Пир Тримальхиона

25.

Воодушевленный приемом первых лакомств, Гагарин потер руки и провозгласил:

– Марс любит равенство. Поэтому я велел поставить каждому особый столик.

Аки радостно закивал. Вынесли бутылки столетнего вина. Королев, толкнув спутницу, выкрикнул.

– Увы! Увы нам! Так значит, вино живет дольше, чем люди. Посему давайте пить, ибо в вине не только истина, но и жизнь.

Все чувствовали себя словно на съемках костюмной феерии из жизни римских патрициев. Аки скалил белые зубы. Вышколенные слуги подыгрывали хозяевам. Дана (белый хитон, в волосах венок из лилий) входила в роль богатой рабовладелицы и распорядительницы трапезы.

Она не знала, что прежде чем спуститься, Олег уединился в тайной комнате и внимательно изучил ее разговоры с подругами. Гагарина потряс один пассаж. Он даже поднял одну бровь, когда Дана, отбрыкиваясь от приставаний товарок, высказалась недвусмысленно и определенно.

– Дана, до того, как ты познакомила нас со своим нынешним, мы о нем ничего не знали. Он не из тусовки. Не из бомонда. Откуда он?

– Да-да, выскочил как черт из табакерки… Дана, "старыми деньгами" тут и не пахнет.

– Да, девочки, если бы вы только знали, из какого пепла я его подняла. А теперь, ни с того ни с сего, вознесла до небес. Причем в буквальном смысле. Так как остров этот… над уровнем моря… впрочем, я забыла… но цифры внушительные…

– Еще более внушительные цифры вашего переезда. Это ж надо такой юбилей забабахать. Всякое видела, но чтобы была у него Бьорк на посылках…

– Любит он ее, что поделать. Нормальная человеческая слабость… А в остальном – вахлак вахлаком. Совсем как мой Безбородов. Мужиков ничего не меняет, даже богатство. Все они родом из советского детства…

– Так это, Данка, целиком твое творение, что ли?

– Девочки, давайте замнем для ясности, а?

– Поверь, что дважды два – четыре,

Поверь, что крутится земля,

Поверь, что есть на свете мальчик,

Который влюбится в тебя.

Девочки захихикали. (49)

(49) – Я Титова полюбила,

А Гагарину дала,

Ощущение такое

Будто в космосе была…

– Ага, – поддержала Дану светская львица Светочка. – Я с миленком до утра целовалась у метра.

– Целовалась бы еще, да болит влагалищо… – подхватила Дана.

Все засмеялись. Гагарин, замерев у монитора, скривился: так себе юмор, простонародный какой-то.

– Громче смейся, но тише рыдай,

В жизни всей правды узнать не давай,

Громкому смеху поверят они,

Вряд ли их тронут слезы твои…

– Какая же все-таки ты упорница, Данка, молодец, умеешь мужиков раскручивать. И откуда в тебе такое упорство?

– Вот и я говорю, – включилась другая подруга. – Ты готова любую стенку лбом своим расшибить, но своего добиться, откуда ты взялась такая?

– Д-да все очень просто – в детстве, с первого по третий класс, я занималась фигурным катанием.

– Да? А мы и не знали.

– Вы, девочки, много еще чего не знаете. Очень многого. А мне податься некуда было. Вот я круги-то по льду и наворачивала. Дома отец пьяный, мамка на работе, а секция фигуристов при дворце пионеров – самая что ни на есть общедоступная. Как советская медицина. Меня же в нее принимать не хотели. Тренер посмотрел и сказал: прыгучесть хорошая, а вот гибкости не хватает, гибкости маловато.

– Прямо-таки как в воду глядел.

– И не говори, кума, у самой муж пьяница. Во-о-о-от, так я с утра до вечера и прыгала. Билась об лед. А сколько падала?! Сколько у меня синяков и шишек было – все ноги, не показать. Приходилось гамаши надевать всегда. В ш-школу. Но я очень была упорная девочка.

Дана помолчала. Пригубила бокал с розовым. Продолжила.

– Да и деваться было, на самом деле, некуда. Ничего у меня в детстве не было, кроме катания этого ненавистного. С утра до вечера на катке и в спортзале. И никаких особенных результатов. Ни тебе медалей, званий всяких. – Другим голосом добавила: – Зато ноги подкачала – до сих пор форму держу, видите?

Задрала подол.

– Ноги у тебя, Даночка, супер, а вот гибкости маловато.

– Да, мне так тренер и сказал. Зато прыгучести – выше крыши. Как начала в первом классе средней школы – так и не могу остановиться, все прыгаю и прыгаю.

Все смеются.

– Я тогда маленькая была, не понимала, что все всегда имеет свой результат. Хотя зачастую и отложенный. Чемпионатов мне не удалось выиграть, зато стала такой, какой стала – стисну зубы, как тогда, на катке, и вперед.

– К победе коммунизма?

– Точно. К самому его, можно сказать, пику…

– Ну, конечно, с твоими-то мужиками, ты уже давно при коммунизме живешь.

– А чем тебе мой коммунизм плох?

– Да ничем. Да… Это… Завидно просто.

– Это хорошо, что призналась. Хоть одна… Завидуйте мне, подруженьки, завидуйте, мне это, ох, как нравится. Я этого, ох, как заслуживаю…

26.

Возгласы одобрения прервались, так как в зал внесли огромное круглое блюдо, на котором кольцом изображались все знаки зодиака. На фундаменте каждого созвездия располагались соответствующие астрологическому прообразу яства. Над Овном – овечий горох, над

Тельцом – кусочки говядины, над Близнецами – почки и тестикулы, над

Раком – вареные раки, над Львом – африканские фиги и кусочки вяленых бананов, над Девой – запеченные в йогурте цыплячьи грудки, над

Весами – зеленые оливки, начиненные анчоусами, лимонами и прочими приправами, тут же – огромные бочковые маслины (любимое лакомство

Гагарина), над Скорпионом – "дары моря" и мелкая жареная рыбешка в стиле харчевни "Три пескаря", над Стрельцом – маринованный лупоглаз, над Козерогом – вяленое мясо горного козла, привезенное из

Каталонии, над Рыбами – тонкая нарезка соленой рыбы самых дорогих сортов.

И только место Водолея оказалось свободным и блистало, отражая лампы электрического света. Блюдо несли сразу несколько молодых эфиопов, рядом семенил маленький кореец с хлебом на серебряном противне.

Эффект превзошел ожидания гостей. На несколько мгновений в зале повисла тишина, которую нарушил хозяин. Гагарин улыбнулся и тихо, себе под нос, сказал всего пару слов.

– Прошу приступить к обеду.

И тут началась музыка ("Виртуозы барокко" на этот раз играли без солистки, гордо восседавшей рядом с Самохиным и демонстративно не замечающей Королева с его выскочкой), и тут началась уже совершенно бессовестная обжираловка, убившая беседу на корню. Все углубились в изучение звездного каталога, вкушая и выпивая, покуда хватило сил.

Олег ел мало. Он еще не совсем оправился от болезни. Слабость и меланхолия. Всякая тварь, даже уверенная в собственной сверхчеловечности, грустна после исполнения давно предвкушаемых желаний.

27.

Постепенно, пару дней спустя, честная компания выработала стиль жизни, легкий и необременительный. Вставали поздно, завтракали порознь, потом разбредались по берегу. Гагарин все это время

"работал с документами". Уединившись в тайной комнате, Олег просматривал накопившиеся видеопленки, смеялся и потирал руки, если удавалось услышать что-нибудь особенно интересное. Хотелось наткнуться на следы заговора, фронды. Хотелось, чтобы в неблагодарном сообществе зрели недовольство и непокорность.

Воображение уже раскидывало ветвистые фантазии: вот он накрывает заговорщиков, милостиво прощает их, дарует им свободу, требуя убраться с глаз долой, лишиться его благодетельств (что, в этом лучшем из миров, может вообще оказаться страшнее?!) и остаться один на один с одинокой и несовершенной своей судьбой.

Но гости и родня выказывали высшую степень приязни и законопослушности. А если и ворчали, то, скорее, из недостатков воспитания или имиджевых соображений (актриса Таня оркестрантам на завтраке (обходя шведский стол): "Я сюда не просилась, очень уж просили, попросили, я и приехала, не то, чтобы мне это очень уж нужно было…")

Мама настраивала Эммануэля на лесть и выгоду.

– А ты подойди к дяде Олежику, попроси у него оплатить учебу в Англии.

Почему в Англии, она и сама не очень понимала.

Садовник Гоша Антонов и Женя, его товарищ, освобожденный из сизо, всеми днями торчали на берегу, ловили рыбу, купались, загорели до шоколадного состояния, пожалуй, самые беззаботные из гостей, увлеченные друг другом и не претендующие ни на власть, ни на влияние. В комнату, где Шабуров установил наблюдение, возвращались заполночь, валились в общую кровать (сдвинули, сорванцы) и вытворяли там… Молча… Олег включал ускоренную перемотку, фыркал.

Сильно хотелось разобрать оцифрованные архивы наблюдения за Даной, накопленные за последние полтора, что ли, года, но Гагарин, честно говоря, боялся. Ему одного разговора про "из князи в грязи" хватило.

Хотя он давно ожидал услышать нечто подобное, был готов к

"разоблачениям", но одно дело умом понимать неизбежность раскрытия тайны, и совсем иное – участвовать в процессе разоблачения.

С Даной у них были разные спальни. Они, конечно, встречались ежевечерне и проводили время вместе, но потом Дана уплывала "к себе" на "женскую половину", а Олег и не сопротивлялся, бесшумно (хотя кто его услышит?) поднимался и закрывался в "кабинете раздумий".

Смотрел, как Дана смывает макияж, раздевается, слушал ее разговоры по телефону, бессмысленные перещелкивания телевизора, и тогда где-то внутри поднималась, закипала волна нежности. Один раз даже не выдержал, побежал на "женскую половину", впился долгим поцелуем и повалил на шелковые простыни. Дана молчала и только хлопала большими глазами, в которых зарождалась ответная страсть.

Чувства их, освобожденные от городской суеты и посторонних людей, переживали новый подъем. Хотя, честно говоря, Гагарин держался настороже и не расслаблялся, понимая, что грядет важный для них обоих разговор.

Дана, кажется, тоже понимала, но тянула, не провоцировала Олега на откровения и старалась избегать двусмысленных ситуаций и намеков. Их обоих устраивала промежуточность, нужно было нарастить новую, экологически чистую кожу, свободную от советских предрассудков. Куда торопиться, если торопиться некуда, остров – он и в Юго-Западной

Азии остров, тем более что с этой подводной лодки убежать можно только по воздуху.

28.

Вечерами вели разговоры в главной зале. Ленивые и необязательные.

Иногда, устав пялиться в мониторы до рези в глазах, Олег спускался и вступал в дискуссии о смысле жизни или геополитических раскладах современности. Дни походили друг на друга, как покупные пельмени из картонной коробки. Кстати, иногда Гагарин заказывал на кухне пельмени с экзотическими начинками, и каждый раз Аки со товарищи придумывали изысканные и изощренные варианты. Если бы не ежедневные прогулки и заплывы в море, Олег бы растолстел. Но ему важно держать форму. Особенно теперь, когда сорок и жизнь только-только начинается.

Темнело мгновенно, океан, оставаясь без присмотра, отбивался от рук, шумел, шкворчал, ничего более не отражая. Олег полюбил сидеть на берегу и слушать тиканье волн. Олег полюбил бродить по берегу, все хотел обойти остров по периметру, но никак не получалось. Каждый день он открывал новые места, мечтая "осуществить полное слияние с природой". Раньше чужие ландшафты манили его с глянцевых страниц настенных календарей, теперь, приближаясь к чужой природе вплотную, погружаясь в ее теплый, парной воздух, Гагарин спотыкался о подробности. Все оказалось не совсем так, как он думал. И так, и одновременно не так.

– Ну, это с непривычки, – бубнил он под нос, задумчиво курил и начинал подниматься в особняк.

Старое здание, легкое, как японская пагода, но уютное. Его манила гора, торчащая посредине острова (наверху расположилась бетонная взлетная площадка), но пока не получалось забраться наверх. Не складывалось. Он загадал, что поднимется туда с Даной.

Дана занималась гостями, симулировала активную деятельность, так как основной груз проблем лежал на китайце и его помощниках. Нагулявшись вдоволь, Олег запирался в тайном кабинете и отсматривал дневной улов. (50) Радовался. Если бы не эти бесконечные видеосъемки, чем бы он мог здесь заниматься? Писать? Учить иностранные языки?

Писателя из него не вышло, хотя блокнот, подаренный Мамонтовой,

Гагарин использовал по назначению, исписал его вдоль и поперек фантазиями и желаниями – чем не литература?! Оставалось несколько незаполненных страниц, и Олег твердо решил передать талисман в надежные руки.

(50) Аппетиты росли. Таня мучила Самохина требованием пригласить для записи Ростроповича ("сколько бы это ни стоило, все равно не мы платим… ну, или, на худой конец, Гергиева, хотя Гергиеву плохо дается барочный репертуар, вот если бы я пела Прокофьева или

Вагнера…"), Катя думала о собственном маленьком камерном театрике с помещением где-нибудь в центре, "ну, к примеру, в горсаду, рядом с кафе "111", ибо… ибо у меня масса концептуальных идей, осуществлять вот только некому…".

Чужие дрязги скоро надоели, одно и то же, человеческая природа неизменчива. Ничего нового, можно подумать, Олег раньше не знал, не видел в первой реанимации, насколько жалок человек, мелок и неинтересен. Много знаешь – плохо спишь, вот и Олег стал мучиться ночами, крутиться с боку на бок: лениться он не мог, не умел, запланированное слияние с природой давалось с трудом – хоть особенное желание в блокнотик записывай.

Однажды, когда не спал до утра, позвонил Аки, заказав аппарат для глубоководного погружения, мальчику приятное сделать. Самому радоваться не получается, так ребенку будет хорошо. Тем более что мать его смотрела на него влажными, просящими глазами, словно нищенка, просящая подаяния, постоянно попадалась на глаза, застывала, пока Олег не кивал, мол, разомри, несчастная.

29.

Но руки эти все никак не находились. Гагарин изучал возможные кандидатуры и каждый раз скептически хмыкал, вычеркивая в умозрительном списке очередного знакомца. Кто-то не заслуживал, кто-то вызывал сомнение…

У Олега даже возникла идея отдать блокнотик спонтанно. Например, первому встречному. Или полуслучайному человеку. Дирижеру "Виртузов барокко" или Маню, у которого вся жизнь впереди. Кстати, окончательно оклемавшись от смертельного недуга, Эммануил оказался бойким и смышленым мальцом. Стыдился подойти и заговорить про

Англию, как на него ни давила его матушка.

Нет, все-таки чужая душа – потемки, тут нужен более родной и предсказуемый персонаж. Гуляя по пустынному берегу на юго-востоке

Цереры, Олег вдруг начал представлять, как передаст свое главное сокровище бывшей жене Ирине. Облагодетельствует. Поможет выбраться из заурядной хрущобы. Поможет развязаться с опостылевшей работой и, возможно, по-новому взглянуть на футбольного фаната. Да только пока добрался до "дома", очередной раз передумал.

Это должны быть люди самого близкого круга, например, Аки или Дана.

Или, все-таки, Дана.

А то – отослать в Организацию Объединенных Наций для решения некоторых глобальных вопросов. Или в правительство Российской

Федерации. Вот шум-то поднимется, представляешь?