом соображая — прочел нойон его тайные мысли или нет? У него раньше никогда не копались в голове, и Мади придерживался предположений, что это должна быть мучительная и болезненная процедура. На самом деле это было далеко не так.

Таталийский министр уже скрылся за скальным выступом, а Торнтон окриками указывал скелетам, как лучше выкладывать путь наверх. Ещё несколько шагов, и вот первые личи в грязных, залепленных паутиной, землей и глиной доспехах уже выбирались на тропу. В руках у них были боевые жезлы, хоть и не заряженные от концентраторов магии разрушительной силой, они выглядели весьма грозно. Первый десяток костяных гигантов построился в шеренгу, и по приказу Торнтона они двинулись в том же направлении, куда несколько минут назад скрылся Мади.

Нагаша уже не волновала вся эта суета. Он сделал почти все, что хотел и теперь должен был лететь в Кревланд. Там, несмотря на эмиссарскую деятельность агента Синката, дела у нойонов шли не так хорошо, как хотелось бы. Осталось последнее.

Запустив руку, закованную в амальгановую броню, внутрь шкатулки, Нагаш вытащил оттуда живую копошащуюся мохнатую массу с блестками черной кожи. Этот мохнатый шарик зашебуршился, разбился на части и вскоре на столе перед нойоном сидели, навострив мерзкие уродливые морды, шестнадцать летучих мышей-нетопырей. У самой крупной на голове была седая шерстка и золотой ободок с символом N. Эта летучая мышь встала на задние лапки, несколько раз махнула крыльями и, оторвавшись от стола, взлетела. Через миг после этого тварь со всех сторон охватил дым, блеснуло голубоватое свечение разрядов. Дымное облако разрасталось и принимало все более и более человеческие черты. Остальные мыши также взлетели и кружились над головой, возникающей из дымки фигуры.

Когда материализация завершилась, перед Нагашем стоял человек столь же высокий, как сам нойон. Он был широк в плечах, и в каждом движении читалась нечеловеческая сила. На нем были одежды богатого таталийского дворянина, а за спиной развевался черный плащ с ярко-красной внутренней стороной. У него были седые волосы, дряблая бумажная кожа, в целом черты лица были резкими и сильными. Глаза его были ярко-красного цвета, нос был довольно крупным, но с горбинкой. Во рту ярко вырисовывались четыре крупных клыка.

— Ха, как я давно не дышал этим воздухом и не смотрел на мир своими глазами! — глубоко дышал седовласый гигант с золотым ободом и символом N на лбу.

— Зачем ты вызвал меня, владыка? Я с радостью послужу тебе и Темному Кругу, как это было уже столько веков.

— Ты прав, Саллек, давно я не звал тебя. Теперь тебе и твоим собратьям придется хорошо поработать.

Мысли нойона легко проникали в мозг стоящего перед ним преданного моргула — моргула-вампира невероятной силы. Его огромные мощные руки, цепкие пальцы с желтыми когтями, глаза и клыки, черные одежды — все выдавало в нем принадлежность к древнему племени верных нойонам вурдалаков. Но Саллек не был простым кровососом. Он был магом и энергетическим вампиром. Многие адепты Арагона нашли смерть под его руками.

— Что прикажете, повелитель? — Саллек осклабился, поправляя цепочку плаща у себя на шее.

— Чтобы разобраться в нынешнем состоянии дел, возьми это, — нойон подкинул в руки вампиру красный камушек информ-кристалла.

— Буду краток, не тратя твое время, мой славный моргул. У тебя одна цель — найти следы человека с удивительными задатками астральной мощи. Скорее всего, он сын сумеречного мага и смертной женщины. Возможно, сын Белого, если в своей чахлой старости они ещё на это способны. Чтобы найти его, ты пойдешь по следам другого охотника — эльфа Ивора, очень опытного рейнджера и сильного колдуна. Он чудом избежал даже моего преследования, так что прими к сведению, соперник у тебя достойный!

— Ему просто везло, никто не в силах бежать вашего гнева, владыка! — шипел вампир.

— А я не гневался. Ты пойдешь за ним до тех пор, пока не найдешь цель. Первая точка твоего пути — Александрет. Не так давно эльф вновь был там. Не мне тебя учить, но помни: это очень ответственное задание. От его успеха зависит наше с тобой положение в глазах остальных бессмертных. Не стоит разочаровывать меня. Если ты и твои братья не оплошают, то доставьте эльфа и юного мага в Ато-Моргул. Сроку даю вам год, о причинах узнаешь там! — указал на кристалл нойон.

Нагаш забрал шкатулку и вскоре был в седле.

— Год — это крайний срок, владыка! — Саллек упер руки в бока и с высоты своего огромного роста взирал на стройные ряды личей, поднимавшихся со дна огромного котлована. Он слишком хорошо знал нойонов: скоро будет война.

— Да, ты прав, — уже подняв Сатая в воздух, мысленно заметил нойон.

— Война будет, и твое задание как никогда важно. Год — крайний срок, раньше — лучше и для тебя, и для всех нас!

— Слушаюсь, повелитель!

— Смерть — путь к жизни! — Нагаш воздел руку, и, встав на дыбы прямо в воздухе, Сатай полетел на север.

— Смерть — путь к жизни! — ответил Саллек и, вытянув руку с красиво развевающимся на ветру бархатным черным пологом, проводил взглядом своего господина. Когда Нагаш скрылся за горизонтом, вампир ещё некоторое время постоял на горном карнизе. Остальные летучие мыши черным облаком вились у него над головой. Потом моргул оглянулся, увидел Торнтона, который, бросив командование, шел к нему.

«Не хочу тратить время на разговор с их рабами». Саллек всех служащих нойонам, кроме себя, почитал не иначе как рабами.

Повернувшись к обрыву, он глянул вниз, сделал небольшой шажок и сорвался в пропасть с края каменистого карниза. Информ-кристалл сжался и исчез в его менявшемся на лету теле.

Торнтон был шокирован. Он видел, как седовласый старец в плаще бросился вниз, и вереница летучих мышей, крутившаяся у него над головой, устремилась следом. Но, подбежав к краю, Михаэль смог разглядеть лишь несколько черных точек, летящих куда-то на северо-запад, к границе с Фолией. В полном недоумении Торнтон присел на крупный, обросший лишаем валун. Все это было неожиданно — Тамикзалла и Моандор, дававшие ему задание в Таталии, не предупреждали о таком действии Нагаша.

Однако времени на размышление у него не было. Ответственное задание требовало полной отдачи, и Михаэль вернулся к краю провала, вновь приняв на себя командование подъемом. Ожившие воины нежити понимали его нойонский диалект, однако не были достаточно расторопны. То и дело приходилось кричать, чтобы передовые отряды скелетов и личей не толпились, а спускались вниз, переходя широкий перекидной мост, где голову этой колонны уже встречал Локхед.

О таинственном появлении вампиров Михаэль решил сообщить в Колдсоул — моргулу Дракису. Пускай он решит, кому среди нойонов стоит в первую очередь знать об этом. Кроме того, было неясно, как все же таталийцы среагируют на происшедшее. Вечером, когда они с Локхедом вместе будут в деревне, проконсула нужно как следует расспросить о его впечатлениях. Он человек, его можно спровоцировать на любую глупость, помнил Торнтон слова своей «второй матери» Тамикзаллы.

Самого Мади Локхеда по ходу развития событий волновало совсем другое. Он видел, как жители первой же деревни с ужасом разбегались по домам и запирали двери на все засовы при виде спускавшейся с гор армии мертвых. С огромным трудом, доказывая, что он проконсул и министр правительства, Мади удалось выбить у старосты деревни право заночевать. И то лишь при условии, что отряды мертвецов будут выведены из селения. Любое нечаянное слово могло привести к трагедии, но Торнтон, к счастью, не шел на конфликт, видимо, имея четкие указания своих хозяев.

Поздно ночью, за чашкой чая и свежей бараниной Торнтон, как и хотел, постарался выведать у Мади все, что тот думал о Нагаше и его появлении. Локхед был опытным дипломатом, но даже он не мог противостоять дару влияния, которым нойоны наделили Михаэля. Однако полностью расколоть проконсула агенту темного круга не удалось. Мади ловко свернул тему, поняв, что рассказывает больше, чем хочет. Удостоверившись в том, что вся затея с договоренностями теперь вызывает у Локхеда серьезные опасения, Торнтон отпустил его и сам стал настраивать систему связи для нового доклада Дракису.

Но Мади не желал ложиться спать в этот поздний час. Он прошел к себе, достал заготовленное заранее послание, дописал пару строк и велел охраннику утром передать послание Торнтону. Затем, переодевшись в сутану монаха Церкви Велеса, он на цыпочках сошел на первый этаж и подготовленным черным ходом покинул дом. Лишь благодаря тому, что Торнтон был занят разговором с Дракисом, это удалось сделать незаметно. Беспрепятственно преодолев пост личей, Мади уверенно двинулся дальше. Проконсул, как только мог, гнал коня. Темнота ночи подсвечивалась ярким светом обоих лун, это хоть как-то помогало на опасной и крутой горной дороге. Дважды его заносило так, что камни и песок сыпались вниз с крутых обрывов, а конь едва не вставал на дыбы. Ему нужно было как можно скорее попасть в Асанну и поговорить с братом. Лишь с его согласия можно было продолжать эту крайне рискованную для их положения операцию.

Торнтон был крайне удивлен ночным бегством Локхеда и тем, что сам по какой-то невообразимой глупости выпустил его. Ему запомнились слова Нагаша о том, что дипломат на хорошем счету. Но если он на хорошем счету у одного из нойонов, то может быть смертельным врагом для другого. Утечка и неудачное разглашение любой мелочи среди нойонов могло привести к гибели, это Михаэль знал наверняка и немного испугался. Он велел личам арестовать охрану Локхеда, и далее они следовали уже как пленники на родной земле. В переданной ему бумаге он нашел официальное объяснение проконсула, оставлявшее больше вопросов, чем ответов. Мади писал:

«Дорогой друг, я сожалею, но обстоятельства вынуждают меня в столь тяжелый момент покинуть вас. Сообщаю вам о том, что несколько дней назад ко мне прибыл посланник из Асанны с сообщением высокой секретности от нашего правительства. В нем сообщались неприятные известия о вторжении серьезных сил фолийцев, направляющихся к городу Роратон, в самом сердце нашей страны. По этой же территории пролегает путь войска наших союзников. Фолийцы могут пойти на уступки и пропустить вас. Однако по условиям договора, которые я раскрыл вам вчера, это нецелесообразно. Если вы печетесь о подлинной выгоде для наших общих друзей, вам стоит направить поднятую из убежища армию на путь фолийцев и преградить им дорогу. Это единственная возможность остановить войну быстро и малой таталийской кровью. Увидев, что союзники встают на нашу сторону силой, а не только словами, фолийцы наверняка запросят мира, что при данной картине на фронте и наших летних победах под Тайшетом выгодно Таталии.

Искренне ваш честный и добрый друг Мадивьяр Локхед».

Для срочных консультаций с правительством я вынужден отправиться в Асанну, и советую вам, господин Торнтон, поступить так же. Наши союзники — грозная сила, вид одного из них произвел на меня незабываемое впечатление. Я тщусь надеждами, что правитель Фолии не столь безумен, чтобы бросать вызов почти что богам. После встречи со своим братом я обязательно найду вас, по рассчитанному мною времени вы как раз подойдете в окрестности Роратона. Не медлите с принятием решения. Таталия умеет быть благодарной, и они это знают. Помощь, что сейчас вы можете оказать нам, тысячекратно отзовется пользой для наших союзников ввиду надвигающихся серьезных испытаний.

Торнтон свернул свиток и спрятал в карман хитона. Следовало ещё раз связаться с Дракисом, от меня что-то скрывают относительно Таталии, и даже этот смертный ведет более тонкую игру, разочарованно подумал Михаэль. Он вдруг ощутил себя ничтожной марионеткой и впервые в своей новой жизни позавидовал Мади, который ещё мог принимать самостоятельные решения. Никакие новые способности, никакая магия того не стоили.

С этими грустными мыслями он тронулся снова вверх по склону, объезжая шедшие навстречу серые стальные колонны, будто ручейки от родника стекавшие по склонам горы Ферис.

Спустя полторы недели после написания послания, когда Мади Локхед достиг Асанны, в столице уже дорожали продукты и оружие. Вовсю распространялись слухи, будто по пути на Роратон фолийцы сожгли дотла деревню, а по другим сведениям три. Война набирала обороты и шла совсем не по плану таталийских консулов.