Мы возвратились на Кипр через трое суток. И снова я остался один в знакомой уже комнате. Казалось, вообще никуда отсюда не отлучался, просто привиделось Мертвое море, Иерусалим, живые Божьи глаза — звезды. Я сидел на резном, увитом розами балконе на вилле адвоката и глядел вдаль, на море. Теплое Средиземное море! Среди-земное! Какая точность. Если тут рядом зародились три великие религии, значит, это и есть середина нашей земли.

Если бы не лежащая на тумбочке передо мной рукопись неопубликованного романа о зверобоях, можно было бы продолжить рассуждения о чудесном сне, но… кто-то тихо вошел в комнату. Я обернулся, и теплая пелена разом окутала меня с головы до ног. Ольга Михайловна! Медицинская сестра! Мой добрый гений в этом запутанном для меня царстве. Единственный симпатичный мне человек.

— Здравствуйте, Алексей! — глубоким, завораживающим голосом почти пропела женщина. — Шла мимо, думаю, нужно заглянуть, осведомиться о здоровье. Не помешала?

— Что вы говорите? — Я вскочил с места, галантно поцеловал женщине руку. — Ваше посещение — подарок для меня! Успел подумать: напиши я такую фразу в романе — будет банальность и пошлость, а как сам произнес, будто Лев Николаевич погладил меня по лысеющей голове.

— Будет вам! — по-простому ответила женщина, осторожно присаживаясь на стул, привычно оправила платье. Выглядела Ольга, как всегда, обворожительно — элегантный наряд в нежно-розовых тонах удивительно гармонировал с блеском платиновых волос. — Чем занимаетесь?

— Смешно сказать. С недоумением перечитываю собственную рукопись.

— Зачем? С какой стати? — искренне удивилась Ольга Михайловна. — Если вы считаете, что роман готов, беритесь за следующий. Романы на земле не валяются, особенно хорошие. А правда ли, что когда писатель завершает книгу, она для него как бы умирает, становится чужой?

— Истинная правда! — Я был удивлен этими словами. Обыкновенная медсестра, а как тонко разбирается в литературе. — Писатели — люди со странностями. Например, я, завершаю черновой вариант, прочитываю его по горячим следам и… нет, не бегу в издательство, наоборот, засовываю рукопись в самый дальний ящик стола и забываю о романе, хотя поначалу все в новой книге кажется интересным. Но… следует дать рукописи «отлежаться»., а ее героям придти в себя от изумления, что они творят.

— Первый раз слышу о такой технологии творчества.

— Знаете, Ольга Михайловна, как дозревает сыр до нужной кондиции? После варки на него набрасываются мириады микроорганизмов и «доводят» сыр до нормы.

— Фу! Какая мерзость! — притворно поморщилась женщина. — Больше никогда сыр есть не стану, но… романы — не сыр.

— Ах, да! — спохватился я. — Однажды я вспоминаю о «дозревающем» романе, достаю его из стола и… тут-то и начинается настоящая работа, шлифовка, ибо все прежде написанное и казавшееся чудесным на поверку оказывается фальшью, бредом, сплошной чепухой. Сначала появляется желание выбросить рукопись на помойку или сжечь, как это сделал Гоголь с «Мертвыми душами», но… пересиливаешь себя, садишься за письменный стол и, как говорят скульпторы, начинаешь отсекать от куска гранита все лишнее… Извините, я путано говорю, вы меня смущаете.

— Смущаю? Не ожидала, — Ольга Михайловна одарила меня обволакивающей улыбкой, — кстати, я не писатель, однако и у меня подобное случается. Под вдохновение принимаю, казалось бы, гениальное решение, но когда остыну, вижу: сморозила глупость.

Хорошо, что я вовремя удержался от вопроса, который мог бы спугнуть, насторожить женщину, мол, какие такие гениальные решения должна принимать обыкновенная медсестра? Дураку понятно: Ольга Михайловна — редкость. Обычно красивая женщина, как правило, не больно умна, и наоборот. А в ней удачно и счастливо сочетались ум и совершенная славянская красота.

— Представляю, как вам здесь тоскливо! — не дождавшись от меня инициативы, сказала Ольга Михайловна.

— И не только здесь, — признался я, — внешне, кажется, моя жизнь наполнена и значительна, а на деле — скучна и малоперспективна. А вы, как живете в этих трижды благословенных краях?

— Главное, свободна, как птица! Только наша бывшая родина придумала паспорта, прописки, трудодни, жизнь на положении рабов, чудно и страшно, мои бедные родители-крестьяне не имели вообще не только документов, но и права переехать в город по своему желанию. Мы исполнили свою заветную мечту. Да и кто это выдумал, будто человек обязан жить там, где родился? Мы — граждане мира, даже птицы перелетают с места на место.

Я слушал ее, затаив дыхание, слабо вникая в смысл сказанного ею. Присутствие этой женщины удивительнейшим образом действовало на меня, прожженного холостяка, успокаивало, даже заставляло смущаться, чувствовать себя глуповатым.

— Как поживает ваша дочь?

— О, вы даже про дочь помните? — искренне удивилась Ольга Михайловна. — Я и обмолвилась-то о ней, помнится, одной фразой. Слава Богу, она тоже вполне обеспечена. На родине, на Украине, Полине была уготована участь миллионов ее сверстниц, а тут… полная свобода выбора. Дочери так много хотелось, но она, гордая, отказалась от материальной помощи, сама вышла замуж, освоила и довольно неплохо греческий и новогреческий языки. Недавно у Полины родился второй сын. Но… у дочери своя жизнь, у меня своя.

— Судя по вашим рассказам, вы хорошо тут устроились? Вы счастливы?

— Говорят, для полного счастья нужны три условия: американское жилище, китайская кухня и… русская женщина, — улыбнулась Ольга Михайловна. — Перефразируя последнюю часть, выходит, кроме кухни и жилища, нужен и русский мужчина. — Женщина лукаво взглянула на меня и принялась энергично помешивать серебряной ложкой кофе. — Любой мужчина был бы безумно счастлив иметь такую женщину, — робко заметил я.

— Слушайте, писатель, — веселые бесенята запрыгали в глазах Ольги Михайловны. — Вы что, переспать со мной хотите, или… всерьез ухаживать собираетесь?

Я опешил от столь неожиданной смелости. Фраза была явно не из ее лексикона, но… кто в состоянии заглянуть в душу женщины?

— Зачем вы так? — смущенно спросил я. — Неужели богатство — ключ к вседозволенности? Лучше объясните, с какой целью вы так часто появляетесь в доме этого господина… Эдуардаса?

— Может, я его любовница? — Ольга Михайловна явно поддразнивала меня. Это, наверное, забавляло ее. Возможно, и мне не стоило задавать подобные вопросы. — А чему удивляетесь? Думаете, Эдик молод для дамы бальзаковского возраста? Эх, наивный вы человек, писатель.

— Ежели не угодил, извините, только не уходите, пожалуйста.

— Соскучились по разговорам?

— Нет, просто вы — идеальный образ для моего нового романа. Откуда это у вас?

— Что именно?

— Целый арсенал достоинств и недостатков, красота и жесткость в разговоре, обаяние и прямолинейность, глубокий ум и, простите, вульгарность?

— Ответ лежит на поверхности: я — богата! Очень богата! И могу себе позволить быть свободной и в словах, и в поступках. А вдруг вы мне понравитесь?

— Кто вы, Ольга Михайловна? — вырвалось у меня. — Ангел-хранитель или дьявол-искуситель?

— Я — артистка. Не театральная, не эстрадная, артистка жизни. Иначе бы мне не удалось освоиться в чужом краю, сделать хороший бизнес, изучить язык, обзавестись друзьями, стать своей.

— И что же вам это дает?

— Что я могу себе позволить? — вскинула на меня удивленные глаза женщина. — О, я могу совершить кругосветное путешествие по высшему классу. Могу подняться с проводником-шерпом на вершину Гималаев, я все могу! Представляете, ощущение всемогущества? Весь мир у твоих ног! — Я не сразу разгадал: шутит она или говорит вполне серьезно, ибо какая медсестра в состоянии совершить «кругосветку»? — У вас на языке застыл вопрос, кто я? Что я? Зачем это знать? Мы друг другу приятны, и этим все сказано.

— Вот это и есть гениальная мысль! — Я посмотрел прямо в ее глаза, и мне стало неловко — Ольга Михайловна вновь преобразилась, сделалась чопорной аристократкой, с брезгливой миной на лице.

— Милый друг! — напыщенным тоном сказала она. — Потяну я роль баронессы де Монсельро?

Я расхохотался. Разулыбалась и Ольга Михайловна, продемонстрировав мне свои артистические способности. Я глядел на нее и думал, где же ты была на заре моей юности, почему мне на долгом жизненном пути не встретилась такая. Чтобы замять паузу, я подошел к холодильнику, достал пластиковую бутыль с минеральной водой, налил себе и ей в запотевшие бокалы. Ольга отказалась, а я стал жадно пить, охлаждая себя. Никогда бы не поверил, что в моей душе с такой силой может вспыхнуть давным-давно забытое чувство любви и восторга.

— Давайте, дорогой, сменим пластинку! — вовремя нашлась Ольга Михайловна. — Впервые встречаю «живого» писателя, и, как любитель беллетристики, рада общению, так много хочется узнать. Давайте поговорим о вашем творчестве, о вас.

— Скучная тема.

— Для кого как. — Ольга Михайловна ловким, заученным движением поправила и без того безукоризненную прическу, — Задам штамповый вопрос: «Над чем вы сейчас работаете? Новый роман? О чем?»

— Хочу скрупулезно проследить развитие любви в пожилом возрасте, — лихо придумал я, хотелось заинтересовать эту даму, удержать подольше возле себя, — ведь правильно говорят: любви все возрасты покорны.

— Кто по профессии ваши герои?

— Заурядные, но очень красивые душевно люди. Он — журналист, она — врач. — Меня заинтересовало, как отреагирует на эту нехитрую уловку Ольга Михайловна, догадается ли, на что я намекаю?

— Врач у вас, надеюсь, от Бога? Обязательно сделайте его верующим, пусть он знает не только курс медицинских наук.

— Что вы под этим подразумеваете?

— Хотите, расскажу недавний случай, который взбудоражил полгорода?

— С удовольствием послушаю.

— Месяц назад в нашем городе хоронили восемнадцатилетнюю гречанку, дочь известного адвоката. А ровно 18 лет назад в их доме был на постое старый врач. Неожиданно в дом постучали. Хозяйку дома, а она была фельдшерицей, вызывали принять роды. Старый врач сказал: «Сейчас вы примите роды, на свет появится девочка, она несчастна». «Почему несчастна?» «Увидите сами, только… прежде чем идти в дом, выгляните в окно, на кухне первого этажа». Женщина так и сделала. Заглянула в окно кухни и увидела… девушку в петле. Женщина, конечно, промолчала. Прошло ровно 18 лет, и предсказание странного врачевателя сбылось. Спросите, зачем я вам это рассказала. Отвечу: краем уха слышала, будто и вы предсказываете судьбу.

— Человеку многое дано, — ушел я от прямого ответа.

— Попробуйте отгадать мою судьбу? — игриво попросила Ольга Михайловна. И у меня от ее колдовского голоса, казалось, остановилось сердце. Опоила, видать, меня красотка зельем или сглазила, или я совсем оглупел под этим нежным солнцем.

— Не стану оглашать ваши финансовые возможности, — лихо начал я фантазировать, — остановлюсь на личных проблемах.

— Оно! Уже «тепло», — заулыбалась Ольга Михайловна. — Это главная моя боль. Продолжайте, милый лжец!

«Милый лжец!» — да что она со мной делает? Слово «лжец» я мысленно опустил, а «милый» оставил. И впрямь, когда мы влюблены, мы — глупы.

— В вашей жизни, мадам Ольга, вскоре произойдут большие перемены. Сначала в лучшую, потом в худшую, а уж потом, окончательно, в самую лучшую сторону. Дайте вашу руку! — Я с трепетом взял ее мягкую ладонь, сделал вид, будто рассматриваю линию жизни. — О, тут есть одна заковырка.

— Выкладывайте! — требовательно проговорила женщина.

— Вряд ли стоит… однако если вы требуете… одна из дальних поездок обернется бедой, а потом счастье воссияет над вашей прекрасной головой. Вы запечалились?

— Сразу все хорошо не бывает, — Ольга Михайловна одарила меня загадочной улыбкой. И неожиданно призналась: — Странные существа, мы, — женщины. Когда одиноки, мечтаем о суженом, боготворим любую посредственность, убеждаем себя, что будем горячо, страстно любить, угадывать все его желания, а как только ухватим мужчину за штаны, мгновенно улетучиваются из наших ветреных голов мечты и идеалы.

Мы замолчали, подошли к окну, наблюдали, как темнело море, отражая береговые огни. А когда подул свежий ветер, я затворил окна. Наверное, со стороны мы могли показаться сумасшедшими: сидели напротив друг друга и беспричинно улыбались, попивая кофе со сливками. А вскоре гостья покосилась на крохотные золотые часики, встала:

— Ну, провидец, спасибо за беседу. Мне пора! Гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдется при одном условии.

— Нельзя ли узнать это условие?

— При остром обоюдном желании, — Ольга Михайловна встала таким образом, что спиной загородила дверной проем, осторожно протянула мне узкую полоску бумаги. И, поправив перед зеркалом, вышла с гордо поднятой головой. Я сразу догадался: женщина проделала этот трюк, чтобы закрыть собой «глаз» электронного сторожа, который нагло следил за каждым нашим движением, такой же «глаз» я заметил и на балконе.

Держа в ладони клочок бумаги, я вошел в туалетную комнату. Прочел записку: «Ночью никому не открывайте двери. Вам грозит опасность. Особенно не волнуйтесь, я доложу общему другу. Записку немедленно уничтожьте…»