Шло время, но «Дон Кихот» денег не возвращал, хотя и высказывал радость во время встреч в филателистическом магазине и на официальных приемах. Однажды он заявил, что временно выполняет в посольствах обязанности шифровальщика и неожиданно выразил готовность возвратить долг в форме двух телеграмм: одна открытого текста, другая уже зашифрованная, но текст тот же.

В голове начали прокручиваться различные варианты: если возьму сразу, то тем самым будет подтверждена моя принадлежность к разведке; если отказаться, то можно и деньги потерять, и упустить представившийся случай — «золотой шанс». Такое бывает не каждый день.

Сделав вид, что мучительно долго раздумываю в поисках лучшего варианта, я сказал:

— Вообще лично я интересуюсь больше марками, чем шифрами. Шифры — не мое хобби, но я спрошу у одного своего коллеги, может быть, для него это и будет интересно. А пока приглашаю вас выпить по чашечке кофе.

«Дон Кихот» согласился подождать, но по глазам было видно, что он предпочел бы завершить предложенную им сделку побыстрее.

Центр одобрил такой обмен и попросил направить полученные телеграммы очередной почтой, но впоследствии к развитию оперативного контакта с филателистом-дипломатом относился довольно сдержанно. Сдержанность Центра по углублению контактов с ним и перевода его в агентурные отношения вызвала неудовольствие у резидента и недоумение у меня.

— Близорукие максималисты, — бурчал резидент, — подавай им на тарелочке сразу шифровальщика из американского посольства. А то, что твой «Дон Кихот» может стать министром иностранных дел или выехать в западноевропейскую страну, они там наверху не учитывают. Светского знакомства с ним не прерывай, — рекомендовал он, — снабжай его марками, пригласи на ужин в недорогой ресторан.

Достигнув лишь стадии миттельшпиля, закончился мой первый оперативный дебют. До эндшпиля — классической вербовки — дело не дошло. Однако добрые отношения между нами сохранялись еще долгое время. А резидент почти угадал будущее «Дон Кихота». Послом он, правда, не стал, но после окончания командировки в Каире вернулся в свою жаркую африканскую страну и, поработав в МИДе, выехал в ранге советника в Париж. Там у него, видимо, сработал рефлекс связи между филателией и советским дипломатом, который может стать «спонсором» и выручить в трудную минуту, и «Дон Кихот» нанес протокольный визит в наше посольство. К несчастью, наткнулся он на «чистого» дипломата, который ни марками, ни африканскими странами не интересовался, а готовился к окончанию командировки, покупая подарки родным и начальству. К своим «ближайшим соседям» наш карьерный дипломат относился весьма сдержанно, а потому нашего резидента во Франции о визите «Дон Кихота» в известность не поставил.

«Крупная рыба клюнула, но, сорвавшись с крючка, ушла в глубину» — так можно завершить рассказ о «Дон Кихоте», если воспользоваться терминами резидента.

Я лукавил, заявляя «Дон Кихоту» о том, что шифры меня не интересуют. Они всегда, везде представляют интерес для разведки, и особенно для того оперативного работника, который в прошлом был криптоаналитиком. Но никак не мог я поведать в то время не только «Дон Кихоту», но и своим близким о том, чем я занимался в определенный период жизни’. Ниже немного реминисценции.

В один из дней в стенах Московского института стали им. Сталина появились два важных лысых дяди. Имеющим постоянную прописку в Москве и хорошую успеваемость они задавали только один вопрос:

— Не хотели бы вы дальше продолжить учебу?

От каких-либо разъяснений они уклонялись, заявляя лишь, что это будет учеба «по профилю», на базе полученного образования, но с определенным уклоном.

— Кот в мешке, — заявил мой приятель, который уже получил направление на дальнейшее обучение в Академии внешней торговли. Но путевка туда была одна, а желающих остаться в Москве было много. Тогда, в период корейской войны, среди студентов-выпускников был в ходу афоризм: «Корея — для корейцев, а Москва — для москвичей».

«Рискнем. Учиться — всегда пригодится», — решили те, кто не смог устроиться в учреждение типа НИИчермет или Стальпроект.

Через некоторое время «купившим кота в мешке» было объявлено, что они стали сотрудниками войсковой части №***, а затем сообщили, что они направлены на учебу в Высшую школу Главного Управления специальной службы (ГУСС), которое было прикрыто «крышей» по номеру войсковой части.

Таинственное сочетание слов «специальная служба» да еще и при всемогущем тогда ЦК КПСС вселяло уверенность в завтрашнем дне и в собственной значимости. Впоследствии и то, и другое оказалось ложным, не подтвержденным реалиями.

Полгода нам преподавали открытые «гражданские» науки: дифференциальное и интегральное исчисление, высшую алгебру, электротехнику, радиотехнику. И лишь после первого семестра было объявлено, что из нас, довольно пестрого конгломерата выпускников московских ВУЗов и ВТУЗов, будут выковывать инженеров-криптографов. Все бросились искать в энциклопедиях и словарях объяснение этого слова: «Криптография — «способ тайного письма, понятного лишь посвященным». Чтобы стать таким «посвященным», пришлось продираться через кустарник тройных интегралов, густой сумрачный лес теории вероятностей, математической статистики и, наконец, взобраться на вершину основ криптоанализа. Абстракция формул — изощренная символика данной науки — познавалась с большим умственным напряжением. Но отступать было нельзя, да и некуда.

Постепенно контуры понятия «криптография» расширялись. Оказалось, что она столь же стара, как мир. Простые элементы сокрытия секретного письма применялись в древних цивилизациях Индии, Месопотамии, Египта, Греции. Некоторые ученые утверждают, что криптография по возрасту старше египетских пирамид. Изобретением шифров занимался Юлий Цезарь, о важности криптографии писал мастер интриги Никколо Макиавелли. Оливер Кромвель — основатель английской разведывательной службы «Сикрет Интеллидженс сервис» — создал внутри нее так называемый «черный кабинет», который занимался дешифровкой тайных сообщений. Именно Оливеру Кромвелю приписывается ставшая седой мудрость: «Управлять — значит предвидеть». А чтобы предвидеть, надо знать, а чтобы знать, надо заниматься разведкой. Независимо от этапов развития, задачами криптографии было сокрытие политических, дипломатических, военных, экономических и других секретов государства — с одной стороны, и проникновение тайными, особыми средствами в секреты государства-противника (или соперника) — с другой.

Мир давно оказался под радиошпионским колпаком. По всему земному шару, в разных направлениях и на разных частотах разносятся радиоволны зашифрованных сообщений министерств, ведомств, служб разведки, а на суше, на морях и в космосе действуют перехватывающие их станции, пункты прослушивания. Радиошпионаж прочно вошел в быт общей разведки.

Во многих странах в обстановке строжайшей секретности трудятся центры дешифрования, именуемые «дворцами головоломок», «черными кабинетами», отделами Агентства национальной безопасности, и так далее. В СССР криптографией в ее полном комплексе занималось бывшее 8 Главное Управление КГБ. Навсегда, бесповоротно, канули в Лету те времена и те принципы, в силу которых джентльмену считалось неприличным читать чужие письма. В наш век атрибутом великой державы, вместе с наличием ядерного оружия и другими достижениями в области высоких технологий, стал высокий уровень криптографии. Ее отсутствие, наоборот, считается показателем недоразвитости, отставания от уровня современности. Криптография — это разведка и контрразведка связи. А связь — основа нормального функционирования любого государства, его учреждений и ведомств. Всю историю человечества и отдельных стран можно было бы написать в другом цвете, под другим ракурсом, если бы были известны достижения и неудачи криптографии. Но белые (а может быть, и черные) пятна в истории останутся навсегда. Тем не менее, кое-что с течением времени становится известным. Например, дешифрованная телеграмма министра иностранных дел Германии Циммермана немецкому посланнику, в которой содержалось предложение Мексике начать боевые действия против США, сыграла определенную роль в выступлении Америки на стороне Антанты. Ввиду нестойкости наших шифров в двадцатые годы Англия держала под контролем связь Наркоминдела с посольствами на Востоке. Пресловутый ультиматум Керзона был составлен на основе дешифрованных англичанами телеграмм.

В свою очередь, мы читали переписку Японии, которая планировала в случае войны захватить Приморье, Дальний Восток, Забайкалье. Опубликование в прессе дешифрованного нами «меморандума Танаки» («меморандум Танаки» — секретный доклад по вопросам внешней политики Японии, представленный в 1927 году премьер-министром генералом Танакой — предусматривал экспансию Японии в Китай и другие страны Азии и содержал призыв к войне с СССР) спутало карты японской военщины.

Сейчас трудно сказать, как бы сложился ход Великой Отечественной войны, если бы советские криптографы обладали методом дешифрования «Энигма», но данными с нами делиться не торопились.

США дешифровали часть кодов советских дипломатических посланий и донесений КГБ, в результате чего было выявлено, что Москва имела более 100 американских агентов, занимавшихся шпионажем в пользу СССР.

Это лишь небольшая иллюстрация к роли криптографии.

Выпускники Высшей школы бывшего ГУСС при бывшем ЦК КПСС едва ли считали себя разведчиками особого рода. Они перебирали, сидя в уютном кабинете на двоих, кипы шифртелеграмм, пытаясь подобрать ключ к ним, мечтая о какой-нибудь зацепке, выискивая повторяемость или возможную ошибку оператора. Но трудно (чаще невозможно) дешифровать текст, зашифрованный с помощью электронно-вычислительной машины, делающей миллион операций в секунду.

Можно было годами «взламывать» шифр, но с помощью формул лишь доказать его нераскрываемость без посторонней помощи, без подсказки. Идеальным помощником считается завербованный шифровальщик, работающий с шифрами. А заставить его работать на нас может только настоящий разведчик (агентурист). По идее автора шпионских романов Яна Флеминга, «если шифр трудно вскрыть, его надо выкрасть».

Невозможность «взломать» шифр собственными силами порождала чувство безысходности, никчемности. Некоторым выпускникам Высшей школы ГУСС повезло больше: они создавали шифровальные машины. Часть из них получила Ленинские премии.

Относительно роли радиошпионажа и криптографии на Ближнем Востоке следует напомнить также случай с американским специальным судном «Либерти» во время войны 1967 г. В начале военных действий оно находилось у берегов Египта. Часть экипажа вместе со специальной аппаратурой высадилась на берег, другая оставалась на корабле. Их общая цель состояла в перехвате и дешифровке радиосообщений как Египта, так и Израиля, а также в посылке ложных приказов на арабском языке об отступлении командирам египетских частей, который пытались организовать на Синае оборону. Естественно, что перехваченные и дешифрованные секреты египтян отправлялись ЦРУ, а затем израильскому командованию. Но среди членов команды оказались специалисты по ивриту, которые осуществляли радиошпионаж и за Израилем. Корабль «Либерти» был потоплен израильскими самолетами и торпедными катерами. В результате этого погибло и было ранено более 100 членов команды корабля. Вашингтон получил от Тель-Авива официальные извинения за это «досадное недоразумение». Как же так? Израиль уничтожает корабль своего стратегического союзника — США! Некоторые исследователи пришли к выводу, что американцы, используя свое судно, получали сведения о том, что Израиль, нарушая рамки прежней договоренности с США, самостоятельно пошел на расширение и продолжение боевых действий. Израиль решил ликвидировать невыгодный для него источник информации.

Итак, само собой разумеется, что все, чему я научился в Академии, я никак не мог поведать «Дон Кихоту». Я просто сказал, что шифры — это не мое хобби. Но охота за шифровальщиками продолжалась.

На ежегодной международной торговой выставке у нашего павильона я познакомился с двумя дипломатами одной азиатской страны, которая представляла определенный интерес. Расчувствовавшись перед их неподдельным вниманием к нашим экспонатам, я пригласил обоих отобедать в наш ресторан, где им особенно понравились русские щи и блины с икрой.

В качестве ответного шага они пригласили меня на ужин в дорогой ресторан на Ниле, перед входом в который висело вежливое объявление: «Просьба посетить нас в галстуке». Ужин проходил при свечах, электрического освещения не было. Ресторан был элитным. Оба дипломата интересовались особенностями нашей жизни: может ли верующий состоять в КПСС, как устроены колхозы, что будет, если жених обнаружит в первую брачную ночь, что его невеста не девственница, каковы особенности русской зимы, и так далее. Ужины при свечах стали традицией, за них расплачивались мои собеседники. Они избегали бесед на политические темы, на остро поставленные вопросы следовали обтекаемые ответы, из которых нельзя было даже составить запись беседы для посольства.

Все ужины да ужины. Приятно для желудка, но нет оперативного удовлетворения. И тогда, нарушив дипломатический этикет, я без предварительного уведомления поехал в посольство.

Дипломат-этнограф встретил меня радушно, усадил в своем кабинете и начал обычный разговор на житейские темы. Раздавшийся телефонный звонок заставил выйти его на несколько минут. Вернулся он с бумагой, извинился за прерванную беседу, заявив, что ему надо зашифровать телеграмму посла.

— Может смогу тебе помочь? — спросил я с невинным видом, но внутренне напрягаясь и пытаясь издалека рассмотреть таблицу, с помощью которой он приступил к шифрованию.

— Нет, спасибо, я справлюсь сам.

Он наивно воспринял мое предложение за искреннее желание помочь ему лично. Мне же очень хотелось узнать способ зашифровки.

Из последующих встреч, на которые он всегда приходил вдвоем, я понял, что его интерес ко мне объяснялся чистым любопытством «поговорить за жизнь» с человеком из другого — «коммунистического» мира.

Несмотря на то, что дипломат-шифровальщик питал ко мне искренние дружеские чувства, контакт с ним начал меня тяготить, так как отнимал время.

Основы для его вербовки я не нашел. В деньгах он не нуждался. Интерес к СССР остался на уровне любопытства и не достиг желания оказать ему «службу особого рода».

Итак, превратить дружбу с шифровальщиком азиатской страны в доверительную связь не удалось. Зато с владельцем магазина марок отношения развивались медленно, но по восходящей. После соответствующей проверки на честность он был использован «втемную» для пересылки в некоторые арабские и африканские страны невинных на вид и по тексту, но важных (замаскированных тайнописью) по содержанию писем. Эти письма были каналом связи с нашими нелегальными работниками. Заказное письмо за рубеж, которое отправляет по почте иностранец, да еще и дипломат — одно. Это вызывает интерес у соответствующих служб. Но письмо от имени местного гражданина — совсем другая статья. Оно не вызывает подозрений.

Направляясь на очередную встречу филателистов, я увидел двух идущих впереди стюардесс в форме Аэрофлота, которые иногда останавливались перед витринами богатых магазинов, но не заходили в них. Одна из них показалась мне знакомой.

«Да ведь это Лариса», — вспомнил я свое невинное кокетство в самолете.

— Летайте только самолетами Аэрофлота! Храните деньги только в сберегательной кассе! Остерегайтесь случайных знакомств на улице! — все это я выпалил в непосредственной близости от девушек. Те обернулись и засмеялись.

— Вот мы и встретились под жарким солнцем. Какими судьбами в этом городе?

— Сломался движок, здесь починить нельзя, ждем его из Москвы, — ответила Лариса и представила меня своей подруге: — Любитель рассола, но не гнушается и «Мукузани», отдавая ему предпочтение перед женщинами.

— Как здешний старожил предлагаю вечером отведать местного шашлыка с местным сухим вином. Оно не уступает и «Мукузани».

— Вечером не можем. У нас строгий командир и он не спускает с нас глаз.

— Ну, тогда мороженое с гранатовым соком сейчас же и без длинной очереди.

— Вот это можно, — согласились стюардессы.

Судя по всему, им очень хотелось вкусить вечером местных блюд, но они были скованы той железной дисциплиной и теми условностями, которые довлели тогда над советским человеком за рубежом. Мы зашли в кафе-мороженое под экзотическим названием «Гроппи» и началась оживленная болтовня на различные темы. Девушкам было интересно узнать что-то новое о городе. А мне было просто приятно сидеть в обществе красивых женщин. Жена, ссылаясь на болезнь своей мамы, прилетать сюда из Москвы не спешила. Вероятно, ждала, пока я перееду в отдельную квартиру и обзаведусь автомашиной.

Мороженое и гранатовый сок оказались очень вкусными. Под потолком медленно крутились лопасти большого вентилятора, было просто и уютно. Негромкая болтовня мамаш с многочисленными чадами за соседними столиками не раздражала.

— Ну, как Москва?

— Стоит на месте, снег почти стаял, мы все ждем весны.

— А как у вас дела? — обратился я к Ларисе, как к своей старой знакомой.

— Хорошо. Пока летаю. Осенью буду искать себе жениха.

Наши глаза встретились, и начался стремительный обмен мыслями без слов.

«Да. Вы мне понравились, — говорили ее глаза, — но ведь мы встретились случайно, и вы наверняка женаты, и ничего конкретного предложить не можете».

«Я понимаю, что вам нужно устраивать свою судьбу, что вы не Сольвейг, и жизнь диктует свои законы».

Этот эфирный обмен флюидами был понятен только нам двоим. Подруга Ларисы ничего не заметила, старательно разрезая шарики мороженого чайной ложкой. Подобный обмен мыслями без слов, своего рода телепатия, иногда случался и в оперативной работе. Поговоришь с человеком час-другой, и подсознательно начинаешь чувствовать, что собеседник читает «между строк», понимает, кто ты в действительности и что тебе от него надо.

Посидели еще немного, поболтали и разошлись. Я поспешил к филателистам, стюардессы — в гостиницу. «Еще один несостоявшийся роман» — подумалось мне с легкой грустью.

Встречи с владельцем филателистического магазина стали обычными. Пришел, подарил блок новых советских марок, попросил отправить два-три письма.

Так продолжалось до 1964 года, когда на Конференции глав арабских государств в Александрии было решено создать Организацию Освобождения Палестины. Честно говоря, я тогда не придавал особого значения этому решению. Ведь в жизни было много всяких решений на разных уровнях и у нас, и за рубежом, которые так и остались лишь на страницах газет и на официальных бумагах. Но продавец марок убеждал меня в важности появления на политической арене новой организации. ООП будет мощным катализатором грядущих событий в регионе.

На одной из встреч продавец марок настоятельно попросил уделить время для серьезной беседы с группой палестинцев. Разумеется, я не мог отказать ему в этом. Как только в назначенное время 51 вошел в магазин, хозяин прикрыл металлические шторы на витрине и повесил на дверь табличку с надписью «закрыто».

Затем он сообщил трем присутствующим, что я являюсь сотрудником советского посольства, специалистом по межарабским отношениям. То, что я был представлен именно в таком качестве, а не как любитель марок королевского Египта, конспиративность встречи (мальчика с подносом кофе не было, хозяин готовил и подавал его сам), серьезно-нахмуренные лица собеседников сразу настроили меня на то, что беседа будет носить острый характер.

Действительно, в ходе ее я чувствовал себя нерадивым студентом, забросившим учебу, хотя впереди предстоят серьезные экзамены, к которым надо хорошо и тщательно подготовиться. В то время палестинская проблема не находилась в центре внимания внешнеполитических ведомств.

Первым выступил хозяин магазина.

— До 1947 года, — сказал он с волнением в голосе, — я спокойно жил у себя на родине, ожидая, что стану свободным гражданином нового арабского государства. Но затем начались вооруженные провокации, многочисленные выступления евреев против мирных жителей, проживающих в районах, отведенных ООН для еврейского государства. Через короткое время палестинцев там почти не осталось. Позже я узнал, что операции по изгнанию палестинцев с мест их проживания были частью стратегического плана «Далет», разработанного мировым сионизмом и международным империализмом.

Чем дальше он говорил, тем больше его охватывало волнение.

— Я переехал вместе со своим отцом и братьями в ту часть Палестины, где предполагалось создать арабское государство. Мы бросили все свое имущество, спасаясь от кровавого террора сионистов. Но и на новом месте нам удалось пожить у наших дальних родственником совсем недолго. Я и мои братья вступили в ополчение, но оружия и боеприпасов у нас было мало, сопротивляться долго мы не могли. Один из братьев погиб. А мы вместе с отцом перебрались в сектор Газа. Затем я один поселился в Каире, открыв магазин. Тело мое здесь, а душа на родине. Вот вы, советский востоковед, наверное, знаете, что в арабском языке есть слово «Накба» (невзгода, несчастье, беда, катастрофа).

— Да, знаю, — ответил я и дал несколько синонимов, чтобы подтвердить присвоенное мне здесь звание востоковеда.

— Так вот, мы, палестинцы, называем события 1948–1949 годов не первой арабо-израильской войной, а именно катастрофой. Быть обманутыми, лишиться земли, крова, имущества, средств к существованию, не иметь человеческих прав — это действительно катастрофа не одного человека, а целого народа. Народ имел свою историю, жил вместе, а теперь оказался рассеянным по другим странам из-за агрессии Израиля.

Конфликт, который произошел на территории подмандатной Палестины между местными палестинцами и местными евреями, поднимается на новый уровень, приобретает новые формы. Ведь арабский народ Палестины — составная часть арабской нации. В свою очередь, Израиль не остановился на достигнутом. Он объявил себя не только еврейским, но и сионистским государством, то есть государством для евреев всего мира. Ясно, что нынешняя территория Израиля мала для этого. Нужны новые земли, которые можно захватить только у соседних арабских стран и только вооруженным путем. Будут новые войны, и на стороне Израиля, как и прежде, выступят империалистические силы во главе с США.

Беседа вскоре стала носить характер острого диспута уже между самими палестинцами.

Один говорил о том, что все арабские страны, в случае возникновения новой войны, объединятся между собой и, общими усилиями «сбросив Израиль в море», создадут новое палестинское государство.

Другой утверждал, что палестинцам нечего надеяться на объединение арабских государств и что они сами должны начать вооруженную борьбу. Лишь в этом случае арабские правители под напором своих народов не смогут стоять в стороне и будут вынуждены присоединиться к палестинцам.

Собеседники нервно курили, и магазин наполнился клубами табачного дыма.

Беседа была прервана другим участником.

— Почему Советский Союз поспешил с признанием Израиля — страны без границ — и установил с ним, агрессором, дипломатические отношения?

Этот вопрос тогда так часто задавался советским представителям в арабских странах, что сложился такой трафаретный ответ:

— После ликвидации английского мандата на Палестину Советский Союз первым в ООН выдвинул предложение создать независимое демократическое государство, в котором арабы и евреи пользовались бы равными правами. Но возникшая напряженность между ними вынудила делегацию СССР в ООН проголосовать за резолюцию № 181, которая предусматривала образование двух государств — арабского и еврейского. Почему территория предполагаемого палестинского государства казалась поделенной между Израилем, Транс-иорданией и Египтом, вы должны знать лучше меня.

Прервав мой экскурс в историю, один из присутствующих задал неожиданный вопрос:

— Правда ли, что Советский Союз еще до появления Израиля на карте Востока предоставлял оружие и деньги некоторым еврейским партиям и организациям под тем предлогом, что они борются против английского господства, и почему СССР позволил иммигрировать в Израиль своим евреям? Если это так, то вы, как и США, укрепляли людской потенциал Израиля.

Попытки поставить на одну доску СССР и США в палестинской проблеме следовало решительно пресечь.

— Признавая Израиль, мы надеялись, что он будет не только демократическим, но и социалистическим государством. Этого не получилось, он, к сожалению, стал, как говорят арабы, «выкормышем» американского империализма и мирового сионизма. Их влияние на Израиль оказалось сильнее нашего. Арабские страны, желающие сотрудничать с СССР на взаимовыгодных условиях, нашли или найдут положительную реакцию. Пример этому — Египет. Что касается иммиграции евреев в Израиль, то это укладывается в рамки международного права и устава ООН. Ведь в Израиль выехали евреи и из арабских стран.

К сожалению, тогда, будучи в Египте, я был не вправе ознакомить собеседников с секретным докладом Совета национальной безопасности США «О политике Соединенных Штатов в отношении Израиля и арабских государств», составленным еще в 1949 году, в котором, в частности, говорилось:

а) политическая и экономическая стабильность Израиля и арабских государств имеют решающее значение для безопасности Соединенных Штатов.

б) национальный интерес Соединенных Штатов заключается в том, чтобы пользоваться уважением и, насколько это возможно, доброй волей народов Ближнего и Среднего Востока, евреев и арабов, поддерживать их ориентацию на Запад и удаление от Советского Союза.

в) расхождения между новым израильским государством и соседними арабскими государствами должны быть устранены по крайней мере так, чтобы Израиль и арабские государства могли действовать совместно в отражении советской агрессии… Как говорят в таких случаях, комментарии излишни.

Я почувствовал, что беседа близится к концу. Устал я, устали и мои собеседники. Но вот здесь выявился лейтмотив встречи.

— Из палестинских беженцев создается Армия Освобождения Палестины. Китай уже принял решение провести военную подготовку бойцов АОП и выделить ей оружие. Мы ждем помощи и от СССР.

Так вот в чем, оказывается, основная цель многочасовой изнурительной беседы! Опять параллель с тогдашним, наряду с США, нашим «потенциальным» противником.

Насколько я знаю, поставки оружия из СССР осуществляются на основе особого соглашения между государствами.

Моим слушателям был понятен подтекст такого заявления. СССР поставлял оружие и обучал палестинцев позже, лишь тогда, когда Организация Освобождения Палестины была признана мировым сообществом в качестве единственного и законного представителя арабского народа Палестины и как составная часть мирового национально-освободительного движения.

Реакция моих слушателей была весьма сдержанной. Беседа стала протекать более вяло, и все ограничилось общими местами.

Сославшись на то, что время довольно позднее, я поспешил выйти на улицу, где уже кипела ночная жизнь. Разноцветными огнями изнутри и снаружи освещались витрины магазинов, сновали продавцы с лотками сигарет и восточными сладостями. Люди пешком и на автомашинах возвращались с последнего сеанса кино. По бульвару вдоль гранитной набережной фланировали каирцы, наслаждаясь прохладой от Нила.

«Уф, взмок, как на экзамене», — подумал я про себя и не спеша пошел домой, обдумывая услышанное.

Наутро резидент, которому я доложил об этой беседе, был краток и категоричен:

— Вас употребили как «канал влияния». Пусть палестинской проблемой занимаются, если захотят, дипломаты. В ней, как в топком болоте, можно увязнуть. Да и эта Организация Освобождения Палестины еще похожа на малька, она не выкристаллизовалась во что-то определенное и четкое. Прошу учесть также, что каждая арабская страна будет использовать палестинский вопрос так, как ей это будет выгодно. Сделайте запись беседы и направьте его по линии посольства. Киньте эту рыбешку в общий котел для навара, а то посол уже стал намекать, что мы даем ему мало информации.

Пришлось сесть за стол и написать для посольства услышанное от палестинцев. Работа по пополнению почтовой информации учреждения прикрытия — вещь неизбежная, но муторная, требующая большой затраты времени. И лишь перечитав написанное, я понял, что мне вчера приоткрылась — нет, не дверь, а всего лишь форточка в новую, неизвестную до сего времени тему, названную впоследствии «проблемой беженцев», «палестинской проблемой» и затем «палестинской революцией». Термин «накба» (катастрофа, беда) постепенно исчезал из терминологии палестинских лидеров в печатных изданиях. Возник новый лозунг — «Саура хатта Надр» — «Революция до победы».

Организация Освобождения Палестины прошла сложный путь. Впоследствии, официально отказавшись от терроризма в качестве единственного средства борьбы за национальные права и самоопределение, она была признана более чем сотней государств мира в качестве единственного и законного представителя палестинского народа. Затем, признав Израиль, она отказалась и от его ликвидации. Интересно, дожили ли мои собеседники до того времени, когда мирные переговоры оказались эффективнее ведения боевых действий?

После беседы у филателиста с тремя палестинцами представляется возможным временно сосредоточить внимание на палестинской проблеме, рассматривая ее в динамике развития и собственного начального опыта. Неизбежно, что некоторые общие места будут перемежаться с личными воспоминаниями о контактах с палестинцами. От общего к частному и наоборот.

В шестидесятые годы в деятельности каирской резидентуры получение разведывательной информации по палестинской проблеме не было первоочередной задачей. В Египте особой политической активности палестинские беженцы не проявляли, своих органов прессы там не имели. Они верили в то, что Насер объединит арабские народы и освободит Палестину. После развала в 1961 году Объединенной Арабской Республики эта вера пошла на убыль.

Действия небольших вооруженных палестинских групп — фидаев — при содействии египтян с территории сектора Газа носили на первых порах ограниченный характер и особого резонанса в регионе не вызывали. Создание ФАТХ, впоследствии ставшей одним из основных движений палестинцев, а также других палестинских фронтов и организаций проходило в других арабских странах — Сирии, Иордании, Кувейте, Ливане и вызывало определенную ревность у Каира.

Нас в Каире настораживало то обстоятельство, что первый председатель исполкома Организации Освобождения Палестины Ахмед Шукейри, по определению наших ученых, — представитель старого, феодально-буржуазного палестинского руководства, — открыто выступал с призывами к войне против Израиля с применением самого современного оружия. Эти воинственные заявления в какой-то мере импонировали президенту Насеру, который до войны 1967 года утверждал, что «война с Израилем — это единственное решение» и что «отнятое силой должно быть возвращено силой». Ведь недаром на митинге в Каире часто можно было услышать такой рефрен: «Насер, Насер, о любимый, мы войдем в Тель-Авив». Такие настроения не могли существовать без поддержки сверху.

Для усиления своего влияния и лидерства в регионе Насер демонстрировал свою приверженность идеям панарабизма и освобождения Палестины. Он издал декрет о конституции для сектора Газа, в котором провозглашалось, что палестинцы, проживающие там, должны создать единый союз для всех остальных, проживающих в других местах. В 1964 году на совещании глав арабских государств и правительств внес предложение «предоставить арабскому палестинскому народу право и возможность взять на себя ответственность за свое национальное дело и освобождение Палестины. Создание ООП и включение ее под эгиду Лиги Арабских государств (ЛАГ) являлось, по заявлению египетского президента, элементом образования общеарабского фронта борьбы против Израиля. Разумеется, что такой фронт должен возглавлять Египет.

В середине 60-х годов в палестинском движении сопротивления сложилось два направления. Одно, официальное, было представлено тогдашним руководством ООП, принятом в ЛАГ. Это руководство, раздираемое соперничеством и борьбой за власть, надеялось на силу арабских армий и считало, что Палестина будет возвращена благодаря «арабскому единству» — понятию довольно эфемерному.

Вооруженные силы ООП были представлены в форме Армии Освобождения Палестины, включавшей три бригады, которые меняли места своей дислокации, перемещаясь из одной арабской страны в другую. Несмотря на такое громкое название — «Армия», ее численность была около 5 тысяч человек, в основном пехотинцев. АОП обязана была сотрудничать с Объединенным арабским командованием.

Второе направление образовывалось снизу в разных арабских странах из масс палестинских беженцев, из тех фронтов и организаций, которые возникали на базе уже существующих, таких, как Партия арабского социалистического возрождения (ПАСВ), Движение арабских националистов (ДАН). Это направление — своего рода «палестинизм» — исходило из того, что палестинцы сами должны добиться освобождения родины путем всенародной вооруженной борьбы. Руководство палестинских фронтов и организации создавало свои собственные боевые отряды, действующие самостоятельно.

Президент Насер в то время не признавал уже сформированные палестинские организации (Народный Фронт Освобождения Палестины, Народно-демократический Фронт Освобождения Палестины) второго направления, считая, что самостоятельные действия их вооруженных групп против Израиля могут спровоцировать войну еще до того времени, когда арабские страны будут к ней готовы. Он курировал официальную ООП, в то время как другие арабские страны брали под свой контроль палестинские фронты и организации, возникающие на их территории.

Между первым и вторым направлениями не было явного антагонизма, но и тесного контакта тоже не было. Впоследствии деятели второго направления, окрепнув, заняли руководящие посты в официальном руководстве ООП, сменив старое, которое обнаружило свою недееспособность. Это произошло после очередной арабо-израильской войны 1967 года.

Подобного рода анализ положения палестинского движения мне было трудно сделать во время пребывания в Каире. Беседы у филателиста, отдельные контакты с палестинскими беженцами да чтение прессы были лишь мазками, маленькими фрагментами, по которым невозможно воссоздать полную картину и тем более трудно наметить вехи развития.

Недалеко от кинотеатра «Одеон», где без особого успеха у местных зрителей демонстрировались советские фильмы, один палестинский беженец открыл небольшой ресторан. Я стал его постоянным посетителем, научил его готовить шашлыки «по-каирски» и на ребрышках, иногда снабжал его нашей водкой из запасов посольства. Он ввел новые блюда, изготовленные по моему рецепту, в меню ресторана. Иногда я посещал ресторан со своими местными знакомыми, даже из числа африканских дипломатов. Владелец ресторана подчеркнуто радушно принимал меня и моих приглашенных на шашлык. Если я приходил один, то владелец ресторана бросал свои хозяйственные заботы и садился за столик побеседовать на разные, в том числе и политические темы.

— Я в душе фидаин, партизан. Готов взять в руки оружие и вести борьбу против Израиля. Но у меня четыре сына, я должен работать здесь как раб, чтобы дать им образование. Без образования палестинцам не выжить. Из наших арабских братьев никто своего места под солнцем не уступит. За все надо драться и бороться. И в этой борьбе последнее слово принадлежит винтовке. Только вооруженная борьба поможет нам вернуться в Палестину.

Это был лейтмотив его заявлений. Политической информации он не имел, интересных знакомых тоже. Под благовидным предлогом я взял у него на время некоторые личные документы — свидетельство о рождении, различные справки — предполагая, что они могут представить интерес для разведки.

Впоследствии об этом ресторане с его «шашлыком по-русски» узнали посольские и торгпредские товарищи и повалили туда семьями.

Из-за этого оперативную ценность, как спокойное место проведения встреч, он утратил. Ведь контакты надо беречь от посторонних глаз так же, как берегут наложницу в гареме. Сидишь, например, с корреспондентом газеты «Аль-Ахрам», беседуешь на всякие темы, но тут кто-то из советских знакомых хлопает по плечу и начинает лезть с разговорами. Интим нарушен.

В записи бесед для посольства я изложил желание палестинцев вести вооруженную борьбу против Израиля и получить для этого из СССР оружие. Но в свой Центр ничего не сообщил. Ведь КГБ самостоятельно поставками вооружения за рубеж не занимался. На основе решений высших инстанций этим занимались другие ведомства.