Оказывается, и мне была уготована поездка в благословенный град Иерусалим. И как я ни сопротивлялся, надо мной только посмеивались самоуверенные «новые русские».

Выехали мы поздним вечером. Впереди на непритязательном старом «мессепршмидте» выехал разведчик. За ним лихо погнал свой «Опель-кадетте» Блювштейн. Рядом сидел сумрачный плечистый телохранитель. Наша неразлучная троица двигалась на «Мерседесе». Я приметил, что Миша положил рядом с собой короткоствольный израильский автомат «узи».

Окна в машине были открыты, я жадно вдыхал напоенный ароматами воздух. Спутники молчали, утомленные дневными разговорами, обильной едой и возлияниями.

Сначала дорога шла по асфальту, огибающему Мертвое море, потом стала спускаться вниз, в ущелье, поросшее редколесьем. Я, кажется, задремал. И вдруг, мне показалось, что тишину ночи разорвали автоматные очереди. Я встрепенулся, и… красные трассирующие пули прямо над нами прорезали густую темноту и цокали где-то совсем рядом о каменные завалы. автомашины резко затормозили, ловко развернулись бортами так, что стали почти неуязвимы для нападающих. Распахнулись дверцы автомашин, и на каменистую осыпь скатились Блювштейн и его телохранитель. Мгновение — и они заняли удобную позицию для обороны, а впереди уже лихо вели бой блюфштейновские разведчики. Мы тоже выкатились из автомашины. Я заметил в руках у моих спутников короткоствольные «узи Когда только они успели вооружиться? Сколько лет живу на свете, столько слышу унизитедльных анекдотов про трусливых евреев, и в войну они вроде стреляли из кривых ружей, и на станках писали на передней броне: «нас не трогай, мы не тронем», зато на задней броне было иное «а затронешь, спуску не дадим». И теперья видел этих свободолюбивых людей в деле, в бою сам прошел войну, знаю, что это за штука.».

— За камни! За камни! — заорал Миша-островитянин. Я упал рядом с ним. Больно ушиб колено, не сдержал стона.

— Вы что, ранены? — наклонился ко мне адвокат.

— Колено ушиб некстати! Все в порядке!

— Ну, держитесь!

Я-то уже давным-давно считал, что моя жизненная песенка спета, ан нет, оказывается, еще предстояло увидеть короткий яростный бой, влип в историю со стрельбой. Наверное, очередная разборка, но… позже оказалось, что это было нападение. Давно забытый запах пороховых газов, пьянящая опасность, словно вернули меня в молодость. Тело обрело подвижность, распласталось, как бывало по земле.

— Дайте пистолет! — толкнул я Мишу-островитянина.

— Без тебя отмахнемся, не впервой! — почти прпел Миша. Сказано это было таким тоном, будто речь шла не о смертельной схватке, а об игре в пинг-понг. — Гляди, как Сеня Блювштейн из «узи» умело строчит по врагу, словно мастер-парикмахер косит под машинку.

Я осторожно, из-за камня приподнял голову. И невольно залюбовался впечатляющей картиной. Короткоствольные автоматы извергали яркие вспышки, и что было удивительно: они не просто косили воздух, не вели беспорядочную стрельбу наугад, а их трассирующие пули образовывали некий полукруг, который словно огненная коса прорубала кустарник. и было слышно, как трещали и ломались кусты в зарослях, где, вероятно, укрылись, нападавшие. Пули моих спутников буквально прочесывали заросли. Нападающие вряд ли ожидали столь дружного отпора и быстро прекратили огонь, не причинив нам вреда. Вновь стало тихо. В кустах терновника рядом с автомашинами ожили и подали тонкие голоса невидимые ночные птицы.

— Ушли, урюки! Смотались с полными штанами! — почти выкрикнул по-русски телохранитель Блювштейна. Сколько торжества и вызова было в этой фразе! И я лишний раз почувствовал, насколько широко раскинул щупальца европейский «спрут», сердцевину в котором, несомненно, составляли российские уголовники и респектабельные их боссы.

Примерно через полтора часа наши автомашины выкатили на главную трассу, вдоль которой по обеим сторонам дороги тянулись светящиеся столбики — указатели движения.

В Иерусалиме заночевали в роскошном двухэтажном доме господина Блювштейна. Жена хозяина или любовница, нам сие было неизвестно, молча окинула нас взглядом, пригласила принять ванну и поужинать. Однако мои спутники, выпив на ходу по банке пива из холодильника, сразу же отправились по своим комнатам. Я лишь успел спросить Блювштейна:

— Кто это напал на нас? Конкуренты?

— Какие конкуренты? — воскликнул с досадой Блювштейн. — Палестинские экстремисты, хамазовцы. Спят и видят, как бы им стереть с лица земли государство Израиль. Дикари! Кишка у них тонка!

— Вы смело вступили в схватку! — поддакнул я.

— Смело? Ничуть. Кстати, писатель, вы знаете, что в каждом доме выходцев из СССР есть прелюбопытная книга-справочник. В нем сказано, сколько солдат национальностей Советского Союза стали во время войны Героями Советского Союза. В любом анекдоте еврей — трус, стреляет из кривого ружья, а тут… статистика. На первом месте в том списке, естественно, русские люди. Они воевали, как герои. На втором — украинцы. На третьем — татары. Их 117. На четвертом, запомни, евреи. Их 109. А хамазовцы, голожопые террористы, грызуны. Разве им под силу уничтожить Богом избранный народ?

— Террористы есть в любой стране, — мягко ушел я от восторженных отзывов, — и в России их хватает. Но самое отвратительное в людях — пренебрежение к другим нациям и народам, оно оскорбляет священные чувства, будит ненависть.

— Что загрустил, писатель? — Блювштейн, видимо, почувствовал, что своей тирадой задел меня. — Про террористов вспоминаешь? Двуличные людишки. Днем горбят на виноградниках, глаз не поднимают, сама смиренность, а ночью… берут автоматы, надевают повязки смертников, выходят на дороги, устраивают засады из-за угла, взрывают автобусы с женщинами и детьми… Ну, ладно, идите отдыхать. И с боевым крещением!.. — Блювштейн с силой пожал мне руку. В дверях приостановился. — А вы, оказывается, и впрямь провидец, только жаль, цены себе не знаете…