Я проснулся чуть свет, лежал на спине и ждал звонка от Клинцова. Если он ничего дельного не придумает, я пропал. Но телефон молчал. Пришлось вставать. Старался не думать о том, что меня ждет в скором времени. Блювштейн и Василаке, генерал с Петровки, и дружки с Кипра быстро «заметут» меня. И поделом. При первом же разговоре с ментом все выложил, как на блюдечке.

Выпив стакан чаю, извлек из кейса письма, адресованные бывшему главному инженеру металлургического комбината Разинкову, вышел на улицу, сел в автобус. На счастье, отыскалось для меня свободное местечко, да еще у окна. Замелькали знакомые микрорайоны, застроенные «хрущевками» и «девятиэтажками», от похожих зданий зарябило в глазах. Поневоле подумалось: почему-то Бог создал для людей различные условия для проживания. Взять тот же Кипр. Там и зимы бесконечной нет, вечная зелень, тепло, море, доступное богачу и безработному, а здания, как игрушки, каждый квартал имеет собственный архитектурный облик. Правда, много типовых, четырехэтажных домов с двумя подъездами, во дворе — бассейны, экзотические фрукты растут под окнами.

Ладно, чего там! Кип — далеко, а бывший главный инженер комбината по фамилии Разинков совсем близко. Неординарный, прямо скажем, человек. Сколько в прежние, застойные времена ходило слухов о его чудачествах! Дисциплину в цехах наводил с помощью крепких подзатыльников, здорово помогало. А какие пиры устраивал он для «отцов города» и их любовниц! В день рождения собственной жены ехал из города на комбинат и выбрасывал на головы прохожих мелкие бумажные деньги, как листовки. Еще поговаривали о том, что отец Разинкова был после войны расстрелян по приговору суда за пособничество фашистам. И фамилию носил иную, украинскую — Разиня, сменил на Разинкова. В эти слухи и домыслы мало верилось, ибо наши доблестные органы давным-давно вывели бы на чистую воду удачливого сыночка предателя, хотя… все может быть. Доблестные чекисты тоже брали людей с разбором, заметали больше мелкую рыбешку, а крупная, как водится, проскальзывала сквозь любую ячею…

Я вынул из кармана прихваченную дома газету годичной давности. Отыскал в ней собственный фельетон под заголовком: «Прочь с дороги! Главный едет!», стал внимательно перечитывать, чтобы «освежить» память.

Н-да, для товарища Разинкова и в те времена не было ничего невозможного, он умел делать сказку былью. Мой фельетон в свое время наделал много шума. В нем рассказывалось про очередную выходку всесильного главного инженера. Однажды он задумал улучшить плодородие почвы на своем садовом участке, проще говоря, на собственной даче. Подумал — сделал. Ранним утром на людной трассе, ведущей к закрытым дачам, появилась угрожающая процессия — впереди колонны КАМАЗов мчались машины ГАИ, по громкоговорящей связи передавая встречным водителям приказ: «Внимание! Говорит ГАИ! Всем водителям, независимо от их ведомственной принадлежности, немедленно свернуть на обочину и остановиться». Обалдевшие шоферы тотчас исполняли приказ и ждали, что будет дальше. Судили-рядили: «Не иначе, кто-то из правительства в наш город нагрянул». Но вместо черных «чаек» мимо них проехали четыре порожних КАМАЗа, позади колонны шла милицейская легковушка.

Спустя несколько часов эта же колонна проехала той же трассой, но в обратном направлении. В кузовах КАМАЗов находилась земля, снятая дорожными машинами с участка главного инженера. А ближе к вечеру на участок завезли чистейший чернозем.

Мой фельетон обсуждали на горкоме партии и… предупредили товарища Разинкова «о недопустимости подобных действий». И все. Да и то, правда, перечить ему, тем более, вставать поперек дороги никто не осмеливался: ни милиция, ни даже органы.

Вскоре после опубликования фельетона Разинков подстерег меня возле дома. Я шел на почту, когда он окликнул меня, подозвал к себе. Едва сдерживая раздражение, прохрипел:

— За эту гнусную статейку ты еще поплачешь кровавыми слезами!

— Вы мне угрожаете? — интеллигентно спросил я. — Я поставлю в известность милицию.

— Ха-ха и еще раз ха! — и впрямь хохотнул Разинков. — Вся милиция у меня за кушаком. И еще тебе пришьют за клевету. Ведь никто моих слов не слышал. Водитель у меня глухонемой. Запомни: я выжду, выберу момент и… — Не договорив, Разинков укатил прочь.

И после всего этого волею обстоятельств я должен встретиться с ним и мило объясниться. В голове у меня появилась дерзкая мысль: люди, подобные нашему боссу, не ожидая первого удара, предпочитают наносить его сами. Надо бы позвонить Разинкову, нагло потребовать машину для встречи, передать привет из Израиля. Жаль, умные мысли у меня почему-то всегда запаздывают.

…Мне повезло. Еще бы минут десять — и гражданин Разинков укатил бы на дачу. «Волга» стояла «под парами», с включенным двигателем. Сам хозяин в спортивном костюме давал указание здоровенному жлобу, видимо, телохранителю, какие сумки брать.

Завидев меня, Разинков оторопел, недоуменно покосился на жлоба-телохранителя, дескать, как сюда попал этот тип?

— Здравствуйте, Александр Михайлович! — вежливо поздоровался я, предвкушая, какое удовольствие получу в конце разговора.

— Кого я вижу, сам не рад! — недовольно пробурчал Разинков. — Писака несчастный! Тебя еще не «пришили»? Скоро, скоро! — повернулся к телохранителю: «Гоша меня мутит от этого фраера, дайте ему пинка под зад!»

— Без проблем, шеф! — широко заулыбался жлоб, пошевелил толстыми, как сардельки пальцами, медленно стал надвигаться на меня.

Что было делать? Этот орешек был мне явно не по зубам. Жаль, не получилось у нас «плавного» перехода к деловому разговору. Пришлось с порога открывать карты:

— Остыньте, гражданин Разинков. Успокойте своего холуя! Вы же знаете: за покушение на журналиста…

— Плевал я на журналистов, на всех плевал! Гоша!

— Наш общий знакомый из средиземноморской страны будет очень недоволен, если хоть один волос упадет с моей головы. Вы поняли?

— Знакомый? — удивился Разинков. — Фамилия?

— Господин Блювштейн! — выпалил я одним духом, ибо громила Гоша уже поднимал руку для удара.

— Блювштейн? — Разинков жестом остановил телохранителя. — Ты не бредишь? Не знаю я никакого Блювштейна. И вообще, с евреями предпочитаю не связываться.

— Хорошо, я так ему и передам! Ну! Что будем делать дальше?

— Придется тебе объяснить кое-что! Говори, да поживей!

— Пусть этот… уйдет прочь! — я кивнул на нежелательного свидетеля.

— Исчезни, Гоша! — прикрикнул Разинков. Жлоб мгновенно исчез, пожав плечами.

— Говори! Говори, да не заговаривайся! — С Разинковым творилось непонятное. Едва вышел Гоша, как босс захлопал ресницами, отступил от меня на пару шагов, будто ожидая моего очередного выпада, вытер концом шторы разом вспотевший лоб, затряс головой, будто хотел избавиться от кошмарного видения. Видимо, я все рассчитал точно и попал прямо в «яблочко». Нетрудно было представить смятение Разинкова: ярый враг-журналист, слывущий в городе бессребреником и… израильский «авторитет» Блювштейн, о связях с которым никто в Старососненске не знает и знать не может.

— Вам, дорогой начальник, привет от господина Блювштейна из Израиля!

— Допустим! Допустим! — Разинков тяжело плюхнулся в кресло, уставился на меня, как удав на кролика, хотя сам в этот момент больше походил на кролика, ибо не представлял мою роль в создавшейся ситуации. Наверное, если бы в центре России случилось землетрясение, он вряд ли больше удивился, чем сейчас.

— А мне говорили, что Разинков — культурный человек, — я буквально издевался над боссом, тянул время, понимая, что каждая секунда неясности мучительна для него. — Даже не пригласите гостя сесть. На улице — дикая жара, как в Израиле, ехал в автобусе, переполненном работягами. Пивком бы угостили.

— Пивком? «Маслину» тебе в лоб, а не пивко! — по инерции продолжал грубить Разинков. Я понимал: он ищет спасительный, достойный выход из положения, чтобы не потерять лицо. — Слушай, писака, айда ко мне на дачу, — наконец-то нашелся он, — там и пивко, и водочка посольская, и ушица наваристая. На природе и разговорчик учиним, любо-дорого!

— На дачу? Не пойдет. От вас, дорогой товарищ, моно всего ожидать. Слышал, рядом с дачей озеро, а я мечтаю умереть в собственной постели, и еще не скоро. Поговорим здесь.

Видимо, мой вполне самоуверенный тон, напускное спокойствие умерили его наступательный привычный пл. Разинков отличался не только властолюбивым характером, но и змеиной изворотливостью, умел по ходу дела перестраиваться, наверняка он понял, что не будь у меня оснований и полномочий, вряд ли я решился бы придти к нему домой. И на этот раз подавив растерянность, он напустил на себя привычно самоуверенный вид, заложил нога за ногу, пригласил меня сесть, стал ждать разъяснений. А я, уловив его настроение, сделал артистически долгую паузу, выводя Разинкова из терпения. Имея на руках такие козыри, можно было смело идти ва-банк.

Хозяин встал, прошел к холодильнику, достал запотевшую бутылку «посольской», две банки импортного пива, какой-то закуски, поставил два хрустальных стакана, расстегнул замок спортивного костюма, тяжело рухнул в кресло.

— Глотнем для разминки?

— Вы — умный человек, Разинков, — удовлетворенно проговорил я, — на востоке без чая, а у нас без рюмки разговора не начинают.

— А есть, о чем толковать-то? — Разинков едва вмещался в кресло, кулаки его на бархатных подлокотниках угрожающе сжимались и разжимались.

— Вроде бы у нас прежде не случалось точек близкого соприкосновения.

— Помните, чему нас учил бородатый Маркс? Все течет, все изменяется. Почти уверен: не только «спасибо», «магарыч» заработаю.

Разинков ничего не ответил на это явное вымогательство. Он налил себе полный, до краев хрустальный стакан водки, спокойно опустошил, осторожно поставил емкость на стол.

— А мне? — я, кажется, совсем обнаглел.

— За что наши отцы и деды в семнадцатом году кровь проливали? Чтобы холопов не было! Наливай сам, сколько выпьешь.

Это уже было нечто. Фразу он произнес спокойно, без надрыва, и я понял, что можно начинать разговор по существу. К тому же «посольская» оказалась отменного качества. Вспомнилось, как в городе поговаривали, что на водочном заводе, которому недавно исполнилось сто лет, по секрету купца Заусайлова для особо приближенных готовят особую, без сивушных масел водку.

— Уф! — выдохнул я, боясь обозлить Разинкова, тем более что в комнату дважды заглядывал телохранитель, но хозяин делал ему знаки, чтобы тот удалился.

— Ты не забыл, поганый писака, я собирался ехать на дачу? — В голосе Разинкова уже не звучали зловещие нотки, — хватит тянуть резину, отвечай, кто такой Блювштейн?

— А вы не знаете? Какой наив! Не стоит нам друг перед дружкой выпендриваться. Ладно, — милостиво решил я, — для завязки возьми это послание. — Протянул Разинкову конверт, и по тому, как жадно он схватил письмо, понял, что Блювштейн многое значит в судьбе самого Разинкова. Он даже не заметил моего обращения на «ты». Видимо, письмо было кратким. Разинков перечитал его раза три. Затем медленно, удивленно поднял на меня глаза, и я не узнал их. Обычно колючие, насмешливые, злые, они словно изменились, сделались доброжелательными, любопытными. И еще мне явственно показалось, будто не только в глазах, лице, но и во всей громоздкой фигуре Разинкова вдруг появилось почтение к моей персоне. Люто ненавидел, и, вот, пожалуйста, какие перемены. Сомнений не оставалось: виной всему письмо Семена Блювштейна. Вероятно, израильский «авторитет» и явный хозяин Разинкова советовал ему обращаться со мной поуважительней, возможно, даже упомянул о моей личной дружбе с Василаке. а может быть, ни то, ни другое, просто острый нюх бывшего главного инженера сразу взял верный след: зачем ссориться с тем, кого окончательно не раскусил?

— Шараду ты мне загадал, писака! — признался Разинков. — Не знаю, с какого конца к ней подступиться. Не подскажешь?

— Вас устраивает сумма, переведенная на счет в банке? — Некто свыше произнес за меня эту явно рискованную фразу. Вдруг этот вопрос будет идти вразрез с их тайными договоренностями? Но я не просто выдал фразу, рискуя своей головой, мне чуть позже припомнились слова Блювштейна, сказанные там, на Мертвом море: «Жадность, как знаешь, фраера сгубила, а мои фраера в России прямо как голодные псы. Приходится чуть ли не ежемесячно информировать их, когда, сколько и куда переведено конторой денег».

Был весьма приятно удивлен, что вновь попал в «десятку». Разинков беспокойно заерзал в кресле.

— О деньгах в чужих карманах говорить неприлично! — отмахнулся он от вопроса.

— Почему же? Уверен: скоро на имя какого-нибудь Попандопало появится роскошная вилла и яхта, а хозяином всего этого богатства, истинным хозяином будет господин…

— Не обязательно все разжевывать! — резко оборвал меня Разинков. — А ты, писака, видать, не промах! — с нескрываемым уважением продолжил хозяин квартиры. — Отыскал свою нишу в этом раскореженном мире, молодчина! Нашим и вашим служишь. Это уметь надо. — Он попытался дружески хлопнуть меня по плечу, но я уклонился от такой фамильярности.

— После наших стычек, — холодно проговорил я, — не хватало нам еще обняться и облобызаться.

— Ты, правда, еще зеленый, — нисколько не обиделся Разинков, — не уразумел, что в нашем содружестве мгновенно забываются обиды, прощаются долги, люди, забыв о кровной мести, делаются братьями.

— Зеленым быть хорошо, — нашелся я, — есть возможность созреть. — Я разговаривал с Разинковым чуточку свысока, ощущая свое преимущество. А что я терял? Миссию Блювштейна выполнил, заработал деньжат, оставалось умыть руки и… Я встал:

— Пожалуй, мне пора идти. «Посольская» была изумительна…

— Э, нетушки! Погоди! — забеспокоился Разинков. — Мы еще толком и не сыграли в «дурачка»! Не понимаешь? Разве ты не хочешь мне объяснить, каким образом ты сошелся с Блювштейном? Как он тебе доверился? Как вышел на меня? И еще, наш общий друг советует держать с тобой связь, мол, пресса нам всегда должна служить.

— Служить? Это слишком! Да и как я буду тебе помогать, зная товарища Разинкова и не представляя господина Разинкова? Доверие — рычаг сообщества. Меня там, — я кивнул головой в сторону окна, — посвятили в ритуал принятия «авторитета» в «евросемью». Все объяснили господа мафиози, а ты…

— Лихо! — только и проговорил Разинков. — Я хотел, было, тебя «замочить», но что-то удерживало. Слава Провидению! Оказывается, ты даже про «евросемью» знаешь.

— Совсем немного.

— А про мой бизнес?

— Тоже немного, хотя работать вслепую не привык. — Я в точности повторял ходы созданного мной в романе профессионала. И, как ни странно, пока все шло гладко.

— Хочешь войти в компанию? — напрямую спросил Разинков, надул и без того толстые губы.

— Упаси Бог! — искренне испугался я. — У меня иные задачи. — Я поспешил уйти от продолжения разговора на эту тему, посчитав, что и так для первого раза я узнал слишком много. Примерный семьянин, член бюро, главный инженер, лауреат премии Ленинского комсомола и вдруг… тайные связи с криминальными структурами Кипра, Израиля и Бог весть каких еще стран, человек с множеством лиц. — Господин Василаке приказал мне не дергаться по мелочам.

Я готов был поручиться перед кем угодно, что Разинков вообще не знал, кто такой господин Василаке, но, как известно, обыкновенное жулье, как и предприниматели, больше тянулись к таинственным личностям, «хозяевам тени», чем к известным им лично уголовным авторитетам и даже международным ворам «в законе». А Разинков, без сомнения, был одним из них, винтиком в криминальном сообществе. Хотя очень скоро я понял, как здорово ошибался, столь низко оценивая бывшего главного инженера.

— По «мелочам», говоришь? — переспросил Разинков, улыбнулся, блеснув золотыми зубами, меня он явно больше не опасался. Просто фраза, видать, сильно задела его самолюбие. — Если я мелочусь, то кто же тогда работает по крупному? — Слово в слово произнес он фразу Блювштейна, сказанную на Мертвом море. — Господин Блювштейн, поди, рассказал тебе хотя бы чуть-чуть, чем я занимаюсь в родном Старососненске? Нет. Ладно, мне скрывать абсолютно нечего. Так и быть, просвещу тебя, нежданный сообщник. Я взвалил на свои крепкие плечи металлургический бизнес. Сам видишь, сколько нынче металла ржавеет под небом, не люблю профанов, я вот «волоку» в металлургии, ею и живу.

— Неужели твоя фирма подбирает и продает бракованные слябы, стальные чушки?

— Я бы всем писателям, таким, как ты, поотрезал языки. Посему предупреждаю, мой бизнес вполне легален, законен, моя фирма официально зарегистрирована в министерстве финансов и в администрации области. Не скрою, что имею филиалы в Мариуполе, Старососненске, в Эстонии и Финляндии, Люксембурге и кое-где еще. Это не похвальба, а информация к размышлению. А ты… «по мелочам». — Разинков был явно доволен самим собой, чувствуя себя полностью неуязвимым.

— Простите, гражданин начальник! Вижу, широко шагаешь. А Блювштейн все знает о твоих наполеоновских замыслах? — Как бы ненароком задал я явно провокационный вопрос, однако, и на него Разинков не соизволил ответить.

— И заодно хочу тебя предупредить: не вздумай брыкаться, не раздувай на меня хищные ноздри, как на будущего героя гнусных писаний. Напомню, мой бизнес — законный.

— А если взбрыкну?

— Меньше знаешь — дольше живешь. Взбрыкнешь, плохо тебе придется, — угрюмо буркнул Разинков. — Думаешь, стану нанимать киллера и… Слишком накладно тратить деньги на таких, как ты. Получишь затрещину от местных властей, земля будет гореть у тебя под ногами.

— От властей? Ничего не понимаю.

— Власти тоже жить хотят. Они дорожат крутыми бизнесменами.

— Получаю на лапу? — Я чувствовал, что молочу кулаками воздух, у Разинкова на все мои подковырки был готов вполне резонный ответ.

— Ты, как жалкий рыбачок, вылавливаешь жареные факты, как окуньков с пальчик. Я исправно и честно плачу налоги в бюджет, по мере сил поддерживаю фонды милосердия, раз в квартал вношу деньги на восстановление храмов.

— Замаливаешь грехи, но… я хотел тебя спросить, босс: раз наши клиенты хотят развернуть скупку цветных металлов, то… с черными металлами, наверное, придется притормозить? Жаль, у тебя, чувствую, наезжена колея. И я… я тоже мог бы тебе пригодиться. — В какой-то момент я ужаснулся самому себе: фантазия, тяга к авантюрам могла завести еще дальше, в самые дебри темного царства, из которого можно вернуться только в гробу. Однако остановиться я уже не мог, по-русски полагаясь на «авось». Да, в этот момент мне очень пригодилась информация, услышанная на Мертвом море.

— Ты все больше и больше удивляешь меня, господин писака! Я начинаю проникаться к тебе уважением. Не доверием, нет, пока уважением! — Разинков плеснул себе в стакан «посольской», сглотнул разом, покашлял, прочищая горло.

— Я вообще плохо представляю твой бизнес, — откровенно признался я. — Как это можно открыто продавать наш знаменитый металл за рубеж? Тем более тебе, человеку, который сам начинал со сталевара.

— Рыночные отношения, — спокойно ответил Разинков. — Ладно, я прочту тебе маленькую лекцию, как возможному будущему компаньону.

— Я весь — внимание! — Снова мне захотелось прервать хозяина, встать, уйти, но что-то остановило меня. Да и какому журналисту не хочется раскопать что-нибудь эдакое?

— За последние два года, дорогой писака, российские власти здорово потрепали контрабандистов, работающих по металлу и сырью, а это привело к удорожанию металла на Лондонской сырьевой бирже вдвое.

— И твоей фирме это на руку?

— Правильно. Я не контрабандист, не жалкий фраеришка, я не пешка, даже не королева, а за шиворот милиция берет обычно мелкую сошку, для счета, ей самое место за решеткой, чтобы порядочным деятелям работать не мешала. — Разинков цинично улыбался, бросал вызов, ждал, когда я, наконец, раскрою карты. Он был хитрый мужик. — Ну, все понял?

— Чувствуется, за плечами партийная школа: многообещающая речь, а конкретно ни хрена не поймешь. А я, журналист старый, мне нужно докопаться до сути, до сердцевины. Меня теперь можешь не бояться, ради любопытства расскажи, как действуют такие фирмы, как твоя? — Зная характер Разинкова, его слабость покрасоваться, выпятить свою персону, надеялся, что он все-таки «расколется». И не ошибся.

— Все гениальное — просто, — попытался отшутиться Разинков, — главное — чтить законы страны, в которой живешь, регулярно платить налоги.

— Нет, я все-таки пойду, — снова попытался я встать. Разинков на сей раз не «заводился». — Слушать твой детский лепет на лужайке мне, честное слово, некогда.

— Сядь, коль пришел! — Сильной рукой хозяин, буквально, вдавил меня в кресло, его интерес к моей персоне разгорался. — Я просто покупаю металл и перепродаю заграничным фирмам. Раньше это называлось спекуляцией, а нынче… предпринимательством. Усек?

— И получаешь хорошие бабки? Ты же не филантроп, ты — человек бизнеса.

— Вполне естественно. — Разинков встал, навис надо мной черной глыбой. — Желаешь, прочту маленькую лекцию о технологии моего бизнеса?

— Желаю.

— Внутри России сбыта металла почти нет. Заводы стоят. Приходится «толкать» прокат и слябы за рубеж. Тут-то и начинается хитрая петрушка. Капиталисты за бугром быстро смекнули, что выгоднее покупать по дешевке металл у России, чем производить самим. У них сейчас в цехах Сталлоне и Шварценегер боевики снимают, а мы… жалкие фраера, на все готовы, лишь бы выжить, лишь бы нашу сталь покупали за гроши. Квоты устанавливают, нормы, цены. Маленькая Словения получает квоты вдвое больше, чем огромная Россия.

Не выдержав, я потянул из кармана блокнот. Рассказ Разинкова становился интересным, но хозяин показал мне огромный кулак. Пришлось спрятать блокнот.

— Пользуются ловкачи бедственным положением России. А тут еще Украина, моя ридна сторона, перебивает нас, еще дешевле продает металл, чтобы выжить. Во, брат писака, когда для капиталистов наступил «золотой век».

— И твоя фирма тут как тут, посредники, помогаете грабить Россию.

— Чушь! Мы заботимся сами о себе, как и все сегодня. Раньше в песнях пели: думай сначала о Родине, а потом о себе, а теперь… Но и у меня хлеб не медом мазан. Без царя в голове вмиг обанкротишься. Проясню мысль: чтобы вывезти металл, нужно давать направо и налево. Берут все: милиция, железная дорога, прокуратура, таможня, но это — цветочки. Металл нужно доставить в порты Калининграда. А это значит, что следует везти его через Прибалтику. Улавливаешь? По глазам вижу, не улавливаешь. Здесь-то и начинается детектив. Во время транзита состава через Прибалтику часть моего груза бесследно исчезает. И это меня не огорчает, наоборот.

Я невольно затаил дыхание. Таинственная завеса, о которой столько слухов, но ничего конкретного. Исчезают, улетучиваются эшелоны с металлом, и Разинкова это радует. Колоссальная афера. А мне… не спугнуть бы хозяина, не переиграть бы.

— Не пыжься, все равно не поймешь наши гениальные ходы. Кстати, ты не задумывался, писака, отчего Эстония, не имея сырьевых запасов, вышла на первое место в мире по продаже цветных и черных металлов? Эх, ты! А еще взялся за сочинение криминальных романов, разве можно делать дело, когда слышишь звон, да не знаешь где он? Откуда взяться металлу в Эстонии?

— Пути Господни и пути криминала неисповедимы! — ушел я от ответа.

— Злословишь, потому, как в нищете живешь. А, тебе не понять! — Разинков улыбнулся своему, затаенному. — Какая увлекательная штука — бизнес! Не нажива, а деловой бизнес. Если не иметь светлой головы, как у меня, погоришь мгновенно, останешься нищим и убогим, но… не у меня, ты, можно сказать, имеешь дело с уникальным изобретателем.

— С патентом?

— У меня, если хочешь знать, есть шесть патентов на изобретения в области прокатки металла, но это сущая чепуха. Слушай сюда! Пункты назначения моих эшелонов с металлом не знает даже главный железнодорожный диспетчер страны, а я знаю, ибо все они зашифрованы личным кодом, изобретенным вашим покорным слугой. Я сначала код придумал, потом еще раз его перекодировал. Хрена с два кто-нибудь сумеет решить эту головоломку.

— А в данный момент знаете, где что происходит?

— Спрашиваешь! Сегодня к пункту назначения спешат по «зеленой улице» два состава с металлом: из родного Старососненска, из украинского Мариуполя. — Разинков улыбнулся пришедшему на ум каламбуру: «зеленая улица» предоставляет зеленый свет с помощью «зеленых бумажек».

— Не хотите поговорить о Блювштейне? — задал я провокационный вопрос.

— Стоит ли? — насторожился Разинков. — Я, например, точно не знаю, кто он таков на самом деле, какова его настоящая фамилия, каков деловой размах и каковы счета в банках. Зато догадываюсь, сколько крупных металлургических заводов у него в кармане, российских и украинских.

Я прекрасно понимал: Разинков «валяет ваньку», не хочет выглядеть лилипутом перед Гулливером.

— Ты, писака, зря ухмыляешься, — строго и укоризненно проговорил Разинков, разгадал ход моих мыслей, — меня, ежели хочешь знать, всегда потрясает размах афер человека, который называет себя Блювштейном, я завидую ему, но… сие есть тайна за семью печатями. Между нами говоря, контрольный пакет акций нашего комбината, считай, у него в кармане.

— Почему же Блювштейн не желает приехать и взглянуть на свое дополнение к богатству?

— Не пускают! — прищурился Разинков, дивясь моей наивности. — Ныне власть имущие не желают ни с кем делиться деньгами, получая миллиарды, они дружно заслоняют российский пирог от посторонних, на словах защищая общенародное достояние. И для Блювштейна сплели густую паутину — не видно ее, а не прорваться. Он нацелился в прошлом году на собрание акционеров, где хотел лично предъявить права на комбинат, но наши верховоды тоже не дураки, они имеют свои интересы в металлургическом бизнесе. Вот и был спущен тайный приказ: «Блювштейна и его компаньонов в Россию не пускать». Как это органам удалось сделать, даже я, Разинков, не представляю. — Разинков замолчал, наверное, не стоило далее раскрывать карты, рассказывать, как всесильный в мире, но малосильный в Российской неразберихе Блювштейн тайно поручил ему быть соглядатаем при комбинате.

Визит этого чертова писателя сорвал поездку на дачу, расстроил его, поняв, что Блювштейн страхует и его с помощью этого гостя. На даче собрались на мужской разговор высокие гости, чьи имена в городе произносят с боязнью и уважением. Знал бы этот писака, что он, Разинков, очень гордится своей феноменальной памятью, ему не требуется обширная картотека. Вся она зашифрована в собрании сочинений Тургенева. В каждом томе, едва ли не в каждой главе надколота булавкой буква, обозначающая человека, состоящего у него на жаловании, все это были чины, ни одного «пустышки», все действующие…

Выпроводив писателя, Разинков подумал, что, наверное, пора и Банатурского занести в картотеку, рядом с банкирами, прокурорами, киллерами Ион решительно внес шифровую запись в свою картотеку Банатурского, да не куда-нибудь, а рядом с самим Мироном Сидельником.…

Телефонный звонок спугнул приятные мысли. Звонок был междугородний. Выслушав невидимого собеседника, Разинков строго приказал: «Третий вариант — в действие!» и повесил трубку…

* * *

Никто кроме Разинкова не ведал, что происходило по третьему варианту.

«На одном из таможенных терминалов на границе с Эстонией был задержан эшелон с металлом, идущий из Старососненска транзитом через Прибалтику в Калининград. Во время оформления акта на задержание старший контролер, полковник таможни, принял взятку от сопровождающего эшелон неизвестного лица и в этот момент был задержан. Но случилось непредвиденное. Во время ареста раздался взрыв. Сопровождающий груз, а также сотрудники службы безопасности, и таможенники погибли…»

(из газет)