Василаке чуть пошевелил шеей, служка тотчас ослабил господину крахмальную салфетку. Заметив мой подозрительный взгляд, Василаке охотно пояснил:

— Этих ребят не опасайся, они не понимают по-русски, я их вывез из далекой страны, облагоденствовал, послал учиться, и теперь они мне будут верны до конца жизни. Видишь, как твой Вася-грек преуспел?

— Вижу и горжусь! Честно! Кто бы мог подумать, какие штучки преподнесет нам судьба. Помнишь, как мы первый раз встретились на Шикотане, в гостинице у Василя?

— Дай Бог ему здоровья! — проникновенно произнес Василаке, — тот добродушный хохол принял меня, как родного. Найти бы его, но…

— Вася, ты предложил задавать мне любые вопросы.

— Задавай, но не на всякий получишь ответ, — опять уклонился Василаке. — Вот ты — криминальный писатель. Однако твоя писанина — высокие мысли на мелком месте, а в моем хозяйстве ты сможешь зачерпнуть сногсшибательный материал, создать грандиозный роман, понимаешь, куда клоню?

— Не совсем.

— Запомни: бизнес сегодня можно делать на чем угодно. Выпустим роман и втроем начнем делать бизнес. Ты создашь, а мы поднимем его на щит.

— Втроем? — удивился я. — Нас же двое. — Я как-то не принимал во внимание гостя Василаке, молчуна, сидящего в углу, в тени, думал, этот человек — свадебный генерал, завсегдатай Василаке. — Кто же третий?

— Мой близкий друг, предприниматель, специалист по России, хотя ездить в вашу страну не любит.

— Он не из тех ли, кого разыскивает милиция.

— Не опошляй деловых партнеров! — предупредил меня Василаке. — Порой, читая российские, да и американские детективные романы, я хохочу до слез. Туфта и лапша! — Василаке повторил свой характерный жест: погладил себя по тугому подбородку. — А мы введем тебя в наглухо закрытый для посторонних мир, куда не проникал ни писатель, ни журналист, ни агент Интерпола.

— Заманчивое предложение. А ты не хочешь кое-что прояснить? Чуть-чуть! А то… завяжете мне глаза, куда-то повезете, а это мне очень не нравится. Я ведь не круглый дурак, смекаю, подобные разговоры в открытую не ведутся, и такие предложения тоже в открытую не делаются.

— Правильно рассуждаешь!

— Я должен знать: куда, зачем и почему, и сколько? Может быть, это не под силу мне, тогда подниму руки сразу. Ну, хотя бы один завлекательный примерчик, прошу тебя, Вася.

— Ладно, уговорил, но… тебе лучше расскажет мой друг, зови его Сергеем.

— Сергей, не Сергей, мне все едино. Итак, господин Сергей, я внимательно слушаю.

Гость чуточку выдвинулся из тени. Выглядел он обычным греком: усы, бородка клинышком, черноглазый. И голос у гостя был нормальный, ни хрипотцы, ни баса.

— Хотел бы спросить вас, гостя из России, почему закрываются в стране меховые фабрики? Почему перестали проводить международные аукционы, когда вся мировая знать стремилась купить сибирского соболя, русскую белку или тундрового песца?

— А полегче у вас вопроса не найдется? — Я действительно не мог ничего толкового ответить на этот «заковыристый» вопрос. До мехов у меня как-то руки не доходили.

— Дело в том, — продолжал человек, которого звали Сергеем, — что раньше охотники-промысловики сдавали мягкую рухлядь государству, больше меха никто не имел права покупать.

— А теперь? — мое нетерпение возрастало по мере углубления нашего разговора.

— Теперь половину всей добычи по России промысловики сдают мне… моим уполномоченным. — Сергей явно наслаждался эффектом сказанного, видимо, имел право на это. Но меня удивило не столько само заявление, сколько то, что голос гостя Василаке показался мне удивительно знакомым. Только я никак не мог вспомнить, где я слышал этот голос. — Спросите, почему они так поступают. Отвечу. Россию разворовали сами чиновники. Охотникам по три месяца не платят за мягкую рухлядь, хотя продают ее за доллары. Сейчас на руках промысловиков в сибирской и дальневосточной тайге только расписки вместо денег, а на них, сами понимаете, не купишь ни боеприпасов, ни ружей, ни провизии. В тайге — медведь прокурор, волк — судья.

— Чем же вы их купили?

— Честным отношением. Мои люди прямо на месте, в тайге, на заимках, платят за мягкую рухлядь охотникам зелененькими, долларами. Промысловики теперь умные стали, цену валюте знают. Ее и поменять можно. И приберечь на черный день.

— Скажите, господин, а мы с вами прежде нигде не встречались? — не выдержал я. — Больно голос ваш мне кажется знакомым.

— Упаси Бог! — мгновенно отпарировал Сергей. — Я вас впервые вижу. Однако, с вашего позволения, продолжу свою маленькую лекцию. В Греции из беличьих хвостов шьют отличные шубы. Парадокс заключается в том, что эти же самые шубы отправляются на продажу и в Россию.

— Что тут удивительного: коммерция.

— Согласен с вами, это легальный бизнес, как и любой другой.

Гость Василаке замолчал, не решаясь продолжать свою «лекцию», ибо и он, и я понимали: далее должно последовать предложение. Не ради услаждения слуха собрались мы сюда, в дом богача Василаке.

— Вася, а ты тоже скупаешь беличьи хвосты? Вы работаете на пару?

— Пожалуйста, не фантазируй! — довольно бесцеремонно ответил Василаке. — С Россией лично я деловых контактов имею мало. Занимаюсь исключительно строительством прогулочных судов и яхт на двух верфях Кипра и Греции. И еще имею доход от гостиниц, казино, торговли недвижимостью.

— Извините, господин Василаке, — встал гость, — я, наверное, пойду к себе. Думаю, в остальном вы договоритесь без меня.

— Согласен.

Когда «Сергей» вышел, мы обменялись с Василаке многозначительными взглядами. Я снова хотел, было, спросить, почему мне так хорошо знаком этот голос, но не стал испытывать судьбу. Без сомнения, гость приходил сюда на разведку, для каких-то целей я ему обязательно потребуюсь.

— Прости меня, пожалуйста, но…

— Тебя что-то смутило? — с трудно скрываемой заинтересованностью спросил Василаке.

— Есть малость. Объяснить не могу, но почему-то мне не больно хочется сотрудничать и даже встречаться с этим скупщиком мягкой рухляди.

— Надеюсь, Дылда, ты прекрасно усвоил: Василаке лично ни российским, ни иным криминальным бизнесом предпочитает не заниматься. — А про скупщика пушнины он мои слова вообще пропустил мимо ушей.

— Меня не проведешь, — ухмыльнулся я, — ты вроде оправдываешься передо мной? Это очень подозрительно: мне, первому встречному, вы рассказываете про свои нелегальные делишки в России. Вдруг я служу «сексотом»?

— Даже если это и так, — лицо Василаке вновь стало добродушным и приветливым, — тебе нет смысла закладывать кого-либо из киприотов. Пустышка! Да и ты не из тех людей… Я редко ошибаюсь. — Василаке придвинулся ко мне, как бы невзначай, между делом, поинтересовался. — Что за происшествие было у тебя на вилле? Вроде бы ты, неудачно падая, ударился о край камина?

— Было такое недоразумение. Поспорили мы с Мишей-островитянином и… я его, понимаешь, сначала принял за привратника, а потом… нам обоим досталось. Я голову разбил, а он… в копеечку, видать, влетела наша ссора — вызвал нейрохирурга, операцию пришлось делать, потом — уход, медперсонал. Как ни болела голова, но заприметил я одну медсестру, настоящая русская красавица.

— Как ее звали? — насторожился Василаке.

— Ольга. Ольга Михайловна! Запала она мне в сердце, но… не по седоку конь. А что касается операции, то… сам виноват, — я развел руками, мол, что было, то было. — Заартачился, шлея под хвост попала, на рожон попер от одиночества. А тебе-то все это зачем знать?

— Верно, ни ваша драка, ни медсестра мне ни к чему, но ты, пожалуйста, держись от Ольги подальше, не по твоим зубам орешек. — Василаке беззаботно зевнул. — В Греции есть присказка: «Петуху сказочно повезло: в груде жемчужин он нашел пшеничное зерно». И тебе, надеюсь, повезло на Кипре.

— Объясни, пожалуйста.

— Делаю тебе заманчивое предложение, не спеши сходу отказываться, — будешь моим полномочным представителем в России. Оклад, как у вас говорят, по согласованию. Круглый дурак откажется, а ты у нас — умный.

— Кого «замочить»? — неудачно пошутил я, завидев, как нахмурился Василаке.

— Не осли! Хочешь пожить в свое удовольствие?

— Почему бы и нет? — Я не решил окончательно: радоваться мне или огорчаться. И то, правда, сидел себе дома, дышал грязным воздухом и вдруг… не было ни гроша, да вдруг — алтын. — Наверное, желаешь, чтобы я продал свободу творчества, скупал за бесценок беличьи хвосты у бедных охотников в тайге? Нет, извини-подвинься, Дылда еще не скатился до этого.

— Хвосты скупать не будешь! Не ершись! — Василаке отодвинул от себя прибор, поморщился. Подобным тоном с ним, видимо, давно никто не разговаривал. Однако меня терпел. — Литературным трудом займешься, но… поднял вверх указательный палец. — Надобно копать намного глубже, чем ты это делал прежде.

— Хоть убей, абсолютно ничего не понимаю, — признался я, — окончательно запутал ты меня.

— Дергаешься много, Дылда, — тон Василаке стал ледяным, — слушай внимательно. Я заинтересован, чтобы ты написал стоящую книгу о нашем зверобойном промысле, о людях и зверях, в сущности, это одно и то же. Звери, правда, более рассудительны. Моя помощь будет эффективной. Это позже, а перед этим ты должен вывернуться, как змея из собственной шкуры, но выполнить одно мое задание. Оно, предупреждаю, не из легких.

— Итак, я насчитал два направления своей будущей деятельности, — с легкой иронией проговорил я, — впервые розовая теша на моем языке приобрела невероятно приятный вкус. — Буду пахать глубже, используя твою помощь. Раз! Выполню некое персональное задание. Два! — Я стал загибать пальцы. — Но у золотой рыбки, как известно, всегда три желания, третье — самое невероятное.

— Ты пока еще далеко не золотая рыбка, не возносись! — пригрозил мне пальцем Василаке. — Третьим заданием будет получение у меня заработной платы.

— Издеваешься?

— А как ты думал? А если серьезно, станешь моими глазами в вашей стране, будешь делать экономические обозрения, анализировать положение в судостроительной промышленности, отвечать на мои вопросы.

— Я в судостроении — профан! — слабо попытался я отмахнуться от предложения Василаке, но он и слушать не хотел, наверное, все было досконально просчитано, и путь к отступлению был отрезан. — И потом это смахивает на шпионаж.

— Не совсем так, — мягко поправил меня хозяин. — Но разве шпионаж — не служба, разве она хуже других профессий?

— И все равно третье предложение свое сними. Поганое дело. Я категорически против. Какие обзоры? Откуда я возьму материалы?

— Из газет, только и всего. Прочтешь газету, в нужном месте сделаешь копию.

— Все равно — шпионаж. Когда я служил на флоте, нас собрали однажды и призвали к бдительности. Оказалось, американский шпион составил полный обзор вооружения, численности и местоположения кораблей, складов Тихоокеанского флота. Когда же его разоблачили, то… цензуры пришла в шоковое состояние — оказалось, что шпион ни разу не пересек расположения воинской части, не бывал на пирсах и в гаванях, не подсматривал в подзорную трубу, а всего-навсего выписывал дальневосточные газеты и черпал по крупице нужную информацию. Однако и его засадили…

— Отравила вас советская пропаганда! — Василаке встал, прошел по мягкому ковру столовой, разминая ноги, искоса поглядывая на меня. — Если советский шпион за рубежом — он славный чекист, герой, патриот. Наоборот, иностранный шпион в СССР — лазутчик, подлый наймит империализма. Так?

— Допустим.

— Лобовой примитивизм. Знаменитый разведчик своего времени генерал Леваль когда-то писал в своей нашумевшей книге: «Шпионство — самое почетное и самое трудное ремесло, оно везде и всегда уважаемо и ценимо высшей властью. Настоящий шпион блестящ, образован, умен, изысканно одет, предельно вежлив, наблюдателен, у него — десятки достоинств, а служба… В любой службе имеется изнанка».

— Генералу было хорошо, но почему твой выбор пал на мою несчастную голову?

— Еще спрашиваешь? Василаке редко ошибается: ты, Дылда, создан матушкой-природой для высокой цели! Чтобы подкрепить свои предположения, я даже заглянул в твой гороскоп, и все сошлось. — Василаке положил передо мной красненькую книжицу: «Гороскоп на каждый день. Стрелец». — Сам прочти, — хозяин подал мне гороскоп, и я прочел первые строки, подчеркнутые красным карандашом: «Стрелец энергичен, стремится к самостоятельности, смело принимает решения, контролирует действия окружающих. Мощный, пытливый ум — основа его непререкаемого авторитета…»

— Убедил, убедил, только чем я должен буду заниматься?

— Любимым делом: просмотром газетных публикаций, составлением кратких обзоров на экономические и криминальные темы, одновременно накопишь материал для новых романов. Годы, Дылда, как дорожка под горку, а ты и десятой доли таланта не израсходовал.

— Льстишь мне, хотя, пожалуй, в этом ты прав! — грустно вздохнул я. Железная логика Василаке медленно, но верно превращала в жалкий лепет мои возражения. И в какой-то миг я поймал себя на мысли, что ломлюсь в открытую дверь. Боже правый! Разве то, что предлагает давний друг сложно для меня? Ничуть! Работая в газете, денно и нощно только и занимался выуживанием нужных сведений для статей где только возможно. На открытый криминал я, конечно, не пойду, а так… Почему бы не заработать, пользуясь редким случаем? Кем только не доводилось бывать в жизни! Раньше существовал у журналистов такой прием — «влезать в чужую шкуру». Официально это называлось так: журналист меняет профессию. И горновым в доменном цехе я числился, и нормировщиком, и на сельдяную путину ходил в должности рядового рыбака. Почему бы не тряхнуть стариной? Все высмотреть, обобщить, взвесить, показать Василаке, на что годен старый Банатурский. И нельзя забывать: ныне не я заказываю музыку, не я плачу. На Кипре нужно плясать под чужую дудку, а там видно будет. Пожалуй, пора соглашаться, тем самым можно взять тайм-аут, окончательно придти в себя, возможно, найти более оптимальное решение.

— Как говорил наш капитан Зайков, под шаманскую дудку пляшет даже старшинка. Ты — умный мужик, но мелко плаваешь, многого не знаешь, — заметил Василаке.

— Мне нужно твое полное, безоглядное доверие, дорогой друг. — Я мысленно отходил на заранее подготовленные позиции. Необходимо видеть цель, предмет поиска, иметь под рукой нужных людей.

— Например?

— Например, твоих друзей, хотя бы тех, на чьей вилле я живу. Расскажи, в пределах дозволенного. Кто они? Как мне к ним относиться? Я Мишу-островитянина за привратника принял.

— И немудрено, у нашего Миши — десятки лиц, он меняет амплуа в зависимости от обстоятельств, кстати, работал в засекреченном почтовом ящике в Химках. Миша и Хлестакова представит, и премьер-министра Израиля.

— Наверное, родич Мишки-Япончика.

— У него европейская семья, — одними губами улыбнулся Василаке, — на острове Миша популярен, довольно богат, женат на родовитой киприотке.

— «Новый русский»!

— Запомни, Дылда, здесь русские ведут себя тише воды, сейчас Миша ждет получения кипрского гражданства, будет выступать по карате за сборную Кипра.

— Как он меня «купил», — признался я, чувствуя, как краска стыда заливает щеки, — думал, он профан, просто «накачанный» индюк, а он… Кстати, для тебя этот Миша кто?

— Василаке может позволить себе иметь собственную шкалу ценностей, общественное мнение и людские сплетни для меня не имеют значения.

— А Эдик, адвокат?

— Кстати, запомни: адвоката зовут Эдуардасом Максимовичем… Он твой дальний родственник, крестный.

— Ну и юмор у тебя, Вася, жутковатый. Помнишь, в Союзе печатали такое стихотворение: «Папа Пий беснуется, а в лапах держит крест и доллар золотой. Чем земле иметь такого папу, лучше быть круглой сиротой!»

— Над святым Папой грех — потешаться! — Василаке перекрестился…